Штерн Лидия Ивановна : другие произведения.

Русская и немецкий масон

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта книга посвящается всем женщинам России, ближнего и дальнего зарубежья, разделившим судьбу Анны. Дорогой читатель! Перед вами книга о sandwich-generation - поколении, чьи юность и становление личности пришлись на девяностые годы прошлого века. Волею судьбы это поколение оказалось между двух эпох - уходящей советской и новой, непонятной и во многом враждебной. Особенно тяжело в то время пришлось женщинам. Многие, очень многие из них, не выдержав жизни на развалинах Союза, искали тогда счастья на золотом Западе. Все по разному, но с одинаковой надеждой на лучшую, достойную жизнь. О подлинной цене их иллюзий эта книга. Весь материал, вошедший в издание, документален, биографичен. Его составили подлинные встречи автора с женщинами, живущими как в России, так и за рубежом.
  Эта книга посвящается всем женщинам
  России, ближнего и дальнего зарубежья,
  разделившим судьбу Анны.
  
  
  
  Дорогой читатель!
  
  Перед вами книга о sandwich-generation - поколении, чьи юность и становление личности пришлись на девяностые годы прошлого века. Волею судьбы это поколение оказалось между двух эпох - уходящей советской и новой, непонятной и во многом враждебной.
  Особенно тяжело в то время пришлось женщинам. Многие, очень многие из них, не выдержав жизни на развалинах Союза, искали тогда счастья на золотом Западе. Все по разному, но с одинаковой надеждой на лучшую, достойную жизнь. О подлинной цене их иллюзий эта книга.
  Весь материал, вошедший в издание, документален, биографичен. Его составили подлинные встречи автора с женщинами, живущими как в России, так и за рубежом.
  Глава 1
  Как выжить?
  
  
  Питер, сентябрь 1996 г.
  
  Она сидела в гостиничном номере и бессмысленно смотрела в пустоту. Одно было для нее очевидно: так дальше жить нельзя.
  Оставив своего первого мужа в провинции в начале девяностых годов, Анна и не предполагала, что на нее навалится столько проблем. Проживание в тесной питерской коммуналке, где за тонкой стенкой можно было слышать все подробности человеческой жизни, брань алкашей, а вечерами громко работающий телевизор - 'all inklusiv'.
  Но и это было еще не все. Анна не знала, что в государственных учреждениях начнут задерживать зарплату, а выдача алиментов на сына будет так умопомрачительно строго отслеживаться ее бывшим мужем - не дай бог лишнего заплатить! Во время задержки зарплаты задерживались и алименты на сына, назначенные судом. Как жить? Если занимать деньги, то при инфляции девяностых они уже через день обесценивались...
  Но Анна не падала духом. На выручку ей приходили советская смекалка и чувство экономии. Советский образ жизни, получивший трещину в своем огромном здании, разваливался по частям болезненно долго, и этот процесс невозможно было удержать. Но хорошее старое все еще поддерживало фундамент прогнившей и разрушающейся системы.
  Да и сын у нее был ангелом: никаких сцен или просьб купить игрушку, никаких истерик. Саша спрашивал так, как спрашивают только любящие и заботливые близкие люди: 'Мам, а у тебя есть деньги купить мне ту машинку, которую мы сегодня видели в 'Детском мире?' Конечно, приходилось выкручиваться с ответом: не 'до следующей зарплаты' - таких понятий уже не было - а 'до реальной выдачи денег'. Потому что советские и вновь образующиеся, уже российские, банки делали на нас и наших детях свои деньги.
  Когда отец забирал Сашу к себе домой, в Архангельскую область, Анна пыталась успевать работать в нескольких местах - чтобы поправить свое экономическое положение.
  В комитете природы на улице Желябова, где она трудилась, уже месяц не выдавали зарплату, и все в кабинете сидели понурые, совершенно деморализованные. В это же время в стране зарождался и рос со скоростью сорняковой травы на плодородной почве частный бизнес. И отчаянная, смелая Анна сказала себе: 'Сколько еще ждать, пока кто-то придет и поможет? Надо действовать!' И... ушла в частную фирму, где из ничего создавали что-то. Видео. Фильмы. Политические сюжеты. Разную шушеру, репортажи на срезе времен, - лишь бы платили бабки. И их платили. Как это ни прискорбно, эта бездуховщина отражает в себе, как в зеркале, наполненность новой эпохи - девяностых годов двадцатого века. Путч 1991 года и баррикады перед горсоветом на Иссакиевской площади. Очереди в сберкассы за деньгами и в магазины за дешевыми продуктами. Первые частные ларьки на Сенной. Бедный и жалкий вид наших пенсионеров, всю жизнь проработавших на родную державу и оставшихся в это время перемен ни с чем.
  К счастью в провинцию, в глухие российские деревни, подобные перемены приходят не сразу, а спустя время. Но если они приходят, то уже окончательно и бесповоротно, и тогда трещит и разлетается на куски сам фундамент...
  Помимо частной фирмы, Анна работала в Доме радио журналистом одной из программ, которую днем монтировали, а вечером вели в прямом эфире перманентно пьяные журналисты. Они постоянно приглашали Анну в буфет, где сидели до последнего, пока не сваливались под стол. Но ей было не до буфетов. После многочисленных интервью, обзора культурной жизни города Аня монтировала с оператором свои материалы и мчалась по улицам Питера забирать сына из садика.
  Ее тело не знало покоя. Ее душа жила в напряжении. Она часто меняла работу или трудилась сразу в нескольких местах, как это делали многие одинокие женщины, те, кто вынужден был самостоятельно кормить и обеспечивать своих детей. За шесть лет в Питере Анна успела поработать не только в частной фирме и на радио, но и в информационном агентстве 'Интерфакс', в горсовете, в Законодательном собрании на Иссакиевской.
  Для журналиста Законодательное собрание это не только океан информации. Работа в центре этой пульсирующей артерии власти - это еще и огромная, ни с чем несравнимая школа жизни. Особенно для молодой, привлекательной женщины! Ты видишь власть в ее неприкрашенном виде и утрачиваешь иллюзии.
  У многих из тех, кто в нашей стране дорывался до власти, был синдром вседозволенности. В советское время эти злоупотребления были не просто нормой, а стилем хорошей жизни. На Западе власть имущие из-за таких проблем, отвечая требованиям своих избирателей и приняв вину на себя, часто уходят в отставку. У нас же страна богатая. На всё. И на холопство, и на откровенное барство.
  В один из летних рабочих дней в здании областного совета к Анне подошел первый помощник губернатора Бердюкова. С особой вежливостью он сообщил, что губернатор хотел бы поговорить с ней и дать интервью. Анна была удивлена и обрадована, думая лишь о творчестве и карьере. Как выяснилось познее, уже не 'товарищ' (старая коммунистическая школа), но еще и не 'господин' (наклевывались новые титулы) Бердюков рассчитывал совсем на другое...
  Дошло это до Анны лишь тогда, когда ее пригласили в приемную губернатора, и первый помощник пропел ей с улыбочкой в ухо, что Владислав Григорьевич уже ждет. После короткого разговора, мало похожего на интервью (зря тяжелый советский диктофон тащила!), губернатор пригласил ее на обед. Естественно, без первого помощника. Конечно, старая партийная школа и 'моральная устойчивость' власть имущих формировали и стиль поведения, и определенные манеры. От этого никуда не деться. Харизматичный щедрый человек, милая беседа... Но когда время подошло к вечеру, из уст губернатора прозвучал вопрос, не требующий ответа: 'Ну что, красавица моя, поехали?'
  Ответить отказом, закричать, возмутиться - значит потерять работу. Анна поняла, что попала в ловушку. Она находилась в полном в распоряжении этого вальяжного властного человека, для которого нормальным было иметь загородный коттедж для особых встреч с приставленной к нему государственной секретной охраной (!) и кучей прислуги. А те могли и баньку натопить к его приезду, и свежее бельишко постелить, как в гостинице, - если вдруг ему захочется провести время с очередной любовницей. Все делалось по сигналу. По звонку. Анонимно. Он же губернатор! Разве такому можно отказать? Работу терять не хотел никто.
  Но если во Франции восемнадцатого века мэтрессу или любовницу в благодарность одаривали домом или содержанием, то для партийных работников советского разлива было нормой брать лучшее, в том числе и красивых женщин, и использовать их по своему усмотрению. А после - не благодарить. И не спрашивать: 'Что я могу для тебя сделать?' Брать, пока они имеют власть, брать, сколько успеют и смогут унести.
  И когда у Анны на горизонте появился надоедливый депутат Олег Самсонов из областного совета, она даже не знала, как реагировать и что отвечать на его знаки внимания. Наученная опытом общения с власть имущими и вынужденная соблюдать осторожность, Анна теперь разделяла работу и личное и не подпускала к себе всемогущих рыцарей. Но свежий кавалер ходил за ней по пятам, как тень. 'Наверняка ведь женатый, - думала Анна. - И что ему надо?'
  Она вспомнила, как Самсонов не давал ей прохода, бродил за ней, как завороженный, а в перерывах заседания Законодательного собрания даже провожал ее в женский туалет. Анне казалось, что все правительство области знает об этом. Самсонов названивал ей по телефону, умолял поговорить, просил понять, что он ни жить, ни спать без нее не может, даже, бедный, потерял аппетит!
  Конечно, как и предполагалось, Самсонов был женат. Но, стоя перед Аней на коленях, Олег дал обещание, что они будут вместе во что бы то ни стало. Настолько сильна его любовь... И Анна не выдержала, смягчилась, поддалась словам и обаянию этого человека...
  
  
  Глава 2
  Что предпринять?
  
  Гостиничный номер, в котором находилась Анна, принадлежал Самсонову. Каждый депутат областного совета имел право на отдельные апартаменты. Свои, просторные, с высокими потолками, Олег с удовольствием превратил в место свиданий, и Анну это вполне устраивало. Она приходила сюда отдохнуть от коммунального стресса, а иногда и поработать в тишине.
  Их связь продолжалось уже полгода. Несколько раз Анна порывалась уйти, но в результате все равно оставалась с Олегом. Наверное, его спокойный и веселый нрав уравновешивал Анин взрывной и импульсивный, своим легким отношением к жизни Самсонов успокаивал ее мятущуюся душу. Но и только...
  Анна вздохнула, подошла к гостиничному окну и отодвинула светло-серые, цвета питерского неба, шторы. Окна номера выходили во двор-колодец, сдавленный со всех сторон домами, мрачный и беспросветный.
  'Как моя жизнь... - подумала Аня. - Все эти бессмысленные, пустые метания между коммуналкой, посредственным любовником и вечными поисками работы - участь мелкой рыбешки в аквариуме...' При этом она совершенно не ощущала себя как рыба в воде. Ей хотелось изменений, движения к чему-то большему, пусть даже это будет связано с риском.
  'Главное не топтаться на месте', - думала Анна. Надо что-то предпринять. Что-то... Но что?
  Внезапно ее осенила мысль: газеты... Там масса нужных объявлений...
  На следующий день Анна купила пачку газет и в гостиничном номере, выпив чай, стала подробно просматривать объявления. Парочку интересных обнаружила. При этом чувствовала, что вошла в азарт, и чем непонятнее был смысл предложенного, тем больше это ее интриговало.
  Из Законодательного собрания Ленобласти позвонил Самсонов - он уже во второй раз избирался в депутаты по своему округу. Анна выслушала его любовные объяснения и 'окончательное решение', что от жены он не уйдет, потому как 'она такого не переживет'. Анна чувствовала: новая, двойная, роль любовника и мужа доставляет Самсонову наслаждение, и в этом для нее было что-то противное. Олег сказал, что еще на парочку часов задержится, и добавил, что о-о-о-чень ее хочет и чтобы она его, разумеется, ждала.
  Отгоняя грустные мысли, Анна продолжала исследовать газеты дальше. Одно из объявлений заинтересовало ее, и она решила сразу позвонить.
  В телефоне звучал довольно приятный женский голос, да и предложение казалось на удивление перспективным. Условились о встрече здесь, в номере, чтобы все спокойно обсудить, разумеется, без свидетелей - лишний раз оправдываться перед Самсоновым Анне было ни к чему. В конце концов, менять он ничего не собирался, лишь с удовольствием проводил с ней время, что не мешало ему потребовать очистить номер, если вдруг в город приезжала жена. Тут уж он не церемонился.
  Аня чувствовала, что спонтанно придуманный план должен удаться. Странное ощущение правильности действий и подстегивало ее, и успокаивало одновременно.
  Встреча с Тамарой (так звали посредницу из газеты) состоялась ровно в шесть часов вечера. Плотная, невысокого роста женщина лет тридцати пяти, по виду провинциалка (как потом выяснилось, родом из Челябинска), крепкой, тяжелой походкой вошла в комнату. Поступи этой соответствовала и деловитость: Тамара знала, чего хотела. Подбирая подходящий для Европы живой русский товар, она зарабатывала в среднем сто долларов в день...
  - Ух, ты! - у Анны перехватило дыхание...
  - Я и не представляю, как можно жить на другие деньги! - парировала дородная женщина.
  Позднее, когда Аня увидела напичканную дорогими вещами, увешанную и устланную коврами квартиру Тамары, ей захотелось смеяться и плакать одновременно. После обнаженной десятиметровки в питерской коммуналке это бесстыдное изобилие поражало.
  Посредница угадала Анины мысли:
  - Я обязана принимать своих гостей, как в Европе.
  'Своих гостей или свой товар?' - чуть не засмеялась Аня. Она чувствовала - здесь ей душно, это не ее мир. Но нужно было во что бы то ни стало изменить жизнь, и она промолчала.
  Тем более, что таким товаром была теперь и сама Анна.
  Вернувшись в гостиничный номер, она с грустью подумала о сыне - он гостил у родственников в Архангельской области. Что будет с ним? Когда они теперь увидятся? Но прервала себя и стала мысленно продвигаться к реализации своего плана. Чтобы убедить турагентство, занимающееся визами в Германию, что товар-де подходящий, ей необходимы были эротичные фотографии. Она уговорила Самсонова принести фотоаппарат, чтобы сделать пару классных снимков на память.
  Ничего не ведающий депутатик с присущей ему коммунистической страстью в делах эротики фотографировал Анну, припевая: 'Ну, какая у меня девочка замечательная, а какие формы!' Много одежды ей не потребовалось: светлое белье, телесного цвета колготки и тонкий белый шарф, имитирующий коротенькую юбку. Немного косметики, улыбка на лице - остальное было делом природы. В свои тридцать четыре года Аня выглядела на десять лет моложе и была уверена в успехе дела.
  На внезапный, не такой уж наивный вопрос Самсонова: 'А для чего тебе нужны фотографии?' - Анна игриво улыбнулась и, чтобы увести разговор в сторону, напомнила Олегу, что у него сегодня заседание в правительстве. Тот со стахановской энергией отпарировал: 'Вначале секс! Давай... Давай быстренько... А потом и на заседание! Не для того же я мою девочку фотографировал, чтобы так просто убегать!' И не успела Анна оглянуться, как он уже стоял перед ней без штанов...
  Фотографии были готовы через пару дней, отданы провинциалке, и Аня должна была на последние деньги оформить себе загранпаспорт. К счастью, это не составило особого труда: уже через неделю она получила документ.
  Автобус в Германию шел из Москвы. У Самсонова было какое-то мероприятие в думе, и он вызвался проводить Анну на вокзал. Особой тоски на лице Олега не было, но все же депутатик счел своим долгом намекнуть, что она 'бросает его на произвол судьбы'.
  На душе у Ани было пусто и холодно...
  Ночь перед отправлением она провела у сестры провинциалки, жившей с семейством на окраине Москвы. Анна не могла уснуть. Ее колотило от волнения, и она просто не выходила из туалета. Наверное, это было психосоматичное расстройство.
  Наутро Анна купила 'Имодиум' в аптеке и сухари в продуктовом магазине. Это был ее паек на дорогу в неизвестность, в путешествие, которое хоть и приносило ей столько беспокойств, но обещало перемены. А перемены всегда к лучшему, - полагала Анна.
  
  
  Глава 3
  Живой товар
  
  Автобус шел через Белоруссию с пересадкой в Бресте, на границе. После двух дней и ночей в салоне пахло потом, немытым телом, вонючими, будто никогда не стиранными мужскими носками. К этому примешивался микс из алкоголя, лука, табака и вареных, а скорее, уже тухлых яиц.
  Уже к концу первого дня путешествия - еще даже не стемнело - водителям пришлось закрыть туалет, потому что, по их словам, 'наши граждане просто не умеют им пользоваться'. Уголок задумчивости был забит бумагой, ватой, газетами, а может быть, и тухлыми яйцами.
  - Как теперь без параши, а? Хреново? - раздался сиплый голос одного из пьющих с камчатки.
  - А так! Будете ждать остановок, - уверенно ответил водитель.
  - Ни х... себе! - автоматом отреагировал все тот же сиплый.
  Салон автобуса пестрил разнообразием лиц, манер и сословий. Здесь были и немцы, и казахи, и русские из Сибири. Все они ехали проведать своих на новой Родине. Поначалу все были незнакомы и присматривались к друг другу, волнение и напряжение висело в воздухе. Но потом все улеглось, и публика стала потихоньку расслабляться...
  Уже через несколько часов слышались смелые голоса, особенно с 'Камчатки', где распивали истинную русскую... И шум пустых бутылок стал постоянным спутником всех пассажиров автобуса.
  Сидящие в хвосте без остановки пили и болтали так, что их громкая речь и привычный мат росли подобно грибам в лесу после хорошего дождя. И чем ближе подъезжал автобус к ухоженной и стильной загранице, тем более выпуклым и уродливым казался контраст пьющих и матерящихся русаков с мелькавшей за окнами картинкой - ухоженными, отштукатуренными зданиями, подстриженной травой, безупречными цветочными клумбами.
  Вначале Анна увидела Польшу, в которой было все же больше порядка и чистоты, чем в растрепанной и разорванной властями и распадом Союза родине. А потом - и Германию...
  Маленькие, чистенькие, будто с картинки сошедшие домики постепенно становились все богаче и разнообразнее, чем дальше автобус продвигалcя на Запад. Чистота и красота улиц, фонтанов, цветов пьянила, обещая в уже создаваемых на ходу фантазиях так много необычного и нового - сказочного...
  'Наконец-то, - подумала Анна, - после долгого, непреходящего внутреннего напряжения и страха я приближаюсь к долгожданной золотой стране...'
  Одновременно с радостью росла и тревога. Ведь, как ни крути, Анна ехала в неизвестность. Еще в Москве она поняла, что ситуация не так благостна, как ее расписывала провинциалка. Вместо Евгении, русской и, как утверждали, весьма симпатичной особы, Анну должен был встречать грек, жених Евгении, Кириякос (как потом выяснилось, один из центральных сутенеров греческой компании). Сама заказчица живого товара в это время находилась на 'важном тайминге' в загсе, где заключался фиктивный брак между русской девушкой, работавшей в баре, и ее будущим мужем, живущим в Германии.
  Прибытие автобуса ожидала толпа народа. Друзья и родственники сидящих в салоне улыбались и махали им руками. Анне не улыбался никто.
  Она огляделась и увидела стоящих неподалеку двух молодых мужчин. Один из них, согласно описанию, и был женихом Евгении: темноволосый, привлекательный, но, как показалось Анне, с холодными, стеклянными глазами. Его напарник - невысокий и коренастый - отличался бандитской выправкой и накачанными мускулами.
  Анна сама пошла им навстречу (если бы она только знала, куда идет...), затем, подчинясь жестикуляции Кириякоса, села в спортивный мерседес, по всей видимости, последний писк автомобильной моды и техники. Ее дорожную сумку коренастый грек бесцеремонно бросил в багажник другой машины.
  Через центр они поехали к окраине Гамбурга. Заводы, фабрики - огромные промышленные территории. Присмотревшись к работникам в белых халатах и перчатках, Анна поняла, что они заезжают на территорию мясокомбината. Из больших цехов вывозили огромные туши обработанного мяса со штемпелями для отправки в торговлю.
  В офисе, куда они приехали, их ожидала еще одна пара молчаливых греков. Кириякос указал Анне на стул, а сам расположился в нескольких шагах от нее. По всей видимости этот офис был местом получения и передачи товара, а также выяснения всяких формальностей между дельцами.
  Почему-то тут не зажигали свет. Никто ничем не занимался. Молчали или приглушенно переговаривались между собой. Иногда перезванивались по сотовому. Анна сидела у окна, и когда ей становилось скучно разглядывать серые стены, она переводила взгляд на уже покрытые желтизной с красным окатом листья деревьев за окном.
  В окружении охраны Анна просидела на офисном стуле не меньше часа. Ее отпустили только в туалет, но и туда за ней последовали два грека. Ане было даже смешно: зачем ее охранять? Она здесь все равно ничего и никого не знает. Хорошо, хоть в уборную греки не заходили, а молча стояли в коридоре.
  Еще через несколько долгих часов до Кириякоса дошло, что его заложница, наверное, голодна. Он протянул Анне завернутый в фольгу сэндвич. Хуже и суше этого бутерброда она еще ничего не ела в своей жизни. А, может быть, ей просто так казалось. Состояние Анны было непонятным: смешение усталости, транса и напряжения. В то же время она пыталась контролировать, насколько еще позволяли силы, происходящее вокруг.
  Наконец, греки о чем-то договорились и стало понятно: они снова должны ехать. Как потом выяснилось, домой к Евгении и Кириякосу.
  Квартира их находилась за городом, в многосемейном доме, с удобным, встроенным гаражом в подвале. Выйдя из машины, Анна попыталась что-то спросить у Кириякоса, но тот предупредительным жестом указал ей: 'Тихо!' Вероятно чтобы соседи не заподозрили, что через эту квартиру проходит конвейер по продаже иностранных девушек.
  Кириякос потребовал у Анны паспорт. Она показала ему документ, но грек ловко выхватил его из рук, сказав на искалеченном английском, что паспорту лучше быть у него, тем более, Анна еще не отдала деньги за билет. Щелкнув замком, он запер паспорт в ящике секретера.
  Вечером появилась Евгения со своей подопечной - новоиспеченной женой, девушкой двадцати двух лет, разумеется, без мужа - ведь брак был лишь фикцией. Заказали по телефону еду из греческого ресторана, отметили заодно удачную сделку в загсе и приезд новенькой.
  Уже ночью снова поехали - греки впереди, Анна и Беттина, так звали вышедшую замуж девушку, на заднем сиденье. Их везли в северную Вестфалию. Здесь, в самой большой немецкой земле, располагалась уйма клубов и борделей, куда греческая мафия поставляла девушек для работы.
  Ехали около трех или четырех часов. Все это время Беттина рассказывала о тонкостях жизни в борделе, о своем 'муже', которого впервые увидела в загсе, и еще о всяких мелочах. При всей привлекательности девушки, Анна как ни старалась, не могла найти следов счастья на ее лице... Наконец, все прибыли в одиноко стоящий на трассе бордель, где баркипером-шефом был невысокого роста, с бегающими глазками моложавый турок.
  В заведениях 'красного милье', как называли отрасль, относящуюся к сексу, работала интернациональная публика. Владельцами таких заведений могли быть немец или араб, но весь обслуживающий персонал секс-работниц в девяностые годы состоял только из девушек родом из восточной Европы - Прибалтики, Польши, Украины и, конечно, необъятной России. Реже встречались представительницы Чехии, Венгрии и Румынии.
  Девушки, приехавшие сюда за заработком, ожидали лучшей жизни, чудес, богатства, которыми, по их мнению, был переполнен золотой Запад. То, что они получали на самом деле, было поистине ужасно.
  
  
  Глава 4
  Заманки сутенеров и их тактика
  
  Беттина рассказывала, что на основании брака, который так пропагандировала и расхваливала секс-бизнесфрау Евгения, она может дальше работать, а главное, легально находиться в Германии. 'Да! Столько, сколько мне захочется! - добавила девушка с едва заметным блеском в глазах. - Знаешь, главное - это три года выдержать, а потом здесь можно остаться на всю жизнь'. Чувствовалось, что Беттина уже считает себя привилегированной по сравнению с новенькими, теми, кто только начинает свою карьеру.
  Конечно, за фиктивный брак и его организацию русско-греческая компания устанавливала свою таксу. И таксу эту надо было отрабатывать. Брали в девяностые годы немного-немало три с половиной тысячи марок. После введения евро эта сумма, разумеется, удвоилась.
  Как выяснилось позднее, 'замечательная' возможность жить на Западе на самом деле стоила еще дороже. Девушки, согласившиеся на такого рода заманчивое предложение, со временем не выдерживали давления и зависимости от сутенеров. Страдали они и от однообразной жизни, направленной на удовлетворение похоти клиентов, и от бесконечного зарабатывания денег с целью оплаты фиктивного брака. В этом беге по замкнутому кругу у них оставалось одно - забыться. Больные, разбитые, обозлившиеся на весь мир и на самих себя, многие женщины попросту спивались или садились на иглу, что делало их еще более зависимыми от русско-греческой банды и чертовского круга, из которого они не могли вырваться.
  Как правило, именно самым молодым, здоровым и сильным телом девушкам не хватало силы духа остановиться, посмотреть на себя другими глазами и задаться вопросом: 'Как я живу? Чем занимаюсь? Зачем мне это?' Они считали, что вся жизнь у них впереди, и не думали о последствиях, о том, что этот самый легкий и быстрый бизнес затягивает, затягивает, как жуткое гнилое болото. И погружаться в его темные глубины было куда легче, чем найти в себе силы уйти из этого пульсирующего опасностями промысла.
  На наркотики и алкоголь были очень добры предприимчивые греки и русская сутенерша, в прошлом сама работавшая в отрасли древней профессии. Зависимые от допинга, их жертвы все сильнее укореняли стабильность сексуального бизнеса для своих работодателей. В начале девяностых бизнес этот был относительно новым для русских и не требовал особенных знаний, умений или финансовых вложений. Поэтому для таких как Евгения он открывал бесконечную возможность предпринимательства и финансового процветания на дне - так же, как и для множества иностранцев, знавших только пару фраз по-немецки, не желавших учить язык и овладевать легальными специальностями. Такие ленивые, которым ничего не надо, и пополняли нишу криминала.
  Накачанные бицепсы, чтобы всыпать в морду непослушным, отсутствие морали - этого было вполне достаточно для организованной преступности девяностых. Тем более что заграничный товар сам шел к ним в руки. Из-за железного, а теперь приоткрытого, занавеса в Германию ехали мало чего видевшие в жизни девушки и молодые женщины, у которых работодатели сразу отбирали паспорта. Теперь они были не люди, а заложницы-рабыни, выполнявшие волю и условия бандитов.
  Евгения любила повторять, что девушки, работающие на нее, должны быть ей благодарны. 'Потому что другие работодатели не спрашивают девушек ни о чем. Они просто сажают их на иглу. Насильно! Я же этого ни с кем не делаю!' При этом Евгения неоднозначно и как-то по-чертовски хитро улыбалась.
  Секс-бизнес и девяностые годы шли неразрывно друг с другом. И распад огромного Союза кормил таких евгений и кириякосов, которым никогда не было много, а хотелось все больше и больше...
  У сутенеров менялись машины, мобильники, мебель, квартиры, дома... Оплата происходила, как у всех криминальных. На месте. Кеш. Или, как говорят немцы, 'бар'.
  
  
  Глава 5
  Жизнь в первом борделе
  
  Заведение красного милье хоть и отвечало своему названию, встречая работниц и гостей действительно красными огнями, лампами, создающими уютную и располагающую атмосферу, все же таило в себе массу неизвестного.
  В тот вечер, когда привезли Анну, клиентов в борделе было немного. Многие девушки просто сидели и думали о своем или наблюдали за происходящим. Анна осмотрелась: некоторые из них были ее возраста, кое-кто постарше, были и совсем зеленые, которым, похоже, едва восемнадцать стукнуло.
  Приятная музыка так и тянула к свободе танца. Анна стала танцевать. К ней присоединилось несколько человек, остальные сидели и ждали клиентов. Чем-то это место напомнило Ане сцену в театре, однако, как потом выяснилось, играть на этой сцене нужно было совсем в других жанре и направлении.
  В баре царили свои неписаные правила. Как в армии. Старослужащие девицы, особенно украсившие себя статусом замужних, числились на особом счету. Они всегда были правы, даже если просто качали права. Новенькие же были никем и ничем. Анна этого пока не знала. Как и не знала о том, что лучше в таком заведении сидеть и не высовываться. Молчать. Наблюдать. И пытаться просто зарабатывать деньги.
  Условия жизни здесь были далеки от комфортных. Комнат было меньше, чем работающих, спальных мест не хватало. Зачастую девушкам приходилось спать вдвоем на одном брошенном на пол матраце. Эти стесненные условия даже близко не соответствовали тому, что было обещано при приеме на работу, и Аня решила отстаивать свои права на отдельный матрац. Она даже не предполагала, к чему это приведет...
  Между девушками часто возникали трения. От монотонно-изнурительной, подавляющей и бездуховной жизни срывались многие. Не прошло и пары дней, как между Анной и одной старослужащей вспыхнул конфликт. Натравить ее на новенькую было легче легкого. Старая торчала в этих условиях уже не первый год и частенько пребывала в нормально-пьяном виде.
  Поводом к конфликту стал пустяк: Анна спросила о чем-то у старой, той не понравилось, а поскольку она была, как всегда, невменяема, а от этого агрессивна, разразился спор. Тут же налетели машущие руками прибалтийки, которые только и ждали, чтоб отомстить Анне за ее независимость и желание жить отдельно. Вслед за ними по доносу на пороге комнаты выстроились сутенеры-боксеры. Увесистые мужики с засученными рукавами как следует всыпали Анне за ее новобранство и проявление индивидуальности...
  Анне хватило пары ударов, и она была уже на полу, в истерике, не понимая, за что ее бьют и почему к ней прицепились эти прибалтийские секс-работницы.
  Но понимать условия этого милье от нее и не требовалось. Нужно было просто жить по его неписаным правилам. Если, конечно, ты хотела выжить...
  
  
  Глава 6
  Второй бордель
  
  Из первого борделя, где произошел конфликт и где заправлял мило улыбающийся, метр с шапкой, турок, не пропустивший мимо себя ни одну российскую или прибалтийскую молоденькую красотку, Анну перевели в другое заведение.
  Второй бордель или, как его здесь называли, 'пуф', находился недалеко от важного дорожного перекрестка, идущего к автостраде. Удобное место для клиентов: анонимно, нет никаких заведений, общественных мест поблизости. И никто не догадается, где и как муженек или коллега проводит свободное время.
  В пуфе номер два жизнь у Анны текла спокойнее, а может, она поняла кое-что из опыта прошлых дней. Здесь было больше комнат и отдельных кроватей, а не просто в углу брошенных матрацев, как в первом борделе. Однако никакой обособленной жизни все равно не получилось. Поначалу все жили в комнатах по трое или четверо, но вскоре баркиперша Карла, сухая, высокая австрийка, распорядились перенести все кровати в одно большое помещение и поставить их в два ряда. Получилась настоящая солдатская казарма, только в заведении [à] l'amour. В этих условиях нашей героине предстояло провести еще неизвестное ей количество дней и ночей...
  Среди работниц секса особенно выделялись две группы. К первой относились женщины, отчаявшиеся и уставшие от бардака и хаоса, которые творились в экономике и политике бывшего Советского Союза. Они хотели хотя бы таким ремеслом немного заработать и улучшить свое финансовое положение. Некоторые приезжали с подругами, и Анна им слегка завидовала - переносить тяготы вдвоем было намного легче.
  Вторую группу представляли хладнокровные, уже завербовавшиеся на золотом Западе молодые девушки. Они не думали о будущем, о последствиях подобной работы и жизни и считали себя особенными, крутыми, ведь им удалось попасть сюда.... Те из них, кто воспользовался фиктивным браком, все сильнее пропитывались стилем красного милье и соответствующими манерами, вульгарностью представительниц древней профессии. Этот стиль поведения состоял из мутного коктейля надменности, злобы, отчаяния и мести, которые были логичным результатом их прямой зависимости от сутенеров.
  Последние же не забывали вести калькуляцию, раздавая своим рабочим лошадкам кредиты, очередные заманки и обещания, одновременно затягивая узелок потуже.
  Девушки, приехавшие на работу через посредников, вынуждены были делиться своими доходами: половину с суммы заработка забирала баркиперша в счет борделя, большой кусок с оставшейся половины шел в карман сутенерам. Каждой девушке, прибывшей сюда несамостоятельно - а таких было девяносто пять процентов - оставалась лишь четверть всего заработка. Из этой суммы необходимо было не только отработать билет, который ей оплатили вперед сутенеры, но и заработать на поездку обратно - в Россию, Прибалтику, Украину или Молдавию. Кроме этого нужно было жить и поддерживать форму, поэтому расходы на бытовые нужды, аксессуары для работы - нижнее белье, косметику, туфли - были неизбежными.
  В пуфе номер два Анна поняла еще одну важную вещь, которую не учитывала раньше: в подобном заведении необходим контроль и самоконтроль. Ни расслабиться, ни кому-то довериться здесь было нельзя - между работницами борделя процветали конкуренция и настоящий шпионаж. Особенно ярко проявляли себя в этом девушки из советской провинции. Самостоятельно мыслить они не умели, а потому, по их же выражению, 'задницу лизали' работодателям. Сутенеров по своей наивной русской натуре они почитали благодетелями, почти отцами, которым-де, родненьким, подчиняться надо.
  Кроме того, свою роль играл алкоголь. Помимо сопутствующих знакомству с клиентом обязательных трех-четырех бокалов просекко, многие пили и наедине с собой любимой. На фоне этого росли непредсказуемость поведения, агрессия. И любое неосторожное слово, сказанное товарке в таком состоянии, могло дорого обойтись. Потому приходилось молчать. Даже если молчать уже было невмоготу.
  Но трудности твои здесь никого не интересовали - ни баркипершу, ни сутенеров. Их делом было только считать и получать деньги. Для этого они приезжали регулярно. Привозили большой пакет кондомов, собирали от шестерок свежие новости и нужную информацию о тех, кто о себе сам много не говорил, и, получив свой навар, спешили ретироваться.
  Прибытие Анны на золотой Запад совпало с расцветом осени, временем года, которое она очень любила - серединой сентября, поэтому, несмотря ни на что, каждый день Аня проводила в надежде на чудо, на удачное будущее и встречу с хорошими, добропорядочными клиентами.
  Среди постоянных клиентов борделя были и одинокие мужчины, и женатые, но неудовлетворенные своей семейной жизнью. Как правило, они относились к девушкам с симпатией, почтением и дружелюбием. Конечно, не все, но б[о]льшая часть, особенно коренные немцы. Девушки, не ощущавшие в чужой стране тепла и понимания, ценили доброе отношение и платили клиентам той же монетой внимания, прикладывая к этому все свои таланты и возможности. Между некоторыми обитательницами и посетителями борделя иногда складывались действительно дружеские отношения.
  Анне везло с клиентами. Некоторые из симпатии к русской добавляли ей чаевые. Наученная жизнью Анна этого, конечно, не афишировала. Но однажды прокололась. Когда в бордель пришел владелец ателье по пошиву зимней одежды и предложил модели на продажу, Анна, собрав все сбережения, купила себе теплую куртку. Однако радость ее по поводу покупки была недолгой, - услужливые бабенки из числа пресловутых шестерок не дремали. Анна оглянуться не успела, как они тут же по телефону донесли горячую новость Евгении. Русская сутенерша потребовала Анну к телефону, отчитала и распорядилась, чтобы ей не выдавали каждодневной четверти заработка, - надо, мол, сперва за билет расплатиться. Ей и дела не было до того, что на улице стояли непривычные для Германии морозы, и Аня мерзла в своем единственном плаще.
  Шестерки сидели тут же, как преданные собаки, высунув языки. Они ощущали важность сделанного и были удовлетворены результатом.
  
  
  Глава 7
  Береги честь смолоду
  
  В этом бизнесе девушки нередко использовали псевдонимы. Так поступила и Изабель. Ей было от силы лет двадцать пять. В отличие от шестерок, она вызывала у Анны откровенную жалость и, конечно, человеческую симпатию. Вздорная, молодая, белокурая и симпатичная девушка приехала сюда, наверное, пару месяцев назад. Изабель не была профессионалкой, нет. Похоже, она и не думала об этом. Но по всей видимости, в таком молодом возрасте у нее была неустойчивая психика или отсутствие силы воли.
  В трезвом виде Изабель была просто милейшим и добрейшим существом. Но стоило ей с клиентами выпить пару бокалов легкого просекко, как она во что бы то ни стало желала большего - вина, коньяка или чего-то покрепче.
  Изабель искала алкоголь везде и повсюду, заказывала таксистам, обслуживающим бордель, хотя на рабочем месте это было запрещено. Если ей отказывали, она не владела собой, и тогда начинался просто кошмар. Изабель орала на тех, с кем еще час назад мирно беседовала, придиралась к любой запятой и, как зверь перед нападением, ждала, чтобы выместить на ком-нибудь злобу, отчаяние и свирепость. Она шла в атаку - вплоть до драки, до крупного скандала.
  Горькая ирония судьбы этой девушки состояла в том, что она была землячкой Евгении. Обе - и сутенерша, и ее жертва - происходили из одного и того же богом забытого русского городка, какие в нашей империи презрительно именуют 'провинцией'.
  Надо ли говорить о том, что у землячки-сутенерши не хватило сердца и ума распознать главное: Изабель нуждается в помощи. Ее следовало отправить к врачу, и как можно скорее. Но простая жалость к 'своим' была неведома Евгении, и она убрала Изабель в сексвидеошоп, где та должна была отработать.
  Подобных низкопробных заведений в Германии было бессчетное множество, их можно было найти и на трассах, и в заброшенных дешевых районах любого города. Сексвидеошопы посещали клиенты, ищущие быстрого, часто извращенного удовлетворения своим инстинктам. В отличие от посетителей пуфов и борделей, людей с образованием, профессией, положением, клиенты видеошопов относились к низшему классу немецкого общества. Здесь у бедной Изабель уже не было возможности применить улыбку, грацию, small talk. Да и способности к языкам, умение общаться тут никого не трогали. Удовлетворять клиентов в сексвидеошопах было последним и чрезвычайно мерзким занятием.
  Пожалуй, судьба Изабель как человека слабохарактерного типична для ее сверстниц, погнавшихся в годы распада великой страны Советов за богатством, роскошью, легкой жизнью любой ценой, не рассчитавших собственных сил и соблазнов реальности и закончивших карьеру в сексбизнесе, удовлетворяя похоть возбужденных стандартной порнухой клиентов.
  К сожалению, Анна, да и многие сочувствующие Изабель не могли помочь ей. Здесь каждый, как говорится, был только за себя! Потому что каждого в той или иной мере подстерегала опасность. Особенно тех, кто нестандартно мыслил и пытался, несмотря на почти тюремную жизнь, сохранить свою индивидуальность.
  Во втором борделе Анна стала свидетелем показательной сцены между старыми и новыми работницами. Беттина, та самая новоиспеченная жена, ехавшая с Аней в одной машине к месту работы, оказалась на короткое время в этом же баре. Вечером, в один из субботних дней, когда клиентов было в час по чайной ложке, она, потягивая коктейль, сидела за барной стойкой. Алкоголь сделал свое дело, и Беттина стала заводиться. Она бросала ядовитые фразы в ряды девушек, сидящих за столиками у окна. Разумеется, новенькие, которые по возрасту и опыту жизни были мудрее Беттины, понимали происходящее без слов и чувствовали, что поддаваться на провокацию нельзя. Неважно, какие гадости при этом несет замужняя.
  Анну всегда возмущало хамство крутых. Она попыталась взять новобранок под защиту и тут же попала в водоворот пьяной истерики. Злобные крики, мат, непристойные жесты так противоречили прекрасной внешности Беттины, еще не увядшей красоте и аппетитности девичьего тела, что Анне стало ее жаль. Похоже, Беттина, как и Изабель, лишь искала повод, чтобы выместить свои зло, горечь, неудовлетворенность жизнью в этой тюряге. Анна попыталась ей что-то сказать, но добрая коллега Мэри одернула:
  - Не лезь! Не связывайся с ней. Ты же видишь, она сейчас невменяема!
  Анна поняла, что Мэри права. Пресытившись всем, что было в этих стенах, не найдя радости в новой жизни, Беттина просто мстила себе и другим за то, что привилегии свои она оплатила самым дорогим - лишением собственного выбора в жизни, своей свободой.
  
  
  Глава 8
  Клиенты и традиции
  
  Как уже упоминалось, большинство персонала в немецких борделях составляли восточно-европейские девушки. Конечно, не все из них были стопроцентными моделями и сказочными красавицами... Но ведь они и попадали сюда не по приглашению салона от кутюр в Париже, а по объявлению об оказании сомнительных услуг. Однако сутенерам везло - девушки, приезжавшие сюда ловить синюю птицу счастья, были, как правило, хороши до чрезвычайности. Так что криминальный бизнес, зародившийся в 1989 году (объединение Германии) и расцветший пышным цветом в девяностые годы XX века, наводнил Германию восточно-европейским шармом. Как признавались сами западные мужчины, они не видели доселе столько привлекательности, красоты, элегантности и женственности. На базе экономических проблем бывшего Союза заключались сделки организованной преступности.
  У некоторых представительниц нашей необъятной Родины на лице был несмываемый отпечаток наивности и любви к ближнему. Они полагали, что-де их преданное, теплое отношение к клиентам находится в прямом соотношении с финансовой обеспеченностью. Никуда дальше своей деревни не выезжая, они думали, что тут - ляпота, Европа... - и совсем не понимали или не желали понять, что на самом деле это еще далеко не Европа и уж совсем не свободная жизнь.
  Кроме того, девушкам явно не доставало знаний о менталитете западных мужчин. Сутенеры не проводили вводных лекций, а бросали живой товар прямиком в холодную воду.
  Как и многие, Анна не сразу поняла, что западные люди, в частности немцы, хорошо осознают, где они находятся и что делают. Посещение борделя для них - это покупка тех же услуг, которые предлагаются в других отраслях экономики. Так же, как водитель 'Мерседеса' покупает услуги техника, обслуживающего его машину, западный мужчина идет в бордель или пуф, желая побаловать свое тело, реже душу, женскими соблазнами. Тратя на это деньги, немецкий клиент ожидает услуг, за которые он заплатил.
  На пути девушек встречались, конечно, и романтики, ищущие возможность купить любовь. Но более трезвые и циничные умы скорее принимали тут отвлекающий от бытовых проблем, расслабляющий душ. О почти рабских условиях жизни девушек они и слышать не хотели, поэтому до обсуждения этих тем с клиентом (да еще при плохом владении немецким) почти никогда не доходило. Каждый получал здесь только то или примерно то, за чем приходил.
  Но чем была бы наша жизнь, если бы в ней не было исключений? Исключения были и здесь - как радостные, так и неприятные.
  Радостными исключениями были щедрые, добрые и более-менее образованные, культурные клиенты. Они многое понимали интуитивно, не говоря лишних слов и не задавая вопросов.
  Неприятными - скряги. Педантичные, навязчивые, они заранее расписывали свой сценарий и заставляли его придерживаться, как бы он ни был противен. Таких приходилось с трудом выносить, но ничего не попишешь... Клиент - всегда клиент, и он ждет внимания и услуг, за которые заплатил.
  Однако самыми нежеланными гостями в борделе были не скуповатые немцы или голландцы, не придирчивые англичане, нет. Самыми противными, наглыми и беспардонными в поведении с девушками были так называемые 'русские немцы' или, на местном наречии, 'аузидлеры' - переселенцы. Они не относились ни к нашим, русским, ни к немцам, потому что немцы их за своих тоже не считали.
  С какой же страстью, ненавистью и презрением отыгрывались они на наших девушках! Тут было все: и пренебрежение к такой вот проститутке, и желание получить не только то, за что заплатил, но еще и сверх того. Почему? Да потому что ему так хочется, без всяких объяснений. Даже баркиперше Карле от этих гостей, которые и впрямь 'хуже татарина', было очень сложно избавиться.
  Такой наглый и необузданный клиент, полурусский-полунемец, попался однажды и Анне. Обрадовавшись вначале родной душе, она не знала потом, как от этой души избавиться. Как и положено русскому, он с лихвой наобщался, наговорился с девушкой, а потом стал требовать эротических услуг как положено. При этом оплаченное им время уже прошло, о чем Анна ему намекнула. Что тут началось! Лихой аузидлер стал обзываться, применять силу, и дело могло бы кончиться непредсказуемо, не позови Аня на помощь. Но и после этого брань гостя не унималась, и весь бордель просто сотрясался от его криков. Баркиперше с большим трудом удалось выставить орущего гостя за дверь, пригрозив ему вызовом полиции 'за нарушение правил поведения и отсутствие этических норм'. В этой ситуации коллеги по работе, как настоящие инженеры человеческих душ, откровенно сочувствовали Ане и успокаивали ее.
  Намного легче девушкам было общаться с цивилизованной, пусть и иной по менталитету, публикой расчетливых немцев, поведение которых можно было хоть чуть-чуть предугадать, просчитать. В этом тихом месте северной Вестфалии, на перекрестке двух важных автомагистралей, таких было большинство.
  Разница менталитета положительно сказывалась на общении немцев-клиентов и русских девушек. В этом симбиозе всегда можно было друг у друга чему-то поучиться, что, разумеется, дополняло и обогащало обе культуры. Как ни смешно это звучит в связи с тем местом, где происходило взаимодействие двух культур, но так оно и было.
  При всей своей врожденной (а после Второй мировой войны вошедшей в воспитание нации) осторожности и расчетливости, немецких клиентов привлекала в русских девушках 'волшебная, необъятная душа', - так они любили говорить. Русские для них в самом деле были другими. Что-то они слышали о них от своих предков, что-то знали из истории, реже из литературы. С приездом в страну аузидлеров немцы стали присматриваться к русским как бы заново. А тут тебе еще и русские женщины... Другой мир, другой уровень и столько нового! На фоне этой разницы и ее очарования нередко завязывались постоянные отношения между клиентами и работницами борделя, что вносило особую прелесть и нечто домашнее, родное в жизнь девушек. В чужой стране и недобрых стенах это как-то согревало их истерзанные неизвестностью и вечными страхами души.
  
  
  Глава 9
  Профи и начинающие. Кое-что о секс-бизнесе
  
  Как уже успела узнать Анна, абсолютное большинство девушек (девяносто пять процентов) прибывали в Германию через посредников и работали на сутенеров, распределявших их по разным барам страны. И лишь менее десяти процентов эмигранток работали только на себя, располагая половиной заработанной суммы (вторая половина причиталась борделю). Эти 'свободные и независимые' были почти профи. Почти. От профессиональных проституток, работавших из любви к искусству, их отличало то, что древним ремеслом они занялись по нужде в непредсказуемо-нестабильные девяностые.
  Разумеется у таких дам накопление шло в два раза быстрее, чем у закабаленных сутенерами, да и чувствовали они себя намного свободнее и раскованнее. Во многом потому, что документы у них никто не отбирал, и при наличии денег они могли свободно гулять по стране, не опасаясь проблем, связанных с паспортной проверкой. Кроме того, живя без рабского груза зависимости, профи были уверены, что доносить и шестерить на них никто не будет. А посему оглядываться или ожидать опасности тоже излишне. Им было плевать, нравятся они кому-то из девиц или нет, надо ли с кем-то соперничать. Профи ощущали себя вне конкуренции.
  Среди свободных Анна выделяла нескольких персонажей. Одной из них была весьма привлекательная тридцатипятилетняя литовка. Звали ее Линда. Держалась она обособленно, ни с кем не общалась, просто зарабатывала деньги и делала это, надо сказать, виртуозно. Даже в пустые дни, когда, к примеру, по телевидению или на стадионе шел футбол, или в дни праздников, когда клиентов можно было по пальцам пересчитать, Линда умудрялась выловить большую или маленькую рыбку.
  Отношения с баркипершей у Линды были почти что родственными, ей даже было позволено регулярно звонить домой из телефона-автомата, стоявшего в баре. Линда наслаждалась особым статусом и вела себя как кошка, гуляющая сама по себе, а точнее, как волчица, не упускающая свою добычу даже в, казалось бы, пустом лесу.
  Помощи в том, чтобы заработать побольше денег (а, может быть, и о чем-то еще) Линда просила только у Бога. Анна замечала, как иногда она тихонько молится в углу. Трудно сказать, кто помогал этой особе больше - Бог или черт, - но так или иначе, дела у нее шли хорошо.
  Другая молодая и независимая дама двадцати восьми лет - Диана - уже успела сходить замуж за одного своего клиента, немца, 'почти миллионера'. Он был намного старше ее, импотент, и души в ней не чаял. Но поскольку где-то просчитался, не заплатил налогов и сидел за это в тюрьме, его супруга, оставшаяся без мужа и доходов, считала вполне нормальным приезжать пару раз в год в бордель, чтобы набить кошелек поплотнее. Жить широко она любила, кроме того, уже и привыкла.
  Рост Дианы, совершенно нестандартный, под два метра, как рост модели на подиуме, бросался в глаза всем клиентам. Не успев вернуться с одного свидания, едва присев и глубоко вздохнув, она уже чувствовала на себя взгляды следующего обожателя. Тогда Диана лениво поднимала свое длинное тело и неторопливо, как жирафа, шла к барной стойке, чтобы поприветствовать клиента и выпить с ним бокальчик просекко.
  Видимо, из-за экзотичной оригинальности и роста Диана пользовалось бешеной популярностью у маленьких мужчин, и каждый день полулениво-полуизбалованно собирала сыпавшиеся на нее денежки. Она не скрывала надменности и преимуществ перед другими девушками и общалась исключительно с теми, кто смотрел ей в рот, во всем поддерживая и потакая.
  Немецкий муж, знавший о ее пребывании здесь (по всей видимости, от самой Дианы), присылал из-за решетки пышные букеты цветов жене. 'Все же радость, - думала истосковавшаяся по семейному очагу Анна, - все-таки знаки внимания...'
  Но самой яркой из свободных дам, работавшей, правда, под четким руководством своего сутенера и друга-любовника, была голубоглазая и белокурая, сочная, фигуристая западная украинка по прозвищу Мерилин Монро. По-русски она говорила с сильным акцентом (точнее, с говором), а одеваться любила броско, чаще всего в наряды подчеркивающие свежесть ее лица, яркого, сексапильного красного цвета. Таким же огненно-алым она очерчивала свои чувственные, пышные, просто созданные для любви и обожания губы.
  Мерилин, - а попросту Марайка, - была так естественна, эротична и при этом наивно-непосредственна, смеялась так звонко и легко, что складывалось впечатление, будто ничего другого она в своей жизни не делала, как только сводила мужчин с ума, занималась сексом, наслаждалась, в общем, жила в свое удовольствие! То, что она зарабатывала этим деньги, было как бы между прочим, сродни побочному явлению.
  Марайка-Мерилин была той уникальной, неповторимой звездой секс-бизнеса, у которых на лице написана сила соблазна и харизма чувственности, урожденной богиней эротики. Всегда выделяясь среди других работниц, Марайка вызывала их вечное осуждение, зависть и шушуканье за спиной. При этом она вела себя так, как будто это ее просто не касается. Мерилин знала, что делает, и знала, что делает свое дело хорошо.
  Анну восхищала умопомрачительная легкость этой украинской красунi. Вот чего не хватало здесь многим, чтобы пережить зависимость и бытовую неустроенность! Марайка была особой, яркой жемчужинкой в этом смешанном, сумбурном, иногда безвкусном ожерелье из женщин, волею судьбы оказавшихся под одной крышей.
  Интересно, что в Австрии представительниц древней профессии называют секс-работницами, а в службе занятости Германии эти услуги занесены в алфавитный каталог. Закон относится к ним так же, как к услугам парикмахерши или посудомойки. Для нашего менталитета подобное чуждо, однако в этом и заключается эффект притяжения другой страны: непохожими ни на что стилем, правилами, устоями.
  
  
  Глава 10
  Птица свободы
  
  К каждому дню, наступавшему вслед за ночью и неизвестностью, Анна относилась совершенно благоговейно и сознательно - с ожиданием чуда, ради которого она, собственно, сюда и приехала. А именно - чтобы в корне изменить свою жизнь.
  На помощь ей приходила молитва всех молитв, написанная рукой любимой подруги. Каждый день она брала ее с собой на работу в бар, тем самым усиливая собственную веру в успех и чудо. Сложенный вчетверо листок с молитвой лежал в небольшой косметичке - в ней было все необходимое для свидания с клиентом: небольшая расческа, кондомы, помада и пудра плюс пара немецких фраз на бумажке и словарик, который она читала при слабом свете красных настольных ламп бара. Возможность подразмять немецкий она использовала всегда, особенно, когда было немного клиентов и делать было нечего. Чем больше знаешь, тем тверже твой успех! - в этом Анна была уверена на все сто.
  С молитвы же она начинала и заканчивала свой день, старательно прочитывая длинный текст, состоящий из таких сильных, таких нужных ей сейчас строк. Вот эта молитва, Псалом девяносто.
  
  Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словеси мятежна. Плещма Своима осенит тя и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни. От вещи, во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе; к тебе же не приближится. Обаче очима твоима смотриши и воздаяние грешников узриши. Яко Ты, Господи, упование мое. Вышняго положил еси прибежище Твое. Не приидет к тебе зло. И рана не приблизится телеси твоему. Яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою. На аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Яко на Мя упова и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его. Долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое.
  
  Анна сидела у барной стойки. Снова и снова внимательно перечитывала благоговейные строчки из Псалма. Гостей не было, поэтому девушки пользовались свободой передвижения в границах дозволенного. К Анне подошла белокурая Изабель. В ответ на ее бесцеремонное: 'Что это у тебя?' - Аня закрыла листок рукой. Изабель не унималась: 'Ну че, тебе жалко, что ли? Покажи!' Аня, с симпатией относившаяся к Изабель, развернула листок. Взглянув, та философски-почтительно кивнула головой: 'Ага. Ясно, ясно'. И как будто узнав об Анне что-то особенное, оставила ее в покое.
  Чтение молитв вошло в привычку и стало потребностью девушки. Это помогало переживать ей трудные моменты и непредсказуемые ситуации.
  За окном стоял октябрь. В эти дни было довольно холодно и неуютно, потому девушки не каждый день выбирались за покупками. Как правило, ездили группами по несколько человек, чтобы платить за такси в складчину. В основном - в супермаркет за продуктами и ближайшие лавки за необходимыми товарами галантереи, гигиены.
  Однажды, возвращаясь с такого совместного тура, девушки заметили, что их такси преследует полицейская машина. Что тут началось!
  - Что будет, если нас остановят?
  - А если потребуют паспорта с визой? У нас ведь ничего нет...
  - Господи, что же делать?
  Голоса в машине становились все громче, все неувереннее. Бесправное положение и отсутствие документов на случай полицейской проверки повергало девушек в состояние истерики.
  К счастью, на этот раз все обошлось. Полицейские еще немного посидели на хвосте у машины, потом, на повороте к бару, остановились. Видно было, как они тяжелым взглядом провожают такси.
  Страх и сердцебиение не покидали девушек до тех пор, пока они не возвратились в свою обитель. Но и тут, уже успокоившись, они продолжали повторять: 'Представляете, а что, если?..'
  Однажды, в субботний день, задержавшись в магазине, Анна решила немного пройтись пешком, а потом поймать частника. Она забыла, что Германия - не Россия, и частника здесь остановить почти невозможно. Это все равно что ловить российскую щуку в немецких мелких водоемах.
  Быстро шагая по обочине магистрали, она голосовала, но так и не смогла поймать машину. Как назло, по дороге не ехало ни одного таксиста.
  Анна стала нервничать. В субботу работа начиналась в пятнадцать часов, ей нужно было приехать, переодеться и быть на месте без опозданий. Уже потеряв надежду, она вдруг увидела у обочины дороги скромный дом. Позвонила. Иностранцы - судя по языку, югославы - впустили ее в дом, с любопытством разглядывая непрошеную гостью. На смешанном русско-немецком она попросила вызвать ей такси и, показывая на часы, сказала, что это нужно срочно.
  Десять минут ожидания превратились для девушки в полосу отчаянного, мучительного напряжения. Слушая речь хозяев, она несколько раз уловила слова 'паспорт' и 'полиция'.
  Наконец, около дома появилось долгожданное такси, и Анна, поблагодарив иностранцев за гостеприимство, с облегчением села в машину. 'Больше никаких прогулок в одиночку в чужой стране', - сказала она себе, загоняя во внутреннюю клетку птицу свободы.
  
  
  Глава 11
  Ангел любви
  
  Среди клиентов борделя бывали порой редкие, особенные люди, которые появлялись здесь нечасто и имели уникальные шарм, обаяние, чуткость. Их визиты были праздником для всех, потому что такие милые люди способны приносить радость всюду, где они появляются.
  Одним из таких гостей был Кристиан, молодой мужчина лет тридцати пяти среднего сложения, не слишком высокого роста, с русыми вьющимися волосами. Кристиан был спокойным, обаятельным, опрятным и, самое главное, очень добрым, человечным. Его доброта исходила от него как свет: он излучал тепло и в словах, и в мягких жестах, и в улыбке. Неважно, разговаривал ли он с баркипершей или с девушками, смеялся или был серьезен - там, где был Кристиан, ощущались свет, уют и радость. Кроме того, он обладал какой-то особой чуткостью и благодаря этому умел подарить внимание той девушке, которая нуждалась в нем именно в этот момент.
  Кристиана даже трудно было назвать клиентом. В бордель он приходил довольно редко, иногда - просто поговорить, пообщаться с девушками. При этом в комнату на интимное свидание шел далеко не с каждой. Считалось чем-то особенным, даже, пожалуй, честью удостоиться внимания этого молодого человека, не такого, как все.
  Однажды, когда Кристиан, как обычно весело общаясь с девушками, с теплой улыбкой повернулся к Анне, она, шутя, спросила, хочет ли он в этот день с кем-то идти наверх (комнаты для интимных встреч располагались на втором этаже, над баром). Кристиан кивнул с согласием, дав Анне понять, что она ему интересна. Анна, еще неопытная, умевшая флиртовать скорее теоретически, особенно если мужчина был ей симпатичен, немного смутилась. И сразу подумала: 'Ах, он шутит'. Но спустя время Кристиан мягко повторил свой намек, и тут уж нужно было на что-то решаться. Все, кто беседовал с Кристианом, смотрели на Аню не то с завистью, не то с восхищением. Она была в этот день избранницей совершенно особого гостя, всеобщего любимца!
  Анна немного волновалась. Она могла лишь предполагать, как он станет вести себя дальше. В баре было немного гостей, поэтому Аня и Кристиан оказались в центре внимания. Под аплодисменты, как на съемках или после спектакля, местная публика провожала двоих на свидание. Но это было еще не все. Встав в центре бара, Кристиан с мягкой улыбкой и добрым, лучистым взглядом перекрестился и уже тогда последовал за Анной.
  Публика была в экстазе - не каждый день бордель превращается во дворец романтических свиданий. Клиенты здесь большей частью весьма сухие, деловитые или даже закомплексованные люди, которые просто так свою страсть к романтике не демонстрируют. Но Кристиан был очень искренним человеком. По-настоящему Анна стала это понимать уже после встречи с ним.
  То, что она пережила с Кристианом в течение одного часа, было сказкой. Этот ангел во плоти смог перенести ее в какое-то неземное измерение, окунуть в такое море ласки, нежности и трепета перед женским существом, что Аня забыла, где находится. Никогда в своей жизни: ни в замужестве, ни в общении с Самсоновым, да что там говорить, ни до, ни после встречи с Кристианом - она не получала столько внимания, такого количества ласки и нежности, бережного отношения, благоговения и любви.
  Этот час был для нее божественен, драгоценен и не сравним ни с чем. Казалось, что время не шло, а летело, и как сквозь сон Анна услышала за дверью голос коллеги, напоминавшей, что время уже истекло и комнату надо освободить. Кристиан тоже был удивлен, что время прошло так быстро. Он попросил девушку дать им еще несколько минут, но Анна, зная местные законы, стала умолять его понять ситуацию и поблагодарила за встречу. Все еще обвороженная и тронутая его вниманием и чувственностью, она как будто находилась под гипнозом любви, тепла, какой-то ангельской защиты.
  Уже позднее, сравнивая многие встречи и думая об этом случае, Анна придет к выводу, что Кристиан и был ангелом, которого ей послали, чтобы дать надежду - поддержать, вселить терпение и веру в лучшее, не дать пасть духом в окружавшей ее далеко не всегда радостной атмосфере. Эта встреча с Кристианом была единственной в ее жизни. Больше в борделе он не появлялся.
  
  
  Глава 12
  Предчувствие счастья
  Постоянный гость
  
  Это был самый обыкновенный четверг, ничем не отличавшийся от других дней рабочей недели. И в то же время Анна чувствовала: он будет каким-то особенным. При этом сама не могла объяснить, что с ней происходит. Внутренний подъем, воодушевление и радость наполняли ее с самого утра.
  Приводя себя в порядок, Аня надела не совсем подходящую для работы светлую юбку ниже колен, белые на каблуках лодочки и оригинальное телесное боди с глубоким декольте, обрамленным воротником фасона 'падающий водопад'.
  В этих стенах все девушки без исключения предпочитали темные или цветные секси-туалеты, подчеркнуто-короткие, чтобы показать свои ноги, неважно, безупречные или посредственные по форме. Так было принято. Поэтому Аня в длинной юбке сегодня выделялась среди окружающих.
  По зову баркиперши девушки прошли в большой зал, где находилась барная стойка, и в этот момент на пороге заведения появился гость. Мужчина средних лет, высокий, где-то за метр восемьдесят, одетый в безупречный классический тренч. Анна рассеянно оглядела вошедшего, заметив на его лице очки, но тут же опять погрузилась в свои мысли. Сегодня она обращала мало внимания на происходящее. Лишь услышав за спиной голос баркиперши, Аня поняла, что нарушает регламент - нужно было поскорее представиться клиенту.
  К нему уже успели по очереди подойти все девушки-коллеги. Анна в их череде оказалась последней. А гость, как будто ожидая именно ее, расплылся в довольной улыбке. Показывая на Анин элегантный наряд, сказал, что сразу приметил ее и ждал, когда она к нему, наконец, подойдет. Это был солидный немец лет пятидесяти пяти, судя по речи и манерам, интеллигентный, культурный, образованный. Видно было, что Анна его очень привлекает, и он не скрывал своей радости. Весь вечер немецкий гость был оживленным, а уходя, опять улыбнулся девушке широкой улыбкой.
  Этот контакт не прошел бесследно. Коллеги заметили, что Анна понравилась Генриху Флетчеру - так звали гостя - и рассказали, что бывает он здесь часто, может, еще заедет на свидание.
  Так и случилось. Генрих появился через неделю. Сидя за барной стойкой, он спросил у Ани по-английски, узнала ли она его.
  - Конечно, - кивнула Анна, - конечно же, узнала! И очень рада видеть.
  С тех пор они стали видеться чаще. Генрих навещал Аню, и со временем стал для нее лучшим другом, внимательным и щедрым. 'Похоже, что здесь больше, чем поверхностная симпатия', - думала девушка. Какое-то новое ощущение счастья переполняло, насыщало ее и привносило особый смысл в ее теперешнюю жизнь.
  После второго свидания Генрих спросил Анну, не хочет ли она в следующий раз поехать с ним в город - пообедать и сделать шоптур. Это было возможно, и Анна с радостью ответила, что, пожалуй, субботний день вполне для этого подойдет.
  Свидание было намечено на десять часов утра. Флетчер ждал Анну в своей машине на соседней улице у бара, и девушка смогла спокойно дойти до места встречи, не попав в обзор видеокамеры. Они поехали в Минден, небольшой, приятный городишко в северной Вестфалии. Для Анны было настоящим праздником души оказаться в центре настоящего немецкого города, в окружении красоты старинной архитектуры, чистоты и покоя, царивших на утренних улицах.
  Благодаря Генриху впервые за полтора месяца пребывания в чужой стране Анна ощутила достоинство и свободу. Первый раз она выезжала в люди без конвоя. Без конвоя и стресса. Да и вообще, по большому счету, до сих пор она видела Германию только из окон своего каземата. Положение у нее было точно как в тюрьме. Бесправное. Несправедливое. Бесчеловечное. То, что происходило сегодня, напоминало сказку.
  На улице стояла холодная осенняя погода, дул ветер, а у Ани не было перчаток. Генрих предложил что-нибудь купить. Они зашли в элитный бутик, и несмотря на то, что у Анны глаза разбегались от выбора, она все же остановила свой взгляд на элегантных черных кожаных перчатках со стильными золотыми пуговицами. Генриха очаровала реакция Ани, ее простая, неподдельная радость такой ерунде как перчатки, и он предложил ей выбрать что-нибудь еще. В электронном отделе универмага Флетчер купил для нее вполне подходящий аудиоплеер 'Walkman' и дал для прослушивания пару своих кассет с классической музыкой. После этого они пошли в ресторан и прекрасно пообедали. Но и этим забота Генриха не ограничилась. В завершение встречи он с живым интересом выбрал для Ани в супермаркете продукты, интересуясь при этом ее вкусом и щедро нагружая тележку.
  Как истинный немец, Флетчер знал цену своему слову, как и цену времени, потому Анна без опозданий была доставлена в бар, где царила суета, а девушки одевались и наводили рабочий макияж.
  После долгой встречи с Генрихом, городских впечатлений и непривычно интересного дня Ане хотелось отдохнуть и расслабиться. Но оказалось, что на это у нее нет ни минуты, надо срочно принимать клиента. Вздыхая, Анна спустилась вниз - и что же? У стойки бара ее ждал... Генрих.
  Это было сюрпризом, ведь при расставании он даже не намекнул на то, что хочет зайти к ней на свидание. Аня была просто уверена, что он поехал домой... Но Флетчер превзошел сам себя - не дожидаясь официального открытия бара, позвонил в дверь. За те полчаса, пока они не виделись, Генрих успел купить букет цветов, и Аня была радостно удивлена и взволнована...
  Их встречи стали постоянными. Генрих навещал Аню в баре, а по субботам они выезжали в город. На дворе стоял уже ноябрь, в это время во всех городах Германии открывались рождественские базары, и улицы украшались иллюминацией. Как же все это было красиво...
  Однажды после обеда в хорошем китайском ресторане Флетчер привел Аню в магазин, где продавали золотые украшения. Спросил, что ей нравится. Ничего не подозревая, Анна показала на сережки и выполненное в этом же стиле кольцо. Генрих, не раздумывая, протянул кредитную карту, и продавщица с улыбкой упаковала изысканный гарнитур в подарочную коробку.
  - Это рождественский подарок, - сказал Генрих, - но Рождество еще не наступило, придется подождать.
  У Ани прыгало сердце в груди, и она с трудом сдерживала волнение. Каждая встреча с этим человеком превращалась в праздник - Генрих был открытым, щедрым, умным, и это радовало Анну безмерно. Ведь не так уж много радости было в ее жизни и в России и тем более, в немецком борделе.
  Свой рождественский подарок она получила в этот же день, что называется, в торжественной обстановке, с присущими событию искренними словами и милыми формальностями. Аня наслаждалась, купаясь в лучах этого солнца радости и наступавшей влюбленности, которую она недавно еще только предчувствовала.
  Увидев светящуюся Анну, коллеги по бару были озадачены: 'Ты что замуж собралась? С такими подарками...'
  На дворе стояла зима. Началась третья декада декабря, время, приближавшее всех к главному празднику года - Рождеству. Визиты к родственникам, посиделки с коллегами и, конечно, святая-святых, сочельник, когда все встречались в кругу семьи, - все это было для немцев обязательным, поэтому в баре царило затишье.
  Девушки сидели на кухне, разговаривали и в непривычном покое, без шума и музыки, коротали время. Только ближе к Новому году стали чаще заглядывать клиенты и заходить старые знакомые или друзья. Некоторые из свободных девушек собирались к Новому году домой, в свои семьи. Те же, кто хотел еще заработать или не смог достаточно накопить, вынуждены были оставаться.
  Незаметно наступил Новый год, уже не в тишине и покое, а с музыкой диско в баре и ракетами, свистящими на улице. В Германии Анна жила уже три месяца, и не раз задавала себе вопрос: что ей делать дальше и насколько еще здесь задерживаться?
  Конечно, Генрих был для нее защитой и надеждой. Мысли об этом человеке мешали Ане обольщать клиентов. В то же время у нее зрел протест против сутенеров: зарабатывать деньги для них Анна не хотела.
  Она не работала, выбиваясь из последних сил. Не отбивала клиентов у других, чтобы любой ценой получить деньги. Она просто дорожила тем, что имела: общением с Генрихом, теми накоплениями, которые удалось сделать, приветливыми или умеренными гостями - и выжидала, что будет дальше.
  Ответ на ее бездействие не заставил себя ждать. Сутенеры не интересовались личными обстоятельствами и душевными порывами. Они считали пачки денег в своих карманах, которые должны были ежедневно увеличиваться пропорционально количеству работающих в барах девушек.
  В одну из суббот Анна возвращалась с покупками. Войдя в кухню бара, она увидела там Кириякоса с обозленной миной.
  - You want money? You must woking! You must woking! - проорал он на изуродованном английском, добавляя немецкие слова.
  Глаза сутенера горели от негодования. Он изо всех сил пыжился быть важным и понятым. Но не ради Анны, а ради денег.
  - Undestjuud? - продолжал он на корявом, а в его произношении вконец искалеченном английском, всем своим видом показывая жесткость, строгость.
  Он хотел повергнуть Анну в страх, под гипнозом которого - так полагали сутенеры - работали все подневольные. У Кириякоса были стеклянные глаза, тупое выражение лица...
  - Это требование: ты должна работать! Для этого ты сюда приехала!
  Анна особо не спорила, да и о чем было говорить? Выслушав претензии, она сказала, что время идет, а ей надо переодеваться и готовиться к работе. Изо всех сил она старалась держаться спокойно, но, выйдя за дверь, дала волю слезам. Сколько еще она сможет терпеть эти унижения, эту зависимость?..
  Хорошо, что у нее есть Генрих, постоянный гость и друг, на которого можно рассчитывать, который обязательно поможет, если станет совсем невмоготу. Анна в это верила. Тем более, что ему всегда можно позвонить, - на всякий случай Генрих оставил ей визитную карточку со всеми своими телефонами...
  
  
  Глава 13
  Знакомство с Тоннесеном
  План побега
  
  Во время очередной поездки за продуктами в ближайший торговый центр Анна решила позвонить Генриху. Она зашла в телефонную будку и с волнением набрала его номер. К счастью, Генрих был на месте. Он обрадовался звонку и обещал заехать в ближайшее время. Анну это немного успокоило, но не совсем. У нее было нехорошее предчувствие. Казалось, что после ее неприятного разговора с важным загребателем денег - сутенером - последуют репрессии...
  Если основной возраст клиентов бара был от тридцати пяти до шестидесяти, то случались и исключения, когда порядочные, семейные немцы преклонного возраста, утомленные долгоиграющей и монотонной пластинкой жизни со своей супругой, искали для себя новых приключений или нового общения. Им хотелось внести в свою серую, рутинную жизнь немного свежести и эротики. К таким почтенным гостям относился господин Тоннесен, мужчина лет восьмидесяти, который был очень мил и добр, хоть и не показывал этого сразу. В этой сдержанности чувствовалась старая школа хорошей немецкой закалки: пунктуальность, обязательность, сдержанность и хорошие манеры, а также человечность, честность и непоказное благородство. Судя по фамилии, он был родом из Скандинавии, скорее всего, из Швеции или Норвегии.
  В прошлом почтовый служащий, Тоннесен был давно на пенсии. Среднего роста, сухой, очень опрятный и элегантно одетый, он заходил сюда, когда его супруга уезжала на пару дней в другой город навестить больную сестру. Тогда он чувствовал себя свободным, позволяя себе, как говорится, расслабиться на стороне.
  Однажды Тоннесен пригласил Анну к себе на чашку кофе и предложил заехать за ней в субботу. Анна, полагаясь на собственную интуицию, согласилась, и пунктуальный Тоннесен ровно в десять утра был уже на месте. Поскольку работа по выходным начиналась позднее и соответственно заканчивалась глубоко за полночь, многие девушки еще спали или собирались ехать за покупками.
  Тоннесен показал Анне город, а потом завез в пару магазинов, где по-немецки экономно и заботливо поучал:
  - Ты только смотри, сравнивай цены, сразу товар не покупай...
  Анна же, выбравшись из подневолья тюряги, терялась при виде изобилия вещей даже в самых недорогих, далеких от бутиков, магазинах.
  Потом Франц, так звали Тоннесена, позвал ее к себе на обед. Судя по всему, умеренно и консервативно живущий пенсионер не разбрасывался деньгами и приглашать Анну в ресторан, как это делал Генрих, не собирался. Он знал, что домашняя еда дешевле, и сам готовил для себя в отсутствие супруги.
  Они въехали в небольшой чистый, уютный город Бад-Зальцуфлен, проехали площадь у ратуши, и Тоннесен, поставив машину, пригласил Анну зайти в двухэтажный старый, но хорошо сохранившийся дом, построенный, похоже, в начале двадцатого века.
  Франц помог девушке раздеться, провел в комнату, а сам, подвязавшись фартуком, пошел на кухню готовить обед. Анна огляделась. Первое впечатление - она попала в мир сказки. В этой скромной по площади, но с такой любовью и вкусом обставленной квартире везде царили уют, чистота и гармония. Здесь было так хорошо, так спокойно, что Ане не хотелось никогда уходить. Она смотрела на зимний пейзаж, открывавшийся из окна квартиры, и отдыхала от суеты, недоброжелательства и вечной зависти. Бордель вдруг представился ей шумной фабрикой, полной работающих станков и кричащих людей. У Тоннесена она почувствовала, как устала от вечного контроля над собой, как окружающий мир изнурил ее и опустошил. Ане хотелось просто закрыть глаза и слушать тишину. Впитывать в себя этот покой. Рай спокойной, умеренной жизни, которой у нее не было.
  Франц принес фрукты и поставил на стол. 'Судя по почтенному возрасту, - подумала Анна, - он должен был принимать участие во Второй мировой войне'. Правда, на эту тему они пока не говорили, но у Анны было хорошее предчувствие, что этому человеку можно доверять. Тоннесен не походил на немцев, которые, едва услышав иностранный акцент, тотчас же принимают сморщенный, недовольный вид. Он не походил и на тех, кто осуждает не только иностранцев, но и собственных детей, родителей, коллег и даже погоду, ненавидит всех и вся и лишь ищет повода выместить собственную неудовлетворенность жизнью на окружающих. Среди гостей бара бывали и такие гости.
  Тоннесен же обладал врожденными тактом, порядочностью, скромностью, добротой и при всей своей экономности не был скрягой. Как говорят немцы, 'сердце его находилось на правильном месте', а жизненный опыт позволял понимать людей. Франц вызывал абсолютное доверие и симпатию Анны, для него же это общение, наверняка, было уходом от скуки и одиночества, а может, отчасти и желанием немножко помочь, развеять хоть чем-то монотонную, зависимую жизнь девушки.
  После обеда и кофе, поболтав с Анной и взглянув на часы, Тоннесен предложил потихоньку двигаться в сторону бара, чтобы Анна не пришла на работу в последнюю минуту, вызывая подозрения. Прогулявшись еще немного в центре города, они поехали назад.
  Предчувствия Анны по поводу сутенеров оказались не напрасными. Этим же вечером шестерки как бы невзначай передали ей такое известие, что от волнения у Анны закружилась голова. Новость была, что называется, из первых рук - телефонного разговора Евгении с одной шестеркой - и состояла в том, что сутенеры были намерены оживить рабочую атмосферу. Видя отсутствие мотивации Анны на работу, они решили перевезти ее в другой бар, где у нее нет постоянного гостя или друга и где Анна вынуждена будет просто работать и приносить им доход. Решение это было уже принято и обсуждению не подлежало. Живой товар не имел права голоса.
  Выслушав сбивчивый этот рассказ и уняв внутреннюю дрожь, Анна поняла: пока она остается здесь, ее зависимость не кончится. Нужно что-то предпринимать.
  Хотя дело касалось именно ее, самой девушке о предстоящем переезде или новом плане не сказали ни слова. И это разозлило Анну еще больше. Она решила во что бы то ни стало прямо под носом этих криминальных элементов отсюда свалить. Как бы сложно это ни было.
  Кроме коллег по бизнесу и нескольких постоянных гостей никого в этой чужой стране Аня не знала. К тому же у нее не было паспорта - отобрали при устройстве на работу. Девушки, по большей части сами подневольные, кроме моральной поддержки, мало чем могли ей помочь. Надежда оставалась только на знакомых немцев. Естественно, она рассчитывала на поддержку Генриха, но тот жил не за околицей, кроме того, у него было много своих планов и дел.
  По-человечески Анна доверяла только одной из своих коллег - милой русской девушке Маше, носившей здесь имя Мэри. Поговорив с ней, она убедилась: Мэри поможет. Нужно было составить план, который поддержал бы кто-нибудь из немецких гостей.
  До приезда сутенеров оставалась всего пара дней. После посещения Тоннесена Анна приняла решение обратиться за помощью именно к нему, конечно, если до этого не появится Генрих. Но, как назло Генрих, приезжавший раньше регулярно, сейчас не показывался. Анна прорабатывала подробности своего побега и молила Бога о помощи.
  В один из вечеров в дверях появился Тоннесен. Милая и добрая Мэри как всегда подошла поприветствовать гостя, а попутно шепотом объяснила ему ситуацию Анны и убедительно просила помочь ей.
  - Времени терять нельзя, - внушала Францу Маша, - сутенеры явятся уже завтра, и неизвестно, в какой город и бар они увезут подругу.
  Анна с глазами на мокром месте шепнула Тоннесену, что хочет уехать обратно в Россию, домой, и просит Франца пойти ей навстречу. В качестве гарантии она обещала ему телефоны Генриха.
  Тоннесен слушал девушек внимательно, понимая серьезность ситуации. Неторопливый и последовательный, он взвешивал все 'за' и 'против'. И когда Аня, до деталей продумавшая все подробности побега, волнуясь, назвала время его приезда - девять утра следующего дня, - он согласился за ней заехать.
  Теперь об Анином плане знали три доверенных лица: Тоннесен, уже упомянутая высокая, блондинка Мэри и еще одна молоденькая девушка из Питера, которая поддержала идею побега.
  Ночью Анна не сомкнула глаз: нужно было собрать вещи, все упаковать и остаться при этом незамеченной (прознавшие о побеге шестерки могли тут же выдать ее Евгении). Тысячи вопросов кружились в голове. Удастся ли осуществить план? Приедет ли Тоннесен к назначенному времени? Что будет с ней потом? Эмоциональная и впечатлительная Аня задрожала, когда одна из девушек спросила, почему она не спит, - любое неосторожно сказанное слово сейчас могло стоить ей свободы и даже самой жизни. Взяв себя в руки, Анна уверила 'подругу', что после неприятного гостя у нее разболелась голова. Надо немножко прийти в себя и просто для успокоения навести порядок в своих вещах, ей это помогает...
  Под утро, собрав вещи, Анна прилегла, но находясь на пике волнения, постоянно вскакивала и в страхе смотрела на часы: только бы не проспать!
  Около девяти утра она подошла к окну и увидела на присыпанной за ночь снегом парковочной площадке борделя одиноко стоящую машину Тоннесена. Сдерживая крик радости, Аня, как договаривались, разбудила Мэри, и девушки, тихо одевшись, на цыпочках, вынесли вещи вниз. Одна из свободно работающих девушек, без лишних слов понявшая ситуацию, тоже вызвалась помочь Ане, и попросив извинения за недоразумения прошлых месяцев, пожелала ей всего хорошего.
  План начинал осуществляться. С помощью Тоннесена дрожащая от волнения Анна уложила вещи в багажник, простилась с девушками и уже в машине стала потихоньку приходить в себя. Только отъехав от тюрьмы километров на тридцать, Аня начала хоть как-то понимать и оценивать происходящее. Франц тихонько напевал за рулем, и она немного успокоилась. Однако для серьезных мыслей и дальнейших планов у нее не было никаких сил. Измученная перипетиями последних месяцев, недель и дней, неопределенностью и вечным внутренним напряжением, она была рада уехать подальше от этой унижающей человеческое достоинство рабской зависимости - уехать, доверяя чужим, но порядочным людям, которые, как выяснилось, ценили не только красивое женское тело, но и моральные качества.
  
  
  Глава 14
  Приезд Генриха
  Посещение полиции
  
  Уже по дороге Тоннесен сообщил Анне, что он созвонился с Генрихом, и тот должен подъехать к нему домой где-то до обеда, максимально к часу дня. Анне же хотелось только одного: спать, спать, спать... Забыть все кошмары последнего времени.
  Подъехали к Бад-Зальцуфлену. Занеся вещи в квартиру, Тоннесен предложил Анне позавтракать. После чашки кофе и надкушенной булки, которые она уже не ощущала никакими рецепторами, Аня попросила разрешения у Франца прилечь. Ей было необходимо отдохнуть, потому что в состоянии сонливости и слабости она боялась просто грохнуться со стула. Видя усталость девушки, Тоннесен отнесся к этому с полным пониманием и закрыл за ней дверь спальни. Не раздеваясь, прямо в сером трикотажном костюме, Аня рухнула на кровать и, слегка прикрывшись шерстяным пледом, погрузилась в сон.
  На какое-то время ей удалось отключиться от всего: подкрадывающихся из-за спины страхов, вечно висящей в воздухе опасности и мыслей о сутенерах, размышлений о будущем и вопроса 'Как быть дальше?'
  Прихода Генриха она не заметила. Только сквозь сон стала понимать, что Тоннесен в квартире не один, а потом по голосу узнала Флетчера. Хоть Аня и чувствовала себя обессиленной, но все же поднялась. Выйдя из спальни, белая, как стена, с трудом держась на ногах, она поприветствовала Генриха. Тот смотрел на девушку с симпатией и радостью, и Анна, находясь в обществе двух малознакомых немцев, неожиданно ощутила себя надежно и уверенно.
  Зная обязательность и деловитость Флетчера, она могла целиком положиться на его дальнейший план. Самое страшное было позади. Анна была на свободе, вне зависимости от страшных криминальных людей, которые не видели ничего человеческого в других, не считались ни со здоровьем, ни с проблемами девушек. В каждой из них они видели только деньги. И ради этого были способны на все!
  Аня вспомнила Евгению, неизменно повторявшую, что, мол, девушки, должны быть ей благодарны. Ведь у нее не работа, а просто рай: и на Западе находишься, и хорошие деньги получаешь. 'Находишься на Западе, но этот Запад и близко не видишь', - подумала тогда возмущенная Анна.
  А насчет рая... Ведь многих молодых и наивных представительниц прекрасного пола сутенеры силой сажали на иглу, привязывали к себе как скот, как послушных и слабых зверей. И когда-то прекрасная нетронутая душа, наивная и ничего не подозревающая девушка, бежавшая от отчаяния и бедной российской жизни на заработки, превращалась в слабое, зависимое от наркотиков, алкоголя и мерзкого обращения сутенеров существо. Многие, падая все ниже и не находя в себе сил сопротивляться, превращались в абсолютно больных, горьких, ничего, кроме этого гнусного окружения не видящих, злых баб. Любой мужик для них теперь был кошельком или скрягой, а обида на жизнь росла, как снежный ком. В Россию же летели письма и посылались деньги с 'благополучного золотого Запада', о реальности которого ни дети, ни родители не знали ничего... Двойная жизнь становилась для таких секс-работниц нормой. А жизнь на золотом Западе была лишь иллюзией, мифом, который они когда-то создали в своем воображении.
  После кофе и разговора у Тоннесена Анна с Генрихом направились в магазин: нужно было купить подходящих размеров дорожную сумку и еще кое-какие мелочи. Вернувшись назад, энергичный Флетчер помог перепаковать вещи и, попрощавшись с добрым Тоннесеном, они поехали в близлежащий Минден - вначале в гостиницу, чтобы оставить вещи в номере, затем Генрих собирался в полицию. Согласно его плану, Анне необходимо было обеспечить законное положение туриста в Германии, потерявшего документы. Рассказывать о бесправном положении работающих здесь восточно-европейских девушек Флетчер не собирался. Это могло его самого завлечь в криминальный лабиринт, а также повредить Анне и задержать ее отъезд в Россию. В планы великого организатора входила простая, реальная схема действий, которой любой немецкий полицейский мог бы поверить и дать зеленый свет для выезда туриста из страны.
  В машине Генриха не было навигатора - даже в незнакомом месте он всегда ориентировался четко и уверенно, так же, как и в разговоре с незнакомыми людьми. Все его замыслы и планы были равносильны успеху, который для Флетчера был очень важен.
  Они подъехали к полиции Миндена. По заученной схеме, вежливо и уверенно, в такт разговору с улыбкой поглядывая на растерянную и уставшую Анну (что в данном случае тоже вписывалось в его сценарий) Генрих выдал свою версию полицейскому. То, что он говорил, выглядело вполне реально и могло произойти в любой стране с любым туристом. Служащий занес данные в компьютер и, не найдя поводов для отказа, выдал необходимую справку для посольства и полицейского контроля в аэропорту.
  Анна чувствовала себя просто до смерти уставшей. Но присутствие Генриха, его будто из вечного источника бьющая энергия и оптимизм в искрящихся глазах поддерживали морально. Она чувствовала и знала: организаторские способности этого человека уникальны, ему можно доверять на все сто!
  Главное было сделано, опасности были позади. Флетчер вкратце описал программу на следующие дни. Видя бледность и усталость Ани, он предложил ей отдохнуть и выспаться в гостинице. Немного растерянная после отъезда Генриха, но счастливая от долгожданной свободы, Анна зашла поужинать в один из маленьких ресторанов, а вечером наслаждалась покоем и тишиной в номере своей гостиницы.
  Раздеваясь перед сном, она отметила, что ужасно выглядит и что одной ночи спокойного сна ей недостаточно, чтобы отдохнуть от пережитого. В то же время для Анны было очевидно: она влюблена в Генриха. Это делало ее одновременно счастливой и грустной. Что она знала об этом человеке? О его личной, семейной жизни? Наверняка, он не был свободен...
  Но думать о дальнейших планах она не хотела. Достаточно и того, что ей повезло. В этой незнакомой стране за время своей подневольной жизни Анна встретила добрых и порядочных людей, которые ей помогли в самом главном. И встреча с Генрихом - она абсолютно уверена - не случайна. Уже это было для Анны переменой к лучшему. Все остальное она предоставляла Богу, судьбе и своей вере в доброе!
  
  
  Глава 15
  Жизнь в новых условиях
  
  Флетчер позвонил на следующий день утром и поинтересовался, все ли у Анны в порядке, добавив, что заедет за ней через пару часов и что все необходимое он уже организовал. За это время он нашел для нее меблированную комнату и договорился о возможности заключить контракт на работу в местном университете.
  Да, ей просто глобально повезло с этим человеком. Кто бы еще так, как Генрих, мог о ней заботиться?
  До Падерборна они доехали за два с половиной часа. Этот небольшой восточно-вестфальский городок, число жителей которого не превышало трехсот шестидесяти тысяч, с давних времен был известен как католический центр, где церквей и соборов намного больше, чем музеев и библиотек. Здесь же находился один из самых молодых (по сравнению с именитыми университетами Хайдельберга, Геттингена и Лейпцига) университетов страны. Построенный современными архитекторами, внешне университет Падерборна походил на своих собратьев в Билефельде или Ганновере, заложенных в период экономического расцвета Германии середины семидесятых годов прошлого столетия.
  Подъехав к одному из небольших домов, Генрих помог Анне выгрузить вещи и заодно представил ее хозяину пансиона, вышедшему навстречу.
  Дородный, среднего роста и возраста немец с бегающими глазками не без любопытства оглядел иностранную гостью.
  Анина комната располагалась на последнем этаже пансиона. Потолок ее, повторяя очертания крыши, был с одной стороны скошенным, за счет чего комната казалась как бы обрезанной. Однако, хоть и небольшая, комната все же располагала всем необходимым для жизни. Предприимчивый Генрих уже успел закупить кое-что из вещей, разместил здесь даже двухкомфорную электрическую плиту.
  На следующий день он представил Ане свой (для нее добровольно-принудительный) план: посещение курсов немецкого при университете, оформление всяких формальностей в местной администрации города и возможность контракта на работу. 'Поживем-увидим', - многозначительная улыбка Генриха заставляла надеяться только на успех.
  Вечером они поужинали в одном из ресторанчиков в пригороде Падерборна. Общались легко и весело, но несмотря на это, у Анны было странное чувство, что Генрих что-то умалчивает или не договаривает. Он уже рассказывал Ане о себе и своей семейной жизни, когда навещал ее в баре и во время субботних прогулок. Согласно этим рассказам, первая жена Флетчера умерла, а вторая жила с ним раздельно. Всякий раз, когда он крепко и нежно брал Анину руку в свою, дистанция между ними сокращалась, и это давало надежду на то, что он действительно свободен. Однако женская интуиция подсказывала Ане, что с Генрихом не так все просто. Конечно, у нее теплилась надежда, что он все же 'расколется' и когда-нибудь с ней объяснится, но намекать на это было пока неуместно. Солидный, образованный, взрослый человек, он сам знал, как себя вести и что делать.
  Флетчер не торопился открывать свои семейные карты, а время потихоньку шло, наполненное заботами, обязанностями и новыми знакомствами.
  Новая жизнь открывала для Анны возможности встреч и приятельских отношений с будущими студентами, так же,, как и она, проходившими полный курс немецкого, или с коллегами-иностранцами, работавшими в университете по договору. Инициативная группа жен профессоров организовывала с ними регулярные встречи. Это помогло Анне найти новых друзей и знакомых не только из России, но и из Бразилии, Азербайджана, Китая и других стран.
  Инициативный клуб устраивал по праздникам кофейные посиделки, а ежемесячно - автобусные поездки по культурным и историческим местам близлежащих земель Германии, наполняя всех незабываемыми впечатлениями. Далеко не каждый турист, имеющий при себе карту достопримечательностей этой страны и в совершенстве владеющий немецким, мог похвастаться такими гидами-энтузиастами, которыми был богат клуб при университете Падерборна.
  На встречах и вечеринках Анна чувствовала себя как дома. Зимой, в канун Рождества, проводились пешеходные походы, готовились стихи и сюрпризы с подарками, а потом всех ждали испеченные заботливыми организаторами вкусные торты, пироги, горячие чай и кофе. Летом организовывались пикники на природе и вылазки в такие места, где от красоты природы и ландшафта у Анны захватывало дух.
  Такого тепла, уважения и любви между ближними она не чувствовала уже давно. Позднее Аня поймет, что университетская атмосфера с ее толерантностью к иностранцам это только одна, приятная, сторона немецкой медали. Но была и другая: зависть и неафишируемая дискриминация иностранцев, переселенцев из других стран. И эта вторая сторона медали была в Германии гораздо ярче первой.
  Анна и Генрих встречались ежедневно. Он работал в деканате на одном из факультетов. Когда у Ани заканчивались курсы немецкого, она заходила к Флетчеру, и они вместе шли обедать в университетскую мензу. Секретарша Генриха, аккуратная, строгая, невысокого роста дама за пятьдесят, улыбалась Ане крайне редко. В основном, видя ее, секретарша направляла задумчивый взгляд в окно или на свою электронную пишущую машинку, подразумевая, что Анны для нее не существует. А если они сталкивались в коридоре, выдавливала из себя 'гутен таг' с таким надменным видом, что это приводило Анну в замешательство и она спрашивала саму себя: 'Странно. Что я делаю не так? Почему она меня подчеркнуто недолюбливает?' Казалось, секретарша ревнует своего шефа к Анне, но Генрих об этом даже слышать не хотел - ему было безразлично. По знаку зодиака Лев, он считал себя важным среди важных и этого никогда не скрывал. День за днем, общаясь с Флетчером, Анна открывала для себя неизвестные ей прежде черты и особенности его характера.
  Наконец, на одной из их встреч Генрих победоносно заявил, что у Анны есть контракт на работу! Радости девушки не было предела. Она понимала, что без гениальных способностей, связей и стараний этого великого комбинатора подобное было бы просто невозможно.Это Известие означало, что Анна может находится в стране еще не меньше года.
  
  
  Глава 16
  Поиск нового жилья
  Визит сына
  
  Работа Анны была не слишком обременительной, и, что самое замечательное, девушка могла свободно распоряжаться своим временем. Переводы научных текстов, просмотр и отбор научных журналов Академии наук нельзя было сравнить с журналистикой или преподаванием языка. Поскольку Анна трудилась самостоятельно, то и процесс был несколько монотонным. Но все же это была работа, и это не могло не радовать.
  После обязательных курсов с утра и, если удавалось, совместных обедов с Генрихом, Анна шла в университетскую библиотеку, а порой брала работу на дом. Приходилось готовиться также к занятиям по немецкому, так как в течение всего курса устраивались письменные экзамены, подразделенные на ступени освоения языка.
  Иногда Флетчер заезжал после работы и помогал Анне с немецким, проверяя ее грамматику и безжалостно критикуя за малейшую ошибку. В хорошую погоду они любили посидеть во дворе пансиона. Здесь располагалась уютная беседка, в которую редко наведывался кто-либо, кроме Анны и посещавшего ее Генриха. Хозяин дома все время любил повторять, что для него гости ну просто 'короли, князья, и почетнее их никого нет', не говоря уж о том, что желание гостя для него закон. Однако, эти 'короли и князья', ему, похоже, вскоре надоели. Выйдя как-то во двор, Анна увидела, что беседка забаррикадирована стульями. 'Наверное, ремонт или садовая уборка', - предположила она, но на следующий день ситуация повторилась.
  Узнав от Анны свежие новости, Генрих только иронично усмехнулся и сказал, что можно без проблем снять комнату в студенческой коммуналке, надо только следить за объявлениями в газете.
  Обойдя несколько адресов, где типичные немки с любопытством рассматривали восточно-европейскую гостью в сопровождении солидного друга, им все же удалось найти приличную комнату в трехкомнатной квартире. Там жили исключительно мужчины: немец, студент машиностроительного факультета, и турок, получавший образование в одном из колледжей города. Эта квартира как нельзя лучше подходила Анне: десять минут до университета, спокойные, дружелюбные соседи. К тому же, все нужные магазины рядом, и до центра города рукой подать.
  Флетчер, ум которого никогда не уставал бурлить новыми идеями, уже составил план действий и решил, что перво-наперво нужно выкрасить стены Аниной комнаты. Уже через день она смогла въехать, получив некоторую мебель от Генриха и с его же помощью купив недостающее: стол, лампу, полки для книг и ковровую дорожку, которые привнесли окончательный уют в ее новую обитель. Постельное белье и полотенца Ане презентовала супруга Флетчера. Она изъявила желание лично приехать и ознакомиться с ситуацией на месте. Анна показала ей свою комнату, уже порядком устроенную, на что супруга Генриха, передавая ей чисто выстиранные, старенькие полотенца, безэмоционально произнесла: 'Prima!' - что означало 'неплохо'. Не задавая ненужных вопросов, спокойная и деловая, она поспешила ретироваться, захватив с собой супруга.
  Анна на минуту задумалась : 'Интересно, знает ли она о наших отношениях или только догадывается?' Интуиция ее не обманывала: супруга Генриха знала больше, чем Анна могла предполагать...
  Время летело так быстро, что в разгар лета, не без помощи предприимчивого Флетчера и им же организованного приглашения, Анна ждала в гости сына. Саша должен был лететь один - по правилам таможни для этого требовалось согласие двух родительских сторон.
  Генрих предложил для комфорта снять квартиру в тихом, уютном курортном городке Бад-Липшпринге, где предлагалась масса апартаментов, сдававшихся на время отпуска. Анна была в восторге от отдельной меблированной квартиры с обустроенной кухней и всем самым необходимым для жизни.
  Саша прибыл в аэропорт Ганновера, где Анна ждала его вместе с Генрихом. Соскучившись по маме, но стесняясь незнакомца, мальчик был поначалу скован и сдержан, но потом освоился и стал прежним Сашком, ласковым и любопытным.
  Все вместе они посетили известный бассейн и термы Бад-Липшпринге, а также огромный парк отдыха с аттракционами, зоопарком и детской железной дорогой. Генрих, прихватив с собой второй шлем, возил Сашу на своем мотоцикле BMW и фотографировал, как заправского гонщика. Они катались на велосипедах вокруг живописного озера, совершали прогулки в местный лесопарк.
  Когда настал день отъезда, Анна не находила себе места от волнения. Укладывая вещи сына, она прятала от него и самой себя горькое волнение. И только в аэропорту Ганновера, когда самолет взлетел в воздух, взяв курс на Россию, Анна не смогла больше сдерживать себя и разрыдалась... Слезы душили ее, катились по мокрым щекам, и она не могла их остановить... Она плакала и на обратном пути, в машине, и дома. Генрих пытался ее успокоить, но состояние пустоты и грусти после отъезда сына не покидало Анну...
  
  
  Глава 17
  Время как в полете
  Волна воспоминаний
  
  За быстро пролетевшим летом пришла осень, и на пороге уже стояла зима. Анна, занятая учебой и работой, совсем не чувствовала времени. Жила, как в полете: новый язык (с каждым днем он давался ей все лучше), встречи иностранцев в университетском клубе, общение с интересной русской семьей из Москвы, роман с Генрихом - все стремительно неслось и наполняло ее жизнь впечатлениями.
  Анна не скучала по России. Ее волновало только одно: как устроить свою жизнь в России или Германии, чтобы снова быть вместе с сыном.
  На Новый год она съездила домой навестить Сашу и родственников. Экономическое положение в России нисколько не улучшилось, а стало даже хуже. Анна не хотела об этом думать, но иногда на нее накатывалась тревожная волна. Как быть дальше? Что она должна делать для того, чтобы в ее жизни наступили стабильность, надежность? И с ужасом понимала: да, она готова находиться в чужой стране, работать на нее, сносить критику любовника и друга. Но она больше не желала жить - и это в мирное время (!) - в огромной советской стране. В коммунальной квартире, когда на полке в кухне стоит сухое молоко в порошке и пакет дешевой крупы, а в холодильнике лежит одно яблоко. Это яблоко Анна делила для пятилетнего сына на две части: одну он съедал вечером, после ужина, вторую - на следующий день. Хорошо еще, что детей кормили в садике. Один только Бог знает, как они выжили в те годы...
  Когда Анна думала о России, ей становилось холодно. Да, в последнее время, перед тем, как решиться на работу в неизвестности, она хронически мерзла в Питере. Однажды, зимой, возвращаясь с работы, Аня страшно продрогла и решила погреться в булочной на Невском. В тепле, наполненном запахами ванили и корицы, у нее закружилась голова. Она перестала чувствовать собственное тело и, казалось, увидела себя со стороны. Увидела сына, играющего в снежки с друзьями. 'Хорошо, что у Саши каникулы, - пронеслась мысль в голове, - и хорошо, что у него есть любящие папа и бабушка...'
  А спустя пару дней, возвращаясь из душа в свою комнату, Аня потеряла сознание в длинном коридоре коммуналки. Оседающую на пол бледную девушку подхватила под руки пожилая соседка.
  - Ты что это, совсем ничего не ешь? Так нельзя, девочка... Смотри, какая ты вся белая... - ласково выговаривала она Анне, усаживая ее на диван.
  Что было на это ответить... У Анны не было ответов, не было и страха. У нее была какая-то апатия. Ко всему... 'Был бы сын рядом, я не позволила бы себе так раскваситься...' - единственное, о чем она подумала тогда.
  Странно: находясь в чужой стране Анна чувствовала себя уверенней и спокойней, чем в России, и в этом была несомненная заслуга Генриха, который помог ей устроить не только быт, но и успокоить душу. Как сложатся их отношения дальше? Думать об этом Анне не хотелось. Она была настолько влюблена, что разум отказывался вмещать в себя что-то еще. Зачем? Все шло своим чередом, не без трений и проблем, но все же основываясь на взаимных чувствах. Так полагала Анна.
  
  
  Глава 18
  Признание Генриха
  Рухнувшие надежды
  
  Незаметно пролетели и Новый год, и зима 1998-го...
  Анна успешно сдала все экзамены по немецкому, получила сертификат и вполне могла подавать документы на учебу в любой университет Германии. Флетчер отговаривал ее от этого, ссылаясь на свой опыт, да и возраст, мол, у Анны, не такой уж студенческий.
  Великий организатор все больше открывался ей с другой, так называемой 'арийской' стороны, показывая истинные черты своего характера и часто указывая Анне на ее место в этой стране, в иерархии немецкого общества.
  Их отношения, кроме приятного общения, сводились теперь к вечным поучениям немца: как надо жить и поступать. Так что для свободы мыслей и действий Анне оставалось не слишком много места. Она зависела от настроения Генриха, от его поведения и планов. Иногда он отыгрывался на ней и наслаждался эффектом сильной руки, публично демонстрируя зависимость Анны или же ее беспомощность. При этом Флетчер говорил нарочито цинично и громко (чтобы другие услышали) или пускал в ход двусмысленные шуточки, в которых он всякий раз показывал, кто здесь хозяин, а кто гость. Это была как бы вторая сторона его натуры, которую в отличие от первой - великодушия и внимания джентльмена - Анна узнала при постоянном общении. И как бы горько ни было, ей приходилось эту вторую, малопривлекательную сторону принимать. Флетчер был здесь хозяином, у него было больше прав, возможностей и власти, и пренебрегать этим фактом даже для свободолюбивой и творчески мыслящей Анны было по меньшей мере глупо и очень рискованно.
  Порой Генрих доводил ее до слез, отчитывая как девчонку, а иногда в присутствии других бросал в лицо саркастичное словечко или фразу... И потом наблюдал со стороны беспомощную Анину реакцию или, что случалось все реже, умение виртуозно выходить из дурацкого положения.
  Флетчер как будто неустанно подчеркивал их разницу, полагая, что он и Анна абсолютно неравная пара и говорить тут просто не о чем...
  А может, это было сознательное отчуждение от приятной и интересной ему женщины, поскольку он уже знал, что никогда не свяжет с ней свою жизнь.
  Весна девяносто восьмого года была в самом расцвете, в яркой и сочной апрельской свежести. Стояла такая непривычно теплая погода, что с цветущих полей пахло почти что летом. Флетчеру удалось продлить контракт и визу для Анны до конца года. И она была счастлива, но не только от этого, а еще и потому что до сих пор чувствовала себя влюбленной в Генриха.
  В один из солнечных дней они пили кофе и гуляли в парке замка Нойхаус. Генрих фотографировал Анну, смеялся, радовался общению, но чувствовалось в нем некое странное напряжение. Объяснилось оно в конце прогулки.
  По всей видимости, к этому дню Генрих тщательно готовился. Он отработал каждую интонацию. Спокойно сообщил Анне, что его первая жена не умирала и он не живет отдельно от второй жены. Первая и единственная супруга Генриха, находясь в полном здравии, никогда с ним не разводилась. Он не сможет ее оставить, какую бы симпатию к Анне не испытывал. И у него нет больше причин скрывать правду...
  Аня не верила своим ушам. Самым удивительным было то, что Флетчер мог так долго ей лгать. Самым страшным - что несмотря на все обиды и ссоры, он стал неотъемлемой частью ее жизни.
  Воцарилась тишина. Как провал, как обрыв. А под ним - безбрежный океан неизвестности и отчужденности.
  У Анны перехватило дыхание. Она не нашла слов и внезапно разрыдалась. Ее просто душила истерика, она как будто все из себя выплакивала - свои мучительные боли и ожидания, неопределенность и тоску по сыну, никогда не исчезавшую надежду на счастье. Генрих немножко растерялся. Он откровенно извинялся за свою ложь, говорил о желании ей помочь, прилично устроить её в благополучной стране...
  Уже потом Анна поняла, что прилично устроить неординарную молодую женщину в Германии - при всех талантах Флетчера - было делом весьма непростым. Будучи человеком жесткой воли, он не сдался, не отступил перед трудностями, и это заслуживало уважения. Но дело было не в этом. Генрих наслаждался своим положением короля: у него имелась семья (фактически и формально), он никого не бросал и не предавал (то, что он десятилетиями изменял жене, не считалось), у него была любящая и очаровательная любовница, надежное место государственного служащего (правая рука декана в университете), прекрасные доходы и потрясающее положение в обществе. Будучи масоном немецкой ложи еще со студенческих лет, он стал впоследствии также масоном английской ложи и безумно гордился этим!
  Вдоль и поперек мелким бисером исписанный ежедневник Генриха поражал именами известных по всей Германии адвокатов, врачей, судей и прочих сливок общества. И Флетчер наслаждался плодами своих связей, а также собственного острого ума, красноречия, иронии и элегантности. Положение масона обязывало проводить много выступлений, бесед, докладов и презентаций на разные значимые и малозначимые, но неизменно философские темы. Для этой роли он был просто рожден. Рожден, чтобы блистать во всей красе светского льва - самолюбивого, амбициозного и всегда соблюдающего протокол.
  Иногда он навещал Анну перед заседанием ложи, куда входили лишь мужи (без своих жен), чтобы покрасоваться перед ней в форме масона: элегантном классическом черном костюме (в особых случаях - фраке), неизменно белой рубашке и таком же белом галстуке. И зарядившись ее теплыми приветствиями, улыбкой и порцией счастья, прищелкнув каблуками черных элегантных туфель, отправлялся на очередное заседание. Право, ради этого стоило жить!..
  
  
  Глава 19
  Объявление в газету
  Идея любовника
  
  Они подъезжали к Падерборну, когда Анна немного успокоилась, и Флетчер сообщил, что у него есть очень интересная идея. При всем своем умении просчитывать ситуацию, он не знал, как Анна отреагирует на его идею, поэтому изложил ее с особой осторожностью - не за столиком в кафе или на террасе любимого ресторанчика, где они частенько сидели, если погода располагала, и не в компании знакомых, нет. Генрих предпочел сказать об этом как бы между прочим, как будто мысль пришла ему в голову на ходу.
  Когда они подъехали к парковочной площадке в центре города и вышли из машины, Флетчер обронил, что Анин контракт в университете истекает к концу года и пребывание в стране продлить больше невозможно. Правила есть правила, тут ничего не попишешь. Однако он кое-что придумал. Идея вполне реальна, и Анне надо над ней как следует поразмыслить.
  Он начал издалека, что вот, мол, работу в университете ей получить не удастся. Многие интересные проекты в целях экономии бюджета сокращаются - чудес тут ждать просто не приходится. Но Аня уже давненько разведена и вполне свободна, поэтому может искать себе нового партнера. Это, на взгляд Флетчера, единственный для нее шанс жить в Германии законно и достойно.
  Анна, понимая, куда клонит Генрих, спросила:
  - Как искать? Я не мыслю себе партнера без привязанности, без чувств. Как ты себе это представляешь? Искать... Это же не книги на полке выбирать...
  - Я думал над этим, - ответил не раздумывая Флетчер. - Мы дадим объявление в газету. И одновременно будем смотреть похожие объявления со стороны потенциальных кавалеров и отвечать на их запросы или пожелания.
  Помолчав, Аня, не без горечи сказала:
  - Очень сомневаюсь, что найду достойного и любящего партнера вот так просто, по объявлению. Это не мой путь. Тем более ты знаешь... я не совсем свободна... если у меня все еще есть к тебе чувства...
  - Я не хочу быть эгоистом, Анна... Если бы я был таковым, то не делал бы тебе подобных предложений и своей помощи в поиске не предлагал. Но мне хочется, чтобы ты жила достойной жизнью. А я дать ее тебе не могу. Ты уже знаешь это.
  Аня расплакалась.
  - Но почему я должна под твоим давлением делать то, к чему моя душа не лежит?
  Похоже, Флетчера ее слезы не трогали, реагировал он без эмоций:
  - Ты не дочь Рокфеллера, и у тебя нет огромных сбережений. Просто глупо, находясь здесь, не использовать шанс устроить свою жизнь. Подумай, конечно... Если ты будешь против моей идеи, то скажу тебе только одно: езжай в свою Россию, но я больше никогда и ничем помогать тебе не буду! Это мое последнее слово, - четко и жестко произнес Флетчер, как будто читал заранее выученный монолог.
  Решительность Генриха даже как-то успокоила Анну. Этот человек всегда знал, чего хотел, и его сильную волю было не преодолеть. Да перед ним и горы расступались, не только славянский женский характер!
  И Анна, сжав до боли пальцы в кулак, невольно переняла деловой тон разговора. Она сказала, что хотя и не верит, будто найдет свою любовь по объявлению, все же готова попробовать - чтобы потом не было упреков в ее адрес, что она-де упустила свой шанс и не использовала возможность... Такой ответ удовлетворил Генриха, потому что соответствовал его плану.
  На следующий день, подготовив текст к публикации, они направились в редакцию местной окружной газеты. Флетчер с самодовольным видом, улыбаясь поочередно то Анне, то даме за стойкой, диктовал во всеуслышание объявление по поиску партнера. Раньше Аню это возмутило бы или, наоборот, развеселило, но теперь, от переживаний последних дней, она как будто потеряла чувствительность. Словно на суде звучали сухие вопросы референта:
  - Сколько Вам лет? Какого возраста должен быть партнер? А какого роста и телосложения? Или это не писать?.. А тут правильная фраза? - И фрау за стойкой тыкала пальцем в текст Генриха.
  Анна как будто наблюдала за собой со стороны. И понимала, что больше всего ей, тридцатишестилетней женщине, сейчас хочется провалиться сквозь землю...
  Ситуация выглядела так, как будто она, как школьница, пришла - нет, не с другом, а с учителем - подавать какое-то объявление. И учитель этот просто балдел от очередной возможности покрасоваться публично. И вовсе не само объявление, а его презентация интересовали этого 'педагога', похожего на увесистого павлина, самовлюбленно распустившего яркий, блестящий хвост.
  Генрих в очередной раз был бестактным и циничным, снова проявлял свой стиль - националистский, бескомпромиссный. Анна знала, что он получает огромное удовлетворение от любого выступления, даже такого, как сегодня - в обыкновенной редакции региональной газеты и при наличии публики в лице одной маленькой женщины за стойкой.
  
  
  Глава 20
  Девятый вал писем
  'Wie zwei Kameraden'
  
  На объявление, составленное Флетчером, клюнули ловцы счастья. На адрес Анны пришло несметное количество писем. Генрих же, четко придерживаясь своего плана, приносил газеты с объявлениями, выходящие по средам и субботам, и штудировал вместе с Аней все тексты, ища подходящую добычу.
  Приходя после работы в студенческую коммуналку, Генрих усаживался возле стола на общей кухне и, предусмотрительно расположив между ног мусорное ведро, начинал разбирать редакционную почту. Громко, щедро и смачно он делал всем авторам писем, потенциальным женихам, критические замечания, сознательно отбирая из своего богатого лексикона ехидные, в тонкой шоколадной оболочке цинизма, словечки. Если бы хоть один из немцев, написавших Ане, услышал или увидел Генриха, устраивающего мировой суд, и будущую невесту, державшуюся от смеха за живот, он бы ни за какие баранки не пришел к ней на встречу. Никогда! Потому что такую желчную критику не смог бы вынести ни один европейский мужчина.
  Из несметного числа писем (а их пришло около четырехсот) Анна с Генрихом отобрали сто двадцать более или менее толковых. Это означало, что в них описывалось чуть больше, чем цвет глаз и волос, и немецкая грамматика держалась в равновесии.
  Все остальные письма, особенно если они были короткими и написаны корявым почерком с ошибками в немецком, под безжалостный свист и циничный хохот летели прямиком в урну.
  К началу июля 1998 года у Анны было намечено сто двадцать встреч с потенциальными партнерами. Контракт в университете заканчивался тридцать первого декабря.
  Чаще всего авторы писем проживали в Падерборне и его округе, включая соседний Билефельд. То, что написал каждый из них, свидетельствовало о серьезном интересе претендента и возможно положительном шансе на будущее. Во всяком случае, на это надеялась Анна, приступая к выполнению такого непростого задания...
  Какое-то время спустя Аня узнала правду о супруге Генриха: в молодом возрасте, после рождения дочери, ей был поставлен диагноз рак груди. Затем последовали несколько тяжелых для любой женщины операций - удаление груди и матки. После этого муж не смог больше иметь с ней интимных отношений и измены оправдывал 'естественной необходимостью'. Свой брак Флетчер называл 'wie zwei Kameraden' ('как два товарища')...
  Анна неожиданно поняла состояние этой женщины, то, как она, наверняка, от всего этого страдает. Будучи симпатичной в юности, супруга Генриха превратилась в угрюмую состарившуюся от страданий дряхлеющую женщину.
  Узнав эту историю, Анна на какое-то время охладела к Флетчеру, и они даже серьезно поссорились. А может быть, это был просто кризис в отношениях.
  Аня знала, что Генрих ее любит и ценит. Но при этом хорошо себя контролирует. Потому что у расчетливого и серьезного немца не принято говорить о чувствах, если он эти самые чувства не может подкрепить поступками - разумеется, если он не последний негодяй и считается с чувствами любящей его женщины, не обещая ей невозможного. Ему понятно, что эти отношения не будут вечными. А устраивает ли это женщину, пусть она решает сама.
  Свой статус женатого мужчины, при полном отсутствии семейного счастья, Флетчер считал если не героическим, то по крайней мере весьма благородным. Да, он счел бы неправильным и даже подлым разводиться с женой, но Ане казалось, что Генриха больше беспокоила его репутация в обществе, а не задетые чувства оставленной женщины. Супруга знала о его изменах, как и уже взрослая дочь, упрекавшая за это отца.
  Кто отважится сказать, сколько у Флетчера было любовниц за более чем восемнадцать лет?! Отношения с Анной он считал просто уникальными: говорил, что с момента их знакомства у него не было никого, кроме нее, что Ане удалось вызвать у него интерес не 'на поверхности', а именно на душевном уровне. Правда, говорил он подобное редко. На комплименты Флетчер не был щедр, что Анну не очень волновало. Гораздо ценнее для нее были его деловитость, организованность и то, что он держит свое слово. Всегда можно найти массу положительных качеств друг в друге вместо того, чтобы искать и констатировать недостатки.
  Иногда Генрих был капризным, избалованным, иногда очень жестким. Но Анна пыталась вырабатывать в себе терпение, не накалять отношений и ценить то, что она имела: его дружбу, помощь и расположение. Конечно, ей далеко не всегда это удавалось. Но в конце концов, не так много у нее было знакомых и друзей в этой стране, чтобы ими разбрасываться.
  
  
  Глава 21
  Клиенты и пациенты
  Конвейер встреч
  
  Встречи с потенциальными женихами были уже разбросаны в календаре Анны по дням недели. Это занятие - со всеми увидеться и рассортировать по полочкам - вначале забавляло Анну, но вскоре стало ужасно утомлять. 'Клиенты-пациенты', как она называла претендентов, были весьма далеки от тех качеств, которые Анна желала обнаружить. Ей частенько приходилось выслушивать следующую фразу в свой адрес: 'Ну... ты просто леди, а я, ну... я нормальный мужчина. Мужик. Да тебе джентльмен нужен, чтоб, ну... тебе, значит, равнялся...'
  Некоторые кавалеры приходили чуть ли не в пижаме, а то и в таком виде, как будто работали в подвале или прямо перед встречей мыли машину. Помятые джинсы, клетчатая рубаха с завернутыми до локтя рукавами. На ногах то ли ботинки, то ли кроссовки для трекинга и горных маршей. Им так было удобно, да, но этот прикид как-то не очень подходил для рандеву. У Анны складывалось впечатление, что среди потенциальных клиентов практически не было таких, кто действительно готовился к встрече и ждал ее, а главное - желал бы перемен в своей жизни... Удобные люди, у которых ничего не кипит, часы не тикают и нигде ничего не подгорает.
  Никто из клиентов, ответивших на Анино объявление, не должен был смотреть в буквальном смысле слова на часы и дни календаря, никому из них не нужно было покидать страну по окончанию визы. Они находились дома, в своей в стране, с немецкими паспортами, о значении и силе которых никогда в жизни не задумывались... Как не задумывались и над тем, что от рождения принадлежат к привилегированным по сравнению с восточноевропейцами и другими нациями этого большого круглого шара по имени Земля. Нет, они принимали свои привилегии как должное и само собой разумеющееся.
  Те, кто никогда не был женат, не желали распроститься с холостяцкой жизнью так кардинально и быстро только потому, что Анне надо было решать эту проблему. Для холостяков было подвигом уже то, что они на эту встречу выбрались!
  Разведенные и брошенные мужчины боялись новых отношений. Это и понятно. Торопиться с чувствами, доверием, эмоциями после разочарований и отчаяния никому не хотелось...
  Были и такие, кто несмотря на серьезное письмо, хотел только секса. А тут оказывается не какая-то полуголая Дуся, с которой можно в кабак, а потом почти без церемоний в кровать, а нечто интеллектуально-мило-харизматичное, да еще культурно-образованное... Гмм...
  Для неуверенных в себе это как высшая математика или какое-нибудь невиданное сальто... Сложно, напряженно, экзотично... А что дальше? Даже уверенные в себе, которых было впечатляющее меньшинство, на быстрое развитие отношений не решались.
  Вычеркивая из своего списка очередного кандидата, Аня с грустью констатировала, что среди положительных претендентов было очень много внутренне неготовых к новым отношениям людей. Казалось, найти истинного мужчину и завязать с ним серьезные отношения на этом конвейере дефицита времени и внутренней суетливости просто нереально.
  Не говоря уже о том, чтобы успеть выйти за него замуж.
  Но Анна добросовестно продолжала выполнять задание. В лабиринте встреч, писем, списков данных она постоянно следила за собой - вечно осматривала себя и свой туалет, придираясь к мелочам, чтоб быть в форме.
  Лица, лица, лица... Более или менее приятные, веселые и угрюмые, странные, а иногда и пугающие, как лысый тип из Падерборна. Он еще по телефону заказал, чтобы она принесла фотографию сына. Анна не придала этому значения и фото не захватила. Да и зачем на первую встречу нести снимок любимого сына!? Каково же было ее удивление, когда клиент, едва увидев Анну, нервно спросил: 'Где фотография сына? Ты ее принесла?' В кафе странный немец без конца дергался на стуле, упрекал Аню, перебивал. Вот тогда она и подумала: а может, этот тип педофил?..
  В конце июля Анна сделала для себя определенные выводы и строила прогнозы. Увы, неутешительные. Конвейер встреч утомлял, забирал много энергии и опустошал ее душу. Ведь любое знакомство, если к этому относиться серьезно, надо пропускать через сердце.
  'А как же иначе, - спрашивала себя Анна, - если это моя собственная жизнь?!'
  
  
  Глава 22
  'Как будете платить?
  Вместе или отдельно?'
  
  На одно из типичных рандеву с Аней пришел худой застенчивый тип. Он напоминал пересушенную таранку и относился к тем неуверенным, закомплексованным женихам-немцам, именами которых был переполнен термин-календарь Анны.
  Они встретились у городской ратуши Падерборна. Подошли к небольшому пивному кабачку, на террасе которого и присели для первой беседы. Стояло лето, жаркий июль - классическое лето в северной Вестфалии. Роскошный аромат цветов и ни с чем не несравнимый запах скошенной травы витали в воздухе. Наверное, для чувствительных людей восприятие окружающего мира должно непременно отражаться в эмоциях. Но странно - общение с худым типом не осталось в памяти у Ани. Наверное, он не задел ее ничем.
  Прошло время, и поскольку на конвейере у Анны стояла очередь потенциальных незнамо-чего-хочу-клиентов-пациентов, она и не пыталась их запоминать. Ведь самое главное - человеческое качество - пока, к сожалению, отсутствовало.
  Как-то в один из дней ей позвонил этот 'засушенный' тип и признался, что хочет ее снова видеть. Анна, видите ли, у него из головы никак не выходит. Значит, надо снова встретиться. На сей раз он предложил пойти на ужин в ресторан. Аня, жившая очень скромно, ходила в ресторан только с Генрихом. 'Если кавалеру я интересна и он приглашает, значит, он и платит', - наивно подумала она. Но радость по поводу щедрости немца оказалась преждевременной.
  Все блюда в китайском ресторане были настолько большими и сытными, что на заказанный десерт в желудке у Ани просто места не оставалось. Она искренне предложила сидящему напротив нее Гансу свой фруктовый десерт. Он без раздумий согласился и слопал его, даже глазом не моргнув. Она еще подумала: 'Куда у них, у худых, все девается и с какой скоростью переваривается?' Ее кавалер обтер по-простецки рот рукой и, мигнув подошедшему китайцу, сказал:
  - Счет принесите!
  Китаец послушно кивнул и, вежливо наклонившись, уточнил с типичным акцентом:
  - Вместо или отделнэ?
  И немец, сидящий перед очами Анны и только что сожравший без остатка весь ее десерт, прошипел, не раздумывая:
  - Отдельно!
  Анна чуть со стула не упала. Почему-то она даже не смогла напомнить кавалеру, что вообще-то он ее пригласил на ужин и, по сути, должен взять все расходы на себя. 'Ну погоди, - подумала про себя Анна, - скупердяй северовестфальского засола! Ты меня еще попомнишь...'
  Он отвез Анну домой. Прощаясь, она была сдержана, как на официальном приеме. Наверняка даже пустая немецкая таранка способна понять, что шансов на встречу с русской леди больше нет. Простились они сухо и почти молча. Шевельнулось ли что-то в душе у этого молодого человека, Анна не знала. Ей это было безразлично.
  
  
  Глава 23
  Дефицит времени
  Запуганный влюбленный
  
  Среди писем, к сожалению, были и такие, авторы которых жили исключительно в своих мечтах. Понятно, что этих клиентов-пациентов на самом деле не интересовали ни реальность, ни личность адресата.
  Однажды Анну очаровало письмо немолодого одинокого человека, в котором было много лирики и умных красивых фраз. Но после вежливого телефонного разговора с семидесятилетним ловеласом стало понятно, что он из числа виртуалов, романтиков на расстоянии. Да и для Анны он был староват. Потому она вздохнула с облегчением, когда дедушка сам откололся и исчез из эфира.
  Были ли это страх перед новыми отношениями или просто игра с целью отвлечься от одиночества, встретившись с новой пассией, интересной, экзотичной дамой - на анализ всего этого у Анны не хватало времени. После двух телефонных разговоров она прекращала контакт с таким 'пациентом' и переходила к следующему. А если ей опять приходило письмо с обильными комплиментами, она не принимала его всерьез.
  Поиск партнера в оставшуюся до конца года пару месяцев съедал массу душевных сил и времени. Анна и предположить не могла, насколько трудно искать иголку в стоге сена под давлением времени и обстоятельств.
  Впрочем, интересные встречи все же случались. И поэтому Анна очень рассчитывала, тихо надеялась, что ей вдруг повезет.
  Приятным внешне и по характеру показался Анне Георг из Билефельда. Он был старше Анны на пять лет. Высокий, спортивный, образованный мужчина. Пару лет назад Георг получил диплом социолога и теперь работал с трудными подростками. Вначале Анна думала, что он весьма открыт и дружелюбен. Но чем ближе его узнавала, тем сильнее удивлялась. Георг вел себя, как запуганный заяц. Несмотря на это, отношения Анны с кавалером продолжались. Георг был ей приятен. Она даже была готова в него влюбиться.
  Из разговоров выяснилось, что Георг был очень несчастлив в первом браке. Его бывшая жена была неспокойной, агрессивной, даже больной особой. После развода их общий сын оставался с матерью, но потом, учитывая возраст и желание мальчика жить с отцом, Георг забрал его к себе. Андрэ было около двенадцати лет, и он показался Анне очень добрым и общительным. Во всяком случае, они сразу нашли общий язык. Андрэ часто обращался к ней с вопросами, задерживался после общей трапезы за столом, присоединяясь к беседе Анны и Георга, просил Аню проверить его уроки. Но вот что странно: все это не радовало, а очень настораживало Георга. Он не мог поверить в истинность этих отношений. Считал, что невозможно, чтобы два человека без проблем понимали друг друга. Даже подозревал что-то неестественное в доверии своего сына к Ане и мрачнел с каждым днем.
  Однажды вечером, во время трехдневного пребывания Анны в Билефельде, она по просьбе Андрэ проверяла его немецкую и французскую грамматику. Затем Андрэ начал заучивать слова вслух. Он делал одни и те же ошибки, и Аня немного повысила голос, чтобы объяснить, что не так. Мальчик отреагировал на замечание спокойно. Но через минуту дверь отворилась, и на пороге появился озадаченный папаша.
  - Что случилось? - спросил он с насупленным видом.
  - У нас все в порядке, пап, мы тут готовимся к контрольной, - ответил Андрэ.
  - А... Ну ладно... - с недоверием пробурчал отец.
  После обеда Андрэ остался в своей комнате смотреть видик, а Георг предложил Анне прогуляться по городу. Анна согласилась. Она чувствовала, что нравится Георгу и что он ей тоже интересен. Казалось бы, дружба с Андрэ должна была только укреплять их отношения, но Георг был настроен мрачно. Во время прогулки в парке он сказал, что Анна - первая женщина в его жизни, которую полюбил его сын. Георг этого не понимает, да и не верит в чистоту такой любви. Как могла Аня пыталась убедить его: 'Твой сын еще ребенок, он чувствует все лучше и точнее, чем взрослые, его нельзя обмануть. Так что, если ты любишь своего сына, доверяй его сердцу'. Но, к сожалению, Анне трудно было что-то доказать Георгу. Он настолько привык бояться всего в жизни, в том числе и отношений с женщинами, что уже не доверял никому.
  Анна невольно спрашивала себя: 'Почему мне нужно стучаться в железную дверь, чтоб доказать взрослому мужчине, что я такая, какая есть, и что у меня нет никакой выгоды притворяться или играть. И почему вообще я должна ему что-то доказывать и тратить свою энергию на дурацкие убеждения. Ради чего? Если он не способен оценить меня, значит, нечего здесь ждать чуда'.
  В Падерборн Аня вернулась уставшей от изматывающих разговоров, сомнений и рада была побыть одна и обо всем подумать. Потом Георг звонил ей еще несколько раз, но Аня чувствовала, что он не свободен от прошлого и не залечил свои раны. 'У этих людей есть все и в то же время нет главного, - думала Анна, - веры в лучшее и в самого себя'.
  Из ста двадцати кандидатов в списке оставались единицы. Время не шло, а стремительно летело, и на дворе стоял уже конец августа. У Анны было назначено очередное свидание. Один из женихов обещал приехать к ней в город, чтобы сходить с ней на спектакль студенческого театра. Но раздался телефонный звонок, и кавалер, выразив сожаление, сказал, что он не сможет выбраться на встречу - он должен срочно навестить родителей. 'Какая замечательная отговорка!' - подумала Анна и вычеркнула потенциального жениха из своего списка.
  Чтобы как-то развеять себя, она стала думать о том, с кем ей пойти в театр. В это время опять зазвонил телефон. Это был Генрих. Узнав об отказе клиента, он выковал новый горячий (по всей видимости, запасной) план. Этот человек обладал дисциплиной и организованностью, как в лучшем, показательном полку царской армии, а его силе воли и находчивости мог бы позавидовать любой работник секретной разведки.
  
  
  Глава 24
  План Генриха или случайность?
  Билеты на спектакль
  
  Билеты на спектакль Хоффмана 'Всякий' в студенческом театре были куплены на тридцатое августа. Представление должно было состояться во дворе старинного монастыря под открытым небом, в окружении живописных пейзажей. Почти как во времена Шекспира или Гете.
  Через пару часов Анне опять позвонил уникальный разведчик Флетчер и торжественным тоном заявил, что нашел подходящего спутника для похода в театр. Генрих сказал, что знает этого человека по их прошлой совместной работе в университете. Сейчас он находится на пенсии, у него взрослые дети и не так давно умерла супруга. Анне следует ждать его звонка, чтобы договориться о встрече.
  И действительно вскоре позвонил незнакомец и, представившись бывшим сотрудником Генриха по имени Ханс, предложил Анне составить компанию. Она отнеслась к этому спокойно, потому что очень устала. Устала от дамоклова меча завершающейся визы, от поисков нового партнера, от общения с мужчинами, которые сами не знали, чего хотели. Анна желала тишины и покоя, отпуска от всех проблем и давящих страхов, от знакомств, вопросов и ответов.
  Спектакль выпал на субботу. Погода стояла сухая, теплая, солнечная. Роскошный летний августовский день. Анна была уже одета и наносила последние штрихи макияжа, когда позвонили снизу. Она нажала кнопку, чтобы впустить гостя. По всей видимости, лифт был занят, потому что Ханс долго не появлялся. Для своих семидесяти шести он был очень бодр, поэтому решил подниматься на восьмой этаж пешком. Неторопливо шагая и делая перерывы между этажами, Ханс столкнулся с девушкой, летящей вниз по ступенькам, и спросил, не Анна ли она. Получив отрицательный ответ, он продолжил подниматься.
  Наконец, он позвонил в дверь и предстал перед Анной во своей красе - с широкой улыбкой и гордым видом. Обменявшись с Хансом легким приветствием и захватив сумочку, Анна вышла вместе с ним из квартиры. Настроение у нее было прекрасное, и чувствовала она себя очень легко. Наверное потому, что не относилась серьезно к встрече с почтенным дядечкой весьма преклонного возраста. Анна хотела просто немножко развеяться от мыслей и хлопот последних дней и посмотреть спектакль.
  Весь вечер Ханс был галантнейшим кавалером, демонстрируя хорошие манеры и стараясь угодить. Он открывал перед Анной дверь своей скромной машины, интересовался ее мнением, а в театре настаивал на том, чтобы она сидела (публики оказалось больше, чем стульев), сам же героически стоял. Подвезя Аню домой после спектакля, Ханс договорился с ней о следующей встрече. Он уже узнал, что Анна любит природу, потому решил пригласить ее на прогулку и обед.
  Неделя пролетела как миг, и за жарким летом наступила великодушно-теплая бархатная осень. На дворе стоял сентябрь. Список потенциальных Аниных партнеров редел не по дням, а по часам. Но оставалась еще парочка клиентов, которых надо было отработать согласно обязательной программе. Одной встречи с каждым из них было для Ани более чем достаточно, чтобы принять решение.
  Субботним днем, около полудня, Ханс ожидал Анну возле ее дома. Как и при первой встрече, он был одет в лучшее, что мог выудить из своего скудного гардеробчика для особых случаев или праздничных дней. Ханс чувствовал себя помолодевшим и был похож на бодрящегося петуха с поднятым вверх клювом, подтянутым животиком и заложенными за спину руками. Он прохаживался от подъезда Аниного дома до своего 'фиатика', демонстрируя удовольствие от внезапно озарившего его существо знакомства с девушкой.
  Ну когда еще представится такая возможность пообщаться с юной, очаровательной особой! Ханс был вне себя от радости. Вот она, счастливая минута, которой наградил его Бог за страдания и потерю любимой супруги. Теперь он свободен. Да, он свободен, и это прекрасно, потому что вместо грусти и скорби в его душе теперь царило счастье. 'Ах, этот господин Флетчер, ну и душка же он, какой сюрприз мне преподнес!' - думал про себя благодарный и почти опьяненный от своих фантазий Ханс.
  Анна появилась на пороге дома. Ханс расплылся в улыбке, всем свои существом показывая, как рад этой встрече. Открыл дверцу 'фиатика' и помог Ане сесть в машину. Почти вприпрыжку, едва сдерживая пыл и мальчишеское волнение, сел рядом и, пристегнувшись ремнем, гордо сообщил, что они поедут в один хороший ресторан, а потом, если Анна пожелает - в близлежащий парк на прогулку. Ему с трудом удавалось скрывать свою радость. Да и надо ли было ее скрывать! Казалось, его безнадежному одиночеству пришел конец.
  
  
  Глава 25
  Влюбленность молодит чертовски
  Неожиданное предложение о замужестве
  
  Отобедав в одном из пригородных ресторанов и договорившись после прогулки вернуться сюда на чашку кофе, Ханс и Анна вышли в ухоженный дворик, за которым открывался огромный парк. За парком виднелся лес. Действительно, шикарный ландшафт!
  Ханс взял из машины припасенные для встречи фотоаппарат и бинокль, и они направились на прогулку. Не прошло и двух часов, как Ханс уже знал об Анне очень многое: и о работе, и о том, что в скором времени ее пребывание в Германии заканчивается. Он расспрашивал Анну, почти утверждая, что ей, наверняка, нравится здесь жить и что она хотела бы здесь остаться, - как будто читал Анины мысли.
  Ухоженные аллеи парка и резной мостик над ручьем напомнили Ане Царское Село. Они шли по дорожке, вьющейся среди лип, когда вдруг Ханс повернулся к Анне и остановился. Улыбаясь, как старый и опытный кавалер, и ничуть не смущаясь, он предложил ей выйти за него замуж.
  Это была их вторая встреча. И Анна, находясь в состоянии тихого шока, даже не нашла слов для ответа. Оправившись от удивления, она честно сказала ему: 'Ты ведь меня совсем не знаешь. Да и я не могу представить себе настоящий брак с человеком, значительно старше меня по возрасту'. Ханс ничуть не смутился, а весьма уверенно ответил, что чувствует людей и что сразу понял, какая Анна на самом деле. По характеру она напоминает ему бывшую супругу. Те же живость, эмоциональность, прямота, смелость и решительность в словах и поступках. И поэтому Хансу не требуются месяцы и годы, чтобы понять, нужна ему Аня или нет. Он все увидел сразу. И она ему очень нравится. И еще... он просто хочет ей помочь.
  Анна была в замешательстве. Она настолько устала от бесконечных встреч с мужчинами, от этой борьбы - постоянно чего-то искать, достигать, добиваться, - что на какой-то момент происходящее в парке ей показалось нереальным. Как будто это и не ее жизнь. Ведь за Аню уже все решили, и ей не нужно больше мучительно кого-то выбирать, перечитывать письма, выполнять желания потенциальных партнеров, вести мучительные внутренние диалоги. Погруженная в свои мысли, она с трудом следовала разговору.
  А Ханс, видя свою цель и не сходя с курса, продолжал:
  - Ну смотри... По окончании визы тебе надо будет уезжать из страны - тут я тебе ничем помочь не могу. Даже если я пойду в иностранный комитет, - кто меня там будет слушать? - логично рассуждал он. - Значит, чтобы ты могла легально остаться, нам нужно пожениться. Все очень просто. Если это единственный путь, то надо по нему идти, - обосновал он.
  Анна все еще не могла прийти в себя от такого поворота событий и не представляла, как надо вести себя дальше.
  Чтобы сменить обстановку, она предложила Хансу выпить чашку кофе. Они вернулись в ресторан... У Ханса было веселое выражение лица, он был оживлен и бодр. У Анны же, напротив, мысли роились как муравьи: она думала о том, что все еще любит циника Генриха, о том, что декабрь так же неизбежно приблизится, как за весной наступило лето, а за теплым летом пришла осень. Она не хотела ни знакомств, ни новой любви, ни новых страхов и переживаний. Ей хотелось только одного: покоя. Но именно этого у нее не было. Потому что старый дядечка в очках, с ухоженными седыми волосами и с длинными пальцами часовщика внес в ее жизнь еще одну дилемму. На сей раз посерьезнее, чем встречи с подходящими ей по возрасту незнамо-чего-хочу-мужчинами. И эту дилемму после объяснения Ханса, что он 'просто хочет ей помочь', нельзя было взять и вышвырнуть в мусорное ведро.
  Принесли кофе и заказанные сухой пирог для Ханса и пирожное для Анны. Она молчала. Ханс чувствовал себя, если не героем года, то героем дня на все сто процентов! После неожиданного знакомства с Анной у него снова появились чувство молодости, желание жить, море планов и фантазий. Он и в мечтах себе такого не представлял! Да и какие мечты могли быть у скромного немецкого пенсионера, всю жизнь кормившего семью из шести человек, не имеющего ни наследства, ни каких-либо сбережений, ни собственного дома... А тут, н[а] тебе - красивая, молодая, образованная иностранка, которая сразу ему понравилась и которая хочет жить в Германии!
  У Ханса не было тех материальных благ, которые он мог бы предложить, скажем, молодой немке. Да ни одна молодая немка и не посмотрела бы на него серьезно. Глаза у Ханса затуманились... Молодая... Такой шанс он упускать не желал. Когда еще такое подвернется? Никогда - он знал это наверняка. И потому был горд своим решением и собственной смелостью. С момента смерти его жены еще и года не прошло - всего семь месяцев. За это время Ханс успел вкусил одиночества и не хотел к нему привыкать. Одиночества Ханс боялся, особенно теперь, видя какие шансы открывает перед ним сама жизнь.
  Они выпили кофе. Анна выразила желание отправиться домой и сказала Хансу, что ей нужно время, чтобы подумать над его словами, если, конечно, эти слова серьезны.
  - Конечно, серьезны, - сказал окрыленный Ханс. - Когда я увидел тебя в первый раз, мне сразу стало ясно, что я влюбился. Сам этого не ожидал, но это так. Решения я принимаю быстро, резину не тяну. Так же было и с моей первой женой. Поэтому теперь ты должна принять решение. И помни: я хочу тебе помочь... - повторял он свои волшебные слова.
  
  
  Глава 26
  Суп в термосе и часы
  Все неслучайно
  
  Анна ощущала себя в каком-то тупике... Как бы там ни было, но от пожилого человека она не ожидала такого молниеносного предложения о замужестве или о 'помощи', как он выразился.
  'И как, интересно, эта помощь будет выглядеть, если речь идет о совместной жизни? И почему, собственно, Ханс так рвется мне помочь? Ну хорошо, я ему нравлюсь... - размышляла Анна. - Но разве это основание принимать такое решение? Что это - помощь Бога или еще одно испытание?'
  Тем временем Ханс звонил ей, интересовался, как дела. Он не был навязчив, но в нем чувствовался, несмотря на возраст, какой-то оптимизм.
  В одну из следующих встреч, когда они сидели после обеда в кафе, Ханс спросил напрямую, как относится Анна к его предложению. Ей нечего было на это ответить. Аня сказала только, что в последнее время на нее навалилось много работы, разных встреч и стрессов, поэтому ей требуется время, чтобы обо всем спокойно подумать. Она сама скажет Хансу о своем решении, даст ответ, которого он ждет. Но для этого ей нужно побыть одной, и они пока не должны встречаться. 'У меня и без того от неожиданности происшедшего и всех событий последних месяцев голова идет кругом...' - призналась Аня.
  Ханс с пониманием покивал, напомнил о серьезности своих намерений и попутно заметил, что Анна все время поглядывает на часы, - они у нее то отставали, то шли вперед. Поскольку до выхода на пенсию Ханс был часовщиком, он предложил Анне проверить 'машину' - российские, с браслетом, механические часы.
  Прошло два дня. Несмотря на Анину просьбу ее не беспокоить, Ханс все же позвонил и предложил увидеться. Коротко. Возле парадной. Аню это рассердило, но все же она спустилась вниз и увидела там своего пожилого поклонника с сумкой в руках. Ханс протянул ее Ане.
  - Я тебе тут супчик куриный сварил. Дай, думаю, завезу. Может, ты занята, так тебе и стряпать некогда, - сказал он в свое оправдание.
  'Ясное дело, дядечка хотел снова меня повидать. Влюбленный...' - подумала про себя Аня. В холодильнике у нее было достаточно еды. Но не будет же она ему термос с супчиком обратно отдавать.
  - Спасибо, Ханс, - сказала она, - у меня, и правда, много работы. Так что я побежала...
  - Приятного аппетита, - успел произнести Ханс с улыбкой, прежде чем Анна закрыла дверь парадной перед его носом.
  Поднимаясь по лестнице, она подумала: 'Может, Ханс не такой уж и плохой кавалер? Заботится обо мне. Общаться с ним легко. А главное, он знает, чего хочет. И не сдает позиций...' Аня улыбнулась. Супчик в термосе приятно оттягивал ей руку.
  А вечером на нее снова навалилась тоска. Анна ощущала себя беспомощной и одинокой. Выброшенной морским штормом щепкой, одиноко лежащей на мокром песке и теперь окутываемой тихими, спокойными волнами моря. У этих волн тоже есть свой язык. Его нужно лишь понять, хорошо к нему прислушаться. И тогда придет верное решение - надеялась Анна.
  Как всегда в таких ситуациях ей помогала тишина. Покой. Природа.
  Чтобы на какое-то время остановить поток нескончаемых мыслей, Анна решила прогуляться в небольшом лесопарке. Несмотря на мокрый сентябрьский день, там были люди, и она поспешила вернуться. Уже подходя к дому, Аня заметила, что на детской площадке ни души. Вокруг было так тихо и спокойно, что, казалось, сырость воздуха исчезла куда-то вместе с прилетевшим легким ветерком, кружившем в своем танце уходящие запахи лета и подступающие томные ароматы осени. Аня вдохнула полной грудью все запахи земли, трав и деревьев, особенно сочных после дождя.
  Она сидела на лавочке безлюдной детской площадки и смотрела в пустоту. Покоя в ее душе не было. Анна думала, думала, думала над предложением Ханса. За эти годы она успела узнать немецкую психологию, и ее настораживало, даже слегка пугало это сумасшедшее, отнюдь не холодно-продуманное предложение о замужестве. 'Наверное, - размышляла Аня, - влюбленному вдовцу на старости лет так хочется украсить себя молодой иностранкой, что он даже не думает о материальном. А потом, ему действительно нечего терять: квартира съемная, сбережения небольшие, ну разве что есть скромненький 'фиатик'...'
  На самом деле влюбленный Ханс не был таким уж простачком, как это могло показаться на первый взгляд. Нет-нет, он проконсультировался у юристов, посоветовался с друзьями и детьми и в результате защитил себя так, как Анна и не предполагала. Поэтому окрыленному и почти заново рожденному Хансу было действительно нечего терять.
  
  
  Глава 27
  Жестокий компромисс
  
  На детской площадке Анна сидела почти час, погрузившись в свои мысли и совершая очередную сделку с совестью. Высчитывала все 'за' и 'против'. Как это было нелегко, особенно для нее, человека открытого, прямого и честного! Ведь любви здесь и быть не могло... Однако Ане надо было на что-то решаться - образ маленького сына стоял перед глазами. Саша ждал встречи с мамой, а она безумно хотела как можно скорее прижать его к себе. 'Ребенку, как и любому человеку, - подумала Анна, - нужна стабильность, а не штормовые валы, которые подарила всем наша страна, распадаясь на осколки...'
  Мысли о сыне и его будущем смешивались с воспоминаниями из детства и врезались в эти размышления, как спицы в колеса. От них было уже никуда не деться. Перед глазами Ани проплывали картины бабушкиного дома в скромненьком селе Днепропетровщины, ее рассказы о жизни на Украине в страшные тридцатые годы. Бабушка сидела за швейной машинкой, подшивала свое единственное платье, которое надевала только по праздникам и в церковь, и вспоминала, вспоминала...
  Сухие цифры статистики не могут передать чувства человека, всю боль пережитого. Согласно этим цифрам, в 1932 году 'количество случаев смерти и опухания людей от голода по всей стране и в особенности на Украине достигало катастрофических масштабов'. Согласно этим же цифрам, именно Днепропетровская область была наиболее пострадавшей, где зарегистрированы от 60 до 70 процентов случаев голодания по сравнению со всей Украиной.
  Бабушка рассказывала о том, как по ночам, чтобы не умереть от голода, она ходила в посадки собирать зернышки - все, что могло остаться от уже снятого урожая или выпасть при транспортировке зерна в центр Украины. Поскольку на железной дороге везде стояла вооруженная охрана, риск таких предприятий для молодой женщины был огромен. Но бабушке надо было кормить семью, и одеваясь в темные обноски, она пряталась во тьме как черная кошка, которая ходит между двумя смертями - умереть от голода или быть расстрелянной за то, что собирает остатки от остатков.
  Бабушка старалась быть сильной и сдержанной. Но вспоминая те годы, она не могла остановить ручьи слез, текущих по щекам. Она плакала, как будто и без эмоций, пересиливая поднимавшиеся из глубины души чувства человека, пережившего все грани жизни и смерти, унижения и принуждения. Эту картину Анна запомнила навсегда. Слезы бабушки. А еще - тетрадки, документирующие явку на работу в колхоз. Пожелтевшие от времени листы, которым место в государственном музее. В них стояли палочки за дни работы в колхозе, куда людей сгоняли как скот и не платили денег. В лучшем случае, раз в месяц отсыпали мешок муки на всю семью.
  'Что это была за жизнь... - думала Анна. - И чем была наполнена эта жизнь? Страхом, отчаянием и нуждой... И вечной, неизмеримой болью. Неутихающей болью многих поколений людей, вынужденных существовать в системе, где с волей и свободой человека никогда не считались'.
  Анне же сейчас дается возможность выбрать для себя пусть незнакомую, но все же другую жизнь. И не глупо ли отказаться от шанса жить в демократической стране? Стоит ли возвращаться на Родину, туда, где как не было, так и нет порядка, даже после развала 'великой державы'?
  'Не зря же я приехала сюда и столько испытала?! - почти прокричала про себя Анна. - Значит, так было нужно. И для меня, и для Саши. И предложение Ханса - это промысел судьбы'.
  
  
  Глава 28
  Решение Анны
  Брачный контракт
  
  И все же Анна тянула со своим ответом Хансу. Пылко влюбленный названивал ей и постоянно приглашал на прогулку или на обед. Анна же придумывала отговорки, только чтобы не встречаться, откладывая решение проблемы на потом... При этом знала, что Ханс никуда не денется, и ей придется дать ответ.
  В душе Анна надеялась, что ей повезет и какой-нибудь мужчина подходящего возраста встретится на ее пути в это будто сквозь пальцы быстро утекающее время. Она ждала чуда. Но умом понимала, что чудо на самом деле уже произошло. Старый мужчина по имени Ханс без промедления предложил Анне то, что ей сейчас нужно. Чудеснее и быть не могло! Но любившая свободу и независимость Анна с тоской предугадывала, чт[о] будет с ней в таком неравном браке - с человеком, годившемся ей в дедушки.
  Генрих, знающий обо всех новостях ее жизни, тоже не давал Анне покоя, намекая, что пора дать ответ старику. 'Сколько еще можно думать! Да и что тут думать? Выбирать тут нечего!' - настойчиво повторял он.
  Анна была уже готова дать Хансу ответ, как откуда ни возьмись выплыл один из однокашников ее соседа-немца, моложавый, привлекательный Йенс. Анна даже обрадовалась: 'Ну, наконец-то... Хоть отвлекусь от этой тянущей меня вниз истории с Хансом. Надо расслабиться. Забыться'.
  Но Анна ошиблась. Пообщавшись с ней и узнав о причинах ее беспокойств, Йенс хоть и отнесся к этому с пониманием, но засовывать свою шею в петлю рассудительному немцу вовсе не хотелось. Он расточал комплименты, однако это было последнее, в чем Анна сейчас нуждалась. Йенс объяснил, что не готов вообще ни на ком жениться, включая даже женщину своей мечты Джулию Робертс. Он слишком ценит покой и независимость.
  Анна поняла, что все мечты и надежды надо оставить и принимать решение разумом, а не чувством. Причем не откладывая.
  Когда она дала Хансу согласие на брак, тот намекнул, что ей надо подписать один очень важный документ у нотариуса. Анна удивилась. Разве недостаточно того, что она сказала: 'Да, я согласна'?
  - Нет, ты должна это сделать! - настаивал старик.
  Рассердившись, Анна бросила ему:
  - Ничего я никому не должна!
  Ханса это, похоже, только раззадорило. Характер Анны был ему по вкусу.
  Но ехать к нотариусу Анна отказалась и решила поговорить на эту тему с Генрихом. Ее любовник выступил здесь в роли третейского судьи и дал понять, что ничего другого Ане не остается, как подписать брачный контракт с Хансом. На этом, скорее всего, настаивают его дети и родственники. И если жених сделал ей предложение о замужестве, то и Анна должна пойти ему навстречу.
  Она понимала, что в данный момент никто не будет считаться с ее капризами, чувствами и желаниями. Есть спрос и есть предложение. Все просто, как в арифметике. И Ханс, как истинный немец, все продумал и решил себя застраховать на случай неудачи в браке. Чтоб, не дай бог, 'эта русская' ни на что не позарилась!
  Итак, на повестке дня стояло посещение адвоката. Молодая привлекательная женщина, вторая жена домашнего врача Ханса, стала объяснять, что у Анны, как иностранки, нет и не может быть никаких претензий на пенсию Ханса. На это имела права только его умершая жена, прожившая с ним почти пятьдесят лет. Посему все очень просто: Анне с Хансом перед заключением брака необходимо подписать подготовленный ею брачный контракт, по которому Анна в случае развода не получает ни копейки из пенсии супруга.
  - Надеюсь, вы понимаете всю правоту сказанного? - обратилась к Анне адвокат. - Кроме того, вы молоды и вполне можете зарабатывать деньги своим трудом, не рассчитывая на чью-то помощь, - добавила она учтиво-холодно, показывая who is who в этой стране.
  Далее они отправились к нотариусу, который зачитав текст подготовленного документа, разъяснял Анне и Хансу юридические детали.
  - А ваш немецкий лучше, чем я предполагал, - по-деловому улыбнулся он Анне. - Значит, вы всё прекрасно понимаете, не так ли?
  Последнее предложение нотариус читал особенно медленно:
  - В случае раздельной жизни, даже учитывая нужду госпожи Анны как жены, ее супруг освобожден от каких-либо финансовых обязательств по отношению к последней.
  Ханс заерзал на стуле. Ему было дискомфортно от этой фразы. Нерешительным тоном он попросил выбросить ее. Но строгий нотариус, глядя на Ханса поверх таких же строгих, как он сам, очков, разъяснил ему, как школьнику:
  - Мы не можем изъять эту фразу из брачного контракта. Иначе он теряет свою силу и весь смысл. Понимаете?
  После робких попыток изменить ситуацию, Ханс сдался в руки немецкой юстиции, блюдущей порядок и охраняющей покой и достаток своих граждан.
  Брачный контракт был подписан. Теперь окрыленному жениху оставалось только дождаться дня свадьбы.
  
  
  Глава 29
  Замуж за Германию
  
  В целом Анне потребовалось три месяца, чтобы дать ответ Хансу. Это было для нее нелегким решением. Она пролила немало слез, вспоминая рассказы бабушки и скучая по любимому сыну, а главное, понимая, что она обманывает свою совесть, самое себя. Этот брак был сделкой. Но Аня не могла, а вернее, боялась поступить по-другому. Она пришла к выводу, что возвращаться в Россию, в те условия жизни, от которых она бежала, глупо. И глупо не воспользоваться открывающимися перед ней возможностями золотого Запада, куда все рвутся и где она уже находилась...
  Регистрация брака была назначена на пятнадцатое декабря. До конца официального пребывания Ани в Германии оставалось ровно две недели. 'Если ты еще будешь раздумывать, останется только собрать вещи и лететь в Россию', - сказала сама себе Анна. Нет, она этого больше не хотела. Ей нравилось жить в этой стране. Но теперь ее ожидала совсем другая жизнь - по сравнению со статусом любовницы циничного и жесткого немца Флетчера. С ним Анна имела право высказать свое мнение, подуться или даже собраться и уйти. Она жила отдельно. И в этой чужой стране у нее была своя свобода.
  Выходить же замуж за человека на сорок лет старше было совсем иным делом. И после заключения свеженького брачного контракта Анна вызвала Ханса на разговор. 'Если он так со мной поступает, то что мне, собственно, терять? У меня тоже есть какие-то права!' - говорила она себе убежденно.
  Они прохаживались вдоль канала в живописном пригороде Падерборна. Ханс, как и полагалось влюбленному, без конца фотографировал Анну. Попозировав ему, она собралась с духом и сказала:
  - Помнишь, ты говорил, что хочешь мне помочь? Я принимаю эту помощь.
   Ханс удовлетворенно закивал.
  - Но... ты не обижайся на меня... я не могу себе представить настоящей супружеской жизни с человеком, который старше моего отца. Я предлагаю тебе свое общество и дружбу, и это без ограничений, но на большее... ты не должен рассчитывать. К тому же, Ханс... Твоя младшая дочь - моя ровесница...
   Ханс молчал, и Анна заволновалась:
  - Ровесница, Ханс, и у нее молодой муж. А если у меня будет молодой любовник? Как ты к этому отнесешься?
  'Я совсем обнаглела!' - мелькнуло в голове у Ани, но она продолжала:
  - В конце концов, наш брак имеет особый статус, ты сам говорил про 'помощь'. В общем, Ханс, у меня тоже есть условие. Мне нужна своя, отдельная, спальня!
  В волнении Аня замолчала. Но Ханс мягко, по-отечески, потрепал ее по плечу и... согласился:
  - Конечно, mein Mädchen...*<*Моя девочка (нем.).> Устроим тебе отдельную спальню.
  Ханс жил в одном из типичных провинциальных городков Германии, где как правило, тихо, спокойно и скучно, где соседи знают друг о друге все, заглядывают в чужие окна или от скуки сочиняют 'кино' из жизни. Однажды Аня заметила, что соседи Ханса, о чем-то шушукаясь, с любопытством рассматривают ее из-за гардины. Для них переезд девушки был событием особой значимости: старик-сосед с молодой иностранкой! Интересно, подружку завел или собрался жениться?
  Пятнадцатое декабря пришло так же быстро, как и наступившая зима. Они условились, что после регистрации брака Анна останется в Падерборне: собрать вещи, завершить дела, а к Хансу переедет через пару дней.
  Свидетелями на свадьбе были Генрих и русская подруга Анны, Оля, собирающаяся с семьей переезжать на север Соединенных Штатов. Ее мужу - профессору математики - удалось выиграть конкурс на вакансию в одном из американских университетов. Оля не раз повторяла Анне, как она рада отъезду из Германии: 'Ты здесь всегда будешь иностранцем, - говорила она. - Совершенно не важно, сколько ты здесь живешь и как хорошо владеешь языком! В Соединенных Штатах совсем другая ситуация. Там можно чувствовать себя равноправным человеком'. Анна, конечно соглашалась с ней, но на тот момент ее никто не приглашал в США. Так что пока она видела свою задачу в том, чтобы бросить якорь здесь, в Германии.
  На свадьбе была еще одна приятельница Анны - Мэри, с которой они вместе работали в баре. Маша уже успела выйти замуж за своего постоянного гостя, и он не хотел отпускать такую милую и добрую подругу обратно в Россию.
  Отметили неравный брак в одном из ресторанов Падерборна. Законный муж спокойненько сидел за столом и тихо радовался событию, а не менее счастливый Генрих фотографировал Анну. Может, его радовало, что план реализовался и Анна осталась в стране, а может, мысль о том, что при таком муже он будет, как и прежде, пользоваться всеми благами любовника...
  Казалось бы, одной проблемой меньше. Над Анной больше не висел дамоклов меч отъезда из Германии. Но решение одной проблемы открывало перед ней другие, не менее сложные, задачи и лабиринты, о существовании которых она в день свадьбы и предположить не могла.
  
  
  Глава 30
  Новое в жизни Анны
  Трудности в поиске работы
  
  Как ни крути, Аня теперь не могла принимать решения одна и должна была во всем считаться с настроением и мнением своего мужа-пенсионера. Ханс Мюллер был типичным скромным немцем - таким же, как и его фамилия, одна из самых распространенных в Германии. Господин Мюллер был стандартным и в своих суждениях: о политике, об истории, о молодом поколении. Свои речи он, как правило, начинал словами: 'Вот раньше была жизнь... Все не так... Все идет в никуда... Все будет только хуже... Везде бардак...'
  При этом Ханс откровенно полагал, что нынешнее благосостояние Германии было заработано исключительно трудом людей его поколения - людей, прошедших войну (очень часто - вынужденно, иначе их расстреляли бы), людей, которые восстанавливали послевоенную страну. При этом он не раз упоминал, как горд тем, что во Вторую мировую войну не убил ни одного человека. Охраняя как простой немецкий солдат казармы с русскими военопленными в Венгрии, он наслаждался игрой русских на гармони и балалайке. Вообще Ханс с симпатией относился к веселому и жизнерадостному характеру 'враждебной' нации и даже делился с пленными русскими (разумеется, в отсутствие начальства) махоркой!
  Анна не намерена была во всем идти на поводу у супруга. Она высказывала свое мнение, приводила аргументы в защиту молодого поколения. И хотя старика было трудно в чем-то переубедить, он все же со скрипом, но ценил ее мнение, повторяя и смеясь: 'Тебе надо идти служить пастором в церковь!'
  Безусловно, скука и одиночество жизни Ханса закончились, как только порог его двухкомнатной квартиры в маленьком городишке Бад-Зальцуфлен переступила нога жизнерадостной, молодой и предприимчивой супруги.
  Поначалу Анну тоже веселило их общение. Но потом серость, монотонность и однообразие будней и разговоров неумолимо стало ее раздражать.
  Генрих намекнул ей, что не мешало бы получить водительские права и быть в некотором смысле независимой или при случае помогать ему, пожилому человеку, в пути. Анна согласилась и начала посещать уроки в одной из водительских школ Падерборна.
  Теорию ей удалось сдать с первого раза, а вот с практикой вождения у Ани не ладилось. Она не смогла сдать экзамен и вынуждена была оплачивать дальнейшие уроки - что ужасно обрадовало ее инструктора, в бывшем профессионального солдата, который с нещадным цинизмом и хохотом критиковал всех женщин, сидящих за рулем. За последние годы он успел натренировать глаз на русских немцев, аузидлеров, приехавших из Казахстана и Сибири и по-баптистки носивших платки и длинные юбки. Поскольку католический Падерборн был в десятки раз меньше Кельна, Гамбурга и тем более Берлина, понаехавшие граждане распознавались с первого взгляда.
  Теперь Анна находилась в стране абсолютно законно и считала, что ей просто необходимо идти к новым поставленным целям. Она уже отдала на оформление в МВД Германии документы на приезд сына и теперь собиралась найти достойную работу с перспективой. Аня наивно полагала, что если человеку продлевают визу в стране на основании замужества, то перед ним открывается миллион возможностей, в том числе неограниченные шансы для карьеры.
  Она стала регулярно покупать газеты крупных немецких издательств и убедила Ханса выписать местную региональную газету с целью поиска подходящей работы. Хоть он и доверил ей управление своими скромными финансами, Аня не хотела сидеть на шее у мужа-пенсионера. Дополнительно к пенсии Ханс зарабатывал ремонтом часов, но делал это больше для родственников и знакомых и из своей скромности за сущие копейки.
  Прилежно читая бессчетное количество объявлений в газетах, Анна ходила на собеседования в посреднические фирмы. Но, к сожалению, без немецких корочек и 'витамина В' (так здесь называют блат) в Германии трудно найти приличную работу, тем более журналистскую. Для более простого труда, которым занимается большинство иностранцев, Аню считали 'слишком квалифицированной', искали ей работу и... ничего не находили!
  Чтоб получить дополнительные знания и быть в форме, она пошла на компьютерные курсы при университете. Но и это пока не помогало. Единственной радостью было то, что, наконец, с третьего раза, она сдала экзамен по вождению и получила права. Гора с плеч! И в этот же вечер Ханс, большой любитель собирать модели самолетов, предложил поискать для Анны, владеющей несколькими языками, работу в аэропорту.
  Он не ошибся - для иностранки с улицы нашлось место в службе безопасности. Работа была с одним, но существенным минусом - она была сменная.
  Анна, едва получив права, одна стала ездить в ночь по городским улицам и автобану в аэропорт Падерборна. Смены начинались в три часа ночи или в пять утра - 'лучшее' время для нормальной работы трудно себе представить. Чтобы успеть собраться и приехать на утреннюю смену, вставать приходилось в час ночи, когда все уже спят или ложатся отдыхать. День для Анны сменился ночью, и все перевернулось вверх дном. У Ани начались проблемы с давлением. После смены ее качало и тошнило, а ведь нужно было еще добираться домой по автобану. Она обессилела и потеряла аппетит, но 'заботливый муж' как будто этого не замечал.
  - Другие женщины работают и ничего. Значит, ты тоже можешь, - говорил он Анне с бесстрастной логикой типичного немца.
  - Ханс, другие женщины - это другие люди. У каждой свое здоровье! Рано или поздно я не выдержу этих экспериментов и потеряю контроль, когда буду за рулем. Я могу вообще никуда не доехать! - возражала ему Аня. Но не находила желанного сочувствия.
  'На старости лет Ханс полюбил молодую иностранку за то, что она не такая, как все. А сам живет по стандартам, тем, что удобны', - думала она, садясь за руль и глядя сонными глазами в непроглядную тьму.
  В последующие недели Аня работала только в ночную смену. Это было уже открытое издевательство, ведь есть же и другие часы! Когда стало невмоготу, она попросила поменять смену. Реакция была незамедлительной: Анну вызвали к начальнику отдела.
  - Я вижу, что эта работа, фрау Мюллер, вам не подходит, - строго сказал он. - Поэтому поищете что-нибудь другое.
  - Я и сама здесь больше не задержусь ни на минуту!- гордо ответила Анна.
  Не было пределов ее радости от того, что все само собой разрешилось и эксперименты над ней закончились. Теперь хотелось только одного: как следует отоспаться!
  Ханс же посматривал на Анну косо. Как типичный немец он ждал от жены такого же типичного поведения. Кроме того, это был удар по самолюбию: Ханс Мюллер с такой гордостью говорил всем, что его жена работает в аэропорту... Что он теперь скажет соседям?
  
  
  Глава 31
  Приезд сына и надежды на будущее
  
  В связи с запланированным Сашиным приездом, к которому Анна готовилась, они с мужем переехали в трехкомнатную квартиру городка Бад-Липшпринге. Надо отдать должное Хансу, по скромности он занял самую маленькую комнату, оставив Саше просторную и светлую.
  В Бад-Липшпринге, маленьком и уютном курортном городке Германии, была та же публика, что и в Бад-Зальцуфлене. Так что чуда взаимопонимания с новыми хозяевами - немцами по фамилии Кляйн (что с немецкого переводится как 'маленький') не произошло. Дежурные тупые улыбочки, бесцветное 'Как дела?' и море нескрываемого любопытства к необычной семье... и 'этой русской'...
  В середине лета 1999 года Анна поехала в Россию. Погода стояла особенно жаркая и душная. Аня гуляла с сыном по Петербургу, ездила с ним за город, но к концу августа уже успела истосковаться по Германии. Наконец, все бумаги были собраны, и Анна с Сашей отправились в дальнюю дорогу на поезде.
  По приезде в Германию Анна сразу занялась оформлением сына в немецкую школу. Записала его в бассейн и на настольный теннис. А через несколько месяцев классный руководитель уже восхищался Сашиными успехами, утверждая, что его грамматика лучше и диктанты на немецком чище, чем у коренных немцев. Правда, дома Саша, как любой мальчишка, ленился, и всякий раз, когда Анна приезжала после курсов в университете, в разговоре с мамой переходил на русский. Чтобы его знания в немецком улучшились, Анна сознательно оставляла Ханса вдвоем с сыном и просила его проверять у Саши уроки. В общем-то, мальчик и старик понимали друг друга и даже немного подружились.
  В конце осени, листая немецкие газеты, Анна наткнулась на интересное объявление. Речь шла о наборе персонала на мировую выставку в Ганновере, которая должна была проходить в 2000 году. Она сразу же написала туда. 'Просто потрясающая возможность, - думала Аня, - вырваться из этого провинциально-католического замкнутого круга и получить шанс на приличный контракт'. Только мужу об этом ничего не сказала - у нее было предчувствие, что Ханс недоволен ее самостоятельностью и новыми идеями. Он был бы рад, если бы Анна вообще никуда не ездила, сидела бы себе как мышка дома и не высовывалась! Не зря однажды, заказав в кондитерской мышек из марципана и поставив их как произведение искусства на стол в гостиной, Ханс в шутку заявил: 'Если бы ты была из марципана, я бы тебя давно уже съел...'
  Шутки шутками, но правда в них есть всегда...
  В этих стенах Ане просто не доставало свежего воздуха... Часто после завтрака Ханс тянул время за разговором, чтобы удержать Аню от поездки по делам. А когда она, вырвавшись на свободу, вприпрыжку спускалась со второго этажа, слышала, как верный муж, стоя на пороге квартиры, провожал ее словами: 'А я опять один...'
  Иногда Ханс подбегал к Аниной машине, тревожно склонялся к окну и стучал по стеклу пальцами. 'Анна, девочка, а когда ты приедешь? К которому часу мне готовить обед?' - вопрошал он, беспокоясь.
  Чувствовалось, что Ханс относился к ней как к своей собственности. Ведь Анна здесь всего лишь гость, иностранка. А он, благородный немец, обеспечил ей право находиться в этой стране. Значит, не Анне решать, чего ей хочется, она должна слушаться мужа! Без него бы и ноги ее тут не было.
  Тем временем выяснилось, что младшая дочь Ханса, ровесница Анны, поставила отцу ультиматум: 'Когда эта женщина, твоя новая жена, въедет в твою в квартиру, я перестану тебя навещать и помогать по хозяйству'. Насчет последнего проблемы не было, так как Анна взяла на себя обязательства по покупкам, организации порядка в квартире и домашнему хозяйству. Поэтому она отнеслась к этому спокойно. Ханс тоже старался не придавать этому значения, полагая, что его дети так или иначе поймут его решение о браке и успокоятся.
  И действительно, вначале с детьми Ханса у Ани были хорошие отношения. Но младшая дочь, любимица умершей жены, настраивала братьев и сестер против Анны. Ее муж на первых порах заходил к ним в гости, но когда Анна попросила его записать на видеомагнитофон фильм 'Унесенные ветром', дочь Ханса устроила мужу сцену и запретила что-либо делать 'для этой женщины'.
  Постепенно кровная связь взяла верх, и со временем сестры и братья объединились против Анны. Они влияли на отца, и это чувствовалось в те моменты, когда между Хансом и Анной вспыхивали ссоры. Тогда старый муж напрочь забывал, что он хотел 'просто помочь' Ане остаться в стране. Нет, он считал себя мудрейшим и образцовым супругом не только для Германии, но и всего человечества - героем, который гордо протянул Анне руку помощи, чтобы спасти ее от 'этой России'. Как будто Россия была не страной, где жили люди, а настоящей тюрьмой. Складывалась впечатление, что Анна каждый день и час своей жизни должна благодарить человека, который вначале объявил себя мессией, а потом, после заключения брака, стал вдруг без конца указывать Анне на ее истинное место - место брошки на своем галстуке.
  
  
  Глава 32
  Почта из Ганновера
  Приглашение на собеседование
  
  Анне повезло. Меньше чем через неделю пришла почта из Ганновера. И Анна с радостью объявила своим, что ее приглашают на собеседование. Она призналась Хансу в том, что написала заявление и что ей очень интересен этот проект - международная выставка 'EXPO-2000'.
  Руководство выставки искало подходящий персонал для организации исключительно редкого для Германии и Нижней Саксонии события. Весь мир будет в гостях у Ганновера! Это большая ответственность и серьезный объем работы.
  Выставка планировалась на пять, максимально шесть месяцев, т.е. до середины осени, и Анна понимала, что участие в ней может стать первым и очень важным шагом на пути к карьере и новой жизни. Но Ханс не разделял ее радость по поводу предстоящих перемен - он с трудом скрывал недовольство. Всем своим угрюмым видом показывал, что происходит ужасное: его жена едет в неведомые края. В неизвестность. На неопределенное время.
  Погруженная в свои мечты, Аня не придавала этому большого значения.
  - Да ты радоваться должен за меня и за мои успехи! - говорила она ему с улыбкой.
  - Радоваться... Чему тут радоваться? Ходила бы на работу, как все нормальные люди, - бурчал он себе под нос. - Нет, ей надо нестись куда-то. В Ганновер...
  - Слушай Ханс, да ладно тебе зудеть... Давай, я съезжу на первое собеседование, а там видно будет. Хорошо? - пыталась успокоить его Анна.
  Перед тем, как отправляться в Ганновер, ей необходимо было пройти телефонный тест на английском. Разговор прошел интересно и внес еще больше возбуждения от ожидания новых событий, людей и изменений в жизни.
  Собеседование в Ганновере состояло из двух частей. Анна возвращалась домой после первого, как ей казалось, успешно пройденного этапа. У нее было великолепное настроение. Поднимаясь по лестнице, она увидела открытую дверь своей квартиры, а на пороге насупленного и недовольного всем миром строгого надзирателя-контролера Ханса.
  - Ну, что скажешь? Чего такого умного ты там, в Ганновере, наслушалась?
  - Ханс, привет! Слушай, я так устала... И очень хочу есть, - сказала Анна, на что Ханс, чуть смягчаясь, пробурчал:
  - Ладно, давай, проходи, будем ужинать... Мы с Сашей тебя ждали.
  - Молодцы! - улыбнулась Аня, прижимая к себе сына. - Знаешь, Ханс, собеседование еще не закончилось...
  - Чего им еще от тебя надо? - буркнул Ханс.
  - Нас пригласили, как потенциальных руководителей групп для работы с персоналом по обслуживанию гостей мировой выставки. Но предстоит еще отбор. Поэтому все ждут ответа по первому собеседованию: пригласят на второй тур... или откажут.
  - Хм... Чего захотели... Мало им одного разговора...
  - Дело не в разговоре, Ханс. Чтобы там работать, надо иметь определенную квалификацию, опыт работы с людьми, знать несколько языков, - это же проект интернациональный. А кроме того, с нами будут проводить занятия по работе с персоналом. Будут знакомить с выставкой, ее особенностями, давать инструкцию по технике безопасности. Да много всего, Ханс...
  - Ага... Ну, давай, дерзай...Ты, значит, в Ганновер, а я что? Тут с Сашей один? Ага... Это ты хорошо придумала! Хороша жена... Нечего сказать! - не унимался он.
  Сидящий за столом Саша толкнул Анну локтем:
  - Мам, молчи, не спорь... Пусть себе говорит. Может, потом успокоится...
  - А я-то думал, мы будем жить не тужить... Чего, скажи на милость, тебе в местном аэропорту не работалось? Захотелось ей... интернациональные, понимаешь, тут дела всякие...
  - Ханс, давай не будем торопиться! Может, я и не получу приглашения! Вдруг меня не выберут на второй тур собеседования? Я же не знаю... Чего сейчас говорить о том, чего нет... Поживем - увидим... А что касается Саши, я уже думала об этом... Чтобы тебя не обременять... Нужно подумать, как организовать его лето... Я подумаю.
  Вечер был испорчен. Хотя в душе у Анны все равно жила радость. Но никто, кроме Саши, это чувство с ней не разделял.
  Ханс смотрел по телевизору какой-то немецкий фольклор, а Аня читала сыну книжку перед сном. Она устала. День был переполнен лицами незнакомых, но очень приятных людей, предчувствием счастья и новой жизни. Анне и в голову не приходило, что вслед за этим могут прийти неприятности и слезы...
  Она жила в чудесной стране, которая ей пока очень нравилась. Старалась в совершенстве овладеть языком и изучить ее культуру, использовать все шансы для своего дальнейшего роста и карьеры. Какие возможности откроются перед ней, если она получит контракт на эту работу!
  Анна засыпала уставшая, но счастливая и удовлетворенная событиями прошедшего дня.
  
  
  Глава 33
  Контракт на работу
  
  На следующий день Ханс заявил тоном, не допускающим возражений, что он против какой-либо работы Анны в Ганновере, и что она и мечтать не смеет ехать туда на второе собеседование. Аня, как человек откровенный, не могла скрыть обиду. Почему она должна настолько зависеть от его слов, настроения, старомодных представлений о жизни? Почему там, где ей открывалась удача, где она чувствовала правильность своих действий, Анна наталкивалась на эгоизм и ограниченность мужа, не имеющего ни малейшего представления о том, как плохо обстоят дела на рынке труда, особенно для женщин-иностранок! Ведь контракт на работу в Ганновере мог дать Анне хороший старт для новых контактов и реальные шансы на будущее. К сожалению, ее пенсионеру-супругу все это было безразлично.
  Но все же Ханс не был таким дураком, чтобы не видеть, как Анна переживает из-за их разногласий и его категоричности. Тем более, что она стала с ним сдержаннее в общении. Желая как-то смягчить ситуацию и вывести ее на разговор, Ханс намекнул, что если уж она так хочет эту работу, то ему ничего не остается. Ведь он желает Ане только добра и счастья! Он так ее любит, и все советы, которые ей дает - от чистого сердца! Проблема в том, что Анна все хочет делать по-своему! Слушалась бы лучше мужа - и был бы у них в семье мир и покой...
  Приглашение на второй тур собеседования не заставило себя ждать. С учетом Рождественских праздников, оно было запланировано на январь 2000 года.
  Еще до своего замужества, посещая различные курсы в Высшей народной школе, Анна познакомилась с интересной немкой по имени Михаэла. Однажды, после курса риторики, они разговорились, и Михаэла пригласила Анну к себе на чашку кофе. Она была необычным человеком и уж совсем нетипичной немкой. Несмотря на свою частичную инвалидность (у нее была парализована левая часть подвижного аппарата), Михаэла была очень привлекательной и просто светилась оптимизмом и жаждой жизни. Со вкусом одетая, она не ходила, как некоторые немки, в пижаме и домашних тапочках и всегда пользовалась макияжем. Михаэла стремилась к новым знаниям и общению с интересными людьми. С ней можно было говорить часами, днями на разные темы и доверять все самое-самое сокровенное!
  Они виделись в университете - Михаэла работала там в видеотеке, и Анна иногда заходила к ней. На Новый, двухтысячный, год Михаэла со своим другом решили закатить вечеринку, и Аня была среди приглашенных гостей.
  Как отнестись к этому приглашению, - она не знала. Сашу в ночь не возьмешь, все-таки школьник еще. Хансу такие выходы не по вкусу, ему хотелось домашнего покоя. Анна спросила мужа, отпустит ли он ее, и тот вроде бы согласился. Но кислое лицо Ханса, провожающего ее в дверях квартиры, говорило об обратном: он хотел, чтобы Анна была рядом с ним. Как кукла. Как брошь на галстуке. Как марципановая мышка. Она - его собственность. Его купленная радость.
  Анна встретила Новый год с добрыми и интересными людьми, надеясь на успех и интересную работу, которая была у нее почти в кармане! И еще на множество радостных, хороших дней, которые принесет ей этот год и вся предстоящая жизнь!
  Но возвращаясь ранним утром домой, она уже представляла себе, какие гримасы будет за завтраком корчить ее муж и как ей надо будет на это реагировать. От пасмурных мыслей было тяжело на душе. Хотя то, что рядом был Саша, ее сын, согревало Аню и отвлекало от зависимости и грусти.
  В середине января прошел второй тур собеседования, на котором с Анной подписали контракт на работу на мировой выставке. Она была вне себя от счастья. Тем более, что попала в число лучших будущих руководителей, отобранных для работы с обслуживающим персоналом выставки!
  Подъезжая на поезде к Падерборну, она подумала о том, что надо бы поговорить с Генрихом. Ходячий генератор идей мог всегда подсказать что-то толковое. Может быть, он поможет советом, как организовать лето для Саши?
  Дома, в Бад-Липшпринге, ее поджидала неожиданность: Анна увидела приветливое лицо мужа, который как будто откровенно радовался ее успехам и даже поздравил с получением контракта на работу.
  Все, казалось бы, сулило перемены к лучшему. Во всяком случае Анна от всего сердца в это верила, не предвидя ничего дурного...
  
  
  Глава 34
  Мировая выставка-2000
  
  В воскресенье, после совместного завтрака, Анна с сыном и Ханс, как правило, выбирались на природу. В холодную, дождливую погоду чаще всего ездили в загородный ресторан, который любили все, особенно Саша. Располагался он в сорока километрах от Бад-Липшпринге, на территории большого лесопарка с живописными полянами, беседками и ручьями, где можно было гулять часами. Прямо посредине леса, за высокой оградой, бегали по обширной зеленой лужайке зайцы и косули.
  Летом и в хорошую погоду всей семьей устраивали многочасовой велосипедный тур. Ехали чаще в близлежащий курортный лес. Там было достаточно лавочек для отдыха и ухоженных дорожек. Этот лес, как и парк в Бад-Липшпринге, был богат озерами и маленькими речками, в которых плавали золотые рыбки. Анна так радовалась, что Саша дышит чистым воздухом и заряжается массой приятных впечатлений и эмоций! Бад-Липшпринге, - рассказывал им Ханс, - славится в Европе очень чистым и богатым озоном воздухом. Поэтому здесь были построены санатории и реабилитационные центры по лечению болезней верхних дыхательных путей и легких.
  В мае у Анны началась работа. Ей пришлось снять комнату в Ганновере, потому что только дорога до Падерборна занимала более двух часов, а потом еще надо было ехать пятнадцать километров до Бад-Липшпринге. Каждый день она звонила домой и общалась с Хансом и Сашей. А уже в пятницу, после работы, торопилась на поезде к своим. Они встречали Аню в Падерборне, на вокзале.
  Поначалу график работы Анны был стандартен: с девяти утра до шести часов вечера. В течение этого времени руководителей групп знакомили с особенностями работы выставки. Для этого проводились различные тренинги, конференции, семинары со специалистами и организаторами 'EXPO-2000'.
  На мировой выставке ожидалось море работы, и каждый день надо было переваривать большой объем информации. Впервые за последние годы у Анны появилось чувство удовлетворения и радости от работы. Она была просто счастлива, что участвует в уникальном проекте в истории Германии. Ей так повезло!
  В високосном 2000 году стояло такое же душно-жаркое лето, как и в 1999-м. Семейные выезды на природу стали традицией, доставляя радость каждому и являясь необходимой связующей в отношениях этих трех людей: Анны, Саши и Ханса. В один из теплых дней уходящего мая семейство решило выбраться на прогулку в лес. После завтрака все собирались. Саша оклеивал свой велосипед модными наклейками. Анна мыла на кухне посуду и складывала в пакет питьевую воду и фрукты. Ханс готовил фотоаппарат. Еще со времен первых встреч с Анной он полюбил ее фотографировать. Наконец, все было готово. Ханс с сумкой на плече вышел в прихожую.
  - Ханс, что это на тебе? - поразилась Анна, а Саша, ничего не говоря, покатился со смеху.
  Глава семейства решил выглядеть по-спортивному и нарядился в выцветшие шорты довоенной поры, грязно-серые с малиновыми лампасами - они были натянуты Хансом почти до груди.
  - Ты что, собрался ехать в таком виде? - изумилась Аня.
  - А что здесь такого? - возмутился ее супруг, поддернув шорты еще выше. - Чем тебе не нравится?
  - Ты в них на серо-буро-малинового петуха похож! - продолжал смеяться Саша, но Аня посмотрела на него с укоризной.
  Глядя на них, молодых и веселых, Ханс тоже начал улыбаться, но все равно не понимал, что же здесь смешного, - шорты хоть и старые, но крепкие. Да и на нем сидят неплохо.
  В эти жаркие дни никому не хотелось ссориться. Лето и солнце сделали свое дело - отношения Анны и Ханса немного отогрелись, стали теплее. Все вместе они ездили в лес, на озера, а нагулявшись, шли в ресторан или прятались от жаркого утомляющего солнца в тени гостеприимного, великодушного леса.
  Вскоре график работы Анны изменился, и она стала работать 'блоками': пять-шесть дней работа, потом три-четыре, реже пять, выходных дней. Это было очень удобно, потому что все свободные дни она могла проводить в Бад-Липшпринге.
  На время ее контракта в Ганновере мудрый Генрих посоветовал Анне организовать поездку Саши в лагерь. 'Во-первых, - сказал он, - ты не будешь напрягать старика домашними хлопотами и заботой о Саше. А во-вторых, учитывая возможность контактов со сверстниками, лагерь пойдет ему только на пользу! Он еще лучше выучит язык, да и новыми друзьями сможет обзавестись'.
  Относясь с уважением к дельным советам Генриха, Анна нашла такой план оптимальным для всех членов семьи.
  
  
  Глава 35
  Горячее лето 2000 года
  'Я долго ждал твоей любви!'
  
  В середине июня Саша уехал в лагерь отдыха в Голландию. Аня была рада освободить от забот своего пожилого супруга. Но старик, похоже, воспринял это совсем иначе.
  Не успела Анна отправиться на работу в Ганновер, как старик расхныкался, совсем расклеился... Их телефонные разговоры теперь были пропитаны недовольством Ханса, а в его фразах Аня чувствовала детскую растерянность. Она, как могла, подбадривала мужа, напоминала, что работает в Ганновере не всю жизнь, а только несколько месяцев. И это для ее жизненного, профессионального пути очень важно!
  Ощущая себя одиноким и боясь этого самого одиночества, как чумы, Ханс чувствовал себя брошенным, потерянным, никчемным. Но и этого мало. Старик позднее признался Анне, что вот он дома сидит, сидит... а в голове у него крутятся и крутятся мысли, мол, там, в Ганновере, вокруг Анны - молодые мужчины.
  Хансу и в голову не приходило, что Анна находилась на работе, которая хоть и доставляла радость, но была при этом чистым сгустком стресса: ежедневно выставку посещали сотни тысяч гостей! К этому прибавлялась обязанность руководить своей командой, проводить ежедневные брифинги, быть в курсе всех новостей, разбирать жалобы гостей и организовывать встречи потерянных родственников. Работы была уйма, и Аня не понимала, как ей организовать свое свободное время после смены. С одной стороны, ей хотелось познакомиться с павильонами представленных стран и их культурной программой. С другой стороны, из-за насыщенности рабочего дня она жаждала тишины и покоя.
  Приезжая домой, в Бад-Липшпринге, она встречала все возрастающую угрюмость и недовольство мужа и холодные, осуждающие взгляды семьи Кляйн.
  Ханс изводился от одиночества и безумных фантазий. В отчаянии он жаловался соседям, а те проявляли наряду с любопытством безмерную долю сочувствия к господину Мюллеру. Анна слышала за своей спиной их горячее перешептывание: 'Бедный! Все его бросили! А эта русская - просто нелюдь! И зачем он только на ней женился? Она ведь совсем не занимается семьей! Уехала куда-то... И сына не видать...'
  Ханс изливал душу и своему брату Хуберту, который был полной его противоположностью. Циничный и высокомерный фриц, он мог из ничего раздуть скандал. На фоне своего пенсионного ничегонеделания он, как бывший предприимчивый торговец, умевший когда-то зарабатывать деньги, потирал руки от возможности быть нужным и полезным - пусть не во славу своего банковского счета или Германии, но хотя бы ради чести старшего и такого показательно-скромного братишки!
  Пообщавшись с братом, Ханс терял чувство меры и справедливости не по дням, а по часам. Он придирался к мелочам. Терроризировал Анну в редкие выходные, не считаясь с ее нагрузкой на работе или обыкновенной усталостью.
  Когда Саша вернулся из лагеря, они втроем поехали в cвой любимый ресторан. Обед, прогулка, традиционное фотографирование - все было приправлено искусственной радостью общения. Ханс был угрюмым и, казалось, только искал повода укусить Анну, насолить ей.
  По приезде домой Анна приготовила чай. Все сидели в гостиной, и ей показалось, что несмотря на напряжение Ханса, воскресенье проходит спокойно. Неожиданно позвонила Анина приятельница. Олю и ее сына Андрея Ханс знал лично - они уже бывали здесь в гостях. По сути, это был самый обычный телефонный разговор двух подруг. Но Аня видела напряжение мужа и не стала затягивать болтовню. Не успела она положить трубку, как Ханс взорвался:
  - Что себе позволяет твоя подруга? Она не знает, что сегодня воскресенье? Ей неизвестно, что у тебя семья? Это что, нормально?
  Саша испуганно смотрел на старика. Анна молчала. Она не знала, что сказать. А Ханс, поднявшись из-за стола, продолжал:
  - Это что за отношения? А? Я себе свою жизнь не так представлял. Нет... Я себе совсем другое представлял ! - уже не говорил, а кричал он, бегая в ярости по квартире...
  Брат Ханса Хуберт, алчный, циничный, с истинными хватками фашиста, не гнушался особых методов, чтобы осквернить честного человека и забыть законы гуманности. Наслушавшись тоскливых рассказов своего старшего брата о семейной жизни, Хуберт терпеливо корпел над 'сценарием', который в разгар лета 2000 года вырос в обвинение, сделавшее из Анны настоящую преступницу, бандитку всех времен и народов.
  В следующий Анин приезд Ханс уже не говорил по телефону с братом так, как раньше, - при ней, передавая от последнего привет. Нет. Анна стала теперь враждебной стороной, и для разговора с Хубертом муж уходил в свою комнату, втайне докладывая своему руководителю последние новости и актуальную информацию. Из обрывков их разговоров Анна поняла, что Ханс ездил к брату, который волею судьбы жил под Ганновером, совсем близко от места ее работы.
  Если раньше Ханс повторял: 'Зачем я вообще женился? Зачем? Не для того же, чтобы сидеть в доме одному!' - и Аня понимала, что все обиды его вызваны одиночеством, то теперь все изменилось.
  Когда Саша (спасибо Генриху!) уехал отдыхать на Балтийское море, и Анна с Хансом сидели на кухне одни, его вдруг опять прорвало:
  - Я долго ждал твоей любви. Очень долго! С меня хватит! Я больше ждать не буду!
  Аня не сразу поняла, чт[о] он имеет в виду, но Ханс объяснил:
  - Ты в курсе, что наш брак не может быть признанным... если у нас нет секса?
  Больше всего Аню поразило не сказанное, а то, что Ханс, вероятно, наученный братом, стал употреблять новые слова, прежде им никогда не используемые. При этом он почти как Хуберт почесывал руки от радости, а его задорные глазки по-чертовски блестели, когда он представлял, сколько еще наслаждения в этих отношениях ему откроется, если он достигнет своей цели: запугать Анну!
  - Успокойся, Ханс, - сказала она. - Ты знал, что я еду работать в Ганновер, а не гулять. Мы об этом уже говорили. И ты дал мне согласие на работу. Я же не могу все это просто бросить! Я подписала контракт. Это ответственность и мое будущее. Твой адвокат говорил: я могу и должна зарабатывать деньги сама. Я это делаю.
  - Я знаю, что ты там делаешь... - начал Ханс, но Анна его перебила:
  - Ты даже ни на миг не подумал обо мне, о Саше и не оценил моих усилий! Кроме того, о наших отношениях мы в самом начале уже говорили. Я тебе предлагала лишь свое общество и дружбу. О сексе при нашей разнице в возрасте и речи быть не может. Я свое слово сдерживаю, а ты вот забываешь, что обещал.
  Но Ханс ее не слушал.
  - Нет! Я больше ничего ждать не буду. Я подаю на развод. И ты получишь почту от моего адвоката! - произнес он уверенно заученную наизусть, подготовленную к ее приезду фразу.
  Стояло лето 2000 года - горячее по всем параметрам...
  У Анны в команде был хост-сотрудник, который в нее тайно влюбился. И этот молодой человек, на тринадцать лет ее младше, оказался любовью всей ее жизни, так глубоко и сильно он задел ее душу. Но на развитие этих отношений у Анны не было ни сил, ни времени. Молодой человек жил в Ганновере, а ей нужно было на выходные ехать к семье, которая уже перестала быть таковой... Кроме того, Анне срочно нужна была квалифицированная поддержка юриста, так как в свой следующий приезд она получила почту от адвоката мужа. Анна не обвиняла мужа. Она понимала, что за его поведением стоит Хуберт и его продуманный 'немецкий' сценарий.
  Как всегда, ей на помощь пришел верный Флетчер. Подвозя Аню к своему знакомому юристу, он заметил:
  - Как ты осунулась, детка, как похудела!
  С этого момента для Анны началась своего рода борьба за выживание и отстаивание своих прав. Несмотря на то, что в мае 2000 года вышел новый закон, согласно которому иностранцу для получения вида на жительство требовалось прожить в браке с немцем не три, а всего лишь два года, у Анны были плохие шансы. Она прожила с Хансом неполных два, и у нее могли возникнуть проблемы с иностранным комитетом - да что там говорить, со всей дальнейшей жизнью в Германии.
  
  
  Глава 36
  Вскрытая почта
  Старательный исполнитель
  
  В сценарий брата Ханса входили также просмотр (по возможности, осторожный, конспиративный) и копирование всей почты, приходящей на имя Анны.
  Личные вещи, старые банковские счета были в ее отсутствие перерыты, а бумаги и документы, хранившиеся в письменном столе, добросовестно исследованы исполнителем-супругом. Все это, по инструкции Хуберта, копировалось и собиралось в папку (досье на Анну), которая потом лично или по почте доставлялась в Ганновер. Также по указанию своего брата Ханс делал фотографии всех предметов одежды, косметики и книг, находящихся в комнате Анны, включая ее личные снимки, в том числе свадебные. Кроме того, Ханс закрыл Анне доступ к их совместному банковскому счету.
  Однажды, приехав на выходные, Анна заметила, что письмо, пришедшее на ее имя от работодателя, вскрыто. Перебирая свою почту, она нашла еще несколько таких же небрежно, в спешке, заклеенных конвертов и поняла, что ее почту проверяли.
  По всему было видно: Хуберт работает профессионально. Целенаправленно выискивая компрометирующую информацию, он думал только об одном: как досадить 'этой русской', отомстить ей за страдания брата, сделать виновницей 'мирового зла'. Войдя в азарт, Хуберт осведомился и о новом, недавно вышедшем законе для иностранцев, проживающих в браке с немцами, и теперь знал структуру, а главное, методы работы иностранного комитета. Понимая все плюсы и минусы ситуации Анны (а в этом особом из-за разницы в возрасте браке минусы были особенно выпуклыми) и разобравшись, как на этом можно сыграть, он готовил генеральную встречу двух сторон. Сам же выступал в этой ситуации не больше не меньше - третейским судьей. Ханс был рад найти поддержку и просто вон из кожи лез, чтобы угодить своему находчивому младшему брату.
  Анна продолжала работать на выставке, а по выходным ездила к адвокату. Самым сложным было то, что она не могла расслабиться ни на минуту, вынуждена была контролировать и продумывать дальнейшие шаги. Встречаясь с мужем в их пока еще общей квартире, Анна теперь осторожнее относилась к своим словам, прятала вещи и документы. Для Ханса она больше не была милой и доброй 'Анной-девочкой', как он ее частенько называл раньше.
  Ханс Мюллер же был рад тому, что он нашел для себя дело. Превращение сценария в реальность было для него выходом из пустоты одиночества и страха перед этой пустотой. Только не сидеть и не ждать! Не мучаться съедавшими его мыслями, а действовать. Наконец, он нашел цель - устроить Анне черную жизнь.
  'Не хотела доброго мужа слушать, и вот что заработала!' - думал про себя 'очень правильный' старик-муж и истинный немец!
  Ханс, в отличие от Генриха и своего брата, не был генератором идей. Для него важно было, чтоб им кто-то руководил, хоть сам леший. Забыв про возраст, он бодро исполнял приказания, и все у него в руках просто кипело!
  
  
  Глава 37
  План Хуберта
  
  Брат Аниного мужа умел калькулировать свои дела, как истинный бухгалтер и дотошный фриц. Энтузиазм, с которым он продвигал 'дело Мюллеров', был неописуем. Аккуратно и дотошно Хуберт собирал все факты и документы, чтобы потом использовать их в работе с адвокатом. Списки контактов Анны в Германии и телефонные счета ее разговоров с Россией он сопровождал соответствующими комментариями: 'Да она просто разорила моего брата, эта русская разгильдяйка!'
  Ханс, вполне здоровый человек, подумавший и о радостях общения с молодой женой, и о брачном контракте, под его пером представал беспомощным инвалидом, не знающим, как дальше жить и жить ли вообще. 'Эта молодая и наглая жена сделала его, старого и слабого, еще более несчастным и больным!' - писал Хуберт с возмущением.
  Из Анны он вылепил этакую амазонку, мужененавистницу и мошенницу, подкосившую 'неравным' (читай 'фиктивным') браком здоровье своего мужа.
  В жизнеописаниях Хуберта, приложенных к делу, Анна в мгновение ока из порядочной женщины превратилась в махинаторшу, решившую всеми правдами и неправдами заполучить в Германии вид на жительство. Аргументы были просто поразительными. 1. Анна молода. И если у нее с мужем нет секса, значит, она имеет любовника. 2. Поскольку у Мюллеров такая неприличная разница в возрасте, значит... Да все очень просто! Значит, Анна вынудила Ханса на женитьбу! Здесь и слепому ясно: русская хотела получить разрешение на проживание в нашей стране! Хуберт радовался простоте и гениальности своих мыслей.
  'Теперь нужны только улики и факты, доказывающие мои великолепные доводы и компрометирующие эту бандитку!' - рассуждал Хуберт, хлопая себя попеременно то по лысому затылку, то по ляжкам. Пересмотрев собранные документы - Аннино досье - он остался доволен собой и почти подпрыгивал на стуле от предвкушения расправы.
  Хуберт жадно искал улики. При этом от удовольствия и цинизма он почесывал свои стареющие от бездействия руки. Упорядоченная семейная жизнь с супругой ему надоела до чертиков. И он был рад-радешенек представившемуся шансу излить всю свою желчь против мира, жизни, людей - на эту русскую женщину! 'Вот так их, этих русских гадов за их, понимаешь ли, самостоятельность! Качает свои затрапезные права в нашей стране... Да как она смеет, мерзавка!'
  Наверное, это и был фашизм? Такой кристальный немецкий национализм, живущий то ли в душе Хуберта, то ли в его не взявшем свое в молодости, а сейчас уже состарившемся теле?
  Хуберт составил план действий. Помимо прочего, в него входили телефонные допросы Анны, которые он собирался подробно стенографировать.
  Для Ани было неожиданностью, когда в один из ее приездов домой Хуберт изъявил желание говорить с ней по телефону.
  - Ты знаешь, мне стало известно, что у тебя с моим братом нет секса. Это правда? - задавал риторический вопрос Хуберт и, не дожидаясь ответа от Анны, с пафосом продолжал: - Ну, а как же так, без секса? Ты же молодая... - с сочувствием в голосе вынуждал он Анну на раскаяние. И опять, не дав ей вздохнуть, воспроизводил заготовленный текст сценария: - Все ясно. Значит, у тебя есть любовник...
  Анна была как под гипнозом. Ей не давали ничего сказать. Разве что одну фразу о том, что у нее на работе столько стресса, что ей не до любовников вообще. И что она об этом говорить не желает... Особенно в связи со свежими событиями последних недель.
  Мягко и вкрадчиво Хуберт продолжал:
  - Для привлекательной, молодой женщины это нормально - иметь любовника. Как же иначе? Без секса-то ?.. А? Нет, я не думаю, что ты от таких удовольствий откажешься! - и быстро подводил итог, цинично причмокнув на последнем слове: - Значит, это так и есть! Все ясно!
  В последнее время Анна ко всему относилась более продуманно, сознательно, как в поступках, так и в словах. За время замужества у нее случилось лишь несколько интимных встреч с Генрихом. Мероприятия под названием 'любовные отношения' в том неравном браке, в который она вступила, были очень рискованны. Да и вся организация семейной жизни отнимала столько сил и стараний, что у Анны не оставалось никаких сил на развлечения. Какие там еще тайные встречи! Она ведь была под контролем старого надзирателя...
  Да, развод с таким человеком, как Ханс, был бы для нее спасением, но только не теперь, когда она занята серьезной работой и на ней лежит столько ответственности! Кроме того, она мать и должна думать о Саше. Аня понимала, что они с сыном стоят по одну сторону реки, а на другой стороне находился ее супруг. Но он там был не один. Его поддерживали родственники, дети, соседи... И сам иностранный комитет в лице подчеркнуто надменного, пренебрежительного ('понаехали тут всякие!') господина Шлитта тоже против нее... Понятно, что враждебная сторона имеет вес, на несколько порядков превышающий ее собственные силы и возможности.
  От страха Анне уже начинало казаться, что на стороне ее мужа вся страна, все общество. Ведь он коренной немец ! 'Его будут, наверное, 'автоматом' защищать, - в страхе думала она. - А кто я? Да никто. Иностранка, которую в мгновение ока сделали преступницей. И что толку спорить или что-то доказывать?'
  Еще недавно, несмотря на все пережитое, Анна любила Германию, но сейчас она стала казаться ей чужой. 'И это страна Шиллера и Гете, моих любимых Баха, Бетховена, Вагнера, Шумана? - думала она. - Великая музыка, великие идеи и рядом мелкий национализм. Интересно, меня не любят за то, что я иностранка, или у них особая ненависть к русским образованным людям?'
  Все факты, имевшие место в жизни Анны и Ханса, Хуберт перевернул ровно на 180®.
  Он продумал все шахматные ходы, и Ане ничего не оставалось, как ждать развития событий и надеяться на помощь юристов. А еще на помощь Бога. В конце концов, она никого не бросала, никому сознательно не изменяла и не давала пустых обещаний. Кроме того, что очень важно, она жила честно и изо всех сил старалась быть полезной обществу! Если и это здесь не ценится, то чего еще можно ожидать?..
  
  
  Глава 38
  Сценарий черной жизни
  Ультиматум брата
  
  Хуберт разрабатывал поэтапную схему действий для себя, а также готовил генеральную встречу всех представителей конфликта. Он намеревался поставить перед Анной свои условия и вынудить ее делать все, что считал правильным.
  Как судья - а в этой ситуации он и чувствовал себя судьей - Хуберт назначил всем время встречи, и Анна, оставив работу, была вынуждена к нему приехать.
  Этот разговор состоялся в конце августа 2000 года. Сидя в центре гостиной, 'мировой судья' оглядел всех присутствующих, как своих подчиненных, и попенял Анне на то, что она опоздала к назначенному часу. Зачитывая текст ультиматума, он высоко поднял указательный палец, как будто всем своим грозным и серьезным видом предостерегал: 'Берегись! Со мной шутки плохи!'
  Главным условием Хуберт назвал обязательный выезд Анны после работы на мировой выставке из квартиры брата. 'Чтобы, наконец, предоставить Хансу покой', - печально добавил он. На возражения Анны, что Саша посещает близлежащую школу, а у нее по окончании контракта на выставке нет дальнейших предложений на работу и доходов, брат Ханса заявил, что это его нисколько не волнует и что это ее проблемы!
  Когда же Анна сказала, что для вида на жительство в стране ей необходимо прожить с Хансом два календарных года, Хуберт поднял указательный палец еще выше и, не выпуская сигареты из левой руки, продолжил торжественно и властно:
  - Я в курсе. Если ты выполнишь мои условия, то получишь вид на жительство. Если нет, - я обещаю тебе черную жизнь!
  За столом в гостиной сидели жена Хуберта и муж Анны. Последний имел вид если не побитой собаки, то абсолютно несчастного существа, брошенного в одиночестве и беспризорности на грязной дороге жизни. Как будто бы у него не было квартиры, контактов, родственников... Как будто он не имел четверых детей и троих внуков... Как будто он жил один на необитаемом острове или находился в обезвоженной пустыне! А может, был обречен на существование в нечеловеческих условиях...
  Но Анне было не до смеха. Саша пока отдыхает в лагере, но у нее самой - миллион дел на работе и огромная ответственность - перед руководством мировой выставки, перед командой и всеми коллегами...
  Ее душа разрывалась на части, потому что в эту горячую пору ее никто не поддерживал. Наоборот, отнимали последние силы на ничтожные затеи и мелкие, эгоистичные, выдуманные страдания, к которым уже прибавлялись нешуточные обвинения.
  
  
  Глава 39
  Страсти угасали сами по себе
  
  После ультиматума в Ганновере Анна решила поговорить со своим адвокатом. Но до этого она поехала к Флетчеру. Они уже давно не виделись. В последний раз Аня была у Генриха на работе, и он, приобняв ее за талию, игриво намекнул, что соскучился по 'своей детке'. Но Анне было не до того. В окружавших ее мужчинах она видела теперь только эгоистов. Все чего-то хотели от Анны, но мало кто интересовался тем, что было важно для нее.
  При всей человеческой симпатии к Генриху, Анна была разочарована им. На фоне ее древнего мужа он считал себя любовником в соку и удивлялся, почему Анна редко его навещает. Она же его 'постоянная девочка'. Но Анна не хотела пожизненно играть роль второй скрипки. Эту роль она считала омерзительной! Особенно, учитывая, что тяжесть случившегося у нее в семье любовник разделял весьма относительно, и лишь в те часы и дни, когда ему это было удобно. Флетчер любил легкость бытия, и чтобы никаких обещаний! Чувствуя внутреннее напряжение, Анна решила поставить в отношениях точку.
  Все, что случилось с ней в этот год и особенно летом, вероятно, было дано как испытание. Выстоишь или сломаешься? Озлобишься или сохранишь любовь? Говорят, что испытания даются по силам. Но Ане казалось, что ее человеческие резервы на исходе. С одной стороны, влюбленность в скромного молодого человека, ждавшего ее инициативы и ничего не предпринимавшего, раздражала ее. Она не знала, в какую сторону бежать и что делать в первую очередь... С другой стороны, она уже не могла избавиться от этого, всю ее душу захватившего чувства и надеялась, что все однажды разрешится как-нибудь само собой...
  - Что мне делать с выездом из общей квартиры, как ты считаешь? - спросила Анна у Флетчера.
  - Ничего, - по-немецки лаконично ответил он. - Конечно, тебе лучше все обсудить с адвокатом. Но я думаю, что тебя в очередной раз пытаются запугать.
  'Настал мой час высказаться', - подумала Анна. Она хотела сообщить Генриху, что у них не может быть больше любовных отношений, но почему-то промолчала. 'Наверное, я еще не готова к этому разговору, перенесу его на более благоприятное время', - решила Анна и тут же отругала себя за малодушие.
  Спустя пару недель Генрих приехал к Анне на выходные в Ганновер. Они коротко пообщались, сходили в кафе пообедать... Но разговора опять не получилось. Только пробежал взаимный холодок. У Ани не было ни сил, ни желания играть и показывать Флетчеру чувства, которых у нее уже не было. Их затянувшиеся отношения были исчерпаны, и прошлые страсти угасали сами по себе...
  
  
  Глава 40
  Старческие страстишки или страдания собственника
  
  Вскоре Саша вернулся из лагеря на Балтийском море. И Анна теперь постоянно ездила в Бад-Липшпринге к сыну, а еще - на случай проверки иностранного комитета. Ей нужно было почаще 'находиться в общей квартире и проводить время с семьей'. Так посоветовала адвокат.
  Правда, находиться в квартире с мужем стало теперь для нее просто пыткой! Анна в буквальном смысле слова ходила по лезвию ножа. Жизнь показала, что угрозой подать на развод и перманентными жалобами соседям и брату Ханс не ограничился. Он постоянно устраивал Анне сцены, провоцировал выкриками и абсурдными требованиями, доводя ее до слез и радуясь этому. Бесконечно крутил одну и ту же пластинку: он, немец, пошел на благородный шаг, чтобы помочь ей, чтобы она могла жить в этой замечательной стране! А что же она? Подумала ли она о его интересах!? И где благодарность? 'Вот и рыдай теперь - сама во всем и виновата', - твердил себе под нос старый скорпион, наслаждаясь тем, что довел Анну до истерики.
  Добрый дядечка, который приносил ей в начале знакомства суп в термосе, превратился в злобное существо. И Анна больше не узнавала в нем скромного, такого угодливого и как будто приятного человека.
  Ее рабочий контракт закончился в конце октября. Необходимо было зарегистрироваться на бирже труда. Из предложенного по различным курсам повышения квалификации она выбрала курс менеджмента, который должен был начаться в декабре 2000 года.
  Целыми днями видеть и слышать брюзжащего мужа было для нее невыносимо, и Анна находила себе какие-нибудь другие занятия, в частности, записалась на курсы машинописи. Начинались они вечером, и все необходимое по дому Аня делала до прихода сына. Вместе с Хансом, который стал еще серее обычного, но делал вид, что все в порядке, они обедали. Анна проверяла уроки у сына и лишь потом уезжала.
  Оставшись дома наедине с Сашей, Ханс брался за бутылку. Вероятно, чтобы забыться. Но после нескольких бокалов пива в нем просыпался бес. Однажды Анна вернулась чуть позже обычного - после курсов разговорились с одним из коллег. Вошла в квартиру и остолбенела: перед ней металась фурия - красный, с перекошенным лицом, Ханс.
  - Ты где была? - кричал он, повышая голос с каждым словом. - Где ты время проводишь? С любовником? Курсы она свои посещает... А я? Что я с этого имею? Что я с этого имею?! - как в бреду, визгливо повторял он, поднимая кулаки.
  Вспененный агрессией, Ханс тонул в глубинах своих фантазий и страданий. Невысокий и тщедушный, в пьяном порыве он разбил толстое стекло входной двери, устроив после десяти вечера грохот и поранив себе при этом руку. Соседи только пошушукались внизу и ушли к себе. Знала бы Анна, как защитить свои права, она могла бы вызвать полицию, но в сложившейся ситуации приходилось рассчитывать только на себя...
  Когда раздался звон разбитого стекла, Саша был уже в постели. Весь в волнении, он бросился к маме и стал ее успокаивать. И хотя его самого колотило от страха, он повторял:
  - Мама, не говори ничего Хансу... Ему надо в сумасшедший дом. Молчи... Не спорь с ним...
  Анна молчала.
  Пьяным маршем, широко размахивая руками и изрыгая обвинения, Ханс шагал по квартире, как по плацдарму. Иногда он останавливался, громко кричал или задавал Анне какой-то вопрос. Но она молчала, и Ханс, не получив ответа, маршировал дальше...
  После этого случая Анна стала приезжать домой пораньше, и каждый раз, поднимаясь по лестнице на второй этаж, спрашивала себя: как долго еще будет продолжаться этот ад 'благородной помощи'?
  В один из вечеров, пытаясь напугать Анну, пьяный Ханс опять пошел на нее с кулаками, но, доведя себя до исступления, разрыдался и упал на колени. Как ребенок, он валялся в ногах у Анны, говорил сквозь слезы о своей любви и просил прощения. Что ей было на это ответить?
  - Ханс, ты и себя мучаешь, и нас с Сашей, - только и сказала она. - Мне трудно понять, что это за любовь...Честно... Если уж у нас такая разница в возрасте, - каких чудес тут можно было ожидать?..
  И хотя Ханс ценил откровенность Анны, с этого дня его стали занимать вопросы другого порядка:
  - У нас не было никаких отношений. А откуда тебе знать, могу я еще быть с тобой мужчиной или нет? - спрашивал он, подмигивая и заговорщицки поглядывая на свою молодую жену.
  После этих слов у Анны стало неспокойно на душе. Ей стали сниться кошмары. И она каждый вечер закрывала свою комнату на ключ. Этот факт не остался незамеченным ее ревностным мужем.
  - Это просто смешно... - ехидничал он. - Мы живем в одной квартире, и ты закрываешься. От кого? От меня?
  - Да, Ханс, мне так спокойнее. Иначе я не могу уснуть...- ответила Анна.
  После бурных выпадов и агрессивных сцен наступили спокойные дни в ноябре, и чем больше Анна беседовала с Хансом, утихомиривая его дикую фантазию, тем уравновешеннее становился старик. Анне даже показалось, что их отношения стали лучше, чем раньше. Она решилась, наконец, развеять все подозрения мужа и рассказала историю своей ганноверской влюбленности. Объяснила, что у нее нет и не может быть любовника, что она тоже по-своему несчастна... Но ведь свое обещание она держит. Потому Хансу незачем волноваться...
  Проходили дни и недели. Все, как будто, успокаивалось. Аня понимала, что добрыми беседами и уважением к старику она влияет на него положительно. Появилась даже надежда, что Ханс придет в себя и, пожалев ее и сына, заберет свое заявление на развод.
  Но Ханс был теперь между двух огней. По одну сторону стояли его брат и все родственники, которым он открыл свои страдания. С другой - Анна, которая была ему не безразлична. У старика все стало путаться в голове, мысли крутились, вращались, как на карусели... Спокойствие, которое Анна воспринимала как перемирие и налаживание отношений, было лишь затишьем перед бурей...
  Передав, в буквальном смысле слова, все рычаги своей жизни брату, Ханс не мог уже что-либо изменить. Остановить карусель происходящего было ему не под силу.
  
  
  Глава 41
  Клевета на 'русскую бандитку'
  Террор по-немецки
  
  Анна решила проконсультироваться у своего адвоката, как ей быть дальше с ультиматумом Хуберта. Порекомендованный Генрихом юрист (конечно, из самых 'сливок общества', масон) странным образом путался в формулировках и переписке с иностранным комитетом Падерборна. Потому Анна решила сменить адвоката. Полная, симпатичная женщина ее лет была деловой, внимательной и точной в своих вопросах и формулировках. Она не придала запугиваниям родственника Аниного мужа особого значения, при этом четко определила действия сторон.
  Хуберту полагалось убедительно и детально продумать и изложить свои обвинения в адрес Анны. Никаких домыслов. Все должно было быть совершенно доказуемо!
  В ноябре 2000 года, узнав от брата, что Анна с сыном никуда не выезжает, а значит, его условия не выполняет, Хуберт послал уже составленное обвинение с клеветой на Анну в иностранный комитет. За время сбора досье опытный Хуберт узнал всех служащих в иностранном комитете Падерборна по именам и фамилиям. Он также ознакомился с параграфами и основными положениями вида на постоянное жительство в Германии. Несколько месяцев работы над сбором компромата на 'русскую бандитку' - и брат Ханса уже мог открывать у себя в рабочем кабинете отделение по доносам на иностранцев или филиал криминальной полиции на дому.
  При всей любви к Германии и уважении к немецкому менталитету, Анна заметила, что у каждого уважающего себя фрица доносительство есть в крови. Доносы они пишут так квалифицированно, что любому соседу, а особенно иностранцу, горло без ножа перережут.
  Помимо пресловутой разницы в возрасте (которую в браке Мюллеров и слепой узрит), козырем Хуберта стал отъезд Анны на мировую выставку. По законам Германии один из супругов или даже оба могут жить и работать в разных городах и снимать для этих целей жилье. Но эту информацию в своем доносе иностранному комитету Хуберт изложил так, будто Анна оставила (читай - бросила) престарелого мужа, переехав в Ганновер, в то время, как сын ее находился неизвестно где (читай - сына она тоже забыла). 'Тут нет и не может быть совместной семейной жизни, - делал вывод Хуберт, - ибо из-за переезда молодой фрау Мюллер в Ганновер она перестала быть совместной. А брак между сторонами является чистой фикцией, потому не может считаться официальным'.
  Родственники Саши звонили Анне наперебой, выражая желание поскорее увидеть сына и внука на зимних каникулах. Анна забронировала для него билет на самолет. Все это время сын поддерживал ее, как никто другой. Он был ей очень нужен. Но она думала не о себе и своих интересах, а о том, что родственники соскучились по нему, да и сам Саша тоже хочет повидать своих близких...
  
  
  Глава 42
  А он ушел на цыпочках...
  
  Наступила зима, и Анна уже успела убедиться, что задушевные разговоры с Хансом имеют весьма положительный эффект. Чем больше она ему уделяла внимания, задерживаясь после совместной трапезы, обсуждая интересующие Ханса вещи, тем спокойнее и уравновешеннее он становился. Он любил беседовать с Анной, слушать ее акцент и постоянно удивлялся ее эрудиции. Инстинкт собственника больше не проявлялся в нем так скандально-болезненно, как еще месяц назад. Так долго ждавший любви Ханс больше не угрожал, не шантажировал и не устраивал сцен. Даже стал поговаривать о том, что теперь, со временем, понял, что он-де неподходящий по возрасту муж для Анны, что ей нужен кто-то помоложе и что, может, этот 'молодой человек с выставки' одумается и объявится в ее жизни.
  Анна не развивала этих тем. Ей важно было дождаться конца года. А там, возможно, с наступлением весны и учебой на курсах, появятся и новые предложения на работу. Свою задачу она сейчас видела в поддержании подчеркнуто уважительной атмосферы. Наступившее спокойствие Аня воспринимала как хороший знак, не думая о том, что не все живут и мыслят так открыто, а может, и так наивно, с надеждой на доброе, как это делала она.
  В один из будних дней морозного декабря Саша собирался в школу, а Ханс готовил на кухне завтрак. Кофейная машина бурчала, и особый, согревающий аромат постепенно окутывал всю квартиру. Проводив сына, Анна, спросила у Ханса, подождет ли он ее к завтраку. Получив положительный ответ, она направилась в ванную принять душ.
  Прошло, наверное не больше пяти минут... Когда она вышла из ванной, ее удивила звенящая тишина. Не было слышно шаркающих шагов мужа, кофе-машина не шумела, а в квартире было непривычно темно. Комната Ханса, выходящая окнами на восток, по утрам, особенно в ясные дни, впускала в дом много света, и они ее держали открытой. Аня поняла: в квартире потемнело именно оттого, что дверь в комнату была захлопнута. Анна подошла, нажала ручку, но дверь не поддавалась. Заглянула на кухню - никого. Вернулась к комнате Ханса. Постучала. И только сейчас заметила, что дверь закрыта на два замка...
  Анна не знала, что в этот день вступил в силу 'план Хуберта'. Все было продумано, как в хорошем детективе. Согласно сценарию, Ханс должен был съехать из места общего проживания к сестре своей умершей жены - она жила в тридцати километрах от Бад-Липшпринге, в городке Эльзен. И сделать это ему поручалось совершенно секретно.
  - Живи и общайся нормально, как будто у вас наладились отношения, - учил Хуберт старшего брата, - чтобы эта наглая русская мадам ничего не заподозрила. Ты же понимаешь - так, как она хочет, никогда не будет. Не выполнила наших условий - вот пусть и получает. Не волнуйся... - подбадривал он Ханса.
  Операция 'Побег' прошла блестяще. Поразительно, но Анна не слышала ни шагов, ни шума закрывающейся двери. У нее складывалось такое впечатление, что старый муж снял ботинки и, закрыв дверь своей комнаты на два замка (кстати, на это тоже нужно время!), в носках, на цыпочках вышел из квартиры. Ботинки Ханс, вероятно, надел за дверью. Ясно, что он незаметно исчез вместе с их машиной...
  Месяц назад Хансу исполнилось семьдесят восемь лет. До последнего Анна не верила, что этот человек в летах будет играть навязанные ему роли и осуществлять чьи-то сценарии. Но именно так все и произошло!
  Как и предусматривал план Хуберта, Ханс сбежал за несколько дней до пятнадцатого декабря. Именно в тот день их браку исполнялось два года, и это означало для Анны, что она выполнила обязательное условие для получения вида на жительство в Германии. Помешать ей, подставить палки в колеса и было целью Хуберта.
  Как выяснилось уже позднее, он держал не только письменный, но и телефонный контакт с чиновниками иностранного комитета. Они были посвящены во все детали сценария и согласно ему действовали дальше.
  
  Глава 43
  Непрошенные гости
  Проверка иностранного комитета
  
  Это был один из будних декабрьских дней. Одиннадцатое декабря 2000 года, тринадцать тридцать дня. На улице холодно, сухо, морозно. Анна готовила на кухне обед. Вернувшегося из школы Сашу она пару минут назад отправила в магазин за молоком. Раздался звонок снизу. Анна нажала кнопку домофона, чтобы открыть дверь и вышла на площадку. Одного мига хватило, чтоб понять, что в гости к ней пожаловали представители иностранного комитета. Приехали из Падерборна, по всей видимости, на проверку. Неулыбчивый чиновник Шлитт прихватил с собой напарника. Как потом поняла Анна - чтобы снимать показания при свидетеле.
  Сценарий Мюллера работал, как в аптеке. Судя по тому, что Ханс исчез всего лишь день назад, прибытие чиновников тоже было предусмотрено его братцем.
  В руках у непрошенных гостей - формуляры с вопросами, на лицах -пренебрежительно-холодное, ничего хорошего не предвещающее выражение.
  Опять неравные силы. Снова она одна. В этом году события накрывали ее огромной волной. Казалось, как будто 'Девятый вал' Айвазовского сейчас сойдет с картины и собьет ее своей нечеловеческой силой...
  Анна подавила в себе страх, неопределенность, неуверенность. Внутренний голос твердил: 'Ты должна быть сильной! Ты должна... ты должна... ты должна!..'
  Анна вежливо, но сдержанно предложила чиновникам присесть в гостиной, но они отказались. Допрос проходил стоя. Посыпались вопросы, наверняка подготовленные 'сценаристом'.
  - А где ваш муж?
  - Он уехал.
  - Куда?
  Анна неопределенно пожала плечами:
  - Я не знаю...
  - Если вы его жена, почему вы не знаете, где ваш супруг? - жестко отчеканивал слова проверяющий. Показания Анны, естественно, записывались.
  - Я думаю, к своему брату поехал.
  - Вы ошибаетесь, у брата его нет, - с кислой миной процедил господин Шлитт уже известный ему ответ...
  Напряжение висело в воздухе.
  Похоже, проверяющие должны были вывести Анну из равновесия или задавить вопросами и уже готовыми ответами, чтобы поскорее загнать ее в угол.
  - А где ваш сын? - продолжал допрос Шлитт, пока его коллега оглядывался вокруг, осматривая мебель и настенные часы в гостиной.
  - Саша пошел в магазин, за молоком... А что, мы с сыном не можем свободно передвигаться, если моему супругу захотелось вдруг куда-то уехать или даже исчезнуть?
  - Интересно, что это у вас за семья, брак, если вы, жена, не в курсе, где находится муж? - вопросом на вопрос ответил Шлитт. - Вам это не кажется странным?
  Поскольку никаких фактов у него в руках не имелось и спрашивать больше было не о чем, он муссировал один и тот же вопрос в разных вариациях, делая ударение то на одно, то на другое уже бессмысленное слово.
  'Кажется! - хотелось сказать Ане. - Кажется странным, что старый человек под влиянием брата на цыпочках 'сделал' от нас 'ноги'.
  - Ну что ж, раз вы не знаете, где ваш супруг, то нам остается по этому поводу сделать соответствующие выводы... - процедил Шлитт, а его напарник, искоса взглянув на Анну, услужливо кивнул. - Если у нас еще возникнут вопросы к вам, мы оставляем за собой право на новую встречу, - многозначительно закончил чиновник.
  Конечно, если бы Саша был сейчас дома, Анна чувствовала бы себя спокойнее, увереннее. Саша давал ей силы к жизни, и Анна была просто счастлива и благодарна Богу, что у нее такой замечательный сын!
  
  
  Глава 44
  Семейство Кляйн, и их методы борьбы
  
  После исчезновения Ханса Анна старалась не падать духом, хотя у нее были смешанные чувства. Он спрятал телефон, чтобы Анна не могла звонить, а ей необходимо было срочно восстановить контакт с внешним миром. От хаоса чувств она даже не сразу сообразила купить новый аппарат.
  Первым она сообщила свои новости Генриху. Тот только диву давался идеям семейства Мюллеров, особенно его поразила ловкость предпринятого Хансом побега.
  - В его-то возрасте?! No comment! - иронично усмехнулся он и пообещал позвонить на днях...
  'Хорошо, что Саша уезжает на каникулы к отцу', - думала Анна, видя радость сына по поводу предстоящей встречи с родными.
  Декабрь в Германии - время Рождественских базаров. И Анна с сыном решили поехать в Падерборн за новогодними сувенирами. Стояли сухие, морозные дни. Они прошлись по базару, посмотрели на карусели и киоски с работами ремесленников. Купили кое-что из подарков и к вечеру, когда уже стемнело, решили возвращаться домой, в Бад-Липшпринге.
  Подойдя к дому, Анна обратила внимание, что в окнах у хозяев не горит свет. То, что это не случайно, она поняла, когда они с Сашей, замерзшие и проголодавшиеся, не смогли попасть в дом. Ключ от входной двери не поворачивался в замке. У Анны был еще один ключ - от подвала, где стояли стиральные машины. Обежав дом, они попытались открыть подвальную дверь, через которую тоже можно было попасть на лестницу. Бесполезно! И здесь ничего не получилось. С обеих сторон дома двери были заблокированы. Растерянные, они стояли на морозе.
  Ане было ясно, что это инициатива семьи Кляйн, которые только и ждали, чтобы ей насолить. Да, иногда фамилия объясняет все...
  Изо всех сил она старалась сохранять спокойствие, хотя от отчаяния ей хотелось просто рыдать!
  - Мам, может, пойдем к соседям? Вдруг они нам помогут? - подал голос Саша.
  'Чем они помогут?' - безнадежно подумала Анна. И ошиблась.
  Немцы из соседнего дома оказались приветливыми людьми, к тому же дали хороший совет - вызвать полицию. Это было самым надежным. Тогда никто не сможет обвинить Анну, что она вламывалась в дом, - одно это могло бы принести ей ненужные проблемы.
  Немецкая полиция не заставляет себя ждать. Подходя к дому, Аня с сыном увидели машину и выходящих из нее людей в форме. В окнах хозяев горел свет. По всей видимости, их возвращение совпало с приездом полиции. Соберясь с силами и вооружась смелостью и уверенностью в себе, Анна твердым шагом направилась к полицейскому, звонившему в дом.
  Дверь открыли, и старший Кляйн с любопытством высунулся из квартиры:
  - Полиция? - тонким голосом спросил он. - Что случилось?
  'Притворяется, - подумала Анна, но увидев на лице хозяина искреннее недоумение, решила: - Наверное, не ожидал такого поворота событий от 'этой русской'!'
  Она стала объяснять полицейскому, что в отсутствие хозяев им с сыном невозможно было попасть домой и что Кляйны сделали это намеренно. В этом нет и не может быть никаких сомнений.
  Анна говорила спокойно, уверенно, чувствуя свою правоту и видела, что у вышедшей на площадку хозяйки потихоньку подгибаются коленки. При этом Кляйны делали такой невинный вид, как будто совершенно не понимают, о чем идет речь и при чем тут вообще полиция...
  Так или иначе, уверенность Анны подействовала на всех. Но госпожа Кляйн решила взять реванш и, угодливо глядя на полицейского, бросила Анне:
  - Вы лучше скажите, где ваш супруг, фрау Мюллер? И куда он, интересно, уехал? А? Вы, как жена, знаете? Ну-ка, скажите... - продолжала она, наслаждаясь своей ловкой местью Анне за вызов полиции.
  Но Анна не растерялась и сказала:
  - Вас это, между прочим, вообще не касается, фрау Кляйн! Речь идет о заблокированном вами замке. Согласно жилищному контракту, мы с сыном проживаем здесь, - нравится вам это или нет... И если еще раз такое случится, я опять вызову полицию и сообщу это своему адвокату...
  Запугать русскую соседку не удалось. Госпожа Кляйн не нашлась, что ответить, ее челюсть отвисла, и пока Анна, пропустив вперед сына, поднималась по лестнице к своей квартире, она еще что-то злорадно лепетала им в спину. А молодой полицейский, утихомиривая немецкую гражданку, пытался внести порядок и спокойствие в атмосферу этого враждебно и националистки настроенного дома.
  После таких событий хозяева больше не блокировали входные двери. Но они стали страстно и лихорадочно следить, когда и куда уходят Анна и Саша.
  Напряжение висело в воздухе... Вот уже неделя как исчез бесследно Анин муж, старый человек... Но она, в силу своего характера, не собиралась сдаваться. Анна знала одно: она живет и поступает по совести. И никому ни в своей, ни в чужой стране не желает и не делает зла... Кроме того, у нее была ответственность перед сыном.
  
  
  Глава 45
  Анна одна
  Рождество и Новый год
  
  Дни этого сложного, насыщенного года летели так быстро, что Анна и не заметила, как подошло время зимних каникул: последний день Саши в школе, разговор с классным руководителем об успехах сына и его планах на будущее...
  Несмотря на то, что Саша был для Анны неоценимой опорой, ей и в голову не приходило отложить визит сына в Россию. Эту поездку она обещала не только ему, но и родственникам: отцу, бабушке, с нетерпением ждавшим Сашу в гости. Как же могло быть иначе? Знала бы Анна, что ее ожидает, не отправляла бы сына в Россию, несмотря на уже выкупленный билет...
  Она была в каком-то забытьи, путалась в своих мыслях и даже не думала о приближающихся Рождестве и Новом годе. Все события прошлых месяцев и дней измотали ее душу.
  Русский знакомый, программист Сергей, который помогал Ане с компьютером, обещал довезти их до ганноверского аэропорта. Анна была взволнована. И во время сбора вещей, и в день отъезда сына... Двадцать второго декабря Саша вылетел в Россию, в Санкт-Петербург, где его встречал отец...
  В Рождество Анна осталась одна. Ее единственным собеседником был телевизор.
  Позвонили русские знакомые - переселенцы из Падерборна. Потом объявился Флетчер, сказал, что, может быть, на днях навестит ее или по крайней мере позвонит, когда будет в Бад-Липшпринге.
  Гуляя по зимнему лесу маленького уютного городка, Анна не чувствовала своего одиночества, не замечала, что ей часто не хватает дыхания, поэтому приходится останавливаться, чтобы вдыхать воздух полной грудью. Она думала только о том, оставят ли ее, наконец, в покое после проверки иностранного комитета. Ведь даже несмотря на то, что Ханс куда-то исчез, она-то продолжает жить в общей квартире и никуда не сбегает. Хотя последнего Ане очень хотелось бы...
  Перед Новым годом опять позвонил Генрих. Сказал, что, обдумав ситуацию, решил: заходить к Ане не будет - наверняка, соседи ведут слежку и могут доложить о его визите куда надо. Зато он заказал 'своей детке' ее любимую пиццу и скоро ее завезет.
  Через полчаса Анна тихо спустилась вниз и, открыв дверь, увидела большую пиццу и салат с креветками в прозрачной упаковке. Анне стало и смешно, и грустно. Она представила себе Флетчера, который, крадучись, как шпион, подбирается к ее подъезду и, оставив пищу 'для заключенной', скрывается с места преступления быстро и тихо, чтобы, согласно немецкой поговорке, 'не будить бешеных собак'...
  
  
  Глава 46
  'Конвой' строгой родственницы
  Зима 2001 года
  
  Пока сын гостил в России и Анна была одна, она, казалось, могла хоть на какое-то время отключиться от суеты сует, от внешнего мира. Но расслабляться Анна не умела, кроме того, ей не давали покоя мысли о Хансе... Она успела изучить характер своего престарелого 'скорпиона', все его слабости и достоинства. В конце концов, она привыкла к нему. Отлично понимая, что Ханс жив и здоров, Аня все же тревожилась: обычно старики тяжело переносят разлуку с домом, с привычной обстановкой, со своим диваном... И еще Анна понимала: хоть Мюллер и сделал ноги, официально он все еще является ее мужем. Поэтому должен хоть как-то финансово ей помогать. С конца прошлого года Аня начала учебу на курсах бизнес-менеджмента и работу могла получить только с их окончанием.
  Деньги были нужны не только на жизнь, но и на дорогу. Того, что платила служба занятости, часто не хватало даже на автобусные билеты, - если для встречи с работодателем приходилось ехать в другой город.
  Решение пришло неожиданно: позвонить Хансу на мобильный телефон.
  К удивлению Анны, он сразу же ответил на ее звонок. Боясь, что муж бросит трубку, она быстро проговорила:
  - Ханс, здравствуй. Как самочувствие? И... когда ты собираешься домой? - В трубке воцарилась тишина, и Анна решилась продолжить: - Ханс, у меня проблемы с деньгами. Может, ты мне немного завезешь? У меня продукты кончаются... - сгустила краски Анна.
  - Я... подумаю ... хорошо... - стал запинаться от неожиданности Ханс.
  Похоже, сценарий брата не предусматривал звонки Анны на его мобильный. Ханс не знал, что можно или нужно говорить.
  На следующий день, под конвоем строгой родственницы (как бы старик один совсем не размяк, если один поедет), Ханс появился на пороге их дома. Он выглядел растерянным, но очень милым и добрым. И каким-то немножко другим. Анна никак не могла вспомнить, кого он ей сейчас напоминает. Наконец, до нее дошло, - того славного, доброго дядечку, каким он предстал перед ней при их первом знакомстве. Такого хорошего, который не то, что человека - малюсенькую букашку не обидит!
  Глядя на этого милейшего пожилого джентльмена, никто бы и не подумал, что еще недавно он устраивал жене сцены в духе Отелло. Просто невероятно!
  Строгая сестра умершей жены Ханса не сводила с него глаз, и Аня поняла, что время разговора подконвойной жертвы и обвиняемой Анны ограничено.
  Не сняв зимней куртки, Ханс прошел в ее комнату.
  - Вот тебе немного денег. - Он с виноватым видом протянул несколько мелких купюр Анне. - А там посмотрим, как дальше...
  - А ты что, совсем не собираешься возвращаться, Ханс? Я тут одна... Новый год, Рождество... Саша полетел в Россию. Все меня оставили... И ты тоже... хорош муж... сбежал... - разволновалась Анна.
  Родственница позвала из гостиной, и Ханс, как послушный пес, бросился к ней.
  Аня пошла за ним.
  'Давай... Поговорили и будет, поехали!' - как будто говорило выражение малоподвижного, делового лица надзирательницы господина Мюллера. А глаза кричали: 'Нечего этой русской доверять. И давать ей ничего не надо! Она ведь не немка, чего ее жалеть! Чужая она нам. Чужая... И всё тут. Кончено! Хватит!' Потом строгая конвоирша сказала:
  - Ну что, Ханс, поехали. А то к обеду не поспеем...
  Да, в их возрасте это было важно: вовремя трапезничать. Традиции... Традиции и ритуалы старого, правильного во всем, поколения. Все должно быть, 'как у людей'. Тут ничего не попишешь...
  Видно было, что Ханс медлит. Он был у себя дома и мог здесь остаться, но... как же тогда сценарий брата? Как же весь план? Да и сестра его умершей супруги скандал устроит... Ничего не поделать... Нет, ничего не поделать...
  'А так бы я с радостью... с радостью бы остался...' - было просто написано на его виноватом лбу.
  
  
  Глава 47
  Как жить дальше?
  Условия адвоката
  
  Анна позвонила в Россию, спросить у сына, как дела, и Саша начал умолять маму позволить ему еще на недельку задержаться у папы и бабушки. Анна не знала, что ответить. Он должен был возвращаться в Германию в середине второй декады января. Чтобы принять окончательное решение, Анна отправилась к своей адвокатше.
  - Конечно! Оставьте сына на время у родных, - мягко улыбнулась ей полная, уютная дама. - Это вам даже удобней. Пока его нет, потихоньку разберетесь и с супругом, и с претензиями иностранного комитета.
  Адвокату-немке легко было давать такой совет. У нее никогда не было проблем с получением или продлением визы в Германии. Она не была в этой стране иностранкой.
  Конечно, морально Ане было бы легче, если бы Саша находился рядом с ней. Но в сложившейся ситуации у нее, похоже, не было другого выхода. И Анна решила последовать разумному совету опытного юриста - отсрочить приезд сына в Германию.
  В середине января произошло небывалое: Ханс Мюллер, наконец, вернулся из вынужденного 'отпуска' у родственников в родную квартиру. По его словам, он сам устал так долго 'быть в гостях'. Но Аня понимала: он выполнил волю брата. Сценарий отработан. И, вероятно, как считал Хуберт, дело было сделано.
  Несмотря на некоторое чувство вины, настроение у Ханса было прекрасное. На его стороне, как и до этого, находилась армия сочувствующих, поддерживающих, контролирующих и советующих ему, как поступать, как вести себя, что говорить... Он был у себя дома. Во всех смыслах. Он жил в родной стране.
  На стороне Анны хоть и была юридическая поддержка, но у нее не было здесь близких людей, тех, кто помог бы словом, дал бы ей в это тяжелое время хоть немного моральных сил и надежды на будущее, на лучшее...
  Переписка между адвокатами Анны и Ханса продолжалась и обрастала все новыми подробностями: замечаниями о невозможности для 'старого человека жить под одной крышей с неподходящей по сути персоной' (далее перечислялись болячки 'старого человека' и его страдания), а также указаниями на то, что его супруга 'должна самостоятельно жить и обеспечивать себя, так как вполне, согласно возрасту и состоянию, способна это делать'... Никому и в голову не приходило, что с работой на рынке труда Германии не так все просто, и что женщине в возрасте тридцати восьми лет (тем более иностранке) нелегко найти работу, целиком и полностью ее обеспечивающую.
  Анна, естественно, писала уже не десятки, а сотни заявлений на работу, включая волонтариат. Для последнего ее возраст превышал желаемый. А для нормальной работы в Германии у нее не было местного диплома об образовании (кроме курсов менеджмента), на основании которого эту самую работу можно было бы найти - да еще так быстро, чтобы жить самостоятельно и только на свои заработанные.
  Видит Бог, Анна стремилась к независимости. Но ее диплом филолога Ленинградского университета, где согласно английскому переводу и решению Гаагской конвенции, стоял статус 'magister' (академик), не был признан в Германии. А поскольку в этой стране на документы, дипломы и сертификаты смотрят так же строго и требовательно, как на чертежи космических кораблей, шансы Анны на получение приличной работы были ничтожны.
  Даже работу ниже ее квалификации, например, в офисе, было трудно найти. Анна владела современными компьютерными программами и могла работать как секретарь или помощник. Но работодатели предпочитали молодую, а значит, дешевую рабочую силу. Не говоря уже о том, что в этой стране процветала дискриминация иностранцев. Другими словами, если на одно место подавали заявления немка и иностранка, работу получала, конечно же, немка. Это было естественным ходом вещей. Исключением мог стать только тот факт, что иностранец имеет диплом и отвечает требованиям работодателя на все сто. В этом случае можно было рассчитывать на 'справедливость'. Сами по себе умения и таланты здесь никого не интересовали. Уже не говоря о том, что 'витамин B' был решающим аргументом в получении рабочего места.
  То, что Анне так крупно повезло с мировой выставкой было, скорее, исключением, а не правилом. Тем более, проект этот был эксклюзивным и интернациональным.
  Дни января летели. Переписка адвокатов, в особенности письма стороны, представляющей интересы ее мужа, действовали на Анну угнетающе, и она постоянно спрашивала себя:
  - Что я должна сделать, чтобы меня, наконец, оставили в покое? Я и так напрягаюсь, как могу. Когда же, наконец, все это закончится?
  Аня рассчитывала, что скоро вернется ее сын, и все встанет на свои места. Она обретет, наконец, долгожданный внутренний покой. А еще - независимую от немецких адвокатов, нормальную, размеренную человеческую жизнь.
  
  
  Глава 48
  Письмо из иностранного комитета
  Бравура Ханса
  
  В середине января, когда Анна после очередной поездки на собеседование в Гамбург вернулась домой, она нашла в почтовом ящике письмо, адресованное ей. Это было письмо из иностранного комитета. Анна вскрыла его и прочитала:
  
  'Ваше пребывание в стране, согласно проверке нашим комитетом от 11. 12. 2000 г., недействительно. По этой причине вам следует оставить страну в течение двух недель. Если вы этого не сделаете, вы будете в установленном порядке выставлены из Германии полицией и пограничной службой в течение сорока восьми часов'.
  
  Анна показала письмо мужу со словами:
  - Вот цена твоих усилий в клевете на меня. Что я могу еще сказать? Спасибо, Ханс. Спасибо тебе за все!
  Ханс взял письмо. И тут началась игра в героя на дому, в этакого рыцаря, мирового спасителя, который в силах разрешить всякое недоразумение и снова привести растрепанный мир в порядок... Стоит этого ему только захотеть...
  - Да как они смеют такое писать! - с показной злобой, патетически воздев руки, завелся Ханс. - Да я им покажу, кто я! Что они за муру тут пишут... Я твой муж, и я решаю! Один я решаю, будешь ты здесь жить или нет! - продолжал он, встав из-за стола и маршируя из кухни в гостиную, оттуда в коридор и обратно в кухню. Письмо, которое он держал, было как будто флагом, которым он в такт своим шагам размахивал вверх-вниз, вверх-вниз и в стороны.
  Анна молчала. В грустной беспомощности (связалась с добрым человеком...) она думала только о том, что нужно срочно обращаться к юристу за разъяснением.
  Между тем Ханс разошелся не на шутку. Он был зол - на письмо, на эту формулировку, - но до него так и не дошло, что всю кашу заварил не иностранный комитет. И не Хуберт. А он сам, Ханс, не подумавший о последствиях губительной деятельности своего брата.
  Посещение иностранного комитета в Падерборне было определено Хансом, как первое и спасительное мероприятие. Все еще возмущаясь наглостью формулировок и указанной в письме датой высылки жены из Германии, он готовился к серьезному разговору с чиновниками. Но Анна и без юридического диплома понимала, что все это мыльные пузыри. Она знала Ханса и знала о его страстной смелости и бойцовских качествах только в стенах квартиры... Понимая серьезность содержания письма и самой ситуации, она рассчитывала на компетентность и поддержку юриста.
  Но в иностранный комитет они все же пошли.
  Уже не первый день у Ханса болела правая нога и он брел, подволакивая ее и несколько примедляя свой шаг. У Анны было смешанное чувство паники, отчаяния, пустоты и беспомощности. Поскольку Саша находился еще в России, Анна думала о нем, но от волнения мысли путались: 'Как быть с сыном? Что теперь делать... Надо все это обсудить с юристом...' - стучало в ее голове, как размеренный такт метронома.
  Они подошли к кабинету чиновников. Анна - внешне спокойная и уверенная в себе. Ханс же - с видом героя, который сейчас, немедленно, покажет всем 'кузькину мать' и одновременно устроит 'веселую жизнь'. Благо, смелостью и военной выправкой он обладал. По крайней мере, был в этом очень уверен.
  К счастью, никого из посетителей перед кабинетом не было, и они смогли сразу зайти. В кабинете сидел хорошо знакомый господин Шлитт, в декабре приходивший на проверку в квартиру Анны и Ханса. Это был тип, который, щурясь, смотрел на всех иностранцев как на потенциальных преступников и нарушителей правопорядка, а смыслом жизни и целью своей работы считал очищение Германии от этих самых иностранцев. Во всяком случае, такое мнение сложилось у Ани, пока она ходила в иностранный комитет для получения документов, подтверждения или продления своей визы. Всякий раз, покидая этот кабинет, Анна замечала ненависть, презрение и недовольство на горькой мине этого молодого чинуши, который имел власть над людьми и ненавидел их - за то, что они вечно чего-то хотели от его страны.
  Излишне и говорить, что у господина Шлитта, наверное, было ощущение экстаза, когда он получил письменное донесение на Анну от заботливого брата Ханса.
  Чиновник пригласил супругов сесть и спросил - конечно без улыбки! - чем он может быть полезен. Ханс в один оборот потерял свои мужество и пафос, которыми только что бряцал в коридоре, перед дверью этого кабинета. Повисшая в воздухе пауза указывала на растерянность и замешательство 'бравого бойца'. Потом Ханс, хорохорясь, как еще не совсем состарившийся петух, начал, запинаясь, свою речь.
  Он описал ситуацию с письмом, свое удивление... Чему тут, собственно, удивляться? Иностранный комитет любит проверки и почесывает руки от удовольствия, выявляя обманы, нарушения закона и т.д. Но Хансу хотелось показать, что он-де все решает... Он же - муж, черт возьми! Кроме того, кто вообще этот господин Шлитт? Да он ему, Хансу, сопляк сраный, в сыновья годится! Недовольство Ханса было просто написано на его лице.
  Ситуация была смешной... жуткой... позорной... Для Анны. Ей от всего этого хотелось под стол провалиться. Но она молчала... Ханс карикатурно размахивал кулаками после драки... Его жест уже ничегошеньки не мог изменить, так как поезд тронулся, и акты Анны были отложены в особую стопку с пометкой: 'Выставить из страны. Срок - до 28. 01. 2001'.
  Продолжая спектакль, Ханс наклонился к своим ботинкам и стал развязывать шнурки, показывая, что он, пенсионер и ветеран, на особом счету, что у него вот нога болит и надо бы к его ситуации повнимательней отнестись. И нечего ему, старому, доброму человеку, свои условия диктовать! Нечего тут, понимаешь... Он знает жизнь не по книжкам. Да!..
  - Господин Мюллер! - прервал Ханса чиновник. - Для нас не имеет никакого значения, кем вы приходитесь этой фрау. По результатам проверки... от одиннадцатого декабря... у нас возникли подозрения в фиктивности ваших отношений. И они подтвердились показаниями многих людей, в том числе вашего брата, Хуберта Мюллера.
  Где-то на краю своего мелко-эгоистичного мышления Ханс понимал, что его брат, наверное - совсем капелюшку - зашел слишком далеко. Но, к сожалению, у Анны не было впечатления, что Ханс сознает всю серьезность положения в этой стране своей жены и ее сына Саши. Ханс был наивно зол на этот 'идиотский' иностранный комитет, который 'позволяет себе все, что им вздумается'.
  Вконец разозленный Ханс опять наклонился, чтоб завязать свои шнурки. Но хоть он и пыхтел, как старый паровоз, на чиновника эффект больной ноги не подействовал. Тогда, решив не сдаваться, Ханс набрал в грудь воздуха и грозно спросил Шлитта: 'Где сидит ваш начальник?'
  В кабинете, на который указал ему Шлитт, Ханс строго посмотрел на пожилого служащего за столом и сообщил, что тот вскоре получит от него письмо и что он, Мюллер, не позволит с собой так обращаться.
  Со стороны, наверное, ситуация выглядела как абсурд. Такое просто не придумать! Но Анна не смеялась. Это была ее собственная жизнь - трагедия, которую уже никакой 'муж' не мог изменить.
  'Здесь нужна только профессиональная и компетентная помощь юриста', - решила она.
  
  
  Глава 49
  Компромисс Анны
  Аргументы адвоката
  
  Несмотря на то, что Анна с Хансом теперь находили общий язык, его адвокат настаивала, чтобы Аня выезжала из их общей квартиры, оставив 'бедного, больного старика' в покое. Она аргументировала это тем, что совместная жизнь ее подзащитного с 'такой женой' для него невозможна и даже опасна!
  После бессмысленных усилий, поездок на собеседования в разные города и веси (а не только в радиусе пятидесяти километров, как это предпочитают делать в поиске работы немцы), Анна пошла на компромисс. Она больше не могла терпеть давление и хотела изменить ситуацию. Ее врач-стоматолог помог советом и дал адрес жилищного кооператива, предлагающего недорогие и частично поддерживаемые государственной дотацией квартиры.
  В разговоре со своим адвокатом (флегматичная немка не дремала, а активно занималась ее делом) Анна выяснила, что ничего не нарушала в браке с Хансом. Она вела себя, как и подобает супруге, заботясь об общем хозяйстве, о семье, проводя время совместно и приезжая после трудной, ответственной, стрессовой работы в общую квартиру. Все байки об 'отсутствии секса в браке' были актуальны, скорее, в семидесятые годы (иронично улыбаясь, адвокатша махнула рукой назад). И теоретически 'здесь нет опасений' для получения Анной ПМЖ.
  С беспокойством Аня спросила ее о возможности сына приехать сейчас в Германию. Юристка, тепло улыбнувшись, неторопливо произнесла, что лучше все-таки подождать, пока вся переписка с иностранным комитетом 'устаканится', и все, как говорится, встанет на свои места.
  Читая требования адвоката Ханса, она добавила, что подобный шантаж и вся эта 'старческая завихрень', какие терпела Анна в последние месяцы, просто невыносимы. Ни для кого! И что в этой ситуации ей действительно есть смысл выехать из общей квартиры.
  - Фрау Мюллер, - говорила нараспев адвокатша, - два необходимых года Вы в браке с немцем прожили? Прожили. Это факт. А на момент января 2001 года, это было уже более, чем два года. Так что если супругу вздумалось куда-то уехать или исчезнуть, это не влияет на факт совместного проживания. Не говоря уже о том, что конфликты и кризисы, ссоры и непонимание, и даже исчезновение супруга возможны в любой семье, с любой разницей в возрасте. Чего в жизни не бывает!
  'Мне бы такое спокойствие, как у нее, - подумала Анна. - Да... Об этом я могу сейчас только мечтать...'
  - А аргументы с маразмом старика, которые приводит его же адвокат... - продолжала она с легкой улыбкой. - Ну... что ваш муж вначале говорит одно, а потом утверждает другое... В конце концов, он сам не знает, что ему надо и чего он хочет! Эти аргументы очевидны и вполне могут стать объяснением вашего вынужденного выезда от супруга, из общей квартиры.
  Слова эти юрист распевала, как колыбельную, подобно матери, успокаивающей собственное дитя. И Анне стало легче. 'Ей нужно параллельно к юриспруденции курсы релаксации и психотерапии проводить, - подумала про себя она, глядя на адвокатшу. - Такая немецкая пышечка дородненькая и такая спокойная. Просто прелесть!'
  
  
  Глава 50
  Переезд в католический Падерборн
  Такое желанное ПМЖ
  
  На курсах бизнесменеджмента, проводимых одним из образовательных центров Падерборна совместно со службой занятости, планировалось из сотни отведенных на всю программу часов малую их часть уделить теории менеджмента, а б[о]льшую часть времени посвятить практике - непосредственно на предприятии или фирме. Этот 'трик' использовался службой занятости, чтобы безработных и довольно квалифицированных людей - все академики! - поскорее устроить на активном рынке труда. И хотя в группе Анны были и безработные немцы (педагоги, инженеры, даже профессор литературы, все старше тридцати пяти), их тоже вместе с иностранцами - Анной и филологом из Франции, чей диплом германиста (просто скандал!) не признавался в Германии - служба занятости намеревалась поскорее отправить в статистику - 'ящик' работающих. Таким образом можно обновить и подправить цифры и снова закрыть этот 'ящик'. А тасовать карты и менять цифры в статистике было любимым, если не самым основным, занятием службы занятости Германии (а может, и всех служб занятости во всем мире?!).
  В небольшом, провинциально-католическом городе северной Вестфалии, где проживало приблизительно триста пятьдесят тысяч человек, была только пара библиотек, но зато на каждом углу стояла католическая церковь. И в Падерборне, и во всей округе издавна велось только сельское хозяйство. Даже несмотря на наличие с конца семидесятых годов местного университета, менталитет проживающей здесь публики оставлял желать лучшего. Население городка было местечковым, ограниченным. Исключение, по понятным причинам, составляли сотрудники университета, в особенности преподаватели и члены их семей. В маленьких городах Германии подобное было скорее правилом, чем исключением, потому дискриминация по отношению к иностранцам здесь здорово ощущалась и была куда более выпуклой и даже дикой со стороны немцев, по сравнению с крупными развитыми городами этой страны.
  Там испокон веков складывались совершенно иные культурные отношения: от акцента или другой внешности никто не шарахался и не делал кислых мин ни в иностранном комитете, ни в булочной, а демократия работала в головах у людей, а не только на страницах залежавшихся в библиотеках пыльных книг или малочитаемых местных газет.
  Люди из нашей страны, даже при наличии в ней советской системы и железного занавеса, были куда более открыты миру и обществу, культурнее и образованнее, чем жители вот таких маленьких или средних городов индустриальной и влиятельной страны в центре Европы!
  Иногда Анна думала: как же так? Ведь любой средний немец ездит отдыхать по всему миру: от Турции до Майорки, от Скандинавии до Австралии. Наверняка, видит и африканцев, и французов, слышит, что русские или поляки тоже проживают в Европе. И там, в гостях, немец проявляет толерантность. А как у себя в стране, - так сразу ревностное отношение (читай - национализм) по отношению к чужим.
  Вот в такой город, хоть и побольше курортного Бад-Липшпринге, попала Анна. В новую квартиру она перебралась с помощью своей немецкой подруги по мировой выставке Сибиллы, специально для этого приехавшей из Ганновера. На время отъезда Анны - на сей раз, чтобы 'не ножом прямо в сердце!' - Ханса опять забрали к родственнице.
   В Падерборне Анна нашла сразу два места для практики, и у нее был выбор между фирмой 'Сименс' и городской администрацией. Она приняла решение в пользу последней на основании своего филологического образования. Практика, согласно контракту, должна была проходить в течение пяти месяцев и была больше работой пиарщика: поиск информации, просмотр газет, подготовка материалов для местного радио, написание статей. Анна выкладывалась, как могла, проявляла инициативу, но в таких отделах место практиканта не считалось чем-то особенным. В сущности, это был какой-то небольшой механизм в колесе каждодневных дел. Инициативу никто не ценил. Если человек обладал индивидуальностью, то это скорее мешало, чем помогало. Ну, а если он еще и иностранец...
  Руководителю отдела, типичному местечковому немцу, было плевать на усердия и опыт Анны. То, что она забирала у них часть нагрузки, выполняя ее 'за бесплатно', никого не волновало. В Германии любят халявную, особенно чужую, инородную, рабочую силу. В местной администрации отдел по работе с общественностью считал себя если не пупом Земли, то уж центром всего Падерборна и округа! И работники этого отдела полагали, что не они должны благодарить практиканта за бесплатную помощь, а он должен на них молиться за то, что имеет честь проходить практику в этих стенах.
  Как и прежде, Анна покупала газеты и искала в них подходящую работу вне Падерборна. Она надеялась выбраться со временем в более цивилизованный и интересный немецкий город, где нет такого дикого отношения к иностранцам.
  По прошествии двух лет Анна все еще имела временную визу, которую необходимо было продлевать. И вот, наконец, после всех перипетий, переписки официальных учреждений и адвокатов, наступил особенный день в жизни Анны. Ей поставили в паспорт штемпель вида на жительство. А точнее, наклеили роскошный, фирменный знак постоянного проживания в Германии. Ах, это долгожданный день, но какой ценой он Анне достался!..
  С момента ее приезда в эту страну прошло уже два года и девять месяцев...
  День, которого она так долго ждала... Но у Анны не было особой радости. Она устала бороться за свои права и отстаивать свою честь. У нее появились даже какая-то апатия, равнодушие, осознание, что иначе и быть не может. Радость, счастье? Нет, таких чувств она давно не испытывала.
  Помимо этого выяснилось, что ее сын, выехавший на зимние каникулы, теперь на протяжении полугода не сможет вернуться к ней в Германию. Анне следовало снова и с самого начала собирать его документы на въезд в страну.
  После окончания курсов менеджмента у нее была только неполная ставка и временная работа в качестве официантки в ресторане Бад-Липшпринге, что не являлось положительной предпосылкой при подаче документов. Оптимальным в ее положении было бы иметь полную ставку. Но где ее взять, если ты иностранка и тебе далеко за двадцать пять? Кроме того, отец Саши не давал разрешение на выезд сына. Все это приводило Анну в отчаяние, и она спрашивала себя: 'Какой смысл в принесенных мною жертвах, если Саша, ради которого я пошла на этот брак, не рядом со мной, своей матерью, а снова в России?
  Теперь Анна понимала, что получение ПМЖ - это еще не все для того, чтобы жить достойно и быть счастливой. Далеко не все! После пережитого она стала другой. Уже не прежней Анной, наивно полагавшей, что мужчина, давший слово, сдержит его, а чужая страна примет ее в широко распахнутые объятия. Да, Анна была открыта миру. Но такой же открытости не следовало ждать от других. Анна все это понимала и осознавала, что перед ней сейчас стоят новые цели. И новые задачи.
  Опять перед ней возник вопрос: а что дальше?
  Теперь все свои знания и энергию она собиралась направить на стабилизацию своего экономического положения, на поиск работы, если нужно - обучение на новых курсах. Анна верила в свои силы. И не хотела сдаваться лишь только потому, что она здесь иностранка. Кроме того, у нее не было другого выхода. Аня очень хотела, чтобы ее сын приехал в Германию, а для этого она должна сделать все, что только в ее силах...
  
  
  Эпилог
  
  Прошло почти четыре года с тех пор, как Анна приехала в Германию. За это время она многое поняла о жизни в этой стране и уже не относилась ко всему так наивно и со слепым восхищением, как прежде. Западный мир не представлялся ей больше волшебной сказкой. Демократия здесь, к сожалению, существовала в основном на бумаге, а если работала, то лишь на определенных уровнях и при удобных условиях. И далеко не для всех! Чужие в Германии оставались чужими, даже те, кто был здесь рожден во втором, в третьем поколении и владел свободно немецким, наряду со своим родным языком (турки, хорваты, албанцы, греки). Исключение составляли немногие и лишь сумевшие получить здесь достойное образование и престижную немецкую корочку.
  Приятельница Анны Мэри, приезжавшая к ней на свадьбу, была по образованию экономистом, при этом много лет работала уборщицей в доме престарелых. Эту участь разделяли с ней многие русские и аузидлеры за тридцать пять - те, кому язык не давался легко и кто не имел шанса найти достойную работу в этой стране, даже имея диплом о высшем образовании..
  Муж Маши был разведен и имел двух сыновей-школьников, которым выплачивал алименты. В связи с этим он не желал больше детей - для обыкновенного служащего почтового ведомства это означало бы слишком много ограничений. К материальным вопросам этот человек подходил по-немецки: сухо и по-деловому.
  Поначалу Маша очень страдала от того, что муж лишил ее радости материнства. Со временем она улучшила свой немецкий, окончила курсы по работе с детьми-инвалидами и нашла удовлетворение и смысл жизни именно в этой работе. Маша отдавала нуждающимся и слабым все свои знания и тепло истинно русского доброго сердца. Такие организации, включая дома престарелых, где работа по уходу за больными особенно тяжела, и стали для многих россиян, особенно аузидлеров, буднями их жизни на Западе.
  Беттина, отрабатывая свое 'замужество' в борделях и рассчитываясь за это с сутенерами, спилась окончательно, более того, стала зависимой от наркотиков. В свои двадцать шесть лет она выглядела почти на сорок и превратилась в брюзжащую, недовольную всем миром бабу, больную и несчастную.
  Бедная Изабель, работавшая в видеосексшопах, никак не могла рассчитаться с Евгенией. Ее психическое состояние становилось все более неуправляемым. Чувство страха, зависимости и одиночества она гасила водкой. Однажды после алкогольного отравления ее увезли в больницу. Но у Изабель не было медицинской страховки, а платить огромные деньги за лечение из собственного кармана ей было не под силу. Вернувшись в сексшоп, после нескольких дней душевных мук, истерики и запоя, окончательно отравившего ее тело, она умерла. Изабель не было и двадцати семи...
  Марайка - украинская Мэрилин Монро, секс-дива из борделя - вышла замуж за одного из своих клиентов, немца пятидесяти шести лет, и осела в Германии, превратившись в дородную, вполне довольную жизнью украинскую немку.
  Литовка Линда по прежнему регулярно приезжала в бордель, собирая денежки на новую квартиру и моля Бога (или черта) о помощи. Ей было уже далеко за сорок, но она пыталась изо всех сил молодиться и делала бесконечные пластические операции.
  Высокая и стройная 'жирафа' Диана тоже не упускала случая подзаработать, к чему, похоже, привыкла и ее матушка из Рязани, с пониманием относясь к прихотям доченьки. Хотя Диане было далеко за тридцать, благодаря своему росту она все еще умудрялась оставаться в числе особенных и пользовалась спросом у клиентов. Муж Дианы, отсиживавший последние годы в немецкой тюрьме, как и прежде, был в курсе ее приработка. По словам самой 'жирафы', муж надеялся, что скоро выйдет из заключения и его Дианхен будет с ним жить в любви и согласии, пока смерть не разлучит их.
  Баркиперша Карла, вволю подзаработав на чертовском бизнесе, осуществила свою мечту и на накопленные деньги купила дом в Австрии. Будучи уже в возрасте, за шестьдесят, она прекратила работу в сомнительном учреждении и ушла на заслуженный отдых.
  Русская сутенерша Евгения и ее жених, грек Кириякос, сыграли роскошную свадьбу, обвенчавшись в греческой православной церкви.
  Они продолжали заниматься поставкой живого товара в центр Германии. Отмывая грязные деньги, приобрели еще и дискотеку. Евгения стала еще более жестокой и бездушной. Кириякос был слаб характером, но живя и работая в упряжке со своей женой, приносящей дивиденды, старался как мог и почитал вторую половину. Детей им Бог не дал. У Евгении были только болезненные выкидыши, и она оставила попытки завести малышей.
  Генриха вызывал на допрос финансовый комитет. Поскольку хозяин бара долгие годы не платил налоги немецкому государству, дело перешло в руки юстиции. Все бывшие клиенты борделя, чьи данные были идентифицированы (в том числе, и Флетчер), теперь проходили по делу как свидетели. А в заведение красного мелье частенько захаживали не только массоны и работники университета, но и комиссары полиции...
  
  И все же Германия, как и вся Европа, учится демократии и делает schritt für schritt (шаг за шагом) на пути к будущему - на благо культурного и экономического роста и на благо своих граждан...
  В течение последних семи лет в семейное законодательство Германии был внесен ряд изменений и поправок, касающихся брака немцев с иностранцами. В них, в частности, говорится о невозможности составления такого контракта, где в случае развода отражаются интересы только одной, немецкой, стороны, при том, что другая остается ни с чем. Таким образом, прежние формулировки в защиту интересов лишь немецких граждан, как экономически сильной стороны, теперь в Германии признаны недействительными.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"