М. Виктор : другие произведения.

Холодные Звёзды

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   "Чтобы попасть в рай, нужно переплыть Лету".
   Станислав Ежи Лец.
  
   "Надежда - единственное благо, которым нельзя пресытиться".
   Люк де Вовенарг.
  
   "Фантастическое составляет сущность действительности".
   Фёдор Достоевский.
  
   "Ходячая истина и собственный опыт говорят человеку, что он не меняется; но сердце упорно твердит ему каждый день, что всё ещё может перемениться".
   Кароль Ижиковский.
  
  
   Холодные звёзды.
  
   Глава 0.
  
   Мистер Биттерсхем сам отворил дверь. Из прислуги он держал только экономку, хотя вид внушительной, тяжёлой и в то же время модной отделки двери мог довольно много сказать о том, как глубоко находится дно у хозяйского кошелька. Время было позднее. Улицы усеяли рыжие огоньки, танцующие в стеклянных фонарных рамках. Один как раз нависал над крыльцом. Из дома веяло теплом и запахом лучшего курительного табака, какой только можно было купить за деньги. Свечи зажжены во всех комнатах. Со стороны кухни тянуло ароматом готовящегося ужина.
   -Проходите, Ринглер, - пригласил Биттерсхем, отступая чуть в сторону и указывая знакомую уже дорогу в гостиную. Уголки губ приподняты в усталой улыбке. - Надеюсь, вас не удивило позднее время? Заказчицы пожелали сначала осмотреть дом, потом пройтись по магазинам, зайти пообедать к Густаву... они особы слишком... как бы это сказать... избалованные. И если что-то приспичило, прошу прощения, так прямо сразу и подавай. Надеюсь, вы извините нас?
   -Не стоит. Я получил массу удовольствия от ночной поездки.
   -Сейчас столько воронья на улицах, - он поморщился, - ну да ладно. Проходите.
   Они прошествовали в комнату, где уже сидели две клиентки - в перспективе, конечно, но Ринглер и не сомневался, что сегодня уйдёт отсюда с новым удачным контрактом. Иных он ещё не заключал ни разу, если они были предназначены для Биттерсхема, или его непосредственных друзей и близких. Подле камина, на одном из немалочисленных диванов расположились те самые дамы, сведения о которых Антону любезно были предоставлены их дядюшкой. Обе молоды и в рассвете сил; должна, правда, была быть и третья, но она, как видно, задерживалась - по причине, не совсем, по чести сказать, понятной Ринглеру, ибо приходилась леди сестрой и должна была прибыть вместе с ними. Обе одеты именно так, как должны быть одеты племянницы Биттерсхема, с его бесконечной и неиссякаемой тягой к аристократии. Надо, впрочем, заметить, что сам хозяин происходил далеко не из аристократической семьи. Но, может быть, именно по этой причине, заимев со временем возможность никогда и не в чём себе не отказывать, не потерял уважения к другим, пребывающим в меньшем достатке, чем он, и не заартачиваясь своим положением.
   -Элизабет задерживается, - сообщил Персиваль и без того понятную всем истину, кинув недовольный взгляд на антикварные часы, недавно доставленные конторой Ринглера. - Видимо, - с ухмылкой тут же продолжал он, - у неё появился провожатый.
   Дамы многозначительно переглянулись, сияя улыбками, выдававших в них опытных кокеток.
   -Прошу, знакомьтесь, мистер Ринглер, - сказал хозяин, наливая себе коньяку. - Мэри, - встала и сделала реверанс леди в тёмно-зелёном, бархатном платье, всё с тем же кокетством, и потому казавшийся чуть-чуть наигранным. - И Энни, - встала и сделала реверанс леди в синем платье.
   Биттерсхем хотел продолжить ознакомительную, но Мэри опередила его вопросом:
   -А вы, мистер Ринглер? - Прозвучал мелодичный голос, который, тем не менее, не скрыл пристрастие леди к курению. - Вас ведь зовут Антон? Вы француз?
   -Мэри! - Осудительно воскликнула Энни, хотя по всему было видно, что она вовсе не против таких расспросов. Антону, конечно, нравилось иногда потешиться флиртом, но при Персивале ему сей расклад доставлял неудобство и заставлял невольно то и дело отводить взгляд. И всё же ему удалось сдержать рвущийся к щекам жар. Дядюшка так же кинул на Мэри строгий взгляд, но в отличие от первого, совершенно серьёзный.
   -Всё в порядке, мисс Энни, мистер Биттерсхем.
   Антон поправил длинные вьющиеся волосы, делая вид, что ему что-то мешает, надеясь в это время найти, чем можно отразить подобную атаку. А атаковали его, весьма умело и беспощадно; хоть дядюшка этого и не замечал, принимая за простую игру, но Антону хорошо было известно, во что вскоре это всё может вылиться. Но, ничего не в силах поделать с непокорными мыслями, вспылившими в юношеской голове, он вынужден был сдаться.
   -Я родился в России, и моя мать - русская дворянка.
   -О!
   -Как интересно!
   Их длинные ресницы порхали, как крылья шелковисто-чёрных мотыльков, хитро переливаясь бликами огня в камине. Портреты таинственно и пристально смотрели на них со стен, словно осуждая, или, наоборот, с интересом. И маленькая игра продолжалась, постепенно набирая обороты.
   -Должно быть, ваша матушка была очень красива? - С известной толикой тверди в голосе сказала Энни.
   -Вам многое досталось от неё. - Подхватила Мэри.
   -Да. А где именно вы родились?
   -Я думаю, мы можем начать и без Элизабет. - Резко оборвал их дядюшка, опасаясь, как бы гость от навязчивой прямоты родственниц не вычеркнул ненароком его имя из своей адресной книги. - Она уже слишком задерживается, давно должна была бы прийти.
   -Она всегда была немножко... того... - вставила Энни, дурашливо всплескивая тонкими ручками.
   -А после той ночи в полях! - Закатила глаза Мэри, приложив ладонь к сердцу. Как будто ненароком шнуровка её корсета немного ослабла. Она сделала вдох, чуть расправив декольте.
   -Да. Бедняжка никак повстречала там пьяного пастушка и приняла его за лешего...
   -Ведь её присутствие не обязательно, мистер Ринглер? - Раздражённо сверкнув на племянниц глазами, произнёс Биттерсхем.
   -Конечно, - согласился Антон, начиная понимать, почему сёстры путешествуют порознь, и постепенно проникаясь к обеим если не неприязнью, то равнодушием - уже наверняка. - Достаточно подписи только одной из сестёр, ведь совсем не важно на чьё имя будет доставлена мебель.
   -Хорошо. Этот переезд... ненавижу проволочки. Почему нельзя было купить уже обставленный дом? - Поморщившись, спросил Биттерсхем, обернувшись к девушкам. - Извините, Антон, я не имел в виду ничего...
   -О, не тревожьтесь. Я вас прекрасно понимаю, - успокоил его Ринглер, - переезды всегда тягостны. Да ещё когда встаёт вопрос об обстановке, доставке и прочем. Но
   можете быть покойны, всё будет исполнено самым лучшим образом. А о том, что доставлено всё будет вовремя, вы знаете, что можете не тревожиться.
   -Тогда давайте разберёмся побыстрее с бумагами.
  
   Антон покинул обитель Биттерсхема, когда часы только-только пробили час ночи. В душе царило приятное спокойствие и умиротворение, какое бывает, когда знаешь, что достойно выполнил свою любимую работу. Пусть и не для достойными людей. Элизабет так и не появилась, но ему было предложено увидеть её поистине милый лик, если на то будет желание. Желание не замедлило появиться, так что очень скоро он держал в руках фотографию, где были запечатлены все три сестры.
   Несмотря на замечательную, безветренную погоду и свежесть, так чаровавшие его, на Ринглера напала сонливость. Сказывался, к тому же выпитый коньяк. Крепкий, отличный коньяк. Так что он решил отложить до следующего раза ночное путешествие, и свернуть сейчас в проулок, должный вывести его на нужную улицу. Когда шёл сюда, он его не заметил, но теперь подумал, что так можно прилично сократить себе дорогу.
   Народу в это время суток было мало. В нужной же ему улочке, идущей чуть вверх и делающей поворот где-то вдалеке, не видно было никого вообще. Так оно и лучше. Ринглеру не хотелось нарушать сказочный сонный покой, обволакивавший его со всех сторон. Или, по крайней мере, делить его с кем бы то ни было ещё. Он опять заключил сделку, сулившую хорошую прибыль, сражаясь при этом не на жизнь, а на смерть с двумя людоедками, вовсю отбиваясь от их нападок. И думал, что вполне справедливо может претендовать и на единоличные права на обладание сегодняшней ночью, увенчавшее бы все его победы.
   Он неторопливо шагал по мощеной дорожке, начав насвистывать себе под нос какую-то мелодию. Как прекрасно сегодня небо! Как ярко светят звёзды! И все огни Лондона не затемняют их, а как будто только подчёркивают далёкий блеск. Жаль, заметил он, что луна уже скрылась, иначе путь его устлал бы ковёр из её мягкого шелковистого сияния. Погружённый в такие мысли, он дошёл до угла и свернул. Слух его до того момента полнился только отдалённым гомоном ночных путешественников, сонным цоканьем копыт и грохотом колёс одиноких кэбов, не пожелавших стоять на месте в ожидании случайного пассажира, и пением цикад в парке. Вот и они утихли, не смея проникнуть в эту обитель спокойствия. На водосточных трубах и крышах можно было разглядеть спящих птиц, а подле - летучих мышей на миг закрывающих крохотными тельцами звёздное полотно.
   Но что-то иное послышалось, совсем рядом. Такое тихое, что почти не различить. Очень близко. Точно шёпот, оттеняемый множеством стен. Странно, ведь эха здесь быть не должно. Ринглер остановился, прислушиваясь. Совершенно ясно различались два голоса: мужской и женский. Они словно и не разговаривали, понять было трудно. Антон опустил глаза с ночного неба и осмотрелся. В нескольких ярдах от него расплывалось какое-то мутное серое пятно. Сомнений быть не могло, звук доносился именно с той стороны.
   -Коньяк, - пробормотал Антон, встряхивая головой в попытке отогнать наваждение. Но иллюзия не пропала. Напротив, теперь он мог с абсолютной уверенностью в их реальности услышать тревожные стоны, смазанные, точно на плохой граммофонной записи вскрики и напряжённый рокот мужского зева. В пятне же проступили две фигуры. Вот они, извиваются, раскачиваются, неясные и размытые, прямо в центре пятна, которое сначала Ринглер принял за обман зрения, а потом за капельку влаги, попавшей в глаз. Но нет, чем бы ни было это явление, оно определённо не приходилось фантазией.
   Отдельные конкретные черты этих двух людей рассмотреть не представлялось возможным. Они непрестанно двигались, оставляя за собой в густой серой дымке тянущиеся оптические следы. Ясно только, что молодой человек в голубоватом костюме и цилиндре крепко держит вырывающуюся женщину, на которой было одето свободное вечернее платье.
   -Эй! - Антон подошёл чуть ближе. Сонливость как рукой сняло. В груди что-то подпрыгивало. Он никогда не был трусом и неплохо боксировал, но зрелище, разыгрывавшееся перед ним, наводило какое-то неприятное чувство, близкое к страху, заставлявшее ощущать предательскую слабость в суставах и мышцах. Отметя в сторону все подобные предрассудочные смятения, Ринглер предпринял ещё одну попытку привлечь к себе внимание. - Что вы делаете?
   Ещё шаг. Эта часть улицы шла вверх немного круче, чем до поворота, и мостилась длинными невысокими ступеньками. Подойдя ближе, насколько позволял какой-то пробудившийся вдруг внутри инстинкт, он остановился за одну ступень от явно неравных в силе противников, с негодованием заметив, что серая субстанция стала как будто бы шире и начинала обволакивать и его самого.
   -Эй! Отпустите её!
   Женщина вскрикнула, отклонившись назад и запрокинув голову. Её высокий голос резко резонировал и был так же смазан, как и все остальные звуки, раздававшиеся из дымки. Но на этот раз был так громок и преисполнен боли, что заставил Ринглера застыть на месте. Будто всё отчаяние мира, всё страдание соединились в нём. В следующее мгновение пятно исчезло. Исчезли все иллюзорные следы и замедленные движения. Пропала нечёткость и размытость. Женщина, не шевелясь, лежала на земле. Глаза и рот её были широко раскрыты, выбившиеся из пучка волосы растрёпанны. Голова как-то неестественно свисала со ступени, обращённая прямо на него. Антону сдавило горло. Сердце пропустило с дюжину ударов, заставив судорожно сжаться, когда он узнал в несчастной ту самую Элизабет, которую показывали ему на фотографии. Но не было в её лице счастья и радости, какие оставила в память матово-золотистая фотография. Одни ужас и боль, а платье красно от вытекающей из страшных колотых ран крови. Над нею возвышался её мучитель, с довольной улыбкой смотревший на Ринглера. Высокорослый и крепкий, богато одетый, с правильными, волевыми чертами лица, бородкой и густыми усами, локонами длинных волос, спускающимися из-под цилиндра. На переносице сидело пенсне с затемнёнными линзами. Встреть его Антон в любом другом месте, он бы принял его за самого обычного и достаточного джентльмена, с какими работал чуть ли не каждый день по долгу своей службы. Не устрашил бы его даже шрам, прямой линией тянущийся от нижней губы до пересечения надбровных дуг, точно по самой середине лица, бросавшийся в глаза своей глубиной и открывающий красноватый, влажный блеск плоти. Мало ли людей со шрамами? Сейчас же весь его вид не вызывал ничего, кроме отвращения и ужаса. Все украшения женщины были на месте, не держал он в руках и её кошелёк... значит, логично было заключить, что человек сделал своё ужасное дело просто ради развлечения? Ведь иной причины Ринглер просто не смог бы отыскать, даже если бы его рассудок сейчас действовал трезво.
   Не больше секунды длился этот безмолвный контакт глаз, прежде чем незнакомец сорвался с места и бросился бежать. Ринглер очнулся от оцепенения лишь когда тот скрылся за очередным поворотом. Что же делать? Хотелось просто сесть рядом и ждать,
   пока кто-нибудь не пройдёт мимо и не застанет их вот так: одну бездыханной, другого - понуривши голову безвольно и стыдливо сидящего рядом. Нет, нет. Нужно догнать его. При всей его рослости, Антон смог бы нокаутировать преступника, главное - действовать без заминок. В конце концов, что он теряет? Кроме того, его могут посчитать виновным, если найдут вот так, рядом с телом. Больше того, она ведь была одной из его клиенток, племянницей Биттерсхема, стало быть, Антона и девушку сочтут знакомыми, что никак бы не было случайностью для полисменов... и так далее, и так далее. Нет, терять уж точно нечего, кроме возможности отплатить за несправедливую смерть.
   Ринглер каждое утро упражнялся в беге, проделывая несколько кругов по парку, и потому уже через несколько секунд он завидел вдалеке беглеца. Тот, надо признать, двигался не менее быстро и резко, при всей его комплекции. Почти по-звериному. В сущности, никем иным после всего он и не был. Не переставал вместе с тем и улыбаться.
   -Стой! - Крикнул Антон, сворачивая за беглецом.
   Вот. Эта улица заканчивалась тупиком. Он видел высокую серебристую стену, прямо к которой двигался незнакомец. Всё, дальше пути нет. Остаётся только два варианта. Повернуть и бежать отсюда подальше, предоставив охоту за ним полиции, или отстоять свою честь, пусть, даже если это кончиться для него так же, как для Элизабет. Что до незнакомца, то иной дороги, кроме как через Ринглера у него не было.
   -Дальше дороги нет! - Прокричал Антон, просчитывая свои возможности и мысленно готовя себя к поединку.
   Но незнакомец не остановился. Только замедлил бег, как спортсмен, пересёкший финишную черту. Когда же до стены оставалось не больше нескольких ярдов, в ней открылась дверь.
   Приблизившись, Антон обнаружил, что она вся покрыта выпуклыми шершавыми металлическими чешуями, толщиной в добрых три, а то и четыре дюйма. При приближении человека со шрамом несколько таких пластин, образующих в совокупности вертикально стоящий прямоугольник, съехали вверх, в нескольких футах от земли, дав опуститься лестнице, сделанной из того же странного матово-серебристого металла. Внутренность стены разглядеть было невозможно из-за ярчайшего белого света, заполнявшего её всю. Такого Ринглеру ещё не доводилось видеть никогда. Он был неестественен, как гальваническая лампа, но не слепил глаза, и вместе, не позволял увидеть что-либо дальше порога странной двери.
   Незнакомец был уже у самого входа, готовясь вступить за черту световой преграды, когда Антон, переполняемый самой невообразимой гаммой чувств, не в силах ни понять смысла происходящего, ни смириться с тем, что преступнику удастся просто так уйти от возмездия, окрикнул его в последний раз.
   Тот обернулся, довольно скаля зубы, отчего шрам, казалось, раскрывался ещё больше.
   -Понравилось? - Поинтересовался он своим звучным, болезненно-спокойным голосом, так не подходившим настроению, написанному на лице.
   Антон не нашёлся что сказать, потеряв всякую уверенность и в себе, и в своём рассудке. Из глубин трущоб и узких улочек, по которым они только что бежали, донеслись испуганные восклицания. Нашли Элизабет. Скоро будут искать убийцу, как только оправятся от первого потрясения.
   -Хочешь увидеть кое-что ещё? - Спросил человек, по-птичьи наклоняя голову.
   Кожа на его лице вдруг натянулась, словно подсевшая ткань. И в следующий миг слетела с головы. Будто кто-то невидимый, стоящий сзади, с чудовищной силой резко дёрнул за волосы на затылке. Шрам разошёлся, и его лицо исчезло в ярком свете за спиной. Слышно было только, как оно упало с влажным шлепком. Цилиндр покатился по ступенькам и остановился у ног Антона. Переломанное надвое и разбитое вдребезги пенсне валялось у подножия ступеней.
   -Боже мой... - только и смог промямлить Ринглер, уставившись на красную массу оголённых мышц, где только что была кожа. Из-за затылка вынырнуло шесть костистых чёрно-коричневых полос с зазубринами на поверхности, походящих на изуродованные рёбра, плотно и симметрично обложив лоб, щёки и нижнюю челюсть, обрамляя тупыми кончиками красную личину. Белки глаз и зубы смотрелись на фоне этой омерзительной маски, как нечто лишнее, не вписывающееся в общую картину. Ноги Антона подкашивались, в ушах гудела кровь, пуская перед глазами в пляс чёрные точки. Мозг точно парализовало, и он мог лишь смотреть и впитывать в себя происходящее, чтобы потом прокручивать перед воспаляющимся сознанием эту сцену ещё и ещё.
   Существо поднялось, исчезнув вслед за своим лицом. Лестница бесшумно въехала за ним. Дверь опустилась, и с негромким сухим щелчком закрылась. Поднялся ветер, принося с собой целый хор сверчкового пения. Стена отделилась от земли, поднимаясь всё выше. Не в силах оторвать взгляда от возвышающегося над ним огромного, похожего на гигантский, обтекаемый башмак аппарата, хотя готов был в тот момент отдать за это что угодно, Ринглер наблюдал, как тот набирает скорость и растворяется в ночной черноте, унося с собой порывы ветра, и заливистую трель сверчков. Последний раз мигнули в небе две тёмно-красные линии на днище странной машины, точно подкрашенные зеркальца, поймавшие на мгновенье в кромешной темноте отсветы свечи, и скрылись совсем.
   Антон не знал, сколько он простоял так, в оцепенении, потеряв способность мыслить, и сколько бы простоял ещё, если бы его не привели в чувства приближающиеся голоса людей, слетевшихся неведомо откуда на преступление, жаждущие найти виновника. Похоже было, что никто ничего не видел и не слышал, кроме него. Ни летающей машины, ни рокота её неведомого двигателя. И, конечно, тогда он становился единственным подозреваемым в глазах страждущих правосудия людей. Что могут доказать цилиндр и сломанное пенсне, которые он держал сейчас в руках, сам ещё не веря, что они действительно осязаемы, что они действительно взялись оттуда, откуда взялись? Нет, это абсурд. В лучшем случае, его повесят. Если не линчуют на месте. Против воли в мутном сознании промелькнула одна глупая мысль, чуть не заставившая его расхохотаться в припадке истерики. Ведь тогда бы не флиртовать ему с сестричками. С губ против воли слетали ругательства.
   Ринглер побежал в открывшийся проход, боясь теперь хотя бы мельком поднять глаза на звёзды, к которым унеслась ужасная машина, боясь вновь увидеть там две тусклые красноватые полосы, скользящие над землёй.
   Толпа приближалась, и ему пришлось собрать все оставшиеся силы, чтобы успеть скрыться, прежде чем кто-либо его увидит.
  
  
   Глава 1.
  
   Поезд остановился. Заскрипели колёса, не первый час молившие о смазке, ухнуло в голове колонны из длинных зелёных вагонов, но он соизволил таки остановиться, встав как раз кстати, с той стороны пирона, возвышавшегося над землёй не больше, чем в десяти сантиметрах, с которой соседний состав не мог преградить путь золотистым каскадам солнечных лучей, ещё пробивавшихся из-за туч. Солнце клонилось к горизонту, так, что на него уже можно было смотреть, не прищуриваясь, и тепла его лучи давали мало, но всё же приятно ложились на кожу, столько времени парившуюся в духоте.
   Некоторые к этому времени уже уснули: посадка была днём, в Москве, а теперь - стоянка за Воронежем. Кондиционеры работали не стройно, и потому, несмотря на довольно пасмурную погоду в вагонах было по-настоящему душно. Самый подлог состоял в том, что сначала-то было очень даже прохладно, и потому каждый стремился согреть побыстрее себя и воздух вокруг испарениями горячих кофе, чая, заварных пюре, бульонов. Заботливые бабушки и мамы говорили тихонько своим чадам, точно те понимали, зачем им это надо: "Хорошо, что окна не открываются". Об неисправности системы кондиционирования стало известно лишь тогда, когда в вагонах уже перестали заботиться о нехватке тепла.
   Дима спрыгнул на пирон, озираясь вокруг. Вдали маячили синие униформы. Впрочем, можно было и не остерегаться. Вряд ли курсант, да ещё к вечеру, после дневной смены, станет интересоваться чопорными сонными пассажирами, выползающими за глотком воздуха и специально выискивать ради одного протокола одного на тысячу такого, как он. Это хорошо. Он нащупал, запустив руку в карман бридж, коробок с ароматным экземпляром московского гербария, купленного у знакомого барыги прямо перед отъездом. От этого прикосновения ему стало совсем невмоготу. Да и потом, что, до таможни беречь? Из глубины вагона показалась туша, завёрнутая в застиранную скатерть, названную каким-то идиотом платьем, времён этак сталинских репрессий. Уж от её-то вида у Димы совсем потерялось всякое терпение поскорее вдохнуть живительного дыма. Старая сука. Старый козёл, её муж. Сколько можно трясти вместе бородой? И эта их щепка "подруга", мать её. На неё и билета не надо было покупать, достаточно просто засунуть в трещину где-нибудь в стене. Сходка у них что ли? Постоянно косятся на него, рассматривают хаер, цокают языками, будто его причёска - худшее в мире оскорбление им, вождю и родине. Никогда не упустят возможности сплюнуть пару замечаний по поводу того, как должен выглядеть, и тем более, вести себя молодой человек в его годах. В его годах! Спасибо мама, за купейное место. До самого, самого, его перетак, Краснодара.
   Дима протянул руку и, натянув улыбку, за которой язык, наверное, не меньше сотни раз выкрутил "сукасукасука", как можно вежливее спросил:
   -Вам помочь? - С такой выдержки он бы в любом театре срубал огромные барыши.
   Старуха, намеренно пропуская его предложение мимо ушей, когда её окликали сотоварищи по маразму, буквально пыхтя на него жиром, таким отвращением и злобой, что от одного вида становилось не по себе, выплыла в тамбур. Его маленький жест возымел своё действие. И о чудо, толи он пророк, толи просто гений, потому что именно на это и вёлся расчёт.
   -Отойди от меня.
   Она начал перетекать со ступеньки на ступеньку. Было видно, что это ей удаётся с большим трудом. Тем не менее, она настойчиво игнорировала протянутую ей руку.
   -Тогда потом не выступай, гнида толстожопая, если сама делаешь из меня козла, - прошипел Дима у неё над самым ухом, когда она спустилась. - Ты уж сделай одолжение, рот не раскрывай в следующий раз, ладно? А то пока ты спишь, кто знает, вдруг задохнёшься во сне?
   Старуха выкатила глаза, вперив их в пустое место перед собой. Она услышала всё, что требовалось услышать, чтобы больше не возникать. Её внезапно побледневшее лицо вряд ли могло свидетельствовать об обратном. Она поплелась от него вдоль низкорослого пирона. Сука.
   Он напоследок вытянул в её сторону кулак и щелчком оттопырил средний палец. Затем прошмыгнул между вагонами и прокрался в самую тёмную часть земляной полоски, разделявшей две линии железнодорожных путей. Стоянка всё равно продлевается на пятнадцать минут. Можно расположиться поудобнее и никуда не торопиться. Дима посмотрел под вагоном, нет ли поблизости опасности в лице курсантов или вагоновожатых. Ни тех, ни других не наблюдалось. Тогда он без лишнего промедления сноровисто смастерил самокрутку, подсобный материал для которой был заготовлен ещё в туалете, и подпалил с одного конца. Разгоралась плохо, но он помог ей парой пробных тяжек. Внутри разлилось приятно дурманящее ароматное тепло, сердце застучало сильнее, спеша доставить ценную субстанцию к мозгу.
   Дима запрокинул голову и выдохнул плотное белёсое облачко, готовый рассмеяться от облегчения. Оказывается, он даже и наполовину не представлял себе, насколько был напряжён всё это время. Затянулся ещё раз. Отступили и волнения насчёт дальнейшего пути. Следующая порция дыма была чистым воплощением удовольствия и предназначалась уже не для тревог, а для него, в полном и абсолютном смысле. Для него. Да. Не хватает плеера, мелькнуло в голове. Было бы неплохо сейчас подвигаться под музыку с целым косяком радости в зубах.
   -Да, не хватает, - протянул он, разглядывая уголёк и кивая себе в подтверждение. - Не хва...
   Договорить он не успел, потому что что-то вдруг лишило его возможности расправлять лёгкие. Что-то очень острое, наполнившее его резкой болью и жидким жаром. Он попытался вдохнуть, или выдавить из себя хоть сколько-нибудь жалкий стон. Но тщетно. Изо рта ещё вырывались клубы дыма, когда он упал на землю. Глаза ещё видели что-то, расплывчато и неясно, но не могли двинуться или моргнуть. Как-то очень быстро мир ускользнул из поля его зрения, залив всё чернотой.
  
   -Заходите! - Проревела грузная женщина, прекратив болтать с какой-то дамой, подойдя ко входу и махая в его сторону пухлой волосатой ладонью.
   -Какая следующая остановка? - Поинтересовался мужчина, появившийся, как ей показалось, из ниоткуда. Словно материализовался из воздуха, как дух. Она ведь стояла здесь и осматривала толпу не желающих так скоро расставаться с благословенной прохладой людей, когда вот так вдруг возник он, чуть не перепугав её до чёртиков. Точно, как дух. Выглядел он самым заурядным путешественником в вагоне со сломанным кондиционером. Самая обыкновенная мужская стрижка, угадывающаяся в беспорядке, творившимся на голове; самое обыкновенное лицо, лоснящееся от только что высохшего пота, нездорово бледное. Однако, бледность проходила на глазах. Одет он тоже был непримечательно. Ничего запоминающегося в облике. Она вообще не особенно старалась запоминать своих пассажиров, и он вроде бы был похож на одного из них... да вроде бы уже и проходил. А может, и нет. Да он как миллион других, поди выясни. Но ей было всё равно. Пусть он хоть заяц, хоть бомж или вор. Да хоть сам папа римский в бегах. Поэтому она только осклабилась:
   -Посмотри в расписании, - и больше не стала тратить на него время, предназначенное для махания волосатой ладонью-веником в сторону входа, словно это могло подхватить пассажиров бурным вихрем от мощных гребков и ускорить процесс погрузки.
   -Проходите, пожалуйста, - улыбнулась вторая вожатая, встав сбоку от него и приглашая жестом внутрь. При ближайшем рассмотрении, если бы не её рабочая форма, она была больше похожа на пассажирку: смело и вызывающие взлохмаченные волосы озорные улыбающиеся глаза, жизнерадостная улыбка и на губах, делающая юное милое личико ещё прекраснее. Настолько юное, что невозможно было не задаться вопросом, что же она забыла на месте вагоновожатой в протухающем от пота и жары поезде, рядом с этой обрюзгшей, грубой бабой? Мужчину так и подмывало спросить, но он сдержался. С облегчением улыбнувшись ей в ответ, он зашёл внутрь.
   Он дошёл до нужной двери и заглянул внутрь. Никого. Ему повезло вдвойне, и даже втройне. Он успел заметить мальчишку и хорошо запомнить, как выглядит его купе, чтобы потом найти, не допустив при этом ошибки. Да, конечно, у кого ещё во всём этом поезде могли быть такие вещи и беспорядок на постели? Во-вторых, отсутствие его соседей давало ему время прибрать вещи и сложить всё так, как будто тот сошёл, а он сменил его. Могло быть, конечно, и так, что компания старух окажется его роднёй... но голос говорил, что нужен именно мальчишка, и никто другой. Пока голос не ошибался, как ни противно это было. Никто не видел, как он убил мальчишку, и вожатые пропустили, совершенно не сомневаясь, что он один из пассажиров. Вот только стоит ли этому радоваться?
   Соседи вернулись как раз, когда он скинул пакет со сменными вещами мальчишки под сиденье. После недолгой беседы, во время которой, надо сказать, он был на волосок от того, чтобы броситься бегом из поезда, ему удалось убедить стариков в полнейшей законности своего здесь пребывания. Парень им здорово насолил. Это стало понятно по их плохо прикрываемому радостному удивлению. Да и вопросы они задавали для отвода глаз. Им было только в радость продолжать путь без сорванца. Настолько, что они даже не стали приставать к нему с расспросами о том, кто он и откуда.
   Замечательно.
  
   Он вернулся из вагона-ресторана и встал у окна напротив своего купе. У мальчишки нашлись кое-какие деньги. Ему пришлось взять немного, чтобы подкрепиться. Желудок, два дня не знавший нормальной пищи благодарил его довольным урчанием. Но на душе было прескверно. Как ещё может чувствовать себя человек, которого заставляют убивать не в чём не повинных людей? О да, конечно, у него был выбор: продолжать делать то, что он начал, или вернуться в лечебницу. Но голос, появление которого могло означать затмение... в любой момент он мог потерять контроль, и тогда уже о добродетели его "я" можно было забыть. Действие таблеток и инъекции, которые вливали ему врачи, опустошающие память и волю, начинало уже проходить. Но всё равно, он не помнил, ни как его зовут, ни где он родился и как жил. Но, судя по тому, что сделали с мальчиком его руки не далее, как полчаса назад, давало повод задуматься: а так ли не правы были врачи, делая ему эти болезненные уколы?
   И так ли он заслуживал сейчас свободы?
   Он понимал - и мучился от этого понимания, - что с ним далеко не всё в порядке. Что он ненормален. Ведь какой нормальный человек убил бы ребёнка ради места в поезде, и ещё человек пять до того? И он понимал ещё, что не в силах противиться.
   Когда он очнулся после первого затмения, уже после побега из лечебницы, очнулся и увидел кровь на руках, его стошнило, и он долго не мог понять, что же происходит. Он был как новорожденный, который по какой-то причине помнит человеческий язык, предметы и их названия, но ничего, из того, что было до рождения. Одни неясные обрывки, которые невозможно разобрать. Затем пришёл голос, говорящий, что делать, если он хочет остаться в живых. Но даже если он и не хотел, то снова терял сознание, а когда приходил в себя, стоя над очередным трупом, то шаг за шагом вспоминал очередное преступление.
   "Я не безумен, я не сумасшедший..." - твердил он себе тогда. Но голос, смеясь, отвечал: о да, ты безумен, ты просто псих! Сумасшедший никогда не признаёт своего безумия, ты же знаешь. Но какой нормальный человек сделает наоборот? И, тем не менее, здоровые люди не делают то, что уже несколько раз проделал он. И вынужден был признать, что да, он беглый сумасшедший, и остаётся только догадываться, сколько сейчас патрулей ищёт его по всей стране. Ну, пока его ещё никто врасплох не заставал. Боже! Сдаться... Сдаться? Тогда тебя точно убьют, мораторий, он ведь терпением не обладает, верно? Верно. Но разве не будет так лучше? Прости, я не могу позволить тебе умереть. Ведь я - это ты. А я хочу жить.
   Надо поспать немного. Он не спал целые сутки. Голос не подвёл насчёт какое купе выбрать. Со стариками можно было не опасаться, что его выдадут или заподозрят что-либо неладное, связанное с новым пассажиром, внезапно заменившим мальчишку. Похоже, это им только на руку. Вот и хорошо. Насколько хорошо вообще может быть возможно. Он прошёл к себе и лёг. А когда закрыл глаза, сон крепко склеил друг с другом веки.
   ... и сел на постели, весь в холодном поту, проспав не больше двух часов. Говорят, во сне мозг прокручивает перед спящим сознанием то, что хранится в закутках памяти. Если так, то это ужасно. Потому что он видел себя, всаживающим нож в грудь, в правое лёгкое, как недавно он это сделал с мальчиком, в тело какого-то мужчины. И, то, отчего он проснулся - чувство удовлетворения, когда стоял над трупом, а с лезвия капала горячая ещё кровь.
   -Что-то приснилось? - Поинтересовался старик, прикрывая рукой от любопытных глаз соперницы игральные карты. Он ответил не сразу, стараясь справиться с приступом паники.
   -Да. Кошмар. Ничего. Всё в порядке.
   Да уж, всё в порядке. Он вышел в коридор и встал опять у окна. Ну, теперь-то всё встаёт на свои места, разве не так? Он не имеет права на свободу. Если вообще имеет право на что-то. Но выбора у него не было, как он мог убедиться раньше. И вместе с тем, в нём просыпались дикие почти животные страхи погони, врождённый аппарат самосохранения, вызываемый из глубин его личности голосом. И так, если он не будет просто бежать, то это сделает за него тот, другой, с кем он делил свою черепную коробку. Он был как доктор Джейкил, сдерживающий необузданную ярость Хайда. Тот, по крайней мере, находил помощь в открытой им микстуре. У него же не было ничего, кроме покорности голосу и своему собственному страху.
   Так, надо разузнать, куда направляется поезд, будет ли переезд через границу, и где лучше всего сойти. Расписание. Он посмотрел в сторону титана, рядом с которым висел замусоленный листок с названиями станций и временем прибытия. Из купе вагоновожатой вышел мужчина и направился вдоль коридора, предлагая всем купить журнал или газету. Он пропустил его, прижавшись к стене. Хорошо, что духота ослабляет у людей интерес. Почти никто не приобрёл у него его макулатуру. Разносчик скрылся в дальнем тамбуре, направляясь в следующий вагон.
   Он кинул ещё раз взгляд в окно. По ту сторону сгустилась ночь. Но спать больше не хотелось. Хватит с него одного воспоминания. Пока.
   Листок у кипящего вовсю титана оказался в ещё более плохом состоянии, чем казалось издалека. Грубо заклеенный сплошь скотчем и замызганный так, что практически ничего нельзя было прочесть, он сиротливо крепился к стене и отклеивающиеся уголки уныло покачивались в такт стуку колёс. Итак... пограничная таможня. Но она будет не скоро, рано-рано утром. До этого ещё несколько остановок. Он сто раз успеет сойти. Что ж, чем дальше, тем лучше. Интересно, где они уже? Проводница, она должна знать.
   Он постучался, и когда изнутри послышалось певучее "да-да" той самой девушки, которая по какой-то ошибке должна была тратить свою молодость на малоприятные переезды из одной окраины в другую, отодвинул створку двери и вошёл.
   -Здравствуйте, - застенчиво улыбаясь, поздоровался он. Проводница читала газету, держа за оба листа и развернув, как дорожную карту. Он уловил краем глаза девиз на титульной странице, не очень красиво выведенный большой полуулыбкой. "Мы найдём Вас везде!" - обещала надпись. Его передёрнуло.
   -Извините, - пролепетала девушка из-за бумажной преграды, материал для которой, заметил он, обычно применяют в производстве шершавой советской туалетной бумаги, а не в издательстве. - Сейчас я абзац дочитаю до конца... извините пожалуйста.
   -Да, конечно.
   Она дочитала. Собирая газету, девушка её расправила и, складывая, предоставила его обзору заголовки на оборотных страницах. С последней на него смотрело его собственное лицо, а чуть выше жирным шрифтом значилось: "дерзкий побег" с какими-то ещё непримечательными словами. В груди что-то громко ухнуло. Проводница закончила складывать газету и как назло положила её той фотографией вверх.
   -Что вы хотели? - Лучезарно улыбнувшись, спросила она, смотря на него весёлыми глазами. Сердце чуть-чуть отпустило. Не читала ещё.
   -Я бы хотел узнать, какая следующая будет остановка?
   -А, сейчас. Посмотрим... - она потянулась над столом за своим расписанием с отмеченными карандашом названиями, которые поезд уже минул. Взгляд её скользнул по газете, и она замерла. Почему он был так глуп? Почему не ушёл сразу? Да всё равно бы она прочла эту статью, но всё было бы иначе. Хватит...
   Убей её.
   Рука сама потянулась к спрятанному в кармане перочинному ножу, украденному в каком-то придорожном магазинчике. Нет.
   Проводница громко сглотнула пересохшим горлом, медленно выпрямляясь и подбирая вмиг побелевшие руки. Она воззрилась на него, и в её глазах больше не было той простоты, невинности и озорства, которые горели всего секунду назад. Теперь в них был только один безотчётный страх.
   Убей её, пока она не подняла шум.
   Нет.
   Да ты что. Ведь сам хочешь, сам же знаешь.
   Нет. Пожалуйста. Не хочу...
   Хорошо. Я сделаю сам. А ты постой и посмотри...
  
   Дверь купе для вагоновожатых отворилась и закрылась снова с такой быстротой, что никто бы не увидел творящегося внутри кошмара, даже если бы стоял напротив. Но никого не было. Глаза застилали тихие слёзы и потоки пота, обильно стекающие со лба. Нож, снова покоящийся в заднем кармане он обтёр об одно из полотенец, но руки всё ещё были в красноватых подсыхающих разводах. Он тщетно силился вытереть их о джемпер.
   Быстро нырнув в своё купе и схватив куртку, он вынырнул обратно, продвигаясь к дальнему тамбуру. Вдогонку ему проскрипел старческий голос: "Что у вас с руками? Вам нужен бинт?" Бинт, кому он был бы сейчас нужен, уже не поможет, подумал он, до боли, до крови кусая губу.
   Заслонявшая собой всё пространство коридора первая вагоновожатая появилась из дверей в тамбур с действующим выходом, и что-то непрестанно говоря тщедушному мужчине, плетущемуся за ней, направилась к своей сослуживице, дефилируя так, словно была не в поезде, а на корабле в шторм. По отвратительно заплывшим блестящим поросячьим глазкам и раскрасневшемуся лицу было видно, что она изрядно приняла на душу, вероятно, у этого самого её тощего провожатого.
   -Нет, Коль, - при этих захлёбывающихся в хмельных парах словах тощий Коля весь как-то съёжился от досады и поник. Под тонкой расстёгнутой рубашкой у него ничего не было, и рёбра на лоснящейся коже с редкими завитками чёрных курчавых волос, особенно в таком сгорбленном положении тела, сильно выдавались, гадливо деформируя грудь и живот. - Сегодня не могу. Работы много. Я ж в отличие...
   Фраза оборвалась громким ором. Он обернулся посмотреть, но и без того понятно было, что там произошло. Дверь купе для вагоновожатых открывается. Там полулежит, полусидит на сиденье, колышась при подрагивании вагона, девушка. Её некогда синяя блуза насквозь черна. Черна и насквозь пропиталана своей же... Он ускорил шаг, на ходу накидывая куртку.
   -Эй! Эй ты! - Прокричал ему вслед тщедушный мужчина.
   -Задержите его кто-нибудь! - Неистово суча в воздухе ладонями, визгливо, навзрыд, проплакала вожатая. Хотела сказать что-то ещё, но не смогла, и просто прикрыла искривлённый плачем рот толстой ладонью. Многие выглянули посмотреть, что же стряслось. Но никто не посмел выйти, или хотя бы окликнуть побледневшего, как сама смерть человека, бегущего мимо их дверей.
   Он вбежал в тамбур и попробовал открыть сначала одну, потому другую дверь. Первая не поддавалась вообще. Вторая, противно скрипнув, съехала на несколько
   сантиметров. Образовавшийся проём, через который с воем задувал холодный ветер, не смог бы вместить его тело, даже если бы он ободрал кожу со спины и живота. Он дёрнул ещё раз, помогая себе ногами. Петли запротестовали громким визгом, затем раздался треск, с которым они выворачивались из своих гнёзд. Но дальше не шло. Он глянул в коридор. Выползали из своих укрытий потревоженные пассажиры, а с того конца шли к нему двое мужчин в синих железнодорожных униформах. Один что-то с перепуганным видом говорил по рации. Другой держал в руках монтировку.
   -Твою мать, - слетело с его губ. - Вот твою мать... соображай же быстрее...
   Что ж. Остаётся три варианта, два из которых сразу же становились неприемлемыми, так как дождаться, пока его схватят, ему не позволил бы голос, захвативший бы опять его сознание, а путь в следующий вагон уже преграждали рвущиеся к нему с той стороны люди в синей униформе. На языке вертелась одна фраза, ставшая общепринятой истиной. Оставалось только надеяться, что она и вправду истинна, и сумасшедшие действительно обладают ненормально великой физической силой. Он отступил ещё на пару шагов, для верного разгона и сорвался с места с такой скоростью, какую только позволяли ему развить ноги. В плечо вступила острая боль, затем почти одновременно в колени, локти и спину, а затем и в шею, когда он, вышибив дверь, полетел вместе с нею в ночную мглу. Та, описав в воздухе дугу, с треском и звоном разбивающегося стекла первой приземлилась на сырую, поросшую острой жёсткой травой землю. Он упал следом, перекатившись несколько раз через спину. Пути шли по небольшой возвышенности, поэтому ему пришлось потрудиться, чтобы не сломать себе что-нибудь. Но когда он смог встать, его охватило ликование, прогоняя из искалеченных членов всякую боль, не позволяя забыть разве что отчаяния обречённого вечно бежать. Чёртов аттракцион. Дыхание сбилось, но дышал он с удовольствием и каким-то торжеством, вбирая в себя стылый ночной воздух. Повезло... ой ли? Прощанием ему были только крики, с которыми его провожали из проклятого поезда.
  
  
   Глава 2.
  
   Ни мягкий свет утреннего солнца, ни приветливые улыбки знакомых врачей не могли пробудить её от горя. Больничные коридоры ложились перед ней бесконечными туннелями. Приятная для глаз голубоватая краска, лёгкие блики ламп не облегчали этого восприятия. Больница стала для неё юдолью, где она разделяла страдания двух невинных душ, погружённых неведомым чудовищем в молчаливые омуты своего разума.
   И последним пристанищем её коллег.
   Григорий Семёнович позвонил ей сегодня ночью и сказал, что нашли ещё одного. Точнее одну. Супругу учителя химии, перешедшего на ту сторону великой Леты несколькими днями раньше. Мечтая о возвращении супруга, она примкнула к нему на их анатомическом ложе. И скоро Анне предстояло спуститься вниз, в подвальные помещения, зайти в морг и сказать, что да, это действительно так. Формализовать смерть. Как это... как это глупо, ненужно.
   Анна присела рядом с кроватью, поглаживая маленькую головку. Девочка открыла глазки и посмотрела на неё. Ни родителей, ни имени. Когда её доставили, вдруг выяснилось, что её родственников нет в Дарьинбурге. И вообще нигде нет. А девочка, придя в себя, так ни разу и не заговорила. Сначала её даже приходилось кормить через капельницу. Будь проклят монстр сделавший с ней такое! Будь проклят тот дурацкий турпоход! Так и знала Анна, чувствовала, что нельзя отпускать малышей в это слишком трудное для них путешествие. Они должны были провести два дня в лесу, на Голом Месте, научиться сообщаться с природой... чёрт бы это всё побрал! В результате, кто-то постепенно вырезает всех учителей, одного за другим. Незаинтересованные жители покидают Дарьинбург с далеко не постоянным ускорением, словно спасаясь от чумы. А на руках в больницу приносят истекающее кровью тельце первоклассницы, родители которой просто взяли и исчезли. А врач чуть позже, когда Анна, заспанная и вместе взвинченная примчалась посреди ночи, констатировал: изнасилование.
   Она поспешила отвернуться от безымянной девочки, делая вид, что что-то ищет на тумбочке, пока не унялись слёзы. Анна обтёрла их рукавом.
   Теперь ещё эта эпидемия. Из-за неё-то, наверное, большей частью люди и бегут. Да-да... но нет, она не могла обманываться себя. Эпидемия началась позже, уже после того, как первые покинули свои дома. Какой-то новый вирус, поражающий кожу. Ларионов сейчас бьётся над этой загадкой, но пока тщетно. Известно только, что пока большого вреда здоровью он, этот вирус, не причинял, если не считать трех- четырехсантиметровых рубцов, покрывающих постепенно, но с пугающей методичностью кожу детей. И так вполне достаточно. Причём болезнь распространялась исключительно на детей.
   В соседней палате лежала, Мария Далева, девушка шестнадцати лет. Она попала сюда за неделю до злосчастного турпохода, который... был... был недель около двух назад. То же несчастье, что и с безымянной девочкой. Изнасилование. Её передёрнуло от этого слова. Родители, правда, ужа давно её покинули и она жила со своим молодым человеком... но проблема состояла в том, что она была на втором месяце беременности, когда на неё напали. Случился выкидыш. И она тоже больше не произнесла ни слова с тех пор. Похоже было, что только она и маленькая безымянная девочка не подвержены странной болезни. Что ж, по крайней мере, это несчастье их миновало.
   Тяжело...
   Анна поцеловала девочку в лоб. Что же происходит там, в её маленькой головке? Какие демоны держат её взаперти?
   -Ну всё, мне пора. Я ещё зайду, обязательно, ладно?
   Та смотрела на неё, как всегда молча. Григорий говорил, что у неё истерический ступор, когда человек полностью в силу каких-либо шоковых обстоятельств уходит в себя, абстрагируется ото всего. Но по выражению её глаз Анна точно знала, что девочка слышит и понимает. Не нужно было даже задумываться над тем, так ли это. Анна порой проводила с ней целые часы, просто разговаривая о чём-нибудь, или читая ей томик "Сказов Народов Мира", который всегда лежал в ящике тумбочки.
   Анна вышла, помахав на прощание и натянув на себя какую никакую улыбку. Она направилась к лифтам, немного замявшись у двери второй палаты, с Марией. Девушка как всегда рисовала, сидя на полу, на пушистом ковре в ореоле красного света, который устроили в палате специально для неё. Все стены были увешаны её рисунками, смотреть на которые Анна себе не позволила, иначе бы точно расплакалась посреди пустого коридора, один на один с собой. Она одна была на весь мир, никого, кто бы согрел её одиночество. Жених, с которым они должны были незадолго до мрачных событий пожениться, сбежал с её лучшей подругой, а все родственники уже давно покоились под толстым слоем земли.
   Проходя мимо процедурной дерматологического отделения, следующего за тем, где лежали девочки, она остановилась. Двери были приоткрыты, так что она увидела, как Григорий осматривает ещё одного мальчика. Ещё один первоклассник. Пятый по счёту, у кого поднялась за ночь температура, и начались галлюцинации. Сейчас мальчуган выглядел вполне здоровым, но раз он находился здесь, то сомнений в ухудшении его здоровья не было. Григорий Семёнович был её старым другом, другом семьи, когда они ещё жили все вместе, и делился с ней теперь всеми своими победами и поражениями. Последних, однако, всё прибавлялось.
  
   Подвальные помещения, по которым нужно было добираться до места "свидания", были длинны и запутанны, словно лабиринты. Они были отстроены ещё во время войны и тянулись почти под всем городом. Из этих коридоров с подвешенными под низкими тёмно-серыми потолками трубами с годами не менявшейся обмоткой, можно было попасть в подвалы жилых домов. Но планировка утерялась, а самостоятельно исследовать тоннельные путы никто не отваживался, так что там, где заканчивались больничные владения, стоял постоянный мрак и запах сырого цемента. Не хотелось бы оказаться здесь, если вдруг забарахлит электростанция.
   В морге было холодно. Сержант предложил ей куртку, но она почему-то отказалась. Чуть ли не со злобой. Хотелось поскорее уйти отсюда - вот всё, что её занимало.
   Она подошла к столу с накрытым белой тканью телом, где уже стояли патологоанатом и начальник местного отделения милиции. Они о чём-то переговаривались. Когда она приблизилась, эти двое замолчали, приветствуя её кивком.
   -Вы готовы? - Поинтересовался анатом, недоверчиво глядя на неё из-за опущенных на кончик носа очков. - Зрелище малоприятное, говорю сразу.
   -Боже, Миш, мы же не собираемся всё демонстрировать. Мне самому дурно становится, так что не надо, ладно?
   Миша пожал плечами, многозначительно покосившись на кровосток, в котором в избытке скопилась засохшая сукровица. Анна уловила жест, но промолчала, и только сглотнула подступающий со стороны желудка противный ком. Как-то не понравился ей этот его взгляд.
   -Ну что, Анна Дмитриевна? - Мягко обратился к ней начальник, видя не высохшие ещё слёзы на её щеках. Сам, надо заметить, выглядел не так, чтобы можно было назвать его образцом хладнокровия. По сему, утешительный тон его не произвёл должного впечатления.
   -Давайте...
   Это действительно была она. Та женщина. Зачем же нужно было Анну вызывать сюда? Просто, чтобы подтвердить и так очевидную для всех вещь? Боже... тело снова накрыли.
   -Опять тоже самое, - задумчиво, с толикой растерянности, сказал начальник, закуривая сигарету. Обращался он, по сути, ни к кому конкретно, словно рассуждая вслух. Он предложил другую Анне, но она достала свою пачку. - Тот же характер ранений, тот же инструмент. - Он повернулся к Мише. - Верно?
   Тот кивнул. Нижняя его челюсть съехала вбок и едва заметно шевелилась, щипая внутреннюю сторону щеки. Со стороны это казалось отвратительным, но... вдруг как будто пробуждаешься от сна наяву и обнаруживаешь, что по твоей собственной щеке пробегает какой-то извращённый, искушающий зуд. Здесь, в морге, перед мёртвым телом, от него отдавало холодком безумия. После затянувшейся паузы Миша заговорил:
   -Первый удар тонким острым предметом по подвздошной вене. Затем, серия в грудь и живот, преимущественно в желудок и печень. И скользящий по яремной вене. Быстро и жестоко. Нет времени ни на защиту, ни на помощь, и в то же время это была крайне мучительная смерть. Такие раны наносят не для простого убийства, а для того, чтобы насладиться агонией умирающего. Так обычно поступают сексуальные маньяки... однако этот не посягнул ещё ни на одно тело. Кроме тех двух.
   Анну передёрнуло. Она промолчала, пытаясь совладать с собой и не убежать. По крайней мере, не плакать. Потом снова обратилась к милицейскому:
   -И?
   -Во-первых, я не стал бы утверждать, что изнасилования на совести убийцы. Это слишком голословно. И во-вторых, его опять видели, этого типа со шрамом, но он исчез раньше, чем кто-либо успел приблизиться, чтобы хотя бы рассмотреть его лицо получше.
   -И всё равно ничего?
   Начальник покачал головой.
   -Вообще. Никаких следов. Даже волоска с его головы не слетело, чтобы можно было иметь хоть что-то на него.
   -А священника вы выпустить не собираетесь? Вроде, держать его под замком уже ни к чему. - Заметил Анатом, сняв перчатки и небрежно бросив их рядом с трупом.
   -Какой он священник, господи прости? - Усмехнулся начальник. - Он старый свихнувшийся фанатик. Сейчас он может быть опасен. Мало ли что? Твердит постоянно, какую-то чушь, будто ему зелёные человечки мерещатся. Между нами, сомневаюсь, что его выпустят даже по закрытию дела. Скорее всего, его переправят в какую-нибудь лечебницу в столицу.
   -Так, - развела руками Анна, - у вас нет ничего на преступника, никаких следов, никаких оправдывающих мотивов, ничего, кроме шрама на лице. Город пустеет, причём двумя способами. Одних убивают, другие уезжают сами. Так чем же вы, собственно, занимаетесь?
   По всему было похоже, что начальник не знает, как и что лучше ответить.
   -Я позвонил в Москву... описал всё, как есть. Ну, в общем, всё им рассказал, что мы имеем в течение последнего месяца.
   -Ну?
   -И к нам направили кого-то из ФСБ, - с невесёлой улыбкой он поднял вверх указательный палец, - очень важного. Тот, с кем я разговаривал, он меня сразу с федеральной соединил.
   -Постой... кого-то? Он что, один? А следственная группа, а... я уже не знаю, кто у них там ещё есть?
   -Я тоже пробовал возмущаться. Но мне ничего толком не сказали. Только, что наше дело очень важно для какого-то там комитета-перекомитета... не знаю. И всё.
   -Я... нет слов... какая к чёрту комитетам важность? А мы?
   -Ань, думаешь, мне это по душе? Мне самому это нравится не больше, чем тебе, или любому другому, пойми, я делаю что могу...
   -Ну хорошо... хорошо. Когда он там?
   -Должен сегодня уже к вечеру приехать.
  
   Она снова поднялась на шестой этаж, зайти к Ларионову, спросить, как продвигается дело, и узнать, что нового о вирусе. Тот всё ещё возился с парнишкой, что-то записывая в блокнот с его слов. Писал он, по-видимому, давно, и оторвался от работы, только когда вошла Анна.
   -А, привет, - поздоровался он. Глаза у него были красные от напряжение.
   -Ну что нового?
   -Пока ничего. Только старые симптомы. Шрамы, появляющиеся на ровном месте по непонятной причине, воспаление слизистой глаз, и, в конце концов, повышение температуры и делирий. Анализы крови, мочи ничего не дают. Мы брали даже пробы кожи и делали одному малышу пункцию. - Он грустно покачал головой. - Боюсь, скоро понадобится госпитализация всех детишек.
   -Детки мои... - она задумчиво прошлась до окна и вернулась обратно. - А из Москвы сообщений не было?
   Он помрачнел, словно на мгновение растерялся, но быстро вернулся к обычному своему виду.
   -Нет. Я... послал все образцы от больных детей, какие только можно взять. Может у них там с оборудованием получше... хотя у нас, вроде, тоже не игрушки. Но ничего.
   -Твою мать.
   -Да. - Горько кивнул он в ответ. - Вот так вот. А у тебя чего нового?
   -Да ничего. Всё плохо. Я подумала, может, они эту заразу с собой из леса притащили?
   -Не знаю. Может и так. Может, стоило бы послать экспертную группу. Но теперь уже не имеет смысла. Специалисты, которые могли бы здесь пригодиться, разъехались. - Он с минуту молча тёр воспалённые глаза. - Слышал, к нам едет подкрепление?
   -Да. Один человек из ФСБ.
   -И всё? Один?
   Она кивнула.
   -Они что там, смеются что ли? Нам здесь армия нужна, не то, что взвод!
   -Это точно.
   -Ну что ж, будем надеяться, хоть он как-то поможет. Если нас здесь всех к тому времени не перережут.
   -Он сегодня вечером приезжает.
   -Ну, у нашего маньяка ещё есть шанс.
   -Маньяка?
   -А кто он ещё? Лично я склонен утверждать, что он маньяк.
   -Ну ладно, хватит, - она запустила пятерню в светлые волосы. - Ты не возражаешь, если я посижу здесь немного.
   -Конечно. Пожалуйста, - он указал на кушетку.
   -И ещё, я хотела спросить насчёт... - начала Анна, но её прервал стон.
   Они уставились на мальчика, который вдруг так их напугал. Глаза его закатились, лицо сморщилось, как от боли. Руки с закатанными рукавами лежавшие на столе перед Григорием конвульсивно дёрнулись.
   -Что с ним? - Спросила Анна, не отдавая себя отчёта в том, что делает, пятясь назад, пока её ноги не упёрлись в кушетку.
   Ответ пришёл сам. На чистых от бугорков шрамов, выделяющихся чуть более тёмным цветом, участках кожи вдруг один за другим появилось пять надрезов. Один за другим, один за другим, как будто кто-то невидимый водил острым, как бритва, ножом. Три на правой руке и два на левой. Не успели порезы заалеть, как тут же затянулись, образуя свежие шрамы.
   -Господи... - прошептала Анна, прикрыв рот ладонью.
   Григорий ничего не сказал, переводя взгляд с рук мальчика на Анну и обратно...
   -Ты... ты ведь тоже это видела? - Наконец, хрипло спросил он заплетающимся языком. - Вирус? Да какой...
   Он хотел бы продолжить, но внезапно обнаружил, что не находит слов. Они разбегались от него, как крысы от огня. Какой же вирус способен создавать такие повреждения на эпидермисе и тут же моментально заживлять их? Как? Зачем? Где же тело этого вируса, в крови ли? Откуда он? Как мог возникнуть сам собой такой организм? Почему только дети? Все эти вопросы вертелись у него в голове, потеряв речевую форму, но, тем не менее, понятные и назойливые, зудящие в каждой серой клеточке, звеня и сотрясая своды черепа. Но он не смог ни сформулировать их, ни задать вслух. Да даже если бы и смог, какой бы они имели смысл? Они только прозвучали бы, как приговор, вынесенный судьёй перед стоящим на плацу, когда лезвие палача уже касается шеи, намечая точку удара. Ларионов обмяк в кресле, пытаясь справиться с головокружением и вихрем аморфных мыслей. Надо позвать сестру, чтобы немедленно взяла анализы... Он потянулся к телефону внутренней связи, но пальцы не желали его слушаться и не попадали по нужным клавишам.
   -Се... сестра! - Прокричал он, вставая на ватных ногах. Мальчик потерял сознание. Григорий попробовал привести его в чувства парой ударов по лицу. Потом, шаркая, боясь, что если оторвёт ноги от пола, то непременно упадёт в обморок, дотащился до шкафчика с медикаментами и попытался достаться оттуда нашатырный спирт. - Сестра! Аня, ты... присядь лучше... сейчас я, чёрт, с... слова путаются...
   Анна выбежала из процедурной, давясь плачем и подступающей тошнотой.
  
  
   Глава 3.
  
   Он очнулся, когда над горизонтом уже поднималось солнце.
   Он сидел на земле, обтирая руки об изодранные брюки. А рядом лежал мужчина, с перерезанным от уха до уха горлом.
   В глазах что-то защипало. Навалилось гнетущее чувство безысходности. Но он быстро справился с собой. Это было нужно, потому что мужчина закричал, когда увидел его. Закричал именно ему, потому что рядом больше не было ни одной живой души. О, господи, дьявол... он уже не знал к кому обращаться. Ни тот, ни другой не внемли его мольбам. Он оставался один. Казалось, один на всю вселенную, края которой иногда виделись ему в счастливых снах. Но смерть так же обходила его стороной.
   Что ж. Он сделал это опять. И всё, что мог теперь делать дальше, так это обыскать труп и посмотреть, чем его наградило новое преступление. Сперва, надо было позаимствовать одежду. Его никуда не годилась после прыжка и ночи в пшеничном поле. Он снял с мужчины куртку и джинсы, быстро переоделся. На размер больше, но выбирать не приходилось. До поры до времени. Затем он проверил карманы. Во внутреннем, в куртке, лежал упитанный бумажник. Он не рассчитывал на особо большую сумму, но обнаружил, что незнакомец оставил приличную пачку долларов. Кроме того, там были паспорт и... удостоверение. Он открыл его и внимательно изучил. Закрыл. Посмотрел на дорогу, где его дожидалась новенькая семёрка, запылившаяся в дороге.
   Внезапно забрезжила нежданная надежда, он почему-то не думал об этом раньше. Ведь, если у него было бы всё, чтобы обеспечить себе существование, ему не пришлось бы больше слышать голос, который подвигал его к звериному самосохранению. В его руках лежало удостоверение... сотрудника ФСБ, на имя Валерия Бросова.
   "Валера! - Услышал он женский голос, зовущий откуда-то из далека, при звуке которого внутри у него сжалось. - Валера!"
   Это имя...
   Нет. Ничего.
   Только гнетущие тоска и ещё более укреплённое чувство одиночества, усугублённое, чувство невозможности для него найти какой-либо способ общения с другим человеком дольше, чем того требует выживание.
   Не взирая на все угрызения совести, наждачной бумагой точившие его кости и заставляющие содрогаться при мысли о только что содеянном, он не мог не принять те дары, которые ему посылал случай. Автомобиль, деньги, на первое время, одежда. Теперь документы, фотографии на которых он мог легко заменить своими, стоило только добраться до ближайшего города и зайти в фотосалон. Он мог бы пользоваться ими где угодно и иметь больший успех, чем просто никто. Это был именно тот шанс, о котором он только что думал. На губах забрезжила слабая, избитая улыбка. Газета... его разыскивают. Но вдруг новости проникли ещё не всюду?
   "Валера!" - Опять послышался до боли знакомый женский голос.
   Валерий...
   Он твёрдо решил взять себе это имя. Отныне его будут звать Валерием.
   Он направился к машине. Внутри царил беспорядок. Впрочем, вряд ли это он учинил его. На сиденье валялся кейс. Валера попробовал замок. Хозяин не утруждал себя сочинением блокировочного кода. Хотя вряд ли он вообще о чём-нибудь подозревал, когда остановился перекусить запасённым из дома или какого-нибудь придорожного кафе. И не успел бы ничего сообразить, когда в окно просунулась рука с ножом.
   Валера просмотрел документы. Просто, ради интереса. Всё равно он уже решил для себя, как будет развиваться дальше его жизнь. В кейсе лежали пистолет польского производства с выгравированным на нём именем владельца, патроны и папка с диктофоном. Он раскрыл её и пролистал. Было бы удивительно встретить агента ФСБ на пустынной дороге просто так, с оружием и годовой зарплатой бывалого таможенника. Он ехал куда-то по делу. И это дело сейчас находилось в руках Валерия. Личные записи от руки о каком-то случае нападения серийного маньяка в городе... Дарьинбурге. Маршрут, карта. Детали, собственные измышления. Время подачи сообщения, предполагаемые место и время прибытия. Затем была вложена худенькая стопка листов, скрепленных степлером, озаглавленная: "Инцидент Ринглера". Он прочёл её. Чушь. Летающая машина, человек без лица? Вложенное в записи агента госбезопасности, это выглядело, по меньшей мере, смешно. Дальше в записях шёл недвусмысленный намёк на явную связь с делом Дарьинбурга. Ещё большая чушь. Земной характер? Неклассический случай? Что за абсурд? Случай чего? О чём это вообще?
   Валерий положил всё обратно в кейс и разочарованно отбросил его на заднее сиденье.
   А что в бардачке? Он порылся и там. Сигареты, кассеты, диски. Футляр. Валера раскрыл его. Совершенно неожиданно он осознал, что всё, что находится от него дальше пары метров, начинает постепенно расплываться, словно теряя фокус. Раньше у него не было ни времени, ни случая заметить это себе. Он достал из футляра очки и посмотрел через стёкла на дорогу. Предметы сразу обрели чёткие очертания. Он задумчиво упёр локти в бёдра, рассматривая очки. Дорогие, в роговой оправе с золотистыми дужками.
   "Валера!"
   -А? - Рассеянно буркнул он в никуда.
   "Что ты там делаешь? Ужин стынет".
   -Сейчас...
   Он ясно увидел перед собой внутренности какого-то сарая. Женщина звала его к ужину. А он стоял у двери, вглядываясь в щель между трухлявыми досками и машинально, судорожно тёр стёкла очков большими пальцами, смутно ощущая на коже липкую влагу. Он надел очки. Стёкла сплошь покрывали густые кровавые разводы... как и руки.
   Валера вздрогнул, в непонимании уставившись на очки. Потом резким движением отбросил их в кусты, как отбрасывают от себя отвратительного червяка, с омерзением.
   "Валера! Где ты? Иди уже".
   Он обмыл руки в умывальнике и вышел из сарая. У аккуратного коттеджа его ждала красивая женщина. Он почувствовал, как по щекам потекли слёзы. Неужели он был когда-то женат?
   Валерий отогнал от себя эти воспоминания. Не время. Всё. Он забрался в автомобиль, дотоле сидев поперёк сиденья, выставив наружу ноги. Дело за фотографом. Но как только он завёл мотор, пробудился спавший после своей чудовищной работы мистер Хайд, голос его второго "я".
   Подожди...
   -Чего ждать? Я уже всё решил. Так будет лучше. Гораздо лучше. - Пальцы до боли сильно вцепились в руль. - Больше не нужно будет делать... то, что я делаю.
   Совершенно верно. Но послушай, никто не пытается тебя заставлять, просто подумай. У тебя есть всё, о чём ты только мог мечтать в твоём положении.
   -Вот именно. И собираюсь этим воспользоваться.
   Он завёл мотор и решительно потянулся ногой к педали акселератора, как-то отстранёно заметив, что вполне помнит, как управлять автомобилем.
   Стой. Ты, конечно, можешь уехать. Молчание. Но не думаешь ли ты, что если агент федеральной службы безопасности один, я подчёркиваю, один едет пусть и в глухомань, но из Москвы, из самого центра, ты посмотри на номера... а это говорит о значимости порученного ему расследования, пусть и дурацкого. Так вот, не думаешь ли ты, что его могут хватиться, когда обнаружат, что он не прибыл на место к назначенному времени? Не будут ли его искать?
   -И что? Что мне делать тогда?
   Я не буду тебя заставлять, потому что то, что лучше для тебя, лучше и для меня. Ты выбрал хорошую тактику. Но подумай ещё раз, не лучше ли будет поехать туда, в этот... чёрт его знает, как он там называется. И побыть там немного, построить из себя детектива, и, разведя в итоге руками, уехать. Просто отметиться. Пожить немного среди местных. Вряд ли кто-либо знает о тебе там. Это будет лучшим вариантом, а потом уже ехать дальше, хоть через границу.
   -Я не знаю. Это глупо. Что я буду там делать?
   Но мистер Хайд снова уснул. Валера в нерешительности постучал мыском о педаль. Может быть, он и прав. Может, в конце концов, появится возможность обосноваться и там. Подтвердить, что "Инцидент Ринглера" - нелепица. А серийный маньяк - совпадение. Или лучше того - мистификация. Может быть, если дать волю мечтам, он сможет чем-то помочь и заработать себе там какую-то репутацию. И остаться, пользуясь выигрышным положением. Уж уболтать местных жителей насчёт своей задержки он сможет без проблем. Валера глянул в паспорт агента. Штампа о браке нигде не было, значит, жена дома не ждёт... брак. Это слово всколыхнуло его, давая толчок к пробуждению новых воспоминаний. Он усилием воли подавил его. Посмотрел в зеркало заднего вида. Поправил. Провёл пальцами по рамке.
   -И? - Спросил он у своего отражения.
   Наверное, голос был прав. Наверное, это даже лучше, чем просто воспользоваться щедрыми дарами, которые послал ему случай. Как там сказал Шейкспир? Жизнь - театр, а мы все в нём актёры. Что ж, значит надо уметь сыграть не одну роль.
   -О, боже... - он выключил двигатель и достал из кейса карту с отмеченным на ней путём. Скоро он разобрался, где находится, и определил, как ехать дальше. Город располагался на речке, подписанной названием Медведица, в самой южной части Приволжской Возвышенности. Он, покинув поезд примерно за сотню километров до бугорка пунктирной линии, означающей границу с Украиной, большую часть ночи провёл на ногах и, в конце концов, достиг посевных полей, за которыми виднелись пролесок и дорога. Оставалось только продолжить путешествие по этой дороге, в том направлении, в какое указывал капот "семёрки". Переехать Дон и дальше вдоль него до того места, где в него впадает Медведица. А там прямая дорога до Дарьинбурга, хотя её протяжённость не внушала особой радости. Нужно будет остановиться где-нибудь, если будет возможность, запастись съестным. Словно в подтверждение правоты этой мысли, желудок больно сдавило.
   Странное ощущение. Афёра вселяла одновременно и какое-то сомнение, и надежду. Валера включил радио, начав задумчиво выстукивать каблуком ритм. Хорошо. Пусть будет так. Он опять взялся за руль, положив карту на соседнее сиденье. Бросов задумчиво пожевал щёку, кивая чему-то головой и с тоской вглядываясь через лобовое стекло в белёсый небосвод, на котором какой-то неведомый художник поставил несколько свинцово-синих клякс. Дарьинбург. Хорошо. Стоит попытаться.
   Он приготовился к долгой поездке.
  
  
   Глава 4.
  
   Как он открыл для себя, машину было гораздо приятнее вести, чем думалось вначале. Наслаждение от скорости на время развеяло дурные предчувствия и ощущения. Пока желудок вновь не напомнил о себе, и ему не пришлось остановиться в каком-то селе, перекусить. Опасался, что здесь уже слышали о его героическом побеге, но напрасно. Местные приняли его радушно, и никаких подозрений не выказывали. Так что самой большой проблемой можно было считать поиски обменника: его прообраз завещал только валюту. Покончив с едой, он продолжил путь, предусмотрительно прихватив с собой бутербродов и пару бутылочек воды.
   День клонился ко сну, невидимое за стенами плотных молочных облаков солнце не спеша закатывалось за горизонт, потихоньку пропуская с восточной стороны ночь, оттеняемую чёрным разводом плотных с махрой по краям грозовых туч. Валерий всё ещё был в дороге, когда радиостанция, которую он так и не сменил с самого начала своего путешествия, начала выдавать помехи, и скоро совсем пропала из эфира. Он въезжал в тиски Приволжской Возвышенности. Бегущий по правый борт "семёрки" Дон сменился менее широкой Медведицей. А вдали, за торчащими то тут то там из земли скалами, между которыми то и дело петляла дорога, постепенно уводя машину немного в сторону от реки, маячили размытые в белёсой дымке высотные дома.
   Бросов не стал пока заручаться первым впечатлением, решив подождать немного, пока не въедет в город и не увидит всё поближе. И оказался прав, потому что зрелище было самым неожиданным и прекрасным, и завораживало так, что он боялся оторвать от него глаза. О, да, голос опять оказался прав. Сюда стоило приехать, хотя бы ради того, чтобы увидеть вот это всё...
   Дарьинбург был обманчиво современен. Среди великолепных серо-синих высоток и ровных, как грань алмаза асфальтированных улиц скрывались дома и мостовые, казалось, принесённые ветрами времён из другого века, из другой страны. Глядя на них, создавалось впечатление, что сейчас мимо трёхэтажных зданий, самые красивые из которых были красного кирпича и замечательно гладкой побелкой на сводчатых окнах, пронесётся экипаж, запряжённый двумя вороными, или пройдёт человек в чёрном с белой шёлковой подкладкой плаще, в цилиндре и с тростью в руке, а, встретившись с вами глазами, приветственно склонит голову, коснувшись пальцами головного убора. Присущие осенней поре влажность и лёгкая дымка в воздухе под сплошным слоем белых облаков на прохладном небе делали город похожим толи на Париже, толи на Лондон, какими они могли бы быть века два назад. Загадочные, ностальгические.
   Валерий медленно катил по улицам Дарьинбурга, рассматривая его красоту. И не сразу спохватился, что совсем забыл про дорогу. Он резко перевёл взгляд вперёд, но обнаружилось, что улицы пусты. Через несколько минут он выкатил на шоссе, тянущееся вплотную к Медведице, но не встретил на своём пути больше всего может быть десятка человек. Редко попадались и оставленные под окнами домов машины. Тихие воды реки журчали внизу, обрамлённые крутыми, выложенными булыжником берегами, соединяющимися иногда мостами, аркой нависающими над водой. Стелился между зданиями тонкий, как паутина, но в то же время плотный туман. Очень редко слышались в его непроглядности чьи-то шаги, гулкие в заброшенном по какой-то причине городе. К восхищению незаметно примешалась сырая мрачность.
   Спроси кто его мнение, он бы сказал, что здесь скорее был бы кстати не один, пусть и большой, человек из Москвы, а взвод из армии спасения.
   Валерий не знал местности, а агент, которого он временно "подменял", видимо поленился достать карту. Был момент, когда он уже готовился резко выкрутить руль, вернуться назад, пока помнил дорогу, и уехать. Но сдержался. Ничего, подмигнуло ему его отражение из зеркальца, расположенного где-то очень глубоко в нём самом, у сумасшедших это бывает. Привыкай.
   -Дерьмо.
  
   Такса пробежала вперёд, за угол. Туман, точно траурная фата смерти, носившей последнее время свой чёрный подвенечный наряд так часто, как назло сгущался. Когда он свернул за своей питомицей, собаки уже не было видно в белой мгле. Роман тихо выругался. Какого чёрта? Глупое животное резвится на совершенно заброшенных улицах, как будто ничего не замечая, бегает, как угорелая, лает на какого-то своего воображаемого друга. Жутко видеть такую сцену.
   -Иди сюда! Дара! - Он вгляделся в тёмный овал, похожий на сосиску, маячащий где-то впереди. Собака перебежала дорогу. - Твою мать. Даша бы тебя сразу за ошейник и домой за такие выходки, слышишь? Иди сюда! К ноге!
   Да, Даша бы ей устроила. Впрочем, Даша всегда любила устраивать, с поводом или без него. Не важно. Последнее время она какая-то нервная вся. Конечно, она не виновата. Последнее время, все такие взвинченные. Как ещё себя можно ощущать, когда твои знакомые поголовно просто взяли и уехали, не оставив тебе ни адреса, ни телефона, ничего. У тех были родственники или друзья по России, Белоруссии. Да где только не было. А у них с Дашей - никого. Маленькая однокомнатная квартира на набережной, которую они разделили перегородкой на гостиную и спальню, и собака. Вот и всё. И всё было замечательно... когда-то.
   Дара опять принялась лаять. Он направился на звук, перебирая по дороге все способы страшной расправы над ушастой сосиской, какие ему только приходили в голову. Роман уже собирался поделиться этими соображениями с потенциальной жертвой своего гения, когда сам чуть было не получил удар: прямо перед ним стоял красный автомобиль, из-за густой дымки казавшийся пустым, который тем не менее, при приближении Ромы издал резкий отвратительный гудок, к тому же усиленный окружающим беззвучием.
   Он подскочил на месте и вскрикнул. Руки инстинктивно дёрнулись к груди и лицу.
   -Извините, не хотел вас напугать, - извинился водитель, опустив тонированное окно. На вид ему было около тридцати лет, или чуть побольше. Кожа какая-то нездоровая, болезненная. Тёмно-каштановые волосы растрёпаны - видимо человек имел привычку запускать в них время от времени пальцы. Лицо незнакомо. Номера автомобиля говорили о том, что этот мужчина из Москвы. Одет он тоже был странно. Точно наспех. Глаза смотрят с каким-то напряжением, постоянным ожиданием, рот чуть приоткрыт, губы бледно-алые. На руке, которую он перевесил через окошко, высунув за ней голову, Роман обратил внимание на ногти. Длинноваты для мужчины, и грязные. Будто он руками по земле возил, а потом плохо вымыл. Он одёрнул себя, поняв, что уже слишком долго пялится на этого типа. Надо сказать что-нибудь язвительное, чтобы не подумал, будто Рома в него втюрился.
   -Вам всё же удалось, - он вздёрнул ворот куртки, делая вид, что недоволен тем, как она сидит. - Вы могли задавить собаку.
   -Я её увидел и затормозил. А потом выключил мотор. Думал дождаться хозяина.
   -Хорошо же вы это сделали.
   -Извините. Но вы не заметили меня, и я посигналил.
   -Ладно, извинения приняты. Вы из Москвы? - Он ещё раз опустил взгляд на номера.
   -Да. Из федеральной службы безопасности, по делу...
   -А! - До Романа дошла вся невежественность его поступка уже после того, как он прервал мужчину, и решил, что раз уже начал, не стоит останавливаться. - Наконец-то. Мы думали, про нас там совсем забыли.
   Про себя же он отметил другое. Что-то какой-то невнушительный он человек, не вызывающий особого доверия. Неряшливый, напряжённый весь.
   -Так чего же вы хотели? Будете меня допрашивать? - Роман хохотнул. Подбежала Дара, подозрительно уставившись на представителя "верхов".
   -Нет, что вы, - совершенно серьёзно покачал головой тот. Лицо его не тронула и тень улыбки. Что-то подсказало Роману, что это отнюдь не отсутствие чувства умора. - Я думал, как проехать в участок. Вы не подскажите мне?
   -Конечно, - сказал Рома, окончательно потеряв доверие к мужчине. Он объяснил, как ехать и они распрощались. Тот даже не стал представляться. Просто завёл машину и уехал. Двигатель работал тихо и очень скоро человек в красной "семёрке" без следа исчез в тумане. Рома смотрел ему вслед, как будто думал увидеть там объяснение такому поведению, огненными буквами нарисованное на асфальте. И только тогда он сообразил, что мужчина ничем не подтвердил того, что сказал. Может быть, он вовсе не из ФСБ? Может он как раз тот самый псих, из-за которого вся эта зараза случилась?
   Ему стало нехорошо. Он позвал собаку домой и поплёлся в сторону своего обиталища, не удосужившись взглянуть, следует ли та за ним. Как-то не так всё это.
  
   Окно Валерий закрывать не стал, наслаждаясь свежим воздухом и запахом чистой воды. Но настроение его всё же немного подпортилось таким негостеприимным поведением. Первый контакт. Интересно, как бы повёл себя мужчина, если бы Бросов представился кем-то другим? Хотя, признаться честно, он ведь сам показал себя не лучшим собеседником, разве нет? Посмотрим.
   Участок прятался во внутреннем дворике группы зданий, какие так понравились Валерию, с посаженными перед ним деревцами. Ухоженные и свежие, они всё же не могли скрыть своего почётного возраста. Он припарковал "семёрку" на небольшой стоянке, на которой свободного места было, заметил Бросов, слишком уж много, для стоянки единственного на всю округу отделения милиции. Закрадывались без приглашения тревожные мысли. Вдруг внутри никого нет? Что вообще с этим Дарьинбургом творится?
   Но не успел он заглушить мотор, и открыть дверцу, как из подъезда целенаправленным шагом вышло несколько людей, направляясь к нему. Ещё с лестницы прозвучали слова приветствия, которые седовласый человек в форме - в погонах Валерий не разбирался, но, судя по всему, тот был большим начальником - с радостью повторил ещё раз, подойдя ближе и протянув руку.
   -Здравствуйте, - улыбаясь, проговорил он. Затем как будто вспомнил о чём-то и посерьёзнел. Встал по стойке "смирно" и отдал честь. - Управляющий Дарьинбургского отделения милиции Максим Дьяченко.
   Валерий назвался, тоже приложив ладонь к голове, правда, куда более неумелым движением. За его спиной стояло ещё двое милиционеров, гораздо более молодых, и ниже по званию. Они представляться не стали, просто отдали честь, по примеру начальника. Рядом - несколько людей в гражданском. Все смотрели на него с надеждой, ожиданием и тенью долгожданного облегчения. В груди у Бросова защемило. Вместе и от теплоты, излучаемой ими всеми и от того, что их надежды были не по его силам.
   Валерия провели внутрь, по пути кратко ознакомляя с положением дел. Внутри ухожено и аккуратно. Кое-где скопились пыль и грязные засохшие разводы, но сразу стало понятно, что они не имеют к общему заведённому распорядку никакого отношения и появились недавно, когда уборщица перестала сюда захаживать. В просторном кабинете с висящим флагом на одной из стен, обитых до потолка лакированными деревянными панелями, перед ним на стол положили толстую папку. В куче бумаг, каких-то документов и прочей канцелярии она была как хамелеон на лиане. То, что ему говорили, Валерий слушал рассеянно, ощущая себя с непривычки явно не в своей тарелке, отчего всё внимание уходило на то, чтобы держаться как можно более непринуждённо.
   -Это наше дело. Можете взять, если хотите. - Большой шеф невесело усмехнулся. - Здесь уже нет никого, кто был бы против.
   -Да, я как раз хотел об этом спросить... почему так мало народу? Где все? Пока я ехал, я не встретил почти никого. И то... - он осёкся. Слишком невежливо это прозвучало, да и глупо. Как ещё должен был отреагировать одинокий прохожий в таком тумане на внезапный визг гудка практически над самым ухом?
   Максим пожал плечами.
   -Разъезжаются. Кто-то боится нашего кровопийцу, кто-то увозит своих детей подальше от эпидемии.
   -Эпидемии?
   Дьяченко шумно выдохнул воздух, прикрыв глаза и подняв в воздух руки, словно соглашаясь после длительного боя сдаться всё-таки рою надоедливых мух.
   -Давайте поступим так.
   Он указал рукой на людей в гражданском.
   -Это заинтересованные люди и мои хорошие друзья... знаете ли, такие ситуации, как эта, сближают. Они объяснят вам всё, что нужно. Это врач, главный дознаватель в вопросе эпидемии, Григорий Семёнович Ларионов, и он расскажет вам всё в мельчайших подробностях, если захотите. Эта юная особа, - он указал на Аню. - Анна Доршева...
   Она с радостной улыбкой протянула ему руку. Валерий колебался, прежде чем ответить на рукопожатие. В мозгу, в самых-самых глубинных и старых его частях что-то вдруг как будто бы выпустило шипы, причиняя мучительные неудобства и заставляя воспринимать всё с пугающей отчётливостью.
   "Валера?"
   Её лицо было прекрасно. Нет, оно не было похоже на лицо той женщины из его воспоминаний, но так странно знакомо... так...
   -Я заместитель директора в местной школе, по совместительству, учитель русского языка в младших классах. Впрочем, наш директор сбежал, как большинство, так что, можно сказать, школа в моём распоряжении от и до, а я её властелин и хозяин.
   Валерий ещё долго держал её руку, не в силах отвести взгляда от голубых глаз с желтоватыми пятнышками, разбросанными по всей радужке, непередаваемо красивой в своей контрастности и чистоте. Он поймал себя на том, что смотрит на неё с какой-то блаженной, идиотской улыбкой и сразу же одёрнул себя. Её же улыбка, напротив, стала чуть шире.
   -Геннадий и Евгений Романовы, - продолжал представлять Дьяченко.
   -Преподаем ИВТ, - весело перехватил один из них инициативу, протягивая руку для пожатия. - Я - Женя, в старших классах, он...
   -Гена, - ещё одна протянутая рука.
   -В младших классах. Что странно, потому что он старше меня. А вообще мы...
   -Отставить! - Рявкнул Дьяченко и их веселье словно ушатом холодной воды смыло. - Я думаю, - снова обратился он к Бросову, - вы устали с дороги. Мы тоже уже не в лучшей форме. Лучше начать заниматься всеми делами завтра. Сейчас вас проводят в гостиницу. Вы располагайтесь и чувствуйте себя как дома. А завтра занятие для вас само найдётся.
   По правде говоря, это было не так легко. Валерий постоянно испытывал какое-то стеснение, робость в окружении стольких людей, каждый из которых так славно относился к нему. Это отношение во всех смыслах и частях было продиктовано только тем, что он являлся для них специальным агентом из Москвы, но всё равно. Ни с чем не сравнимо и поэтому верилось всему с большим трудом.
   -Пойдёмте, - предложила Анна, кивая на выход. - Я вам покажу, как ехать.
   Он забрал упитанную папку и направился за своей провожатой. На улице с ним попрощались, так же радушно и тепло, как за пять минут до того здоровались. И хотя никто не произнёс вслух, у каждого во всём его виде читалось: "Наконец-то!"
   Они с Доршевой забрались в машину и поехали по её указаниям к гостинице.
   -Ну и как вам у нас? - Спросила она, когда участок скрылся за высотками. Исходящие от неё надежду, и невероятно сильную веру в него он мог буквально ощутить на коже. И это было приятно. Много больше приятно, чем неудобно. Это чувство влекло за собой ответное желание посодействовать.
   -Просто здорово! Я никогда не видел раньше такого... - он не нашёл слов, и просто восхищённо пожал плечами.
   -Дарьинбург раньше имел кое-какую связь с Европой. Очень многое пришло оттуда. Правда, всё очень красивое. Очень хорошо, что некоторые дома реставрировали. Площади, некоторые улицы прямо-таки переносят вас назад на полторы сотни лет, правда? Простите, я говорю, как зануда-учитель.
   -Что вы! Вы абсолютно точно угадали мои впечатления.
   Она смутилась, хоть и не подала виду. Но он всё равно понял.
   Ничего она, да? У меня появилась конкурентка?
   "Заткнись..."
   -Сейчас направо. Да. А вон и гостиница.
   Они остановились у входа. Анна выбралась из салона и развела руки, повернувшись к нему, точно хотела обнять всё здание.
   -Прошу, - нарочито театрально произнесла она. И добавила удивлённо, когда он не стал брать с собой никаких личных вещей. - Вы разве не будете брать багаж?
   -У меня его нет. Только вот этот кейс. Ну и... - он поднял и повертел в воздухе толстой папкой.
   -Хорошо. Тогда, я, пожалуй, тоже пойду. У меня ещё много работы в школе. Всё с этими переездами. Надо со столькими документами разобраться!
   -Вас, может, это, - он вовремя одёрнулся себя, иначе бы стал, как мальчишка, жевать губу, или щёку. - Вас не надо подвезти? То есть, вы не боитесь...
   -Кто же тогда покажет вам дорогу обратно?
   Они оба посмеялись.
   -Верно, - согласился Валерий. - А как же маньяк?
   -Я его не боюсь.
   -Храбрая?
   -Да. - Она повернулась на каблуках, словно потеряв равновесие, так, что её торс ненадолго остался развёрнут к нему. - До свидания. Валерий.
   Она зашагала прямо по дороге, совсем не заботясь о том, что кто-то может выехать из-за поворота. Он смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом. Анна. Анна Доршева. Как красиво это имя.
   Похоже, мы начинаем привязываться? - Издевательски прокаркал голос. Ты не боишься, что это повлечёт за собой некоторые последствия, которые могут обернуться не так приятно, как начало вашего знакомства?
   -Иди в задницу.
   Эй, не будь так груб. Кто ж ещё кроме меня составит тебе компанию в трудную минуту?
   -Замолчи, заткнись...
   У тебя ещё один инстинкт проснулся после таблеток? Знаешь, а он с завидной настойчивостью трётся о штанину, когда ты смотришь на эту бабёнку.
   -Она не... - он прервался. Его дразнят, вот и всё. Валерий постарался больше не обращать внимания на сентенции мистера Хайда. И это помогло. Вскоре тот замолчал.
   Автомобиль он запирать не стал. Вряд ли здесь есть кто-то, у кого хватит ума выбрать из всех беспризорных автомобилей в городе именно его "семёрку". Если вообще кого-то здесь ещё интересуют кражи.
   В холле никого, кроме портье, не оказалось. Он любезно взялся показать ему номер, не преминув, однако, съязвить насчёт его пожиток. "Лучший из лучших номеров" - проворковал портье, потрясая золотистым ключом, поднимаясь по лестнице, устланной длинным красным ковриком.
   -У вас здесь тоже не так много посетителей? - Наполовину задумчиво, наполовину утвердительно сказал Валерий, осматриваясь вокруг.
   -Это точно, - отозвался портье, - одна единственная гостиница в городе, и ни одного человека, как вам, а? Все боятся, расползаются как тараканы.
   -Понятно.
   -Ну, теперь-то мы устроим его заднице апартеид, верно? Нет, мы из его задницы фейерверк устроим!
   Валера пожал плечами, не зная, как себя правильно повести, и о чём идёт речь. Если у него и был опыт подобных бесед, раскрепощённого, беззастенчивого общения, то он уже обо всём позабыл. Благодаря таблеткам и инъекциям, раздвоившим его личность. Пока же он помнил лишь только опыт вынужденного обмена парой-тройкой скупых слов, на который его понукала судьба. Когда была на то её воля.
   Мальчишка, решив себе, что официальное лицо вовсе не против неофициальной болтовни, почувствовал некоторую свободу и расположение со стороны агента. Он, фыркнул, хлопнув его по спине, когда пропускал вперёд в коридор второго этажа.
   Валерий весь напрягся, когда между лопаток его стукнула ладонь пацана. Ему уже порядком надоело изображать согласного со всем, простого человека, тогда как по-настоящему он не был похож на свой "амплуа" ни на йоту. Он постоянно боялся, что что-нибудь упустит, не поймёт или просто сорвётся. Сейчас же, когда портье не стесняясь в выражениях и жестах, вёл его, чуть ли не за руку к номеру, ему стало совсем не по себе. И... похоже, кое-кому ещё пришлось не по душе такое обращение. Пожалуйста...
   Наглец! - надтреснуто, дребезжаще-хрипло прошипел голос, и мускулы налились, расправились, почуяв вкус нахлынувшего от этого голоса адреналина. Бешенство проснулось и пошевелило головой, осматриваясь в своих казематах.
   -Чёртов сукин сын. Вы можете себе представить, чтобы такой Сити, как наш, опустел за две недели из-за одного хренова психа? Вы ведь видели наш город? Ну, как, можно в это поверить?
   Парень хотел ещё раз хлопнуть агента по спине, вдохновлённый своей бравадой. Он отвёл руку, раскрыв слегка вспотевшую ладонь. И что-то больно сдавило кости чуть повыше запястья. Обхватило крепко, точно тисками, высеченными из камня. Всё возбуждение сразу как-то улетучилось, резко сменившись удивлением и испугом. Глубоко внутри сработали первобытные инстинкты, и он резко остановился, силясь освободиться от оковы. Не вышло. И вот тогда он внезапно ясно будто бы на нюх почуял опасного зверя рядом с собой, готового кинутся на него и растерзать, легко и играючи, в любой удобный тому момент. Глаза медленно проползли по предплечью к запястью, в поисках оковы, пока не натолкнулись на побелевшие жилистые пальцы, под ногтями которых была грязь. Земля.
   Валерий пока справлялся. Стоял, с оскалом смотря исподлобья на мальчишку. Он и не подозревал, как могут быть крепки тиски его пальцев. Теперь он имел небольшое представление о том, во что превращается, когда властвует голос, подумал он. Парень не на шутку перепугался... он ослабил хватку. Затем отпустил совсем, не прекращая, однако, со злостью и вместе со страхом коситься на своего провожатого.
   -Извини. Просто не люблю, когда... меня трогают.
   -Ладно... понял, хорошо, - выпалил в смятение юноша. - Простите. Я забылся. Сами понимаете, не каждый день такой гость, особенно при таких обстоятельствах.
   Что надо обстоятельства, скривился про себя Бросов.
   -Всё хорошо. Вы должны меня простить. Я несколько... нервничаю.
   Парень понимающе кивнул. Хотя в том, что он понимал, возникали довольно крупные сомнения. Скорее он просто боялся. Валерий мог бы поклясться, что слышит запах его страха.
   Мальчишка помялся немного на месте, соображая, что делать, и не придумал ничего лучше, как молча довести гостя до его апартаментов. Они двинулись дальше.
   Портье, наконец, подвёл Бросова к двери, на которой значилось "204". По центру, с краю, под ручкой виднелся увесистый дорогой замок, покрытый позолотой, вделанный в не менее увесистую тушу двери. К нему со всем флотом сюда не вломятся, даже если захотят.
   -С балконом, - с толикой гордости сказал портье, открывая дверь перед гостем, позабыв на мгновение о только что произошедшем. - Всё, что нужно. Полный холодильник, за счёт заведения, ванная, телевизор. Правда, последнее время, он почти ни черта не ловит. Но подсоединён к видео у меня в подсобке. Сегодня поставлю какой-нибудь ужас, для разогревки, а потом кино для больших мальчиков. Так что не соскучитесь.
   -Думаю, мне и без этого скучать не придётся.
   -Так точно, не придётся, - потупившись, вдруг припомнив каменную хватку на запястье, согласился портье. - Если что, вон там телефон. Звоните в любое время.
   -Хорошо.
   -До свидания и спокойной вам ночи.
   Дверь вежливо, аккуратно закрылась и Валерий, наконец, понял, что на самом деле значит уединение. Назойливый парень. Но неплохой. Он осмотрелся. Роскошно. Тюль, за которой располагался самый красивый балкон, какой ему когда-либо приходилось видеть, с белыми каменными перилами, колыхалась на лёгком ветерке, задувавшем через открытую дверь. Две комнаты, приятные тёмно-золотистые обои, всё обставлено так, как и должно быть в номере люкс. Замечательно. О большем и мечтать нельзя.
   Он принял душ, подкрепился и пролистал папку, выданную в участке, жуя виноград, который нашёл в холодильнике. Портье не обманул: холодильник действительно был до отказа набит разнообразными угощениями, и помимо всего прочего - фруктами. В деле он не нашёл ничего нового, кроме туманных заметок об эпидемии, поражающей почему-то только детей, и показания одного из ныне погибших от руки неизвестного маньяка учителя, в котором говорилось, что серия убийств по совпадению начинается с того момента, как группа первоклассников с несколькими преподавателями вернулись из турпохода. Фотографии с тел он пропустил. Было два изнасилования, одно - во время этого похода, но, похоже, они не были связаны с маньяком. А может, и были. Это он и должен был выяснить - что с чем связано. Так же он нашёл первого подозреваемого, которого поместили под стражу, но вскоре выяснилось, что он к делу не причастен, так как убийства продолжались и в то время, пока тот находился в заключении. Но его всё равно не выпускают, считая невменяемым. Валерий обратил внимание на слова заключённого священника, по-видимому, единственного обитателя камер в участке. Тот твердил о пришествии инопланетных существ, проповедовал всеобщую гибель. И так дальше, в том же духе, приправляя всё это толикой религиозного бреда.
   Он вспомнил Инцидент Ринглера. Как-то слишком навязчиво он смотрелся на фоне всего этого переполоха. Конечно, вид прекрасного города вдруг покинутого его жителями был весьма настораживающий. Было и множество других настораживающих фактов, делающих историю какой-то уж очень мистической. Впрочем, всё это просто мистификация случая, как то, что Валерий Бросов - его новое имя. И ещё этот священник - кстати, надо будет наведаться к нему. Всегда найдётся кто-нибудь, у кого крыша едет, когда начинается дрянь, вроде этой, и вполне может статься, что он знает что-то имеющее под собой реальную подоплёку. А может быть, здесь работает сатанинская секта? Мы это выясним, не беспокойтесь граждане.
   Валерий улыбнулся. Он размышляет как настоящий сыщик. И от этого ощущает себя, как ребёнок на игровой площадке посреди собственной маленькой игрушечной вселенной, из-за безмерного, всепоглощающего восторга только отдалённо понимая всю опасность предпринимаемой затеи. Но разве зависят эмоции от логики мысли? С этим уж ничего нельзя поделать.
   Вот только что можно поделать с его безумием? Мистер Хайд уже давно не давал о себе знать. Но где гарантия, что не даст знать завтра, через час, минуту? Эта мысль повергла его в уныние. Как он смеет забывать, что он есть?
   Ладно, всё, хватит. Неплохо было бы поспать. Он ведь уже давно не имел возможности выспаться нормально, вволю. Только урывками, когда удавалось. Пока он читал, стемнело окончательно, и мозг изнывал от усталости и нехватки сна. Но что если во время его сна пробудится голос? Этого он знать не мог. Пока ведь подобного не случалось, верно? Валера успокоил себя этой мыслью. Получилось не так, чтобы убедительно, но мрачное настроение немного поблекло. Удобная постель манила к себе. Сколько он не спал, не считая тех обрывков беспокойной дрёмы, что ему удавалось перехватить в промежутках между бегством с идущего под воду корабля на другой? Сколько его конечности не знали удобной кровати и чистого белья? Не считая тех дней, когда он стал сознавать, что он есть, когда кто-то перепутал снотворное с этими ужасными пилюлями, разжижающими его личность? Он не знал. Месяцы? Годы? Сколько ему сейчас лет? Какое сегодня число?
   Грохнул оглушительный выстрел. В ушах у него зазвенело, коньюктива показалась тонким стеклом и затрепетала, точно окно от недалёкого взрыва. Валерий вздрогнул - живот слева, под последним ложным ребром свело, его будто с силой пырнули длинным и толстым прутом, какие обычно бывают в металлических, витиеватых заборах - загородился от невидимого стрелка, но нет, нет, конечно же, никакого выстрела на самом деле ведь не было, правда? Это где-то в комнатке его просторной головы выстрелил человек с нагрудной кобурой. Валера откинул полу халата, чтобы посмотреть. Под ребром виднелось задубевшее от времени и медикаментов пятнышко: будто пришитый давным-давно лоскуток кожи. Как это он раньше его не заметил? Там, внутри, когда-то побывала пуля. Чья? Почему? Он провёл по шраму пальцем. Странно, но ему почему-то не так чтобы и хотелось знать.
   Он ощутил сладостное томление. Ушибы постанывали, предвкушая долгий чудотворный сон. Бросов собрал все бумаги и папки в аккуратную стопку, сложил в кейс и положил на стул, придвинув его к кровати. Потянулся и так и повалился на покрывало, не снимая бархатистого тёплого халата, приятно облегающего влажное ещё после ванной тело. А всё-таки это здорово, быть кем-то.
   Валерий закрыл глаза. И скоро заснул.
  
  
   Глава 5.
  
   Анна протёрла костяшками уставшие, в красных прожилках глаза. Из дымки искажённой давлением на глаз конъюктивы выплыли строки из личного дела Бориса Деревнёва. Родители снялись и уехали совсем недавно. И, как очень немногие уехавшие, оставили свой адрес. Теперь же задачей Доршевой было переправить все его документы на новое место. А за ним - ещё очередь из таких же детей, ждущих перевода. Она откинулась в кресле. Рядом с энтузиазмом, хотя тоже порядком уставший, барабанил по клавишам Геннадий. На столике между компьютерами тихонько звякая кассетой, работал доходяжный старенький магнитофон. Анна не любила громкой музыки и всегда просила либо выключать, либо делать неимоверно тихо, так что "старый добрый рок, который ещё жив", благополучно миновал её слух. В магнитофон ещё было встроено радио, но с недавних пор, оно перестало ловить что-либо, кроме атмосферных шумов, и приходилось довольствоваться тем, что есть. Гена ещё продолжал стучать, когда вдруг понял, что аналогичный звук, который должен был бы раздаваться рядом, затих.
   -Устала? - Поинтересовался он, и в тоне его слышалась забота. Он был ей как старший брат, хотя у него уже имелся один подопечный. Младший Романов. Теперь, когда они остались вдвоём из семьи, их так и звали. Старший и младший. Женя работал с самого утра, и поэтому к вечеру полностью выбился из сил. Анна кивнула, потягиваясь.
   -Ну, иди, тогда, - посоветовал Геннадий. - Не заставляй себя, всё равно не сделаешь больше, чем можешь. Вон, глаза уже все красные. Давай, отдохни.
   -А ты справишься сам?
   -Чёрт, - Гена обречённо поджал губы, - здесь работы ещё на неделю. Так что если ты уйдёшь сегодня и не закончишь пару бланков, надо думать, ничего смертельного не случится.
   -Может быть, - пробубнила Анна. Она выключила свой компьютер и прошла к выходу. За последнее время класс ИВТ ей настолько опротивел, что про себя была от всей души благодарна Романову. Когда она выходила, тот окликнул её:
   -Эй! Будь, пожалуйста, осторожнее, держись светлых мест. И не забывай про перцовку.
   Она сонно улыбнулась ему.
   -Кого ты учишь?
   -Тогда удачи.
   Анна ушла, оставив коллегу трудиться одного. Что ж, попыталась она совладать с разыгравшейся совестью, по крайней мере, ему нравятся компьютеры. Действительно, там работы ещё на неделю, если не больше, и ничего плохого нет, если этим вечером она устроит себе маленький выходной. А Генке это только в радость. Всегда найдёт по чему постучать, когда рядом нет клавиатуры. Мысли о работе улеглись, но перед глазами тут же встал образ Валерия. Чем-то он её сразу понравился. Что-то в нём... привлекало. Да... только что? Хотя, может, это было давно забытое её загрубевшим к таким нежным эмоциям мозгом, чувство влечения? А может быть, всего лишь настолько усиленная, что уже казалась сбывшейся надежда об отмщении за всех своих друзей и за себя саму. Может быть, и то и другое. Она никак не могла понять. И всё же жаль, что сегодня они расстались так быстро.
   Ничего завтра времени будет предостаточно. Она зашагала по безлюдной улице в кругах бледно-голубого света одиноких фонарей. Тени вокруг шевелились, и поминутно казалось, что кто-то перебегает от угла к углу, укрываясь их влажными покровами. Анна поглубже закуталась в пальто и ускорила шаг.
   Через пару кварталов она ясно услышала позади себя шаги. Остановившись и прислушиваясь, она простояла так несколько секунд, но цокот каблуков затих. Если он был на самом деле. Доршева обругала себя. Затем попыталась успокоить натянутые нервы. Ей они казались струнами, по которым беспрерывно кто-то водил смычком, высекая не звук, но какие-то отвратительные волнения, дрожью пробегавшие по всему телу. Возьми себя в руки, посоветовала она себе. Легко сказать, стоя одной посреди пустынной улицы в окружении брошенных хозяевами домов. И ни одного огонька в целой сотне окон. Сейчас она находилась между двумя относительно длинными рядами старинных зданий, и красивых в своём вековом величии, и вместе отталкивающих ночным нарядом. Хотя ей видны были только самые основания и верхние части сооружений. Пространство нижних этажей скрывали густые тени от деревьев, а на верхние, помимо электрического, падал свет звёзд и луны. Но это делало картину только ещё более впечатляющей. Безмолвие и полное, абсолютное уединение, самодостаточность этого места. Будто оно было само по себе, вне времени.
   Анна пошла дальше, сумев, наконец, справиться с тревогой. Было холодно. В Дарьинбурге холода всегда наступали как-то внезапно и рано. Но так же рано они и уходили. Весь этот город неподвластен хронологическим законам, подумалось ей.
   За спиной вновь послышался приглушённый цокот. Размеренный, не особо торопливый. Так ходит целеустремлённый, уверенный в себе человек. Но почему топот столь настойчив? Она прибавила ходу, но это не помогло. Готовая сорваться на бег, ёжась от охватившего её страха, Доршева свернула на свою улицу. Невидимка, идущий сзади, не отставал. Впереди, в нескольких метрах от неё, на тротуаре, раздался грохот. Она отрывисто вскрикнула, отскочив в сторону. Думала, что отскочила. В действительности же страх сковывал настолько, что она и могла лишь безотчётно идти прямо, сжавшись в тугой комок, держа напряжённо голову вполоборота назад. Что-то с глухим звоном покатилось, посыпалось, загрохотало. И стихло. Только неистовое мяуканье, испуганного кота, удаляющееся в ту сторону, откуда шла Анна. Кошки. Наверное, устроили себе пир, а она их испугала. Какая глупость.
   Шаги?
   Она опять остановилась, напряжённо вытянувшись во весь рост, представляя, как, должно быть, сейчас так же натянуты её нервы. Кот фыркнул. Ещё раз. И наступила вязкая тишина, казалось, заглатывающая бездонной пастью все звуки.
   Кот хрипло зашипел. Неожиданно, от чего Анна опять дёрнулась, но таки устояла на месте. Животное протяжно, дико завизжало. Крик оборвался на самом гештальте захлёбывающимся хрипом. Животное не издавало больше ни звука. Зато шаги вновь стали приближаться, неотвратимо, угрожающе настойчивые. Доршева обернулась, отдавшись порыву не то секундной смелости, не то непреодолимому ужасу неведения. Улица позади была пуста, как и раньше. Цокот же продолжал приближаться. А вместе с ним нервный смешок. Тень. Он в тени.
   Анна побежала.
   Дом уже совсем рядом, осталось только пересечь детскую игровую площадку. Тусклый свет исходил лишь из одной лампы под навесом единственного обитаемого подъезда, насельниками которого была Доршева и крысы, приходящие по ночам на обедню в заброшенные жилища. Квартира её располагалась на втором этаже. Анна влетела внутрь и захлопнула за собой дверь. Когда она открывала её, судорожно пытаясь попасть ключом в замочную скважину, преследователь уже поднимался по лестнице. Топот его разносился по всем пролётам, как бешеный барабанный бой несущейся по небесам колесницы, погоняемой самой смертью. Но топот прекратился. Вдруг. Как обрывают кого-то на полуслове. Просто он взял и пропал, как призрак. Анна не стала даже думать о том, чтобы убедиться, так ли это. Для этого нужно посмотреть в глазок. Но порыв, что подчинил её себе и заставил обернуться там, на улице, давно минул. Ни за что она не выглянет наружу.
   И только сейчас Анна вспомнила про перцовку, которую ей подарили братья Романовы.
   Она прошла на кухню, включая по дороге в каждой комнате свет, и предприняла попытку налить себе коньяку, машинальным движением, по привычке, достав с полки бокал на тонкой ножке, хотя рядом стояло с дюжину чистых стаканов. Когда выяснилось, что непрекращающийся тремор в руках не даст не то, чтобы бокал ко рту поднести, бутылку держать ровно, она в бессилии уронила её. Та, ударившись о край стола, упала на пол и разбилась. Анна, всхлипывая, прижала ко лбу похолодевшую ладонь.
  
   Картинки сменялись одна за другой, не давая ему времени на передышку. Каждая весила не меньше сотни тонн. Каждая из них когда-то была частью его жизни. Беспокойные, они мелькали перед ним, и в краткие мгновения перерывов, он словно видел себя со стороны, ворочающимся на кровати, в гостиничной комнате, где через распахнутую балконную дверь задувает ветер, а тюль вздымается под его напорами, освещаемая с улицы тлеющим светом луны и фонарей.
   Сначала он был на ночной дороге, в каком-то незнакомом районе, в городе, название которого никак не вспоминалось. Он видел спину какого-то мужчины, шедшего впереди. Тот на ходу закурил сигарету. В следующее мгновение мужчина лежал на земле, широко раскрыв недвижные глаза, а сигарета катилась по тротуару, пока не упала в водосток.
   Как-то он очутился в том сарае. Сразу. Просто моргнул и уже стоял перед столом с разложенными на нём инструментами, все в засохшей крови. Серые, полусгнившие доски смотрели на него чёрными глазницами трещин, а он один за другим чистил свои орудия. Тряпка уже давно испортилась, но он продолжал тереть, точно заколдованный. Его никак не покидало абсолютно ясное, острое ощущение какой-то близкой угрозы, беспокойства. И он не мог понять, есть ли это во сне, или в реальности. Кто-то позвал его по имени. Он обернулся, всё ещё держа в руках заскорузлый корнцанг и тряпку. Но не успел разглядеть больше ничего, потому что картинка закачалась, закружилась, и вот он уже входил в спальню. Мягкий цвет обоев, шкаф в дальнем углу, справа от тёмного окна. Тёмный в сине-зелёный узор палас на полу. И кровать у стены с тумбочками по бокам, на которых громоздилось огромное количество толстых обтёкших свечей. А на кровати, под золотистым покрывалом кто-то лежит. Женщина. Он понял по форме тела и едва видным выступам холмиков грудей. Но грудь её не колыхнётся. Не шелохнётся от дыхания покрывало у рта. Она неподвижна. И его рука тянется, чтобы убрать полотно золотистой ткани, посмотреть на её лицо...
   Валерий вскрикнул и очнулся от кошмара, сев в постели. На минуту он подумал, что находится в той самой спальне, но потом немного успокоился, осматривая свою комнату. Но кто это стоит на балконе?
   Человек был лыс, и кожа на его голове поблёскивала, точно покрытая какой-то плёнкой. Тюль, неверный свет с улицы не позволяли рассмотреть его. Лишь очертания фигуры и блики на лысой голове.
   Сердце Валерия готово было разорваться. Как-то это слишком похоже на продолжение кошмара.
   -Кто ты? - Коротко спросил Бросов, после нескольких неудачных попыток сказать что-нибудь вразумительное.
   Человек не ответил. Постоял ещё немного и медленно начал разворачиваться, собираясь покинуть балкон каким-то одному ему известным способом. Валерий вздрогнул, когда тот пришёл в движение, но что-то подвигло его вторить ответным действием. Он спрыгнул с кровати и подбежал к выключателю. Лампочки вспыхнули неожиданно ярко, но он даже не зажмурил глаз от резкой боли, вглядываясь в сторону балкона. Теперь фигура освещена лучше, и вновь смотрит на него. А на уродливом, красном, лишённом кожи лице играет ухмылка. Мышцы и сукровица жутко исказили блики желтоватых отблесков люстры, когда оно заговорило.
   -В школу.
   И снова эта ухмылка. Валерий стоял, прижавшись к стене в распахнутом халате, ощущая по всему телу леденящий холод, который, казалось, исходил от той фигуры. Создание было одето в чёрные пиджак, мятую белую рубашку с болтающимся галстуком и брюки. Выделялись на общем фоне ночи и его одежды только мерные отсветы на пряжке ремня и красной влажной плоти.
   Что-то вдруг стало изменяться в его облике. Как будто скулы немного вытянулись и стали чуть шире; какая-то багрово-жёлтая жидкость выступила из чудовищно оголённых пор и закрыла собой тонким, непроницаемым слоем всю голову, оставив лишь тонкую вертикальную полоску на носу. А затем обрела чётко очерченные черты. Теперь на Валерия глядело безволосое, с огромным шрамом от нижней губы до лба человеческое лицо. Стоило подумать об отсутствии волос, как те тот час же стали расти с невероятной скоростью, и вот уже лежали аккуратной причёской, как если бы их обладатель только что вышел из парикмахерской.
   -В школу, - настойчиво, почти доверительно повторило существо и одним стремительным, лёгким движением перемахнуло через перила, как будто не существовало для него ни силы притяжения, ни инерции.
   Валерий, невообразимым усилием воли заставив себя оторваться от стены, подбежал к тому месту, где только что стоял незнакомец. Он осмотрел стены по обе стороны балкона, перегнулся и посмотрел, что располагалось под балконом. Фонарный столб, в метре прямо под его ногами. Ночного гостя нигде не видно, словно тот растворился в воздухе.
   Валерий сел на холодный камень балконного пола. Сердце всё ещё бешено колотилось о рёбра, точно перепуганная птица о прутья клетки, но уже начинало успокаиваться.
   "Человек со шрамом на лице... его кожа слетела, будто бы кто-то с силой дёрнул сзади за волосы... на меня смотрело чудовище с голыми, блестящими мышцами и белыми выступами костей..."
   Сердце внезапно замерло, пропустив не меньше полдюжины ударов, прежде чем заработало снова, выстукивая совсем иной ритм, как если бы перешло предельный порог страха и оказалось в каком-то совсем другом мире. Инцидент Ринглера. Существа, непонятного происхождения, судя по всему не земного, способные, по словам Ринглера "мимировать", повторять человеческий облик. Вот они, только что передали ему привет, прислав одного из своих. Не поверить в это мог только слепой или полный идиот, когда доказательство само пришло и чуть ли не позировало, чтобы его разглядели как следует.
   Правдаправдаправдаправда - билось в висках.
   Чертовщина, научная фантастика. Вторжение? Чушь. Но зачем, почему? Разве не должны инопланетяне, если это вообще инопланетяне, разговаривать с помощью мысленных образов, разве не являются они высшим разумом? Бред.
   Создание, явившееся к нему, выглядело слишком грубо, по-человечески. Не было у него ни серого комбинезона, ни большой черепной коробки, ни глаз-миндалин. Оно было во всех отношениях человеческим, но словно лишённым индивидуальности, личности. Может быть, это вообще всё происходило только в его голове? Этот вопрос возникнет у любого, кто, проснувшись ночью от кошмара, увидит другой, оживший, с бесчувственной улыбкой стоящий на балконе и глядящий на него с навязчивым, сумасшедшим безразличием. Но нет, слишком много совпадений для того, чтобы быть плодом его воображения, слишком всё... какое? Реальное?
   -О, мой бог... - прошептал Валерий, распластав по полу ноги. На холод он уже не обращал внимания, хотя конечности начинало потихоньку жечь. - Что...
   ... сказало существо, перед тем, как исчезнуть? Валеру бросило в жар, когда до него дошёл смысл сказанного существом.
   Оно сказало "в школу".
   К Анне.
  
   Чтобы вспомнить направление, в котором вечером ушла Доршева, когда они попрощались, времени понадобилось немного. Он быстро накинул одежду и спустился по фонарю на землю. Оставалось только удивляться, как удалось миму так быстро это проделать. Хотя, последнее время много чему можно было только удивляться. Валерий перелез через перила и ухватился за побелённые балконные столбики, повиснув над единственной дорогой из гостиницы, при которой ему бы не пришлось встречаться с портье и придумывать для него правдоподобное объяснение. Кроме того, мало ли что могло случиться? С другой стороны не слишком уж весёлое занятие, свисать над землёй со второго этажа. Разумнее всё же было бы... но долго раздумывать, как всё же было бы, ему не пришлось. Руки соскользнули и он, затаив дыхание, полетел вниз.
   Как ему хватило ума схватиться за столб в моментально охватившей его панике, он так и не смог понять. Но, так или иначе, он оказался на земле отделавшись лишь лёгкими ожогами на ладонях. И бросившись к школе, уже забыл про страх падения и ломоту, оставшуюся после прыжка с поезда. Теперь оставался лишь страх за Анну. Не было места даже удивлению: почему он так о ней заботится? Ведь до сих пор, его, не смотря на все угрызения, волновал только он сам и его свобода. И всё же...
   Что могло сделать с ней это существо?
   К счастью, школа стояла ближе, чем он ожидал: если бежать дворами, дорога сокращается вдвое или втрое, нежели при езде на автомобиле. Двухэтажное здание, выложенное мелкими кафельными квадратиками цвета кофе с молоком. Он сам когда-то учился в такой. Ещё тогда он знал, кто станет избранницей его сердца. Воспоминание на этом обрывалось. И он был тому только благодарен, поскольку сила явственности воспоминаний затмевала всё. Совсем, совсем некстати.
   Он выбежал с аллеи как раз к чёрному ходу. Дверь выделялась на общем тёмном, почти неразличимом в ночи фоне своей чернотой, словно сама по себе поглощала свет. Она был открыта, и выводила прямиком на лестницу. Открыта... значит, существо с балкона уже здесь.
   Анна. Где она может быть? Где она может работать? Он хотел её позвать, но вовремя спохватился. Его мог услышать вовсе не тот, кому желательно было бы выдавать своё присутствие. И он собрал в кучу все мысли, которые мельтешили в голове, словно рой внезапно ослепших пугливых зверьков. Где, где она обычно работает? В кабинете директора, или заместителя - вот где, баран ты такой. Он принялся метаться по первому этажу в поисках нужных помещений. По всем признакам он уже наткнулся на учительскую и директорскую. В какой-то момент возник вопрос: "Почему они не заперты?" Но он быстро растворился во всепоглощающей панике. Следующая дверь, которую он открыл, вела в кабинет заместителя. Но Анны не нашлось и там. Валерий готов был упасть на колени, отдаться на волю истерике.
   И он в бессилии уже привалился спиной к стене, когда в наступившей звонкой тишине его слуха коснулся какой-то звук. Лёгкий перестук. Пара быстрых щелчков, пара лёгких ударов и снова звонкая тишина. Потом опять тихая дробь.
   Едва соображая, Бросов силился определить источник. Потом плюнул на тщетные изыскания и потихоньку двинулся на звук. Ему пришлось подняться на второй этаж, к классу без номера, откуда дробь раздавалась всё громче, по мере приближения Валеры.
  
   -Доршева? Вы здесь? - Раздался вслед за пронзительным скрипом двери взволнованный до крайности мужской голос. Геннадий от неожиданности чуть подпрыгнул на месте, что-то внутри ухнуло от горла к самому низу живота, но каким-то чудом он удержался от вскрика, заставив себя оторваться от экрана с загружающейся страничкой.
   Романов смотрел в черноту, туда, где располагалась дверь в классную комнату, лишённую окон. Человек, ворвавшийся к нему, не представился, и всё же ему удалось вспомнить тембр бледнолицего, худосочного москвича. Тот ещё стоял у входа, ожидая ответа.
   -Её здесь уже давно нет, - с толикой злобы ответил Геннадий, переведя дух. - Домой ушла.
   -Давно? - Человек приблизился, войдя в такой же бледный, как он сам, ореол рассеянного света от работающего монитора - единственного источника света в помещении. Лик сотрудника федеральной службы выступил из темноты, словно застывшая призрачная маска, такой тревожный и неестественный в сочетании с простой измятой, чуть великоватой одеждой.
   -Увольте, давно уже. А что вы, собственно, хотите от неё?
   С минуту тот, казалось, пребывал в глубокой задумчивости.
   -Нет, ничего. Просто... - он не договорил, окончив фразу глубоким вздохом. Помолчал, понимая, как, должно быть, глупо выглядит. Но попробовал осторожно продолжить расспрос. - Она одна пошла, вы не знаете? Дошла уже?
   -Не волнуйтесь, она может за себя постоять, если вы об этом. Да и потом мы ей с братом подарили спрей для самозащиты, так что не пропадёт. И, поправьте меня, если я ошибаюсь, все мы ежеминутно находимся в опасности, разве нет? Всё что угодно может случиться, и отнюдь не только на улице. Но я уверен, с ней всё в полном порядке.
   -Надеюсь... вы правы.
   Гена закатил глаза. Какой-то он слишком... простой? Как школьник у преподавателя нового для него предмета. И в то же время весь настороженный, напряжённый. И из-за чего вообще он так взвился?
   -Я тоже скоро заканчиваю. Вот только проверю новости. С прессой у нас последнее время туговато. Никто не едет. Все же только уезжают. Сами знаете почему, - в эту последнюю фразу он явственно старался вложить как можно больше накопившихся обиды и раздражения.
   -Да, жалко. Красивый город. - Валерий как будто не расслышал намёка. Или проигнорировал. Так или иначе, Геннадий решил не развивать эту тему дальше.
   -Это точно. Вы меня подождёте? Я скоро.
   По характерному скрипу парты где-то между массивными столбами-подпорками, которые было не различить во мраке, Геннадий догадался, что Бросов присел в ожидании, громко и всё ещё обеспокоено дыша. Что же его так напугало? Романову самому от звуков его дыхания стало тревожно на душе. Он заставил себя не думать об этом. Было бы наивно и глупо полагать, что то, что он сказал, звучит в достаточной мере умно и убедительно. Но что он ещё мог сказать? И ведь действительно, все они не в лучшем положении. И сходить с ума от этого никак более нельзя. Тем нельзя. Он повернулся обратно к экрану.
   Встроенный модем - всего один на всю школу, - работал очень плохо, так что к тому времени загрузились только баннеры и ползунки. Опять послышался скрип. Валерий, немного успокоившись, захотел проявить какое-нибудь участие, и, подойдя сзади к учителю, поинтересовался:
   -Что за... - "Как же это называется?" - сайт?
   -Понятия не имею. Просто ссылку открыл из яндекса.
   Неловкое молчание в ответ с головой выдало осведомлённость Бросова в том, что представляет из себя яндекс. Для Москвича он даже слишком странный.
   Показался заголовок первой статьи: "новости и обновления на сайте". Потом даты обновлений и ссылки на соответствующие страницы. Наконец выплыл полуулыбкой девиз газеты: "Мы найдём Вас везде!" И сразу под ним - фотография, на которой был изображён если не сам Валерий, то точнейшая его копия, а рядом первые слова статьи. Сбежал из лечебницы...
   Стремительность развития этих событий не оставляла ни доли секунды на то, чтобы оправиться от потрясения. Всё произошло как-то сразу. Вот они разговаривали друг с другом, и Валерий явно был доброжелателен к нему. Но вот его же чёрно-белое, размытое лицо смотрит с экрана. И эта надпись. В чём дело он понял сразу, моментально, словно уже был готов к этой новости. Но, тем не менее, по коже на голове и спине как будто пробежал ледяной сквозняк, волосы мгновенно вздыбились. Рука застыла над "мышью", налившись тяжестью, и в тоже время, не подчиняясь отчаянным командам мозга двигаться, хотя бы опуститься.
   -О, боже, - произнёс человек за его спиной, с таким ужасом, с такой безыскусственной тоской, как если бы увидел на экране монитора свой приговор. От этого уже знакомого голоса по телу прошёл озноб. Затрясся пол. Хлопнула дверь. Ушёл? Вряд ли. Страничка загрузилась полностью. Мимоходом, помимо воли, глаза выхватывали отдельные фразы, раскрывающие суть наделанного сбежавшим мужчиной.
   Ну, и сколько у нас по последним подсчётам шансов выйти отсюда, не потеряв кишок?
   Из темноты слышались тихие шаги, поскрипывание половиц, надтреснутое дыхание, и мерное бренчание гитары из магнитофона. И тихое, невнятное, точно оправдывающееся, бормотание. Сотни, тысячи раз смотрел Геннадий фильмы о таких ситуациях, тысячи раз читал он душераздирающие истории. Но ничего похожего на это, он не испытывал на себе никогда. Замурованный в одной комнате с психопатом, вряд ли станешь надеяться на помощь прочитанных когда-то романов. Дверь, конечно, не заперта, но между ним и нею лежали целые километры. Вставал вопрос, от решения которого зависела теперь его жизнь. Как быть дальше?
   Первой связной мыслью, пришедшей на затуманенный ум, было смутное понимание своей открытости противнику, видимости. Он был освещён сиянием монитора, а тот, кто подкрадывался к нему, скрыт темнотой. Палец сам дёрнулся к выключателю, и комната полностью исчезла в черноте.
   Дальше всякая логика уступала место животному ужасу, неизменно влекущему к первой атаке. Стул отлет в сторону, с грохотом сшибив по дороге ещё один, стоявший рядом. В это же мгновение беглый безумец кинулся к нему, занеся для удара нож. Видно не было ровным счётом ничего, догадаться о каком-либо движении можно было только по шуршанию одежды и щелчку, с которым раскрывалось лезвие. Геннадий услышал едва различимый свист, когда короткое чуть изогнутое лезвие разрезало воздух прямо перед его лицом, уходя вверх для замаха. Он поднял ладонь в том направлении. Лезвие прошло насквозь. Тут же всю руку до плеча пронзила острая боль. Нож неуверенно потянули назад. Романов выбросил здоровую руку вперёд, нашарил засаленный ворот и вцепился в него, притягивая к себе. Другой он пытался отвести в сторону зажатое в каменный кулак оружие. Мужчина, не смотря на всю свою тщедушность, был на удивление силён, и рослый Геннадий явно ему проигрывал. Скоро, так или иначе, тот доберётся до его горла. Единственной помощницей была неизвестность с обеих сторон, обеспеченная непроглядной темнотой, и единственной возможностью избежать смертельного прикосновения, было использовать её. Повалить противника на пол и выбежать из комнаты, а потом запереть. Замок открывается только ключом, ключ всегда у Гены в кармане. Окон здесь нет. Сумасшедшему не выбраться.
   Романов навалился на него, воспользовавшись секундным замешательством, и оттолкнул руку с ножом. Крепче вцепился в ворот и рывком развернул, всё время наклоняя вниз. Маневр с самого начала обещал стать удачным, но... Живот его, дрогнув, напрягся от острой боли, отдалённо напоминающей ту, что сверлила левую кисть. Что-то стремительно вытекало из него, оставляя за собою томящую тяжесть. Во рту стал привкус железа. Мускулы ослабли. Тело наполнилось свинцом.
   Колени подкосились, и он повалился на своего убийцу всем весом, не в силах больше держаться на ногах. Ослабевшие вдруг пальцы выпустили ворот, но в падении он зацепился за что-то ещё, не замедлившее запротестовать громким треском рвущейся ткани. Монитор свалился за парту, озарив всё вокруг на долю секунды ослепляющей желтоватой вспышкой. Магнитофон покачался немного, но устоял, продолжая тихо-тихо играть. Геннадий съехал на пол, тщетно пытаясь привести в движение ставшие вдруг такими пустыми, неподатливыми конечности. Он не мог даже моргнуть. Мозг медленно охватывало оцепенение, словно чьи-то худые могильно холодные пальцы скользили по нему, лампочка за лампочкой выключая свет в его сознании...
  
   Валерий свалился рядом, больно ударившись головой об угол стола.
   Надо же! Ты справился. Заметь, без меня. Нонсенс? Не думаю. Нет! Ты помнишь, ты помнишь кое-какие навыки! Ты не забыл, кто ты есть...
   -Пошёл ты, - пробормотал он, теряя сознание.
   Последнее, что он запомнил, это дикарское, варварское чувство удовлетворения, которое, казалось, наполняло не его самого, а кого-то другого, живущего вместе с ним в одном теле, но связанного какими-то чудовищными жилами с его истинной сущностью, которая сейчас возвышалась над обоими мужчинами и смотрела сверху, схватившись в немом ужасе за голову. И, тем не менее, его, его рука держала нож, и именно его рука нанесла рану. Да. Он помнил. Он помнил кое-какие навыки. В конце концов, таблетки ведь - не волшебное снадобье, способное переделать человека?
   Валерий соскользнул в беспамятство...
  
  
   Глава 6.
  
   Ему опять снились картинки, как будто отдельные кадры из восьмимиллиметровой целлулоидной ленты, прокручиваемой его искалеченной памятью.
   Он был на ужине. На семейном. С люстры лился приятно-приглушённый золотистый свет, прямо под ней, в просторной кухне, большой обеденный стол. Он сидел напротив той женщины... она смеялась и разговаривала, изредка смущённо поправляя съехавшею лямочку вечернего платья, с аппетитом уплетая еду со своей тарелки. Ещё бы, она так долго готовила жаркое, все эти закуски. Точно очерченные скулы, чуть продолговатые впадинки на гладких щеках. Невероятно красивые голубые глаза в сочетании с натуральными тёмно-рыжими волосами. Она великолепна. Рядом были какие-то люди. Того же возраста, тоже в вечерних костюмах. Друзья. Когда-то были их друзьями. Или, может быть родственниками. Уже неважно. Он рассмотрел их всех, всех шестерых, до боли знакомых, перед тем, как сменился кадр. Лес. Он тащит кого-то за ноги, продираясь спиной через непроглядную во тьме ночного леса чащу. Человек, которого он волочёт, не сопротивляется. Потому что он мёртв. А впереди его ждёт уже заготовленная заранее яма. Кадр опять сменился. И теперь, наполняемый неописуемой тоской и тягостным предчувствием, он вновь тянулся к покрывалу, ближе, ближе, пока не коснулся кончиками пальцев шелковистой поверхности...
   Он сел... в постели. В номере.
   Утро было приглушённо-белым, как и вчерашнее. Только туман сгустился. Валерий даже подумал сначала, что это запотело окно балконной двери, но потом вспомнил, что та была открыта всю ночь. К ощущению полной нормальности примешивалось и желание верить, что ничего не было, что это всего лишь кошмар. И вкупе, это почти убедило его. Но вот он встал, глянул в зеркало. Почему на нём куртка, рубашка, джинсы? Почему разодран внутренний карман? Ответ напрашивался сам собой.
   Вот чёрт! Его внезапно поразили две тревожные мысли. Первая была об Анне. Что с ней, как она? Всё ли с ней в порядке? Вторая хоть и имела сейчас в его глазах второстепенную значимость, но не могла не ошеломить. Если порван внутренний карман его куртки, а нигде больше его бумажника нет, и он точно помнил, что не выкладывал его... О, ну да. Бумажник остался лежать там, в компьютерном классе. Об этом мистер Хайд не потрудился позаботиться, когда уносил вчера их обоих из школы. И что же теперь?
   Ничего. Вот и всё. Есть ещё, может быть, какой-то шанс, что бумажник пока не нашли, но будь уверен, если труп найден, значит, произведётся тщательный обыск помещения. Чья-то рука поднимет кожаную книжицу, проверит, есть ли внутри документы. И документы будут на месте. Но не его.
   Валерий спустил ноги на пол. Посидел немного, дрожа от обиды, досады, бесконечного числа других чувств. Больше всего было горечи. Он понимал, что должен бы испытывать привычные уже угрызения за то, что сделал, но их не было, как бы ни желал он впустить их в себя. Последний подвиг заставлял его думать лишь об одном - об Ане. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, как она его возненавидит, когда узнает, кто он есть на самом деле.
   -О, боже! - Он погрузил обмёрзшее лицо в высохшие ладони, кожа на которых стала вдруг такой тонкой, тугой и натянутой, точно у старика. Ею он ощутил редкую колкую щетину. Давно не брился... Чёртов ублюдок, похотливый баран! Как ты только... ох...
   Но выход был. Очень и очень простой.
   Он спустился вниз, прошёл мимо портье, сидевшего сонным напротив телевизора в
   холле. Рядом стояла пустая двухлитровая бутылка из-под пива, и в воздухе витал какой-то густой, хлебно-кислый запах. Парень вяло поприветствовал его, смачно зевая. Валерий не стал ничего отвечать на это приветствие, только ускорил шаг. На улице было прохладно, и вместе с тем как-то душновато - из-за тумана. Издали доносился бесконечный тихий гул, в который сливались журчание воды и завывания ветра. В семёрке же господствовали приятное тепло, сухость и тишина. Он захлопнул дверцу и тяжело вздохнул, оглядев руль, приборную доску, стекло. Ну, давай, сволочь, трус проклятый, уезжай. Это же так просто, дерьмо ты трусливое, псих ненормальный. Давай, вставь ключ и заведи мотор, а потом трогай, езжай.
   Анна...
   Казалось, она звала его. Стояла где-то там, среди пустынных улиц и брошенных домов и призывала на помощь. Глаза обожгло чем-то горячим, солёным.
   Ключ вошёл в скважину, стопа легла на педаль акселератора. Левая рука плотно обхватила рулевое колесо. Запястье чуть провернулось.
   Ну, заводи же её... нет. Рука дальше не двигалась. Не желала двигаться. Нога отказывалась нажать на газ. Что же это? Мистер Хайд? Нет-нет, он спит. Так дави же, тебя некому сдерживать. Заводи! Тело не повиновалось. Зубы его сжались, так сильно, что свело скулы, губы растянулись в какой-то бешеной гримасе безвыходности, загнанности и одиночества. Веки закрылись, пытаясь задержать солёные водопады. Он вцепился в руль, мускулы до боли напряглись, но не для того, чтобы вывернуть руль или ключ в замке зажигания. Из горла раздался стон. И он уткнулся лбом в прохладную резиновую дугу, ощущая на коже округлые впадинки для пальцев. Слёзы тихо текли по щекам.
  
   Доршеву отвели в учительскую, где уже сидели другие учителя, из тех, что остались. Там же находились Дьяченко и школьный доктор. Семён Павлович обнял плачущую Анну за плечи и велел сержанту принести кипячёной воды и какие-то таблетки из его кабинета, а сам усадил Доршеву на диванчик и принялся её успокаивать, понимая задним числом, что выглядят его увещевания, по меньшей мере, циничными в данной ситуации. Расхаживавший по комнате со смесью жалости, скорби и какого-то почти детского непонимания на лице, Дьяченко хотел что-то спросить, но доктор предупредил его гневным взглядом. Начальник понимающе кивнул, засунул вспотевшие руки в карманы и опять зашагал туда-сюда. Все молчали, уставившись в пол. Кто-то то и дело хлюпал носом.
   Этажом выше, капитан пытался увести Евгения Романова из класса, но тот рывком стряхивал с плеча его руку и продолжал всматриваться в застывшее лицо брата, словно надеялся уловить незаметное никому, кроме него, движение. Ведь не может же быть так? Он ведь просто притворяется. Сейчас все уйдут, и он встанет, отряхнется, улыбнётся Жене и скажет, что разыграл его. Да, здорово разыграл. Сзади кто-то позвал капитана, шепнул, что это родственник погибшего и попросил уйти. Пусть побудет здесь. Капитан вышел. В классе теперь никого, кроме братьев не было. Ну, вставай же, мы же братья, Ген, молил Женя, не замечая, как дрожат его губы. Встань же, ну?
   Но нет, Геннадий не вставал. Он продолжал лежать, а под ним налилось засохшее за ночь багрово-чёрное пятно.
   Женя подошёл поближе, опустился на корточки и погладил редкие волосы на голове брата. Затем снял с себя куртку и накрыл его.
   Компьютер и радио продолжали работать. Он выдернул вилку из розетки и огонёк на блоке погас, куллер прекратил жужжать. Радио он тоже выключил, присев на парту, с которой Геной в падении был сброшен монитор. Он глянул в зазор между краем парты и стеной, посмотреть, что с ним стало. Не починить, смутно проплыло у Жени в голове. Он свесил голову на грудь. Как же всё отвратительно. Эти стены, эти столы, компьютеры. Люди. Как всё надоело и ненужно. А что там за партой ещё валяется... какая-то чёрная штуковина? Он опять посмотрел в зазор. И правда. Там что-то лежало. Подумаешь. Или...
   С неохотой он встал на колени и запустил руку между спутанными проводами. Зачем он это сделал? Наверное, по старой учительской привычке быть внимательным. И... он достал бумажник. Надо же. Что он здесь делает? Хотя какая разница... он снова сел на парту, положив руки на колени и безразлично, вяло, рассматривая находку. Кем она была обронена, как, ему было безразлично. Что имеет значение, когда оказывается, что твоей половины, части твоей души больше не существует?
   Волею случая, когда он чуть откинулся назад, портмоне раскрылось в увядших руках. И из вертикального кармашка выскользнул уголок твёрдой красной "корки". Интереса к ней не было. Он вытащил её просто так. Скорее действуя на автомате, как дети иногда крутят в руках краешек свитера, погружённые в себя и почти ничего не замечающие вокруг. Это было удостоверение. Евгений понял, что плачет, потому что позолоченные буквы на обложке расплывались, становясь тусклыми, холодными, далёкими звёздочками. В сердце кольнуло. Всё так далеко. Сотни световых лет разделяют его и мир, в котором он когда-то жил.
   Он раскрыл удостоверение, стерев с лица слёзы. Оно чем-то походило на его старый студенческий билет, только одетый в твёрдую матовую обложку. А, это, кажется, принадлежит Валерию Бросову, тому, из ФСБ, что приехал вчера - и оказался совершенно бесполезным... да-да, вот его имя, фамилия, отчество, ещё какие-то данные. Вот фотография. Но что-то она не похожа на то лицо, которое он видел вчерашним вечером. Не те черты, не те формы, волосы подстрижены не так и не того оттенка. Совсем не то лицо.
   С минуту он сидел, тупо уставившись на чёрно-белый квадратик-портрет. Мысли терялись и путались, грудь наполнялась иголками, колющими, протыкающими изнутри, всё усиливая неясную тревогу, смысл которой он уже знал, но никак не мог сформулировать из-за навалившегося и всё нарастающего шока.
   Рядом что-то затрещало. Шум был похож на смесь эфирных помех и шороха патефонной иглы. Приёмник? Но он же вроде... да нет, точно он. Иногда слышалось посвистывание, будто кто-то настраивал частоту. Наконец среди какофонии шумов, сухого скрежета и помех проступил человеческий голос. Слышимость была отвратительная, и о значении некоторых слов приходилось лишь догадываться, повторяя про себя по нескольку раз.
   -Ев... й... ид... выг... ни... на ули... - последовал целый каскад колкого грохота. Когда он стих до боли знакомый голос закончил чуть более понятно:
   -... а школь... щадке...
   Всё. Сообщение закончилось. Женя сидел не двигаясь, вперив взгляд в старый магнитофон, ожидая продолжения. Но Геннадий не проронил больше ни слова. Геннадий? Он же лежит прямо здесь, на полу... нет-нет, брось эту чушь, это был он, его голос звучал из динамиков. Никому другому он больше просто не мог принадлежать. Шум тоже скоро утих. Приёмник снова был обычной пластмассовой коробкой, набитой схемами, и мёртвой в отсутствии тока. И?
   Евгений перевёл взгляд на распахнутую дверь. Прямо напротив располагалось зарешечённое окно. А за ним школьная спортплощадка. Та, к которой манил его брат.
  
   Бесцветные абрисы домов, приземистых и высоких, длинных и одиноко маленьких, проносились мимо, выныривая и тут же теряясь в грязной белизне тумана. Город был пуст. Проснувшись этим утром, он, сам не зная как, понял, что сегодня здесь прибавилось свободных квартир. Он был уверен: стоит остановиться на пару минут и заглянуть в какой-нибудь подъезд, он обнаружит все двери распахнутыми настежь, комнаты голыми и брошенными. Но он не останавливался. Только одно он поставил себе в цель, только одним он был сейчас занят: Анной. Ей плохо, ей страшно. Она одна, не смотря на то, что окружена людьми. И он слышал её беззвучную мольбу. Он едет. Он скоро будет рядом.
   Тень в тумане.
   Валерий резко вывернул руль, нога выпрямилась, топя в полу педаль тормоза. Машину повело вбок и стало разворачивать, пока не вынесло на тротуар. Впереди встала покрытая жёлтой краской стена, неминуемо надвигающаяся на него.
   Но сила инерции избавила его от столкновения. Если бы он выпустил в тот момент тормоз и надавил на акселератор... Ему повезло, что он ещё не до конца освоился со своей "новой" жизнью.
   Машина остановилась боком к стене, не доехав до неё всего нескольких сантиметров. Валерий выскочил наружу, позабыв заглушить мотор. Дверца со стороны пассажирского сиденья так и осталась открытой. Он бросился туда, где только что ему под колёса вынырнул из белесой мглы человек, идущий куда-то с потерянным видом. Валерий не мог сказать точно, но ему показалось, что мужчина выглядел измождённым, измученным, как будто его провели по всем кругам Ада; тот не обратил ни малейшего внимания на несущийся на него автомобиль, хотя мотор на безлюдных улицах ревел на несколько кварталов в округе. Не попытался он и в сторону отойти, и шага сделать для своего спасения, продолжая меланхолично вышагивать дальше.
   -Эй! С вами всё в порядке? - Окликнул его Бросов, до предела напрягая связки. Впрочем, эффекта он бы всё равно не добился никакого, хоть проори ему это прямо в ухо.
   Валерий трусцой побежал в ту сторону, куда направился тот лунатик. Не любопытство, но какое-то тягостное предчувствие влекло его к тому человеку. Что-то было в нём знакомо Бросову. И он следовал на звук печальных шаркающих шагов, которые, однако, оказались не такими уж и медленными для его состояния. Впереди так же нарастал приглушённый, спокойный шум воды, по мере того, как Валерий приближался к цели.
   -Эй! - Ещё раз позвал Бросов. Ответа опять не последовало. Наконец в клубящейся, словно перегоняемой специальными сценическими аппаратами дымке вырисовалась тщедушная фигура. Как раз у самого бордюра, что тянется вдоль сводов Медведицы. Только... почему-то бордюр был виден сквозь его ноги... или это... Человек стоял за ним, на узкой площадке над самой водой. Голова его была устремлена к кому-то на том берегу. А руки свободно свисали вдоль туловища. Ещё мгновение и он занёс над обрывом ногу.
   -Стой! - Переходя на бег, вскрикнул Валерий.
   Но добежал он уже когда снизу послышался негромкий всплеск и тихое шипение, с которым на поверхность всплывают пузырьки воздуха из одежды и лёгких утопленника. Бросов перегнулся через бордюр. Ни черта не видно. В этом месте свод был высок, поверхность воды скрывал туман. В отчаянии Валерий пытался звать на помощь, вертясь на месте и силясь уловить хоть какое-то движение, надеясь, что вдруг кто-то придёт, прибежит на его зов. Но никто не пришёл. Он оставался один.
   Стойте... кто это там, с той стороны реки, на кого смотрел тот мужчина? Запыхался Валерий здорово - об этом ему сообщила острая боль в груди. В мозгу пронеслось: не смогу найти машину. Но он заставил себя думать о другом.
   -Эй, там! - Крикнул он в сторону левого берега, увидав размытую тенистыми клубами фигуру второго мужчины. Он был плотен и казался высоким. Руки в карманах старой поношенной кожаной куртки, безразлично-скучающие глаза полуприкрыты и смотрят на Валерия. Но в этом безразличии есть какие-то угроза, ненависть, ощутимые чуть ли не физически. - Эй! Вы видели, как он кинулся?
   Бросов оборвал фразу, различив, наконец, на обращённом к нему лице полосу, выделяющуюся более тёмным оттенком, чем кожа, тянущуюся от верхней губы к устало нахмуренным бровям.
   -Кто, чёрт возьми...
   И только тут он заметил, что фигура стоит отнюдь не на берегу. Видны были голова, туловище, ноги... но под ними не было ничего. Он точно стоял в воздухе, с безразличием взирая на Валеру. Затем сделал шаг назад, будто это имело значение, когда под ним простиралась пустота, и растаял в тумане, оставив Бросова бессильно стоять у бордюра с раскрытым ртом.
   Куда оно направилось, это существо? Чья личина была на нём в этот раз?
   Он попытался собраться с мыслями. Точно кусочки головоломки, смысл или, по крайней мере, приблизительное понимание отдельных частей происходящего, стали складываться перед ним, легко, почти без помощи его разума, как будто сами желали сложиться. Была какая-то особая связь между визитом ночного гостя и его словами, и тем привидением, что заставило - Валерий ни на секунду не сомневался в этом - того несчастного броситься в реку. Какая-то скрытая сентенция, которую не возможно точно определить. Похоже на игру, спектакль. Тогда случайно ли то, что он выехал из гостиницы именно в это время и именно этой дорогой? Случайна ли вообще их встреча? Или он слишком хорошо вошёл в роль сыщика, или что-то, какое-то шестое чувство, действительно подсказывало ему: случайности здесь нет.
   Начал накрапывать мелкий дождик, рассеивая понемногу испарину. Но та упорно продолжала сопротивляться.
   Его осенило, так же внезапно и поразительно, как мужчина, появившийся вдруг перед колёсами из тумана. Он вспомнил, кому принадлежали украденные мимом черты. Существо точь-в-точь копировало человека, с которым он вчера здоровался за руку, и позже скинутого им, Бросовым, в долины, из которых не возвращаются. Все, до мельчайшей подробности, и в этом тоже не приходилось сомневаться, хоть и виделась его фигура совсем едва, черты были взяты у Геннадия Романова. И имя утопленника тогда тоже становилось ясно. Кем бы ни было то чудовище с тысячью лиц, оно вполне понимало значение слова "цинизм".
  
  
   Глава 7.
  
   -Найди его! Найди!
   Она держала его за грудки, привстав с дивана, и шипела прямо в лицо. Рот искривлён, зубы оскалены, цедят обрывчатые слова, небесной красоты глаза преисполнены нечеловеческой злобы. Неожиданно сильно притянула она к себе Валерия, что их лбы касались друг друга, и с ещё большей яростью повторила:
   -Найди! Я хочу, чтобы ты нашёл сучьего сына!
   Тут силы покинули её, сознание отключилось, не выдержав напряжения. Анна опрокинулась на спинку дивана. Валера в растерянности стоял над ней, в полном недоумении, как повести себя дальше. Он оглянулся на Дьяченко в поисках поддержки, но тот был ошарашен таким поворотом не меньше. Пришлось положиться на неуверенные порывы, подсказывавшие ему, что женщину надо уложить и, по возможности, найти, чем накрыть, чтобы не замёрзла - в учительской стоял холод ничем не хуже того, что разразился на улице, пока он искал дорогу к школе.
   Бросову, по его просьбе принесли плед, и он осторожно укрыл им Доршеву, избегая прикасаться к ней хоть кончиком пальца, будто это могло её разбудить. Или разбудить нечто в нём. Здесь можно было и поспорить.
   Анна правильно сказал, хотя несколько не так, как это сделал бы кто-то другой на её месте, однако она только что поняла, что не стало одного из её самых лучших друзей, с которыми она росла бок о бок всю жизнь. Жизнь... всё-таки поганая штука. Особенно если учесть и то, что виновником трагедии стал Бросов, и искать в таком случае никого и не надо. Нет, всё, хватит об этом. Думать так всё время и безмолвно корить себя - не выход. Частица недостижимого искупления - в действии. Не в его отсутствии.
   Так что хватит солить веки - в этом всё равно нет никакого смысла, ровно, кстати, как и пользы.
   И так. По порядку.
   Валерий мог ночью достаточно долгое время проверять истинность того, что говорит в своих записях гражданин Великобритании, сын русской эмигрантки, уроженки здешних мест, Антон Ринглер. Вдобавок в том, что род его проистекает отсюда, из Дарьинбурга, сквозила явная, почти нарочитая связь с настоящими событиями. Но это пока ни на что не указывает. Дальше. Существо, срывающее шестью закостенелыми жилами кожу с головы - не вымысел, что логично заключить из живого опыта. Соответственно, описание летающего аппарата так же не является вымыслом и он тоже должен где-то фигурировать в этой истории. Что там, в "Инциденте" раскопал про него Ринглер? Ах, да. Он расспрашивал у её родных, что делала, или что, может быть, случалось странного с мисс Элизабет за последнее время. И получил такой ответ: мисс Элизабет ходила ночью за несколько дней до своей кончины в посевные поля под Лондоном. Зачем? - этого объяснить никто не мог, ибо девушка всегда слыла странной, но странность её держалась в некоторых рамках, которые, в свою очередь, не были шире рамок приличия, и особого возмущения ни у кого не вызывали. Итак, она провела ночь в поле, так как любила время от времени предаваться эксцентричным развлечениями, а после стала утверждать, будто видела в небе огни. Две красные полоске, точно такие, как живописал Ринглер. Элизабет, разумеется, никто не поверил. А вот Антон взял сию странность включил в поле своего внимания, и затем записал. Стало быть, именно то, что девушка лицезрела летательный аппарат и явилось причиной последующей над ней расправы? Иной зависимости не находилось, учитывая, что убивец был пассажирам с того аппарата. И всё же, возникает сомнение. Почему тогда остался жив Ринглер? Ведь он видел куда как больше, чем бедная девушка. Не для того ли... нет, это абсурд, нонсенс. Не могло же это всё быть специально разыграно, чтобы скромный юноша - торговый, и не очень-то, собственно, весомый в обществе агент - потом запечатлел столь невероятное событие на бумаге? Или, может быть, фокус в том и состоял, в невероятности? Кто бы поверил в такое? Никто. Скорее его бы самого сочли за изверга, убившего ради развлечения юную особу. Развлечение... боже, как всё походило на простой спектакль. Ощущение создавалось такое, словно кто-то постоянно следил за ними, перечитывая и обдумывая снова и снова сценарий, извергнутый каким-то чудовищно больным рассудком.
   Стоп.
   "Неклассический случай", "нетривиальный характер контакта", "звериная жестокость". Не это ли Валерий прочёл в первый день, в машине? Похоже, что в Москве, где до поры случай с Ринглером не вызывал никаких эмоций, наконец проснулись, уловив ниточку тянущуюся от него к маленькому, всеми забытому городку. И приняли, как инопланетное вмешательство. Не вторжение, не нападение. Именно вмешательство. Оттого оно и "нетривиального характера". Какому чёртову гидроцефалу, завёрнутому в фольгу, понадобиться убивать человека, случайно увидевшего своими полными девятнадцатого столетия предрассудков глазами две красные полоски, проплывающие в ночном поднебесье? Хоть сколько-нибудь отличное от нас в интеллектуальном развитии существо, ни за что не стало бы рисковать своим обнаружением ради тронутой умом девицы. Эти же существа пошли наперекор здравому смыслу. А орудием послужил самый обыкновенный перочинный ножик, который, не исключено, позаимствовали у кого-нибудь ещё из своих братьев по разуму.
   А раны, а остервенение, с которым они были нанесены?
   Что бы ни складывалось из всех этих рассуждений, вывод был один. Найти их нужно до того, как будет разыграна очередная сцена кровавого спектакля. Честно признаться, наплевать Валера хотел на то, кем они были. Мимы, как их называл Ринглер - пожалуй, это определение подходило больше всего, - инопланетяне, как ни утрированно и избито это не звучит, но так же в полной мере может оказаться правдой; просто ли люди, или демоны его собственного сознания. Качество не меняется от имени, как ни крути. Всё, что нужно было иметь в виду, это то, что они представляли собой физическую угрозу ему, Бросову, людям вокруг него, и Анне, спавшей сейчас в изнеможении под шерстяным клетчатым пледом. При взгляде на неё сердце у него замирало, но наливалось приятным теплом, согревающим лёд, обросший вокруг души за совершённые им преступления.
   Дьявол. Слышит ли он сам, как рассуждает и о чём? Никому ты не нужен, ничего ты не знаешь и ничего не можешь додумать. Но улыбнись, ублюдок, у тебя хотя бы есть для кого можно постараться. И главное - не для самого себя.
   Опять романтика? Заканчивай, пора работать. Всё равно попытки рефлексии только больше запутывали. Так стоило ли продолжать?
   Итак, мсьё Пуаро, с чего изволим начать?
   В мозгу быстро сформировался, как будто обладал своей волей, и сам дождаться не мог, как желал быть сформированным первый пункт. Из дела, полученного от Дьяченко, он знал - непосредственно перед началом серии убийств имел место турпоход детей из младших классов. Значит, надо узнать побольше про этот поход и убедиться в том, что именно с тем связан ход его рассуждений. Поговорить с учителями этих младших классов. Если кто-нибудь из них ещё остался в живых. Поподробнее выяснить обо всех недомолвках, которые не слетели с их губ во время допросов в местном участке. Второй пункт в плане - найти врача, занимающегося эпидемией, разгар которой, пришедшийся на пору первых нападений - простым совпадением это язык, почему-то, не поворачивался назвать. А третий? Пока что его нет. Но это вопрос преходящий.
   -Максим? - Обратился Валера к начальнику, наконец, очнувшись от долгих блужданий по закоулкам своего полу стёртого, словно мел с доски, неполного из-за антидепрессантов и инъекций, разума.
   Видимо, Бросов долго так простоял - или неосознанно мерил шагами комнату - что Дьяченко устал ждать, пока тот придёт в себя и заговорит. Он тоже погрузился в угрюмое раздумье и вздрогнул, сбив неаккуратным движением фуражку с журнального столика, когда услышал после продолжительного молчания голос Валеры.
   -Что? - С известной толикой негодования спросил Дьяченко, нагибаясь за головным убором.
   -Вы побудите ещё здесь? - Максим кивнул. Чуть резче, чем обязал случай, но уже успокаиваясь. - Тогда присмотрите за Анной. Мне нужно кое-что уточнить.
   -Что? У кого? - Начал, было, Дьяченко, но Валерий притворился, что не слышит, и поспешил выйти. В спину ему полетело какое-то недовольное глухое ругательство.
   В холле было полно детей. Они толпились, озираясь по сторонам, и переспрашивая друг у друга по нескольку раз, что же случилось, что их не пускают наверх. Кое-кто успел уже скинуть куртку и натянуть сменную обувь, однако раздевалки были закрыты и старания, таким образом, пропадали даром, что, в свою очередь, влекло за собой громкие возгласы негодования. Как только Валерий закрыл за собой дверь учительской, все головы разом, как по команде, повернулись в его сторону, выражая полнейшее недоумение, тонкие детские голоски утихли. И пальцы будто покрыла корка инея, когда он рассмотрел их личики.
   -Почему нас наверх не пускают? Домой идти? - Спросил какой-то мальчуган, почёсывая локоть.
   Бросов не смог ответить, не в состоянии оторвать глаз от их лиц, обезображенных множеством длинных, выступающих шрамиков. Вот как она выглядит, эта эпидемия... наивно, грустно смотрят они снизу вверх, точно обвиняя в своём злоключении. Все до единого. Мальчишка спросил что-то ещё, но и теперь не дождался ответа. Валерий пробурчал нечто нечленораздельное и поспешно направился к лестнице, ощущая на себе обвиняющие взгляды. Видение безмолвных детей, уста которых сосредоточились в одном ребёнке, не покидало его. Их чистые лица, словно исполосованные лезвием от бритвы, а потом зажившие и изуродованные ещё раз и ещё. Боже...
  
   Второй этаж сейчас был весь отведён под палату допросов. В каждом классе сидело по учителю и милиционеру, вёдшими беседу о случившемся. Почти никто из них ничего не знал, кроме как, что Женя Романов пришёл сегодня утром, как всегда рано, вместе с Доршевой, и нашёл брата мёртвым на полу, рядом со сломанным компьютером. И те, и другие были измучены и доведены до предела. Но все их силы ушли, и они лишь могли меланхолично и тягуче прокручивать случившееся снова и снова. Валера прикинул, куда лучше всего будет заявиться, чтобы исключить вероятность подслушивания или нежелательного вторжения. Внимательно осмотрел компьютерный класс, но не нашёл бумажника и продолжил поиски подходящих кандидатур на свой спецопрос, кривясь от мысли, как будет выглядеть, если никто не поймёт, о чём пойдёт речь. Наконец его выбор пал на номер двадцать два. Располагалась комнатка в самом углу мрачно-тихого и пустого коридора и была меньше других, вероятно, специально для индивидуальных занятий.
   Он постучался и приоткрыл дверь. И только тут сообразил, чем это может для него обернуться. В желудке что-то неприятно повернулось.
   -Что вам надо? - С раздражением спросил молодой милиционер. Напротив него, за столом, робко, по-ученически, сложив перед собой руки, сидел молодой человек. Даже слишком молодой, чтобы быть учителем. С другой стороны, видимо, именно учителем он и являлся, иначе бы его не допрашивали, подумал Валера. Бегающий взгляд и капельки пота между короткими волосками на висках выдавали крайнюю степень волнения, будто он и вправду был в чём-то виноват.
   Валерий представился, проглотив противный ком в горле. Благо, сержант не попросил предъявить удостоверение. Иначе получилась бы не очень неприятно с дальнейшим ещё более неприятным раскрытием. Но тот присутствовал вчера в участке, когда встречали Бросова, и запомнил его. Так что проблема, решилась, не успев начаться.
   -Простите, мне нужно поговорить с ним, - кивком указал на юношу Валера. - Вы пока свободны.
   -А как же...
   Валера сделал серьёзный вид и добавил чуть строже:
   -Свободны, - и, раскрыв дверь настежь, отошёл в сторону, давая тем понять, чтобы сержант поторапливался. Неуверенно, тот поднялся и вышел из класса. Интересно, заметил ли он, как горит у Бросова лицо?
   -Хорошо, - собравшись, закрыл за милицейским дверь Валерий. Затем обратился к преподавателю:
   -Давайте поговорим.
   Он прошёлся перед доской туда-сюда, не решаясь сесть. Попробуй он это сделать, нервы тут же не выдержали бы, и тогда глупостей не избежать. Нет, глупостей мы не хотим, верно? Он сложил руки на груди, стараясь придать себе такой непринуждённый вид, на какой только способно было его воображение. Хотя то, что он себе представлял, и представлял собой, далеко не сходилось. И это тоже как-то давало о себе знать, по тому, как молодой человек смотрел на Валеру с недобрым подозрением. Или эта подозрительность вовсе не из-за того? Скорее так. Должно быть он просто перепуган внезапным появлением незнакомца, вот и всё. Не стоит обращать внимания.
   -Я уже всё рассказал, что знал, тому типу, которого вы прогнали, - дрожащим голосом заявил после недолгого раздумья учитель. Держался он неплохо, но как ни старался, скрыть волнения не мог.
   -Я хочу, чтобы вы рассказали мне о походе.
   -Простите? Это тоже всё есть в протоколах.
   Валера лихорадочно соображал, как вести разговор дальше, и ничего лучше не придумал, как напустить на себя озлобленности и идти в контратаку.
   -Да ладно? Прямо всё?
   -Ну... да, - кивнул парень, расширив глаза. Но было заметно, что нервничать он стал ещё больше, чем прежде. Подействовало.
   -А как насчёт неба? Ты ничего не заметил в небе? Или в лесу, рядом с тем местом, где вы остановились?
   Он не ответил, уставившись на Валерия с раскрытым в удивлении ртом.
   -Значит, что-то вспомнил? - Сразу схватился за возможность Валера. - Я жду, давай же, - Бросов сменил тон и заговорил не так резко, в более доверительных тонах. - Никто больше об этом не узнает. Эта информация не для протокола. Так что не бойся. Рассказывай. Мне нужно это знать.
   -Ладно, - громко сглотнув, согласился тот, немного поколебавшись. Он всё ещё был напуган, и к этому добавлялись неудобство, неуверенность и замешательство, впрочем, вполне понятные. - У вас не будет сигареты?
   Валера отрицательно покачал головой, однако, сомневаясь в том, что это так. Подобные детали память не выдавала.
   -Хорошо, - он облизнул и без того влажные губы, сглотнул. - Только... я говорю то, что вы сами хотели, ладно? Вы сами попросили, и не говорите потом, что я несу околесицу.
   Он сделал пару глубоких вздохов, прикрыв глаза. И затем начал:
   -Мы пришли на место в половине восьмого. Специально вышли попозже, чтобы день в лесу не казался таким длинным и скучным. Дети маленькие, сами знаете. Вот. - Он опять быстрым движением языка облизнул губы. - Начали собирать хворост и прочее топливо для костра, ставить палатки, носить воду. В общем, раскладываться, - рассказчик шмыгнул носом. Бросов, целиком уйдя в беседу, позабыл о смятении и примостился на стул рядом с ним, крепко сцепив ладони и постукивая ими по столешнице, как будто это могло помочь лучше понять рассказ.
   -А девочка? Когда вы заметили, что она пропала? - Вкрадчиво спросил он.
   -Когда стемнело, - задумчиво почесав голову, ответил парень. И начал перечислять, растягивая слова: - Мы разложились, наготовили еды, поели, сложили грязную посуду на клеёнки поодаль и стали играть с детьми в разные игры.
   -Какие именно?
   -Ну, не в такие, где надо бегать там... или вообще даже вставать с места. Мы играли в "слова", "города". Скоро спать, так что беситься мы им не позволили. Заставили пошевелить мозгами. На свежем воздухе это делается гораздо приятнее, чем в душном классе.
   -Так как же это случилось?
   -Сам ума не приложу. Вот она была здесь, а вот её нет. Но перед этим... то, о чём вы спрашивали... Нас, учителей, было шестеро. Трое пацанов и троё девчонок. Ну, мы оставили ненадолго ребят играть у костра, а сами отошли перекурить. И полапаться немного. - Он криво усмехнулся, но тут же снова посерьёзнел. - Нет-нет не подумайте ничего, мы глаз с них не спускали.
   -Ну хорошо, дальше.
   -Дальше мы встали, так, в рядок что ли, подальше друг от друга, чтобы не мешаться и так, чтобы нас не увидели и... ну... - он покрутил руками в воздухе, не найдя слов или просто стесняясь.
   -Понятно, понятно, дальше.
   -А потом одновременно увидели это.
   -Что?
   -Ну, эту штуку. В темноте её было практически совсем не видно, но то, что она была, это точно. Единственное, немного низ можно было рассмотреть, когда на него блики от костра попали. Странная штука.
   -А откуда ты знаешь, что вы увидели это одновременно?
   -Да потому что она вдруг взлетела прямо у нас над головами. Сначала всё было нормально. Потом вдруг поднялся сильный ветер, и она пронеслась над нами, и почти сразу же мы потеряли её из виду.
   -Дети тоже это видели?
   -Мне кажется, что нет, хотя по логике, должны бы были. По крайней мере, они никак это не выказали. Думаю, что в таком случае они бы на ушах стояли. А так продолжали спокойно играть. Наверное, в этот момент, когда мы смотрели за летающей штукой, девочка и отошла в лес.
   Ну, вот оно, ещё одно доказательство. Именно такое, каким Валерий надеялся его получить, или, скорее, чувствовал, что получит.
   -Что-нибудь ещё?
   -Ну, потом вроде ничего такого, что бы я утаил в протоколе. Знаете, мы ведь сговорились не рассказывать об этой штуке. Потом... кто-то заметил, что той девчушки нет, побежали её искать, начался переполох... - он пожал плечами, качая головой и глядя в одну точку, словно в ней сосредоточились все его воспоминания. - Что с ней случилось, с этой девчушкой, страшно подумать, стало ясно только в городе, и само собой у нас мыслей не было искать кого-то, кто мог над ней издеваться. Мы сразу же снялись и ушли оттуда, даже вещи многие не стали брать. Постойте... когда мы уходили... в небе...
   -Две тусклые красные полоски, - закончил за него Бросов, вставая со стула и подходя к двери.
   -Да... висели прямо над нами, высоко-высоко, и мерцали из-за большого расстояния. Как вы узнали?
   -Вот так. Молчи пока об этом, понял?
   -Да. Только если...
   -Ты мне этого не говорил. - Закончил Валера. - Хорошо. Договорились.
   Юноша со вздохом облегчения привалился к спинке стула. Пот во время его монолога покрыл всё его лицо и спину. Рубашка под мышками тоже заметно потемнела. Запаха, правда, не ощущалось, но зрелище было жалкое. Валера вышел.
   Итак. Подтверждение уже выдвинутого предположения. Как мог он пытался нащупать пытливыми вопросами любую неправду. Однако всё складывается верно, как по уравнению. И это отнюдь не добавляет данному факту привлекательности. Нужно что-то... что-то такое, что могло бы навести его на конкретное месторасположения этих гадливых существ. Любые сведения о них. Валера вернулся в комнату, застав парня врасплох. Тот дрогнул всем телом и воззрился на него, как олень на охотника.
   -Ещё один вопрос. Кто-нибудь что-нибудь ещё знает про это? Хоть что-нибудь. Любая информация.
   Учитель задумался, сразу же снова расслабившись.
   -Кажется да. Из нас, преподов, конечно, никто больше ничего нового не скажет, но у нас был тут один... в общем, он проповедовал, что мы скоро все сгинем... какая-то ахинея про пришельцев, про божественное вмешательство. Андерсен он, в общем, сплёл целую сказку про то, как нам всем край настанет. Ничего особенного.
   -А где он сейчас?
   -В отделении, в камере сидит.
   -Спасибо.
   Ах, да. Тот тронутый старик, которого выгнали из церкви. Как он забыл про него? Пусть у него, у этого священника, и сдвиг, но он может знать что-то существенное. Значит, в участок. Он сбежал по лестнице вниз. Учеников в холле уже почти не осталось: всех разогнали по домам освободившиеся от допросов преподаватели. Валерий зашёл в учительскую. Дьяченко куда-то ушёл. Анна уже очнулась и чувствовала себя получше. Как только он закрыл дверь, она встала и, обняла его - нежно, как будто ища защиты и вместе властно, жёстко. Пальцы её были холодны. Прошептала на самое ухо:
   -Я хочу быть вместе с вами, когда он попадётся. Позвольте мне быть с вами и наблюдать за тем, как он будет биться в изоляторе.
   -Это опасно, - возразил Валера, застыв с до боли прижатыми к бокам локтями и разведёнными в стороны руками. Во рту пересохло, а перед глазами так явственно встал
   образ женщины из его прошлого, что он осторожно, мягко отстранился от Анны, опасаясь обидеть или задеть её этим, но и не осмеливаясь испытывать на себе дольше тепло её тела. - И вообще, я хотел... попросить вас уехать из города... куда-нибудь подальше.
   Глаза Доршевой увлажнились, веки покраснели. Она улыбнулась дрожащими губами, медленно качая головой. Подбородок тоже дрогнул пару раз, но плач не исторгнулся из её зева. Она проглотила его и прошептала:
   -Куда?
   На последней букве связки всё же подвели, и звук получился скрипуче-высокий. Она крепко зажмурилась. Бросов приблизился к ней и аккуратно притянул к себе, перестав дышать от волнения и полной растерянности.
   -Куда? - Повторила Аня, всё так же шёпотом. Наверное, это был даже не шёпот, а вздох, протяжный и тихий, преисполненный отчаяния и невыносимого внутреннего страдания, только отдалённо похожий на слово.
   Лицо её уткнулось ему в плечо. Она всхлипнула пару раз и опять шмыгнула носом, успокаиваясь потихоньку.
   -Я хочу быть с вами, когда вы его найдёте, - сказала она, не отнимая лица от его куртки, так что голос звучал глухо. Но твёрдости его это не умаляло. Валерия обдало волной несгибаемого, упрямого тепла, стойкости и мужества этой женщины, растворив в себе всякую способность говорить.
   Что было спорить о лучшем, что было уговаривать себя? Она права, и ей некуда идти, насколько можно было понять из её стона. Всё что у неё есть - пустые улицы и одинокая квартира, где её никто не ждёт. В этом он увидел некое родство между ними. И не мог он быть ни счастлив, ни устрашён этим. Как много вынесло его сердце со времени побега! Но не могло оно вынести того, что означало бы расставание. Всего одно мгновение в прощании - и одна только мысль об этом убивала его раз за разом, и вновь возвращала к несчастному, ненужному существованию, лишь за тем, чтобы снова убивать, раздирая всё нутро раскалёнными, или наоборот такими холодными, что нестерпимо обжигают плоть и душу своими незримыми крючьями.
   Он не стал противиться долее. Всё равно, это бесполезно. И просто молча кивнул, даже и не тщась произнести что-либо. Глупо выглядит, наверное...
   Анна не могла увидеть короткого робкого движения, но почувствовала его и сильнее прижалась к Валере. И, толи ему показалось, толи он действительно услышал долгий, горький вздох, полный ровно облегчения и ожидания, но он ощутил в себе нечто новое. Нечто так непохожее на всё, что испытывал до селе, какое-то пребывавшее до сих пор в коме, или же просто новое чувство. Ответственность?
  
  
   Глава 8.
  
   Включать сирену не было нужды. Однако её пронзительные звуки сейчас бы могли оказать неоценимую помощь его рассудку. И, тем не менее, он не стал зазря полошить горожан. Дьяченко давил на газ, плотно сжимая зубы. Между ними словно кто-то песка насыпал, во рту стоял отвратительный привкус, и он то и дело щерился, словно хотел выветрить его. Анна проснулась почти сразу, как Валерий покинул учительскую. И Максим, не в силах больше сидеть без дела в четырёх стенах, вышел проверить, как движется дело на верху. Опрос свидетелей шёл ничуть не отклоняясь от ожидаемого: вяло и безрезультатно. Затем он зашёл в компьютерный класс. Блок и радио кто-то отключил. Женя, скорее всего. Самого же Жени нигде не было. Зная, в каком состоянии тот находится, Дьяченко заволновался. Тот мог натворить каких-нибудь глупостей, и оставлять его наедине, без присмотра, с мёртвым братом было глупостью не меньшей. И вот его нет.
   Максим слетел вниз, хватаясь за разболевшееся вдруг старое сердце. Дети начинали расходиться, недовольно ворча и вяло переговариваясь. Признаться по чести, Дьяченко их боялся. Боялся смотреть на их лица, на их сонные движения. В нём одновременно просыпались жалость, ужас и непреодолимое ощущение безнадёжности. И всё же он пересилил себя, заставив спросить у одного из ребят, не видели ли они Евгения.
   Нет - было ему ответом.
   Куда же он подевался, и как? Максим заглянул в учительскую и другие кабинеты. То же самое. Пусто. Неужели охрана при входе и толпа учеников не заметили, как тот выходил? Была, конечно, слабая надежда, что он всё ещё в школе, забрёл куда-нибудь в апатии и сидит там, обхватив руками колени. Дьяченко вытащил с допроса пару подчинённых и заставил прочесать все этажи. Ничего. Нигде его не было. Значит ушёл. Один сержант высказал общую мысль: мол, никуда он не денется, сидит где-нибудь... Дьяченко выругался и побежал в директорскую, к телефону. Кровь стучала в висках от непонятного, в целом необоснованного волнения. Денется, ещё как денется. Он же, чёрт побери, брат убитого! Соответственно, по логике вещей, становится следующей целью.
   В трубке увязла тишина. Телефон не работал. Он попробовал позвонить из других комнат. Ни один аппарат не подавал признаков жизни.
   Оставалось самому ехать в участок, позабыв про своё "начальственное" положение. Воспользовавшись им, он мог бы без лишних изъяснений послать какого-нибудь сержанта, но в припадке тревоги не подумал об этом.
   Он вихрем ворвался внутрь. Суставы скрипели и скрежетали, обдавая болью ноющие члены. Он не обращал внимания. Сейчас не до старческих охов. На его зов из глубины здания никто не пришёл. Как же так? Здесь же должны были остаться люди, не меньше десятка не занятых прямой следственной работой сотрудников. Никого не было. Пусто и тихо. А сразу за приёмной, в коридоре, простиралась темнота. Голова закружилась, давление заставило его тяжело осесть на ближайший стул. Нет, стоп, надо разобраться. Часть людей поехала с ним в школу, осматривать место происшествия. Часть осталась здесь, прорабатывать множество изобретённых за последние две недели версий и тому подобную бесполезную чепуху, на которую они, по чести сказать, с самого начала больших надежд и не возлагали, но отработать должны были. Так где же сотрудники? Выглядело так, словно они просто взяли и ушли, пока старшего не было поблизости.
   То есть - сбежали? Почему?
   -Суки! - В сердцах стукнул кулаком по столику Максим. Ручка в подставке на липкой ленте от удара накренилась и рухнула вниз. Его всего знобило и трясло. Кисть засаднило.
   Ну и как это называется? Что за трусы?
   -Где вы, мать вашу так! - В приступе мгновенного бешенства возопил в пустоту Максим. Его голос отразился от глухих стен и дребезжащим эхом разнёсся по гулким коридорам.
   Внезапно к этому звуку примешался какой-то другой. Похоже на мужской голос. Откуда-то издали, и как будто со стороны подвальных помещений. Кто-то звал его к себе. Игорь, да-да, точно он. Который был первым подозреваемым. Был. И его вот так просто бросили, даже не позаботившись о том, что к нему, в незапертое здание милицейского участка может заявиться тот изувер? Надо спуститься к нему. Но как?
   Ещё одна маленькая деталь, сыгравшая свою роль, в нынешнем самочувствии Дьяченко. Стыдно признать, но он с детства боялся темноты. Теперь же, сидя в одиночестве посреди брошенного участка - подумать только, сегодня утром это место ещё было в полном смысле слова его собственностью, - перед тёмными, лишёнными окон и по какой-то причине электрического света коридорами, его охватывала паника. Понятно, что эти оборотни в погонах бросили свой пост и позорно бежали, но зачем им понадобилось гасить повсюду свет? Как будто знали, что скоро придёт он, и специально сотворили эту гадость. Паразиты. Мелькнула и тут же угасла мысль о трибунале. Какой тут трибунал? Когда и виновников-то нет...
   Надо спуститься. Надо заставить себя спуститься вниз и поговорить с Игорем, может он что-то скажет по этому поводу? Может быть, не всё так плохо? Может быть, они вычислили маньяка и... бред. Причём здесь, в так случае, свет? Бессмысленно! Однако надежда умирает, как известно, последней.
   Он заставил себя встать. Было невыносимо смотреть в чёрный проход, где тусклые краски и лакированные деревянные панели терялись из виду уже в двух метрах от порога. Страх темноты универсален: он порождает все другие страхи. Дьяченко понял это ещё ребёнком, лёжа в тёмной зале-спальной Саратовского детского приюта. Когда с одного конца чёрного океана, который, наступив, словно открывает другое измерение, выплывает на твой скулёж белый халат няньки, идущей чтобы ударить тебя разок потому что "ты плохой мальчишка", а на другом конце прячется твой ночной кошмар воплоти, с радостью примешь любые побои, лишь бы не оставаться одному. Один ты, потому что все другие дети невыразимо далеко от тебя, на своих островках скрипучих кроватей, так же вжимаются в сырой матрац, и боятся пошевелиться...
   Что будет он делать, когда отключится электричество, Максим понятия не имел. Электростанция в северной черте Дарьинбурга хоть и не таких уж больших размеров, но всё же велика, чтобы с ней могло продолжительно время управляться столь невеликое число народу. Если работники её ещё не покинули. Дьяченко и думать не хотел о том, что же станет с ним, когда под кирпичной, в пять этажей трубой станции иссякнет тепло.
   Бесконечная пытка, его фобия, точно стеной встала на пути, и не пускала вперёд. Ноги, дрогнув, подкосились. Ты же чёртов босс, ты служивый, перенёсший такое, что никому другому и в страшном сне не приснится - уговаривал он себя. Но воля потихоньку вытекала из него. Пол под ним закачался, в глазах зарябило. Он опёрся о стену, чтобы не упасть. Дышал он с присвистом, будто бежал сюда на своих двух, а не ехал на машине. По лбу катились крупные капли пота.
   Успокаивайся.
   Он выдохнул, и глубоко вдохнул носом, расправив грудь. Нутро приятно захолодило, наполняя запахом пустующего старого здания. Спину тоже обдало прохладой. Он постарался представить, что стоит у раскрытого окна и с наслаждением дышит свежим воздухом. Да, вот так. Помогает. Что это там шевельнулось впереди? Как будто что-то мокрое на одно короткое мгновение попало под луч света и блики...
   Ему показалось, или волос на затылке и вправду коснулся ледяной сквозняк?
   Он заорал, когда кто-то обрушился ему на плечо.
  
   Валерий отшатнулся от Максима, отдёрнув ладонь от его плеча, как от раскалённой плиты, сам испугавшись до смерти его пронзительного крика. В мозг, где-то в области лба что-то врезалось, словно раскалённый нож. Голову охватила жуткая боль. Он сделал нетвёрдый шаг назад и повалился на колени, обхватив голову руками. Перед ним пронеслись обрывки, как кадры, что видел он за прошедшие дни. Анна, мим на балконе, Дарьинбург из далека, с шоссе. Поезд. И ещё дальше, глубже в сокровенные архивы его памяти. Но он не успел ничего понять из этого потока, не смог ничего уловить. Реальность снова вернулась к нему.
   Дьяченко привалился спиной к стене, сгребя в горсть рубашку в области сердца и глядя широко раскрытыми глазами на Бросова. Валера в свою очередь, непонимающе взирал на него. А за его спиной стояла Анна, переводя дух после этой сцены.
   -Вашу так, - пробормотал, наконец, Максим, первым нарушив молчание. - Ух... у вас кровь идёт.
   Валера теперь сам ощутил жгучую влагу на верхней губе, затекающую тонкой струйкой в рот. Кто сказал, что кровь на вкус как железо? Нет, этот вкус ни с чем нельзя сравнить. Самый гадкий из всех существующих на земле. Бросов сплюнул кровь прямо на пол.
   -Извините, - буркнул он, поднимаясь.
   -Да ничего, - махнул рукой Дьяченко. Потом, хлопнув себя по бедру, всё ещё задыхаясь, обвёл пространство вокруг неопределённым жестом: - Здесь никого нет.
   -В смысле? - Спросила Доршева.
   -В смысле. Никого нет. Я приехал только что, буквально перед тем, как вы меня перепугали до смерти. Приехал, а тут никого. Хотя, когда группа выезжала в школу, здесь оставалось прилично людей.
   -Сбежали?
   -Чёрт их знает. А что вы-то тут делаете?
   -Я хочу поговорить с вашим батюшкой.
   -Ну-ну. "Батюшкой". Я тоже вот собирался к нему... да, собирался.
   -А что вы? Узнали что-нибудь, что сюда примчались?
   -Женька куда-то пропал. В школе его нет. А как он выходил оттуда никто не видел. Телефоны не работают. Вот, пришлось ехать сюда самому, думал, заряжу кого-нибудь заняться этим... теперь-то уж хрен я кого заряжу.
   -Вы бы и так не зарядили, - сказал Валера, утирая нос платком. Кровотечение понемногу останавливалось.
   -Что вы имеете в виду?
   -Когда я ехал в школу, я видел, как он спрыгнул в реку.
   -О, боже, - Анна пошатнулась, подбородок её дрогнул. Но она совладала с собой, крепко зажмурившись и стиснув зубы. Подошла к стойке и облокотилась на неё, приложив прохладную ладошку ко лбу. Светлые волосы заструились вниз с плеч, укрыв лицо. Ну и хорошо. Она не хотела, чтобы они видели её страдания. Её, ха! Можно подумать это всё с ней одной происходит! Однако... что ещё она могла испытывать, когда вот так, проснувшись однажды утром, обнаружишь, что какой-то безумец убил двух самых близких тебе людей, а весь мир вокруг сошёл с ума?
   -Что ж вы не... а! - простонал Дьяченко, побледнел, доковылял до стула и присел под его тихий скрип.
   -Знаю, о чём вы думаете. - Предупредил последующую очередь обвинений Валера. - Надо было раньше сказать, но растерялся, и... И остановить я его не смог. Он был невменяем. Я пытался остановить, но он не слушал. Смотрел на кого-то по ту сторону реки, а потом спрыгнул. Когда я подбежал, его уже было не достать.
   -А на кого он смотрел?
   Сказать?
   -Понятия не имею. Туман не дал разглядеть как следует.
   -Ладно, - Максим хрипло откашлялся в кулак. - Ань, ты как?
   -Плохой вопрос, Максим, - так же хрипло прошептала в ответ Аня, всё ещё прячась за занавесью немытых волос, наблюдая украдкой за своими унылыми собеседниками.
   -Что ж за дерьмо? - С чувством хлопнул себя по колену начальник. Опёрся локтём о столешницу, зажав грубыми пальцами маленькие жилки на переносице. Потом раскрыл рот, ища как можно выразиться по поводу сложившейся ситуации. Он подумал, что если сейчас не скажет что-нибудь, то разорвётся надвое. Встрепенулся, всплеснув разведёнными руками, и, помолчав ещё немного, вроде как репетируя про себя, бросил: - Наваждение какое-то! Не знаю, как назвать...
   Валерий, не слушая, произнёс, с тщанием подбирая слова:
   -Вы подождёте меня здесь? Мне нужно задать несколько вопросов святому отцу, поговорить с ним наедине.
   -Какой он вам "святой отец"? А, идите куда хотите, - отмахнулся начальник, про себя с облегчением, от всей души благодаря агента. Действительно пусть идёт, куда хочет. И хорошо, что сам вызвался. Анна вопрошающе воззрилась на Бросова. Тот поспешил заверить её:
   -Не волнуйтесь, я скоро. Просто информация, которую я надеюсь получить не совсем... как бы это сказать...
   -Хорошо, - кинула Анна. Копна желтоватых плетей на её голове колыхнулась в такт движению.
   Она просто кивнула, горько и вместе с нежным доверием глядя ему в глаза. Валера смутился, потупив взор. И поторопился скрыться в коридоре. Но сообразил, что не знает дороги, и ему пришлось вернуться. Дьяченко объяснил, как спуститься в подвальные помещения, к камерам, и проинструктировал напоследок насчёт щитка с выключателями и пробками. Надо привести освещение в норму.
   -Я скоро, - ещё раз произнёс Бросов и исчез в темноте.
  
   На него пахнуло сыростью - которой вчера здесь и в помине не было, - и каким-то странно едким запахом, очень напоминающим... кровь? Такое предположение повлекло за собой другое: действительно ли отсюда сбежали? Выходит, что не совсем.
   Справа, у самого уха, что-то пронеслось с гулким присвистом, так, что Валерий вскрикнул от неожиданности. Он выбросил свободную руку перед собой, пытаясь нащупать в кромешной тьме источник непонятного звука. Другой рукой он держался за стену, так как продвигался в слепую. За последним поворотом, ещё одно разветвление, оттуда пятая дверь налево - комната с этим проклятым щитком.
   Когда он безуспешно провёл рукою от стены до стены, так ничего и не обнаружив, послышался приглушённый смешок и чьи-то тихие-тихие удаляющиеся шаги. Его бросило в пот. В полной темноте, с кем-то, кто его отлично видит и здорово ориентируется в этих катакомбах. Отличная перспектива. Бросов скривился. С другой стороны, пока же тебя никто не тронул, пытался он себя урезонить. Только потому, что промахнулся. Но ведь промахнулся? Значит, не так уж хорошо этот кто-то видит в темноте, как он подумал сначала. Однако уверенности в себе эти размышления не придали.
   Он через силу продолжил путь. Вот угол, коридор стал вроде бы чуточку поуже. Третья дверь, четвёртая. Пятая. Он пошарил по деревянной поверхности, пока не наткнулся на округлую ручку. Слава всем богам и дьяволам, она не заперта! Дважды повторять подобный марш-бросок, вернувшись за ломом, или чем там ещё, ему не улыбалось. Внутри, казалось, было ещё темнее, чем в коридоре. Тьма чуть ли не налипала на тело, просачиваясь, как дымка сегодня утром, через одежду. Ему почудилось, кто-то дышит сзади, на уровне его головы. Он затаил дыхание. Всё тихо. Не сходи с ума. Но ему стали мерещиться разные ужасы, обступавшие его со всех сторон. Опять этот фобический звук, от которого озноб по коже. Воображение нарисовало ему ухмыляющееся красное лицо, сплошь, будто вылепленное из длинных катков красной глины какого-то неизвестного сорта. И шесть полос-венков. У лба, у щёк и у подбородка. Плечи Валерия содрогнулись от страха и отвращения. Какой-то тоненький голосок, сидящий глубоко в мозгу, противно завыл на распев: посмотрите на него! Посмотрите, кто сейчас будет стряхивать со штанины! Наш большой мальчик с ножом обоссался!
   Вероятно, выступление было рассчитано на поднятие духа. Но эффект возымело абсолютно диаметральный. Бросову сделалось совсем плохо. Воздуха вдруг стало не хватать. В сознании стукнуло: я заперт! Вокруг одни стены и темнота. И кто угодно может прятаться рядом. Скорее найти эти чёртовы выключатели! - чуть ли не в истерике прошептал он, не слыша собственного голоса.
   Со щитком пришлось повозиться. По крайней мере, он думал, что железяка не хочет подаваться и нарочно заставляет его терпеть весь этот кошмар в продолжение долгих часов. Наконец крышка поддалась, и он уже искал нужные рубильники. Дьяченко говорил, что, может быть, отключены только некоторые, но они все были опущены - исключая того, что отвечал за свет в предбаннике. Кто-то не поленился тут потратить время. Один за другим, Валерий вернул их в положение "включено". Над головой, моргнув пару раз, загорелась лампа.
   Как-то тускло. Света хватало только чтобы разделить тьму на множество тягучих теней. Лоснящееся наэлектризованное голубоватое свечение приносило мало какой помощи, отчего создавалось такое чувство, словно темнота разбрызгана, как осязаемая жидкость. Он поднял глаза вверх. Несколько световых трубок светились лишь отчасти, слабо, а некоторые вообще зияли чернотой. По таким, заметил Бросов, пролегали тонкими мелкими сетями трещинки. Кто-то пытался их разбить?
   Тут он вдруг понял, что, не смотря на отступившую отчасти темноту, повергшую его в панику, у него всё ещё сохраняется впечатление, будто в небольшой и убогой голой комнате кто-то есть. Он дышит, и по звуку можно догадаться, что пыхтение издаётся разверстым в ухмылке ртом.
   Волос на шеи сзади легонько коснулось горячее дуновение. Но от него Валере стало лишь ещё холоднее. Голова сама собой вжалась в плечи, в низу живота сконцентрировалась тяжесть, давящая свинцовым ядром. Он медленно обернулся через плечо. Очень, очень медленно, точно сомневался, стоит ли. Застывший взгляд был прикован к какой-то одной точке, следующей по невидимой окружности - вокруг одной оси с его спиной.
   Он еле успел пригнуться. Над головой тот час же врезалось в дверцу щитка вогнутое донце огнетушителя, который незамеченным во мраке стоял при входе. Валера сумел разглядеть пока только шелковистый синий спортивный костюм, нависший над ним. Бросов метнулся из-под него и быстро выпрямился. Грудные позвонки раздражающе хрустнули от резкого движения. И тут же ему пришлось снова уворачиваться. Только вот на этот раз он уже уходил от топорика, целившего в него заострённым ребром стального треугольника. Крепкий кулак, мёртвой хваткой державший деревянную рукоять, выкрашенную в тёмно-красный, цветом почти не отличался от неё.
   Ему, наконец, удалось разглядеть их. Двое - он не ошибся, и глаза его не обманули, - их действительно было двое. Двое мимов, в своём истинном обличии - без кожи. Он постоянно то читал, то вспоминал "они", но до сих пор как-то ему не приходило в голову, что их может быть много. А раз пришли двое, могут придти и в ещё большем количестве. Один в спортивном костюме, другой одет в милицейскую форму. И выход перекрыт.
   Первый уже совладал с инерцией и опять замахнулся увесистым баллоном. В такие моменты все мысли куда-то уходят и предоставляют власть животным рефлексам и заложенным с рождения инстинктам. Единственным инстинктом Бросова был мистер Хайд. Но он и носом не повёл, когда опасность стала так явно. В остальном, закоулки его сознания были пусты. Вся информация в них либо заперта, либо безвозвратно стёрта. И полагаться он мог в этом случае, только на себя, на то, чем он себя знал последние несколько суток.
   Позже он признается себе, что не наложил в штаны только потому, что давно хорошо не питался. Сейчас же укорять себя в трусости у него и помыслов не появилось. Он уклонился в сторону, поднырнув под огнетушитель, и, судорожно соображая, что же делать, вцепился на удачу в руку мима. Казалось, он схватился за конечность каменного изваяния, а не живого существа. И потянул к себе, одновременно нагибая её вниз, а сам уходя дальше в сторону. Масса орудия, сила инерции, не без помощи Валеры, сделали своё дело. Баллон пошёл не прямо, а по косой, скользнул по стене и продолжил путь в падении. Мим, поняв, какую шутку с ним сыграли, сразу прекратил улыбаться.
   -Дерьмо... - сорвалось с круга тонких полосок-мышц, заменяющих губы.
   Это выглядело бы комично, если бы не вселяло такого ужаса: за мгновение до удара выражение лица разительно быстро меняется с довольного, враждебного, на крайне удивлённое. Причём видно, как происходит сокращение каждого мышечного волокна. А затем последовало столкновение. На стене вместе с выбоиной остался багровый мазок, когда тело съехало вниз. Он не отключился, хотя удар был не в пример мощный, только схватился за ушибленное место, где в переизбытке возбуждающего механического воздействия нервы становились длинными, пронзающими всё тело гвоздями, и, перекосившись, стонал. Ничего себе у него кости, подумал мимоходом Валерий. Не хотел бы он вступить с таким в рукопашную...
   Бросов опомнился и посмотрел на второго. Тот, похоже, смешался. Однако формы не потерял и вполне мог в любую секунду ринуться в нападение. Валера использовал шанс и шмыгнул из комнатушки в коридор. Клоки тьмы цвели в каждом углу. Посреди пола, на стенах. Больше всего на потолке. Большинство колб перебито так, что освещение не помогало видеть, а наоборот, только больше запутывало. Чёрт, откуда же он пришёл? Здесь столько дверей, разных поворотов... в бешеном ритме пульса и чудовищном приливе адреналина он забыл дорогу, указанную Дьяченко.
   Да не стой ты! Замешкаешься и узнаешь, что обычно чувствуют дрова, приготовленные для топки. Вот, сзади какое-то шевеление. Беги! Ноги понесли его куда-то вглубь в здания. Задним числом он начинал сознавать, что пошёл в неправильном направлении. Но времени и возможности вернуться уже не было.
   Кожа над верхней губой увлажнилась. Он обтёр её рукавом и обнаружил, что сосуды опять лопнули, и из носа течёт багряная струйка. Ну и чёрт с ним. Надо отсюда выбраться в предбанник. Да, это, может быть с одной стороны трусливо и отчасти подло, но у Максима, как у боевого сотрудника милиции должно быть огнестрельное оружие... вот идиот! У него же самого есть пистолет. Почему он не взял его с собой? Ведь знал же, как обстоят дела. Надо будет непременно достать его из кейса и держать всё время при себе... если его прежде не вынесут отсюда вперёд ногами.
   Он свернул за очередной угол, и на него с конца коридора уставилось замазанное разводами грязно-белой краски око окна. С той стороны виднелись тени от решётки. И больше никаких поворотов. Валера встал, как вкопанный. И куда теперь? Запереться где-нибудь, как маленький мальчик и ждать, пока монстр не протаранит дверь своим топором? А вот, кстати, и он. Его топот разносился так, словно вместо ботинок у него были кирпичи, обёрнутые в кожу.
   Делай же что-нибудь, не стой, только не стой...
   И что же ему оставалось, как не открыть первую же попавшуюся дверь и зайти? Он повернул засаленную ручку и толкнул её, бегло отметив, что за дверью находится мужской туалет. Мышцы напряглись, и он ворвался внутрь одним прыжком. Что-то сильно врезалось ему в подбородок, и он стал стремительно падать. В полёте Валера увидел перекошенное страхом морщинистое лицо старика, выбегающего вон из туалета.
   -Стой, дурак! - Выдохнул Бросов. По сути, на то, что беглец обратит на его слова какое-то внимание, он не рассчитывал. Но тот обратил. Остановился и, обернувшись, со смесью любопытства и изрядного удивления воззрился на развалившегося по кафельному полу Бросова. - Там...
   Он не успел договорить. Застывший в дверном проёме старик тоже что-то почувствовал, и удивление сменилось подозрением. "Справа" - хотел продолжить Валера, но поздно. Слишком быстро из-за стены вынырнул мим в милицейской форме, неряшливо расстёгнутой и растрёпанной, точно он одевался в сильной спешке. Раскрытая ладонь, чуть развернувшись ребром к старику, ударила его по затылку. Сухопарое тело, будто манекен с разболтанными шарнирами вместо суставов, пролетело почти через всю площадку туалета, пока не рухнуло под таким же замазанными и зарешечённым окном, как в коридоре. Какой же мощью должно обладать это существо?
   Теперь Бросова и мима, в обычном худоватом теле которого скрывалась такая чудовищная сила, ничто не разделяло. Полтора метра, может быть. И всё. Валера лежит на полу, беззащитный, все его члены ноют и саднят. Как не вовремя сказывается падение с поезда. Топор угрожающе покачивался у его бедра. Затем взлетел вверх, и он перехватил рукоять второй рукой, с кривой улыбкой целясь Валере в пах.
   -Стоять! - Острие вспыхнуло на долю секунды, расцветя бутоном оранжевых искр и струек дыма, резко дёрнулось в сторону. Это застало убийцу врасплох. Он выронил топор. Слишком рано ещё, но какое облегчение дышать, когда над твоей промежностью больше не нависает подобная игрушка. - Стой, где стоишь! - Крикнул Дьяченко. По голосу было заметно, что он не в лучшей форме. Однако это не имело значения, когда в его руках был пистолет.
   Валера поднялся, опасливо приближаясь к миму. До него постепенно доходило, что теперь, возможно, придётся объяснять, в какую и насколько фантастическую историю они влипли. Возможно, его поймут, поверят. Возможно, посадят рядом со священником, в соседнюю камеру. Кто ж принёс этих ублюдков в участок, что им здесь надо было?
   Дьяченко отстранил Анну, шепнув:
   -Не подходи, я сам, - слова настоящего мужчины. Как хорошо, что не видно того, что творится у него внутри. О! Внутри у него всё было залито мочой и детскими слезами. Вот он монстр из его кошмаров и прошлого. Живой, настоящий. Он потихоньку приближался, издалека соображая, что надо бы надеть на него наручники, пока не натворил каких-нибудь бед. Только вот как? Попросить Бросова, чтобы тот подержал его... какая глупость! Но что-то же надо...
   Чудовище дёрнулось, так быстро, что Дьяченко едва заметил движущийся снизу вверх багровый кулак. Максим потерял равновесие, заваливаясь назад. Он пятился, чтобы не упасть, пока не упёрся спиной в стену. Старые ноги не выдержали напряжения и подогнулись. Прицел сбился, и наводить дуло на цель уже не имело смысла. Второй раз он бы не смог. Как дрожат руки... Человек бежит к концу коридора, в тупик. Что это он задумал?
   Чудовище в несколько прыжков подбежало к окну и, сложившись клубком в последнем, самом длинном рывке, высадило стекло вместе с проржавевшими железными прутьями. И сразу же скрылось из вида. В полутёмный коридор тут же пробились белёсые лучики света. Дьяченко, уставившись на то место, где только что было окно, кое-как поднялся, не обращая внимания на дикую боль в коленях и пояснице. Подошёл поближе к дыре и выглянул наружу. Бред какой-то...
   Сзади подошёл Валера. Максим, напряжённый до предела, услыхав скрип ботинок за спиной, быстро развернулся, наведя ствол тому на живот. Что удержало его от выстрела, он и сам понять не мог. Разве что шок от только что увиденного. Или это пресловутая боязнь так въелась в его кости?
   -Вы видели? - Шёпотом спросил он, вкрадчиво, растягивая слова.
   Валера слабо кивнул.
   -Вы в порядке? - Поинтересовался он в свою очередь.
   -Что? - С потерянным видом переспросил начальник, позабыв про "Макаров". - Ах, да-да, в порядке. В порядке...
   -Аня, вы как, целы, с вами как? - Повернулся Валерий к Доршевой. Та стояла, прижавшись плечом к стене. По выражению её лица он понял, что не совсем. Ничего, ничего. На что он надеялся, в конце концов? Она ещё слаба после обморока, а тут... хорошо ещё, что опять сознания не потеряла.
   Дьяченко осторожно коснулся пальцами плеча Бросова и легонько потормошил.
   -Кто это был?
   -Похоже, - отозвался тот, - наш с вами маньяк. Точнее, один из них.
   -Что значит "один из них"? - Связки вытянулись в гитарные струны и звонко резонировали гласные, отчего выговор Дьяченко звучал как-то по девчачьи.
   -Это значит, что мы с вами ошибались, и действующих лиц у нас побольше, чем одно. - Тщательно проговорил Валера.
   -А вам-то откуда знать? - Скорее прошение, чем вопрос.
   -Второй там, в комнате с рубильниками.
   -Нет там никого, - с эмфазой процедил Дьяченко.
   Валера сбился с мысли и не нашёлся ничего ответить. Он провёл рукавом под носом, пожимая одновременно плечами, как нашкодивший первоклассник. Покачал головой, раздумывая, куда же мог деться тот, второй. Но ведь не пригрезилось же ему это? Тогда бы, наверное, Дьяченко не стал спрашивать "Кто это был?", верно? Один точно не был плодом его больного воображения. Второй, значит, был реален не меньше.
   -Ох, - внезапно спохватился Бросов. - Там, в туалете какой-то мужчина.
   Казавшийся всего мгновение назад таким ветхим, разбитым, изнурённым всем на свете Максим резво отпихнул агента в сторону и заглянул в распахнутую настежь дверь.
   -А он-то как тут оказался? - Послышались нотки гнева. Пусть. Ему это нужно, иначе он не выдержит давления. Подумать только, как ему хватало терпения вести это дело целых две недели. - Вы спускались вниз?
   -Нет. А кто это?
   -А это, позвольте вам представить, Малохов Игорь, наш местный Моисей. Что с
   ним стряслось?
   -Ми... - он запнулся, лихорадочно подыскивая слово, заменяющее "мим". Он не знал, какая может быть реакция на правду, поэтому, лучше будет им думать, что враг - простой человек. - Милиционер его... ударил сзади.
   Попутно он поймал себя на том, что само по себе это название как-то незаметно вплелось в его лексикон, и он произносит его, не отдавая себе в том отчёта. Так можно и наболтать чего-нибудь лишнего.
   -Никакой он не милиционер, - проворчал Максим. И, забывшись, зло бросил: - Видел его рожу? В чём это он был? Сука. Сектант какой-то. Вымажется в чье-нибудь... боже, мерзость какая!
   Валеру немного обеспокоила резкая смена в настроении начальника. Как бы у него с извилинами не случилось чего-нибудь. Укол, нанесённый ему упоминанием его собственного определения - псих! псих! псих! - он постарался не замечать. Начальник приблизился к пострадавшему и опустился на одно колено, запротестовавшее громким хрустом. Внимательно присмотрелся, пощупал пульс. Игорь застонал и заворочался, перекатываясь на кафельных плитках, выложенных в неравномерии цвета. Впрочем, все они были тёмных тонов, и диссонанс, тем более, в полумраке, почти не ощущался.
   -Ну и ну, - обронил он, проведя указательным пальцем по тому месту, где, он увидел, волосы на затылке были измазаны какой-то липкой жидкостью.
   -Что?
   -Да у него затылок весь в крови. - Он наклонился поближе к ране. - Кожа рассечена. Разве от удара такое может быть?
   -Вот уж не знаю. Раз есть, значит, наверное, может. - Про себя же он очень и очень в этом сомневался, прокручивая в памяти момент удара. Раскрытая ладонь, чуть развёрнутая ребром к затылку. Действительно, разве может простой подзатыльник, тем более, раскрытой ладонью, нанести подобное увечье? Какой же он мощи должен был быть?
   -Надо врача, что ли, вызвать. Рана приличная, но, похоже, не серьёзная. Может быть сотрясение. Я...
   -Думаю, сейчас с ним говорить бесполезно. Так что придётся отложить то, что я хотел спросить, на потом. - Заявил Валера, переминаясь с ноги на ногу. Язык по сложившейся дурной привычке стал заплетаться, как лапы впервые идущего волчонка. - Я всё равно хотел потом съездить в больницу, узнать кое-что о вашей эпидемии. Заодно пришлю сюда доктора. - Он помолчал, подбирая, что сказать дальше. Приподнял руку в направлении Доршевой и неопределённо мотнул головой, сухо сглотнув. - Не оставляйте Анну одну, пока меня не будет, хорошо?
   Не слишком уж обнадёживала компания со сдающим стариком, который уже оставил Доршеву одну в школе, но... всё упиралось в извечную проблему выбора. Так что...
   -Я поеду с вами.
   Он вздрогнул, когда Доршева заговорила прямо у него над ухом. Валера взглянул ей в лицо. Бледна как смерть, но в глазах горит неугасаемая, твёрдая решимость. Она не останется здесь, даже если её приковать цепями к батарее, понял Бросов. Но так она может... да нет же. Он будет рядом, в конце концов... И потом, будет ложью, если он скажет, что ему не приятно её общество в этом приключении. Пусть это и чистой воды эгоизм. Но правда. Она обтёрла ему своим носовым платком лицо, очищая от красных разводов под носом.
   -Вы тут справитесь? - Обратился он, наконец, к Максиму.
   Дьяченко хотелось изо всех сил закричать: "Нет! Не справлюсь! Только не уходите! Не оставляйте меня одного в этой дыре!" Он сдержался, поджав губы. И содрогнулся, осознав, как только что бессловесный язык его мысли нарёк его убежище. Дыра. Вот как это теперь будет называться. Отныне и навеки...
   Бросову показалось, что этот жест означает согласие. Но Максим прикусил губу, чтобы не расплакаться. Как бы, любопытно знать, это выглядело? Потерпи старик, скоро ты останешься один - один - и тогда можешь хоть потоп устраивать. Всем будет наплевать.
   -Да. Идите. - На удивление ровным, сдержанным голосом ответил Дьяченко. - Я так понимаю, ситуация усугубляется. Так что надо действовать оперативно. Я буду вам признателен, если по дороге вы заедите в школу и пришлите в участок всех, кого найдёте уполномоченных.
   -Хорошо. Удачи вам. Пойдёмте? - Обратился он к Анне. Она не ответила. Как была, съёжившаяся, как будто от сильного мороза, сложила руки на груди, вышла из туалета и молча направилась к предбаннику.
  
  
   Глава 9.
  
   Как и просил Максим, они заехали в школу, коротко объяснив, в чём дело первому же уполномоченному. Валерий уже стал потихоньку привыкать к местности и дорогу нашёл сам. Анна всё молчала, уставившись с отсутствующим видом в какую-то несуществующую точку на лобовом стекле. Валера посматривал Аню, пока они продолжали путь к больнице. В нём играли те чувства, которые, должно быть, испытывает ребёнок, увидев перед собой нечто очень красивое, великолепное, нежное, издалека сознавая, что сейчас не время для таких переживаний.
   -Так значит, их двое? - Наконец спросила она безразлично, когда Валерий уже отчаялся услышать её голос.
   -Боюсь, что может быть и больше, - весьма, впрочем, неохотно ответил он.
   -Больше? Как?
   -Не знаю. Пока.
   -А зачем мы едим в больницу? Вы думаете, болезнь может быть как-то связана с ними?
   -Думаю да. Только пока не могу взять в толк, каким образом.
   Минут десять они проехали в молчании. Анна опять затихла, не сводя глаз с мёртвой точки. А Валерий не решался заговорить сам, всё гадая, что же у неё на уме? Какие демоны метаются в её сознание? Может, они похожи и на его собственного? Потом, так же неожиданно, как в первый раз, она сказала:
   -Сверните, пожалуйста, на следующем перекрёстке направо.
   Валера не стал задавать вопросов. Свернул, где указала Анна, проехал ещё где-то полквартала и остановился, опять, по просьбе Доршевой. Бросов с любопытством огляделся. Обычная улица. Не хуже и не лучше других. Чем она могла привлечь его грустную спутницу? Ах, да. Он увидел, когда она уже вылезала из машины, бросив, не оборачиваясь, чтобы он подождал её внутри. Магазин игрушек. Точь-в-точь, как были раньше, когда электрические лампочки существовали только в лабораториях усатых естествоиспытателей. От этого места у него внезапно приятно сонно закружило голову. Будто вдоль дороги, гонимая самими зданиями и тротуарами, прошла волна сладостной тоски и ностальгии, и какого-то ещё ощущения, сродни эйфории, вроде многократно усиленного дежавю. Словно он уже был здесь когда-то. Или не здесь?
   Валера откинулся на спинку, наблюдая, как ветер гонит золотистые, тёмно-зелёные и бурые листья по ровной дороге. Светило солнце. Точно через кристально-чистую водяную призму, как бывает зимой, когда на небе ни облачка. Детство и прошлое. Время, которое у него уже за спиной - вот что это было. К чему это вдруг?
   Возникла другая мысль, ударившая печалью, точно ножом, в самый центр изнурённого сердца. Могли ли его дети когда-либо бегать по таким улицам?
   Он застонал. Хватит же. Достаточно. Ещё немного и... просто хватит. Скоро вернётся Аня. И каким увидит его? Противно представить. Ему удалось взять себя в руки. Но мгновения волшебной эйфории прошли безвозвратно.
  
   Анна столкнулась со стеной тепла, царившего в магазине, ещё когда только открывала стеклянную дверь. Были годы, и она приходила за игрушками себе. За прилавком стояла молодая тогда Вера, с вечной, добродушной улыбкой. Вера, которая никогда не злилась и не грустила. Дети очень любили её. И любят сейчас. А Доршева стала частенько заглядывать к ней и болтать о том о сём. В последние же дни она при каждом визите покупала по две мягких игрушке, которые потом оставляла в больнице её девочкам... нет-нет-нет. Не думать об этом, только не сейчас. Она глубоко вдохнула горячий, приятно пахнущий детством воздух. Он обжог её изнутри, вернув на мгновение на много лет назад. Аня медленно выдохнула через едва приоткрытые губы. И изобразила улыбку.
   -Здравствуйте, - сказала она, пройдя между вращающимися колоннами с красочными живыми открытками.
   -А, привет, Анечка! - Тепло поприветствовала её хозяйка. - Проходи, выбирай. Как сегодня дела?
   Дурно, хотела ответить Анна, однако не стала. Зачем перекладывать свои горечи на неё? На полках было полным полно разных игрушек и интересных штучек - покупатели давно не приходили сюда, занятые переездами и эпидемией. Единственными верными постояльцами были Вера и Аня. Вера жила здесь же, в дальней комнате, следующая дверь по коридору после склада. Очень уютно. А Доршева навещала её. Так что добра тут накопилось прилично. Будь у неё побольше свободного времени, Анна бы сама с удовольствием поработала у Веры. Да...
   -Нормально, - бодро сказала Анна, пробегая глазами по рядам плющевых тигрят и зайцев. Нет, это был настоящий островок спокойствия, какого не сыскать больше нигде во всём городе. Всё здесь всегда идёт... хорошо. Именно так и никак по-другому можно было охарактеризовать атмосферу сказочного магазинчика. Каким бы гадким ни было настроение, внутри магазина Веры оно всегда поднималось. Сначала, когда с губ Ани слетело "Нормально", ей пришлось притворяться. Но через минуту она могла повторить то же самое уже без ощущения этого гнетущего внутреннего напряжения. Ах! Доршева могла бы простоять здесь целую вечность, просто вдыхая царящие внутри покой гостеприимство.
   В поле её зрения попались двое белых пушистых медвежат. Такие милые, она, не раздумывая, сняла их с полки - словно бы они сами просились к ней в руки. Подошла к Вере, вставшей по привычке за кассой, и нехотя положила на прилавок. Слишком уж приятно было держаться за их пухленькие пушистые животики. Не сводя с них глаз, Анна полезла за кошельком.
   -Нет-нет, что ты! - Остановила её Вера. - Забудь.
   -Нет, я заплачу. Нельзя же всё время... - но Вера была непреклонна. Не хорошо получалось, ведь Доршева постоянно брала у неё игрушки для детей с тех пор, как начали разъезжаться горожане. И при этом ни разу не заплатила. По началу, всовывала ей деньги, но потом, когда приходила снова, обнаруживала их лежащими у кассы нетронутыми. Вера постоянно уговаривала её, что для неё это ничего не значит. Лишь бы девочкам нравились её игрушки. Больше ей ничего и не нужно. И вот Анна сдалась.
   -Может, выпьем чайку? - Предложила хозяйка. - Я поставила чайник, должен скоро вскипеть.
   Анна представила Верин старенький пузатый чайничек, начищенный до блеска и сверкающий радушием, как сама хозяйка. Густой аромат чая и пирожные. Тем более трудно было отказаться:
   -Ох, нет, простите. Меня ждут на улице. Мне надо... опять туда...
   Вера понимающе кивнула. Кучерявые седые волосы колыхнулись у неё на голове.
   -Тогда заезжай потом, - она помолчала, лукаво глядя на собеседницу. - А кто этот молодой человек?
   Доршева смутилась. Хорошо, что на улице подмораживает, и с холода у неё красные щёки, иначе бы Вера увидела, как Аня заливается краской. Однако Вере и не нужно было видеть её лица, чтобы понять состояние.
   -И его приводи. Посмотрим на твоего милого.
   -Да он не... приехал только вчера. Он по делам у нас.
   -Ах да, тот паренёк из Москвы. Быстро ты его.
   -Вера Константиновна!
   -Ладно, ладно, не буду больше. Ну, иди, иди, до встречи.
   -До свиданья, Вера Константиновна, спасибо за медвежат. Девочки будут рады.
   -Будем надеяться.
   Доршева вышла из тёплого помещения обратно на морозный воздух, в котором кружились, попадая то и дело на солнечные лучи опавшие листья.
   -Ну что? - Спросил Валерий, когда она забралась в машину.
   -Вот, - Анна продемонстрировала белое плюшевое чудо. В глазах её играла радостная улыбка.
   -Красивые.
   -Я всегда беру по игрушке девочкам, когда еду в больницу.
   -Тебе уже лучше?
   -Да, - она посмотрела на него, и взгляд её был светел и чист, даже несмотря на въевшуюся уже в него жёлто-бурую грусть. - Поехали.
  
  
   Глава 10.
  
   Он с трудом запихал в себя безвкусную кашу цвета гнилой коры, приправленной кусочком масла, которое даже не растаяло, лёжа поверх постной массы. Запил парой глотков чая без сахара и лимона из своей кружки - французское, тёмное стекло, заляпанное от многочисленных пыток в больничной столовой, - и отставил в сторону. Пара глотков чтобы избавиться от тошнотворных комочков из размякших хлопьев, прилипших к высушенному ими же нёбу. Больше в него не лезло. Холодная, не разогретая гадость вконец осточертела. Повариха, как и подавляющее большинство персонала больницы, сбежала, пока ещё было возможно, так что ему приходилось самому управляться с едой, когда на то возникала потребность. По какому-то странному стечению обстоятельств, остались только несколько специалистов и санитаров именно из дерматологического отделения. Может, это рок? В нос ударил запах с улицы: гнилые листья и сырость. Его чуть не стошнило.
   Ларионов вышел из столовой, не удосужившись прибрать за собой посуду. Он направился к себе в кабинет. Дорога пролегала мимо общей палаты, бывшей, вероятно, когда-то аудиторией для симпозиумов, каких-то собраний или лекций. Теперь её обустроили под комнату для поражённых безымянной эпидемией. Ещё вчера он и предположить не мог, что всё вдруг так резко переменится. Не было никаких предпосылок, никаких прогнозов на какие-либо перемены. Абсолютно никаких. И вот с утра к нему одного за другим приводят человек пятнадцать детей. У каждого - повышенная температура без видимых на то причин. Были ли дети в последнее время на холоде раздетыми? Нет, нет, что вы. Бегали на улице? Тоже нет. Может быть, они стояли у открытого кона? Опять нет. На всё - нет. Воспаление лимфатических узлов и слизистой глаз. Всё пока указывает на обыкновенную простуду. Однако могут ли тошнота, головокружение и даже несколько случаев полной дискоординации быть симптомами респираторного заболевания? Особенно, если при обследовании оказывается, что воспалены сами шрамы - визитные карточки этой проклятой чумы. Он определяет всех больных в стационар, и родители... он понимает. Если они ещё не знают, то вполне догадываются, почему никто до сих пор не поспешил к ним из столицы. Чёрт побери! Эта дрянь должно быть имеет сестру. Только со свойствами психического заболевания.
   Григорий прошёл мимо двустворчатых дверей и стеклянной переборки за ними, как можно скорее, только бы не видеть этого кошмара.
   Дрожащими руками он потянулся к телефону, хотя прекрасно знал, что услышит в трубке. В промежутке между приёмами к нему заглянула Марина и сказала, что телефонные линии умерли. Весь мир сразу как-то поблек, закачался, а в животе у Ларионова что-то ухнуло, как будто оторвавшись от скелета. Из динамика старой, тяжёлой трубки, прикрученной винтообразным проводом к аппарату с матово-прозрачным диском, доносилась одна лишь тишина. Звонкая, громкая тишина, говорившая, на самом деле, больше, чем ему хотелось бы. Ты виноват - говорила она. Ты виноват. И уже никогда не исправишь своей вины.
   Врач-рвач! Врач-рвач!
   Ларионов зачем-то нажал на бесполезный теперь рычажок. Отпустил. Никакой реакции. Прибор покинут своей электрической душой. Он нажал ещё раз. Ещё. И ещё. Рот его искривился, глаза повлажнели. Григорий швырнул трубку о стену. Аппарат, вслед за ней, с грохотом повалился на пол и раскололся, зацепив корпусом вращающийся органайзер и моток липкой ленты с клеем, полетевшими следом. Пластмасса на трубке покрылась трещинками, а динамик с микрофоном вывалились. Как глаза из глазниц. С вмятины в стене просыпалось несколько кусочков древней краски.
   И чего же ты добился? Врач-рвач.
   С тем же успехом мог бы сам биться головой об эту стену. Он стукнул кулаком по краю тяжёлого дубового стола, покрытого тёмным, почти чёрным лаком. Дерьмо. Он по уши в дерьме. Мало того, из-за него в дерьме оказались и все врачи из его отделения. Пациентам всё хуже и хуже, а он не знает, что с этим делать. Ни один анализ, ни одно биохимическое исследование, каким бы тщательным оно ни было, на какой бы хорошей аппаратуре оно ни было произведено, не показало ровным счётом никаких следов вируса, бациллы, микроба или чего-либо ещё. Полный, абсолютный ноль. Тупик, который только и смогли определить все их технические друзья.
   Он опустился в кресло, положил руки на стол, погрузив сверху в складки расстёгнутого и висевшего небрежно, точно мешок, халата вспотевшее лицо. Спину неприятно пробивало ознобом. Бегло, мимоходом, в голове пронеслось: ну и бардак здесь. Григорий не шелохнулся. Горло то сдавливало, заставляя острее ощущать отвратный кисловатый привкус на языке и горечь по всему рту, то снова отпускало. Бессознательно, он лихорадочно пытался найти решение. Всё равно что, идя ко дну схватиться пальцами за гладь воды. Напряжение в висках пульсировало, и в какой-то момент он догадался: слишком сильно сжал челюсти.
   Из коридора послышались чьи-то шаги, приближающиеся к его кабинету. О, нет, пожалуйста, прошептал Ларионов. Он чуть не прокричал это. И закричал бы, не будь его горло в этот момент сдавлено спазмом. Может, просто закрыть дверь на замок? Это избавило бы его от всяких разговоров. Чего-чего, а видеть кого-либо, или больше того, разговаривать с кем-то у него не было никакого желания. Однако он опять остался на месте. Чёрт с ними. Чёрт со всеми.
  
   В холле они нашли охранника и сказали ему, чтобы нашёл и отправил несколько людей в участок, вкратце обрисовав ситуацию. Пожилой мужчина в тёмно-зелёной форме, похожей на ту, что носят грузчики, тут же бросился искать врачей.
   -Сначала зайдём кое-куда, а потом к нему, хорошо? - Спросила Анна. Прозвучало это впрочем, не как вопрос. Валера только кивнул, наблюдая, как перепрыгивает ленивый огонёк с лампочки на лампочку под квадратиками с нарисованными на них номерами этажей.
   Лифт остановился, и огонёк замер на цифре шесть. Аня покрепче прижала медвежат к груди, осматриваясь в коридоре. Стрелки, указующие в какой стороне, какой кабинет находится, ничего ей не говорили, она уже привыкла не замечать их. Доршева помнила, куда идти и без них, но пока почему-то не решалась. Всегда как в первый раз. Страшно и скорбно. Доршева попыталась избавиться от этого ощущения. Сейчас, каким бы правильным оно ни было, только мешало. Вдох, выдох, и она в форме. Нельзя показывать себя раскисшей перед девочками.
   -Пойдём, - сказала она и направилась к их палатам.
   Анна отворила дверь и зашла внутрь. Валерий тихо проскользнул следом, изо всех сил стараясь стать неслышным и невидимым. Ему было плохо. Внутри всё клокотало. На койке, у стены, лежала девочка лет пяти-шести. Она не шевельнулась, когда в комнате появились люди, однако мельком глянула на них. Во взгляде, если бы Анна не боялась потерять над собой контроль и присмотрелась бы получше, она бы увидела узнавание.
   -Здравствуй, - беззаботно поприветствовала безмолвное дитя Доршева. - Как у нас сегодня дела? - Ответа, как и следовало ожидать, не прозвучало. Но кричащая тишина её зева оглушала.
   Анна продолжала что-то говорить девочке, присев рядом с ней на стул, что подле тумбочки. Валера смотрел на них, страшась пошевелиться. Всё здесь давило на него, вызывало неприятное эхо отголосков из его памяти, которые он тщился побороть и заставить уйти. Перед глазами проплыла строчка из дела, в котором говорилось об изнасиловании. От этого слова у него закружилась голова. И на ум пришла страшная, гадкая мысль. Может, он тоже убивал ради этого? До или после... о, боже. Раньше он и не задумывался об этом... и хорошо, что так. Но нет, нет, он не мог...
   На сотую долю секунды глаза ребёнка дернулись к его лицу, задержались на один удар сердца и снова уставились в пустоту. Валерий пошатнулся. Но не мог не продолжать смотреть на неё. Он и боялся этого ребёнка, и жалел его. И этот диссонанс сковывал, не давая двинуть ни единым мускулом.
   Сквозь плывучую пелену до него дошёл голос Анны. Она обращалась к нему, и видимо уже не в первый раз. Её голос внешне оставался таким же лёгким и беззаботным, однако он уловил в нём примесь беспокойства.
   -Валера?
   -Ах, да?
   -Подойдите поближе. Наша маленькая подруга хочет с вами познакомиться.
   Он нехотя двинулся с места. Сначала это показалось ему совершенно невозможным, но при первой же попытке нога на удивление легко сделала шаг. Он встал чуть позади Анны, беспомощно глядя то на неё, то на девчушку.
   -Это Валера. Он нам поможет справиться с... - она запнулась, судорожно подыскивая подходящие слова. - Справиться со всеми проблемами.
   Ну да, горько подумал про себя Валерий.
   -Правда, здорово? - Она помолчала, и с хитрым выражением на лице сделала вид, что что-то забыла сказать и как раз раздумывает, что же это было. Затем достала из-за спины игрушку и продемонстрировала её девочке. - А! Смотри-ка, что передала тебе Вера. Красивый, да? Пушистый, мягкий.
   Аня опустила медвежонка на покрывало и изобразила косолапую медвежью походку. Указательный и безымянный пальцы подрагивали. Бросов увидел, что кончики у неё на некоторых коротко стриженых, не покрытых лаком ногтях в маленьких трещинках.
   -Тебе нравится?
   Валерий чувствовал, что если останется ещё хоть на минуту, то у него начнётся истерический припадок. Или ещё хуже, проснётся он. Он незаметно дёрнул Анну за локоть. Она прошептала "Сейчас" и, наклонившись, положила медвежонка девочке под руку. Поцеловала её в прохладный лобик, погладила и выпрямилась, с нежностью и улыбкой глядя на свою подопечную. Бросов вышел, решив дождаться Анну снаружи. Сердце как будто клевала какая-то невидимая птица. Кукушка или коршун? Он поймал себя на том, что часто-часто дышит, точно в приступе астмы.
   Скоро из-за двери появилась Анна.
   -С вами всё в порядке?
   -А? Да, да, всё хорошо... просто что-то стало...
   -Не по себе?
   Он растерянно промолчал, отведя взгляд в сторону.
   -Я знаю, потому что сама постоянно чувствую то же самое, когда прихожу сюда. Если вам действительно плохо, подождите меня здесь, хорошо?
   -Нет-нет, всё в порядке, говорю же, - на выдохе выпалил Валерий, хотя знал, что весь его вид довольно красноречиво утверждает обратное. Тем не менее, заметила или нет, Анна не стала спорить, и пошла к следующей двери.
   Мерный, заливистый красный свет приглушён. Ей нравится алый, пояснила Анна, но такого не было, и вкрутили, какой нашли на складах. Девушка не говорила, но однажды нарисовала красными мелками светильник и показала доктору. Пол весь был застелен одним большим ковром, недорогим и староватым, но тепла его хватало, чтобы девушка не простыла, сидя на полу и водя потихоньку разноцветными карандашами по листкам бумаги. Вокруг были разбросаны незаконченные рисунки, смысл которых, однако, от этого не становился менее понятным, как если бы именно такова и была задумка. Валеру встретила невидимая стена, когда он входил. Он просто не мог пройти дальше небольшой полоски за порогом, и ему оставалось лишь стоять у выхода. Анне самой было заметно хуже, чем когда она стояла над девочкой. И всё же старалась изо всех сил.
   Доршева присела на корточки, что-то тихо говоря девушке. Та продолжала рисовать, и, казалось, не слышала ни слова. Но как-то Бросов догадался, что на само деле, девушка всё прекрасно слышала, но не могла ответить. Анна сложила ноги по-турецки, держа второго медвежонка за спиной. Он выглядел почти что издевательски в своей безмятежности и простоте.
   Бросов, просто, чтобы занять себя чем-нибудь, начал рассматривать рисунки, прикреплённые к белым стенам кусочками липкой ленты. Но было слишком поздно отводить взгляд, когда он помимо своей воли начал вникать в их суть. И хотя не было ни одного одинакового, всех их объединяла одна и та же тема. Во всех своих внутренностях Валерий ясно ощутил расширяющуюся пустоту. Множество дверей в каком-то неизвестном тёмном и расплывчатом месте, и маленький ребёнок, повернувшись к зрителю спиной, медленно бредёт вглубь сворачивающего невдалеке коридора. Много коричневого, чуть-чуть красных линий, чёрных. Чуть-чуть жёлтого в маленькой фигурке. Весть рисунок образовывался из полосок. На другом практически один красный цвет со множеством его оттенков. Рисунок величиной в целый лист. Однообразный красный фон, а в центре нечто большое, овальное, скрюченное, сгорбленное... он отвёл взгляд, проглатывая тошнотворный желчный ком, поднимающийся из желудка. Ребёнок, который мог бы родиться...
   Белый фон. Чёрные контуры. Вдали - невысокие дома. Второй план - деревья. На переднем изображена толстая ветка, с которой свисают верёвочные качели с деревянным сиденьем. Они словно раскачиваются справа на лево по дуге. Как будто по кадрам: в три изображения. Справа на качелях сидит маленькая девочка в развивающейся лёгкой ночной рубашке. Волосы, которые должны быть ей чуть выше лопаток, струятся за ней. Она смеётся, откинувшись назад, держась за верёвки и отдавшись на волю ветра. На втором кадре - опять она. Немного в другой позе, но определённо так же самая девочка. Только линий её фигуры истончились, а кое-где подстёрлись. На третьем кадре её уже не было совсем. Качели пустыми долетали до верха.
   -Смотри, какой красивый! - Услышал Валера, когда закрыл глаза, и картинки со стен - дети чужих мучений - оставили его. - Помнишь Веру? Это она тебе его передала. Хочет, чтобы ты быстрее поправилась. Ты только подержи, сразу же и отпускать не захочется.
   Девушка отложила карандаш, и приняла подарок. Но, беря игрушку в руки, она смотрела не на неё, а на Анну. Брови изогнуты, губы поджаты.
   Мария подержала медвежонка на весу. Затем, положив на лодочку рук, покачала как младенца. Прикусила верхнюю губу, сдерживая слёзы. Склонилась к игрушке и прижалась щекой к белому пушистому животику.
   -Нам пора, Машенька. Но мы ещё зайдём как-нибудь. Обещаю. Хорошо? Пока. - Она говорила всё это, склонившись к её уху, и чуть касаясь щекой её волос.
   Анна поднялась и прошла мимо Валерия в коридор. Он замешкался, но быстро пришёл в себя и последовал за ней. Когда он закрывал за собой дверь, Мария уже стояла на ногах и ходила потихоньку по комнате, укачивая и убаюкивая медвежонка, который смотрел на неё чёрными пуговками беззаботных непонимающих глаз.
   Доршева приложила ладони к уголкам век и вздохнула.
   -Ну ладно. Извини, что задержала.
   Он кивнул, потупив взор. Не нужно ей было извиняться. От этого он почувствовал себя виноватым. Анна поняла, как её слова смутили его. Однако, она сказала это, лишь бы что-нибудь сказать, а не молчать. Меньше всего ей сейчас хотелось оставаться наедине со своими мыслями.
   -Пойдём. Нам туда.
  
   Анна постучалась в дверь, как будто бы ведущую назад на шестьдесят лет - прямо в кабинет к наркому. И открыла, не дожидаясь ответа. Ларионов сидел за столом, разбирая какие-то бумаги. По правую руку от него на стене виднелась паутинка трещин. Валера хорошо научился притворятся. Достаточно хорошо, чтобы понять, что доктор отнюдь не для дела возится с этими бесполезными листками. Зверь внутри зашевелился, посылая сигналы: что-то здесь нечисто. Анна же, ничего не почуяв, приблизилась к нему и поздоровалась. Затем, представив Бросова, сказала, что он хочет задать несколько вопросов об эпидемии. Зрачки того чуть колыхнулись при упоминании недуга, расширив и тут же сузив обратно голубовато-серую радужку. Впрочем, в остальном он был самым обыкновенным больничным бюрократом, отвоевавшим своё на фронтах лабораторий, или чего там ещё. Ларионов, сделав серьёзный вид, что получилось у него весьма искусно, протёр костяшками глаза и, сложив листки в стопку, постучал ими о столешницу, выравнивая. Отложил куда-то в сторону. Изобразив скупую улыбку, пригласил гостей присесть.
   -Что вы хотите узнать?
   -Всё, что возможно.
   Ларионов усмехнулся, почесав в затылке.
   -Мне будет прощё отвечать, если вы зададите конкретные вопросы.
   Бросов немного стушевался. Подумал с минуту, уставившись в пол, и затем спросил, подавляя дрожь в голосе:
   -Ну, во-первых, когда точно появились первые признаки болезни, и каковы они были?
   -Точно... - нижняя челюсть Григория съехала в бок с лёгким хрустом. Неприятная привычка. - Помнится, ночью привезли ту девочку, - он многозначительно посмотрел на Анну, - а утром привели малыша с шрамиками на лице. Детской поликлиники нет, так что и взрослых и детей мы лечим и наблюдаем здесь.
   Валерий кивнул.
   -Кроме шрамов на коже вы ничего не нашли.
   -Нет. Абсолютно ничего. Но поверьте мне, и их одних хватало, чтобы вас замучила бессонница.
   -Ну а анализы?
   -Всё было в норме.
   -А что могло бы на ваш взгляд быть причиной?
   -Даже представить себе не могу, - без раздумий ответил Ларионов. - Если бы все родители и сами больные не утверждали обратного, мы бы подумали, что шрамы возникли после глубоких порезов. Чем-то вроде бритвы. Однако, не могли же несколько сотен человек взять и сговориться за одну ночь? Да и заставить врать детей.
   -Пожалуй... то есть ничего об этом до сих пор определённо сказать нельзя?
   -Нет.
   -А как дела обстоят сейчас? - Спросила Анна.
   Если бы Григорий умел замораживать взглядом, они бы с Валерой тот час же превратились в глыбы льда, а он бы молотил по ним кулаками, пока они не рассыплются, подумал Бросов, неотрывно следя за реакцией доктора.
   Некоторое время Ларионов молчал. Лицо его окаменело и побелело, влившись в общий фон за окном. Потом он медленно и чуть тише, чем раньше проговорил:
   -У некоторых больных поднялась температура. Ничего особенного. Должно быть, подхватили простуду. Ничего сверхъестественного. Боюсь, это всё, что я могу вам сказать. Мне надо работать.
   -Хорошо, - поблагодарила Доршева, поднимаясь. - Надеюсь, группа специалистов из Москвы скоро приедет.
   Она и сама не подозревала, какую роль сыграли её слова. Григорий вытянулся. И через некоторое время, так и не сумев расслабить закостеневшие вдруг мышцы, хриплым прогорклым голосом ответил:
   -Да.
   Валерий вежливо попрощался с доктором, и вышел вслед за Анной. Пространная вышла беседа. Лжец с лжецом нос к носу. Можно даже посмеяться. Ха-ха, как смешно. Не будет никакого подкрепления. Правда же, смешно?
   Уже подходя к лифту, Аня повернулась к нему и поинтересовалась:
   -Что теперь?
   Действительно, что? Он плохо себе это представлял. Но сказать напрямую не смел. Его игра в детектива чересчур затянулась. Никаких результатов, никакой пользы. Только потери.
   И тут Анна начала говорить. Начиная первыми часами, прожитыми в бесконечном кошмаре, и заканчивая вчерашней ночью. Словно и не её чрево вещало эту исповедь, не её пальцы сжимались в кулаки и с трудом разжимались. Как будто бы она висела в воздухе, отделившись от собственного тела, и наблюдала за тем, как оно, не останавливаясь, говорит и говорит. А Валерий слушал. И вот так, со стороны - пусть же не твердят люди, что со стороны невозможно увидеть ни себя, ни мир, в котором живёшь, - она разглядела Бросова целиком. Выражение его лица оставалось твёрдым, и даже суровым, но она видела не лицо. Она видела его. Это выражение не зависит от того, что показывает оболочка человеческого тела. Оно скорбело и страдало в своей беспомощной рачительности. И так же она видела и себя. И всё вокруг. Она называла это кошмаром. Но как же, она же жила в нём всю свою жизнь, просто не замечая, или не зная, какое имя ему дать...
   Когда она закончила, Валерий ответил не сразу и столь неуверенно, что казалось почти по-детски. Он сказал, что не позволит ей оставаться одной. И если она не уедет завтра сама, ему придётся везти её отсюда насильно. А пока этот момент не наступил, ей
   лучше перебраться в его номер, в гостиницу. Одна длинная непрерывная фраза. Но для Анны она была гораздо, много речистее, чище, чем мог бы представить себе Валерий.
   Да, так будет лучше, - произнесла она сверху неслышные никому слова.
  
   Лифт остановился. Двери поползли друг от друга. И вновь открылся холл. Сначала узкой ослепляющей ярким белым светом щелью. Затем проступили чёрные источенные фигуры. Затем - всё стало видно отчётливо. С три десятка родителей держали на руках своих детей, ожидая, когда к ним спуститься доктор. Они толпились и, убаюкивая, покачивали хрупкие тельца, казавшиеся кукольными у них на руках. Отовсюду слышались стоны и всхлипы - и детей, и женщин, прижимающих их к груди. Прежде, чем Валерий или Анна смогли сделать хотя бы шаг - вперёд, к этому кошмару, или назад, в спасительный лифт, - из толпы, заполонившей от края до края вестибюль этого капища, весь сжавшись, вышел молодой мужчина в милицейской форме, и с потерянным видом, какой может быть только у отчаявшегося человека, которому надо так много сказать, но не знающего, с чего начать, нерешительно представился Виталием Семёновым. Временно исполняющим обязанности начальника Дарьинбургского отделения милиции. Потому что Максим... офицер запнулся. Впрочем, всё и так было предельно понятно. Начальник умер.
  
  
   Глава 11.
  
   Рома решил вернуться с вечернего моциона с таксой пораньше. Уже начинало темнеть. Он не посмотрел на часы. Вроде бы ещё рано. Хотя, на дворе всё-таки осень, день должен укорачиваться. Роман позвал собаку, и та нехотя поворотила нос к подъезду.
   -Давай-давай. Рыло твоё...
   Он церемонно открыл перед собачьей мордой дверь в подъезд и подождал, пока длинное сосискообразное мохнатое тело перевалится через порог, войдя затем и сам. Лампы, чёрт бы их все, не работали. А чинить, кроме него, Романа, некому. Но за неимением соответствующих починке навыков, света по всей лестнице, кроме как дневного, с недавних пор не бывало. Из-за спины и возвышающегося в пяти ступеньках над площадкой, куда он сейчас ступил, угла, за которым следовали и лифт, и первый лестничный пролёт, выбивались тусклые, зыбкие лучи, падающие с грязно-белёсого неба. Что ж, этого, по крайней мере, никто не отнимет, как электрического света.
   Он собрался уже подняться на площадку, ведущую к лифту, но тут его глаз уловил какое-то изменение. Вот уже много дней интерьер старого подъезда не менялся. Никто здесь не убирал, но и пачкать его было некому. Никто сюда не заходил, кроме Ромы с Дашей, кто бы мог внести какое-то новшество в местный ландшафт. Никто не приносил почту. Жестяные ящички всегда оставались пустыми и всегда встречали идущего с прогулки Романа своими пустыми узкими глазницами. Никто не приносил почту. Тогда почему из ящика с номером их квартиры торчит краешек газеты?
   Роман подошёл поближе. Нос уловил лёгкий запах гари, как будто сгорело что-то из плотного материала. Бумага казалась старой, чуть пожелтевшей и пожухлой. Чертовщина какая-то. Он осторожно дотронулся до листка. Вроде бы всё в порядке. А что, собственно-то может быть не в порядке? Очевидный ответ, тем не менее, не рассеял странного предчувствия. Рассудок вовсю старался жать на кнопку тревоги, разъясняя, что не может просто так появиться в заброшенном доме газета, к тому же такая... неновая.
   Однако любопытство на этот счёт имело своё мнение.
   Рома пошарил рукой по ремню, нащупал связку ключей от входной двери, двери подъезда и маленький ключик от почтового ящика. Отцепил их от карабина, вставил ключик в замочную скважину, темнеющую вместе с отверстием для почты на фоне блеклой до крайности облезшей бледно-зелёной краски. Затем повернул. Медленно вытащил ключ, убрал обратно в карман. Дверца ящичка слегка покачнулась под давлением развернувшихся складок бумажных листов. Приоткрылась на пару сантиметров, всё равно оставив содержимое в непроницаемой тьме. И застыла.
   А он что думал? Что сейчас оттуда кто-то выскочит?
   Признаться честно, да.
   К чёрту всё это. Он рванул дверцу, в то же время, по привычке приближая к ящичку лицо, чтобы рассмотреть лежащее там во всех подробностях.
   Послышался звонкий щелчок, и что-то белое, летучее заполнило собой всё вокруг, забиваясь в рот, в нос, залепляя глаза. В голове мгновенно помутилось. Все ощущения здорово обострились, вызывая тошноту и чувство дезориентации. Похожее было у него только раз: когда они с Дашей впервые затянулись травкой. Только усиленное и гораздо более... быстрое.
   -Даша! - Прокричал он. Но язык еле ворочался, а связки совершенно отказывались слушаться. - Даша...
   Пол и стены закачались. Или это его ноги сходят с ума?
   Откуда-то взялась злоба. Такая сильная, что он готов был крушить и ломать всё, что только попадётся под руку. Где эта чёртова собака? Дара! Даша! Есть у них что-то общее. Обе сучки. Ха-ха-ха! Его стошнило чем-то красным. Две сучки. И эта белая дрянь - порошок какой-то, - на одежде, на руках. На лице. Но его это уже не заботило. Всё быстро теряло смысл, и затем вновь обретало. Уже совсем другой.
   Злоба быстро перелилась в ярость. Разум его помутился под рвущийся из зева звериный рык, застлав всё перед глазами чёрной завесой.
  
   Виталий распорядился, чтобы заключённому принесли поесть. Однако на входе в подвал взял у сержанта поднос, и сам спустился к камерам. Довольно просторная дорожка, по обе стороны которой они размещались - всего шесть штук - была залита коричневатым светом: разбитые лампы заменили новыми. Но кроме цветных в брошенном магазине не было, так что пришлось довольствоваться тем, что есть. Пол, выложенный в тон лампам мелкими коричневыми, белыми и чёрными плитками, напоминающие Семёнову те, что были в детстве в его ванной, в общежитии, гулко разносили его шаги. Игорь услышал чьё-то приближение и приподнялся на локте, на своём топчане.
   Вот сквозь частокол приличной толщины решётки стало различимо его морщинистое узкое лицо. Была у него привычка смотреть, не моргая прямо в глаза. Поймает вот так взглядом и держит, словно змея, гипнотизируя.
   -Здравствуйте, Виталий, - поздоровался Малохов.
   -Добрый вечер, - откликнулся на приветствие, без особого, впрочем, желания Семёнов.
   -Сомневаюсь, - Малахов сел, спустив ноги на пол. Виталий поставил поднос на небольшую дощечку, приделанную к отверстию в двери, через которое заключённому можно было передавать пищу, не открывая при этом камеры. Чего-чего, а заходить внутрь, к нему, Семёнову не хотелось. Подкрепиться Игорь после получасовой отключки и полученной травмы почему-то не спешил. Всё пытался что-то усмотреть в лице Семёнова.
   -Вас как теперь следует называть? - Спросил он после недолгого молчания. - Тоже начальник?
   Что-то неприятно шевельнулось в животе у Виталия. Во рту появилась горечь.
   -Да... пока что.
   -Ладно.
   -Вы не голодны? - Он поймал себя на том, что до сих пор держит руку на подносе. А что если старик встанет, подойдёт и схватит его за запястье, или вывернет пальцы? Глупая мысль, но он тут же отдёрнул руку.
   -Не очень. Знаете, вам лучше начать обход с Левой Набережной.
   Теперь живот скрутило по-настоящему сильно. Откуда этому психу-одиночке знать про то, что они собираются провернуть? Ведь он пришёл в себя всего четверть часа назад, и за это время к нему никто, кроме Виталия больше не спускался... а уж самому Виталию и в голову бы не пришло делиться с сумасшедшим соображениями на этот счёт. В вестибюле больницы, когда он перехватил Валеру, поговорив немного, они быстро пришли к выводу, что лучшим разрешением сложившейся ситуации будет эвакуация оставшегося населения. Несколько дежурных обойдут жилые дома и проинструктируют, что с собой брать и как это лучше делать. У кого есть машины - запастись на всякий случай бензином. Сбор к двенадцати у входа в главный корпус больницы. И затем - прямиком до Саратова.
   Он же, Игорь, не знал об этом, так ведь?
   Виталий подавил дрожь в коленях. Совсем как в детстве, когда мать собиралась разбить очередную бутылку о его ногу или руку.
   -Почему вы так думаете? - Унять тряску в коленках ему удалось, но вот с голосом было куда сложнее.
   -Потому что там надо прибрать. Ещё, может, найдёте что-нибудь интересное.
   -Что, например?
   Но Игорь на этот вопрос отвечать не собирался.
   -И план ваш никуда не годится.
   -Какой ещё план, чёрт тебя дери? - Сорвался, наконец, Семёнов.
   -Вам ли не знать, - спокойно ответствовал Игорь, - тот, по которому вы собираетесь перекочевать в Саратов.
   -С ним-то что не так? И вообще, откуда вам знать, а?
   -Раньше надо было думать.
   -Да пошёл ты! Мне твой бред уже вот здесь, надоело! Или думаешь ты особенный?
   -Я разве в чём-то виноват? - Он встал, и Виталий сделал пару шагов назад, подняв перед собой сжатую в кулак, словно для защиты, руку. - Ох, что же это? Будьте большим мальчиком.
   -Да пошёл ты!
   -Ладно. Раз вы так настаиваете, я замолчу, - издевательски безразлично пожал плечами Игорь. Его это явно развлекало. - Только когда у вас не останется ни одного ребёнка, которого можно брать в столь долгое путешествие, вам уже будет не так весело, как сейчас. Это пока только разогревка.
   -Замолкни! - Виталий рванулся к решётке, заставив старика вздрогнуть от неожиданности, и с силой саданул снизу по подносу с едой. Тот подскочил, ударившись о верхний край отверстия для передач, сбросив с себя все блюда, тут же полетевшие на пол, а затем и сам съехал следом за ними. Семёнов смотрел на всё это и сам не мог поверить, в то, что сейчас сделал. В голове вертелись бессмысленные извинения, оправдания и ещё какая-то чепуха, но он не стал ничего говорить. Развернулся и направился к лестнице.
   А, оказавшись на верху, отдал приказ послать человека в больницу, и сразу же начинать обход. И начинать с Левой Набережной улицы.
  
   Дверь казалась знакомой. Знакомое дерево, знакомая тёмная краска. Стёклышко глазка примерно на уровне его носа; чуть выше знакомый номер. Всё бешено дёргалось. Стены, пол, потолок, все предметы, которые он только мог различить в полумраке коридора, стоя перед этой знакомой дверью. Как-то несвязно происходили эти дёргающиеся, словно вспыхивающие движения. Будто каждая частичка от видимого предмета жила сама по себе, независимо от других. Иногда подрагивания происходили целыми каскадами. Съезжал в сторону целый пласт - мгновение - и он уже на месте, а затем снова трепещет в безумной пляске, разбитый на безумную мозаику. Определённые вещи казались чётко очерченными, предельно ясными. Другие - наоборот расплывались, как бы он ни напрягал зрение.
   Что-то зажато в его руке. Мокрое, продолговатое. Как будто в шелковисто-мокрый мешок кто-то напихал палок и обломков узких труб. И в то же время, мешок был тёплым. Он посмотрел вниз, и в мозг впилась боль, снова пробуждая ярость.
   Он в бешеном исступлении заколотил в дверь. Пару раз ударил со всей силы ногой, пытаясь вышибить её. Потом перехватив предмет обеими руками бил им. Удары сыпались один за другим, перемежаясь с его криками и хрустом, с которым в деревянную панель двери врезалось тело дохлой собаки. Ещё один замах, удар и череп Дары издал пронзительный треск. Он выпустил её лапы, и такса свалилась вниз, сползла, шурша о панель пропитанной своей же кровью шкурой. В собственном соку... эта мысль, одна из немногих, беспорядочных, которые изредка мелькали перед ним, довела бешенство до предела.
   -Открой эту блядскую дверь! - Возопил он, срываясь на сиплый визг, молотя ботинками и кулаками по двери. - Слышишь, стерва! Сука! Открой сейчас же! Открой, или я убью тебя, как твою чёртову псину!
   И только сейчас, в тот момент, когда он прервался, чтобы сделать вдох для нового наступления, он различил в какофонии собственного ора, стука - пульса в голове и мощных ударов, от которых его костяшки давно разбились в красную кашу - вопросительно-испуганные окрики из-за двери.
   -Рома? Рома! Хватит, прекрати! Ты что, с ума сошёл? Что я сделала?
   Она плакала: он слышал запах её слёз.
   Наконец замок, слишком старый, чтобы продолжать сопротивление, вылетел из панели. Болты, державшие петли, тоже выскочили из своих нор. Дверь повалилась вперёд, и он вошёл, чтобы выполнить своё обещание. Впрочем, он бы его выполнил в любом случае. Даша, вся как-то сжавшись, попятилась к гостиной. Она дёргалась, и все части её тела были разными. Они вспыхивали.
   Весь перемазанный в крови Дары и какой-то белой пыли, Рома наотмашь ударил её в левую скулу, так сильно, что она отлетела назад, стукнувшись боком о край журнального столика, стоявшего посреди комнаты.
   -Ублюдина! Я же говорил! НЕНАВИЖУ!
   Она не успела подняться или закричать. Рома навалился на неё сверху, ударив при падении обоими коленями в грудь. Рёбра хрустнули под его тяжестью, и Даша издала какой-то булькающий звук, от которого его ярость только усилилась. Всё дёргалось и вспыхивало, когда он её бил. Вся гостиная в целом, и каждая мелочь в отдельности. В какой-то момент его внимание привлёк синтезатор, стоявший в углу, за диваном. Избивая, он видел, как движутся чёрно-белые клавиши. В череде хлопков, всхлипов, бульканья и криков он слышал музыку. "К Элизе" Бетховена. Безупречное исполнение. Кто его играет? Никто.
   В серии особенно ярких вспышек синтезатор представлялся ему то самым обычным, каким был всегда, то вдруг оказывался залитым чем-то багровым. Иногда ему казалось, что за ним кто-то сидит и нажимает на клавиши. Кто-то в сине-сером костюме, с красной, сверкающей безволосой головой. Прелестная музыка.
   Даша выплюнула несколько передних зубов вместе с кровью, уже не дававшей ей дышать. Старый, слегка потемневший от времени, ковёр с витиеватым мозайчатым узором, который они вместе покупали, когда собирались поселиться в этом доме, пропитался ею насквозь. Пропитался Дашей.
   Потом его пальцы были на её скользком, и в тоже время липком горле, и он уже не бил, а просто душил, выгибая от наслаждения спину, точно стремясь влиться в струящиеся в воздухе потоки величайшей, красивейшей музыки - он действительно мог видеть их, вот они изгибаются, поднимаясь вверх и подрагивая - и смеясь и обнажая клыки - белые на залитом тёплой чёрно-красной жидкостью лице. Ах! Как красиво сегодня небо!
  
   Он открыл глаза. Резко, словно ударом изнутри. Открыл, хотя сначала ему показалось, что это не так: место, где он... лежал? - было погружено в темноту. Открыл. Мгновение спустя, вспомнил всё. Паника охватила всё его существо. Отчаяние, сожаление, раскаяние, недоверие к собственной памяти. Вдруг не так, вдруг это была галлюцинация? Это очень походило на галлюцинацию, не так ли? Порошок... что это было? Похоже на какой-то наркотик, но существует ли такой наркотик, который способен творить подобное? Ему стало страшно. Он думал, что сходит с ума, однако, как бы не хотелось надеялся на такое простое объяснение, Роман так же наверняка знал то, что если посмотрит сейчас в зеркало, то увидит на себе Дашину кровь.
   Кто-то тихо и как-то неопределённо усмехнулся из темноты. Совсем рядом, очень-очень близко. Сердце ёкнуло, возродив надежду, что, может быть, это Даша смеётся его глупости, и вот-вот появится перед ним, улыбаясь и веселясь удавшейся шутке. Нет. Она не появилась.
   -А ты тяжёлый, парень, - просвиристел тот же приглушённый, сипловатый голос. - Понравилось, как я играл?
   Прямо перед носом Ромы, пронзительно скрипнув кремнием, вспыхнул язычок пламени. Из черноты выплыл клубок переплетающихся кругов и полосок, переливающихся в отсветах огонька. Клубок был овальной формы, и вовсе не нарисованный, как можно было бы подумать сначала. В целом, черты его напоминали человеческое лицо. Ухмыляющееся человеческое лицо с зажатой между губами-кольцами сигаретой. Незнакомец прикурил от зажигалки, которую так и не убрал от носа Ромы, и та погасла.
   -Ну что молчишь? - Спросил незнакомец, и тут же добавил: - Хотя, можешь не отвечать. Это скорее риторический вопрос, над которым тебе стоит подумать.
   Рома уловил запах гари. Такой... такой же он слышал ещё внизу в подъезде. Перед тем как... ах, Даша...
   -Как она? - Выдавил Роман.
   -А как, по-твоему, может чувствовать себя женщина, которую забили до полусмерти, а потом задушили?
   Чудовище рассмеялось, сделав затем долгую затяжку.
   -Отличные сигареты. У нас таких нету. У нас их вообще нету. Страшно? Я знаю, ты боишься. От этого чудо-порошка всегда бывает страшно, иногда во время затмения, иногда после. Даже со стороны смотреть иногда бывает страшно. Но ты был на высоте. Высший сорт!
   По мере того, как говорил этот человек, Роман всё больше убеждался в том, что сейчас его голова разорвётся от переполняющих её мыслей, чувств, эмоций и ещё много того, чему он никогда бы не смог найти названия, а если бы и нашёл, у него бы не хватило слов, чтобы его произнести. Впрочем, надо всеми этими безымянными ощущениями витало лишь одно - единственное, что сейчас имело истинную важность. Он убил свою девушку. Задушил голыми руками, избив перед этим до полусмерти.
   А проклятое чудовище сидит тут, рядом с ним, и несёт непонятно какую чушь, так беззаботно, словно видит это каждый день!
   Рома вскочил на ноги. Голова сразу же потяжелела, закружилась, в затылке стало как-то неприятно холодно. Оказывается, он лежал на полу... незнакомец не шелохнулся, и даже когда заговорил, в голосе его не слышалось никакого волнения.
   -У тебя в организме ещё осталось немного наркотика, так что я бы тебе посоветовал присесть, - в темноте вырисовалась оранжево-красная полоска. Уголёк сигареты разгорелся ярче и затем снова потускнел, отражаясь в тёмной влаге, а воздух вокруг наполнился густым, душистым и тягучим дымом.
   -Кто ты такой? - Заорал Рома, непроизвольно сжав кулаки. И тут же понял, насколько он ослаб. Незнакомец не ответил, делая очередную затяжку. - Отвечай! Или я...
   -Что "ты"? Ты выглядишь так, что кажется, сейчас упадёшь. Лучше прислушайся, слышишь?
   Да, он услышал. Как не заметил раньше? Звук моторов. Будто в подтверждение, кто-то посигналил. Гудок мощной волной разнёсся по пустым улицам.
   -Знаешь кто это? По-моему, это дяди в погонах. Приехали проверить, как ты тут поживаешь.
   Он говорил что-то ещё, но Рома больше не слушал. Он попятился, пока не наткнулся на дверную ручку, подёргал её и выбежал из тёмной комнаты, которая оказалась всего лишь ванной. В гостиную, шатаясь на заплетающихся ногах. Да... и тут этот запах. Сильнее. Едкий, отвратительный. И её тело, её прекрасное тело, которое он так любил. Женщина, которая любила его, и была любима им, которая делилась с ним всем, что у неё было в жизни - всем, что было у него. О, милосердный боже, он её задушил!
   Гудок повторился.
   Он с трудом перевёл взгляд на окно. Свинцовое вечернее небо с еле различимой полоской тёмно-оранжевого справа у горизонта. Как отражение уголька в лице незнакомца в ванной. Вот и выход, вот спасение. Вот так он может заплатить за то, что натворил. Может быть, он даже сможет снова увидеть её... там.
   Окно задёргалось, вернулись те расфокусированные вспышки. И вдруг он увидел её. Она стояла между ним и окном, в блекло-розоватом платье, развевающимся, как и её длинные тёмно-каштановые волосы, по струящимся вспышкам. Кожа её была бледна и как-то серовата; на шее отчётливо выступали синяки. Как была она прекрасна! Как тянуло его к ней!
   -Я иду к тебе! - Прошептал он.
   И ни написанные на её лице жалость, любовь и боль, ни неслышные слова, умоляющие не делать этого, ни её прекрасные обнажённые, точно мраморные, руки, которые она вытянула к нему, в попытке задержать, не остановили его. Он побежал. Не остановился он и когда Даша шагнула ему навстречу. Ноги согнулись, резко распрямились, и окно разлетелось вдребезги о его плоть. Осколки резали лицо, разрывали губы, забивались за шиворот. Но он был счастлив в своём полёте. Да, Даша была в гостиной, но она была слишком далеко. Она могла лишь наблюдать, придя к нему привидением, но всё равно оставаясь неизмеримо далеко.
   Теперь, она стала значительно ближе.
   Капот милицейской "шестерки" промялся так глубоко и с такой силой, что завестись она бы уже не смогла. Водитель как раз тянулся к кнопке сигнала, и по инерции продолжил движение, когда тело упало сверху на его машину, но результата от нажатия не было никакого. Через секунду за телом обрушился дождь из осколков. Лобовое стекло покрылось глубокими трещинами, расходящимися полукругом во все стороны, начиная снизу, и мелкими царапинками от кусочков оконного стекла. В салоне заклубились струйки дыма и потревоженной столкновением сидевшей до сих пор в ткани обивки пыли.
   -Как прекрасен мир! - Крикнул кто-то сверху и громко засмеялся.
  
   Надежда умирает последней? Как жаль, если так. Потому что может настать момент, когда поймёшь, что ты - ходячий мертвец, труп, без права заглянуть в завтра.
   Валерий заставил Анну выпить коньяка, первый напиток, который ещё держался в его памяти, и который он увидел оставленным у себя на столе, рядом с фруктами. Затем он чуть ли не силой уложил её в постель, чтобы она хоть немного вздремнула, пока сам, разбирался с оружием своего невольного дарителя и, наученный уже опытом в участке, пристраивал его к куртке. Анна долго и стойко держалась, вынося удар за ударом, пришедшиеся ей за сегодняшний день. И теперь, когда ушёл патрульный, её нервы сдали. Понимание безвыходности имеет свойство чётко вырисовываться на лицах, и именно его Валерий запомнил лучше всего в облике сержанта. То же, что тот говорил, выветрилось из памяти. Остался только смысл сказанного, заставивший Анну тут же собираться, метаться из угла в угол и лихорадочно соображать, что она может сделать. Очень скоро она осознала, что у неё нет ничего, чем она могла бы помочь. Какая помощь от ходячего мертвеца? И всё равно рвалась к ним, кто сейчас примкнул к лежащим в общей палате на белоснежных паромах-койках, пропитанных детским потом и слезами матерей.
   Сержант сказал: не осталось ни одного ребёнка, который бы в данный момент не находился в больнице. И, похоже, состояние их настолько ухудшилось, что ни о каком переезде не может быть и речи.
  
  
   Глава 12.
  
   Семёнов стоял у входа в подвал, ожидая, когда объявится уполномоченный носить заключённому завтрак курсант. Он никому не объяснил своего поведения. Вчера он перекроил весь намеченный план. И почему? Потому что его напугал какой-то сумасшедший! Но Виталий не стоял бы здесь, нервно пристукивая мыском по полу, неосознанно прячась в самом тёмном участке коридора, держась, тем не менее, неподалёку от лестницы, ведущей к камерам. Ведь правдой было то, что сказал сумасшедший. А если так, то кто знает, что вообще может быть, а чего не может... кроме самого сумасшедшего? Виталия переполнял стыд. Перед подчинёнными, которых он переполошил, не дав никакого объяснения своим действиям. Перед стариком, которого лишил ужина из-за своего неверия - но кто бы на его месте поверил? - и который, в конце концов, оказался прав. Каким образом он мог это знать? Семёнову это представлялось бесконечным кругом, по которому можно бегать, пока сам не слетишь с катушек или не свалишься, опустошённый и обессиленный.
   Парень чуть не выронил поднос, когда Виталий вынырнул из темноты.
   -Я сам, - сказал Семёнов, показав ему своё лицо, чтобы тот немного успокоился. Парень возражать не стал.
   Виталий спустился к старику, медленно приблизился к его камере и поставил поднос на столик в дверном отверстии. Ему вдруг захотелось повторить вчерашний фокус. Однако, вместо этого, он перенёс всплеск злобы и внезапно проснувшейся гадливости на слова:
   -Доброе утро, товарищ, - прозвучало так, словно он собирался тот час же достать пистолет и пустить пулю ему между лопаток - Игорь стоял к нему спиной и невозмутимо курил. Он умел уговаривать, и податливый курсант, носящий еду, время от времени оставлял пачку-другую сигарет и спички. Невозмутимость священника слегка поостудила Семёнова.
   -Не совсем, - ответствовал Малахов.
   -Вы не будете завтракать? - "Ну, только скажи, я запущу этот поднос тебе в затылок!"
   -Буду.
   -Почему вы стоите ко мне спиной? Обдумываете следующее пророчество?
   В ответ молчание. Левая рука прижата к груди, подпирает правую, в которой зажата сигарета. Совсем как женщина. Он прикладывается к фильтру и выпускает завитки белого дыма, смешивающегося с голубым, который источает сам тлеющий табак. Работники электростанции ушли все. Не осталось ни одного, кто мог бы с ней управляться. Благо, оставались ещё резервные аккумуляторы. Однако, электричества в них было не так уж много, так что приходилось экономить энергию, отключать свет, где только можно, блокировать поступление электричества в помещения, которые используются меньше других. В подвале было окошко. Узкое, продолговатое, под самым потолком. Через него поступало достаточно света, чтобы отключить здесь питание. На всё помещение его явно не хватало. Но примыкающие к дальней стене камеры - в которую и было вделано окно - казались довольно светлыми. Игорь будто специально отошёл подальше к нарам, чтобы белёсые лучи, в которых витала поднятая Виталием пыль, вычерчивали его как можно слабее. Что-то промелькнуло за окном. Птица? Не важно. Тень на долю секунды преградила дорогу бледным скупым лучам и камера Малахова стала одной большой тенью. Семёнову вдруг показалось, что в дальнем её углу кто-то стоит. Кто-то высокий, точно завёрнутый во множество кожаных лоскутов. Тень исчезла. Вместе с ней пропало и видение.
   Игорь сделал ещё одну затяжку, и только потом заговорил:
   -Прошу прощения, вы не подскажите, сколько сейчас времени?
   Виталий смешался. Бросил взгляд на наручные часы и пробормотал:
   -Э... без двадцати двенадцать... могу я узнать, вам это зачем?
   Затяжка. Новое облако дыма, показавшегося вдруг Виталию отвратительно зловонным, вырвалось в воздух и неторопливо рассеялось. В глазах у него зарябило, руки похолодели в ожидание чего-то очень страшного, что собирался сказать ему священник.
   -Боюсь, я должен сообщить вам, - совершенно спокойно проговорил Малахов, встав вполоборота к собеседнику, - что к полудню все ваши дети умрут.
  
   Анна подскочила на кровати, вскрикнув охрипшим со сна голосом, похожим на скрипучий хруст снега, нежный и вместе грубовато-резкий. Всю ночь она ворочалась, и Валерию в своём рачении удалось заснуть самое большее на полчаса, сидя в кожаном кресле, в углу комнаты. Торшер так и горел до утра, пока вконец измученного Бросова не стал бесить его ненавязчивый свет.
   Валера вздрогнул, пробудившись от полусна, и подбежал к застывшей в сидячем положении Доршевой. Глаза её расширились и блестели, уставившись куда-то вдаль. В них мерцало безумие, испугавшее Валеру сильнее, чем её неожиданный в тусклом утреннем мире голос. Даже его демон, таящийся глубоко в черепной коробке, не смог бы добиться такого ужаса. Наконец зрачки ожили, не потеряв вместе с тем безумного выражения, и обвели номер. Казалось, вещи, которых касался её взгляд, тускнели. Обои темнели, и как-то обвисали, словно в них были запечатлены незримые до той поры духи, теперь склоняющие в трауре головы. Дверь - сплошная тень - как будто отступила назад. Фрукты сморщились, сжались, увяли. Она остановилась на Валере, и без того видевшегося ей всего лишь чёрным абрисом на фоне балкона и царящего за ним блеклого тумана. Опять туман... какая разница. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но язык повиновался не сразу.
   -Надо идти, - прошептала она.
   -Куда? - Так же шёпотом спросил Валера, не смея шелохнуться под взглядом блестящих глаз.
   -Они... - она не закончила. Как она могла знать? И... что? Ей что-то приснилось. Вот и Валера говорит то же самое, пытается убедить её в том, что ей приснился дурной сон, только и всего. Нет-нет-нет... - Дети... с ними что-то не так.
   -Если вам от этого станет спокойнее... - Валера не знал, что ещё можно сделать в этой ситуации. Был ли выбор?
   Анна пододвинулась к краю кровати и спустила ноги на пол.
   -Мне страшно, я боюсь.
   -Я буду с вами, хорошо? Вам не надо бояться.
   -Вы будете со мной? Вы пойдёте со мной?
   -Да. Я буду с вами. Обещаю, я буду. Я пойду с вами.
  
   "Семёрка" въехала на переполненную стоянку. Не издав, казалось, ни одного звука. Мотор словно заранее знал, что они увидят внутри. Здесь, наверное, все собрались - все заранее знали. Анна вышла ещё до того, как Валера заглушил двигатель, не дожидаясь своего спутника. Он выдернул ключи из зажигания и поторопился за ней, хотя каждый атом его существа противился этому, не хотел, не желал входить в высоченное капище с его металлическими и наблюдательными монахами. Холл пуст. Пост охранников выглядит точно так же, как выглядел бы две недели назад. Совершенно обыкновенно. До невозможности. На уголке маленького столика горит коричневатая лампа, лежат раскрытые книги и журнал с записанной в нём длинной очередью посетителей.
   Лифт ехал слишком медленно. Анна металась по тесной кабинке, не находя себе места. Бросов боялся встретиться с ней взглядом, постоянно переводя его украдкой то на неё, то на серебристо-серые нарочито неровные листы-стены. То снова на неё, на её свалявшиеся со сна волосы.
   Наконец двери открылись, и Анна переступила через зазор, открывающий чёрный бездонный зев шахты - как будто через пропасть где-то глубоко в её сознании. Ещё там, внутри, в лифте, она уже могла слышать тихие утопающие в смертной тишине голоса. Теперь же она видела их: множество людей - отцов и матерей, врачей и медсестёр, всех, кто был в этом... чистилище. Здесь пахло затхлостью и тленом. Здесь в воздухе витали облачка пыли - точно души... души...
   Они лежали так спокойно, так безмятежно и умиротворённо. Маленькие тельца, маленькие человечки с закрытыми навсегда глазами, вокруг которых скопилась одутлая узловатая синева. Мёртвые.
   -Детки мои... - вылетело неслышно осенним листом у кого-то вместе со вздохом.
   Ей было горько, больно и страшно - только этих трёх мучителей её разум способен был дифференцировать в своей лихорадке. Так страшно. Так больно. Видеть недвижных маленьких ангелов, её деток, оставивших своим земных родителям лишь оплакивать себя и целовать холодные бледно-синие лобики, испещрённые уродливыми шрамами, многие из множества которых не успели закрыться перед тем, как закрылись их наивные маленькие глазки, каждое утро сонно смотревшие на неё, пока она выводит мелом на тёмно-зелёной доске буквы. Алые полосы, длинные, открытые не в пример своим братьям, практически не оставили на коже чистого места, где бы скорбящие уста могли запечатлеть последний поцелуй. Кто-то легонько потряс малыша за безвольные плечики, моля его пробудиться. Кто-то оторвал трясущиеся руки от этих плечиков. Страшно, больно и горько.
   Анна будто смотрела на себя со стороны, точь-в-точь как вчера. Она парила.
   Вот её телесная оболочка идёт безотчётно к огромной палате. В коридоре стоят молчаливые и бесцветные доктора. Бессильные. Сквозь стеклянную переборку различимо всё. Нет нужды проходить дальше, вглубь. Она останавливается в дверях. Никто не посмотрит на неё. Не к кому ей подойти - ей нечего дать. Она увидела сверху, как её рука поднялась ко рту и плотно-плотно зажала потрескавшиеся раскрытые губы. Она моргнула - та, что вдруг вышла из своего тела, словно стремясь догнать, задержать хотя бы на одно мгновение детские души. Но нет. Никуда она не летела, и ни за кем не гналась. Уткнулась в потолок. Она не была воздухом. Даже не атомом. Она была ничем. В истерической надежде она напрягла слух. Вдруг услышит слабые - да хоть какие! - удары пульса в изнывших венах, вдруг кто-то всё же не улетел? Вдруг кто-то остался, незамеченный?
   -Детки мои, ну проснитесь... - колыхалась пыль вокруг неё.
   Тишина в окружении рыданий.
   Сзади подошёл Валерий. Он как будто уменьшился, стал ниже. Но нет, он просто сгорбился. Голова низко опущена и вжата в плечи, глаза прикованы к полу, на сантиметр впереди мысков ботинок. Он весь дрожал. Он выглядел... виновато.
   -Уведи, уведи меня отсюда, - молила Аня, паря под самым потолком. Какое предательство. Но если она задержится хоть на минуту, то не выдержит. Умрёт? Нет, слишком легко. Сорвётся? Тогда что же она переживает сейчас? Просто, она не выдержит. Её не станет - так, наверное, проще всего объяснить. Губы её не шевельнулись - их сдерживали окоченевшие, скрюченные в судороге пальцы.
   Но как-то он её услышал. Или просто понял. Может быть, он тоже был здесь, наверху, а там всего лишь оболочка? Может быть. Валерий приобнял её за плечи и тихонько потянул. Тело - гуттаперчевый манекен - быстро поддалось едва ощутимым уговорам. Они снова вошли в лифт, а Аня скользила вслед за ними в воздухе, потеряв всю свою волю и всякое желание... чего? Просто... она потеряла много, столько, сколько может уместиться в одном слове.
   В итоге всё всегда получается очень просто.
   Она не заметила, как вернулась в тело. Но когда Доршева внезапно почувствовала тяжесть своих век, которые не нужны были там, они с Валерой уже вышли на улицу и на них ложились редкие маленькие белые снежинки. Всё это время Бросов вёл её, направлял, сам вряд ли понимая, куда идёт. Куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда. Ото всех. Как-то отстранённо она заметила, что он накинул на неё свою куртку. Но Анне не было ни тепло, ни холодно. Единственное... ей жгло щёки. И когда она опустила взгляд, а белки, скрывавшиеся до сих пор под такими тяжёлыми, но всё же тёплыми и уютными веками, напоминавшие маленькие колыбельки, вдруг заморозило, то поняла, что это слёзы, стекая по лицу, царапают его своим солёным горьким льдом.
  
   Больничные корпуса не отделялись от города обычным для таких учреждений забором. Оградой, или как там ещё можно назвать эти стальные и каменные стены. Дорожка парка во внутреннем дворике, обнятого полукругом корпусов, тихонько вливалась в городской парк. Изменения как-то не ощущались, но, очнувшись вдруг от размышления, как-то понимаешь, что зелень уже не та, а дорожка под ногами закончилась, сменившись другой, почти неотличимой от прежней. Деревья везде одинаково свежи и тенисты, с большими пышными кронами, широкими мокрыми листами и набухшими прожилками.
   Везде одинаковый туман. Клубится и клубится. Вокруг и повсюду.
   Валерий вёл Анну в никуда. Он не знал этого места, как не знал, куда ведёт мощёная чёрным булыжником дорожка. Может, присесть на лавку? Вон их сколько по бокам, и ни одна не занята. Они дошли до развилки, и Бросов мягко повернул её к лавочке, оказавшейся как раз рядом. Её голова всё время, как кукольная, была неестественно повёрнута и упиралась в его грудь. Теперь же она, словно пробудившись, подняла её и огляделась. Непонимающе, без узнавания в прекрасных глазах. Валера старался уловить, внять каждое её движение, каждое изменение в ней, готовый ко всему, и вместе совершенно измождённый, беспомощный. Он усадил её на влажные от испарины доски. Затем сам присел рядом.
   Рот её приоткрылся, как там, у палаты, но он знал, что она не станет кричать или рыдать. Она будет говорить. И она заговорила.
   Она говорила много. Слова и предложения путались, взгляд то бегал, то внезапно останавливался на чём-нибудь, и она точно уходила в огромные залы воспоминаний. В такие моменты её речь немного смягчалась, ожесточение пропадало из невнятного прогорклого голоса. Она говорила обо всём, о себе самой, о том, что случилось и что означало это для неё, о том, как шли её дни раньше, до всего этого. И она говорила ни о чём, поскольку это перестало иметь какое-либо значение...
   Потом она замолчала. Она молчала долго. А потом посмотрела на него и сказала:
   -Я не хочу больше жить.
   Валерий не знал, что ответить. Боже, он не знал ничего. Но он должен был что-то ответить, иначе она... он не мог допустить и мыслей об этом. Дьявол, да что за... момент "ничего" и "нигде". Будто что-то закончилось, что-то вот-вот должно было начаться, а они застряли между двумя этими моментами.
   -Но... но... - пока язык искал нужные звуки, руки нашли её плечи и притянули к себе. Она, казалось, совсем успокоилась, позволила уложить себя на него, закинув ноги на лавку и смотря ввысь, в невидное небо. - Нельзя же просто так... взять и умереть...
   -Почему?
   -Потому что... я...
   -Они же умерли? - Пауза. - Как ты думаешь, они где-то там? - Она разглядывала бесконечный туннель из медлительных снежинок, и он догадался, что она пытается достать взглядом до застланного туманом небосвода.
   -Я не знаю. Я не могу сказать там ли они. И почему тоже не могу сказать.
   -Тогда отправь меня туда. Подтолкни мою лодку. Знаешь, я всё равно уже стою в ней. Мне виден горизонт.
   Слишком далеко, чтобы понять образ, который она ему дала. Но той частью мозга, что находилась в тени, и казалась, как ни живой, так и не мёртвой до конца, Валерий уловил ту же идею: смерть.
   -Нет. Ни за что.
   -У меня ничего нет. Мне нечего было им дать. Теперь я знаю, что на самом деле было, только теперь некому. У меня ничего нет. Я не хочу больше жить.
   -Не говори так.
   -Надоело.
   -А я? У тебя ничего нет - а как же я? Ведь я здесь...
   -Ты? Ммм... рыцарь в доспехах из тумана... я - ничто, кроме ветра. А кто дракон? Кто виноват во всём этом? Ведь есть же виновник этого кошмара? Это они, да? Эти... краснолицые?
   Он колебался.
   -Да.
   -Как они это делают? Ведь... никто на самом деле никуда не уезжал, правда?
   -Я не знаю. Я ничего не знаю. Знаю только, что причина в них.
   -Почему они так делают?
   -Не знаю. Почему... но они заставили весь город сойти с ума. Столько людей исчезло. Просто люди взяли и испарились. Этот туман, эпидемия.
   -Дети, - добавила она. По щекам снова поползли бесцветные капельки. - Зачем им надо было поступать так с детьми? - Анна сглотнула сухие листья, которыми поросло горло. - Наверное, слишком много вопросов? Вся эта неопределённость, всё как-то затягивается... сон, или что-то ещё в этом роде. Делирий.
   Доршева застонала, заворочалась. Затем, преодолев приступ, спросила:
   -Будет помощь из Москвы? Приедет кто-нибудь?
   -Не думаю. Наверняка они предполагали какое-то... чёрт. Боялись, что это станет известно. Но не знали, что именно произойдёт. Может быть даже, вообще сначала собирались не обращать внимания на то, что здесь происходит. Но потом... потом послали человека. Меня.
   -А эпидемиологи? Ларионов наврал. Теперь я знаю.
   -Да.
   -Что они предполагали, эти шишки? Что они могли знать и почему не хотели, чтобы кто-то ещё об этом знал?
   -Эти... твари, существа... ума не приложу с чего начать и как объяснить. Со стороны это такая чушь. Когда я прочёл дело, я подумал, что это шутка. Меня разыграли. А теперь я утонул в тумане, где нас никто никогда не найдёт. Похоже на игру, правда? Сначала собираются все фигуры. Затем их отделяют ото всех, ото всего мира. И начинается сама игра.
   Он замолчал, почувствовав, что она плачет. Валера посмотрел на Доршеву. Она тихо всхлипывала, вертя пальцами подол свитера.
   -Я никогда не думала... никогда и предположить не могла... так много... понимаешь, дети - всё, что у меня было. Кроме них у меня не было больше ничего. Братья Романовы, они относились ко мне, как к члену семьи. Но ведь я же всё равно не была их сестрой? И всё равно. Так быстро, что я не смогла даже понять, осознать, что случилось. Теперь, когда мне уже нечего потерять, это наваливается, как... как...
   Он прижал её к себе. Крепко-крепко. Доршева колебалась всего мгновение, перед тем, как ответить. Пальцы выпустили свитер и скользнули вверх по куртке, к шее. Руки обвили её, притянули к себе, как притягивали руки Бросова.
   -Ты ведь не отпустишь меня? Я так боюсь остаться одна. Во мне уже нет влаги, чтобы оплакивать их. Но ты? Ведь ты будешь со мной? Ты сдержишь своё обещание? Помнишь, утром ты пообещал? Ты ведь будешь со мной, чтобы я могла тебя обнять?
   Роговица его глаза как будто уловила тёплые солёные испарения её слёз, которые сконденсировались и потекли двумя струйками вниз по лицу, падая по капельке на гравий, виднеющийся между тонкими досками старинной лавки.
   Валера сжал её крепче, но она не отстранилась. Наоборот, с благодарностью и облегчением приняла неуклюжие объятия. Он покачал её, словно надеялся убаюкать. Конечно, он будет с ней. Поэтому сказал:
   -Да, - и этого слов было куда больше чем достаточно.
   Туман стал гуще, завился яростнее и быстрее.
  
  
   Глава 13.
  
   Белый халат взметнулся, когда, не в силах более сдерживаться, Григорий, перейдя на бег, выскочил из вестибюля на свежий воздух. Он вспотел, взмок. Футболку под свитером можно было отжимать. Белых волн, наталкивавшихся на него, он не замечал. Туман помутил ему глаза ещё наверху, у общей палаты, где он стоял какое-то время, стараясь стать невидимым, неслышимым, раствориться в воздушных молекулах, пока переносить всё это не осталось мочи. Терновыми побегами на языке плелись сухие нитки. Осколками кости в черепной коробке до сих пор скрежетало: убил, убил, это я их всех убил...
   Всё качалось. Суставы отказывались повиноваться. В них как будто выросли колючие кусты. Тело тянуло к земле. Словно к каждой его частичке привязали по веревке и тащат, тащат вниз, к сырости и холоду. Он доковылял до ближайшей лавки и тяжело, грузно опустился на зелёные доски, облокотился о спинку, боясь, что даже в таком положении почва способна уйти у него из-под ног.
   Хотя, если подумать, она уже ушла. Каким эгоизмом было с его стороны так поступить. Почему он вообще пошёл на это? Что же так ослепило его? Чёрт побери, даже сейчас ему ещё хватает всходов того эгоизма, чтобы жалеть себя.
   Ларионов схватился за край встрепенувшегося на внезапном порыве ветра халата. Пальцы тут же свело судорогой, и он уже не мог их разжать. Только всё сильнее сжимал, точно бы душил себя. Ветер вдруг вздохнул, резко, выдув сильную струю, заставившую и без того беспокойный молочный настил заметаться в поисках укрытия. И утих. Так же вдруг, как и начался. А потом послышался слабый, затихающий стрёкот сверчков.
   Григорий повернул в ту сторону голову, хотя особо не старался что-либо разглядеть.
   И тут поймал себя на том, что рот его раскрыт, губы, все в вязкой слюнной плёнке, отвисли, лицо перекошено - вот-вот расплачется. И он готов был заплакать, утонуть в своих бессилии, вине, самоуверенности, однако нечто новое в серой панораме завлекло петельку его затравленного внимания. Шаги. Стук, стук, стук по асфальту, всё ближе, ближе. Сотня ног цокает по дороге на стоянку. На секунду его воспалённое сознание переключилось на них, и этой секунды хватило, чтобы оно, передержанное в чужой боли и собственном уродстве, оставило свои прежние мысли. Но всё равно он не мог сообразить, что же происходит, хотя понимал отдалённо, что настал шок, что старое сердце плохо, с перебоями справляется с висящим на нём грузом.
   В белой, огромной и беспрестанно шевелящейся тени начали проступать чёрные силуэты. Они покачивались при ходьбе, и от них несло гарью. С приближением, цвета проступали яснее. Синие, в клетку рубашки, жёлтые, бардовые платья, джинсы, кофты, куртки. Обычная одежда, которую он сотни и тысячи раз видел на своих пациентах, знакомых на улице. Но ведь они же не здесь? Они не должны были приходить, потому что уехали, разве нет? Или это не они? Нет, нет, они. Пришли поплатиться с ним за своих детей. Призраки вернулись, чтобы отдать должное его преступлению. Как блестит кровь на их обнажённых лицах! Как оголена вся их плоть! Столько полосок мышц и сухожилий - воплощение всех лоскутных операций. И как белы их прекрасные зубы на фоне тёмно-красных переплетений. Они - само великолепие.
   Он вжался в спинку и закричал во всю силу лёгких.
  
   Опасность.
   Опасность, подсказал мистер Хайд. И Валера тут же почувствовал сам. Запах чего-то горелого. Вместе с ним слышался, как из сна, тихий сверчковый стрекот, на смену которому пришёл дикий, животный крик - дитя страха и предсмертной агонии. Затем - шаги, хорошо различимые в колышущейся тишине. Много людей шло в их с Анной направлении. Но от людей не исходит такой запах.
   Это они идут. Их много. Ну да, простая логика. Фигуры расставлены, игра началась.
   Он слишком сильно сжал ей руку, так что она охнула от боли. Бросов зажал ей рот и прошептал:
   -Вы слышите?
   Она прислушалась. На блеклом лице написалось непонимание.
   -Так много...
   Он не дал ей договорить.
   -Это мимы.
   -Мимы?
   -Помните, что я вам говорил?
   Теперь она была напугана. Глаза расширились и вопросительно смотрели на него.
   -Что будем делать? Кажется, их и вправду много.
   -Я... - никогда он ещё до этого не принимал решения так быстро. Чуть позже он поймёт, насколько трудно это на самом деле ему далось и как может болеть от этого душа. - Я скажу, что делать. Я дам вам ключи, - он залез в карман и достал ключи зажигания. - Это от моей машины. Теперь...
   Он вертел головой в поисках чего-нибудь, что могло бы принести хоть какую-то помощь. За лавкой - густые кусты. Не раздумывая, он поволок её туда.
   -Я без тебя не смогу, - хотела возразить Аня. Он снова перебил её.
   -Я их отвлеку, уведу в сторону, а вы добежите до стоянки, сядете в машину и уедите. Приведите помощь.
   -Не смогу, - она взяла его за грудки встряхнула. - Без вас я - никуда.
   -Простите, но у вас нет выбора. Пожалуйста. - Он погладил её по щеке. - Я очень хочу, чтобы вы уехали как можно дальше...
   Пока они говорили, на дорожке мимо лавки, где они только что сидели, прошли первые из них. Купола их голов казались расплавленными зеркалами с примесью марены, в которых отражалась дымка. Почти сразу же появились ещё, больше. Они искали, переговаривались, гомонили, как если бы это охотники травили ночью хромого волка. Валера дотронулся кончиками пальцев до сложенного ножа в кармане. Огляделся, исследуя интерьер куста. Внутри он был полый, лишь тонкие ветви мешали передвижению. Он подтолкнул Анну к длинному тенистому проходу.
   -Ползи потихоньку. Давай же!
   Она не удержалась и упала, зацепившись щекой, по которой только что скользили его грубовато-ласковые пальцы, за колючий коричневый жгут, не переставая в неверии вглядываться в Валеру. Ей хотелось схватить его, ещё раз прижать к себе... а ещё лучше, никогда потом не отпускать. Валере казалось, они смотрели друг на друга вечность. Которая всё тянулась, тянулась... внутри становилось всё тяжелее. Надо расставаться - прозвенело в ушах.
   Толпа почти в полном составе миновала лавку, начиная рассыпаться по парку. Пора. Он достал нож и выбежал, раскрывая его на ходу.
   -Эй вы, ублюдки! Я здесь!
  
   Они, как хищники, сразу же - если бы посчитать, то почти одновременно - повернули головы в сторону выбежавшего из кустарника человека. В висках стало как-то тяжело, стянуто. Он среди кого? Таких же сумасшедших, как он? От них веяло гарью и затхлостью, а ещё чем-то сладким. Их ноги затопали, языки и глотки устроили адский концерт: улюлюкали и галдели с таким безумным весельем, что Валеру это в первые секунды бегства повергло в шок. Или в некоторую его разновидность. Вот он с криком выбегал из их с Анной ветвистого убежища, а вот он уже оказался на другой стороне гравиевой дорожки, по которой они сюда пришли, и мчится по газону, рассекая потоки испарины.
   Руки... а руки, они вспоминают, наливаются, теплом и силой, вены набухают. Пальцы поудобнее, попривычнее, перехватывают рукоять. Один из мимов, самый быстрый из толпы, нагнал его. Влажная рука легла на плечо, оставляя на куртке красную пятерню. Сильный рывок. Валерий не упал только потому, что вовремя вывернулся, схватившись за мима и перенеся на него вес тела. Лезвие со знакомым шуршанием вошло в мощную твёрдую плоть под растрёпанной одеждой. Судорога, сведшая корпус безлицего существа, превратилась в напряжение, отдающееся во всех членах, заставляющее вскипать жидкость в суставах, перекручиваться и искажаться. Напряжение дрожью передалось руке, когда Бросов вытаскивал нож из живота врага. Напряжение превратилось в крупицу давным-давно забытого экстаза.
   Он бежал дальше, но... в отношении количества мимов, Валерий сильно ошибся. Недооценка заключалась в том, что он и подумать не мог, что есть ещё, кроме пришедших за ним и Доршевой к их лавке. Впереди, среди движущихся в исступлении клубов показались другие колоссы. Подкрепление, как вовремя. Он резко свернул, краем глаза заметив низкорослое чудовище, в грязно-жёлтом костюме-тройке, тянущее к нему узловатые ручища. Лезвие взвилось вновь. Распороло воздух по широкой дуге - надутые мышцы-верёвки на шее у мима лопнули и расползлись друг от друга по идеально прямой линии. Между ними хлынула тёмно-красная река, и рассечённый воздух тут же заполнился её запахом. Где-то в отдалении послышалось затихающее урчание мотора. Анна. Ей удалось. Волна облегчения накатилась на него, очистив от пьянящего азарта и то подступающей, то притихающей сомнамбулической сонливости-предвестницы голоса. Хотя... хотя именно голос сейчас мог бы спасти их обоих. У него хватит сноровки, чтобы вырваться из оцепления. Туман наполнился розовым... солнце - садится? Так рано? Снующих в розовых сливках фигур заметно прибавилось. Они пока не подходили слишком близко, уже потеряв двоих в необдуманном наступлении. Однако, много ли времени пройдёт, прежде чем они всей толпой набросятся на него?
   Надо вернуться к больнице, там у него будет хоть какая-то защита. Там есть люди с оружием. От его собственного пистолета будет мало проку, если он не запоёт в хоре.
   Острая боль в боку. Он чуть не задохнулся и сбавил скорость. Со всех сторон до него теперь доносились смешки. В розовой дымке, на фоне выступающих зелёных тенистых крон мелькали осклабленные ряды блестящих зубов. Валерий посмотрел в то место, куда его ударили... нет, это что-то острое едва не продырявило его насквозь. На куртке остался длинный след, дыра, через которую видно сочащуюся кровью кожу.
   -Вот чёрт...
   Бей... - прошелестело в голове, размывая всё перед глазами. Казалось, рука на долю секунды обрела собственный разум и сама взметнулась к невидимой цели, куда-то за спину, разворачивая в ту же сторону мощным рывком весь торс. Кто-то завопил от боли и, падая, схватился за опустошённую глазницу. Фигура почти тут же скрылась в тумане.
   -Беги, сучёнок, беги, всё равно нас слишком много! - Пропели ему из розовой мглы. - Где ты?
   Бросова будто озарило. Как он раньше не подумал об этом? Ведь никто не говорил, что в тумане они видят лучше него? Может быть причина, по которой сним до сих пор не расправились - а в неизбежности расправы сомневаться не приходилось, учитывая их число и превосходство в силе, даже один из них с успехом бы оторвал ему конечности, как бы Валера ни сопротивлялся, - заключается в том, что они не достаточно хорошо ориентируются в тумане, как и он?
   Повинуясь какому-то скрытому инстинкту, механизму, глубоко у него в сознании, Валера резко затормозил и рухнул ничком на землю. Совсем рядом пробежало несколько пар ног. И никто не заметил его, лежащим прямо перед ними.
   -Чёртовы вы уродцы, - пробормотал он, не замечая, что начинает выражать спутанные мысли вслух.
   Убедившись, что в радиусе видимости никого нет, он встал и побежал дальше. Судя по легшей на него густой тени, он вбежал в аллею. От чувства гордости за свою сообразительность, он позволил себе сбавить темп и перейти на трусцу. На губах заиграла улыбка. Неужели всё так просто? Тогда, чем они лучше нас? На что они...
   Кто-то двинул его сзади в затылок, так, что он повалился. С пол сотни ног затопали вокруг него. О, теперь он был потрясающе лёгкой мишенью.
   -Простой, я бы сказал, - раздалось из щерящейся пасти, нависшей прямо над ним. Валера медленно поднял взгляд на существо. И, вся смелость, всё ощущение лёгкости, воспоминаний исчезло. Робость и страх новорождённого вернулись к нему, охватили полностью, выворачивая из него слёзы. В ушибленном затылке ломило. Мим продолжал: - Чёртов псих, ты что думал, всё так просто? Как, ты думаешь, ты мог убежать из-под стражи, напичканный наркотиками и релаксантами, способный лишь слюнявить подушку и ссать под себя? А? Ты, дерьмо? - Сильная мускулистая рука схватила его за плечо и встряхнула, как мальчишку. Закричали все старые ушибы. - Мы знаем обо всём, что ты делаешь, каждый из вас, сукиных детей, потому что мы позволяем вам так делать. Кем же вы себя считаете, а? - Его встряхнули ещё раз, так, что шея чуть не сломалась. Твёрдое колено упёрлось в спину и придавило к земле, не давая вывернуться. Гравий врезался во все открытые раны, рассёк новые, забиваясь за шиворот, в порез на боку, повсюду, заставляя его взвыть от боли.
   Ложь, возьми нож, или умрёшь, - хрипло прозвенело где-то между ушей, - складно получилось, а? Ну, как ты себя чувствуешь? Скажи, как ты себя чувствуешь? Ты ведь помнишь, как точно так же давно-давно на тебе сидел оперативник и выкручивал тебе руки? Помнишь, как плотно сидели на запястьях наручники? Помнишь, что ты тогда сделал? Помнишь, что ты сотворил? - Голова вдруг раскалилась, жидкий целлулоид полился по бороздам между гудящих извилин его измученного мозга, взрываясь вспышками обрывочных воспоминаний. Сарай, инструменты. Они пришли за ним. Скальпель у него в руке... нет, он не хотел смотреть дальше. И тогда голос вернулся: - Эй, ты же помнишь, как это делается? Не хочешь знать, что сделал раньше? Придётся, если не хочешь, чтобы твоя эпопея закончилась на этих камнях. Ты помнишь, больной ублюдок! Помнишь! Так действуй же!
   Складной ножик отлетел в сторону, когда он падал. Где он должен его теперь искать? Колено врезалось сильнее и провернулось. Захрустели рёбра, высекая скрежет из окровавленных зубов. Он пошарил по гравию в поисках знакомой металлической плотности, так удобно лежавшей в ладони, когда она наносил им удары. Мимы перестали суетиться и обступили его со всех сторон, с небрежной медлительностью, подходя ближе, шаг за шагом сужая кольцо. В розовых лучах, пронзавших туман, они были чёрными, с просветами других цветов, из тех, что всегда заметны в одежде. И... кажется, тумана убавилось? Видно лучше, и запах гари отчётливее.
   -Куда? - Рявкнул мучитель, и все внутренности вдруг загорелись, заполыхали болью от нового удара. Свободную руку, лихорадочно перебиравшую острый гравий, схватили за предплечье, потянули назад, за спину. Валерий, смутно сознавая, что нож - единственное его спасение, неистово забрыкался, и мим вынужден был выпустить его руку, чтобы не свалиться рядом.
   Сталь ещё хранила тепло - воспоминание о пройденной тропинке из пролитой крови. Пыльный, слегка погнувшийся, но это был он. Облегчение зажгло надежду. Рукоять как будто сама впрыгнула в зовущую, распростёртую ладонь.
   -Улыбнись пошире, урод, - выдавил Валера. Мим смешался - на краткий миг Бросову была возвращена свобода. Он не замедлил ею воспользоваться. Стоная от саднящих и ноющих приливов, он извернулся, как червяк, посадив себе на живот ещё с сотню глубоких царапин. Замешательства его пленителя хватило лишь на пол-оборота, но и этого было достаточно. Взмах - и его губы расширились до висков. Сукровичный зев заревел, красные змеи-пальцы облепили голую плоть, удерживая разрезанный рот. Но поздно. Сухожилия разошлись прежде, чем он успел подхватить тяжёлую челюсть. Рот раскрылся под прямым углом. Давление тут же ослабло, и Валерий сбросил его с себя, как груду хлама.
   Другие, обступавшие их кольцом, напряглись, разразились громкими ругательствами, подняли кулаки, надвигаясь на поднимающегося человека. Человек, трясясь от страха и резко подскочившего адреналина, от головной и сердечной боли, не выпрямившись до конца, сжался, со свистом вбирая воздух разбитым носом, будто стремясь перенять часть их злобной ярости, отставил в сторону ногу, готовясь к рывку, который либо принесёт ему шанс спастись, либо разрешит его судьбу. Он рванулся с места, прокладывая себе путь ноющим плечом. Посыпался град ударов. Множество рук, друг поверх друга поползли по его одежде, пытаясь ухватить, удержать, не дать вырваться. На бегу, Валерий замахал ножом, не целясь, опуская лезвие на толстые оплетающие его красные канаты. Немного, но это сделало своё дело: зло вопя, они отпрянули. Бросов увернулся от мощного удара - кто-то из них в бешенстве наотмашь, описал в воздух круг, чуть-чуть не угодив Бросову в висок. Всплеск предплечья - лезвие вонзилось под рёбра нападавшему, и тот сразу обмяк, ложась мешком на своих товарищей, чёрными тенями заслонявшими собой всю аллею. Ноги у Бросова подкосились, он попятился, полупригнувшись. Упал, продолжая отползать. Левая кисть загребла пригоршню камней. Он швырнул их им в лица. Поднялся, проскальзывая, ощущая в членах сумасшедшую дрожь - вот-вот суставы не выдержат, точно их набили чем-то мягким и чересчур податливым, что теперь распирает их изнутри. Развернулся и побежал, боясь, что если оглянется, то сломается, как заводная игрушка, упадёт и больше уже не сможет заставить себя встать. Дальше, дальше, к больнице.
  
  
   Глава 14.
  
   Семёнов выбежал на крик первым. Крик... от этого дикого звука предсердия налились свинцом и так, до сих пор оставались тяжёлыми, мучительно неподвижными, а сосуды натянулись с застывшей в них кровью. Кричавшего не пришлось долго искать. Он сидел во дворике прямо перед подъездом. Поза уставшего, пьяного от долгой, протяжённостью в годы, работы: по спинке лавки он съехал вниз и чуть на бок, голова лежит на плече. Руки раскинуты, ладони развёрнуты вверх, пальцы полусогнуты. Ощущение такое, будто они вот-вот задрожат, как дрожат истощённые чудовищным напряжением мускулы. Между пальцами струилась рыже-багровая жидкость, уже подсохшая на свежем воздухе. Белый халат словно покрылся ржавчиной от неё. В ней же и всё лицо человека, но Виталию не обязательно видеть его, чтобы узнать заведующего дерматологическим отделением. Именно его Виталий надеялся найти наверху... И вот он его нашёл...
   От вида мёртвого тела его замутило, а по загривку пробежало холодное дуновение. Семёнов отвернулся, доставая рацию. Оставаться здесь одному с мертвецом ему не хотелось. Автоматически, находясь где-то на самой черте сознания, он стал придумывать для вызова причины. Во-первых, надо бы перетащить тело внутрь. Во-вторых... совершенно внезапно - он не хотел этого вспоминать, - перед глазами ясно стал образ старика, курящего в сумраке камеры. Спазм у солнечного сплетения прервал вдох. Виталий подбежал к кустам и подождал, пока желудок вывернет содержимое наружу. Чуть погодя ему удалось справиться с приступом и вызвать вниз нескольких уполномоченных и врачей, не занятых в палате.
   Как же ему хотелось присесть. Просто положить зад куда-нибудь, обхватить колени и отдохнуть. От всего.
   Даже асфальт выглядел мягкой подстилкой. Однако бригада уже спустилась, и его закидывают вопросами, ждут приказов; доктора осматривают труп. Как это они так быстро... Виталий даже не успел заметить. И только сейчас понял, что мир вокруг него шатается, как будто бы помещённый в аквариум с невероятно прозрачной - прозрачнее воздуха, если не считать мазков тумана - но очень плотной субстанцией.
   -Где остальные? - Выдавил Виталий сквозь едва разомкнутые челюсти. Для того чтобы связать эти два слова, ему понадобились все его внутренние силы. Это он понял, когда уже оказался в чьих-то руках, поддерживающих его в более-менее вертикальном положении.
   -Надеюсь, вы понимаете, - отвечал кто-то другой, видимо из докторов, - им не до этого... я бы сказал, вообще не до чего... знаете, вам лучше присесть.
   Виталий испугался, что его усадят рядом с трупом, и начал сопротивляться. Ух... Всё равно, что в смирительной рубашке. Его всё же усадили, но нет, никакого трупа рядом. Каким-то чудом он оказался на другой лавке, с другой стороны огромной клумбы, выхолощенной посреди больничного дворика городскими садовниками, и над ним суетились люди в туманно-стерильных балахонах, спрашивая, как он себя чувствует и ещё что-то...
   -Там кто-то есть! - Гаркнул сержант, указывая в сторону парка.
   Начальник вздрогнул, съёжился от внезапного, громкого восклицания, прорезавшего аквариум с переливающейся, колышущейся субстанцией. Испуг немного разогнал пары оцепенения вокруг его мозга. Будто сама собою расстегнулась кобура. Они... - их много, он это знает, спасибо психу-заключённому. Догадывается, или... сам не мог разобраться, как, но он просто знал - их много. Ноги сами подняли его и понесли к уже вставшим наизготовку милиционерам, посмотреть на приближающуюся беду.
   -Видите?
   -Да-да... стойте, не стрелять... не стрелять!
   Ему вдруг захотелось рассмеяться, толкнуть кого-нибудь в плечо, поделиться своим облегчением. Это не они... хотя, собственно, кто это - они? Не важно. Ведь это не они показались из тающей дымки. Семёнов и не подумал бы никогда, что будет так радоваться появлению приезжего и малознакомого человека. Тот нёсся из мглы с такой скоростью, точно за ним гналась адская конница, на каждом шагу норовившая ухватить его клыками за зад. Валерий... Словно из зудящих извилин выдернули гвоздь, и полились бессвязные, неостановимые молитвы. Бросов всё о них знает, он скажет, что делать! Слишком молод. Да-да, так он и есть. Семёнов был слишком молод для всего этого. Другое дело - Валерий. Пусть он руководит этим... этим конклавом.
   Виталий даже не обратил внимания на то, как Валера выглядел, весь в ушибах, кровоподтёках и пыли.
   Ещё не добежав, Бросов уже начал говорить, сквозь чудовищную отдышку:
   -Быстрей, всех - вниз, и в участок... оружие. И ещё... нужен старик, священник ваш, он знает.
   Последнее больше прочего убедило Виталия в правильности собственных размышлений.
   -До родителей сейчас вряд ли можно будет достучаться. Они с... - он осёкся, не смея сказать то, о чём и так знал каждый. У него дёрнулось плечо.
   -Нужно обороняться. Их слишком много, - Валерий согнулся пополам, упершись руками в колени, пытаясь не дать лёгким выпрыгнуть наружу. - И они уже на подходе. В участке должно быть огнестрельное оружие.
   -Я схожу, позову, - вызвалась медсестра. Затем, окинув Бросова критическим взглядом, решила добавить. - Вам бы тоже не мешало заглянуть внутрь.
   -Хорошо, только быстрее. Вы, - обратился Валерий к бригаде, но Семёнову показалось, что агент говорит только с ним. Точно приговаривает к смерти. - Следите за этой дорогой. Вообще, глядите в оба. Выйдет не очень приятно, если у нас не останется подготовленных к бою людей.
   Все внутренности рухнули вниз. Но кости там не было, там была пустота, которая и заменила в душе Виталия надежду. Глаза закатились, он пошатнулся и не своим голосом произнёс:
   -Так точно.
   Бросов ушёл за медсестрой, внутрь. В безопасность. Виталий ненавидел его в этот момент. Но не мог ничего более сказать. Желудок свело новым спазмом.
  
   Недвижная тишина обеспокоила их сразу же, как только открылись двери лифта. За беспокойством, словно тоже почуяв неладное, испуганно замерцал и погас свет в жестяной кабинке. Медсестра позвала какого-то своего коллегу, Бросов не разобрал имени. Всё его внимание собралось вокруг этой висящей тишины. Когда он уводил отсюда Анну, его преследовали, бились о спину причитания родителей, вздохи и всхлипывания, сливающиеся в один протяжный, долгий и тоскливый гул. Если бы он захотел тогда, то смог бы расслышать, как переговариваются или тихо плачут доктора. Теперь же не было слышно даже сквозняка.
   Похоже, однако, девушка не вполне понимала происходящего. Или это страх выбил всё здравомыслие из её головы? Не получив ответа во второй раз, она собралась войти в коридор, который выключившееся вдруг освещение изменило до полной неузнаваемости. Он казался Бросову узким, покрытым выцветшей тёмной краской, подтёками грязной воды и ржавчиной проулком между старыми-престарыми домами. Пах он так же сыростью и старьём. Валерий выбросил вперёд руку и схватил медсестру за шкирку как раз тогда, когда она заносила ногу для шага в этот ставший вдруг чужим проход. Он оттянул её в глубину кабинки и завёл рукой за спину, а сам осторожно выглянул из застывших дверей...
   Из груди его невольно вырвался глухой стон.
   -Что там? - Спросила девушка. Голос её, несмотря на высокие нотки и настойчивость, дрожал, как бывает у людей, стоящих на грани истерики.
   Что там? О... Валерий увидел там больше чем достаточно, даже не заглянув ещё в палату, где, без сомнений и таилась вся квинтэссенция представшего перед ним кошмара. Там повсюду были тела, распростёртые то на полу, то на сиденьях в коридоре... одни были в больничных халатах. В других он узнал тех родителей, которых вывели из палаты, чтобы напоить успокоительным и усадить куда-нибудь. Там не было никого, кто мог бы откликнуться.
   Сестра не стала ждать и посмотрела сама. Смотрела она не больше нескольких секунд, затем её будто кто-то ударил сзади по коленям и она, падая, ухватилась за плечо Валерия. Она что-то бормотала, какую-то бессмыслицу. Он потряс её, приводя в чувства.
   -Эй! - Не помогло. Дал ей лёгкую пощёчину.
   -Они... ум... у... умер... ли... ум... мер... ли... - заикаясь, давила она из себя.
   Бросов понимал её состояние, но пока сам не мог ничего объяснить. Старик. Опять все размышления приводят к старику. Если и он не скажет ничего нового... что ж, тогда... тогда тупик, чтобы выйти из которого, придётся в буквальном смысле процарапывать себе дорогу. Сколько же ещё...
   -Пойдём, - он увлёк её обратно в лифт, нажал кнопку первого этажа, но кабина и не подумала двигаться. - Чёрт побери... чёрт, чёрт, чёрт побери, твою мать!
   Он с силой ударил по безжизненной панели с кнопками. Девушка начала тоненько поскуливать.
   -Ради бога, прекрати! Где здесь лестница?
   -А... а сними... что?
   -Сейчас нет времени, ладно? Нужно сначала о себе позаботиться. Да покажи же, где эта чёртова лестница! - Зверь в нём пошевелил мощной спиной, пробуждаясь ото сна. Валера тут же взял себя в руки и переспросил ещё раз, спокойно и вкрадчиво. Больше для того, чтобы убедиться в контроле над собой. Девушка, тем не менее, на этот раз указала:
   -Там...
   Но на этом вся её помощь закончилась. Она была как мешок с хламом, безразличная ко всему. Сказала, и утонула в себе. Ему пришлось чуть ли не волоком её тащить. Если бы он её выпустил, она бы, скорее всего, так и осталась стоять на месте, пока не наступит обморок. Не дай бог, на лестнице им попадётся хотя бы один из этих... Как же им удалось так быстро расправится с таким количеством людей, и при том, так тихо? У них было не больше пяти минут, ведь Семёнов с нарядом только что вышли из здания, а до того всё время находились поблизости...
   Им повезло: в жерле бесконечного чёрного хода никого не видно. По крайней мере, так Бросову показалось. Однако, Валера время от времени дотрагивался до пистолета. Это придавало ему храбрости, чтобы пройти очередной пролёт. Хорошо ещё, что хотя бы здесь освещение частично сохранилось. Под потолком то и дело встречались горящие тускло-рыжим светом лампочки, увенчанные железными рупорами-абажурами. Они потихоньку раскачивались, точно кто-то недавно торопливо сбегал вниз, задевая их все по очереди. Наконец, они выбрались на улицу.
   Валерий застыл на месте, увидев новую картину. Сначала ему даже показалось, что за его отсутствие здесь произошло то же, что с теми несчастными наверху; но нет. Они были живы. Весь наряд, присев на одно колено по полукругу у края внутреннего дворика и держа наготове оружие, пристально вглядывался куда-то в сторону парка. Только Виталий, так до сих пор и не пришедший в себя, стоял за своими подчинёнными и с потерянным, бессмысленным видом разглядывал их спины. Понимая, что говорить с ним сейчас без толку, Бросов обратился к одному из милиционеров в оцеплении.
   -Что здесь происходит? - Спросил Бросов, пригибаясь рядом с сержантом.
   -Там. Смотрите, - он показал пальцем, не разжимая, однако рукоятки своего пистолета.
   От увиденного под ложечкой у Валерия засосало. Все раны, которые ему так недавно оставил мим, вновь засаднило. В тумане, на самом пределе видимости стояли чёрные фигуры. Так же, в шеренгу, точно передразнивая милиционеров. Только их было гораздо, гораздо больше; даже больше, чем в той группе, с которой столкнулся Валерий, отвлекая их от Анны. Стояли и просто смотрели. Как будто ждали чего-то... выжидали.
   -Потихоньку встаём, и двигаемся к участку, - прошептал Валерий сержанту.
   -А как же остальные?
   Помедлив, Бросов нехотя сказал:
   -Остальных нет.
   -В смысле?
   Милиционер резко развернулся к Валерию. В глазах его были угроза, отчаяние и мольба. Борьба между этими чувствами чуть ли не разрывала его изнутри. На белках глаз пропечатались её следы - тонкие дорожки лопнувших капилляров. По трясущимся рукам Валерий догадался, что тот ещё не схватил его за грудки, только потому, что боится отпустить оружие. Впрочем, Валера и сам был на взводе, и успокаивать кого-то сейчас просто не имел ни сил, ни желания. Он постарался быть краток:
   -Видишь тех ублюдков?
   -Это... они, да? Как... - сержант захлебнулся напирающими словами. - Неделю... всего семь дней назад, я бы ни за что не поверил, если бы кто-то мне сказал, что я буду вот так стоять здесь и целиться в каких-то призраков... что, ну что случилось?
   -Не знаю. Но догадываюсь, кто может знать.
   Зрачки милиционера расширились, ему не надо было объяснять, кого имеет в виду агент, всё итак предельно ясно. Рот беззвучно раскрывался и закрывался, как у рыбы. Как-то он справился с собой, и ему удалось проговорить сквозь стиснутые зубы:
   -Только не тот сумасшедший... вы же не хотите сказать, что он... о, чёрт, он ведь не был прав всё это время?
   -Мы не узнаем, если не поговорим с ним. Прикажите своим людям, - пресёк он дальнейшие бесполезные расспросы, - идти шеренгой. Нельзя спускать глаз с тех... в участке есть ещё оружие? Если мы не будем защищены, нам не выжить, вы это понимаете?
   -Д-да... - он колебался, словно сражался с самим собой. Впрочем, не первой свежести вид Валеры служил вполне достаточным импульсом. - А с начальником что делать?
   -Пусть им займутся врачи.
   -Понял.
   -Готовы? - И, не дожидаясь, пока тот решит, скомандовал: - Пошли.
   Сержант отдал приказ, и шеренга двинулась, похожая на поезд из живого частокола. Двое санитаров взяли под руки Виталия, и повели за собой, пригибая головы, точно под огнём. Фигуры в тумане, длинная череда высоких и недвижных статуй, казалось, совсем не замечали их перебежки. Но, так или иначе, Валерия не покидало ощущение, что за ними постоянно следят. Как если бы мимы стояли не там, вдали, а прямо здесь, рядом.
   -Нет, всё это не у меня в голове... - сказал он тихо сам себе. Механически, так говорит одинокий человек, которому больше не с кем беседовать, кроме себя самого. Вероятно, его услышал санитар, бежавший рядом, потому что переспросил:
   -Что вы сказали? У вас в голове?
   -А? Нет... нет, не обращайте внимания. Это я... сам с собой.
   -Я вас понимаю. Больше похоже на фантасмагорию, да? Масло, гуашь и водяные краски одновременно. Вы знали, что так будет, когда ехали сюда?
   Делиться с кем-то своим взглядом Бросову отчаянно не хотелось. Наверное, где-то в душе он ещё боялся, что ему не поверят, что вся его маскировка спадёт в самый неподходящий момент... хотя бы подождать до отделения. Там, за стенами, отгороженный от мимов, на которых у него появился совсем другой угол зрения, он сможет сконцентрироваться и рассказать всё по порядку, начиная с того самого происшествия в Англии. Однако надо было что-то сказать сейчас в ответ. Валерий скупо бросил:
   -И не предполагал. У меня были... совсем иные мысли об этом деле.
   -Понимаю, - повторил санитар. - Но... сейчас-то вы хоть что-нибудь понимаете?
   Валера пожал плечами. Он-то понимал. Поймут ли они?
   -Если вы сможете поверить... то, может быть, я смогу объяснить.
   -Как вы сказали?
   -Подождите, ладно? Мне нужно сначала самому до конца всё для себя разъяснить, - как можно убедительнее заверил Бросов. Затем, предчувствуя новый град вопросов, переменил тактику. - Долго ещё?
   -Из-за тумана плохо видно, но вон там, за этим зданием обычно уже выступает уголок участка. Через минуту добежим. А почему они там стоят, и ничего не делают? Судя по вашему виду, извините меня, они не такие уж и лапочки. Ведь это они постарались?
   -Да.
   Валера прибавил ходу, оставив назойливого санитара позади.
  
  
   Глава 15.
  
   В участке было по-прежнему сумрачно, а неуверенно пробивающиеся сквозь заслон облаков и остатков тумана розоватые и золотистые лучики света делали здание похожим изнутри на заброшенный деревенский особняк. Тем не менее, весьма приятный глазу. Валера не знал, как у остальных, а у него возникло желание остаться сидеть у окон и смотреть на закат, пусть хоть за ним начнётся конец света. Ему захотелось любоваться соками, наполняющими деревья вокруг здания, ровным асфальтом улиц, спокойствием и тишиной. Но нет. С сумраком здесь так же висел резкий запах сукровицы. Его доносило сквозняком из разбитого окна, из того самого коридора... а всё это спокойствие сразу делалось обманчивым, фальшивым.
   Первым делом они проследовали в скромную оружейную, где было всего десять запасных пистолетов, "Макаровых" и пара стареньких револьверов - немного не хватает на всю их команду, - и всего четыре автомата АКС-74У, плюс по две обоймы на каждый. К серьёзному бою в Дарьинбурге явно готовы не были. В конце концов, на большее и рассчитывать не приходилось, кто в таком отдалённом городе смог бы предположить, что станет заложником целой армии сумасшедших?
   "Калашниковы" достались только старшим уполномоченным, остальным пришлось довольствоваться пистолетами. Размышляя о том, с чего же начнёт свою лекцию по астрономии-криминалистике, Валера взял "Макаров" и принялся его заряжать, позабыв о том, что на этот раз у него с собой табельный пистолет, удобно лежавший в потайном кармане. Его попросил помочь со своим орудием: у какого-то врача заел кожух-затворник.
   -Все получили по игрушке? - Раздался, наконец, возглас сержанта, с которым Бросов беседовал у больницы. Кто-то ответил ему за всех: "Вроде бы..."
   -В таком случае, - продолжал нетерпеливо сержант, - мы хотели бы получить хоть какие-нибудь объяснения от вас, Бросов Валерий. Может быть, я и стал параноиком, в связи с недавними событиями, но сдаётся мне, вы всё же что-то знаете.
   Валера молчал, стушёванный таким оборотом дела. Он оглядел лица людей, с надеждой смотрящих на него из-за стволов своих стальных талисманов-пращей, скудный запас которых, однако, ни в кого не вселял большей уверенности, чем той, с которой они бежали с больничного дворика. Надо было начинать. Где же этот чёртов Хайд? Почему он прячется, когда мог бы быть таким полезным?
   -Что ж, - Валера облизнул пересохшие губы. В оружейной стояла такая тишина, что казалось, будто помещение наполнилась киселём. - Я думаю, то, что я собираюсь сказать, покажется вам... невероятным, что такого не может быть... но, вы сами видели тени в тумане. По-моему, этого достаточно, чтобы хотя бы выслушать?
   -Да оставь ты свои ужимки! - Прошипел возбуждённо сержант. Ему шершавость оружейной стали придавала куда больше уверенности, чем всем остальным. - Что значит "невероятное"? Почему вы сказали, что священник был прав, и насчёт чего он был прав?
   -Давайте спустимся, и он сам всё расскажет, идёт?
   -Слушать опять этот бред?
   Валерий всем телом ощутил напряжение, растущее между ним и распалённым сержантом. На ушах точно заплясали язычки пламени. Внутри что-то зашевелилось. Что это? Из глубин его груди к горлу поднялся ком и растаял у самого зева голосом мистера Хайда:
   -Минуту назад, перед мимами, ты не был в такой уверенности, что это бред. Больше. Ты готов был в штаны наложить от страха.
   Боевого настроя сержанта мгновенно поубавилось. Мистер Хайд снова исчез где-то в недрах грудной клетки. Валерий облегчённо вздохнул, и с радостью принялся бы его благодарить, прямо вслух, не подай кто-то в этот момент голоса:
   -Вы сказали, "мимы"?
   Собраться, надо собраться. Сколько раз он это себе повторял... но сейчас это так важно, как не было никогда. Валера закрыл глаза, и постарался сосредоточиться.
   -Спустимся вниз. Там я изложу вам всё, о чём думаю.
   Теперь никто спорить не стал.
  
   Старик сидел в одиночестве на нарах, и даже не посмотрел в сторону толпы людей, вторгшихся ни с того ни с сего к нему в тюрьму. Но, наверное, толпа линчевателей не входит без криков, поэтому он не проявил никаких признаков беспокойства и тогда, когда, без лишних слов один из милиционеров открыл дверь его камеры и отошёл в сторону, пропуская человека, отделившегося от всей серо-белой массы врачей и милиционеров. Все собрались вокруг, как у клетки со львом, не решаясь подойти ближе. Благо, подумал Валера, удалось хоть немного их настроить, иначе бы священника расстреляли вопросами. Он медленно прошёл внутрь и встал сбоку от Игоря, чтобы не заглушить его голоса, если тот начнёт говорить. Через прямоугольное окошко лился мягкий ало-золотой свет, прокладывая к полу дорогу из парящей в воздухе пыли. Когда Бросов сделал первый шаг в этом долгом и сложном объяснении, то обнаружил для себя, что ему становится гораздо легче, когда он смотрит на этот свет. Такой чистый и безмятежный. В нём, в окошке, неясно проступают расплывчатые силуэты деревьев и близстоящих домов.
   -Здравствуйте, - начал он, обращаясь к Малохову. - Как ваш затылок?
   -Я вас ждал, - сообщил старик, игнорируя вопрос. Валерий краем глаза заметил, как он перевёл на него свой проницательный взгляд. - Я предупреждал нашего уважаемого заместителя... но он был занят больше моим ужином. С другой стороны, наш разговор получился бы бессмысленным, если бы вы, господа, сами не убедились в, так скажем, неестественности происходящего. И так, вы ждёте объяснений. Думаю, для начала, вы должны знать, с кем имеете дело? Тогда начать лучше вам, Валера.
   -Хорошо, - пауза. Он прошёлся по камере туда-сюда, остановился, суммируя в уме всё, что прочёл и узнал. Снова вернулся к окошку. - Сообщение о разыгравшейся здесь трагедии, как известно, поступило не прямо в службу безопасности. Причина в том, что... ваш случай очень похож на произошедший в Англии, в позапрошлом веке. Дело назвали "Инцидентом Ринглера", в честь человека, ставшего его свидетелем. Оно попало в Россию через его родственников: его мать была русской иммигранткой, родом из Дарьинбурга. Дело сохранилось до наших дней, и, как вы понимаете совсем не из-за факта жестокого убийства. В своём дневнике, Ринглер описывает машину, в которую вбежал убийца, взмывшую затем к небу с невообразимой скоростью. Однако перед тем как улететь, преступник показал кое-что Ринглеру. Я приведу на память, то, что Антон пишет об этом: "Кожа на лице незнакомца натянулась, словно подсевшая ткань, и в следующий миг слетела с головы, как если бы кто-то немыслимо сильный, стоя позади, сдёрнул эту ужасную маску за волосы. Шрам разошёлся, и его лицо исчезло в ярком свете, льющемся из металлической стены". Дело Ринглера попало в Россию в удобный для нас с вами момент. Шла гонка вооружений, и по этому случаю провели тщательное расследование. Кто знал, выдумка ли это, или запись об испытаниях какого-то нового вида технологий. Оказалось, что, правда, в указанную дату было совершено зверское убийство юной девушки, при таких-то обстоятельствах. Позже, так как версия "нового вида летательных аппаратов и средств камуфляжа" не подтвердилась, но всё указывало на то, что происшествие действительно имело место быть, дело списали. И не вспоминали, пока не пришла просьба о помощи в расследовании схожего убийства из родного города Антона Ринглера. Более того, разыскиваемый маньяк имел совершенно те же характеристики: огромная сила, быстрота, ловкость. И свежий шрам, от нижней губы до лба. Как я уже сказал, версия о разработке новейших технологий была опровергнута ещё с самого начала, с первого - и единственного - расследования. Но факты остаются фактами. Расследование было, истинность записей Ринглера, хотя бы отчасти, но была подтверждена.
   -Стойте, - перебил человек в форме, - вы хотите сказать, что правительство списало Инцидент Ринглера на ммм... появление неопознанного летающего объекта? - В его голосе слышалась хоть и неуверенная, но всё же насмешка, и Бросов не мог его в этом винить.
   -Именно, - развёл он руками. - Я не знаю, как они там, решали все эти вопросы, я лишь получил задание съездить в Дарьинбург и посмотреть что к чему.
   -Съездить и посмотреть, да? - Скривился сержант, опять вцепившись в автомат, словно дуло могло заменить ему рот, а пули - язык.
   -Повторяю ещё раз, моё дело маленькое. Меня отправили ни с того ни с сего, - Да ну? Я вот в этом не уверен, - прошептал мистер Хайд, незаметной тенью прошмыгнувший к сознанию Валеры. Ну да, Валера вовсе не был уверен в том, что агент поехал неподготовленным, и кто знает, будь на его месте настоящий агент, всё бы, возможно, складывалось в их пользу. Однако на месте человека из Москвы оказался он, так что надо как-то выкручиваться. - В придачу дали кейс, набитый всеми возможными документами по Инциденту Ринглера. Я мог только поверить или не поверить. В конце концов, это мог быть всего лишь чей-то злой розыгрыш...
   -Да, розыгрыш, - закипел сержант, кивая своей ярости, - по-твоему, это розыгрыш?
   -Успокойтесь и дайте ему договорить, - вступил доктор. На вид ему было лет шестьдесят, но в голосе слышалась крепость. Милиционер плотно сжал губы, чтобы не разразиться бранью.
   -Да чушь! Чушь собачья это всё! - Складывалось впечатление, будто он чихает и кашляет, а не говорит. - НЛО! Вы вслушайтесь в это, это же идиотизм!
   -Будьте добры, замолчите, наконец, - посоветовал пожилой врач. - Вы сами хотели знать. Так заткнитесь и дайте, пожалуйста, закончить. Не знаю как вам, а мне, то, что творится с городом, кажется вполне веским аргументом к словам этого молодого человека.
   Милиционер глухо зарычал, но, не получив поддержки от остальных, и даже самых близких коллег, так больше ничего и не сказал.
   -Так... - нервно вздохнул Валера, провёл ещё раз языком по губам, и поторопился продолжить: - Я разговаривал вчера с одним учителем, из тех, что ходил в поход с учениками две недели назад... и мне удалось вытянуть из него следующее. В ту ночь, когда... когда... - он понял, что запыхался, и часто-часто дышит. Но не мог совладать с собой. В воображении встал образ маленькой девочки, над которой склонилась и шепчет что-то ласково Доршева. Он не мог произнести...
   -Что видел тот учитель? - После долгого и неловкого молчания помог ему тот же доктор. Да, ему была нужна эта помощь, он чувствовал себя прескверно. Но сам факт поддержки навёл его на мысль, что ему верят, и хотят слышать его рассказ дальше. Успокоиться, надо успокоиться и продолжать. Его плечи несколько раз взмыли и опустились в такт сбившемуся дыханию. Ему удалось его выровнять.
   -Не только он. Он сказал мне, что все бывшие там учителя видели, как над их головами взлетело что-то. И у этой штуки на днище были две светящиеся красные полоски - точно такие же, как описывал Ринглер. Потом они обнаружили, что девочки нет с остальными детьми, и дальше вы сами всё знаете. Вслед за этим походом началась эпидемия, почти одновременно, насколько я могу судить, с убийствами. Причём убивали исключительно учителей. Дети и учителя. Поход. - Валера приподнял чуть разведённые руки, как будто показывая, что ему больше нечего сказать. - Вот и всё, судите сами.
   Судить его никто не взялся. Шок прошёл, или же они с ним сжились, и, тем не менее, больше никто не стал говорить, что это чушь и бессмыслица. Валера мог теперь дышать с облегчением. Он украл несколько секунд, чтобы насладиться тишиной и свободой от сброшенного с плеч груза. Затем обратился к старику:
   -Теперь, Игорь, ваша очередь.
   Малохов, до сих пор внимательно слушавший, или просто разглядывающий сто раз виденные прутья камеры напротив, молитвенно сложил кончики пальцев.
   -Что же вы хотите узнать? Кажется, вы и без меня всё прекрасно прояснили.
   -Вы знаете, что нет.
   -Так что же вам нужно?
   -Он предупреждал... - раздалось из тесного круга обступивших вход в камеру, - он сказал мне о том, что они умрут, - пробормотал Виталий, о котором уже успели позабыть. Он так и стоял безоружный, с пустыми глазами и приоткрытым ртом, как буйный, которого накачали наркотиками.
   -Вы... предупреждали? - Переспросил Валера после небольшой паузы, обращаясь, однако к старику.
   -Да. И не только об этом.
   -Откуда вы знали, что это случится?
   -Вот этого я и сам не знаю. Рад бы, но здесь ничего существенного сказать не могу. Просто знал. Вы ведь знаете, когда вам хочется спать? Скользкое сравнение, но примерно так это и бывает.
   -Ладно, - Валера почесал затылок. - Так всё-таки, вы...
   -Во-первых, вы хотите знать, почему?
   -Верно.
   -Но вы сами сказали. Учителя видели их...
   -А та девушка, - догадавшись, куда клонит Игорь, продолжил Валера, - за день до смерти ходила в поля, где тоже видела их... так что же, они избавляются от тех, кто их видел? Но как же...
   -Остальные в этом городе, куда они девались, - спокойно говорил за него Малохов, - почему Ринглер остался в живых, хотя увидел куда больше, чем та бедняжка?
   -Да, почему?
   -Потому что это только предлог.
   -Что?
   -Вы много раз говорили и думали об этом, не подозревая, что так и есть.
   -Не понимаю? - За его спиной люди принялись переговариваться между собой, обмениваясь догадками. Молчали только Виталий и сержант, жмущий "Калашников" к груди, как потерпевший кораблекрушение - спасительную просмолённую деревяшку, которая не даёт ему утонуть.
   -Ну, вспомните. На что это похоже?
   Внезапно Валерий понял. Но это его испугало. Если старик знает, о чём он думал недавно, в парке, может ли он знать и о том, что он думал за день до того, за неделю, год, вообще, о его прошлом? С другой стороны, постарался он не взводить себя раньше времени, если бы старик знал о его прошлом и мыслях и хотел бы о них заявить, то Валера давно бы уже сидел в соседней клетке, скрученный по рукам и ногам.
   -Это похоже на игру, - сказал он, тщательно выговаривая каждый слог. Потом, пока старик не подтвердил или опроверг его предположение, спросил: - Если вы раньше знали, что будет происходить, вы можете сказать, что будет сейчас?
   -Нет, - Валере показалось, что глубоко в глазах Игоря промелькнуло понимание всех глубинных подоплёк в вопросе Бросова. Но ничего не случилось, старик его не разоблачил.
   -Почему?
   -Постараюсь объяснить. Только, пожалуйста, дайте мне договорить до конца. Поверить или понять гораздо труднее, чем обругать идею. Гораздо труднее, и, тем не менее, так я видел это всё с самого начала и до сих пор.
   -Да, Игорь, мы вас слушаем, - думал, это прозвучит слишком громко, и даже занервничал, но на самом деле вышло очень тихо. Он говорил так, словно его мучила жажда.
   Малохов помолчал, обводя взглядом собравшихся, точно проверяя их готовность. Прикусил верхнюю губу, опустив водянистые карие глаза к полу. Затем вновь решительно обратил их к слушателям.
  
  
   Глава 16.
  
   -Скажите, что мы с вами знаем о жизни на этой планете? Как так получилось, что она появилась именно на Земле, а не на Марсе, или где-нибудь ещё? Человек знающий математику, астрономию, биологию скажет, что это вопрос вероятности: совпадение в одной точке всех условий, достаточных и необходимых для возникновения живых организмов. Ведь не будь Земля на том расстоянии от Солнца, что она есть, и не будь Солнце той температуры, не окружай нас пояс астероидов и другие планеты, вряд ли бы мы с вами сейчас наслаждались благами современной цивилизации. Я говорю вещи скучные и всем вам хорошо известные. Но теперь представьте, что все названные совпадения имеют причину, ведь они должны её иметь, что-то должно было произвести и запустить какой-то огромный механизм, чтобы эти совпадения случились? Вполне логично и соответствует всем научным законам. Причина-следствие, следствие-причина. Цепь может быть бесконечной, но, в конце концов, всегда существует точка отсчёта. Так же как два разноимённо заряженных полюса вызывают движение электронов, так и жизнь сама по себе свидетельствует о наличии по крайней мере одной отправной точки. Каждый народ называет её по-разному, и так же по-разному её представляет, однако между именами и представлениями существует одно универсальное слово, сводящее их к одному значению и понятное каждому. Мы привыкли называть это богом.
   Однако, учитывая всё вышесказанное, справедливо будет предположить, что где-то в безграничном, чёрном пространстве есть ещё одна планета, для которой условия, благодаря той же причине, сложились примерно так же, как для Земли.
   Речь встретило молчание. Пожилой доктор провёл согнутым пальцем по короткой седой бородке, скользя взглядом по камерам. Его приоткрытый рот то и дело шевелился. Губы трепетали. Наконец он выступил чуть вперёд и произнёс:
   -Я не совсем понимаю... Естественно, вы правы. Применительно теории относительности, теории хаоса... и так далее, но к чему вы это всё? Я бы не сказал, что ваш монолог многое проясняет в данной ситуации.
   -Да-да, конечно. Однако, я ещё не закончил. Итак... мы имеем две условно идентичные системы космических тел, расположенных друг от друга так далеко, что можно считать их крайними точками во вселенной.
   -Так?
   -И мы имеем некую отправную точку, начало, породившее цепь случайных событий и совпадений, построивших всё ныне существующее.
   -Допустим.
   -А вот теперь задумайтесь на секунду, и скажите мне, что вы видите в этой отправной точке? - Малохов обвёл слушателей взглядом. - Взрыв? Расширение? А до него? Вы видите нечто, что сотворило всё вокруг, и признайтесь, вы ощущаете, что это нечто живое. По крайней мере, мыслящее.
   -Божество? - Прошептал молодой врач, напряжённо размышляя над словами Игоря. Потом громче добавил: - Я не верю. Это абсурд. Нонсенс. Вы же священнослужитель, вы сами не должны так говорить!
   -Я говорю, что знаю.
   -А вот это уже интересно. Откуда вы знаете? Считаете себя пророком?
   -Послушайте, я не мню себя святым или кем-то там ещё. Думаете, мне это нравится? Ну так вот вы ошибаетесь. То, что я вам сейчас говорю... не я придумал. Когда они прилетели сюда... что-то случилось с моей головой, не знаю, как сказать по-другому. Они как будто хотели, чтобы я знал часть того, что знают они.
   -Мимы? - Уточнил Валерий.
   -Удачное определение. Да. Они. Мимы. Вы, господин Бросов, не раз задумывались, что происходящее походит на хорошо поставленную игру. Так и есть. И знание, - Малохов коснулся кончиком пальца своего виска, - наша небольшая фора. А вы не хотите ей воспользоваться.
   -Так, - доктор поднял руки вверх, призывая Игоря остановиться. Затем вкрадчиво, чётко выговаривая слова, обратился к нему: - Игорь, вы понимаете, что говорите? Это бессвязная чепуха. Вы начинаете с космогонии, двигаетесь к религии, и теперь переходите к научной фантастике. Боже мой! - Он прервался, набрав полную грудь воздуха. - Игорь. Вы нездоровы.
   -Во-первых, доктор, я не договорил. Во-вторых, это не вопрос веры. Это вы имели в виду? Сами вы верите в Бога?
   -Вы нездоровы, - повторил доктор. - Ваша психика воспалена.
   -Вам ведь в детстве родители пытались привить веру во всевышнего? Я знаю, что пытались. Однако вы не верите. Вы убеждённый догматик науки и отрицаете всё, что выходит за рамки подлежащего объяснению. Однако скажите, те обстоятельства, которые подвигли вас к настоящим убеждениям, их разве нельзя в таком случае назвать травмирующими? То есть, ваша вера в науку, не является ли следствием воспалённой психики?
   -Продолжайте, - опередил медика Валерий, жестом показав священнику, чтобы говорил дальше.
   -Наш мир и тот, в котором живут они... как два ребёнка. Как эксперимент, по какой-то причине угодный Началу. В том всё и дело. Представьте себе двух детей. Один родился в богатой, обеспеченной семье, в хорошем доме. Другой - появился на свет на улице, брошенный матерью сразу же после рождения. Первый рос в достатке, балуемый окружающей его роскошью и заботливыми родителями. У него было всё: насыщенная окружающая среда, любые блага, к которым надо только протянуть руку. Второй же ребёнок провёл детство на помойках, вынужденный исхитряться, чтобы достать пищу, выжимать из своего не по годам развитого интеллекта всё до капли, чтобы обеспечить себя самым необходимым, самому, без посторонней помощи.
   Игорь прошёлся перед решётками, водя пересохшим от долгого разговора языком по нёбу.
   -Их планета лишена тех природных условий, которые есть у нас. Почва и водоёмы черны от пепла. Солнечный свет слаб и напоминает вечные вечерние сумерки. Ландшафт очень однообразен. Нет слишком глубоких впадин или слишком высоких гор. Флора и фауна почти неразвиты. Воздухом тяжело дышать из-за примесей угарного газа. И даже не смотря на абсолютную анатомическую идентичность человеку, у них нет своего облика. Есть деление на мужской и женский пол. Но других признаков, по которым можно было бы их отличить друг от друга, нет. Секреция их желёз может на какое-то время создавать подобие человеческого лица, но на сравнительно небольшой срок. Видите? Изначально они находятся в тени человека. Но в отличие от нас, они развиты куда сильнее. Нет практически ничего, чтобы не могли создать их руки. Любой предмет, возникающий в воображении. Века, проведённые на задворках существования, ожесточили их. Как-то, очень давно они научились наблюдать за нами. О том, что кроме них во вселенной есть другая форма жизни - мы, - они узнали очень-очень давно. И, принимая все эти условия, кем ещё они могут себя считать, как не жителями нашей преисподней? В библии их называют дьяволами. Чертями. Демонами. И то, что происходит сейчас - всего лишь игра, нацеленная на удовлетворение их жестоких аппетитов. Первым шагом была эпидемия. Потом появился тот маньяк. Люди стали разъезжаться. Пропадать. Сейчас вы видите, что стало.
   И опять всё помещение погрузилось в вязкое безмолвие. Валере казалось, он может расслышать сердцебиение стоящего рядом человека. В затылке, в основании черепа, неприятно пульсировала тупая боль. Внезапно, его будто осенило:
   -Постойте, и как... можно выбраться из города?
   -Боюсь, что никак. Дороги блокированы огромными обвалами. Уехать невозможно. Да и вряд ли сейчас какая машина заведётся. А дойти пешком - самоубийство. Слишком далеко и неразумно.
   -Господи Иисусе, завалы...
   -О чём вы, Валерий?
   Валера не слушал. Его сердце замерло и сжалось, когда он вспомнил об Анне. Если старик прав... она не смогла уехать и теперь совсем одна... Ладони неприятно повлажнели, пальцы на ногах от подступившего холода потеряли чувствительность, но и этого он не замечал. В полубреду Бросов прошёл к двери клетки, схватился за прутья, поняв, что земля начинает уходить из-под ног.
   -Валера, куда вы собрались? - Обеспокоено окликнул его старик. - Подождите!
   -К чёрту, - Бросил Валера. В уголках его губ собралась слюна. Он неуклюже утёр её рукавом - на нём осталась тёмная влажная полоска.
   -Нужно подумать, как по-другому выбраться. Никто же не говорит, что это невозможно... никто не сказал, что мы не можем выиграть себе свободу.
   По устам людей пробежал шёпот надежды, повторяющий сказанное стариком, посыпались вопросы и несмелые предположения... впрочем, каждый разговаривал скорее сам с собой. Но всё, что слышал и видел Валера - лишь невнятный гомон, череда мельтешения тени и света, казавшиеся ему бессмысленными и ненужными. Анна... он должен найти её, прежде чем это сделают мимы - вот единственное, что его беспокоило. Потихоньку разум прояснялся; однако, гадкое ощущение, которое обычно испытываешь, когда вот-вот упадёшь в обморок, всё никак не покидало его, нервы напряглись, внимая каждой мелочи. От перенапряжённого восприятия в ушах у него зазвенело.
   -Да стойте же вы, остановитесь! - Настаивал Малохов. Валера не помнил, как вдруг очутился на лестнице.
   -Мне нужно найти Доршеву. - Нетвёрдым голосом объяснил он. - Она уехала на моей машине, когда на нас напали в парке.
   -Мы найдём её вместе, - опять пошёл в наступление старик. Он поискал глазами поддержки от остальных, но они, прекратив своё бормотание, лишь тупо смотрели на происходящее. Валера обернулся, остановившись на первых ступенях. - Только не уходите. Вам сейчас плохо, вы в ступоре, - мягко увещевал Игорь, - но нам всем плохо. Останьтесь, ваша подготовка нужна нам - а мы нужны вам... спускайтесь.
   Валера сошёл вниз. Его тошнило, ему действительно было плохо. И, нехотя, трусливо признавшись себе в этом, он был рад, что его уговорили не выходить одному. Так... Он прикрыл глаза холодной ладонью, облокотившись о стену. В глазах тот час же забегали в сумасшедшем потустороннем танце синие, белые и красные точки. Но постепенно, буря успокоилась, и когда он убрал ладонь от лица, всё уже было в норме.
   -Хорошо, - согласно вздохнул Валера, с опаской отрываясь от стены, - давайте подумаем, что можно предпринять...
   Рядовой, выглядевший самым юным из всех милиционеров, неуверенный, как ему следует обращаться к Валерию, поднял подрагивающую руку, выглядывая из-за спин товарищей.
   -Простите, - он нервно провёл языком по и без того мокрым, с серым налётом губам.
   -Что?
   -А как насчёт подкрепления, или... чего-нибудь? Вас не послали совсем одного?
   -Во-первых, именно так со мной и поступили, - заявил Валера, абсолютно не будучи в этом уверенным. - А во-вторых, вам, по-моему, уже сказали: до города не добраться извне. Так что, лучше займите свою голову чем-нибудь...
   Его прервал глухой шлепок. Какой-то небольшой предмет упал в метре от его ног, перевернувшись пару раз и застыв... раскрытым. Валера узнал его по цвету кожи и распиханным по специальным отделениям пластиковым карточкам. А ещё он узнал другой предмет, нарочно неаккуратно вложенный в отделение для блокнота. Его удостоверение. Бросова пронзил такой ужас, что он не мог ни двинуться, ни произнести ни слова.
   Девушка во врачебном халате, стоявшая ближе всех к нему, нагнулась и подобрала бумажник. По её пальцам потекла струйка грязной воды. И когда книжица приблизилась к Валере, он увидел, что вся кожа на ней сморщилась и как будто завяла. Пахло это отвратительно.
   Удостоверение выскользнуло из своего убежища, когда девушка наклонила бумажник, чтобы стекла вода. Она успела его поймать. Повертела, рассматривая, прочла надпись на корке. Всё это время никто не издал ни единого звука, точно вновь уйдя в состояние глубокого ступора. Даже старик молчал, поражённый, наблюдая за разворачивающейся немой сценой.
   -Раскрой его, - гулом прошлось по комнате. Сильно вздрогнув, Валера обернулся. До этого момента он думал, что испытал все виды и оттенки самых разных страхов... однако, когда в тёмном узком проёме, ведущим к лестнице наверх, он разглядел знакомую худощавую фигуру, готов был провалиться сквозь землю, попасть хоть в котлы самого дьявола, лишь бы не быть здесь. Он бы больше обрадовался, предстань перед ним мим, вооружённый своими смертоносными изобретениями... нет, нет и нет. Перед ним был тот, кого он видел вчера, падающим в реку. На нём даже одежда ещё не успела просохнуть до конца. Евгений Романов дрожал мелкой дрожью, бледный, как свежий саван, губы посинели... на нём была гримаса ненависти и злобы, затмевавшей все остальные чувства. Валера повернулся к девушке - та в недоумении смотрела на фотографию Бросова в удостоверении. Размытая и испорченная, но изображение сохранилось достаточно хорошо, чтобы увидеть: на фотографии совсем не тот человек, на которого только что возлагали они все свои надежды.
   -Это же не вы, - промямлила девушка, переводя взгляд с изображения на Валеру, и обратно.
   -Я не... - начал, было, Валера. Но фраза так и осталась незаконченной. В основание черепа, сзади, врезалось что-то большое и твёрдое, похоже на обломок трубы. Затылок обдало нестерпимым жаром, молнией расплывшимся по всей голове. А потом, с быстротой боли, на него навалилась густая, колючая, беспроглядная тьма, моментально раздавив своим огромным весом ещё до того, как он упал. Никто не сдвинулся с места, чтобы подхватить его, или осмотреть рану. Никто ничего не сказал.
   -Сука, - Евгений выронил кусок арматуры - на удар ушли все, последние, силы, которые он копил с тех пор, как сумел выбраться на берег, вниз по течению, у кладбища. Его грудь вздымалась и опускалась с напряжённой размеренностью, из неё вырывался хрип насквозь пропитанного простудой человека, каждый вздох болью отражался в изломах его сгорбленного тела.
  
  
   Глава 17.
  
   Нечёткая картинка всплыла из тьмы, поднялась, с далёкого дна на поверхность пруда, словно вдруг вспугнутая какой-то неведомой рыбой. Он думал, что смотрит на неё сверху, пока не понял, что на самом деле, он лишь одна из миллиардов капель в ней...
  
   ... Валера резко развернулся: в щели между досками сарая кто-то промелькнул. Он увидел только кусочек оранжевой материи, всколыхнувшейся на ветру, когда женщина поворачивала по дорожке между деревьями, ведущей к дому. Такого же цвета платье было сегодня утром у Иры. Но она ведь не могла вернуться раньше... или могла? Он забылся в работе, склонившись над окровавленным столом, и мог не заметить, даже если бы кто-то принялся расхаживать взад-вперёд прямо за его спиной. Он выронил нож, только не это... ему давно следовало закончить с телом, не откладывать, ведь Ира могла в любой момент найти... ему сделалось дурно, затошнило. Точнее, он вдруг понял, что его тошнит, потому что чувствовал себя плохо уже давно.
   Он специально выкроил время из плотного графика, чтобы заняться своей работой, за которую ему никто не платит. Когда она ушла, он позвонил к себе в участок, и попросил подменить его. Сегодня пусть кто-нибудь другой занимается местным хулиганьём. И он никак не мог предположить, что она вернётся раньше.
   Валера вышел из сарая, протерев на ходу руки грязной тряпкой. Достал из кармана рубашки очки и нацепил на нос. Стёкла слегка вымазаны пылью, осыпавшейся со старой крыши, когда он совершал свою работу.
   -Ира? - Позвал он.
   Защитная оболочка, обволакивающая мозг, как будто вдруг усохла, впилась жадно в серое вещество. Но, он не мог надеяться скрывать всё бесконечно. Он сам был милиционером и прекрасно знал, что так или иначе преступники, подобные ему, делают ошибку, неизменно ведущую к концу всех игр. Здесь нельзя просчитать каждую мелочь. И всё равно не мог остановиться.
   Входная дверь оказалась распахнутой. Изнутри доносился запах горящих свечей. Он казался потусторонним. На этот запах из самых глубин души вышли грусть и тоска, настолько острые, что сердце под их тяжестью осело в груди. Он позвал её ещё раз. И опять не услышал ответа. Ему так не хотелось думать, что могла она сделать с собой, увидев его в сарае... но мысли сами кружили в голове, смешиваясь с дымом печальных свечей. Он дошёл до спальни. Почему именно до спальни? Как будто с порога какой-то неведомой силой его сразу перенесло к ней. Здесь в дверь было вделано большое прямоугольное окошко из разноцветных осколков. Через него он рассмотрел танцующие огоньки, как узники, прикованные к своим цепям-фитилям.
   -Ира... - выдохнул он, открывая дверь в спальню.
   Повсюду, где только можно, расставлены толстые белые свечи. Они часто пользовались ими, когда в селе отключали электричество - воск уже оплыл и сгрудился у основания. Только несколько штук казались новыми, зажжёнными впервые не больше пяти минут назад. Всё знакомо, но какое-то другое. Шторы задёрнуты. В углу, на маленьком круглом столике, как всегда стоит печатная машинка, у которой от старости на некоторых клавишах истёрлись буквы - Ира любит писать на ней, когда есть свободное время, и пергаментного цвета символы на клавишах ей вовсе не нужны. Валера даже как-то проспорил ей ужин в столичном ресторане, когда сказал, что она не сможет напечатать страницу с закрытыми глазами. Ира... - прошелестело где-то у самого уха ледяное дыхание.
   На кровати... на кровати что-то лежит, накрытое золотистым покрывалом. Длинное, вытянутое, в изголовье он увидел краешек этого предмета, выглядывающий из-под полога, так напоминающий до боли знакомыми изгибами...
   Он закрыл глаза. Он не мог смотреть, пока его руки сдёргивали покрывало.
   Ира лежала поверх одеяла. Он заметил рядом с ней пластиковую баночку с какими-то таблетками. Та была откупорена, несколько круглых пилюль вывалились из неё и рассыпались подле неподвижного тела. Валера хотел дотронуться до жены, разбудить прикосновением, но нет, она уже не проснётся. На синих губах мутный белый налёт. И тут он увидел всё, словно его выкинуло из бренной оболочки тела и перенесло на несколько минут назад. Ира приходит домой. На обеденном столе видны следы недавней трапезы - муж уже вернулся со службы, хотя не должен был, ведь день только начался. Она ищет его повсюду, окликает. В её сознании всплывают старые догадки. Старая постройка, глубоко вросшая в землю. Валера не разрешал ей туда заходить. И она, как хорошая, верная любимому мужу жена, никогда туда не заходила. Но его постоянные отлучки, поведение... Иногда он точно становился совсем другим человеком, не тем, за которого она вышла замуж два года назад. В смену доброго и отзывчивого Валеры, он становился раздражительным взвинченным, нервным. Злым. Потом - депрессия. Все эти изменения происходили не так уж часто, надо признаться. Раза два в год, и длились не больше полумесяца. Ничтожный срок для сердца любящего. И, тем не менее, в эти мгновения он был такой... чужой, такой непохожий на человека, которого она знала. Он становился совершенно другим. И каждый раз это приходилось на новое убийство, следствие по которым велось в его участке - он так же был одним из оперуполномоченных. Не проходило и пары дней, как он уходил в себя, не желая ни с кем разговаривать, и кто-то находил в лесу или в старом колодце новый труп. Конечно, можно было подумать на службу: он же милиционер, он же всё-таки один из тех, кто ловит изворотливого маньяка, а это требует столько сил и нервов! Можно было подумать... но...
   Сарай. При чём же здесь сарай?
   Он давно её беспокоил. Запретная избушка, из неё время от времени несло вонью. Как будто что-то гнило внутри, разлагалось. Она могла слышать подобный смрад на кладбище, когда эксгумировали чьё-нибудь тело.
   Тогда в её сердце начали закрадываться эти предательские сомнения. За ними - подозрение.
   Сегодня опять воняло. И внутри кто-то был. Когда Ира подкрадывалась к сараю, разумом она уже определила то, что там происходит. Ей не хотелось верить, ей не хотелось видеть. Но она поверила, увидев Валеру за верстаком, на котором лежало что-то маслянисто-красное, подёргивающееся каждый раз, когда муж касался этого скальпелем. Боже, не чем-нибудь - скальпелем! Перед ним, на стене висели и другие, ещё более страшные инструменты, по форме которых нельзя было даже догадываться об их предназначении. Они как будто появились из чьего-то сна: искривлённые, округлые, вытянутые, или наоборот, короткие и угловатые. Некоторые он уже использовал: они были в засохшем багровом налёте.
   Её бросило назад, словно тысячью ударов по побледневшему лицу. Она вбежала в дом, к телефону... и не смогла набрать номер. Пальцы не слушались её, она не могла сказать того, что требовал от неё долг. Тогда её разум, работавший до сих пор с такой силой и чёткостью, не выдержал. С принятым решением, Ира уже не могла сказать, откуда взялась мысль о смерти. Она прошла в спальню, занавесила окно - никто не должен видеть. Попробовала включить свет, но электричества не было. Достала свечи, расставила и зажгла их. Достала аптечку, порылась в ней, разроняв почти всё содержимое, пока не нашла баночку с нужными таблетками. Набрала горсть, поднесла ко рту... колебалась, прежде чем проглотить. Внезапно сознание снова прояснилось. И тогда ей стало страшно умирать. Нет не совсем. Её было страшно умирать одной. Ей не хотелось оставаться в одиночестве, когда это произойдёт. Пусть лучше рядом будет монстр, чем пустота. Ей так нужен был проводник, с которым она могла бы попрощаться.
   Ира опять отправилась к сараю, уже второй раз нарушая давний запрет. Она хотела позвать его... но перед самым входом начались судороги. Смерть приступила к исполнению своей части договора, заключенного горстью пилюль. Всё, что она смогла из себя выдавить - жалкий хрип. Нет, здесь она не умрёт. Она питала страх и ненависть к этому месту. Из страха она почерпнула силы вернуться в дом, ненависти ей хватило, чтобы высыпать на язык остатки убивающего её лекарства.
   Но, была ли то любовь или преступная привычка, этого ей хватило, чтобы приглушить и страх и ненависть.
   Перед глазами уже всё плыло, она не могла стоять. Руки и ноги заледенели, и не хотели двигаться. Кое-как она забралась под покрывало. Стало очень холодно. Она пыталась распрямиться, она хотела выглядеть смелой и красивой, покидая жизнь. Холод стал невыносимым. Она накрылась с головой - рука застыла на подушке. И темнота испугала её ещё больше, чем увиденное в сарае. В последние секунды, она вдруг поменяла решение. Ей захотелось жить, захотелось вскочить с постели, закричать о своём желании... агония затмила всё.
   За агонией пришла холодная чернота.
   Она хотела быть смелой, гордой, когда это произойдёт. Ей это почти удалось. Только правая рука слегка напряглась и согнулась в локте. Сине-чёрные ногти впились в ладошку.
   У серийных убийц последней фазой в каждой серии является депрессия. Он проходил это и уже привык. Он примерно знал, когда должна наступить последняя фаза в этой серии, рассчитав все свои действия до и после убийства. На этот раз угнетение пришло раньше, гораздо раньше, чем должно было. И в нём смешалось всё, что только было соткано из его поступков и их последствий. У него кружилась голова, было плохо, в душе и на сердце. Слёзы жгли глаза. Ну зачем она?.. Лучше бы она возненавидела его, лучше бы она позвонила в участок, лучше бы рассказала, что увидела! Лучше бы он сел, или сам принял смерть от укола или пули! А теперь... где искать смысл?
   Депрессия. Их учили, что в этот период маньяк может дойти до того, что сам сделает признание. В это время он способен на любую глупость, грозящую ему концом. Тот, другой Валера, его сейчас не было. Его насыщение было прервано, но он вдруг исчез. Шанс. Валерий бросился к телефонному аппарату. Всего один звонок - и это должно закончиться. Прямо в кабинет своего начальника. У него получилось лишь назвать номер дома и сказать: "В сарае..." Вот и всё.
  
   Поляков вошёл первым. Валера сидел на табурете в кухне. Рукава рубахи в крови, очки в пыли и багровых мазках дактилоскопических линий. Он весь сгорбился и с бессмысленным видом смотрел в пол. У Полякова был пистолет. Когда он услышал хриплый голос, напоминающий скорее помехи на линии, чем настоящий человеческий голос, называющий адрес его друга и коллеги, у него перехватило дух. Он тут же подрядил с собой двух оперов и помчался к Валерию.
   -Сходи в сарай, посмотри, что там, - приказал он одному из них, вспомнив упоминание о нём в монологе, льющимся скрежетом и свистом из потусторонней темноты за предохранительной сеткой телефонного динамика. Опер сразу же умчался. Поляков обратился к Валере: - Эй, ты как, в порядке? Что с тобой сделали-то? С Иркой всё в порядке?
   Валера будто не расслышал и продолжал пялиться в пол. Только при имени Иры, кожа под глазом чуть дёрнулась, и снова замерла.
   Из-за густых деревьев в саду за домом опер позвал Полякова. Он был встревожен, и судя по всему, чем-то очень серьёзным. Скоро он уже был рядом.
   -Ну что там?
   -Вам лучше самому посмотреть... - с отдышкой проговорил милиционер, и они вдвоём ушли обратно к сараю.
   Второй опер, по приказу Полякова, остался с Валерой. Он стоял в дверях и боязливо поглядывал на кровь, запёкшуюся на рукавах и груди у Валеры.
   -А там что? - Спросил милиционер, заметив, наконец, колышущийся, неровный траурный свет свечей в спальне. Никакого ответа. Он сделал пару шагов по направлению к коридору, ведущему в жилые комнаты...
   Валера встал очень тихо, настолько же и стремительно. Не услышала бы даже мышь в застенке, а, услышав, не успела бы спрятаться. В раковине лежал кухонный нож. Они с Ирой недавно купили целый набор кухонных принадлежностей. Ира... на кухне она была полновластной хозяйкой. Но на кухне ли, или в каком-либо другом месте, он никогда не позволял себе показывать своё превосходство над ней, даже если таковое было. Валера взял нож. Но теперь владельцем этого несчастного тела был уже совсем другой Валера. Прежний мог только наблюдать за происходящим и тщетно сопротивляться: от его жалких порывов движения становились лишь немного резче.
   -Ох ты, бог мой... - выдохнул опер, облокотившись о дверной косяк спальни. Под рёбрами у него клокотало. Он хотел было развернуться, пройти обратно в кухню, или ещё лучше, выбежать к начальнику... в левый бок сзади, между четвёртым и пятым ребром, вонзилось широкое лезвие. По гладкости стали побежали рубиновые струйки. Дыханье перехватило, он не мог расправить грудь. Лезвие выскользнуло из раны - судорога заставила мужчину сложиться пополам.
   Следующий удар до позвонков пробил ему шею.
   То, что предстало перед Поляковым в сарае, сразу же всё объяснило. Момент, и бессвязные, разрозненные куски вопросов и загадок сплелись в логическую, законченную цепочку решения. Странность в поведении Валерия, звонок, убийства, неуловимость маньяка... В какой-то момент он готов был засмеяться. Но потом горло сдавило. Столько лет они были друзьями! Столько лет Поляков ничего не знал... он и сейчас не знал: как ему реагировать, что должен он чувствовать?
   -Вот сукин сын... - бросил опер.
   -Пойдём, - сказал Поляков подчинённому, выталкивая его наружу. На дорожке Поляков остановился, чтобы ещё раз посмотреть на сарай. Вот здесь... здесь всё и происходило, но как? Как могло такое случиться? Что могло заставить человека делать такое? А Ира? Что с ней?
   Его мысли были прерваны вскриком и последовавшим за ним выстрелом. Пуля ушла вверх. Поляков бросился на звук, уже сообразив, что могло случиться. Однако, как бы ни был он морально готов к этому, увиденное пришлось словно удар пол лицу. В паре метров от крыльца лежал опер. Из рассечённого горла, сквозь скрюченные пальцы, лилась кровь. Бурный, густой поток, толчками покидал затихающее тело, обездвиживая и стекленя глаза умирающего. Рядом валялись наручники. Валерий возвышался над ним. Дикий взгляд, оскаленные зубы. Так смотрит загнанный старый волк, готовый к прыжку. Намертво срослись кулак и нож.
   Поляков прицелился.
   -Валера! Не глупи! Брось нож, ладно? Давай не будем устраивать друг другу проблем, хорошо? Эй! Ты меня узнаёшь? Помнишь меня?
   Хайда как-то странно передёрнуло. По непонятной ему причине, слова этого полного усатого человека заставляли его оболочку зудеть. Ему стало так плохо... ему было неудобно и противно оставаться снаружи...
   -Прекрати же, брось его. - Поляков сам удивился, насколько ясна была его речь. - Я обещаю, ничего плохого я тебе не сделаю.
   Валерий почувствовал слабость Хайда. Постепенно, он пробился извне, снова стал самим собой. Хайд лишь яростно метался внутри, как демон, щеря пасть и брызжа в бешеном исступлении слюной, изгнанный из самого же себя, не насытившийся. Долго это не продлиться. Он всегда возвращается, ведомый своим голодом по плоти и боли.
   Глаза Валеры закрылись. Он всё ещё был напряжён, предельно, до дрожи, и вместе, он никогда до сих пор не испытывал такой усталости. Точно он прошёл по всей Земле, по всем кругам Ада, и каждый шаг потерей отдавался в его ненужной жизни. Плечи ныли от груза собственных рук.
   -Я помню, - сказал он.
   -Давай, брось нож. Мы друзья, и я не хочу стрелять... но я буду, если придётся. Ты ведь понимаешь это? Можешь понять меня?
   Валерий промолчал. Закостеневший кулак по-прежнему сжимал скользкую от красной жидкости рукоять. В мозгу быстро сложилась маленькая цепочка: он нашёл разрешение. Точно так же, как за минуту до этого Поляков нашёл своё. Просто вдруг он понял, как поступить. Надо только набраться смелости. Пусть это выглядит так, как будет выглядеть в глазах любого. Всё равно.
   -Брось, - повторил Поляков, обливаясь потом. Ему действительно не хотелось стрелять, и палец то и дело сползал с курка, стремясь убраться подальше от зловещего металла. Но ему было так страшно, как никогда в жизни. Даже его голос будто больше не принадлежал ему. И любая неожиданность, пусть самая мелочная, сделала бы своё дело.
   Валерий покачал головой. Набрал в лёгкие побольше воздуха. Он закричал, занося нож - попытка заранее обречённая на провал. Между ними было слишком большое расстояние. Но в том и было разрешение - чтобы Поляков смог выстрелить до того, как Валерий предпримет хоть что-нибудь. Раздался хлопок, приливными волнами разлившийся по округе, словно колечки от брошенного в воду камня. Почему-то, он отличался от предыдущего. Но кто мог это заметить? Пуля вошла в живот, прямо под печенью. Валера мог ощутить, как раскалённый взрывом пороха комок свинца царапает её нежную ткань. В сознании тихо разливалась пустота. Он не мог дышать. Он не мог ни выдохнуть, ни вдохнуть. Из раны сочилась бесконечно глубокая, бесконечно красная река. Валерий повалился на спину. Инстинктивно, рука тянулась ко входному отверстию от пули. Но он специально не стал её зажимать. Вцепился всей пятернёй в траву, Слушая, как Хайд ревёт глубоко внутри от злобы и бессилия. Ирочка. Ира, которая перед самой зарёй поднимала для него краешками своих век длинный тонкий настил предутренних облаков над горизонтом, открывая небольшую полоску светлой таинственной синевы. Ира будет ждать его, и он попросит...
   Последнее, что запечатлелось в его памяти перед бесконечной темнотой, было перепуганное лицо Полякова, склонявшегося над ним и что-то беспрерывно говорившего. Но и он с каждым затухающим толчком пульса отодвигался от него, вместе со всем миром дальше и дальше. Мёртвое бездвижие проникло в каждый сосуд, наполнило дыхательные пути и мышцы. Тело, казалось, стало насыпью земли на траве.
   Валерий утонул в черноте.
   Но Иры там не было.
  
  
   Глава 18.
  
   Бросов открыл глаза.
   Вокруг простиралась знакомая тьма. Значит, та самая первопричина, кем бы она ни была, вернула его в прошлое и исправила свою ошибку, дав ему умереть. Однако Валера никогда раньше не слышал, чтобы мертвецы ощущали боль. Болело всё тело. Особенно остро в бёдрах, запястьях и шее. В какой-то жуткий момент, осознав, что вовсе не отправился на тот свет, он подумал, что ему отняли конечности. Но нет. Они были на месте. Он шевелил пальцами ног и рук.
   Но почему под ними осязалось дерево, а не кафель тюрьмы? Он не мог и предположить, куда его отнесли, что это за место, пахнущее гнилой землёй, и зачем вообще оставили ему жизнь, и уже хотел подняться, чтобы попробовать на ощупь найти выход из кромешной темноты, когда в её толще Валерий увидел вспыхнувший вдруг слабый огонёк. Он был размыт и очень мал. По его подвижности, Бросов узнал пламя свечи, но оно было каким-то синеватым... точно Валера смотрел сквозь лёгкую, тонкую ткань.
   За первым огоньком появились другие. С каждой секундой зажигались всё новые свечи. Их было полно. По расположению, они обрисовывали довольно просторную, круглую, куполообразную комнату. И не было никого, кто бы их зажигал: Бросов бы увидел фигуру на их фоне, хоть непонятные неясные полосы, тянущиеся возле него, и загораживали вид. Ноги ему, если не вся нижняя часть, были бы видны совершенно отчётливо. Казалось, свечи просто вспыхивали и тлели в своих нишах. А Валера лежал прямо в центре комнаты. Зачем его обманутым друзьям такая точность? Но шестое чувство подсказало, что они здесь ни при чём. Надо немедленно встать и осмотреться как следует...
   Но встать не получилось. До этого момента он и не думал, как ровно уложены вдоль тела руки, как кто-то свёл вместе ноги, так же вытянув их по идеальной прямой. До сих пор он не двигался. И теперь суставы заныли, как только он попробовал распластаться из ставшей внезапно такой неудобной позы. Он попробовал поднять руки к лицу и взвыл от боли. Бёдра и запястья словно облили расплавленным железом. Рефлекторно, он дёрнул головой, и новый огонь обжог его - шея наполнилась длинными иглами, терзая изнутри и снаружи его кожу. Каждое движение приносило новое страдание. Наконец, когда шок немного притупил чувствительность, он догадался, что было причиной пытки. И эта догадка привела его в такой ужас, что первые несколько секунд он не мог дышать. Живя у себя в местечке, он не раз видел похороны. По должности, ему так же не раз приходилось присутствовать при работе патологоанатомов и работников похоронной службы. Когда труп невозможно было уложить в гробу ровно из-за застывших мышц и голова или рука, или нога то и дело сами собой отводились в сторону или подгибались, их обездвиживали, пришивая к телу.
   Пальцы заскользили по деревянному покрытию, на котором он лежал. Нечто новое подтвердило его страх: его уложили не на ровную площадку, а на доски. И эти расплывчатые полосы, мешавшие видеть, как и непонятная ткань - всё это было частью его гроба. Боже! Его уложили в гроб! Но он же не умер, он не скончался, его всего лишь ударили, и он потерял сознание - не больше... Страх, притупивший ощущения, помог ему разорвать толстые нити, и всё равно он не сдержал вопля от дикой боли. Этот крик тут же перерос в крик о помощи, смешанный со звуком ногтей, скребущих крышку гроба. Он толкал, пихал, неистово колотил, насколько хватало замаху, звал, но шестиугольник над ним не двигался, никто не шёл к нему ни помочь, ни усугубить его состояние. Он был совершенно один. Запах земли раздирал ноздри, щипал глаза, но Валерий не осмеливался их закрыть.
   Сверху в раскрытый рот просыпалась горсть песчинок. Они тут же заскрежетали на зубах. Затем песок с сырой землёй стали обрушиваться на гроб каскадами. Они падали на него, рядом, по бокам, всё быстрее заполняя собой пространство усыпальницы и вновь погружая её во тьму. Вот оно, он в склепе, в лодке по размеру, и кто-то его закапывает. Кто-то продавливает потолок! Его хотят похоронить заживо! Его грудь уже трещала под грузом тяжёлых земляных комьев, проламливающих крышку острые края треснувших досок впиваются в него, пронзают насквозь...
   Последним, конвульсивным, агоническим рывком он развёл руки и ноги в стороны, ударив по стенкам гроба... и они поддались напору. Второй рывок разворотил дерево.
   Он сел на каменной плите, на которой стоял гроб. С потолка ничего не сыпалось. Валерий посмотрел на остатки гроба. Трухлявые доски с пригвождённой к ним проеденной временем и молью тканью разбросало по всему склепу. Что-то со зрением... картинка перед глазами, как в калейдоскопе, представала разрозненной на мелкие кусочки. Они дёргались, вибрировали, снова вставали на место, и начинали свой танец опять, уже в новых сочетаниях. Это дезориентировало, мешало думать. С носа закапало. Он утёр его рукавом - на рукаве осталась полоска алого и несколько пятен белёсого желтоватого порошка, похожего на отсыревшую муку. Не обратил внимания. В голове слишком гудело. Склеп давил на него. Валерий выбрался из одного узилища, чтобы оказаться в другом, и именно это беспокоило его больше, чем что-либо ещё. Он даже не нашёл сил удивиться, как могли так стойко и долго сопротивляться гнилые доски его ударам. Не обратил он внимания и на то, что огромная насыпь, чуть не похоронившая его под собой, куда-то исчезла.
   Бросов сполз с каменного выступа. Кое-как встал на ноги. Выход. Всё, что он понимал сейчас, это то, что здесь должен быть выход. Если он сюда как-то попал, значит, можно как-то выбраться. Но как? Потайной ход, здесь наверняка есть потайной ход, надо только понять, как его открыть. Он навалился на стену. Ноги еле держали. Под израненными ладонями выпирали здоровые чёрные булыжники, в расщелинах между которыми и были вставлены свечи. Из-за неясного света невозможно было увидеть, действительно ли то цементные дорожки, или глубокие провалы. Если так, звенело в мозгу у Валеры, в то одном из них должна быть кнопка или рычаг, открывающий скрытую дверь.
   -О боже... - пробормотал Валерий. Если механизм, открывающий выход, правда скрыт подобным образом, то его ни за что не найти. Он скорее умрёт от голода или страха - просторное помещение вдруг сузилось, обступило его, схватило горло, душа, душа, душа его каменными когтями, - здесь было слишком много этих чёрных кирпичей. Бесконечно много, несмотря на то, что размеры душащей комнаты для Валеры сократились в сотни раз. А потолок? Может быть, этот проклятый механизм скрыт как раз там, на двух метровой высоте, куда ему не добраться?
   Он побрёл вдоль стены, ощупывая каждый сантиметр. И с каждым шагом ему становилось всё хуже. В глазах то и дело просвечивали замысловатые полосы, разбивая картинку на новые кусочки, которые затем бешено двигались, как будто пытались вырваться со свих мест. В ушах стоял постепенно нарастающий гул. Удар сердца - чей-то громогласный бас сотряс свод усыпальницы. Кто-то говорит, нет, ревёт, совсем рядом, точно из-за стены. Он не мог разобрать смысла, но отчётливо слышал слова. Так могло реветь какое-нибудь чудовище, какого он себе не представлял. И этот голос, как и всё перед взором Валеры, подрагивал... он перемещался. И уже скоро раздавался внутри комнаты, хотя существа, его издающего, не было видно. Лишь пламя свечей, вздрагивающее, и струящееся прочь от него, свидетельствовало о присутствии неведомого создания.
   Однако, с новым рёвом, в колышущемся спёртом воздухе, стал виден его силуэт. Сначала, лишь на мгновение. Контур ярко вспыхнул, словно светился изнутри, и погас, но Валерий заметил: существо было огромно и следовало за ним по кругу, не упуская из виду. Огромное существо на четырёх лапах. И, в отличие от всего остального, оно выпадал из сумасшедшей пляски частиц окружения. Оно был целостно. Снова вспышка. Теперь чётче. На этот раз остались даже следы от гигантских когтей на камнях пола - четыре длинные глубокие полосы на одном камне и три, смазанных, на другом.
   Голову сдавило, точно тисками. Бросова кинуло от стены. Он упал, схватившись за пульсирующие виски. Гул и рёв возросли до предела. В них он не слышал собственного крика.
   Сердце с трудом толкнуло новую порцию крови. Та отдалась в раскалывающихся висках мощным приливом... и чудовище возникло полностью. Огромных размеров собака, или волк, с мускулистыми лапами, похожими на человечьи руки и ноги. Толстая, массивная шея. Короткая, светло-коричневая шерсть торчала колючими клоками, открывая серо-землистую шкуру, с боков которой свисали, похожие на паутину, слипшиеся пряди. Вместо морды у этого создания было лицо... оно отдельными чертами походило на лицо Валеры, но было гораздо больше. Такое уродливое и неправильное. Глаза - два чёрно-красных шара - наполнены непередаваемой злобой, яростью и звериным бешенством. Оно зарычало, уставившись на Бросова. Пасть открылась, с тонких тёмных губ с выступающими лоскутами искромсанной чёрной ткани по краям, получеловеческих, полуволчьих, закапала слюна. В пасти же... как будто кто-то взял волчью клыкастую челюсть и вбил, вколотил её глубоко внутрь...
   Валерий пополз назад, пока не наткнулся на стену. Ухо обожгло огоньком свечи. Существо, склонив уродливую голову, так, что стали выпирать лопатки, медленно приближалось.
   Бросов кое-как поднялся - поднялась и голова создания, расширился оскал. Валера осторожно встал с другой стороны каменного выступа в центре склепа. Что же делать? Что вообще могло породить такую тварь? Тварь же, издав очередной рёв, больше не медлила. Передние лапы взгромоздились на выступ. Валерий попятился. Вот монстр уже перебрался через стол, отрезая Валере пути к бегству. Да и куда здесь было бежать, в этой камере не было ни одного места, где можно было бы спрятаться. Всё замуровано.
   Пистолет... чёрт побери, его "VIS"! Он нащупал его в потайном кармане. Его не нашли, когда бросали сюда, о нём никто не знал!
   Валерий достал оружие. Оно было таким ничтожным в сравнении с громадой чудовища, но чем ещё он мог защищаться? Щёлкнул предохранитель... лапа ударила его пол левой руке. Кожа повисла на ней, как серпантин, пистолет же отлетел далеко в сторону. При падении сработал спусковой механизм. Выстрел был оглушителен в закрытом каменном куполе, но он отвлёк монстра.
   Валерий кинулся к пистолету. Ещё один взмах лапой - обожгло спину, и полёт Бросова удлинился от этого удара. Он врезался в стену, сбив несколько свечей. Чудовище быстро надвигалось. Валера сорвал ближайшую свечку и запустил её в безобразную морду, пытаясь одновременно нащупать оружие.
   Вот он! Тёплая сталь легла в руку, он плотно обхватил рукоять.
   Стремительный прыжок - монстр приземлился над Валерием. Попытался увернуться, но клыки всё равно настигли его. Челюсти, словно жернова, сомкнулись на левом плече. Гадина мотнула головой. Валерия подбросило, хрустнула кость. Боль всех оттенков ослепила, оглушила его. Он чуть снова не выпустил пистолет. Чудовище с силой опустило голову. Валерия ударило об пол. В глазах потемнело, сознание чудом не покинуло его. Смертная усталость обездвиживала.
   Собрав всю свою волю, Валера приставил дуло к его башке и несколько раз спустил курок.
   Что-то оборвалось, когда челюсти создания конвульсивно сжались. Валерий повалился на спину. Монстра шатнуло, лапы подгибались под ним. Половина отвратительного лица превратилась в багровую кашу. Но он всё ещё стоял. Валерий поднял дуло и выпустил в него оставшиеся патроны. Часть ушла в разные стороны, но остальные попали в мишень. Бугристый хребет существа согнулся, мышцы обмякли. Оно медленно, словно в замедленной съёмке стало падать. Одновременно, сознание ускользало от Валеры, затемняя всю комнату. Рык, издаваемый воздухом, покидающим тело существа, затихал по мере падения. Валерий лишь увидел в последний момент, когда все ощущения затупились, а дрожание предметов вокруг стало невыносимым, что из пасти существа выпал какой-то продолговатый окровавленный предмет, бесформенной массой упавший подле него.
  
  
   Глава 19.
  
   Он проснулся рывком. Его выкинуло из чёрного сна, как катапультой, и он вновь оказался в склепе. Больше ничего не дёргалось, как тогда, когда он выбрался из гроба. Не было рядом и чудовища. Но вот у ног лежала... его левая рука, оторванная гигантскими клыками, начиная от самого плеча. Странно, подумал запоздало Валера, он как будто бы ещё её ощущал. Не веря, провёл пальцами здоровой руки в том месте, где она раньше крепилась к торсу. Рана судорожно натянулась и заныла.
   Валерий похолодел. Как так? Рука...
   Его затошнило, замутило. Мозг полностью отказывался принять этот факт.
   Он потянулся к оторванной конечности, но в последнее мгновенье отпрянул. Слёзы потекли из глаз. Рука, его рука больше ему не принадлежала. На её месте ничего нет. Большинство сосудов по необъяснимой причине закрылись, но кое-где, кровь ещё сочилась. Надо чем-то перетянуть... хотя, зачем? Может, лучше просто сдохнуть? Лечь и испустить дух... Но и этого он боялся. Боялся узнать - как это? И вдруг... вдруг он уже умер? Вдруг он вечно будет истекать кровью, сидя здесь, замурованный в этом склепе?
   Впрочем, ссадины, ушибы, раны, заговорившие одновременно с отчаянием, привели его чувства в норму. Он не умер. Совершенно точно, это так. А значит, нужно было пробовать жить дальше. Боязнь закрытого пространства и воспоминаний пережитого потихоньку возвращались. Надо перевязать плечо и найти выход. Всё было спокойно, никто больше не рвался внутрь из ниоткуда, но он всё равно испытывал острую потребность как можно скорее покинуть это место.
   Превозмогая отвращение, он стянул с оторванной руки рукав. На ощупь она была как желе, мягкая и холодная, хотя кое-где, в отдельных местах, уже прощупывались затвердевающие бугорки. Это было трудно сделать, действуя только одной конечностью. Ему пришлось её вытряхивать, так что когда та вывалилась, он был уже на грани помешательства, и от истерики его удерживало только два имени, каждому из которых Бросов должен был по жизни. Валерию удалось кое-как разорвать ткань и осторожно закрепить её на ране. От руки остался небольшой выступ. Болталась часть дельтовидной мышцы. Он замотал всё это, как можно туже. Сначала было неимоверно больно, но он был благодарен этой боли. Она напоминала, что всё ещё реально и он не до конца сошёл с ума. Однако, рецепторы быстро притерпелись, неудобство ушло. Пистолет? Где пистолет? Тот валялся неподалёку. Дотянуться до него не составило труда. Перезарядить оказалось уже сложнее. Валера спрятал его во внешний карман куртки, избегая теперь беспокоить раненную сторону.
   Следующее - надо подняться. Но ему так не хотелось этого делать. Так не хотелось вставать, опять брести вдоль стен в тщетной попытке найти проклятую кнопку, или что там ещё открывает тайный ход... Надо подумать. Как определить, где она находится? В голову ничего не лезло.
   Сердце недобро сжалось. Как тот первый толчок, перед появлением волка. Неужели сейчас появиться ещё один? Валера не сможет с ним бороться. Однако никакого волка не было. Не услышал он и рёва, предшествовавшего тому. Но он увидел... У стены, с противоположной стороны, чуть слева, в воздухе протянулись от пола белёсые, прозрачные нити, какие были при первом знакомстве со склепом. Они подрагивали, образуя штук пять прямоугольников разной величины со сглаженными углами. Сквозь эти рамки всё казалось каким-то... более ясным, что ли? Как если бы близорукий человек, осматривая помещение, увидел прозрачное, бесцветное витражное стекло, составленное из линз.
   В замешательстве, Валера привстал на одно колено. В скоплении рамок появилась женская фигура. Её изображение казалось двухмерным, нарисованным на бесплотных линзах, выпадало из фокуса. То становилось чётче, то резко размывалось. Наконец, эта игра прекратилась. В груди у Бросова защемило: женщина, стоящая у дальней стены, одетая, несмотря на холод, в лёгкое ночное платье, открывающее плечи и руки... была его женой. Распущенные волосы то струились на неосязаемом ветерке, то вдруг лежали спокойно. Ира грустно смотрела на Валеру. В руке она держала свечу. Взвилось ещё несколько нитей, протянувшихся вплотную к стене. Ира вытянула в ту сторону руку со свечой, голова её скорбно склонилась. Изображение застыло на мгновение. Потом двинулось ещё чуть-чуть. Изменения были почти незаметными. Валера смог разглядеть только, как в новой рамке, прилегающей к стене, появились несколько тоненьких, колышущихся линей. Они заставили пламя свечи дрогнуть и отклониться в сторону.
   Видение внезапно исчезло. Как будто кто-то моргнул...
   Какое-то время, Валерий не мог пошевелиться. А когда оковы вокруг мышц рассыпались - так же внезапно, как и появились - и он смог сделать глубокий вдох, в мозг ураганом ворвалось понимание того, что хотела показать ему Ира. Он тут же вскочил. Пол словно сделался ледяным катком, ноги разъезжались в стороны. И корпус постоянно непривычно перевешивало направо. При ходьбе этот диссонанс становился гораздо заметнее. Тем более, что у него был огромный упадок сил. Он чувствовал себя сорвавшимся со скалы альпинистом, который спасся, запутавшись в одном уцелевшем тросе. Ценой руки.
   Валерий выдернул из расщелины между камнями свечу. Весил этот маленький кусочек желтоватого воска никак не меньше тонны. Очередное изменение в весовой разнице заставило Бросова накрениться. Хотя выпрямиться обратно на этот раз было уже легче. Итак, если он правильно понял, а ни на что другое надежды у него больше не было, то он может найти выход, наблюдая за поведением пламени свечки, поводя ею вдоль стены. Потайная дверь, да ещё сделанная из камня, не может закрываться герметично. А значит, от неё будет идти сквозняк. Поэтому свечи и воткнуты так странно, чтобы слабых порывов перетекающего воздуха не было заметно. Чёрт побери! Сквозняк, как он не догадался с самого начала? Простой сквозняк! Ох, Ира... не две даже, а уже три жизни были за ним в долгу. Он знал, что это значило, и как предполагалось отдать долг. Выбраться отсюда - не главное. Главное, что он сможет сделать для тех людей, оставшихся наверху, чтобы помочь им пережить творящееся. Пусть теперь Валера в их глазах не лучше мимов...
   Поначалу пламя отклонялось лишь против направления его движения. Он шёл по часовой стрелке, привалившись неуклюжим чучелом к стене и сбивая по пути огарки. Свеча проскальзывала верхним краешком по каждому булыжнику. Но вот Валерий миновал четверть круга - огонёк шарахнулся от расщелины между камнями, словно кто-то по ту сторону с силой дунул в расщелину. Бросов по инерции прошёл ещё чуть-чуть, накренился, тормозя, и спиной вернулся немного назад. На этот раз отклонение было не таким заметным. Но оно было! Вот здесь, эта проклятая дверь... он провёл немного вверх, потом правее и вниз, очерчивая контур прохода. Осталось лишь понять, как она открывается. Отбросил свечу, провёл пальцами по всей её поверхности. В склепе стало заметно темнее. Точно фитили одновременно утонули в воске, сделавшись на порядок короче. Один булыжник под рукой как будто бы пошевелился... Валерий вернулся к нему - склеп почти полностью погрузился в черноту, с новой силой запахло сырой землёй - надавил. Ещё, ещё, пока тот не вошёл вглубь до предела.
   Дверь ввалилась в стену и отъехала, открывая перед ним каскад опьяняюще белого неба.
  
  
   Глава 20.
  
   Напряжение в электросети подскочило на мгновение - переполненные колбы лам ослепили всех вспышкой яркого света, - а затем упало почти до нуля. Комнаты залило тёмно-грязным золотом. Такое освещение сдавалось хуже тьмы, лишь отвлекало. Кто-то взвизгнул. Женщина. За ней ещё одна. Истерический мужской голос возопил:
   -Бежим отсюда!
   И все ринулись к выходу, толкаясь, сбивая друг друга с ног. А Виталий только-только начал верить, что всё не так уж плохо. Стольких трудов ему стоило убедить себя в этом. Ему никак нельзя было давать волю эмоциям, говорил он себе, приоткрывая скорченный рот, и с напряжённых, натянутых, дрожащих губ стекала струйка слюны. В конце концов, он же сейчас на должности управляющего... нужно, чтобы его слушались. Но теперь вряд ли кто-то его послушает. Старик кричал, чтобы не толпились - всем наплевать. Виталия пробила дрожь. В общей суете, он так и не сдвинулся с места, напуганный внезапной переменой. Как сидел на диване рядом с Евгением, в своём новом кабинете, так и остался сидеть. Нет, что-то изменилось... ах да... кажется, мочевой пузырь среагировал раньше, чем Семёнов успел взять над собой контроль. Разлился противный запах, как в общественном туалете.
   Евгений умирал. Это стало ясно ещё там, внизу, в тюремном помещении. Переохлаждение, истощение и чёрт знает сколько ещё травм, полученных при падении в реку.
   Вопли убегающих, перепуганных людей скоро стихли снаружи, удаляясь куда-то от центра. В каком направлении Виталию было всё равно. Он не собирался следовать за ними. Колени тряслись, как в детстве, перед входом в кабинет врача. Освещение, похоже, отрубилось везде, кроме кабинета начальника. И... как это так получилось, заметил Виталий, что все окна перекрыты? За стеклом не видно совершенно ничего, словно на всё здание натянули большой непроницаемый мешок, и весь окружающий его мир пропал, стал чёрной пустотой. Предметы, которые смутно удавалось различить, размывались от противного свечения, приобретали тот же оттенок, как если бы впитывали его в себя, и смотреть на них становилось жутко.
   -Жень? - Тихо позвал он, удивившись мимолётом, как расширилась у него гортань. Женя в ответ простонал. Романов сидел на другом конце, укрытый раздобытым где-то одеялом. Голова запрокинута на спинку. Тело утопает в мягкости сидений. Однако, ему это уже должно быть до лампочки, подумал Виталий. И привскочил от неожиданности, потому что увидел, как в дверном проёме проскользнула тень. Затем ещё одна. Они как будто оставляли за собой бледный фотографический след, всего на секунду, и таяли.
   Семёнов тихонько заскулил.
   -Ну Жень... - толкнул Романова. Евгений съехал на подлокотник. В тёмно-жёлтом сумраке было видно, как посинела кожа на лице, глаза застыли, обращённые вниз. Всё. Больше не дышит. Зато из коридора доносится чьё-то сопение. Кто-то еле слышно хихикает. Виталий стащил с трупа плед и укрылся им, подтянув верхний край к подбородку - в нос ударил запах мокрого, больного тела. Но он и не подумал его отбросить.
   В окно слева, за громоздким столом, забарабанили. Удары сыпались на преобразившееся стекло с таким неистовством, таким остервенением, что казалось, окна должны были уже проломиться и рассыпаться на миллионы мелких осколков. С той же стороны раздался целый шквал рёва, диких воплей, рычания. Слышались ругательства и проклятья. Их было так много, тех, кто ломились внутрь с улицы! И это совсем, совсем не те люди, которые недавно покинули участок.
   -О боже, боже мой... спаси и сохрани... - он поджал ноги. Из коридора доносился топот. Тяжёлые шаги, сопровождаемые безумной, хриплой отдышкой, приближались. Вот в густой тьме застыла огромная человекоподобная фигура. Дыхание по-прежнему гремело в груди существа, точно полной воды из болота. Какое-то страшное мгновение Виталий смотрел ему в глаза, этому уродливому созданию. А оно, пригнувшись, как зверь, к полу, смотрело в глаза Виталию. - Спаси и сохра... - Семёнов заорал, вжимаясь в диван, потому что оно вбежало внутрь и, едва переступив порог, прыжком бросилось на него...
  
   Валерий стоял на асфальтированной однополосной дороге. Склеп исчез. Словно его просто перенесли из тюрьмы сюда, а остальное было только сном. Однако вряд ли сон может отнять у человека руку... ведь он по-прежнему испытывал эти неприятно новые ощущения перевеса. Всю левую часть торса начинало стягивать и холодить, отчего создавалось такое впечатление, будто он слишком долго и слишком сильно прижимал руку к телу, и та затекла и потеряла чувствительность. Но один взгляд на перевязанную рану, и всякие "наверное" с "может быть" отпадали.
   Бросов огляделся. Прямо перед ним лежал внизу город. Позади - электростанция. Большое здание красного кирпича в один корпус. Она располагалась на возвышенности, за ней шла гряда каменистых, крутых холмов. И Валерий стоял как раз на той самой дороге, которая соединяла станцию с Дарьинбургом. Небо заметно потемнело с той поры, когда он видел его последний раз. Приобрело влажно-тяжёлый непробиваемый оттенок. Нежный предзакатный солнечный свет улетучился, втянулся в закрывшиеся только что трещины на небесном панцире, от него не осталось и следа. Сейчас, где-то там, за колпаком туч, солнце, уже почти уснуло, завалившись за горизонт. Пасмурные, промозглые сумерки увлажняли воздух, и по спине от его еле заметного движения то и дело пробегали мурашки. В окнах электростанции было темно. Изнутри не доносилось ни единого звука. Рабочих не осталось, запасы автономных генераторов иссякли. Город остался без электричества. Как всё умело рассчитано. Пробираться внутрь и пробовать запустить машины с котлами, или что там у них ещё есть, было глупо. В одиночку, даже если бы он знал, как это делается, Валерию не управиться. С одной рукой. Так что путь один - назад, в Дарьинбург. Он обвёл уставшим взглядом просторы лежавшего под ним города. Декорации к преисподней... сверху здания выглядели совершенно... затерянными. Десять минут, и настанет ночь. Что будет тогда?
   Впрочем, почему бы не прогуляться?
   Спустя какое-то время он уже ступал между безжизненными строениями. Самыми причудливыми манерами они смешивались друг с другом, принесённые сюда из совершенно разных веков. Викторианский домик в три этажа, свежевыкрашенный, с побелкой на углах, украшенных резным камнем. Рядом - сталинский кирпичный "офис". И тут же, чуть-чуть глубже во дворик, большой современный коттедж-пансионат. Самое странное, думал Валерий, заключалось в том, что между ними нет никакого противоречия. Они так отлично сочетались друг с другом, что различия в стиле и времени постепенно смывались для наблюдателя.
   У Бросова опять появилось то ощущение, какое он испытал, впервые въехав на улицы Дарьинбурга. Так шестое чувство подсказывает заблудившемуся в большом городе слепому, что нужно свернуть на следующем повороте, как ему сейчас казалось, словно вот-вот из-за угла неспешно выедет запряжённый двойкой экипаж, а возница, сняв цилиндр, вежливо предложит ему свои услуги... И вдруг, Валерий понял, что хочет этого, что он страстно ждёт увидеть это чудо, сознавая самою его невозможность, и одновременно теряясь в догадках, откуда могло взяться у него такое желание?
   Воздух был чист и свеж. Предгрозовой. Пахло, как перед дождём.
   Он осознал это только тогда, когда на улицу стали наползать белёсые, курящиеся, тонкие, как фимиам, струйки. Откуда они взялись? Вот, уже заполняют всё вокруг, заливают, начинают клубиться, сливаясь в общий фон. Валера как раз успел напрячь зрение, чтобы рассмотреть, что туман появляется из таящих за его завесой зданий. Сперва выливается изо всех расщелин между кирпичами, трещин в краске - отовсюду. Потом становится лёгким-прелёгким и поднимается вверх, топит в себе весь город.
   Тумана было так много, что Валера только и мог рассмотреть асфальтовую дорогу под ногами. Но почему на ней эти чёрные, размеченные впадинами полосы? Так не подходящие ни по форме, ни по расположению? Откуда? Сбоку пронеслось несколько молочных струек... и будто на картине - на самой сетчатке его глаз,- они прочертили ещё с десяток таких же полос. Мгновение, и бестелесного мрамора убавилось. Повсюду из его массы сливались тысячи толстых и тонких, коротких и длинных верёвок, вились вокруг Бросова и бесследно исчезали. И ему открывалось всё больше и больше из нарисованной ими картины. Впрочем, если это и была картина, то она оживала, прямо под ним, слева, справа, над ним. Везде она приобретала формы. Запахи. Помоев, свежеприготовленной еды, пива, вина, лука, чеснока, хлеба, сырости, плесени, немытых и чистых тел, духов, сыра, сливок, колосьев, травы. Так много... Под ногами у него из однородного дорожного полотна постепенно образовалось бессчётное множество огромных булыжников, устилавших пространство между домами отполированной годами ходьбы и езды мостовой. Редкие деревца занимали свои места там, где потом будут расти крепкие тополя, вязы и ивы. Дома... Ни одного, выше шести-семи этажей. Окраска изменилась, стала свежей, побелка - цельной, с зелёными подтёками, пыльной, но не облупившейся, нигде ни единой трещины. Черепица сделалась другой конфигурации, и лежала по-другому. Там же, где стояли современные, или чуть более поздние по происхождению здания, появились совсем другие, стоявшие на тех местах когда-то очень давно. В просветах, через туман, из этого мира проступали и люди. Да-да, люди. Люди шли, бежали, спешили, или наоборот, неторопливо прогуливались. Их было видно расплывчато, но вот дымки почти не осталось. Последние её следы унеслись куда-то назад, и пропали. Бросов хотел проследить за ними, но они неизменно ускользали от него, пока совсем не растаяли где-то вдали. И всё стало так же ясно, как и было, не считая того, что Валера стоял уже посреди старинной мостовой, а не той ровной, гладкой, как каток, дороги. Всего пара секунд, и он здесь. Однако где это "здесь"? В его мозгу? Или же это реально? Его объезжали запряжённые настоящими лошадьми экипажи - он мог бы дотронуться, если бы просто поднял руку. Прохожие, шествуя мимо, поворачивали к нему головы и с любопытством разглядывали. Дамы то улыбались, тут же опуская глаза, стоило ему заметить на себе их взгляд, то недовольно морщили носы. Матери подталкивали детишек, чтобы те не медлили и не пялились на странного однорукого мужчину, всего в каком-то тряпье. Джентльмены старались придавать лицам безразличный вид. И все, все они что-то говорили друг другу, разговаривали. Продавцы - с покупателями, девушки - с кавалерами. Возницы, когда разъезжались, меланхолично помахивали друг другу, не выпуская при этом сложенных вдовое хлыстов. Прачка сплетничала с какой-то женщиной у лестницы в жилой дом. Пьяница поносил какого-то тучного джентльмена, по всему отказавшегося дать пару монет.
   Позади Валеры встала повозка, гружённая всякой снедью, а подвыпивший кучер гаркнул ему, чтоб убирался с пути.
   В полном смятении Валерий отошёл на пешеходную часть.
   Только спустя минуту или две, он обнаружил, что бредёт вниз по улице. Прохожие по-прежнему разглядывают, оборачиваются на него. Он - на них. Но ни один не выражает замешательства, какое испытывал Бросов. Он казался им безумцем, нищим бродягой, может быть даже эксцентричным иностранцем, но никак ни тем, кем они представлялись ему: призраки из прошлого, вдруг воплотившиеся по одному его странному хотению увидеть этот город двумя столетиями раньше. Голубой, розовой или красной ткани чепцы на головах почтенных дам, котелки и цилиндры у уважаемых господ. Тулупы и какого-то неопределимого покроя куртки у крестьян и ремесленников, выглядывающих из своих лавок, или идущие куда-то по своим делам. Прачки, переносящие корзины с бельём. Кэбы, из которых смотрят разодетые в дорогие чёрные костюмы богачи. Матери, прогуливающиеся с мужьями и детьми, или просто стайки вороватого вида мальчишек и перемазанных в саже девчушек, перебегающие через улицу, уносящиеся во дворик. Поначалу дети глазели на него, но потом им это быстро наскучило и они, крича и смеясь, убежали. Впрочем, скоро Валера переключил внимание с толпы на домики по краю дороги. И, да - промелькнула шальная мысль, - ради этого стоило перенестись в прошлое. Такого зрелища ни когда не передавала ему ни одна книга, ни один фильм, ни одна картина. Он видел всю эту жизнь такой, какой она была на самом деле. Ни приукрашенной, ни стушёванной, но настоящей, безыскусственной. Какая здесь была архитектура! Даже квартирные дома, для бедняков и студентов, входом в которые служил один единственный на всё здание подъезд, расположенный посередине, были отделаны со вкусом, мастерством и тщанием, без тени лени трудившихся над ними рабочих. Окна, какие окошки! Стекло не такое чистое, как современное, но в то же время гораздо более прозрачное, как хрусталь. Рамы из дерева, выкрашенные то в бурые, то в зелёные, то в белые цвета, и массивные и вместе аккуратно хрупкие...
   Он не заметил, как дошёл до перекрёстка. И продолжал шагать дальше с поднятой вверх головой, рассматривая всё вокруг, когда столкнулся с каким-то молодым человеком.
   Валерий налетел на него, ударив в грудь остатком плеча. Приступа боли не последовало, но смятение, о котором он уже успел позабыть, вернулся вновь, и он почувствовал себя одним из тех раболепных крестьян. И уже приготовился выслушать брань задетого им пешехода... когда вместо того молодой человек, одетый в голубой костюм, белоснежную рубашку с манжетами и волнистым узором на груди, и того же, что костюм, цвета не застёгнутое, свободно развевающееся на ветру пальто, улыбнулся, коснувшись двумя пальцами краешка своего цилиндра. Бросов подметил, что одежда на нём сидит, точно сшитая по заказу. Ну да, глупый, тогда так и одевались, поправил он себя. Делая приветственный жест, юноша держал свободной рукой тонкие белые перчатки и трость. Длинные завивающиеся волосы спадали на плечи. Выбритое начисто лицо выражало абсолютную приветливость и благосклонность.
   -Прошу прощения, - сказал он приятным мелодичным голосом.
   Валерий не смог сразу ничего ему ответить. Лишь механическим движением потянулся к ране.
   -Я не должен был так лететь. Хотя мне не терпелось поскорее с вами увидеться.
   Последнее заявление обескуражило ещё больше. Однако, вероятно именно это и вернуло Валерию дар речи. Он спросил:
   -О чём вы? - И тут же устыдился, насколько сипло, простужено, невежественно и грубо исторгают звуки его голосовые связки в сравнении с бархатным и вместе совсем не слащавым голосом юноши.
   -Простите, я забыл представиться. - Он заложил свободную руку за спину и склонил голову в лёгком поклоне. - Меня зовут Антон Ринглер.
   -Что... да вы никак шутите, чёрт побери!
   -Нисколько. - Спокойно, выдерживая гневный взор воспалённых глаз Бросова, ответил Ринглер. - Или, может быть, всё это, - Антон обвёл всю улицу взглядом, слегка, будто в объятиях, распростав руки, - тоже шутка? Или то волкоподобное чудовище из склепа? То, которое оторвало вам руку?
   У Валеры не нашлось ответа. Спесь быстро сошла. И вот теперь уже было место поразительному пониманию: он стоит посреди улицы, которой уже давным-давно нет, и разговаривает с человеком, костям которого должно лежать в земле. И всё же он его слышит, а тот слышит его, в свою очередь. Антон был плотен, как живой, сквозь него не просвечивала ни мостовая, ни другие люди, ни дома. Ветер трепал его волосы и пальто. Он был абсолютно реален. Да-да, ничуть не меньше, чем - действительно - волк, отгрызающий Бросову руку.
   -Но это же абсурд, - непонимающе покачал головой Валерий. - Да, правда, вот вы передо мной... но я же знаю, что вас нет, вас не может быть. Вы умерли. И эта дорога, повозки, кареты... их здесь ведь тоже нет?
   -Не совсем... - Ринглер потёр бороду. Перчатки, зажатые в кулаке вместе с тростью, шевельнулись от этого движения, и в тончайшей белой ткани между указательным и средним пальцами обнаружилась дырка. - Видите ли, здесь есть ваш мозг. И память. И, да, я тоже когда-то был. Мне самому трудно понять этот механизм. Видите ли, когда вас ударили по голове и бросили одного в камере, мимы - опущу, как они проникли внутрь, - напичкали вас чем-то вроде... ммм... наркотика.
   Валера вспомнил похожую на муку пыль, остатки которой обнаружились у него под носом и на одежде.
   -Это не совсем, как земной кокаин, или какие там ещё бывают порошковые галлюциногены? Эта штука доводит до абсурда все фантазии, все мысли, чувства, любой бред, какой когда-либо возникал у вас в мозгу, а затем выпрастывает его наружу. Делает реальным. Для вас, по крайней мере.
   Валерий фыркнул. Ринглер, помолчав, предложил:
   -Давайте прогуляемся. Скоро начнётся дождь, так что лучше насладиться прогулкой, чем стоять на месте и мешаться людям.
   И он не спеша зашагал в ту сторону, откуда недавно шёл сюда. Валерий ещё некоторое время не решался двинуться с места, прежде чем пойти вдогонку.
   -Откуда вы знаете про порошок?
   Лицо Ринглера было серьёзно, сосредоточенно. Он не торопился отвечать и думал, глядя куда-то вдаль. Валера проследил за его взглядом. Впереди простирались поля, поросшие какой-то желтовато-зелёной культурой. Ну да. Тогда же город ещё не был таким большим.
   -Знаю, потому что имел... удовольствие наблюдать за этими тварями. Следить, собирать свидетельства их появлений. Я перерыл кучи документов, газет, книг. Документы эти, по правде говоря, никакого интереса не представляют... в целом, но есть отдельные места... в общем, я долго изучал их. Очень долго. Точнее даже будет сказать, что я был вынужден изучать, так как с первой встречи с мимами я уже никогда не был один. Они всегда следили за мной. И чтобы жить, мне нужно было следить за ними. Нет, конечно, это не было открыто, я не бегал по странам и не кидался на прохожих, спрашивая, не видели ли они летающую тарелку. Но они всегда присутствовали. Были рядом. На улице всегда находился такой человек, который неотступно следовал за мной, куда бы я ни пошёл. В толпе... на базаре, на рынке, в кабаке - да где угодно! - кто-нибудь поворачивался в мою сторону, и его лицо растягивалось в улыбке, а посередине, от подбородка, до лба - длинный не зарубцевавшийся шрам... с тех пор я боюсь смотреть на ночное небо. Я вижу пустоту, и то, насколько мы, люди одиноки, потому что на другом конце пропасти есть только один мир с живыми существами. Но они - демоны, бесы, которые сами определили своё значение, как мучителей...
   Он замолчал. Рот остался слегка приоткрытым. Веки ни разу не смежились, пока он говорил. После долгой паузы, Ринглер закончил:
   -Конечно, я должен был узнать о них всё. Да и потом... отчасти, я ведь ваша фантазия, не так ли?
   Бросов не был уверен, что понял, как Антон может быть сам по себе - в чём не было сомнения, - и одновременно частью Валеры, или внутри его головы, к чему вообще была эта беседа, но не стал спрашивать. Теперь они свернули у ещё одного перекрёстка и направились мимо череды магазинов. Здесь были так же разные конторы, деловые и торговые помещения. Поле скрылось за углом мэрии, у входа в которую стояли двое одетых в серую форму охранников. Выглядели они грозно, и когда Валера с Антоном проходили мимо, один из них положил ладонь на кобуру с револьвером. Валерия это испугало, но Ринглер, по-видимому, не обращал на полисменов никакого внимания.
   -Хорошо, давайте просто оставим...
   -Трудно поверить, да? И в то же время не поверить нельзя? Как если бы принимать самую дикую иллюзию - необходимость. - Ринглер беззлобно усмехнулся. - Не надо. Я ведь уже говорил вам: я точно так же, как и вы не могу понять всего до конца.
   -Тогда зачем вы здесь?
   -Я хочу вам помочь.
   Сверкнула молния. Ринглер опять умолк, что-то обдумывая. Прокатился раскат. Валерий всмотрелся в его лицо, ища подвоха, лжи, насмешки, хоть чего-нибудь, что выдало бы Антона. Нет, ни тени притворства. Более того, несмотря на моложавость, он выглядел так, словно пережил не одну трагедию, отчего теперь из чистых глаз не исчезало выражение настороженности. В уголках тянулись морщинки, на веках, в редких случаях, когда он их закрывал, проступали синие и красные прожилки, правый уголок рта - напряжён и чуть поджат. Вероятно, так оно и было. Трагедии в жизни. И чем дольше Валерий всматривался, тем сильнее укреплялось ощущение, что сейчас что-то должно произойти.
   -Этот порошок... - вдруг снова заговорил Ринглер, заставив Бросова резко выдохнуть от неожиданности. - Я не знаю, возможно ли сказать, хорошо это или плохо, но ваша личность устроена так... вам удалось справиться с ожившим воплощением вашего сумасшествия. Действие порошка ещё не закончилось, и в вас пробудились воспоминания. Что вы когда-то забыли, что было частью вас, но спрятано, затолкано в самые дальние казематы тем, кого вы сейчас называете Голосом. Это хорошо. Есть призраки, которых надо выпустить, даже если они причиняют вам боль. Они могут вам помочь, а не голос. Слушайте их, ибо они и есть - вы, ваша суть, очищенная от голоса. Что до меня, то я здесь только из-за вашего спонтанного желания. Хотел бы я обладать реальной помощью... но всё, что я могу сказать, полагаясь на свой опыт: не доверяйте никому. Догадываюсь, вы хотите найти Анну? Думаю, она этого заслуживает. Но помните: не доверяйте никому. Выплавлять кожу - для мимов не единственный способ обзавестись человеческим лицом. Даже если нет вертикальной отметины, это ещё ничего не значит... Ох, дьявол! - Он остановился, а его речь уже больше походила на скороговорку, лицо исказилось напряжённым ожиданием. - У меня почти не осталось времени, нам надо заканчивать.
   Валера хотел что-то сказать, но Антон не дал, продолжая:
   -Не смотрите на внешность, очень может быть, что кто-то из выживших обольстился мыслью выкупить свою жизнь. Человека легко соблазнить, ведь он всегда боялся только тех богов, которым приносил жертвы. И таковых может быть много. Ещё раз: не доверяйте никому. Доверяйте только себе, только тому, что прячется у вас в голове. Это не легко, разговаривать с кем-то и не верить его словам. Но если вы хотите выжить и найти Анну...
   Потемнело. Краски вокруг сгустились, и как будто начали плыть. Валерий сначала почувствовал капли, влагу на лице и теле, прежде чем увидел, что идёт дождь. Небо из свинцового превратилось в ночное. Рывком. Словно кто-то выключил свет, и стало темно. Воздух потяжелел, стал вязким. В нём всё точно замедлялось. Дома расплывались, прохожие застыли. У некоторых ноги были приподняты в шаге. Антон стоял прямо перед ним. И на общем чёрно-буром фоне выглядел грустным, одиноким светлым пятном. Его голос всё ещё звучал, но рот открывался слишком медленно, и голос как будто существовал сам по себе. В висках у Бросова оглушительно стукнуло. Он зажмурился, и когда открыл глаза, картина изменилась совсем. Люди, наводнявшие улицу, крестьяне, господа, мужчины, женщины, дети, старухи и старики - все они внезапно преобразились в какие-то страшные подобия самих себя. Медлительные, почти неподвижные, их головы склонены вниз, точно с перебитыми шеями. Вместо ртов и глаз - чёрные дыры. И все стремятся в своей тягучей медлительности повернуть безобразные лики к ним с Антоном. Только они, Валера и Ринглер оставались неизменными. И похоже юношу охватил ужас не меньшей, чем сейчас холодил его собеседника. Небо озарилось очередной молнией. Странно было наблюдать, как ломаная бледно-голубая линия разрезает дождливую чёрную ткань и тает, растворяется. Гром, на этот раз, последовал мгновенно. И почти одновременно с ним сверху посыпались птицы. Изуродованные, некоторые из них горели, некоторые уже обуглились и потухли. Изувеченные, как будто какой-то умалишённый раздвинул им клювы и рванул назад, обдирая плоть и выворачивая желтоватые треугольники из кости, оставляя сочащиеся круглые впадины и чёрный блеск маленьких оголённых глаз.
   -Вы должны её найти. Вы и сами прекрасно знаете зачем. Она не смогла выбраться из Дарьинбурга, но пока ещё цела. Пока. Не допустите, чтобы она встретилась с остальными. Среди них обязательно найдётся тот, кто, в итоге, может погубить вас всех. Не верьте никому, каким бы неподдельным он вам ни казался.
   Налетел порыв сильного ветра, чуть не сносящего с ног. Затем, как будто взрывная волна прокатилась по земле, оттолкнув Бросова назад, развернув боком к Ринглеру. И тут же появилась причина этого шквала. Прямо над его головой, в какой-нибудь полусотне метров, пронёсся, издавая безумный свистящий звук, огромный вытянутый предмет, заворачивая куда-то вправо, и скрываясь за верхушками высотных домов, опять занявшими своё место. Снизу у этого предмета отчётливо проступали две тускло светящиеся красные линии.
   Валера повернулся к Ринглеру, посмотреть, как тот пережил появление летающего колосса. Но ни Ринглера, ни старинных сооружений, ни искалеченных птиц, ни прохожих, щерящих свои хищные, гротескные лица не было. Всё пропало. Время вернулось в норму. Асфальт опять был на своём месте. Опять вернулся тротуар, деревья, посаженные в небольшие углубления в нём, открывающие свежий чернозём. Только дождь не перестал, и обрывки тумана ещё то и дело пролетали неподалёку. Ни в одном окне свет не горел. Ни одного человека.
   Валера что-то пробормотал себе под нос, поводя взглядом по незнакомой дороге. Да. Он знает, зачем надо найти Анну. Это просто: она ему нужна. Ему нужно, чтобы она жила. Ему хотелось, чтобы она выкарабкалась из этого, с ним или без него, в конечном итоге, после всех подсчётов - не важно. Важно было вывести её отсюда. И остальных тоже. Конечно, рассуждая здраво, Антон был прав, говоря, что хотя бы один из них как-то связан с мимами. Но ведь, так или иначе, это должно выясниться? Это же игра, мать её, игра, а в игре не может остаться неразгаданных загадок.
   Только вот с чего начать, Валерий не знал. Он даже не представлял себе, где находится.
   Может, если очень захотеть, он сможет позвать кого-нибудь ещё, как это у него получилось с Ринглером? Он напрягся... ничего не получилось. Он был один.
   -Ну помоги же мне! - Крикнул Бросов. - Помоги!
   Молчание.
   -Пожалуйста, - он снизил тембр почти до шёпота. Горло жгло обидой и бессилием. - Ира...
   И ему вдруг показалось, что он что-то увидел. Да-да, там, в конце квартала что-то двигалось. Бросов опрометью побежал туда. Неуклюже-карикатурно выбежал на середину нового перекрёстка, завертел головой в поисках того, кто здесь только что шёл...
   -Ира...
   Она была здесь. Стояла в нескольких десятках метров от него, справа от той дороги, по которой он сюда примчался. Как и в склепе, она существовала внутри трепещущих рамок, точно нарисованная на стекле. Она указала куда-то пальцем - движение не живое, вроде быстрого, плавного перехода от одного кадра к другому. И поманила к себе, приопустив в нетерпении голову и беззлобно глядя исподлобья небесно-голубыми глазами.
   И вот её уже нет...
   Куда она указывала? Валера вспомнил направление, и вгляделся... чёрт возьми, как это сразу можно было не заметить? В конце квартала, заканчивавшегося всего лишь одним поворотом, начинался открытый зелёный дворик, заросший редкими деревцами. Он уходил вверх небольшим холмиком, а затем, видимо, снова оседал. Зв ним - за ним стояло к Валере сглаженным, объёмным углом, похожим на башенку с плоской крышей и окнами на каждом этаже, тёмно-жёлтое пятиэтажное здание. И за одним из занавешенных прямоугольных окошек этой башенки горел свет. Нет, не яркий - скорее всего, настольная лампа, поставленная на удалении от окна, да ещё скрытая плотной зеленоватой занавеской...
   Но свет, без всяких сомнений, там был...
  
  
   Глава 21.
  
   Небо потемнело уже когда Доршева подъезжала к Дарьинбургу. Оно просто погасло, как гаснет лампочка в фонарике, пока в батарейке иссякает заряд. Погасло, словно кто-то задул солнце. Примерно в сорока километрах от города, в самом узком месте дороги между утёсом и рекой, был огромный завал. Груды гигантских булыжников лежали прямо на дороге, не давая проехать. Первый удар. Сознание долго не могло принять этот факт. Здесь никогда, ни разу, даже оползней не случалось. Анна вышла посмотреть, можно ли перелезть через камни. Чёрта с два. Края слишком отвесные и высокие. Может, по реке? Тоже нет. Лезть в воду в такой холод - самоубийство. Впрочем, там булыжники лежат не так тесно... может, если она проберётся между ними... Доршева приблизилась к расщелине между двумя ближайшими колоссами. Заглянула между ними. Её пришлось вплотную прижать лицо к мокрому камню чтобы разглядеть хоть что-нибудь. И разглядела... Отвернулась. Стало тошно. Она привалилась спиной к проёму, в который только что смотрела. Будто по чьему-то умыслу он специально открывал всё, что располагалось за стеной завала. Там... там была ещё одна стена. И ещё, и ещё. Вот что там было. Ей не пробраться.
   Но неужели теперь придётся возвращаться туда? Она смотрела прямо перед собой, на дорогу, уходившую в даль, в туман и горы, к Дарьинбургу. Никто больше не встретит её радостными возгласами, маленькие ручки не потянутся к ней. Их больше нет. Никого больше нет. Только толпа умалишённых, страшных людей, явившихся откуда-то за ней в парк. Хотя... ложь. Есть. Есть человек, ради которого стоило вернуться. Внутри, совсем рядом со сбивающимся с привычного ритма сердцем, что-то встрепенулось, когда в памяти мелькнул образ: они сидят на лавке. Он напряженно и неуверенно придерживает её за плечи, будто в первый раз прикасается к женщине... Он её защитит. Он ей поможет. А она - ему. Откуда вдруг взялась такая уверенность? Просто внезапно появилась, вспыхнула крохотным тёплым огоньком, там же, у сердца. И не погасла.
   Анна забралась обратно в машину.
  
   Второй удар.
   Наступила темнота. Ей пришлось включить фары, потому что на дороге к городу не было электрического освещения. Она на автомате дотянулась до кнопки и включила дальний свет. И только после этого блокада в сознании прорвалась. Доршеву затрясло. Пришлось крепче вцепиться в руль, чтобы вспотевшие пальцы не соскочили. Это было уже слишком. Она чувствовала себя так, словно всю жизнь до этого провела на какой-то игральной доске, где всё всегда так красочно и беззаботно. И вот теперь чья-то невидимая рука схватила её, маленькую и беззащитную фигурку, отшвырнула старую милую дорожку в тёмно-светлую клетку, по которой она шла. Отшвырнула всё, что было рядом. Мгновение пустоты, и под ногами снова игральная доска. Чёрная и неприветливая. Злобная, враждебная самая по себе, таящая в своих нишах и пещерах голодных безликих чудовищ.
   Через пару минут к ней понемногу стало возвращаться самообладание. Мышцы расслабились, грудь отпустило, и она могла делать мерные, успокоительные вздохи. Так что же всё-таки с небом? На ум почему-то пришло слово "искусственное". Ладно, ладно... надо дотянуть до города, найти Валерия и остальных, кто был тогда в больнице. Может, у них есть какое-то объяснение. Вот, из-за поворота уже видны огни улиц. Скоро она приедет.
   Начало моросить. Она включила дворники.
   Все дома обесточены. Да и фонари кое-где погасли. Резерв электростанции на исходе. На какие ответы она, интересно, надеялась?
   Глаза ослепило. Что за чёрт? Она чуть не потеряла управление. Потом сообразила: свет фар отразился в разбитой витрине какого-то магазинчика. И тут Анну словно холодной водой окатили. Она резко затормозила, развернула машину и подъехала к разорённому магазину. Под передними колёсами захрустели, заскрежетали осколки битого стекла.
   -Бог мой... - только и смогла выдавить Доршева, заглядывая в чёрное брюхо выжженного, разгромленного магазина. Обугленные стены, прилавок, как будто поглощали свет. Трудно было разглядеть хоть что-то, даже когда фары направлены непосредственно внутрь. Впрочем, кое-что Анна могла различить. Большей частью полки проломились, и всё, что на них местилось, теперь лежало на полу бесформенными грудами. С одной из этих полок Анна вчера сняла двух плюшевых медвежат...
   Она выбралась из машины и медленно подошла к сорванной с петель двери. Из-под ног раздавался всё тот же хруст. На пороге Доршева остановилась. На неё пахнуло гарью и теплом, оставшимся после пожарища. От того приятного, ностальгического жара не осталось и следа. Позвала:
   -Вера! Вы здесь? Вера? - В ответ ни звука.
   Быстрее, надо её найти, лихорадочно думала Анна, понимая, однако, что шансов найти хозяйку, почти нет. Всё равно. Надо проверить. И чем быстрее, тем лучше. В магазине Доршева как на ладони, незаметная разве что для слепого, и то, пока не начнёт шуметь, шагая по сугробу из стекляшек. Из-за включенных фар она не могла видеть, что происходит снаружи - необходимая жертва, если она хочет исследовать магазин, - зато её саму было видно с любого конца улицы. Аня двинулась внутрь. В объёмном свете, состоящем, казалось, лишь из искрящихся капель дождя, больше похожем на ожившие эфирные помехи, зашевелилась её тень. Гротескно, как от куклы, тень перевалилась с одной ходули-ноги на другую, заслонила край светового фона, снова мелькнула и затем исчезла полностью. Стоял невыносимый, едкий запах горелой шерсти и дерева. Анна не могла выдержать. Прикрыла рот и нос рукой, но всё равно тошнотворные миазмы просачивались в лёгкие и покалывали изнутри, обжигали слизистые ткани дыхательных путей. Хотелось и чихать и кашлять одновременно. А чуть погодя, когда она подошла к груде мягких игрушечных зверей, сожженных дотла и превратившихся в одну большую сплавленную массу, над которой ещё вилась тонкая струйка дыма, появились позывы к тошноте.
   То и дело приходилось оглядываться, следить за входом. При мысли, что ей снова придётся - на этот раз уже одной - столкнуться с теми людьми... чёрт, их людьми-то назвать нельзя. Чудовища - не всякое воображение, даже больное, нарисует таких уродов. Облик вроде бы и человеческий, и в то же время какой-то совершенно потусторонний. А их кожа? Её вроде бы вообще не было... из какого кошмара они выползли? Анна хмыкнула. Какая ирония. Похоже, это она заползла в их кошмар. Но пока, вроде бы, ничего подозрительного не слышно.
   Из этого помещения, за прилавком, выходил коридор. Издали он представал чёрной дырой в стене, скорее даже нарисованным проломом: дверь, как и входная, снесена, косяк разбит, весь в трещинах и обуглен. Пустота в нём казалась почти осязаемой. Очень не хотелось туда идти. К тому же, поближе рассмотрев внутренности мёртвого магазина, и проклиная себя за эгоизм и трусость, Анна уже не сомневалась, что Вера вовсе не прячется. Ей просто негде было укрыться от шквального огня. Здесь не уцелело ровным счётом ничего. А Вера... Вера слишком стара, чтобы убежать. Ах, дьявол! Если бы Аня подумала о ней раньше, она же могла, могла заехать и забрать её с собой...
   Глаза защипало. Гарь, но не только. Идти дальше. Она должна была воочию убедиться. Не имела права уйти просто так.
   Она осторожно пробралась до поворота. Прямо перед ней - дверь на склад. Справа должен быть ещё небольшой коридорчик, ведущий в спальные комнаты Веры и к лестнице в подвал. Оттуда пробивался слабый сквозняк. Анна хотела попробовать складскую дверь, однако, подойдя ближе, так, что накладываемая ею массивная тень уменьшилась, открывая обзору большую площадь, уверенности в удаче поубавилось. Вряд ли та откроется, продавленная внутрь чем-то очень большим, вроде стенобитного орудия. Замок сломан, выдаётся наружу из распотрошённого дерева. И всё же Аня попробовала. Нет. Не шелохнётся. Остаются спальня и подвал.
   Доршева двинулась направо от двери. И тут же подалась назад, вскрикнув сдавленным, осипшим вдруг голосом. В то время, как она направилась к следующему проходу, кто-то, с другого его конца шёл ей навстречу. И только несколько странностей отвратили Аню от бегства. Первое: в этой части коридора нет окон, и кроме этого прохода он никак не сообщается с магазином. Тогда почему фигура, да и стены подле неё, освещена? Причём, в тех же деталях, что и Анна? И второе, что она заметила, когда прошли первые секунды после испуга, почему женщина - а это именно женщина сейчас глядела на неё, привалившись к дальней стене на том конце, сомнений нет - стоит в той же позе... и выглядит абсолютно точно так же, как Анна? И двигается точь-в-точь...
   -Мать твою... - выдохнула она, поняв, наконец, что женщина, которую она поначалу приняла за одного из встреченных в парке, ничто иное, как отражение самой Ани в огромном от пола до потолка, от стены до стены зеркале, преграждающем ей путь дальше. Что, однако, оно здесь делает? Сплошные, твою так, сюрпризы, один лучше другого. Завал, ночь, внезапно свалившаяся на неё по дороге, сожжённый магазин... теперь ещё это.
   Постойте... Доршева провела ладонью по лицу, чтобы привести себя в порядок и проверить, не кажется ли ей всё это. И только тогда обратила внимание, что проход, загороженный зеркалом, выглядит совершенно не так, каким она его помнила после многочисленных визитов к Вере. Совершенно... На голом паркетном полу валялось бесчисленное множество каких-то обломков. Доски, куски бетона. Плато зеркала сюда явно втискивали не без труда. Но не это привлекало к себе взгляд, совсем не это. Сами предметы, края стены - всё, что соприкасалось с ртутной громадиной и даже просто лежало близ него, всё было как-то... как-то странно вывернуто, изогнуто. Там, где должны были быть строгие прямые линии и углы вдруг оказывались сглаженные изгибы и завороты, бетонные осколки точно кто-то запаял по краю облома. Но больше всего Анну поразила одна небольшая вытянутая дощечка, валявшаяся вплотную к зеркалу. Лежа под углом к поверхности, она отражалась... и отражалась она, помимо своего оптического отражения, объёмно. Судя по всему, раньше она была от и до прямой, но теперь её прямизна обрывалась на середине... и заворачивала назад - ровно под тем же углом, под которым доска лежала по отношению к зеркалу.
   Вся эта картина словно сошла со страниц книг Льюиса Кэрролла. Именно так себя ощущала Доршева, попавшей в какую-то отвратительно искажённую сказку, переписанную сумасшедшим. Королевство кривого зеркала, леди и джентльмены! Подойдите, и вас станет в два раза больше!
   У неё появилось нездоровое желание потрогать его. Медленно, точно боясь спугнуть собственное отражение, Анна подкралась к зеркалу и остановилась прямо над основанием сюрреалистичной X, созданной дощечкой и этим волшебным твёрдым озером. На неё пахнуло ветерком. Очевидно, сквозняк исходил от самого зеркала. Что дальше? Сунуть туда руку? Нет. Анна заколебалась. Что же, что же... Она нагнулась и подняла с пола камешек. Застыла на секунду, пытаясь представить себе, что же будет, когда она попробует. И бросила его по дуге к зеркалу, несильно, чтобы вдруг не разбить, боясь, что даже так может обрушить его, учитывая размеры и то, какой может быть толщина... но зеркало не разбилось. Ни единой царапины не появилось на нём, когда камешек ударился о его гладкую серебристую поверхность. Если слово "удар" применимо к тому, что произошло. Не было и должного "динь!", как обычно бывает, если стукнуть по стеклу чем-нибудь твёрдым. Вместо этого раздался какой-то тихий, совершенно неземной звук, похожий на тот, с которым разрывают лист бумаги. И затем камень полетел назад. Точно по той же траектории, по которой его отправила Доршева. С глухим стуком упал на паркет и замер. Некоторое время Аня недоверчиво глядела на него, точно тот мог вдруг отрастить ноги и броситься прочь. Наконец решилась подобрать. На ощупь он был горячим, но быстро остывал. Спустя мгновение он стал уже той же температуры, что её кожа. Она отошла чуть подальше, к тому месту, которое заливал свет от фар, чтобы получше рассмотреть. Аня точно помнила: когда камешек оказался у неё в руке первый раз, он был овальной, сферической формы, неровный и шершавый со всех сторон. Теперь же он словно уполовинился. А срезанный край стал гладким. И... он будто бы стал плотнее, как если пропавшая его половина каким-то образом оказалась внутри первой...
   Любопытство тут же подтолкнуло её к следующему опыту. Она нашарила на полу приличных размеров деревяшку, достаточно длинную, чтобы находиться во время опыта на безопасном расстоянии от испытуемого объекта, и вновь приблизилась к загадочному зеркалу.
   -Ну... - глубоко вздохнув, прошептала Аня. И осторожно, опасливо протянула деревяшку вперёд, пока та не коснулась зеркала. Доска мелко неприятно задрожала, завибрировала в руках. Продвигать её дальше стало труднее. Опять появился тот приглушённый звук. Она продолжила. Вперёд, ещё, ещё... от представшего перед ней зрелища её глаза расширились: дерево впечатывалось само в себя, бороздящие его, тёмные от старости полоски переплетались, создавая новый, неописуемый, безумный узор. Теперь чуть в сторону. И на том конце она, по мере движения постепенно искривляясь, стала раздваиваться. Кроме того, доска заметно нагрелась, а с той стороны появился лёгкий дымок. Возник запах тлеющих щепок. Ещё вперёд - деревяшка раздвоилась ещё больше... и вспыхнула в месте перегиба. Резко и коротко, пламя лишь на долю секунды показалось и тут же пропало, потому что Анна выронила её, остановив отражение. - Чёрт побери...
   Хватит. Как бы ни было это интересно, всё же пугало. Зеркало, отражающее предметы материально... она замотала головой. Такого не бывает, нет, нет и нет. Но она же только что сама видела. И может попробовать ещё раз. Или, если и тогда снова не поверит, сама бросится на это треклятое зеркало. И сама станет частью этого кривого королевства. Ноги как-то сразу ослабли, её повело назад. Огромным усилием воли ей удалось совладать с собой. Зеркало... постойте... где-то она читала про нечто подобное, где-то... в какой-то старой книге, отпечатанной ещё в советском союзе. Да-да, старая такая книга по космонавтике. Дети как-то попросили её рассказать про космос на внеурочных занятиях, и она откопала её в школьной библиотеке. Там был раздел, про возможность построить такой космический корабль, который бы передвигался в пространстве с помощью фотонной энергии. Говорилось, что такой способ возможен, но дело в том, что, образуясь, поток фотонов на выходе сжёг бы корпус. Для защиты нужно было бы придумать некий экран-рефлектор, который бы обладал стопроцентной отражаемостью. И, судя по всему, кому-то это удалось. Только, если есть подобное зеркало, значит должен быть и двигатель, в котором оно используется? Ведь не для коридоров же его сделали?
   Ход её мыслей был внезапно прерван. До сих пор она слышала мерное гудение мотора машины снаружи, и яркие фары затапливали магазин светом. Но вот звук стал затихать, и за какие-то пару секунд исчез совсем. Фары погасли. Анна оказалась в кромешной темноте. Паника подступила к горлу. Она заметалась на месте, выставив перед собой руки и вовсю тараща глаза. Сейчас они придут! Это они сделали! - и собственное шарканье по забросанному мусором полу мерещилось ей приближением палачей.
   Однако никто не ворвался в магазин и не набросился на неё. Не слышно было и хруста стеклянных осколков на тротуаре. Да и кто станет врываться в тёмный магазин, не видя, что делает и куда идёт. Спокойно, успокойся. Ане через силу удалось заставить непослушное тело остановиться. Она настороженно прислушалась. Ничего. Но может они там, дожидаются, пока она выйдет сама? Не похоже. Повела вытянутой рукой в темноте, ища стену, по миллиметру ступая вперёд. Наступила на крупный осколок, дёрнулась в сторону от боли и неожиданности, и налетела прямо на угол. Левую щёку и край лба обожгло от удара - она коротко вскрикнула, отшатываясь назад, к сломанной двери. Вот она, за спиной. На ощупь Анна стала выбираться наружу. По-прежнему лил дождь. И по-прежнему вокруг не было ни души. Аккумулятор, догадалась Доршева. Сел. Машину больше не завести. Дальше придётся идти так. Теперь уж она точно лишена всякой защиты. Аня время от времени занималась бегом, но вряд ли удастся долго бегать от целой сотни психов. Впрочем, выбор невелик. Веру она не нашла, так что единственное, что оставалось - идти к больнице. Там должен был кто-нибудь остаться. Не могли так скоро оттуда все уйти, верно? Там ей помогут, и там она будет в безопасности. Вот дьявол. И всего-то нужно: добраться. На сердце стало тяжело и как-то нехорошо. Словно дурное предчувствие.
  
  
   Глава 22.
  
   Сегодня она первый раз обнаружила себя вернувшейся, когда там, в коридоре слышались причитания и плачь. Странно. Тогда к ней никто не зашёл. Впрочем, может, и заходил, но она опять могла заснуть. Теперь она часто спала. В последнее время, правда, всё реже. Но раньше до того, она спала исключительно ночью. И то не всегда. Здесь же и определить-то толком было нельзя, ночь сейчас, или день. Иногда, когда рассудок возвращался, и чернильная пелена спадала с глаз, она могла видеть, слышать понимать - когда дурной сон отходил, налакомившись её кошмарами, смешанными с воспоминаниями - в эти минуты она придирчиво разглядывала свою комнату, которая, в общем-то, её комнатой в полном смысле и не являлась. И определяла время суток по свету, проползавшему к ней под притолокой двери. Она догадалась. Днём свет либо белёсый, либо желтовато-розовый и иногда шевелится из-за теней. Ночью же он одного, ржавого, наэлектризованного оттенка. От ламп. Больница? Да, она больна. Эта штука, рядом с пастелью, вроде бы её называют ка... ка-пель-ни-цой? Капельница стоит рядом, у изголовья и из прозрачного мешочка ей в руку что-то течёт. Хм. Никогда не хочется есть. Внутри же, в комнате, ставшей теперь всем её миром, ибо она не видела ничего за её пределами, даже не видела, как кто-то появлялся здесь - та женщина, люди в белом, кажется врачи, - ни разу не было такого, чтобы она видела дверь открытой, в комнате лампы, две длинные колбы в коробке, лили сверху притушенный голубоватый свет. И днём. И ночью. Всегда.
   Кое-что она подзабыла. Её голова представлялась ей этакой странной шкатулкой, вроде огромного ящика в тумбочке. Хотя, может и наоборот, небольшим ящиком, но тогда для очень маленькой неё. И в этом ящичке всегда всё путалось и перемешивалось, и когда нужно было достать что-то одно, находилось совсем другое. Вчера она не могла вспомнить, что было позавчера, но совершенно отчётливо представляла себе всё происходящее на прошлой неделе. Сегодня потерянный день нашёлся. Однако, как ни старалась, найти пропущенные дни до больницы не могла. Не говоря уже о своём имени. Ведь если подумать, у неё должно быть имя? Не помнит.
   Женщина. Красивая женщина что-то вызывала у неё, какое-то отдалённое сходство... может, она знала её раньше? Неизвестно. Так или иначе, та женщина часто приходила, и забыть о ней просто не представлялось возможным. Каждый раз вместе с ней приходил ещё кто-нибудь из семейства игрушечных зверюшек. У них приятная мягкая шёрстка, которая щекочет ладони и даже невольно заставляет улыбаться. Но она не может улыбаться. Она забыла, как это делается. А ещё она забыла, как двигается язык. Точнее, как он должен двигаться, когда ты говоришь. О, нет, слова она не забывала. Вот стол, кровать, дверь. Но как их говорить? Ходить. Ещё она ни разу не вставала на ноги. Чем же она болеет?
   Второй раз за тот день она вернулась когда плачь вдруг стих. И ей стало страшно. Впервые за всё то время... что она помнила. Она так отвыкла ото всего, что даже не сразу поняла, что это за чувство, когда оно незвано пришло. Потом - опять чернота.
  
   Глаза открылись, но темнота не прошла.
   Что это? Она совсем потерялась? Неужели она забыла всё? Но нет, нет, тогда бы она вряд ли могла думать, и думать словами, как обычно. Что-то другое случилось. Сердечко заколотилось в груди, и та стала сжиматься и разжиматься быстрее и быстрее, впуская и выпуская воздух. Больше, больше... пока у неё не закружилась голова. Ну почему всё так сразу, почему так много, почему на неё? И вот на очередном вдохе её грудь напрягается, а вены на руках наливаются теплом, ладошки потеют, живот обдаёт теплом изнутри. И на выдохе она уже стонет, ощущая, как брови на лобике ползут вверх, а ротик искривляется в плаче - совсем как, наверное, недавно у тех, кто был в коридоре. Плач. Думая о нём раньше, она, на самом деле, и не подозревала, что это такое. Звук похож на натужный кашель. Её ошеломляет собственный голос. Желание закричать застывает где-то внутри и не двигается. Удивление, вот что она испытывает теперь. Она столько молчала. Не зная, как произносить слова, она и не пробовала напрягать связки. Не слыша себя, она уже воспринимала тишину, как должное и иного не представляла. Но у неё есть голос...
   Шорох за стеной. Она вздрагивает всем телом. Автоматически. И ощущает руки и ноги. Не как просто часть тела-монолита, которым она до сих пор себе казалась, - не держа в руках и ложки, не стоя на ногах, не сидя на стуле рядом, только лёжа, - а как настоящие руки и ноги. Нечаянное движение напоминает ей, как нужно ими управлять. Она пробует. Поднимает одну руку. Другую. Затем - ноги. Трудно. Она давно ими не шевелила. Но постепенно, привыкает. Может, попробовать сесть?
   Она села на кровати, свесив ноги вниз с четвёртой попытки. Не без труда. Но села. Теперь встать. Аккуратно спускается на пол. Так, ещё...
   -Ох! - Вырывается изо рта, когда голые ступни касаются холодного непокрытого кафельного пола. Она зажала рот рукой. Нёбу щекотно. Но все эти ощущения вместе с должными чувствами вызывают и восторг. Как у первооткрывателя, наверное.
   Она протёрла глаза, и убедилась, что они открыты. Тогда, всё-таки, почему ничего не видно? Под притолокой тоже нет ржавого мерцания. Света нет нигде. Так, дверь там, прямо перед кроватью. Она сделала пару шагов, и локоть больно укололо. Капельница. Иголка до сих пор торчала из вены. Она осторожно отлепила пластырь и, нащупав иглу, бережно вытащила её. То место как-то неприятно свело и опять закололо. Она согнула руку в локте и прижала к себе.
   Пробралась к двери. Нашла ручку и отворила её. Выглянула в коридор. И тут же ей стало полегче: слева, вдалеке, маячил квадрат, выделяющийся из общего чёрного фона, да и потом, присмотревшись, она стала различать отдельные предметы рядом. Передвижную кровать напротив её двери, коридор, который чуть подальше пересекался другим, двери в другие палаты. Скрип справа. Она опять вздрагивает и опять её нутро заполняется переливающимся теплом. Она быстро поворачивает голову в ту сторону. Соседняя дверь медленно открывается...
   Чья-то голова испуганно показалась из-за неё, озираясь с той же опаской, недоверчивостью и любопытством. Она что-то хочет спросить. Нет, не получается. Голова высовывается дальше, за ней появляются туловище в белёсой ночной рубашке, и, в конце концов, вся... девушка. Взрослая уже. Но... её поведение... чем-то напоминает детское. Девушка вышла на середину коридора и осмотрелась ещё раз, теперь уже более придирчиво. Её взгляд остановился на ней. Всего на секунду. Она видит лицо девушки. Оно ей незнакомо. И девушке её - тоже. Та опять вернулась к созерцанию больницы. Почему она не говорит? Она тоже... болеет?
   Опять непрошенный, внезапный звук. Шорох. На этот раз в стороне окна - это его она углядела там, в конце. Однако, сейчас его квадрат загородили несколько фигур. Да-да, это точно, кто-то там стоит. Слышно, как они переговариваются. И идут сюда. Но останавливаются на полпути, и выжидающе смотрят на двух детей.
   Что-то за их спинами громко и гулко щёлкнуло, загорелся прожектор. Яркая такая штука, от которой больше неудобства, чем пользы, он лишь слепит. Люди подошли ещё поближе, и девушка, закрывая руками лицо от прожектора, делает несколько шагов им навстречу. Она хочет остановить, сказать, чтобы та не ходила... неужели не видит? Они же... у них же красные головы! И руки! У них вся кожа красного цвета! Она блестит в лучах их огромного фонаря. Почему не остановится? Неужели не видит, неужели не знает?
   Воспоминание налетает роем жалящих образов, окутывает её, вызывая свинцовую пульсацию в висках. Человек с красной головой стоит над ней, держа в руках чьё-то лицо. Приступ прошёл. А девушка уже совсем рядом. Стоит у входа в большую застеклённую палату. Из соседнего коридора, пересекающего этот, вдруг ударил ещё один мощный луч. Девушка подскочила на месте, развернувшись в ту сторону. Потом опять к тем людям. С новым прожектором становится видно, что творится внутри общей палаты. И когда она, в суматохе, повернулась к стеклу, её отбросило назад, будто собственным же криком. Дети. Очень много детей лежат на койках. Над ними склоняются взрослые. И никто, никто из них не двинется, не издаст ни звука, ни вздохнёт. Из-за стекла они кажутся серыми, и точно сделанными из пыли.
   Она видела, как девушка потянулась к щеке. Как тряслись её губы. И увлажнились глаза. И как на тыльной стороне ладони вдруг появилась длинная красная полоска. Протянулась, от запястья к костяшкам и остановилась. И ещё. И ещё. Больше, длиннее. На лице, на ногах. Всё быстрее. Мокрые, блестящие в свете мощных фонарей глаза закатились, колени подогнулись, и она упала.
   Опять захотелось плакать. Грудь наполнилась всхлипами. Бежать. Бежать от них. Тогда был один. Но теперь их много... Всех не видно, не различить, но много - это точно. И ещё в прилегающем коридоре. И она побежала, шлёпая босяком по ледяным плиткам. Куда, куда, куда дальше? Вон там, в тупике какое-то чёрное пятно. Проход. Куда? Не важно. Она устремилась к нему. И завопила, потому что из него на неё вынырнуло нечто большое. Впрочем, существо тоже изрядно перепугалось. Но тут же нагнулось к ней. Девочка сделала пару шагов назад и чуть в сторону. Её тень сошла с пришельца из тёмного прохода и... ещё одно чувство, которое приятно всколыхнуло её память. Самая простая, чистая радость.
  
   Анна подхватила девочку на руки и опять впрыгнула в чёрный провал пожарного выхода. За несколько секунд, проведённых в дерматологическом отделении, она довольно быстро сообразила, что происходит. По крайней мере, самое необходимое до её сознания дошло: они добрались и сюда тоже. Вместе с радостью, которую разделяла со своей маленькой подопечной, она не могла себе простить и то, что забыла о ней с Марией, когда сегодня в полдень, на этом этаже настала смертная тишина. Она даже не догадалась заглянуть к ним. И теперь, по её вине Маша лежит там, у общей палаты. И Аня ничем не может ей помочь.
   -Как ты? - Спросила Анна. Девочка начала ходить. Сама вытащила иглу. И, надо сказать, довольно смело себя вела. Доршевой очень хотелось надеяться, что к девочке вернулась речь. Но та, насупившись, промолчала, отведя взгляд в сторону.
   Так, ну ладно. Всё это потом. Сейчас надо выбраться из здания. Здесь, похоже, никого больше нет. Только один вопрос: откуда у них такие сильные прожекторы, если в городе нет электричества? Впрочем, на данные момент, она не собиралась долго ломать над этим голову, и голоса, доносящиеся до неё с этажа, которые к тому же приближались, отнюдь не могли расположить к обратному. Она побежала вниз. Но через пару пролётов расслышала топот. Кто-то поднимался ей навстречу. Причём наверх путь так же был отрезан. Придётся выскочить на ближайшем этаже.
   Слава богу, здесь их пока нет. Анна, прикрыла за собой створки пожарного выхода и осмотрелась, куда можно уйти от погони. Думай, думай, чёрт тебя дери! Ну... Вторая лестница! Там, в соседнем крыле!
   -Сюда! Они побежали сюда! - Раздалось прямо у неё за спиной, из-за закрытой двери, ведущей на пролёт. Спрятаться. Лучше добежать до второй лестницы, не привлекая к себе внимания, пока их ещё не обнаружили. В противном случае ей придётся слетать по ступенькам с ребёнком на руках... если их не поймают раньше, ведь вместе они бегут куда медленнее, чем Анна могла бы одна.
   Доршева заглянула в ближайшую палату. Всё вверх дном. Похоже, кто-то что-то здесь усердно искал. Так и лучше, в бардаке удобнее спрятаться. Поставив девочку на ноги, она судорожно затворила дверь, чуть не хлопнув ею со всей силы. В последний момент остановилась и прикрыла её осторожно, видя в просвет как в коридор высыпают безлицие уроды. Тут же отбежала к окну, где лежала опрокинутая на один бок кровать.
   -Иди сюда, - шёпотом позвала Анна, но девочка уже сообразила сама. - Сиди тихо.
   Они устроились за перевёрнутой кроватью, вслушиваясь в возню снаружи. Получив минуту передышки, Анна откинулась на ледяную батарею под подоконником. Боже. Что же твориться? Она потрепала девчушку по спинке. Та взмокла и вся дрожала. И на что-то очень пристально смотрела... Доршева проследила за её взглядом. Стены. Вроде бы ничего особенного, если не считать отлетевшей местами краски и голых шершавых участков, которых, Анна готова поспорить, ещё утром не было. Нет-нет, постойте... стены казались светлее, чем там, наверху, да и в коридоре тоже. И, когда Анна пригляделась повнимательнее, обнаружила, что длинные тени, отбрасываемые неровностями на стене, движутся. Что-то там, за окном...
   Со всей возможной осторожностью Аня встала на колени и чуть приподнялась над подоконником. Ещё повыше. По больничному двору тут и там бегали эти создания. И первое, что пришло ей на ум: из больницы ни через главный, ни через чёрный ходы им не выбраться. Однако, где же прожектор? На земле его не видно. И тут ухо различило в какофонии прочих звуков тот, что донёсся до них с Валерой в парке, прямо перед тем, как они расстались. Сверчки. Сотни сверчков, певших на разных нотах и в разных тонах. А через мгновение показался и сам источник. Он выплыл между соседними зданиями, обдавая всё, что попадалось на пути таким ярким светом, что чудилось, будто если попасть в его струю, то тебя собьёт с ног. Огромное круглое око, закреплённое над передней частью этого аппарата, скользящего над головами тварей, то и дело поворачивалось то в одну сторону, то в другую. Хотя, если подумать, трудно сказать, где у этой штуки передняя часть. Она была круглой и приплюснутой, и, там, где можно разглядеть сквозь луч света, переливалась тёмным серебром. Она летала, причём совершенно свободно.
   В мозгу у Доршевой точно струна оборвалась. Летающая тарелка. Настоящая, летающая тарелка. Она вылетела на середину двора, поводя вокруг своим светящимся глазом, переместилась к близстоящему корпусу, приподнявшись вверх на пару этажей, и принялась медленно двигаться вдоль стены, заглядывая в каждое окно. Аня вернулась на пол и крепко прижала девочку к себе.
   -Тише, тише, только не двигайся... - шептала она. И крепко зажмурилась, зажав девочке рот ладонью, потому что та начала всхлипывать, когда прожектор, приделанный к корпусу летательного аппарата, ударил в их окно. Вой сверчков стал совсем невыносимым. Анна стиснула зубы, вжимая голову в дрожащие плечи. Наконец, машина двинулась дальше.
   Они подождали чуть-чуть, пока та отлетит на приличное расстояние, и Доршева стала пробираться к двери. Там она прислушалась, пытаясь отвлечься от раздражающего, назойливого урчания тарелки. Вроде бы никого. Она приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Пусто.
   -Иди сюда, - шёпотом позвала Анна. Минуту девочка колебалась, но всё же скоро осмелилась покинуть убежище. - Так, сейчас мы опять побежим. Очень, очень тихо. Постарайся не плакать, хорошо милая? Всё будет замечательно. Не плач, крошка, не плач...
   Анна старалась ступать потихоньку, чтобы подошвы не цокали по полу. Трудно, но вполне выполнимо. Хотя, если появиться необходимость идти быстрее, придётся себя выдать. Она чувствовала, как маленькие пальчики впиваются ей в руку, когда они шли по гулкому коридору. Девочка то и дело всхлипывала, но держалась стойко. Вот, наконец, заветная двустворчатая дверь с мутными стеклянными оконцами. Аня подёргала ручку...
   -Вот твою мать, - сквозь зубы проговорила она. Заперто. Ну кому понадобилось закрывать этот чёртов выход?
   Глаза внезапно ослепило. Она вскрикнула и отшатнулась в сторону. Слева, за окном всплыл горящий белой ненавистью круг, шипя на них гадливым, заливистым сверчковым воем. Тут же с противоположного конца понеслась ругань и голоса, подгоняющие друг друга. Ещё немного, и они высыпали в коридор.
   -Соображай, соображай же быстрее, - заплетающимся языком бормотала Аня, едва отдавая себе отчёт в том, что говорит вслух. - Прижмись к стене, - бросила она девочке, чтобы их не было так заметно в луче яркого света. Чем дольше их будут искать, тем лучше
   Высвободив руку из цепких пальчиков, Доршева натянула повыше рукав и с размаху врезала по стеклу. Оно треснуло. Несколько мелких осколков со звоном полетело на пол. Ещё. И ещё раз. Чёрт возьми, там эта проволочная решётка... она кое-как раздвинула прутья, которые тут же больно врезались в кожу, пока дыра в ненавистной решётке не увеличилась до тех, размеров, чтобы можно было просунуть туда руку. Отряд их уже обнаружил и спешил навстречу. Нащупала с той стороны замок. Как же, чёрт его... Щелчок, дверь открылась. Анна подхватила девочку на руки и вбежала в тёмное пространство лестничного пролёта. Теперь только вниз. В подвал. Там, по подземным ходам они доберутся до ближайшего здания и выберутся на поверхность. Боже, боже мой, только бы не упасть в темноте на этих чёртовых ступеньках.
   Как можно быстрее перебирая ногами, моля бога, чтобы не поскользнуться, Доршева побежала вниз. Единственными относительно светлыми участками лестницы были площадки с дверьми на этажи, настолько, насколько пропускало призрачный свет прожекторов мутное стекло с проволочной решёткой.
   -Держись крепче, и старайся не шевелиться.
   Держать на бегу девочку одной рукой было не удобно, но если она отпустит перила, то может потеряться в темноте и оступиться. Волосы, мокрые от пота, липли к лицу холодными прядями. Пальцы слипались и собирались со старых деревянных перил всю пыль. А сверху уже раздавались их отвратительные голоса. Было слышно, как они спешат за ней, выкрикивая различные ругательства и угрозы. Девочка у неё на плече, крепко вцепившаяся Анне в шею, захныкала, слыша, что с ней обещали сделать.
   Какой это этаж?
   Стоило задуматься, и она потеряла равновесие. Казалось, земля ушла из-под ног, а затем с ненавистью набросилась на неё. От падения спасло только то, что она конвульсивным, судорожным движением сжала перила как раз перед тем, как ноги стали подкашиваться. И всё же она свалилась на колени. В костяшки коленных суставов вступила жуткая боль. Девочка надрывно кашлянула, когда плечо врезалось ей в живот. Что это было? Почему они вдруг упали? Впрочем, Аня быстро сообразила, что лестница закончилась чуть раньше, чем нужно, и теперь они стоят на большой ровной площадке. Внизу. Они добрались до подвала.
   Анна вскочила на ноги. Ушибленные колени заломило, но она не обратила внимания. Так, надо вспомнить... нашарила стену справа и продвинулась чуть вперёд, до поворота. Теперь свернуть направо, в общий холл, и двигаться вдоль стены всё время прямо, мимо морга, в подземные переходы под городом. Пришлось перехватить девочку, чтобы не потерять единственный ориентир - стену. Дыхание сбилось, в боку сильно кололо. Ну же, ещё чуть-чуть, молила Анна, рысцой двигаясь вперёд. Скоро где-то на периферии зрения замаячил слабый огонёк. Пробежав ещё немного, Анна различила продолговатую светящуюся вывеску, какие обычно бывают в больницах над дверьми в кабинеты. На этой значилось "Морг".
   Пол внезапно залило светом, бившим откуда-то сзади - он сразу же разбился в глазах на кафельные плитки. Они здесь, они тоже спустились, со своим прожектором, мелькнуло в голове у Анны. Густая тьма немного рассеялась. На краске стен и квадратных столбов, подпирающих свод залы тёмно-кремовой снизу и белой сверху, заструились белёсые отблески, переливаясь и перетекая, натыкаясь на каждую неровность. Теперь можно было обхватить девочку обеими руками. Бежать стало легче. Вперёд, в чёрную дыру впереди. Быстрее. От бликов и темноты казалось, что пространство вокруг будто прикреплено к ней. Прямоугольник длинного коридора качался перед глазами при беге.
   Где же сворачивать? Где здесь можно вылезти? Пока ни одного выхода она не видела, только ряды труб и кабелей под потолком. Блики на полу стали мелькать: они приближались сзади, загораживая собой свет.
   Где-то далеко впереди включился ещё один прожектор. Анна невольно замедлила ход. В белое яркое пятно впереди стали входить тёмные фигуры. Ну куда же, куда? Неужели попались? Анна лихорадочно соображала, напрягая зрение в поисках выхода. Там! Чуть дальше, впереди! Кажется, какое-то углубление в стене... Она поднажала.
   Углубление было небольшим, но... там она нашла лестницу. Вертикальную железную лестницу, проржавевшую насквозь, старую, ведущую куда-то наверх. Всё равно. Анна сказала девочке, чтобы держалась покрепче, и взялась за перекладины. Ладони защипало от ржавой шелухи. Она стала подниматься. Шаги в проходе уже раздавались совсем близко. Девочка видела движущиеся тени, неторопливо подходящие всё ближе и ближе, обступающие их с Анной со всех сторон. В поисках очередной перекладины Доршева неприятно царапнула ногтями по чему-то твёрдому, перекрывающему дальнейший путь. Люк? Она упёрлась в него и постаралась поднять. Тот не сдвинулся ни на йоту. Поискала замок, но, похоже, он отпирался с другой стороны. Анна глянула вниз. Она довольно высоко забралась и снизу, прямо на неё, пялилось ухмыляющееся лицо, влажно блестящее в свете прожекторов.
   Они в тупике. В отчаянном исступлении Анна забарабанила по люку, что было сил.
   Кто это так жутко кричит? Кажется, совсем рядом. Связки натужно резало. Горло болело. До сознания наконец дошло, что крик принадлежит ей самой...
  
   Валера вбежал в здание, куда указывала Ира. Дождь залепил глаза. Он смахнул капли, на ходу потирая веки. Большая входная дверь оказалась открытой. Он наспех запер её, разглядев в полумраке задвижку. Планировка, вроде бы, довольно простая: вход расположен на углу-башенке здания. Сразу за дверью - прихожая, небольшая лестница, и за ней площадка, предбанник, из которого несколько выходов в комнаты и коридоры. Ну, куда дальше?
   Краем глаза Валера заметил движение слева, в самом тёмном проходе. Туда. Он вбежал в чёрный провал и оказался в длинном коридоре. Света здесь почти не было. Только где-то вдалеке, в соседнем, прилегающем коридоре горела одинокая тусклая лампа. Опять какое-то движение. Он бросился в ту сторону. Натолкнулся с разбега в темноте на дверь. Подёргал за ручку. Заперто. Приложил к поверхности ухо. Что-то происходило там, за ней. Какой-то приглушённый стук и... вроде бы крики?
   Бросов отошёл чуть назад и набросился на дверь здоровым плечом. Дерево захрустело. Со второго раза она распахнулась. В воздух небольшой подсобной комнаты взметнулся рой крупных пылинок, согнанных порывом ворвавшегося вместе с Валерой ветра с переполненных разной рухлядью полок, расставленных у стен. Под потолком раскачивалась на проводе взад вперёд голая лампочка. А прямо под ней, чуть выступая из запачканного, давно немытого пола, находилась металлическая дверца люка. Кто-то стучал по ней с другой стороны и громко вопил. Знакомый голос, женский... Анна? Кроме него слышался ещё приглушённый детский плач и сонм других, более низких, грубых голосов.
   Валера обвёл дверцу глазами. Поверхность её запылилась и проржавела. Краска, когда-то серая, теперь облупилась. На самом краю виднелось что-то, отдалённо похожее на замок. Он попробовал его. С трудом, но тот поддался. Валерий рывком откинул люк... снизу на него уставилось перепуганное, всё в слезах и поту бледное лицо Доршевой. На плече у неё весела та маленькая девочка, которую они вместе навещали в больнице. Не медля долее ни секунды, он подхватил ребёнка, поставил на пол, рядом с собой и затем помог выбраться Анне. Захлопнул крышку люка и запер замок. С той стороны понесся град проклятий и ругательств, смешанных с ударами по крышке. Однако та не двигалась, крепко сидя на месте.
   Как только Анна вылезла из люка, в изнеможении развалилась на полу, часто-часто, надрывно дыша. Валерий присел возле неё, поглаживая по голове. Девочка тоже приблизилась. Доршева закрыла заплаканное лицо руками, и из утробы её вырвался протяжный, громкий стон.
   -Пойдём. Давай поднимемся наверх и посмотрим, где можно передохнуть.
   -Ты знал? - Спросила она сквозь слёзы. Многое предполагал Валерий, что можно было иметь в виду под этим вопросом. Он не стал отвечать. Просто кивнул и протиснул под её спину руку, подтягивая кверху. Анна, шатаясь, поднялась. И тут же обхватила Валеру, чуть не упав снова. Постояла так, какое-то время, прильнув щекой к его груди. Наконец набралась сил и нехотя отодвинулась. Так уютно было ей стоять, прижавшись к нему. Но она не могла больше выносить этот ор снизу. Надо уйти из коморки куда-нибудь в другое место. И тут она заметила, что левая рука у Валеры заканчивается у самого плеча, перевязанная обрывками куртки.
   -Что с тобой произошло?
   -Долго рассказывать. - Валера выдавил жиденькую улыбку. - Но, как видишь, я немножко изменился. Давай, пойдём наверх.
  
  
   Глава 23.
  
   Малохов и сам растерялся, когда во всём участке отрубилось электричество. И даже запаниковал, но всё равно, по мере сил пытался не дать людям разбежаться. А именно тем они и занимались. Метались из стороны в сторону, как птицы в клетке. В суматохе забыли про больного и оставшегося с ним Виталия. Но возвращаться никто не стал. Ему удалось направить их к выходу и, когда они уже стояли под дождём, заставить заткнуться. Вразумительного плана насчёт того, как им сбежать из Дарьинбурга, они так и не придумали. Так что приходилось импровизировать на ходу.
   -Что теперь? - Задал кто-то главный вопрос. И Игорь должен был ответить. Однако по тому, как наморщилось его лицо, люди поняли, что он не знает. Помолчав с минуту, Игорь всё-таки неуверенно заговорил:
   -Я полагаю, надо затаиться где-нибудь, пока они немного не успокоятся. А потом...
   Дальше сценарий упорно не хотел составляться.
   -Ну и сколько мы сможем прятаться? Прежде чем нас всё же найдут? - Ещё один голос с истерической ноткой. - Или вы думаете, мы можем отсиживаться бесконечно?
   -Нет. Было бы глупо так думать... - на лбу протянулись длинные горизонтальные морщины. Старик задумался, не докончив того, что хотел сказать.
   -Что? Говори, говори. - И ещё десяток вторящих тому глоток.
   -Послушайте... Да замолчите вы наконец!
   Гомон утих. Все уставились на него.
   -То, что я хочу предложить, покажется безумием. Возможно, так оно и есть, но если у кого-то появятся идеи получше, мы выслушаем.
   Настала пауза. Молчание длилось недолго, но людям казалось, не закончится никогда. Они уже насквозь промокли под дождём и дрожали. Малохов старался заглянуть в глаза каждому, точно хотел уловить их настроения, как они воспримут его слова. В них читались страх и отчаяние. Выдернутые из повседневной жизни и оказавшиеся вдруг здесь, они были готовы на что угодно, на любую глупость, на любое, самое фантастическое предложение.
   -Вот, что мы сделаем. Сперва, спрячемся где-нибудь, как и хотели. Затем выследим их корабль. Они же как-то должны привозить сюда своих? Я полагаю это грузовое или десантное судно. Они будут уверены, что мы в городе и оставят его, тем более что посчитают нас неспособными управлять их машиной. Самое большее, на борту останутся пилоты, готовые в случае необходимости к быстрому отлёту. Мы проберёмся внутрь и заставим их вывести нас по воздуху из камуфляжного пятна. Обойдём и завалы, и все другие блокады. Ведь в воздухе их нет, верно?
   -Знаете, - после минутного молчания, заявил кто-то, - вас не зря держали в камере.
   Старик улыбнулся. Шутят. Это хорошо. Значит, потрясение начинает понемногу проходить.
   -Так что вы скажете? - Уточнил он.
   -А если пилоты откажутся? Или их там тоже не будет?
   -Придётся разбираться самим.
   Больше никто ничего спрашивать не стал. Игорь, в свою очередь, не стал интересоваться, согласны ли они, в конечном итоге.
   -Теперь, - снова заговорил он. - Нужно уйти подальше от центра. Сейчас их здесь больше всего. Есть здесь кто-нибудь, кто хорошо ориентируется в городе?
   Руку подняла женщина в белом халате. Её одежда пропиталась влагой и липла к телу. Малохов мимоходом отметил про себя отличную фигуру.
   -Прошу, - он сделал приглашающий жест. - Покажете, как незаметнее всего выйти к окраинам?
   Они пересекли подъездную дорогу возле участка, затем - шоссе. Издали было слышно, как мимы суетятся где-то у больницы. Ну и ладно. В любом случае, они двигались в другую сторону. Медсестра повела через гаражи. Здесь, обычно оставляли свои машины наиболее обеспеченные жители Дарьинбурга. В основном, приезжие. Место представляло собой длинную асфальтированную аллею с несколькими ответвлениями, с обеих сторон уставленную жестяными коробками-гаражами, выкрашенными то в зелёный, то в коричневый, то в серый цвета. Сейчас - вперёд, и у второго поворота - налево. Там к выходу. А после до моста, через реку.
   Они уже прошли больше половины намеченного пути, когда что-то насторожило оруженосцев. Что-то двигалось сверху, по гаражам. Сначала, совсем незаметно. Но потом всё навязчивее, словно специально таким образом кто-то хотел их напугать. А затем настала оглушающая безмолвием тишина. Проливной дождь разбавлял темноту непрекращающимся напряжением. В бездвижии прошло так много времени, что уже начинало казаться, будто больше ничего не произойдёт...
   Тишину разорвал в клочья громоподобный скрежет раздираемого металла и глухой удар, последовавший за ним. Ровный каскад тяжёлых шагов по крышам жестяных коробок-гаражей. Всё неожиданно и одновременно. В следующее мгновение дорогу спереди преграждали три огромные фигуры, облачённые в толстые, свисающие одежды, похожие на укреплённые каким-то неизвестным материалом пальто. Лица неизвестных закрывали противогазы, какой-то совершенно безумной формы. За спинами у каждого висело по два громоздких баллона, скрепленный снизу шлангом, тянущимся дальше к какому-то орудию, которым был вооружён каждый.
   Опять всё застыло. Никто не двинулся, разглядывая этих странных пришельцев. Те, у кого было оружие, уже навели его на незваных гостей, но открывать огонь не решались, и просто стояли, загораживая собой остальных, точно ожидая команды.
   Дверь гаража слева вылетела из своего гнезда как пробка, вышибленная какой-то чудовищной силой, и заскрежетала по асфальтовому настилу, пока не упёрлась в стену. Из образовавшегося прохода вывалилось ещё одно существо, нагруженное тяжёлыми баллонами. Оно вылезло из чёрного провала с покромсанными краями, точно дракон из пещеры, и тут же, без предупреждения начало атаку. Это было похоже на пары фосфора, когда он выходит из бренных костей, захороненных по недосмотру слишком неглубоко. Пар приглушённо светился в темноте насыщенно-зелёным, мощная струя быстро распадалась, разлетаясь во все стороны. Люди ринулись назад. Оказавшиеся во внезапном бегстве в арьергарде открыли ответный огонь, медленно отступая назад. Навстречу пулям, которые, казалось, не могут пробить оболочку толстых одеяний и добраться до живого тела, вырвался целый шквал неизвестной жидкости, распыляемой из гигантских баллонов. Граница распада мощных струй постепенно приближалась, оттесняя стреляющих. В конце концов, стало ясно, что это лишь трата времени и патронов. Убегая за основной группой, они видели, как газ, соприкасаясь с металлическими створками гаражных дверей и стен, мгновенно окисляет их, покрывая ржавой шелухой.
   -Смотри, - на бегу указал сослуживцу на то место, куда только что попала зелёная дрянь, юный сержант. - Что это за дерьмо?
   Тот не ответил. Первый услышал его короткий вскрик. Ноги стали заплетаться. Он подтянул друга за грудки, заставляя подняться и продолжать бег. Благо, эти гады позади передвигались не так быстро. Скоро ряды гаражей закончились. У выхода их ждали остальные.
   -Эй, ты как?
   Сержант наклонился к другу. Тот даже в темноте выглядел белым пятном, бледный, словно от тяжёлого ранения.
   -Пустите, дайте я посмотрю, - протолкнулся к нему медик. И тут же отшатнулся, случайно скользнув ладонью по плечу пострадавшего. На ощупь оно казалось горячим и склизким, как у улитки, прижжённой солью. Посмотрел на свою руку, затем развернул юношу спиной к себе. Рот у доктора невольно открылся от представшего зрелища. Начинаясь от шеи, и идя до поясницы, спину покрывала огромная, сплошная язва.
   -На меня попало немного этой зелёной штуки... - пробормотал он, как сквозь сон. - Что там?
   Доктор не нашёлся, что ответить. Как будто молодого человека облили ипритом. Но этого газа большего нет... да и не так ярко должно выражаться его действие, разве что кто-то очень постарался, чтобы вывести его извращённое подобие... он никогда такого не видел. Врач наклонил раненого, так, чтобы нарыв обмыло дождём. Милиционер тихо застонал.
   -У кого-нибудь есть чистый платок, или что-нибудь? - Обратился он к толпящимся рядом людям. Подоспела медсестра, протянула ему бинт, захваченный ещё в больнице, когда они услышали крики снаружи.
   Доктор отмотал небольшую ленту и, сложив в несколько слоёв, попытался счистить вязкий налёт с раны. Не без труда, но, похоже, получалось. Небо полоснула молния, давая разглядеть рану во всех подробностях. Кожа местами покраснела, разошлась и, когда по ней проводили марлиевым тампоном, отходила белёсыми лоскутками.
   -Они идут! - Раздался надрывный вопль прямо у доктора над ухом. Он поднял глаза. Напавшие на них среди гаражей чудовища медленно приближались, уже издали вскидывая страшные орудия.
   -Помогите, кто-нибудь, возьмите его под руки, - скомандовал доктор.
   -Куда на этот раз, чёрт возьми? - Прорычал милиционер, стоявший рядом. Врач не видел лица, но интонация говорила обо всём. Человек явно не в себе, готовый сорваться в любую секунду. Его руки крепко сжимали рукоять и ствол автомата. Даже не вполне сознавая, что делает, он целил медику в живот. И не нужно было смотреть на других, чтобы понять: их состояние ничуть не лучше. Вовремя подскочил Игорь.
   -Давайте в обход гаражей. - Громко, чтобы все слышали, проговорил он. - Быстро. Пойдём, как и собирались, через мост, на другую сторону. Двигайте! Двигайте! - Затем обратился к тому, кто стоял возле доктора и раненого. - Возьми его под руку... Да быстрее же, твою мать! Помоги, возьми его с этой стороны, так... готов? Понесли!
   Подхватив больного, они трусцой побежали вдогонку основной группе.
  
  
   Глава 24.
  
   Валерий и Аня с девочкой на руках поднялись на третий, верхний этаж. Здесь был небольшой зал с приглушённым желтоватым светом, льющимся с софитов и ламп на треногах, направленных в одну точку в центре. Видеостудия, объяснила Аня. Здесь делали модельные снимки и иногда снимали местные новости. Иногда, коротенькие фильмы. Но в основном, просто учились работать с видеотехникой. Пока что, место представлялось безопасным и пригодным для временного убежища. Они крепко заперли входные двери, проверили запоры и решётки на окнах внизу, убрали всё освещение, могущее привлечь ненужное внимание. Хорошо, что помещение самой студии отделялось от окон офисами и операторскими комнатами. Но Валера позаботился, чтобы и там всё было выключено.
   Закончив, они нашли в реквизитной старый, пыльный, с проплешинами ковёр, подтащили к стене, и расселись на нём. Валерий опёрся спиной о дверной косяк, Анна села рядом, по новой перевязывая ему раненное плечо. Девочка сидела здесь же, безмолвно наблюдая за ними. Видя, как она сжалась, Валерий мягко отстранил нежные Анины руки, морщась от боли, стащил с себя куртку, достав предварительно пистолет из потайного кармана, и накинул девчушке на плечики. Скрутил глушитель, зажав рукоять между коленями, и засунул оружие себе за пояс.
   -Так что же с тобой всё-таки случилось? - Спросила Аня, передохнув уже после погони и блужданий по тёмным катакомбам. Что-что, а рассказывать об оживших галлюцинациях Валерий не собирался. Помучавшись немного, решил не говорить и о том, почему он не с остальными. Пусть лучше пока не знает. О, как ему хотелось бы, чтобы она никогда не узнала!
   -Ну... - неуверенно протянул он, почёсывая в затылке, и подыскивая в уме, как бы так сказать, чтобы выглядело правдоподобно. - В общем, я не был начеку, и когда... когда мы все шли в участок, попал под раздачу.
   Анна недоумённо подняла брови. Валерий пояснил:
   -У одного из них был топор. Мы решили пойти в участок, запастись амуницией. По дороге на нас напали. Я потерял сознание. Видимо, все подумали, что я погиб и оставили. Когда я очнулся, было уже темно. Потом я заметил свет в окне какого-то здания и пошёл к нему. Ну... дальше ты сама знаешь.
   Вроде бы поверила. Валера облегчённо вздохнул. К этой теме они больше не вернуться. Посидели молча, прижавшись друг к другу, согреваясь.
   -Как ты думаешь, они сюда не заберутся?
   -Не думаю. Пока, во всяком случае.
   -А та кладовка внизу, они не пролезут через ход в полу?
   -Я проверил. Крышка сидит крепко. Хотя, если она и откроется, им придётся повозиться с дверью. Мы неплохо её забаррикадировали. Они наделают столько шума, что мы обязательно услышим и успеем сбежать. - Сам он в этом уверен не был, но больше, чем в его обещании, Доршева не нуждалась.
   -Как вы? - Спросил в свою очередь Бросов.
   -Н-неплохо... выезд оказался перекрыт. Пришлось возвращаться. Думала, в больнице кто-нибудь остался. Остался... как видишь. И вот кого я нашла, - Аня погладила девочку по голове, потрогала лобик, влажный и холодный.
   -А...
   -Нет.
   Они оба знали, о ком идёт речь. На этом разговор о больнице закончился. Оставалось радоваться, что в сложившихся условиях хотя бы одна из двух оставленных девочек сейчас жива. И постараться забыть, по чьей вине, о них все забыли. Уже второй раз.
   Валере нравилось смотреть на софиты. Их приглушённый, и вместе, слепящий желтоватый свет успокаивал. Тем более, когда рядом были Аня и её маленькая знакомая, которую они чуть не потеряли. Здесь вообще было хорошо. За студией следили, здесь, в отличие от нижних помещений, было убрано и чисто. Отполированный тысячью шагов паркетный пол поблёскивал, стоило чуть подвинуться в сторону. Видно, его недавно мыли. Что, интересно, здесь снималось? Может, правда, какой-нибудь фильм? Да нет, вряд ли. Несмотря на ухоженность и порядок, студия всё же была слишком маленькой, чтобы здесь можно было на самом деле снимать кино. Хотя, кто знает? Судя по всему её неплохо спонсировали. В реквизитной комнате много разных дорогих вещиц, которые просто так не купишь. Разные там театральные штучки, муляжи, механизмы и прочее. Среди них нашлась и пара маленьких нарядных башмачков для их подопечной, забывшей свою обувь в больничном узилище. У дальней стены стояло несколько манекенов: белёсые потёртые торсы без голов, пояса и ног, крепящиеся на длинной, так чтоб в целом манекен был ростом с человека, железной ножке.
   Девочка на четвереньках подползла к Анне и пристроилась у неё под рукой.
   -Что ты, малышка? - Зашептала, склонившись к её ушку, Доршева. - Не бойся. Всё хорошо.
   Аня почесала ей макушку.
   -Валер?
   -Да?
   -Нет... ничего.
   Валере опять стало больно. Он ощущал тепло, исходящее от неё и девочки. Она не произнесла того, что хотела, но при ближайшем изучении своих ощущений, Бросов мог убедиться, что знает. В ушах, помимо воли, зазвенел издевательский голос мима, который сбил его с ног в парке. Если бы не мы. Действительно, если бы не они, его бы здесь сейчас не было. Отвратительно двусмысленная ситуация. Он предпочёл этим мыслям покой настоящего окружения. Светильники и софиты. И женщина с ребёнком под боком. Вместе. Все трое.
   Рай взорвался спустя лишь несколько минут.
  
   Они ворвались внутрь через парадный вход. Сколько их было, Валера со всей уверенностью сказать затруднялся.
   Анна хотела бежать к лестнице, но Валера её остановил, потянув к реквизитной. Много разных интересных штук... они завалят ими проход, выводящий на лестницу. Вместе стащили туда всё её содержимое. Затем, пока вторгнувшиеся обыскивали нижние помещения, вытолкнули из ближайшего офиса тяжеленный стол и его тоже пристроили к груде уже сваленного хлама. Потом ещё один. Валера направил все софиты и светильники на дверь.
   -И? - С ужасом в глазах спросила Анна, сжавшись всем телом и прижимая к себе задремавшую было девчушку.
   -Там карниз, с той стороны. Я видел, когда проверял окна.
   -Ты что, хочешь, спрыгнуть отсюда, с такой высоты?
   -А есть выбор?
   Она открыла рот, закрыла его, так и не проронив ни слова. В порыве страха, хотелось сказать что-нибудь злое, что глупо было забираться сюда, на последний этаж, когда они могли остаться внизу, и не пришлось бы теперь метаться в поисках выхода. Но какая к чёрту разница, здесь они или там? Внизу у них было бы отнюдь не больше шансов. Она взяла себя в руки.
   -Выдержит?
   -Вот уж не знаю. Выглядит прочным. Если прыгать по одному.
   В дверь заколотили. Один удар. Второй. Третий нанесён с такой силой, что громада, которую они соорудили из бутафории и столов, начала разваливаться. Ещё один удар, и дверной проём увеличился достаточно, чтобы в него можно было свободно пройти.
   -Где это окно?
   Валера указал на кабинет.
   Кто-то вошёл в студию. Кто-то большой и нескладный. Его тяжёлые шаги сотрясали пол и с треском выламывали паркетные плитки. У самого порога офисного помещения они замерли, озираясь на того монстра, что мог так тяжело ступать. Там, у входа, ослеплённый мягким, ненавязчивым, усыпляющим светом, стоял мим. Но одет он был престранно: весь наряд, устланный дождевыми каплями, состоял из какой-то накидки, покрытой толстыми металлическим чешуями, скрепленными между собой сложной системой объёмистых, металлических же нитей - похожее покрытие, вспомнила Анна, было у той летающей машины, рыскавшей у больницы. Голову мима полностью скрывал чёрный противогаз. Монстр одной рукой загораживал от света непроницаемые тонированные окуляры - в них было видно отражение похожих на свечи лампочек. В другой руке он держал какую-то громоздкую штуковину. Она походила на ружьё, или даже пулемёт, но у него не было ствола. Напротив, оттуда, где должен начинаться ствол, вырастали четыре ровно в половину всей длины этого странного орудия стержня. От рукояти тянулся кабель, соединяясь с повешенной у мима за плечами коробкой, того же, матово-черного цвета, что и ружьё.
   Ещё секунда, и он их заметил, перестав укрываться от софитов. Орудие легло в обе руки, нацеленное на завороженных происходящим людей. Щелчок, точно кто-то включил фотоаппарат. Ствол ружья раскалился - это было видно по тому, как он изменил цвет, став точно обломком железа на наковальне у кузнеца. Сердце у Анны подскочило. Вера. Магазин. Пожар...
   -Не стойте здесь! - Завопила она, так громко, как только позволяли связки, срывая голос до хрипа. Втолкнула ничего непонимающего Валеру в офис и бросилась быстрее открывать окно. Воздух в студии заколыхался, густея, тяжелея, как над раскалённым асфальтом. Как в печи. Стало жарко. Влага с тяжёлой металлической накидки стремительно испарялась, однако, её хозяину жар, похоже, не доставлял никакого неудобства, и он продолжал выжимать курок. Предметы вокруг, казалось, впитывали в себя жаркое свечение, или, может быть, заражаясь от него, сами начинали светиться. Так или иначе, они быстро нагревались. Манекены у дальней, противоположной стены сплавились и уже начинали дымиться, быстро занимаясь. Паркет, стулья, столы, всё дымилось и тлело. Лампочки в софитах и светильниках полопались, но темнее от этого не стало.
   Валера подскочил к Доршевой и помог открыть окно.
   -Прыгай! - Гаркнул он. Анна вместе с ребёнком забралась на подоконник и, зажмурившись, спрыгнула. Она приземлилась ногами на высокий карниз, и почти сразу же повалилась на спину, соскальзывая по наклонной вниз. Опять полёт, и она уже валяется на земле. Девочка - на ней, невредимая. Анна, пытаясь вернуть сбитое дыхание, ударила себя пару раз по груди, и посмотрела наверх, в открытое окно. Валера к тому времени уже скатывался с карниза. Одежда на спине горела. Он свалился рядом с Доршевой и ещё некоторое время извивался, пока пламя не потухло.
   Окна на третьем этаже разлетелись вдребезги, вынесенные вместе с кусками рамы огненным валом. Взрыв на мгновение осветил верхушки близстоящих деревьев.
   -Поднимайтесь! - Только смеркло зарево, заторопил их Валерий, уставившись куда-то между деревьями. - Да шевелись же! - Он подхватил девчушку, чтобы Анне было легче подняться. От входа в здание к ним приближались массивные неуклюжие тени. Валера уже распознал в чёрных силуэтах мимов, снаряжённых теми же ружьями, что тот, наверху. - Ну, давай же, Ань, вставай...
   Она слышала его плохо, как погрузившись под воду. До рассудка, ставшего вдруг таким же тёмным и мутным, как пелена вокруг, доходили лишь обрывки фраз. Не помня себя, Анна зашипела ему в ответ:
   -Да какая разница? Видишь? - Выгнув спину, она начала срываться на иступлённый визг. - Они всё равно нас отыщут, где бы мы ни были! Видишь? Везде!
   Валеру как по лицу ударили. Он застыл на месте, отказываясь верить тому, чему сейчас внемли его уши. Анна принялась сучить руками и ногами по земле, рассыпаясь в проклятиях.
   -Аня! Аня! - Пытался он докричаться до неё. Девочка, крепче вцепившись ему в шею, заплакала. - Прекрати сейчас же! Слышишь меня?
   На это она громко и продолжительно закричала.
   Валерию пришлось поставить ребёнка на землю. Метнув короткий взгляд в сторону мимов, и оценив, сколько у них ещё времени, он наклонился к Анне. Пощёчина звонко отдалась у неё в черепе. Крик сразу стих. Удивлённо моргая, она недоверчиво, точно в первый раз видела, посмотрела на него.
   -Прекрати сейчас же, - чуть не плача повторил Бросов. - Пожалуйста, хватит. Пойдём быстрее. Они уже близко. - Он замолчал, неотрывно глядя ей в глаза. Затем притянул к себе, настолько крепко, насколько позволяла единственная рука. - Может нам и не спрятаться, но я не хочу, чтобы всё закончилось так просто. До сих пор ведь всё было удачно. Мы сами виноваты, ведь они легко могли узнать, где вы вышли из туннелей. Но нам же удалось сбежать... Вставай, а? Пойдём. Ты же ведь не одна, правда? Ты не одна... Девочка, подумай о ней... и... и я...
   Он чуть ослабил объятия, вновь заглянув ей в глаза.
   Шаги звучали уже совсем близко. Всего в каких-то десяти-пятнадцати метрах. Позади надрывно всхлипнул ребёнок, переминаясь с ноги на ногу и непонимающе наблюдая то за вставшими на одном месте взрослыми, то за надвигающимися тёмными фигурами. В воздухе плеснуло зелёное облако. Не переставший до сих пор дождь сбил его до того, как оно достигло их с Анной. Валерий не стал больше ждать. Привстал, не отпуская её, и потянул вверх за собой. Облегчение накатило на него одурманивающей волной, когда он понял, что она не сопротивляется, что наоборот, помогает себя поднять.
   Бросов опять взял девочку на руки. Они побежали, смешиваясь с чернотой, царящей в прилегающем к студии дворике, оставляя слишком тяжело вооружённых для очередной погони мимов далеко позади.
   Скоро они выбежали к реке, встретившей их меланхоличным шумом, заглушаемым ударами капель. Прямо перед ними массивной каменной дугой переступал через водяной поток старинный мост.
  
  
   Глава 25.
  
   Слева, в паре кварталов, над крышами приземистых старых домов пролетели, сбившись в клин три машины. В темноте их форму было трудно различить. В помехах дождя, полосующего ночь, чётко проступали только красные фосфоресцирующие, словно отражатели на дороге, полосы. Контуры же проглядывались слабо и давали только отдалённое представление о том, как выглядят корабли. Валерий заметил их ещё издали и тут же нырнул с дороги на тротуар, через череду тенистых деревьев. Прижался к стене. Его примеру последовала и Анна. Все три летательных аппарата были снабжены прожекторами. Мощные лучи скользили по земле, подрагивая и отклоняясь от курса то чуть вправо, то влево. Но манёвр сработал. Не заметили. Они продолжили путь, завернув в какой-то узкий проулок, перейдя на шаг.
   -Ну вот. Кажется, всё в порядке, - обронил Валерий, всласть отдышавшись после продолжительной перебежки. Анна согласно кивнула, глядя себе под ноги. - Ты узнаёшь эту улицу? Где мы?
   -Где-то в восточной части города, - неопределённо ответила Доршева. - Точно не знаю. Трудно сказать по одним помойкам.
   Мусорных контейнеров здесь и вправду было предостаточно. Не самые лучшие опознавательные знаки. Да и пустые окна сталинских зданий тоже вряд ли могли служить хорошими ориентирами.
   -Не всё ли равно? - Устало добавила Аня чуть погодя. - Давай передохнём...
   -Располагайся, - растянул рот в широкой улыбке Валера. Доршева скривила гримасу, но без той злобы или иронии, какие можно было увидеть на её лице несколько минут назад.
   Они присели на мусорные мешки, сваленные в кучу за одним из контейнеров в самой глубинке переулка. Из-за влаги запаха почти не было. Мешки оказались мягкими, точно набитыми старым тряпьём. Если не считать того, что промокли до нитки, то можно сказать, они неплохо устроились.
   -Ты в порядке? - Спросил Валерий, желая окончательно развеять все свои опасения.
   -Да... да, в полном. Извини... я... просто я сорвалась.
   Сейчас он наиболее остро ощутил нехватку второй руки, потому что она сидела слева от него, и ему очень хотелось опять прижаться к ней, обнять. Однако, будто прочтя его мысли, Анна сама прильнула к нему, осторожно, мягко, чтобы не причинить боли его изувеченному телу.
   -Спасибо. Ещё раз. - Она провела пальцами по мокрым локонам девчушки, удобно сидевшей у Валеры на колене. В его огромной куртке она смотрелась как беспризорница из фильмов Чаплина. - Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая?
   Девочка покивала в ответ.
   -Прикрой ей голову.
   Валера выполнил просьбу, натянув верх своей глубокой куртки девочке на головку.
   -Прости, тебя накрыть нечем, - обратился он к Анне.
   -Ничего. Обойдусь как-нибудь.
   Она приподнялась и посмотрела на него. Очень близко. По коже пробегал ветерок от её дыхания. Бросов похолодел, представив, как она снова упадёт на землю, и будет извиваться всем телом и кричать, поливая всё вокруг грязью... но ничего подобного она не сделала. Напротив. Даже в царящей промозглости и дожде розовые, нежные, как бутон губы тронула лёгкая улыбка, глаза светились лаской и бесконечной добротой. Она дотронулась до его щеки. Сердце как будто расширилось у него в груди от этого прикосновения. Рана налилась, сделавшись тяжёлой, но больно не было. Анна чуть подалась вперёд, скользнув рукой ему за плечо и притягивая к себе. Горло обожгло изнутри, когда он почувствовал её поцелуй. Мгновение он не мог оторвать от неё взгляда. Потом веки сами собой сомкнулись, усиливая чудесный аромат её губ.
   Опасность...
   Как вспышка перед глазами.
   Опасность...
   Аня испуганно посмотрела на него. Он резко вдохнул, ещё не до конца понимая, что происходит. Ухо различило какой-то отдалённый шум. Голоса. Кто-то переговаривается. Двое или больше... тут же стало ясно и направление - из этого же проулка, только немного дальше, оттуда, где они сошли с дороги. А в следующую секунду услышала и Доршева.
   -По-моему, это не мимы, - уверенно, но всё же шёпотом сказала Анна.
   Валерий ничего не ответил. В желудке стало как-то нехорошо. На автомате, с расширенными от ужаса глазами, сознавая, что поделать ничего не в силах, он поднялся. Девочка держалась рядом. Анна так же привстала. Валерий подошёл к краю контейнера, служившего до того момента надёжным укрытием, и выглянул в проход.
   -Эй! - Радостно крикнула Доршева, высовываясь из-за его спины. Она хорошо разглядела их, убедившись, что у них нет шрамов на лицах. Она помахала им.
   -Анна? Вы? У нас выжившая! - Понеслось навстречу.
   Валерий чувствовал, как ноги врастают в землю. Тело наливается холодом. Он даже сказать что-либо был не в состоянии, просто тупо стоял и смотрел на происходящее, ожидая сам не зная чего.
   -Кто это там с вами? - Раздалась фраза, способная вырвать позвоночник. Его заметили. Ещё чуть-чуть и его узнают. Вот они уже достаточно близко, чтобы рассмотреть как следует. Радостные возгласы затихают. Улица наполняется давящим молчанием. - Аня, - голос внезапно резкий, твёрдый, как у солдата, увидевшего врага. - Подойдите сюда.
   Валера увидел чёрные глазницы оружейных дул, смотрящие ему в живот и голову. В тех местах, куда они были нацелены, он заранее ощутил неприятное, жгущее покалывание. Доршева уже стояла среди них. В глазах её, смотревших совсем недавно с любовью и лаской, застыл немой вопрос. Навалились сразу все ссадины и ушибы. Плечо взревело болью, едва не разорвав на клочки грудную клетку. Зубы стиснулись так сильно, что онемела челюсть. Скулы свело.
   -Пусть ребёнок тоже подойдёт сюда, - последовал приказ.
   -Почему вы так? - Обрела, наконец, дар речи Анна. Хотела вернуться к Валере, но старик остановил её.
   -Вы многого не знаете, Аня. Пока вас не было, выяснилось много чего интересного о нашем друге.
   Она начала вырываться.
   -Господин Бросов не совсем тот, о ком вы привыкли думать, как о представителе федеральной службы, - вкрадчиво, с эмфазой проговорил Игорь, напряжённо глядя на Валерия из-под нахмуренных бровей. - О том, что сталось с настоящим господином Бросовым остаётся только гадать.
   Что-то было такое в его взгляде. Что-то, что насторожило Валеру. Снова зажатый в угол, и он готов был отдаться на волю этих людей, но сейчас, встретившись с этим взглядом... где-то глубоко в лабиринтах его подсознания что-то тревожно шевельнулось, тот час же побудив его к действию. Он всё ещё чуял, чуял, как чует загнанный волк. А нюх вбирал смрад угрозы.
   -Девочка. - Ещё раз повторил человек в форме. Указательный палец дрогнул на спусковом курке. Раскладной приклад сильнее вдавился в шинель. Прицел точно указывал в грудь однорукому человеку. - Пусть она подойдёт сюда.
   Валерий стремительно нагнулся, обхватил ребёнка за пояс и выпрямился. Безмолвный контакт глазами сразу же возобновился. Кто-то выкрикнул "Нет!", но он не обратил внимания. Опять эта неуловимая искра. Словно за самыми провалами зрачков. Валерий отступил на пару шагов назад. Развернулся. И бросился прочь. В спину ему неслись ругательства и проклятья, приказы остановиться. Надрывное "Не стрелять!", когда расстояние между ними увеличилось настолько, что прицельный огонь вести было невозможно. И единственный среди прочих голосов женский окрик. Она рвалась за ним, с уст слетало его имя. В какой-то миг ей удалось высвободиться. Но старик тут же опять поймал её, окольцевав запястье твёрдой, сильной хваткой. Она протянул руку ему вслед, точно хотела уцепиться за удаляющуюся фигуру. Последний раз ударил его в сердце её отчаянный призыв, и он скрылся за поворотом, уносясь всё дальше...
  
   Её оттащили назад, пока она билась, пытаясь высвободиться. Царапала руку, удерживавшую её, пыталась укусить, когда кто-то подходил ближе. Наконец силы иссякли. Она обмякла в чужих объятиях. Бессвязные обрывки каких-то фраз на секунду врезались в мозг, но тут же улетучивались. Её хорошенько встряхнули. Ещё раз. Она посмотрела на человека, стоявшего прямо перед собой. Старик-священник из тюрьмы. Он мягко держал её голову и повторял её имя.
   -Успокойтесь же вы, в конце концов, Анна, слышите?
   Что она могла на это сказать? В голове всё перемешалось. Она чувствовала себя так, словно вот-вот сорвётся с высокого, бездонного обрыва в бурный поток. Всё кружилось и вертелось.
   -Этот человек опасен, вы меня понимаете? Опасен.
   Подозвали врача. Под нос ей сунули какую-то резко пахнущую дрянь, налитую в старый пузырёк, где раньше хранили лекарства. Рассудок немного прояснился, но она по-прежнему ничего не говорила. Малохов вкратце пересказал ей то, что случилось в участке. Она, всё ещё не веря, поводила глазами из стороны в сторону. Услышанное казалось чушью, абракадаброй. Не могло такого быть.
   -Пойдём за ним? - Спросил у старика мужчина, стоявший позади. Калашников у него в руках подрагивал.
   -Нет. Он может навредить ребёнку, если увидит, что мы его преследуем.
   -Что, просто так и оставить?
   Игорь подумал с минуту.
   -Боюсь, выбор небольшой, мой друг. Будем следовать намеченному плану. Попытаемся засечь их с воздуха. Так, я думаю, у нас будем больше шансов поймать его, не опасаясь за ребёнка.
   -Эй! Эй! Держите! Осторожней! Она падает!
   Доршева стояла и слушала всю эту ахинею, так и не понимая до конца, о чём идёт речь. С воздуха? Может навредить? Валера может навредить девочке? Да... да что это, массовое помешательство? Пропасть под Анной разверзлась до невероятных размеров. Подоспел доктор и осмотрел её.
   -Обморок. Ей просто нужно отдохнуть. Она будет в порядке.
   Проснулась она скоро, на тех же мусорных пакетах. Из головы вылетело всё, что случилось перед тем, как она потеряла сознание. Игорь ещё раз объяснил ситуацию. Анна попыталась уверить его в обратном. Ведь он же их спас, там, под землёй. И до сих пор только помогал... Малохов порылся у себя в карманах и протянул ей размокшее удостоверение, которое Женя нашёл в компьютерном классе, в школе. Ночь разрезала длинная, изломанная молния - точно кто-то неумело провёл ножницами по чёрной ткани неба. Аня держала бумажник на ладони, не решаясь заглянуть внутрь. Прогремел гром. За ним последовал ещё один яркий разряд, прямо над их головами. Предмет осветился во вспышке белого.
   -Ну же, открывайте.
   Она открыла. Рядом с должностью и номерами, рядом с таким знакомым и милым ей именем была фотография, вся в чернильных разводах от воды. Но изображение, тем не менее, оставалось разборчивым. Опять стало плохо. Она недоверчиво скользнула большим пальцем по фотографии, будто хотела стереть фальшивую поверхность, под которой бы узнала Валеру. Но нет. Этого человека она не узнавала.
  
  
   Глава 26.
  
   Валерий петлял по треклятой улочке до тех пор, пока странное настораживающее ощущение опасности не притупилось. Однако, вместе с тем, он обнаружил, что заблудился, и не знает, ни откуда попал в этот переулок, ни как из него выйти. Дома в этом районе стояли в основном старые, изредка смешиваясь с современными постройками, но те подражали старинному стилю и не превышали высоты четырёх-пяти этажей. Их было довольно много, и располагались они углами, образуя колодцы, вытянувшись вдаль, пересекаясь, соприкасаясь кое-где чуть ли не вплотную.
   -Всё. Я устал. - Ни к кому конкретно не обращаясь, сказал он, ставя девочку на ноги. Над ними, к счастью, оказался небольшой карниз, нависавший над каменными ступеньками, ведшими к двери в одно из жилых зданий, так что дождь не доставлял им неудобства, и какое-то время они могли побыть вне этой вездесущей влаги. Валерий попробовал ручку. Безрезультатно. На окнах решётки. Не стоит и думать о том, чтобы их выломать. Ну и чёрт бы с ним. Они присели. Чуть поодаль проход раздваивался, уходя под прямыми углами влево и вправо. Здание, вдоль которого шёл этот новый проулок, стояло немного поодаль, так что получался крохотный задний дворик, на котором валялась отдельными кучами разная рухлядь. Обломки стульев, испорченный холодильник, ещё какая-то мебель, и прочий ненужный хлам. Да, задворки городка выглядят не так уж привлекательно, как думал Бросов, въезжая позавчера в Дарьинбург. Улицы, виденные им прежде просто таки блистали чистотой. А тут... везде свои сюрпризы.
   -Ты ведь мне ничего не сделаешь? - Вдруг спросила девчушка, до этого молча разглядывавшая Валерия. Насколько он знал, она вообще не разговаривала из-за полученной травмы, как-то повредившей её разум. Поэтому Валера слегка опешил, когда прозвучал её тоненький, детский голосок.
   -Что?
   -Ты ничего мне не сделаешь?
   Как на это отреагировать? Бросов растерялся, не понимая, чего она от него добивается, и как на это отвечать. Он украл её, более того, что сейчас не давало покоя больше всего, он прикрывался ею - ребёнком! Он прятался за нею от пуль! И теперь, как можно было ответить на такой вопрос?
   -Наверное, нет. - Не самый лучший вариант, особенно для маленькой девочки. - Не сделаю. Не бойся меня. А... почему ты спрашиваешь?
   -Ну, они тебя испугались...
   -Да уж...
   -И они хотели, чтобы я подошла, а ты не пустил.
   -Были на то причины.
   -Из-за него?
   Валерий не уточнив, вдруг сразу вспомнил, как посмотрел на него старик. Исподволь, он был готов услышать именно его имя, но потом догадался, что девочка может иметь в виду, кого угодно и решил переспросить:
   -То есть из-за кого?
   -Тот, который... я не знаю, как его зовут. Ну, который... он держал... - она прервалась, вдруг осознав, что так и не знает имени той женщины. Кажется, её называли Анной? Валерий, точно прочтя её мысли, докончил:
   -Аню?
   -Да, наверное.
   - Ты угадала.
   -Правильно, что ты не пустил. Он... - она долго подбирала нужное слово, но видимо такого в её лексиконе не нашлось, и она сказала проще: - Нехороший.
   Валерий нахмурился. В голове уже кое-что начинало проявляться. Оставалось только чем-то ускорить этот процесс. Старик за решёткой. Его всезнание, взгляд. Теперь эти слова.
   -Что ты хочешь этим сказать? Он что-то тебе сделал?
   Некоторое время она не хотела отвечать, борясь с неприятными воспоминаниями. Спинка ссутулилась, личико искривилось.
   -Да, - наконец выдала она неуверенно.
   -Что, что он сделал?
   -Больно... - она потёрла глаза кулачком. - Там, в лесу.
   По его позвоночнику словно пробежал заряд электрического тока.
   -В лесу? Когда вы ходили в поход, правильно?
   Она кивнула. Помолчала ещё немного, собираясь с силами. И начала рассказывать. Пока она говорила, изредка всхлипывая и прерываясь, чтобы перевести дух, он чётко представлял себе всё это. Картины той ночи возникали сами собой, крутились в мозгу, мелькали в глазах. Он был бы рад отогнать эти видения, но не мог, всё больше углубляясь в них...
   Ночь. Дети сидят вокруг костра. Их лица ярко освещены пламенем. Взрослые тут же рядом. Они играют в какую-то игру, где нужно угадывать слово. Потом взрослые отходят в сторонку, в кусты, оставив их одних. Через некоторое время она тоже встаёт и движется к зарослям, только в другую сторону, стесняясь, что её могут увидеть. Здесь, за кустарником, метрах в двадцати, ещё одна полянка, поменьше. Свет от костра проникает сюда сквозь пушистые ветви свободно, так что здесь тоже светло и совсем не страшно. Можно даже различить смеющихся ребят, по очереди пытающихся разгадать секретное слово. Пока ни у кого не получается.
   Она сделала свои дела. И уже вставала, когда кто-то опустил ей руку на плечо. Сердечко замерло от страха, пропуская удар. "Подожди" - прошелестело над ухом как шорох сухих листьев. Рука давит вниз. Приходится снова присесть. Затем горячая ладонь перемещается к лицу и закрывает рот, как только она его раскрывает, чтобы закричать. "Не шуми". Её прижимают к земле. Она видит над собой мужчину, пока не различая его лица, потому что он смотрит ниже. Его вторая рука шарит у неё на животе. Она бьёт по земле ногами, но ему всё равно удаётся стащить...
   Валерий зажмурился, чтобы не видеть. Но так картина была ещё отчётливее. Ему казалось, что он сам стоит там же, неподалёку, и наблюдает, не в силах что-либо предпринять. Он хочет её защитить, но что-то удерживает его, не пускает.
   Мужчина придавливает её собой. Вспышка боли внизу живота. Он дышит часто и тяжело. Её внутренности разрывает, точно стальными раскалёнными клешнями. И хотя он уже не зажимает ей рта, она не может закричать. Лёгкие сдавило судорогой. Всё, весь мир вокруг качается, выпадая из фокуса. Она видит его лицо, раскачивающееся над ней.
   Дыхание Валеры перехватило. Глаза подёрнулись слезами.
   Она узнаёт его. Морщины, растрёпанные волосы, сумасшедший взгляд... он улыбается, запрокинув голову. Глаза закатываются. Боль становится чуть-чуть слабее, когда он отодвигается и привстаёт на колени. Из уголка его рта стекает тонкая струйка слюны. В отсветах костра его сухая кожа кажется бумажной. Грудь вздымается и опускается, с хрипом и свистом впуская воздух.
   Бросов вздрогнул всем телом, точно хотел убежать из плена наваждения... но нет, он тонул в нём, опускался всё глубже. И ничем, ничем не мог ей помочь...
   Из-за плеча старика показывается ещё кто-то. Он тоже улыбается, но выглядит как-то по-другому... его голова как будто облита чем-то красным. Белые зубы выделяются кривой полосой на переливающемся в пламени фоне. Пришедший схватил старика за волосы на темени. Что-то блеснуло у бумажного горла, и хрип в лёгких поднимается к тому месту, становясь громче. Сверкающий предмет обводит вокруг шеи глубокую линию, и резко дёргается вверх, добравшись до затылка. Одежду старика заливает чёрным. Человек с красной головой дотрагивается до раны... нет, его пальцы проскальзывают вглубь, под кожу... Первым рывком он убивает старика. Болевой шок впивается в мутные ткани его нервной системы, парализует. Потеря крови тормозит сердцебиение до нуля. Руки безвольно обвисают вдоль обмякшего тела. От второго, ещё более мощного рывка, бумажная кожа слетает с его головы. Та, ставшая такой же темно-красной, как у пришедшего, на мгновение запрокидывается назад. Торс следует по инерции за ней. Затем тело падает ничком на землю где-то слева от неё. Она не может повернуться и посмотреть. Руки и ноги тоже не двигаются. Человек с красной головой держит лицо старика, как резиновую, мешковатую маску, рассечённую с задней стороны, чтобы потом удобнее было надевать. Казалось бы, сухая маска должна пропитаться от натёкшей влаги, но она напротив, делается суше и бледнее. Отвратительная усмешка делается шире. Наконец, он удаляется, таща за собой за ногу длинное тщедушное, кукольное тело. Сильный порыв ветра чуть не сбивает пламя костра. В небо взлетает что-то очень большое и уносится ввысь, посверкивая красными полосами. Всё смешивается, перед глазами темнеет. Она слышит крики. Кричат и дети, и взрослые, обнаружившие её пропажу, но она не различает слов, медленно соскальзывая куда-то вниз, дальше и дальше...
  
   Она закончила, но перед глазами у Валерия ещё стояла та голая проплешина леса за кустами. Внезапно её сменил образ сарая. Верстак с медицинскими инструментами, а к нему привязана эта маленькая девочка... В желудке помутнело. Нет, прочь... он отогнал иллюзию. Ливень, тесные дома с зарешечёнными окнами, подъезд. Ребёнок рядом, погружённый в совсем не детские мысли. Он беспомощно поглядел на неё. Ещё всхлипывает после столкновения со своим прошлым. Он погладил её по влажной, горячей щёчке.
   -Нехороший, - повторила она, утирая слёзы.
   -Не бойся. Мы найдём их, - хотел бы он на это надеяться. - И все вместе наподдадим ему как следует.
   На деле же, он даже не представлял себе, как поступить в сложившихся обстоятельствах. Если он приблизится к группе, его расстреляют. А если и нет, то как быть с Анной? Наверняка она уже знает о нём куда больше, чем он собирался ей рассказать. Но с другой стороны, он не и мог долго оставаться один с девочкой. В одиночку ему вряд ли удастся долго сопротивляться, если на них нападут мимы. А он был ответственен за неё теперь, после того, что сделал. Так как? Как быть?
   И тут его осенило. Ведь решение всё это время было прямо перед ним.
   -Послушай, - он отвёл прилипшие к её щекам мокрые волосы назад. - Я понимаю, что тебе трудно, но ты сможешь... сможешь рассказать то, что рассказал только что мне, ещё раз?
   Она с сомнением посмотрела на него. На лице ясно читалась борьба самых разных чувств, но не самых, надо думать, приятных. Но это понятно. И всё же он попытался уговорить её:
   -Это очень важно. Нужно, чтобы те люди тоже узнали, кто на самом деле тот нехороший старик. Пойми, они думают, что я причиню им вред, и просто так меня не подпустят.
   Молчание. Подрагивающий, то и дело поджимающийся подбородок, заставил его остановиться. Ладно. Валерий решил на время оставить эту тему в покое. Незачем сейчас так давить. Он упёрся локтём в бедро, со вздохом свесив голову. Слишком трудно для маленького ребёнка. Но ничего. Что-нибудь он придумает. Обязательно. Что-нибудь придумает...
   -Смотри!
   Валерий резко разогнулся, вырванный из потока своих мыслей её внезапным, громким восклицанием. Девочка указывала пальцем куда-то в сторону свалки на небольшом дворике у развилки. Но без очков, которых не носил с тех самых пор, как под печенью пролёг след от пули, он не мог разглядеть что-либо вразумительно. Помойка как помойка.
   -Что там?
   -Ты не видишь? - Голос явно изменился. В нём слышались вместе и радость, и нетерпение, волнение и упрёк ему за медлительность. Она вскочила и выбежала под дождь. Он рванулся за ней.
   -Постой!
   Она остановилась, но лишь чтобы обернуться, поторопить его и снова бежать навстречу чему-то, что пряталось среди тех обломков мебели. Бросов спешил за ней как мог, но от стремительного подъёма в глазах зарябило, и голова закружилась. Впрочем... что-то ещё, помимо перепада внутреннего давления вклинивалось в мысли и мутило рассудок... как тогда, в склепе. О нет, только не опять. В воздухе, над крышами домов, пронёсся корабль. Порывом поднятого ветра его качнуло, вместе с потревоженным полотном дождевых капель. Вкупе с головокружением, это чуть не свалило его с ног. Пришлось привалиться к стене и продвигаться дальше, ведя рукой по неровной кирпичной кладке. Да что же это? Так, должно быть, бывает только в страшный шторм, когда ты оказался на затерянном в океане судне.
   -Не ходи без меня, - произнёс он, и собственные слова показались ему мутной водой.
   Хрусталики внутри глазных яблок как будто с ума сошли. Точно кто-то приладил к ним окуляры с диафрагмой, инертной к любому изображению. Только что предмет, который казался ему размытым облаком, становился самим собою, совершенно чётким, но не успевал Валерий задержаться на нём, как фокус опять менялся. В один из таких скачков ему удалось увидеть то, что привлекло девочку.
   -Стой, не вздумай туда ходить! Вернись сейчас же! - Но словно жук в трясущемся коробке, он был бессилен что-либо предпринять. Бросов попробовал оторваться от стены... и тут же само притяжение отбросило его обратно к колким кирпичам. Прослойка цемента между ними кое-где выступала острыми складками, больно врезаясь в кожу. Боль, как и раньше, немного помогла. Он сделал ещё пару шагов. Нельзя, во что бы то ни стало, нельзя подпустить её к ним... там, на свалке, за грудами мебельных обломков виднелись смеющиеся детские личики - счастливые, беззаботные. Возможно, некоторых из них он видел вчера в школе. Возможно, видел в своём воображении, когда слушал рассказ девочки. Но совершенно точно видел их всех, всех до одного в больнице, в общей палате, когда траурные колокола пробили двенадцать раз.
   Она не слышала его. Она бежала им навстречу, будто во сне, заколдованная их призрачным смехом. И, может быть даже, могла бы спастись, если бы допустила сомнения до своего слишком большого сердечка чуть раньше. Она замедлила ход у самого края дворика, но всё ещё не могла решить, что делать дальше. И тогда сказочная, волшебная завеса рассеялась. Они вышли из укрытий, рослые, уродливые, совсем не похожие на детей. А маленькие, детские личики, которыми они её заманили... Страшно было смотреть на огромные, почти круглые лысые головы, на которые буквально натянули глаза, рты, носы, веки, щёки, губы её одноклассников, теперь казавшиеся отвратительными морщинами, вытесанными из цельного округлого куска плоти. Она взвизгнула. Однако что-то тут же сдавило горло, и она едва ли могла дышать. Вертясь и вырываясь, она заметила, что каждый из них снаряжён удавкой, приделанной к прочной, длинной жерди, какими отлавливают бродячих собак. Ей удалось просунуть под врезающуюся в шею, оставляющую кровоточащий след леску пальцы. Дышать стало полегче, но высвободиться не получалось.
   Хотя наваждение ослабло, земля всё ещё раскачивалась у него под ногами. И то, что он наблюдал, заставило его сжаться. Через силу, борясь с дурнотой и ужасом, он побежал к ней, крича на ходу, чтоб её оставили в покое.
   Центральная борозда мозга вдруг превратилась в сосуд, наполненный длинными иглами. В основании лба словно налились два тяжёлых горячих шарика. Нос обожгло изнутри, и он почувствовал на языке солоноватый привкус крови, смешанной с потом. Всё как-то замедлилось. Все движения стали долгими, тягучими. Можно было даже проследить след от взмаха руки в воздухе по тому, как в сплошной стене дождя появляется чистая дорожка, припорошенная мелкими каплями. Он налетел на что-то, врезался со всего маху и упал. Что это... забор? Он вроде бы видел краем глаза, как что-то появляется из прохода слева, растягиваясь на всю его длину... Мозжечок перестал работать. Валерий потерялся в пространстве. Он полулежал на спине, опершись на локоть, но ему казалось, что он падает. Встать! Движения всё ещё замедленны, но что-то с той стороны - той штуки, в которую он врезался - изменилось. Какое-то совсем незаметное, неуловимое изменение. В хребет точно вогнали булавку. Он подскочил, и снова накинулся на преграду, перебарывая навязчивое чувство невесомости и дезориентации, и только когда пальцы схватились за ячейки, он сообразил, что перед ним действительно протянулся забор из плетёной проволоки. Откуда он взялся? Тот белый порошок? Или он может оставаться в организме настолько, насколько угодно его изобретателям? Неважно. Бросов подпрыгнул, пытаясь схватиться за верхний край, но забор точно увеличился в размерах, и он, промахнувшись, грузно ударился пятками об асфальтовый настил. В яростном исступлении он схватился за решётку и тряс, пока не услышал сзади приближающихся шаркающих шагов. Звуки тоже тянулись, как следы в стене дождя, как мысли и движения. Мозг готов был разорваться. Эта сцена перед ним... десять отвратительных, уродливых существ из чьего-то ночного кошмара, окружающие испуганного ребёнка. У неё на шее петля-удавка... Петля из тонкой лески, её же задушат! Он тряс ещё, сильнее, силясь порвать фантомный материал. Из утробы поднимался звериный рык, перешедший потом в сиплое хрипение. Мышцы руки занемели. Ему пришлось отпустить, иначе бы он просто снова упал. Отшатнулся назад, надрывно хватая ртом воздух. Громоподобные шаги за спиной разрывали барабанные перепонки. Как из сломанного радио, в помехах раскатистого шарканья, стуке дождя, и прочего шума, он услышал до бешенства спокойный, неспешный, задумчивый голос:
   -Думаю, мы все знаем, что хотим сделать. Мы возьмём себе твоё лицо.
   Застывшая картина по ту сторону не дрогнула, пока звучали эти слова. Её, как, впрочем, и всё вокруг, было видно, как будто через искривлённое толстое стекло, омываем потоками воды. Но с окончанием фразы, она изменилась, перетекла в другую. Девочка, чудом вывернувшись из петли, приблизилась к решётке почти вплотную - он даже, наверное, смог бы до неё коснуться, если бы его не повело назад, - а сзади к ней неторопливо, натянутым шагом приближалась огромная фигура, держа теперь не петлю, но длинный, изогнутый полумесяцем нож.
   -Валерий? - Теперь из-за его спины. Он даже по запаху мог учуять, что за ним кто-то стоит. Пахло формальдегидом и медицинским спиртом. И ещё запах морга, Валерий различал его совершенно отчётливо. Начав разворот к говорившему, он потянулся за пистолетом. - Мы уточним ваш диагноз, молодой человек. Похоже, вы становитесь агрессивным без психотропных препаратов. Придётся вернуть вас на время к пастельному режиму. Не стоит сопротивляться, это на вашу же пользу. И, предупреждаю, если будете буянить, вам станет только хуже. Валерий? Вы ранены. Вам нужна помощь. Если не прооперировать сейчас, это может плохо кончиться...
   Он, наконец, повернулся к тому существу. И всё прекратилось... медлительность куда-то улетучилась, шторм тоже пропал. Молния. Большая длинная. Бросов смотрел на гримасу, подобие, человеческого лица. Смутно в нём узнавались черты доктора Ларионова, но то, что сделали с его плотью... это надругательство, хула... перекошенное, перетянутое в одном месте, подобранное складками в другом, съехавшее на сторону, как неудобная одежда... Чудовище заносило нож для удара - точная копия того, что он видел в руке у мима-ребёнка. Выстрел. Существо так и застыло. Обращённое в грозовое небо лезвие не опустилось. Ещё одна молния рассекла чёрный купол над ними. Мим падал. Выставил назад ногу, стараясь удержаться в стоячем положении. Та подкосилась, и он тяжело рухнул на землю. Нож отлетел куда-то в темноту. Валерий обернулся через плечо, наводя дуло на окружавших девочку уродцев. Однако во дворике больше никого не было. Они пропали, растворились, вместе с галлюцинациями. Но и её тоже не было. Да нет же, что же это... он отступил, не веря собственным глазам. Открыл рот, чтобы позвать девочку, но споткнулся о ботинки мёртвого существа, застреленного им только что в упор. Упал. Перевернулся на живот, приподнимаясь на ослабевшей, грозящей вот-вот отказать руке, и оказался лицом к лицу с отвратительной, тошнотворной маской.
   -Упустил, - сорвалось с его губ в эту гримасу. - Я её потерял...
   Что-то шлёпнулось рядом с ним. Гортанное, булькающее урчание. Впереди, всего лишь в нескольких сантиметрах от его головы. Он оторвал взгляд от перетянутой кожи на черепе мима, и поднял его к тому, что издавало это урчание. Глаза его расширились. Будет этому конец или нет? Ещё один монстр из глубин его сознания? Но нет, это уже что-то другое. Монстр походил на обыкновенного мальчишку в джинсовом комбинезоне, напялившим на голову какую-то дурацкую, диковинную шляпу. Он стоял на четвереньках, и морда этого существа смотрела прямо на него. Голова и шея - одно и то же, вытянутое, длинное, состоящее, казалось из одних складок. Шкура напоминала бульдожью, чёрных и белых оттенков. А в центре, на самом верху, где это заканчивалось приплюснутым обрубком, располагался рот - отверстие, словно пасть осьминога. Существо глухо ухнуло, будто хотело залаять. При этом пасть чуть расширилась, и как будто не выпустила воздух, а наоборот, вобрала его. На лицо Валерию попала горячая слюна, пахнущая мокрой собачьей шерстью. Он вскочил. И сразу же выяснил, что его окружили ещё с десяток таких же монстров. Они подбредали, в перевалку, с трудом, медленно. Но были уже совсем близко. Как они подкрались к нему так незаметно? Тот, что стоял на коленях поднялся, и тоже приближался. Он крутился в живом кольце, не зная, как быть. Сверкнула зарница, высветив их на долю секунды из мрака.
   Не верю, не верю, не верю, нет, нет, нет, нет, нетнетнетнетнетнетнетнетнетнетнет...
   Один из них, ухнув, привалился к нему, обхватив маленькими, толстыми руками. Его голова, растущая прямо из плеч, как продолжение спины, с влажным, отвратительным чмоканьем прилипла к телу Бросова, пасть приоткрылась, вбирая плоть с его живота вместе с одеждой, впиваясь в неё, как огромная пиявка. Другой монстр пытался схватить неловкими, распухшими, как у утопленника, и такими же скользкими конечностями его пистолет. Он отпихнул его, приставил дуло к уродливой башке и спустил курок. Существо выстрелом отбросило вбок. Оно упало и больше не шевелилось. Из сквозной раны, прошитой точно раскалённой иглой в масле, вытекала густая, вязкая сукровица.
   Валерий выстрелил ещё несколько раз по ним, вырываясь из их круга. И не оглядываясь, побежал от развилки, от дворика вглубь леса домов, как можно дальше.
  
  
   Глава 27.
  
   Их атаковали практически сразу, стоило только вновь выйти на безымянную улицу.
   Анна тащилась рядом с Игорем, не видя и не слыша ничего. Вероятно, если бы он не вёл её за собой, крепко поддерживая под руку, она бы так и осталась стоять на месте. Решили не рисковать, пробираясь через слишком узкие проходы: там они становились лёгкой мишенью, и если их зажмут, деваться будет некуда. Однако стоило показаться из проулка, как сверху пронёсся корабль-разведчик, осветив их прожектором, а через считанные секунды появились неизвестно откуда распылители. В первом же огневом заходе потеряли двух врачей, медсестру, и пару рядовых - вместе с ними и пару автоматов, возвращаться за которыми под валом тленотворного газа никто и не подумал. У ближайшего поворота их ждал ещё один отряд вооружённых мимов. Анна не помнила, как оказалась на набережной, бегущая вдоль реки в компании Малохова и двух людей в милицейской форме. На бегу, она посмотрела назад и по сторонам. Больше никого. Всё, что от них осталось - четверо человек, включая её саму. И... Валерий, где-то там, в самом эпицентре, с маленькой девочкой...
   -Где все? Куда мы направляемся? - Спросила она, обращаясь к Игорю. Он ничего не сказал, но указал пальцем куда-то в ночное небо. Ей понадобилось некоторое время, чтобы сквозь капли дождя и темноту разглядеть на чёрном фоне продолговатый силуэт, висящий метрах в двадцати над землёй. Впрочем, он не в полном смысле висел. Неподвижный, крепился к жестяной, построенной наспех башне, возведенной прямо на крыше... чего? Доршева прищурилась, вглядываясь в темноту и силясь вспомнить, что же там находится. Школа? Да-да, школа. Башня, по-видимому, росла из здания дарьинбургской школы. А предмет, зависший над ней - корабль, слишком большой, чтобы приземлиться где-нибудь на дороге в городе. Поэтому для него, наверное, и соорудили этот рукав, или трап, или как там ещё можно назвать эту чертовщину.
   Они пересекли мост. Протекающая под ним река казалась провалом, проходящим Землю насквозь, в котором, срываясь в бездну, шумели подземные воды. Анна старалась не смотреть. Ей и так было плохо. Впрочем, безразличие ко всему скоро снова захватило над ней власть, запрятав все эмоции глубоко внутрь, туда же, куда была изгнана и она сама. Минуя расставленные тут и там посты, они добрались до школы. Мрак мешал, но и мимы, судя по всему, не могли видеть в темноте, поэтому, проявляя осторожность, когда поблизости пролетали разведчики, они легко добрались до цели. Башня-переход возвышалась над юго-западным углом, составленная всё из тех же металлических чешуек, что и корпуса летательных машин и защитные одежды оруженосцев. Анна подняла голову кверху, чтобы рассмотреть её всю. Ближе к самому верху взгляд становилось удерживать всё труднее. Её подтолкнули к входу.
   Внутри никого не было. По крайней мере, навязчивое ощущение пустоты и заброшенность, вкупе с почти полным отсутствием каких-либо звуков в гулких коридорах казались вполне убедительными. Поплутав немного, они, наконец, нашли, что искали. Лестница башни начиналась с верхнего пролёта школьной, вёдшей раньше прямиком на крышу. Она, закручиваясь спиралью по периметру кубической башни, уходила вверх, пока не терялась из виду через несколько пролётов.
   -Мы уверены? - С сомнением спросил человек в форме, стоявший сбоку.
   Старик пожал плечами.
   -По-моему, лучше, чем ничего.
   В окна этажа, на котором они остановились, ударил яркий свет. Засекли...
   -Вот теперь точно уверены, - продолжил Игорь. - Думаю назад идти ничуть не безопаснее, чем наверх.
   Первый этаж к тому времени уже был отрезан. Они слышали громкие приказы, команды, распоряжения и ругань, нёсшиеся снизу. Топот тяжёлых ботинок и позвякивание чешуйчатой брони на ступенях. Анну подтолкнули ко входу в башню. Её ботинки с громким цокотом стучали по металлу, когда она взбегала по лестнице вслед за остальными. От стен, от перил, ото всего вокруг веяло потусторонним, нездешним холодом.
   Кто-то коротко взвизгнул внизу... Доршева застыла на месте, похолодев, как и эта металлическая конструкция. Взмокший лоб словно обложило тонкой коркой льда. Брови поползли вверх. Замершие на одной точке глаза не двигались. Всем своим существом, всей душой она желала услышать ещё раз, увериться, что это не иллюзия... мысли сами собою остановились на одном, и не поддавались ни единому призыву рассудка. Это она, её маленькая подопечная.
   -Анна, что вы встали? - Позвали её сверху. Она не отреагировала.
   Детский крик врезался в мозг, как нож. Ещё не стих, а она метнулась назад, вниз.
   -Анна? Анна! Вернитесь, сейчас же вернитесь назад! - Слова долетали до неё смутно, как будто кто-то убавил их громкость. Игорь? Она от всей души пожелала ему катиться к чёртовой матери.
   -Вы слышали? - Один из рядовых. Второй подтвердил, что да, он слышал, как кричал ребёнок. Они оба следует за ней. Малохов, по всему, продолжает подниматься один. Сукин сын.
   -Подождите! - Её схватили за шкирку и рывком остановили, когда она уже собиралась выбежать в коридор. Навстречу вынырнуло несколько мимов. На них была обычная, будничная человеческая одежда, не хватало только человечьих личин на безобразных головах. Рядовые скосили их короткими очередями. Затем выбежали за угол и стреляли уже без перерыва, продвигаясь вперёд, давая ей тем самым время найти девочку. Анна опасливо выглянула из-за шершавой стены. Боже... сколько же их там... Шаги... Опять закричал ребёнок. Пронзительно громко. Откуда? Откуда, чёрт возьми? Она завертелась на месте. В животе раздулся большой раскалённый шар. Где? Где она? Ну крикни, давай же, закричи ещё раз...
   -Помогите! - Словно услышав её безмолвные мольбы, возопил детский голосок. Боже, поняла теперь. Снизу, с этой самой, южной лестницы. Но она разговаривает? Девочка говорит? Времени удивляться не было. Она бросилась вниз, перескакивая сразу через несколько ступенек. Ребёнок убегал от них. Доршева заметила её фигурку ещё издали, через проём между перилами и самими лестничными дорожками. Она подхватила её на бегу, наверное, испугав до смерти. Та взвизгнула. Но быстро узнала женщину, бывшую с ней всё то время, в больнице, и теперь лишь только плакала, уткнувшись ей в шею. Мимы. Они подходили снизу. Уродливые головы пересекали ряды ощеренных белых зубов.
   Ноги изнывали от усталости. Но она не обращала внимания, перебирая ими так быстро, как только могла. Скоро она добралась до башни. И опять наверх, наверх, без передышки. Из того коридора, куда ушли рядовые, подходила целая толпа. Анна заметила, как на пол полетел окровавленный автомат, ещё выплёвывая на ходу огонь, обрызгивая стены глубокими отметинами... Она помчалась через башню к кораблю, моля всех святых, чтобы старик дождался их. Он был там, стоял у шлюза. И как только они вбежали, задраил его. В толстую металлическую заслонку посыпались мощные удары, но открыть её они уже не могли.
   -Сюда, - сказал Игорь, подождав, пока она отдышится, и повёл их в нос машины. И когда Анна следовала за ним, мозг неприятно сдавливало невидимой рукой. Всё здесь выглядело так... так обычно... как могло бы выглядеть в любом земном сооружении, или, например, в подводной лодке. Больше всего бросались в глаза длинные ряды кабелей и проводов. Некоторые обмотаны изолентой. Ни одной вещи, ни одной детали, наводящей на мысль, что это построено не человеческими руками. Всё слишком... она не могла подобрать нужного выражения. Земное? Фальшивое? Нет, не то.
   Они оказались в кабине, освещённой тускловатым светом, который давала самая обыкновенная лампочка с вольфрамовой нитью. Перед вытянутым от стены до стены ветровым окном - панель управления. Тут же - два пустых кресла, приделанных к решётчатому полу.
   -А где... - она проглотила ком в горле. - Где пилоты?
   -Их нет. - Последовал короткий ответ. - Ничего я разберусь.
   Он сел в кресло и, недолго побегав взглядом по приборной доске, взялся за штурвал.
   -Похоже, он уже готов к полёту.
   Малохов сдвинул вперёд какой-то рычаг, и машина плавно двинулась вперёд, постепенно, но в то же время стремительно набирая скорость. Притяжение в этот момент слегка изменилось. Стало тянуть к полу. Впрочем, может, так и надо?
   В кабине - просторной комнате с полом в грубую решётку, под которой виднелись какие-то приборы, или части мотора, или ещё что-то, - у дальней от панели стены располагалось ещё несколько кресел, вделанных прямо в корпус, и в отличие от мест пилотов, они не крутились и были полностью металлическими. Анна присела. Осмотрела девочку. Над воротом её ночной рубашки виднелась красная, будто вдавленная в кожу полоса.
   -Ох, - трясущейся рукой Анна достала платок и промокнула рану. Вроде, крови нет. - Ничего. Всё. Теперь всё в порядке, милая. Теперь всё хорошо.
  
   Валерий, выбежав из лабиринта дворов, оказался в самом пекле. Со всех сторон на него лезли эти огромные, разодетые в балахоны монстры. Ему удалось вернуться немного назад, и нырнуть в проход справа. Через него он проследовал до открытой дороги. Вдали, впереди, маячили четверо человек. И ему даже не нужны были очки, чтобы увидеть среди них Анну. Однако с ними был и старик. Бросов последовал за ними до школы, начиная потихоньку понимать, чего добивается Игорь. Игорь, Игорь - Бросов называл его так, даже узнав, что эта тварь не принадлежит к человеческому роду. Но в любом, случае, и так и так он оставался чудовищем.
   Старик хочет завести их на борт корабля. Зачем? Какая разница. Главное - там всё должно будет закончиться. О да, Валера постарается, чтобы закончилось. Подождал немного пока, они поднимутся к переходу. Затем поспешил за ними и сам. И остановился - остановился точно в тот же миг, что и Анна, потому что услышал детский окрик. Кто-то бежал обратно. Он спустился немного вниз. Скоро в коридор вылетели двое вооружённых людей и скрылись за поворотом. Тут же была и Доршева. Она следила за происходящим из-за угла, повернувшись к Валерию спиной, не замечая его присутствия. Прошмыгнул мимо, в башню. В открытый шлюз, осторожно, стараясь не шуметь, прокрался к жилому отсеку и затаился. Появился старик. Он вёл пальцами по толстому кабелю под самым потолком. Потом, остановившись, присел на корточки и принялся что-то разбирать в основании стены. Вскоре он закончил и подошёл к шлюзу, ожидая, когда вернётся Анна.
  
   Они вылетели за черту города и продолжали быстро удаляться. Корабль вроде бы двигался не только вперёд, но и постепенно поднимался выше в небо - легко догадаться по тому, как изменился вес относительно судна. Валерий решил выждать, пока не сможет действовать без угрозы для Доршевой, пока они не отлетят достаточно далеко, чтобы можно было приземлиться без опаски быть загнанными. Он заставит его посадить машину, или, в противном случае, пристрелит, и попробует сам. Но сперва нужно отвести его от Ани. Ребёнок... ему было больно так думать, но кто знает, было ли то её личико, или под ним уже скрывалось нечеловеческое, злокознённое существо. Её бы просто так не отпустили, но он видел: ей удалось как-то высвободиться. А как она сама добралась до школы? Бросов выбрался из укрытия. Достал обойму из пистолета, проверить, сколько осталось патронов. Не густо, но для мима должно хватить. Вставил обратно и начал пробираться к кабине.
   Как неудачно. Старик заметил его, когда до входа оставалось пройти всего пару метров. Чертыхнувшись, он прыжком преодолел оставшееся расстояние и, твёрдо встав в заученную много лет назад на стрельбищах стойку, прицелился.
   -Анна, подойдите, ко мне, пожалуйста, - произнёс он, не спуская глаз со старика. Тот, казалось, нисколько не удивился, увидев на борту Бросова. Игра. Конечно. Всё это игра. Игорь сам говорил. Вот только окончание придумывают не они.
   -Не слушайте его Анна, - спокойно отпарировал Игорь. - Он болен.
   -Ань, поставь её на пол и подойди ко мне, - вкрадчиво попытался достучаться до неё Валера.
   Она, не понимая, что происходит, встала, но девочка так и осталась у неё на руках.
   -Аня... когда мы остались с ней одни, там, в переулке, её... то, что она не могла говорить... вдруг прошло.
   -Вам это только кажется, Валера. Это всё у вас в голове. Повторяю ещё раз, вы больны. Вам нужно лечение, медицинская помощь. Вы ведь сами знаете.
   -Она рассказала мне, - продолжал, не обращая внимания, Бросов, - кто был там, в лесу, когда... её нашли. Это был он, - Он кивком указал на старика. Язык прилипал к высохшему нёбу. Валера торопливо, нервно сглотнул. - Он подкрался к ней, когда она отошла от других детей... он это сделал с ней. Вспомни, как она смотрела на него, когда мы встретились в том переулке.
   В её лице зажглась искра сомнения. Но Валерий никак не мог определить, к кому или чему относится это недоверие. О, господи боже... почему он так волнуется, когда нужно быть убедительным - возможно, как никогда? Собраться. Надо собраться. Но уговоры только расстраивали струны его нервов ещё больше.
   -А знаете, что сделал Валерий? - Невозмутимо заговорил старик, когда Бросов прервался. - Знаете, что он сделал у себя, дома? Пять лет, Валерий? Сколько? Шесть? Семь лет назад? О, конечно, ты не помнишь из-за чудных лекарств, которые тебе прописали. Но ты помнишь, как убил жену, а, Валерий?
   Язык размяк во рту, как хлеб в воде. Он не мог ответить.
   -И ещё кучу людей до того. Помнишь свой верстак?
   -Анна... - только и мог произнести Бросов. Из груди наружу рвалось отчаяние.
   -А потом он вдруг сбежал из лечебницы, куда его посадили, чтобы не мог причинить вреда другим людям. И здесь он тоже убил. Это ведь вы расправились с Геннадием, не так ли? Или вы будете это отрицать?
   -Она рассказала мне ещё кое-что, - дрогнувшим, ослабевшим голосом попытался продолжить Валерий, сознавая, что проигрывает. - Позже, когда Игорь, настоящий Игорь Малохов, закончил издеваться над ней, к ним подошёл мим... он взял себе его... - он захлебнулся словами. - У него шрам не на лице, а на затылке, Анна. На затылке...
   -Я упал, когда пытался убежать от пришельца в участке. А у вас есть оправдание?
   -Не верь. Ложь.
   -Может быть, ты ещё и на ребёнка станешь говорить?
   -Ей показалось... что она видит своих одноклассников. Я не успел, они уволокли её с собой. Анна, вы можете не верить мне, можете меня ненавидеть, но не доверяйте им. Они не люди.
   -Вы бредите, - заключил Малохов. - Вы защищались ребёнком, а теперь хотите оправдаться, вот и всё.
   Губы Валерия дрожали от бессилия. Он повернулся к Анне. Она молча смотрела на него, стараясь осмыслить, вникнуть в слова каждого и понять, кто из них прав. Но... мысли не желали крутиться, артерии сознания застопорились.
   Игорь сделал стремительное, неуловимое движение. Разворот, и в его руке уже лежит револьвер. Валерий заметил слишком поздно. Что-то горячее врезалось в живот. Он согнулся, всё ещё стараясь поймать в прицел тщедушную фигуру. Нажал на курок. От панели с люминесцирующими приборами полетели во все стороны брызги искр. Запахло палёной проводкой. Корабль встряхнуло. Бросов упал. Оружие вывалилось из пальцев. Силы быстро покидали его. Где-то в центре судна раздался взрыв. Их опять тряхнуло. Что-то загудело внутри машины. Через пол до Валерия доходила вибрация от этого низкого звука. Нос корабля заметно накренился вниз. Но он уже не воспринимал верхов и низов. Спать. Он очень устал и хотел спать... медленно лечь на мягкое дно, к которому он приближался через толщу обволакивающих вод и заснуть... очень холодно...
   Старик выругался.
   -Батареи повредились. Мы падаем. Я не успею запустить основной двигатель.
   Анна молчала. В глазах её стояли абсолютная отрешённость и пустота. Игорь потащил её прочь из кабины, куда-то в хвостовую часть, бормоча на ходу, непонятно к кому обращаясь:
   -Корабль движется в атмосфере на гравитационных батареях, скользит над поверхностью, как большой магнит. Батареи заполнены веществом, которое может менять потенциал магнитного поля и его силу. Запускать основной двигатель здесь всё равно нельзя. Нужно выйти хотя бы на орбиту, иначе поток фотонов прожжёт в земле дыру, или оставит радиоактивный кратер, а нас заметят... придётся покинуть борт. Вам лучше собраться. Это будет недолгое, но и не самое весёлое путешествие в вашей жизни.
   Они оказались в довольно больших размеров, вытянутом тупиковом помещении. С низкого потолка свисали ремни, застёжки и ещё какие-то приспособления. Доршева заметила глубокие сиденья вдоль стен. Как раз на пространство над ними и приходилась наибольшая концентрация этих странных штуковин. Как спасательные жилеты или кислородные маски в самолёте. Старик что-то делал у самой дальней стены. Как оказалось, там тоже располагалась небольшая приборная доска. Заметив её взгляд, он объяснил:
   -Всё вот это, где мы сейчас стоим - поверхностная спасательная шлюпка. Закрытой одни мы воспользоваться не сможем. Причём, находясь в атмосфере планеты. Причины те же, что и с двигателем корабля. Сядьте сюда и пристегнитесь, - он указал на кресла рядом. Анна села, посадила рядом девочку и пристегнула её. Затем себя. Получалось, что они сидят лицом к выходу из комнаты, то есть в самой передней части шлюпки. Валерий... перед глазами всё ещё стоял его образ, в ушах звенели его слова...
   -Пристегнулись? - Старик проверил ремни. Сел и пристегнулся сам. Его кресло отстояло чуть в стороне, ближе к панели. - Готовы? Тогда, летим...
   Он дотянулся до панели управления и быстро вернулся в тоже положение, подобравшись, точно готовый вот-вот сорваться с высокого здания. К тому времени судно накренилось вниз под приличным углом, и скорость падения тоже давала о себе знать. Комната дрогнула. Под потолком, по периметру побежала тёмная линия. Внутрь прорвался бешеный морозный ветер. Пол помещения отделился от стены, в которой находился выход, отодвигаясь дальше и дальше.
   Валерий нашёл в себе силы перевернуться на живот. Тело свело болью. Конечности онемели. Кое-как ему удалось заставить себя приподняться. Он пополз по коридору, через который ушла Анна. Наконец, за поворотом показался дверной проём. Однако расщелину в полу, всё увеличивающуюся, отдаляющую от него Аню, он бы уже не преодолел. Оставалось лишь вцепиться в решётчатый пол, чтобы не скатиться вниз, по направлению падения корабля и молча наблюдать...
   Анна увидела его. Он появился в проёме неожиданно, уже когда брешь между шлюпкой и бортом корабля была слишком большой. Она хотела встать, но ремни удержали её на месте. Его глаза... его глаза смотрели на неё. Смотрели с жалостью и неизбывной тоской, с печалью, ожиданием и бесконечной любовью...
   Плоскость пола словно надломилась. Они полетели вниз. Ремни врезались в плечи и живот, все внутренности как будто подбросило вверх. Бледное лицо Валеры исчезло, удаляясь от неё, скрываясь за краем излома. Они снижались быстро, буквально падали. Ветер трепал волосы. Она могла видеть, как огромная махина корабля запрокидывается и несётся вниз. Гораздо быстрее, чем они, влекомая своей неимоверной тяжестью. В конце концов, шлюпка накреняется слишком круто, и корабль скрывается из виду. Купол иссиня-черного неба освещает желтоватой, огненной вспышкой. Свист и вой раздираемого воздуха нарушает далёкий глухой удар. Взрыв звучит как бой басового барабана в огромной пустой комнате и раздаётся в округе эхом. Вверх поднимается столб чадящего пламени. Валера... Она сомкнула веки. По щекам потекли обжигающие струйки слёз. Губы поджались, голова опустилась на грудь.
   -Держитесь крепче! - Крика старика почти неслышно из-за шума ветра.
   Шлюпка ударилась о землю. Дно рассекло твёрдую породу, пролагая в ней длинный след. Торможение было долгим. Задняя и верхняя части у шлюпки почти полностью отсутствовали, и было хорошо видно, как вырытая носом посадочного аппарата траншея приглушённо светиться, раскалённая трением.
   Они остановились. Судно чуть привстало на дыбы. И рухнуло плашмя обратно.
   Анна недоверчиво потрогала застёжку ремня. Расстегнула и встала. Валерий. До сих пор далеко впереди горел погребальной свечой упавший корабль. Она подошла к краю шлюпки и спрыгнула на землю на нетвёрдых после падения ногах. Похоже, они приземлились на плоскую скалистую платформу. Её это не волновало. Старик крикнул ей вслед, чтобы была осторожна: порода может быть ещё горячей. Всё равно. Под днищем был разлом в полметра глубиной, и примерно такой же ширины. Она чуть не упала в него, когда спускалась. Не видя, откинула мыском ботинка камень. Отошла ещё чуть-чуть дальше и остановилась, обняв себя руками, глядя на пламенное, коптящее зарево.
   Сзади, в нескольких шагах остановился Игорь. Помолчал какое-то время, напряжённо глядя ей в спину.
   -Вот, похоже, и всё. - Развёл он руками.
   Своды черепа до этого момента не посетила ни одна чистая, незамутнённая мысль. Какие-то обрывки проносились в голове, но и только. Она делала всё автоматически, не задумываясь. Но сейчас, словно вдруг прорвало заслонку где-то в извилинах мозга, и хлынул целый поток. Синапсы защёлкивались и раскрывались с бешеной частотой. Давление в сосудах за лобной костью подскочило. Доршева повернулась к нему.
   -Откуда ты знал, как им управлять?
   Мгновение его лицо выражало полнейшее непонимание. Потом он, как-то весь расслабившись, точно после долгой работы, улыбнулся, повернув голову чуть в сторону и немного вжав её в плечи.
   -Провидение?
   Из-за холмистого возвышения за шлюпкой показались очертания трёх огромных машин, гораздо больше той, на которой летели они. Светя в небе тусклыми красными полосами и лёгким ореолом бело-синего по корме, прочерчивающим в воздухе тени, они медленно замедляли ход, приближаясь к упавшему обломку. Исподволь, она готовила себя к чему-то плохому, особенно предчувствие беды возросло в последнюю минуту, когда она смотрела на пламя вдали. Но сейчас внутри у неё всё просто оборвалось. Она невольно сделала несколько шагов назад. Револьвер опять был у него в руке. В другой он держал острый каменный осколок. Улыбка не сошла с его лица, когда он разрезал им кожу от лба до верхней губы. Края раны немного разошлись, открывая влажный багровый блеск. По щекам, над основанием черепной коробки и подбородку протянулись под кожей шесть бугристых наростов. Как если бы там напряглись мышцы. В следующую секунду они рванулись обратно, сбрасывая кожу с головы. И вот уже снова вернулись, костяные, в мелких острых зазубринах, похожие на уродливые, сожжённые рёбра.
   Пистолет впился в неё чёрным дулом.
   -Похоже, что всё, - констатировал мим, слегка кивая отвратительной головой в подтверждение своих слов. - Вы проиграли. Но, должен признать, было славно.
   Конец, ударило в висках. Валерий...
   Он выпростал руку с револьвером вперёд. И тут же вскрикнул, чуть не выронив оружие, когда камень запущенный откуда-то сзади врезался ему в затылок. Она бросилась вперёд. Хотела сначала выхватить пистолет, но он, шатаясь, отвёл руку с револьвером, и она просто толкнула его. Мим потерял равновесие и повалился, держась за ушибленный затылок. Пробегая за борт шлюпки, она скользнула взглядом вниз, по разлому под днищем, откуда был брошен камень. Из тени на неё испуганно смотрела девочка.
   Анна обежала остов шлюпки и прислонилась спиной к корпусу. Отдышка сводила с ума. С другой стороны раздавался шквал ругани.
   -Маленькая бестия! Сиди там, с тобой поговорим потом.
   Что же, что же делать? Чточточточточточточто? Она в панике искала что-нибудь, чем можно защититься, но от пули здесь мало что способно было спасти. Дьявол... стоп... скала, края траншеи... они выглядели как-то странно, как-то не так. Словно... их расплавили, выплеснули на ландшафт, и они так и застыли. Они были вывернуты на изнанку, как там, в магазине у Веры. Зеркало! Здесь должен быть рефлектор! Наверное, шлюпка находилась в непосредственной близости к соплу, поэтому её должно было защищать от выбросов энергии зеркало. Она осмотрела переднюю часть. Вот он, рефлектор. Металл под ним кое-где в известной степени промялся после падения, и от зеркала откололось несколько пластинок. Она поискала их на земле. Вот одна, крупная. И всё равно слишком мала, чтобы укрыть её всю. Анна аккуратно подняла осколок, стараясь не дотрагиваться до отражающей поверхности. Пришлось взяться за острые края. Но подушечки пальцев всё же обожгло. Она приладила его себе к торсу и прикрыла сверху свитером. Держать зеркало и одновременно стараться поправить одежду так, чтобы она не попала на его поверхность, было трудно. И в итоге получалось заметно. Доршева отклонилась чуть назад. То же самое. Даже если не видно самого зеркала, понятно, что она прячет что-то под свитером...
   -Эй! - Анна вздрогнула и обернулась. Он, всё с той же ухмылкой, целился в неё, стоя у края шлюпки. - Ты думала, что побывав в преисподней, можно вернуться назад? Ну всё. Игра закончена. Мне пора домой. Видишь, уже заждались? - Он ткнул пальцем в стаю кораблей, зависших над ними. - Пока. Ты сыграла неплохую роль.
   Затем, взвёл курок и выстрелил.
   Её откинуло, так что Аня чудом осталась стоять, ни обо что не споткнувшись. Зеркало вдавилось в её тело, когда в него попала пуля. Возможно, мим и заметил неладное, но слишком поздно, лишь за мгновение, до того, как в его животе появилось входное отверстие. Выстрел пришёлся как раз на самый край рефлектора. Выше на миллиметр, и пуля раздробила бы грудную кость. Мим упал на колени. По его мышцам пробежала судорога, поднимаясь к голове. По оголённым мускулам, облепляющим череп, прошла волна дрожи. В широко разверстых глазах стояли недоверие и ненависть. Анна, уже не заботясь об одежде, достала из-под свитера зеркало. Не заметила она и дикой боли, когда, позабыв об аккуратности, стиснула его в руках. Выпад вперёд. Осколок плашмя врезается миму в лицо. Тихий звук разрываемой бумаги. Он так и валится назад, на спину. Осколок рефлектора как будто прилип к нему. Доршева подошла и вытащила пистолет из скрюченных в агонии пальцев.
   -Пока, - пробормотала она, глядя на его недвижное тело. Глазные яблоки защипало. Она поморгала, пока неприятное ощущение не прошло.
   Снизу что-то зашуршало. Анна среагировала немедленно. Дуло взлетело к тому месту. Она обхватила рукоять обеими руками. Ну же... из-под шлюпки, из пролома, тянувшегося на всю её длину, выглянула девочка. Ствол смотрел точно в основание её маленького лобика. На лице - страх и непонимание, недоверие и немой вопрос... Доршева напряглась. Палец напряжённо прильнул к курку, чуть надавил его. Стрелять? Рана на её шее. Не доверять им... насчёт старика Валерий оказался прав. Ну что, спустить курок? Выстрелить?
   Давай...
   Палец дрогнул и вдавился ещё сильнее.
   Ну что, выстрелишь ты, наконец? Узнаешь? Как ещё ты можешь узнать?
   Валерий был прав насчёт старика. Валерий. Она опустила пистолет. Девочка так и смотрела на неё, выглядывая из своего укрытия. На ней всё ещё была его куртка... Анна зашвырнула револьвер подальше. Корабли над ними, что всё так и висели до того неподвижно в воздухе, накрывая землю под собой наэлектризованным сиянием, снялись и стали удаляться. Скоро можно было различить только едва заметное красное свечение. Потом и оно пропало в чёрно-синей дали.
  
   Они добрались до шоссе и побрели по нему на юг. Затем оно повернуло к западу, и они шли на запад. Примерно через полчаса пути синильная чернота потихоньку начала рассеиваться, сменяясь серой поволокой. Потом, как-то внезапно, вдруг, поволока пропала. Под ногами у них расстелился золотистый ковёр. Солнце только-только всходило за их спинами, но тепло от него было уже ощутимым. Облака вились над ним длинными серо-синими струйками. Небосклон светился розовым, жёлтым и золотым - сзади, увидела Доршева, оглянувшись ненадолго, чтобы поприветствовать пылающее око, - а впереди ещё чернел после ночи. От самой шлюпки они шли молча. Анна ни разу даже не взглянула на девочку, плётшуюся позади. Когда показалось солнце, ребёнок нагнал её и взял за руку. Анна продолжала брести вперёд. Голова была совершенно пуста. Ладони и ступни давно замёрзли. Но стягивающее чувство холода дошло до неё только с тёплыми лучами солнца. Она моргнула. Как будто только что проснулась. Посмотрела вниз, на девочку. Мелькнула мысль, что она до сих пор не знает её имени.
   -Как тебя зовут? - Спросила Доршева. Прозвучало отрешённо, без особого интереса и совершенно не к месту. Но на большее у неё просто не было сил. Девочка приоткрыла рот, точно собиралась сказать, и всё никак не решалась. Посмотрела через плечо на золотистый полукруг за горизонтом. Показался крохотный язычок и облизнул нижнюю губу. Наконец, она произнесла:
   -Аня...
  
  
   Глава 00.
  
   Он сидел на нижней полке купе, упёршись локтями в колени. Голова болталась в такт движению поезда. Он просто открыл глаза и вдруг понял, что он здесь. Место рядом свободно. Верхние полки тоже пустовали. Голая, не застеленная красная обивка. Коричнево-бежевый узор панелей. Он обвёл всё это взглядом. Сон? Нет. Он посмотрел на левую руку. Она... она была на месте. Сжал и разжал кулак. Кость в том месте, где её оторвало, немного постанывала, но это скорее у него в голове, чем на самом деле. Вот только куртка куда-то подевалась. Ах, да. Валерий вспомнил. Он укутал в неё ребёнка.
   Его не волновало, каким образом он оказался здесь. Но он знал, что послужило тому причиной. Просто вот так знал, как и то, что назад уже никогда не вернуться. Поезд. Можно было бы спросить, почему именно поезд? Однако, он не хотел. Вот так, лаконично и просто, как знание, он не хотел. Валерий посмотрел в окно. Мимо проносились голые деревья. Тополя, или дубы. Он плохо разбирался в растениях. Стволы заслоняли пейзаж, но, так же как и причину, и всё остальное, он знал, что иного пейзажа, кроме бесконечного, голого леса с опавшей листвой там нет. Сухие, коричневые, красные и жёлтые, большими хлопьями взмывали в воздух осыпавшиеся с крон листья, поднятые струёй ветра от проезжающего состава. Небо от края до края серо.
   Валерий вышел из купе. Как он и предполагал, с этой стороны в окнах была та же картина. Он заглянул в соседнюю дверь. Никого. Никакого постельного белья так же нет. Он дошёл до купе вагоновожатых. Что-то подсказало ему, что нужно постучаться. Валера стукнул в дверь несколько раз костяшками. Отворил. Молоденькая женщина в одиночестве сидела за небольшим столиком, на котором лежала просроченная газета. На гортани поблескивал тёмно-красным глубокий порез. Кровь давно остановилась и засохла. На боку, чуть ниже левой груди тоже расплылось багровое пятно. Точно там, куда он ударил её ножом. Обычно у вагоновожатых беспорядок и полно всяких мелких съестных штучек на полках, но здесь ничего такого не было. Как будто весь поезд почистили и гнали в депо. Женщина посмотрела на него, оторвавшись от стола. Валера думал, что сейчас в перестуке колёс услышит её голос, но она промолчала. В её взгляде не было ни упрёка, ни злобы. Печаль. Немного задумчивости. Она опустила глаза и встала. И когда она выпрямилась полностью, её фигура растаяла в воздухе, превратившись сначала в тень, потом в туман. А потом рассеялась. И всё.
   Он вышел из купе и направился к вагону-ресторану. По пути Валерий никуда не заглядывал. Всё равно здесь больше никого не было. Он и это знал. А вот в вагоне-ресторане кто-то был. Он миновал проломленную им в тамбуре дверь. Не спеша, не испытывая ни страха, ни волнения, он добрался до единственной нужной, открыл её. Переступил через порог и захлопнул за собой, чтобы присутствующим не мешал шум колёс. Здесь были все. Разглядывая их лица, обратившиеся к нему, как только он вошёл, Валерий вспоминал каждого из них. Стойка бара была пуста, и никто не обслуживал, зато круглые столики, стоявшие по всему вагону вперемешку, как в настоящем ресторане, были переполнены. Вагон вообще казался гораздо шире, чем остальные. Раза в два, может быть. И выглядел немного по-другому, как комната, или зала, но не как вагон. Хотя мелькающие за окнами стволы деревьев говорили об обратном.
   За ближним столиком Валерий сразу же узнал Геннадия Романова. Здесь же, два оперативника. За следующим сидели мужчина и две женщины. Он был с ними когда-то знаком. На их телах виднелись ножевые раны. И дальше, дальше, дальше. Все. Все-все, кроме одной, которую он искал.
   Они стали подниматься, по одному, парами, группами. Смотрели последний раз на него, словно прощаясь, и уходили. Таяли в воздухе, как проводница.
   Прощайте.
   Скоро он остался в ресторане один.
   На стене, у бара, висело несколько фотографий и картин. Небольшие репродукции. Валера подошёл поближе. Его заинтересовала картинка в среднем ряду, слева, рисованная одним угольно-чёрным карандашом. А может, и мелком. Белый фон альбомного листа, взятого в не застеклённую рамку. На нём - как набросок, не закрашенные контуры. Дерево во дворике-колодце между стоящими уголком домами. К его ветви прикреплены верёвочные качели с деревянной дощечкой вместо сиденья. На качелях сидит счастливо смеющаяся маленькая девочка. Качели были запечатлены три раза. Первый - справа, на самом пике, когда, повинуясь силе притяжения, они летели вниз. На них девочка была изображена полностью. Её свободное платье развивается на ветру. Второй - качели в самом низу. Черты ребёнка размываются. Силуэт исчезает. На третьем качели уже были пусты, взмывающие вверх, к следующему своему пику. Вместо названия на рамке крепилась подпись:
   "Всегда есть кто-то, кто нас ждёт".
  
   Поезд остановился. Валерий к тому времени присел за один из пустых столиков и, сложив перед собой руки, разглядывал лес за окном. Он слегка удивился, когда поезд начал тормозить. Но удивление, даже не само удивление, а скорее воспоминание о нём, быстро прошло, и он просто сидел и ждал, когда ход прекратиться совсем.
   Валерий вышел в тамбур. Открыл входную дверь. Перрон. Он переступил через проём между вагоном и камнем платформы, в замешательстве смотря на того, кто его ждал. Недвижное сердце в груди сделало удар, и он снова ощутил то тепло, которое разносилось когда-то по его венам. Он улыбнулся. На ней было лёгкое, ночное платье. Лес расступался за ней, открывая поляну со свежей травой. А на самом дальнем краю виднелся их дом. Она была босяком. Он подошёл и взял Иру за руку. Погладил её нежную ладошку. Она улыбалась ему. Улыбалась и не отдёргивала в страхе руки, когда он её касался. Не было тёмных кругов под глазами, не было болезненной бледности в её чистом лице. Сердце встрепенулось ещё раз. По траве под свинцовым небом бежали волны ветра.
   Она подвела его к лестнице, спускающейся на длинную поляну. Внизу, у самого её основания стоял круглый журнальный столик. На нём местилась старая Ирина печатная машинка. Заправленные в неё листы оставались нетронутыми чернилами. Многие из них ветер вырвал из каретки и разметал по поляне. Такие бесконечные, белые листы, подумал Валерий, обычно начинаются, когда напечатана самая последняя точка после самого последнего слова в эпилоге. Он разулся. Ира повела его вниз, мимо столика, по приятно прохладной, влажной от росы траве к их дому. Они ступали по ней, наслаждаясь её мягкой воздушностью, наслаждаясь близостью друг друга. Она прижалась к нему, обвив руками плечо. Он оглянулся, чтобы посмотреть, как отходит от станции состав и, набирая скорость, скрывается за деревьями. Пока. Погладил Иру по щеке. И они пошли дальше, уже ни на что не оборачиваясь.
   Листы вились над ними. Некоторые улетали далек-далеко, и застревали в ветвях деревьев на краю широкой поляны. А ветер брал ещё, и снова и снова раздувал по всему лесу...
  
  
  
   141
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"