Лыськов Руслан Анатольевич : другие произведения.

История Максима

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  Эпизод третий. История Максима. (отрывок из романа)
  
  
   Хутор Макошь, 1577 год
  
  Что-то огромное и неумолимое беззвучно катится откуда-то из темноты. Катится прямо на Максима. В этот миг он ощущает себя пылинкой, точкой, искрой сознания. Он знает - пройдет несколько мгновений и его не станет. Не успев как следует зажечься, искра погаснет, превратится в ничто. Максиму безумно страшно, но вместе с ужасом он чувствует странный восторг. Восторг понимания того, что в безграничном хаосе небытия искра, пусть и на миг, но все же зажглась.
  Именно это и есть настоящее чудо. Чудо из чудес.
  Но, успев возникнуть, восторг моментально рассеивается под давлением огромной волны вселенского ужаса.
  Что-то огромное и неумолимое беззвучно катится на Максима. Он не может слышать и видеть - у души нет ни ушей, ни глаз. Но Максим всем своим естеством ощущает, как огромное каменное колесо сжимает, сминает все на своем пути, приближаясь к нему.
  - Сейчас эта сила сомнет и меня.
  - Я знаю, что сплю. Но я не в силах встать, даже пошевелится. Все что я могу - лишь ждать своей страшной участи.
  Но вдруг густой вязкий туман сна отступает. Ледяные щупальца постепенно превращаются в тени на дощатых стенах, на темном земляном полу. Максим просыпается.
  Все его тело покрыто липким потом. Мокрые волосы прилипли ко лбу. Сердце бешено колотится в груди.
  Он прекрасно понимает, что это всего лишь сон. Но почему-то от понимания Максиму не становится легче. Холодный ужас все еще прячется по темным углам, там, где человек не может видеть.
  Рука уже по привычке тянется к левому плечу. Пальцы чувствуют под рубахой горячий бугорок - затянувшийся шрам.
  На сеновале сухо, тепло и пыльно. Рассвет уже начинают пробиваться сквозь доски и грубо оструганные бревна. Ложится косыми белесыми лучами на бледное, душистое сено. Где-то там, за стеной, уже наливаются прозрачные капли росы на тонких невесомых стебельках ковыля и мятлика. Невидимое солнце уже заливает гранатовым светом бесконечную степь и пологие курганы на востоке у самого горизонта.
  Максим вытирает краем широкого рукава мокрый от пота лоб. Потом снова ложится на спину и закрывает глаза. Может быть, удастся поспать еще несколько минут. Но какое там. Мысли уже выстраиваются в бесконечную череду, и начинают течь, течь, течь.
  - Постоянно вслушивайся в мир. Только так ты сможешь оборвать замкнутый круг из слов в твоей голове.
  Так говорит Наставник.
  И Максим пытается вслушиваться.
  Во дворе вдруг звонко поет петух. В хлеву тихо гремит цепью сонная корова. Где-то в поле заливается соловей. Пахнет приближающейся жарой и степными травами.
  Пора вставать.
  Максим еще некоторое время лежит, закрыв глаза, вздыхает, ворочается. Но сна уже нет. Точно пора вставать.
  Максим решительно поднимается, соскальзывает с мягкого сена на землю. Отворив покосившиеся от старости ворота, Максим щурится, хотя рассвет только брезжит где-то там на востоке. Потянувшись всем телом, словно кошка, Максим сбрасывает с себя остатки сна и спешит по извилистой тропинке вниз, к реке умываться.
  Начинается новый день.
  
  
  1576 год, июль Томашковкая сеч
  
  Сначала дозорные казаки увидели пыль. Густую и светло-коричневую. Она медленно, даже лениво поднималась из-за горизонта. Тянулась своими щупальцами вверх, к солнцу. Лишь с северо-востока, там, где река, подпираемая лесом, делала широкий поворот - небо было чистым, почти белым.
  На Сечи поспешно начали бить в колокола, разжигать сигнальные костры. По двору, между приземистыми, покрытыми соломой кошами, бряцая оружием, с перепуганными лицами носились простые казаки. И даже опытные, бывалые запорожцы поспешно выходили на майдан перед церковью, задумчиво молчали, тревожно поглядывая друг на друга.
  На самую высокую смотровую башню поднялся кошевой атаман Богдан Мороз. Испещренное глубокими морщинами, обветренное степными ветрами лицо выражало плохо скрываемое недовольство. Оно словно говорило:
  - Что еще там? У меня полно дел и поважнее, а вы отвлекаете разными пустяками.
  Светло-голубые, словно выгоревшие на солнце глаза внимательно всматриваются вдаль, пытаясь разглядеть что-то там, среди бесконечных степей. Из под шапки выглядывает длинный седой чуб.
  Пан Мороз имеет привычку, в минуты волнения или раздумий, теребить подрагивающими узловатыми пальцами свисающий на ухо кончик длинного чуба. Атаман словно пытается нащупать там ответы на все свои вопросы.
  Рядом с кошевым атаманом, на небольшой площадке смотровой башни, стоит куренной атаман Петро Стодоля - невысокий коренастый, с густыми черными усами и такой же густой щетиной, грозящей вот-вот превратиться в московитскую бороду. В левом ухе атамана весело поблескивает на солнце золотая серьга. Пан Петро молод, ему еще нет и тридцати, но именно с ним постоянно советуется по военным делам кошевой атаман.
  Еще дальше, справа от куренного атамана, облокотившись на бревенчатое ограждение и придерживая правой рукой висящую на боку саблю, стоит высокий молодой казак. Это сын кошевого атамана - Максим.
  Максим - простой казак, ничем не лучше других. Но отец на все военные советы берет сына с собою.
  - Пусть учится уму разуму. Глядишь, пригодится, - любит повторять кошевой атаман во время бесед со старшиной.
   Максим учится. На советах сидит тихо, не шелохнувшись. Ловит каждое слово, впитывает в себя все, как губка.
  Позади атамана и поднявшихся с ним запорожцев, немного в стороне, возле самого края смотровой площадки стоит дозорный казак. Именно он на рассвете первым увидел поднимающуюся над горизонтом желтоватую дымку. Дозорный казак виновато улыбается, перетаптываюсь с ноги на ногу, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Казак бросает быстрые взгляды на высокое панство, соизволившее подняться к нему на пост. Его небольшие серые глаза как бы говорят: вы уж извините меня, панове, что оторвал вас от ваших дел.
  Бурая, почти прозрачная пыль поднимается из-за горизонта. Кажется, что небо и земля вдруг поменялись местами. И странная огромная туча - предвестник бури, растет из недр земли, постепенно набирая силу на погибель всему миру.
  - Дозоры вернулись? - задумчиво спрашивает кошевой атаман, словно у себя самого. Потом, как будто нехотя, оторвав взгляд от горизонта, внимательно смотрит на Максима. Кажется, что пан Мороз сейчас что-то скажет своему сыну. Даже бескровные сухие губы размыкаются и безмолвно шевелятся, словно пробуя мысли на вкус. Но кошевой атаман так ничего и не произносит.
  По деревянным ступеням на смотровую площадку поднимается еще один человек. Небольшого роста, с улыбчивым подвижным безволосым лицом и темно-карими раскосыми глазами. Маленькие, почти женские, пальцы правой руки крепко сжимают эфес сабли.
  Кошевой атаман переводит взгляд на казака. Вопросительно смотрит.
  -Что там, Андрей?
  -Помогай бог! Значит так.
  Голос казака - высокий и резкий, похож на удары плети.
  -Дозоры не вернулись. Ни один.
  -Это понятно. Всыпать бы тебе плетей за такое учение. Где же это видано, чтобы казак не смог поганого татарина обвести вокруг пальца. А у тебя все наоборот получается. И чего ты своих казаков только учишь?
  Густые брови на худом, словно высушенном лице Богдана Мороза почти коснулись друг друга.
  - Сейчас же отправь пластунов, по двое. Пусть посмотрят, пощупают. Но чтоб на рожон не лезли.
  Казак слегка кивнул. На губах, словно неясная тень, на мгновение появляется легкая улыбка, но сразу же исчезла. Словно ее и не было.
  -Уже отправил, пан атаман.
  -Хорошо... Сам то что по этому поводу думаешь?
  Атаман указал подбородком в сторону клубящейся вдалеке пыли.
  Казак растеряно пожал плечами.
  - Тысяч пятьдесят. Никак не меньше.
  Кошевой атаман еще раз посмотрел в сторону степи, словно пытаясь запомнить все, до мельчайших деталей. Обвел горизонт долгим взглядом. Потом, словно пытаясь избавится от наваждения, мотнул головой и тихо, словно самому себе, сказал:
  - Тяжело нам будет. Ой, тяжело...
  
  Через полчаса, в курене атамана, за широким столом собралась Рада.
  Во главе длинного стола сидит Богдан Мороз. Собрались все куренные атаманы, писарь, судья. За спиной кошевого атамана тот самый невысокий казак с раскосыми глазами - асаул Андрей Рыба. Асаул рассматривает всех собравшихся, и его темные глаза поблескивают веселыми искорками. Все уже привыкли, что он не садится за общий стол, а стоит, словно тень за спиной кошевого атамана, всегда готовый выполнить любое поручение.
   Максим тоже тут. Он скромно расположился в самом конце стола.
  Кошевой атаман сначала выслушал разведчиков. Запыхавшиеся казаки говорили по делу, четко, даже весело, чувствуя приближение хорошего дела.
  Но в глазах у всех без исключения угадывалась тревога.
  - Нуу, что татарва заявится не сегодня так завтра, мне и так было понятно.
  Атаман говорит медленно, словно пережевывая слова.
  - А то, что они перебили все наши дозоры, лишь говорит о том, что дело серьезное затевается.
  За столом тихо загалдели казаки, переглядываясь между собой.
  - Так что же, в первый раз, что ли, батьку? - подал голос Степан Тополя, главный пушкарь - толстый казак с огромным мясистым носом и такими же большими лиловыми губами.
  - Били раньше, и сейчас, дай бог справимся. Пусть только попробуют сунуться...
  Все посмотрели на Степана. Словно первый раз увидели. Но кошевой атаман, казалось, не слышал реплики - лишь внимательно, задумчиво смотрел на сына.
  Богдан Мороз, откинулся на высокую спинку и положил руки на стол. Яростно блеснул перстень на пальце.
  За окном, на широком подворье Сечи тревожно шумели казаки. Нетерпеливо, словно чувствуя приближающееся настоящее дело, лязгало оружие. Эта тревога передавалась наверх, в комнату, где совещалась старшина. Кошевой атаман пока молчал - давал уважаемым казакам выговориться.
  Но чтобы сейчас не говорили куренные атаманы, как бы не приободрялись бывалые уважаемые запорожцы - Богдану Морозу все уже было понятно.
  Возбужденный, нервный гомон и там, внизу, на подворье, и здесь, в светлице, лишь давал атаману короткую передышку, возможность сосредоточится, собраться с мыслями.
  Через некоторое время кошевой атаман медленно поднялся из-за стола, сделал короткое движение рукой, показывая вдруг замолчавшим казакам продолжать. Потом подошел к окну и, заложив мозолистые, испещренные набухшими венами руки за спину. Стал задумчиво смотреть куда-то вдаль.
  Богдан Мороз прекрасно понимал, что это конец.
  В этом году и турки, и татары совершали набеги на русские земли не меньше двух десятков раз. Но казаки всегда успешно справлялись с большим по числу войском. Запорожцы успешно использовали достоинства своих фортификационных сооружений, многочисленных балок, речек и речушек, лесов, ложбин и так далее. Всегда заранее удавалось предупредить все окрестные хутора и селения о приближении басурманских охотников.
  Самым главным достоинством казачьего войска была быстрота и мобильность, то фирменное оружие, которое запорожцы на горе своим врагам, позаимствовали у самих басурманов. Но сейчас все обстояло совершенно иначе.
  Не зря татары полностью перерезали все без исключения казачьи дозорные отряды. Ни одному человеку не удалось вернуться на Сечь и предупредить о приходе врага. По беглому подсчету посланных в разведку запорожцев, басурманская армия насчитывала не менее пятидесяти тысяч человек. Правильно говорил Андрей. Татары со всех сторон окружили казацкие укрепления, полностью перекрывая возможность отступления.
  Кошевой атаман посмотрел вниз, на подворье и увидел, как на площади перед небольшой деревянной церковью собираются казаки.
  Через открытые настежь ворота, словно днепровская волна, течет люд, кони, волы, овцы. Еще старшина ничего не объявляла, еще не было никаких распоряжений по подготовке к обороне. Но люди уже чувствовали приближение зловещей силы. И эта сила заставляла их суетиться, спешить, бояться, дрожать от возбуждения, собираться вместе и ловить еще пока никем не сказанные слова. Сила эта, сметая все на своем пути - более мелкие силы - устремления, надежды, ожидания, мечты, наполняла собою все, что можно было наполнить. И люди, подчинялись. Они бессознательно двигались под давлением волны на встречу со своей судьбой.
  Богдан Мороз смотрел вниз, слышал за спиной шум возбужденных голосов старшины и понимал, что от этой невидимой волны никому не будет спасения. Ни тем, кто там, внизу, ни тому, кто находится здесь, в этой комнате. Волна смоет всех.
  Кошевой атаман отвернулся от окна. Скрипнула подошва остроносых сафьяновых сапог.
  Асаул Андрей Рыба сразу же шагнул вперед, выйдя из полутени. Раскосые, почти татарские, глаза блеснули желтыми искорками. Он с готовностью смотрел на атамана, ожидая распоряжений. Но Богдан Мороз искал глазами не его, а своего сына. Когда, наконец, увидел, облегченно усмехнулся в седые усы.
  Максим в это время, немного подавшись вперед, слушал как старый сотник Данила Черт, задумчиво теребя край расшитого золотыми нитями жупана, вспоминал, как в молодости он с небольшим отрядом запорожцев, трепал тылы басурман, когда отягощенная добычей, армия возвращалась из похода в русскую землю.
  - Войско у них большое было. Тысяч десять. Грабить мы им не могли помешать. Силы уж слишком неравные были. Но когда псы напились-наелись кровушки христианской и плелись по Муравскому шляху обратно к себе в логово, вот тогда и мы пригодились. Здорово мы их тогда потрепали. Наскочим внезапно, как снег на голову, переколем очумелых от страха басурман и обратно. Словно нас и не было. Ищи свищи.
  Сотник мечтательно закрыл красные воспаленные глаза, словно пытаясь более крепко ухватиться за нить воспоминаний.
  -И многих невольников из плена выручили...да, были времена.
  Потом, словно опомнившись, тихо добавил:
  -Да и сейчас времена не хуже.
  Богдан Мороз поманил к себе асаула, тихо что-то сказал ему. Тот лишь молча кивнул.
  
  Четверть часа спустя кошевой атаман стоял перед затихшими казаками на майдане и говорил о том, с чем в скором времени всем им предстоит столкнуться. Еще через час Богдан Мороз опять был в просторной светлице, наверху. Но из старшины рядом был только генеральный писарь пан Кавуля - низкий коротконогий, с маленьким, безусым лицом и хитрыми темными глазками.
  Также за столом сидел куренной атаман Петро Стодоля и Андрей Рыба. На другом конце стола сидели три казака - сын куренного атамана - Максим и еще два казака из пластунов - Борис Сиромаха и Пацюк.
  Оба казака были похожи друг на друга, словно родные братья. Невысокие, но жилистые и широкоплечие. Тот, который пониже - Пацюк, рассеянно улыбался, бросая короткие быстрые взгляды то на кошевого атамана, то на пана писаря.
  Другой казак сидел на самом краю широкого дубового стула, чуть наклонившись вперед. Он внимательно слушал тихую, слегка медлительную речь атамана, стараясь не пропустить ни единого слова. Большие и загорелые, похожие на тарель ладони нещадно мнут шапку.
  - Возьмете с собою по паре коней. Самых свежих и быстроходных. Грамоты вошьете в жупаны. Андрей проверишь.
  Асаул молча кивнул.
  - Вам придется не сладко. Вы прекрасно понимаете, что если они вырезали все наши дозоры - не один человек не вернулся - что тогда вам предстоит. Понимаете?
  -Да, батьку. Мы понимаем.
  Все согласно закивали чубатыми головами.
  Кошевой атаман посмотрел на казаков. Взгляд его на мгновение задержался на сыне.
  - С собою берите лишь воду. Сейчас лето - дай бог, еду в родной земле найдете. Из оружия - кинжал, саблю да лук со стрелами. Вы должны быть налегке. Быстрые, как запорожские стрелы. Лишь в этом да в боге будет у вас надежда.
  Богдан Мороз поднялся. Все тоже встали. Атаман махнул рукой, сидите, мол, не вставайте.
  Заложив руки за спину, стал прохаживаться по комнате. Потом остановился, повернулся к казакам.
  - А мы здесь молиться будем за вас.
  Помолчав, добавил:
  -Ну все, хлопцы, идите с богом.
  Казаки поднялись, поклонились в пояс и тихо вышли. Последним вышел Максим.
  В комнате остался лишь кошевой атаман и асаул.
  
  Хутор Макошь, 1577 год
  
  Серая ящерица застыла на камне. Маленькие ромбовидные чешуйки отливают сталью и холодом. Хочется бесконечно долго рассматривать каждую чешуйку в отдельности. Вникать в скрытый смысл, тайну завораживающего узора. Острые эбонитовые коготки, маленькие крошки пыли на лапках и хвосте, пустые холодные глаза и диковинный узор на коже - чем дольше смотреть на ящерицу, том труднее оторвать взгляд.
  Теплый ветер невидимыми немного нервными пальцами настойчиво касается всего вокруг. Травы, переливаясь, наклоняются к земле. Наклоняются для того, чтобы в следующее мгновение воспрянуть снова. Листья на изогнутой старой липе лениво подрагивают, отсвечивают, ядовито блестят падью.
  Все изменяется. За одно мгновение целые миры прекращают свое существование, а другие миры рождаются из пустоты. Рождаются для того, чтобы исчезнуть в будущем. Но лишь эта переливающаяся на свету ящерица остается неизменной, вечной. Королева ящерица.
  Максим заворожено рассматривает узор на спине и чувствует, как постепенно все глубже и глубже проваливается в вязкую беспросветную пустоту. Максим знает, чувствует всем своим естеством - из этой беспредметности невозможно выбраться. В ней можно лишь раствориться без остатка. Стать ничем. Влиться в пустоту, самому стать пустотой. Бесконечное отчаяние охватывает все тело. И уже больше нет ничего - ни леса, ни камней, ни солнца, ни неба. Больше нет и ящерицы. Одна пустота.
  Время растягивается до бесконечности. Миг становится вечностью, и вечность превращается снова в мгновение. Максим чувствует, как каждая частица его тела распадается, становится сухой невесомой пылью. Но нет ни страха, ни отчаяния. Нет даже сожаления. Одно лишь удивление - как, став пустотой, можно еще что-либо чувствовать?
  Максим понимает, что он уже умер, и что одновременно с этим смерти нет.
  Вместе с пониманием вдруг откуда-то сверху на него обрушиваются ледяные струи. Вода похожа на протянутую руку. Максим, преодолевая вязкое ужасное сопротивление, пытается ухватиться за эту руку и выбраться на поверхность. Но ему не удается пошевелиться. Он внезапно осознает, что у него уже нет тела. Максим отдает себя темноте, просто ощущая опускающуюся на него струю, и внезапно его просто выносит на поверхность.
  Все переворачивается с ног на голову. Тьма становиться светом, вязкость и инерционность превращаются в легкость и отсутствие какого-либо сопротивления. Максим испытывает радость и счастье.
  -Все получилось как нельзя лучше.
  Но он каким-то образом понимает, что в этом захватывающем ощущении есть что-то опасное. Максим сдерживает себя, лишь слегка прикасаясь к чувству радости.
  Ледяная волна выносит его на поверхность. Мир вокруг просветляется.
  Максим вдруг обнаруживает себя лежащим на боку. В нос попали тонкие стебельки травы, и хочется чихнуть. Что-то твердое, кажется камень, упирается в плечо. Ужасно затекло все тело.
  Над Максимом, на коленях, закрывая собою солнце, стоит Наставник и льет из глиняной миски воду прямо Максиму на голову. Увидев, что тот открыл глаза, Наставник весело улыбается. В глазах блестят озорные огоньки.
  Максим пытается сесть, но спина и бедра ужасно болят. Кажется, словно он пробежал без остановки с десяток верст. При помощи Наставника, Максим все же садится, прислонившись спиною к старой раскидистой липе.
  Максим чувствует в себе странное опустошение. Не хочется ничего спрашивать, ни говорить. Вот так бы сидеть, ни о чем не думать.
  Но из этого состояния его выводит насмешливый голос Наставника.
  - Хорошо, что ручей рядом. Бочку воды на тебя вылил, пока ты соизволил вернуться обратно.
  Максим равнодушно покосился на учителя. Снова закрыл глаза.
  - Экой ты, брат, шустрый.
  Наставник заразительно засмеялся. Достав из заплечного мешка небольшой сверток, он развернул чистую тряпицу и протянул засыпающему Максиму бурый сушеный ломоть.
  - На, возьми. Это сухое мясо. Съешь его. Сразу же станет легче. Давай-давай.
  Максим нехотя протянул руку и взял маленький твердый кубик. Он начал медленно жевать, откусывая маленькими кусочками вдоль волокон. Мясо на вкус оказалось слегка пресноватым, но довольно приятным. Пережевывая, Максим чувствовал, как к нему постепенно возвращается бодрость. Странное онемение проходило. Становилось значительно легче.
  Наставник, кажется, прекрасно видел изменения в состоянии Максима и лишь весело улыбался.
  - Что со мной происходит?
  - После путешествия за край, твоя душа еще до конца не смогла вернуться обратно в тело. Твое тело чувствует тревогу, даже страх - оно понимает, что без души ему никак нельзя.
  Наставник протянул Максиму еще один небольшой темный кусочек.
  - А еда, особенно та, что я дал тебе, приманивает душу обратно в тело. Так, как мы приманиваем коня яблоком. Понимаешь? Еда придает вкус жизни.
  -Мне казалось, что я умираю...
  Максим попробовал улыбнуться. Это у него получилось не очень уверенно.
  - Не хочу тебя пугать...
  Пронзительные глаза Наставника весело сияли. Он погладил кончиками пальцев свисающие вниз усы.
  - На самом деле ты умер. Но... смерть твоя была как бы символическая.
  Наставник на мгновение задумался. Казалось, он пытается подобрать более точные слова.
  - Ты со смертью сыграл в такую игру - ты ей позволил прикоснуться к себе, а она позволила тебе остаться при этом здесь, на белом свете.
  Максим хотел по привычке испугаться, но страх иссяк, словно ручей в засушливое лето.
  -Я видел ящерицу. Это и есть смерть?
  -Ящерицу?
  - Да. Ящерицу на камне. И я знал, сам не знаю откуда, что именно это и есть смерть.
  Наставник внезапно поднялся на ноги, отряхнул ладонью с ноговиц листочки сухой травы.
  - Давай-ка, поднимайся. Нам пора идти. На хуторе мы должны быть до темноты.
  В голове у Максима крутилось множество вопросов. Но он сдержал порыв.
  Максим нехотя встал. Бедра и низ живота постоянно сводило судорогой. Идти совершенно не хотелось. Но Наставник настойчиво тянул его за собой. Казалось, что он вспомнил о каком-то важном деле. Наставник быстро собрал все вещи в заплечную сумку, ловко завязал узел и забросил ее за плечи.
  - Идем скорее. По дороге договорим.
  Они спустились к опушке леса по узкой, почти незаметной тропинке. Потом перешли речку по кривой поваленной иве, стали подниматься вверх, под гору.
  Солнце уже пересекло зенит и постепенно клонилось к густо поросшим типчаком пологим холмам на западе. Пыльный сухой воздух словно светился изнутри. Где-то высоко в небе, невидимый для глаз, звонко пел жаворонок.
  Максим не поспевал за быстрым широким шагом Наставника, для которого довольно крутая горка, казалась, не была серьезным препятствием.
   Рубаха моментально промокла насквозь. Соленый пот заливал глаза. Максим чувствовал себя ужасно. Но он, стиснув зубы, терпеливо плелся следом за Наставником, отчаянно цепляясь руками, за крепкие стебли конского щавеля и железняк травы, которые густо росли по всему склону.
  Наконец, выбравшись на холм, путники остановились отдышаться. Максим сразу же завалился на мягкую траву. Наставник отстраненно покосился на своего спутника, потом повернулся лицом на запад. Приподняв подбородок, он стал принюхиваться, словно собака, делая короткие вдохи. Узкие загорелые ноздри подрагивали от напряжения. В светло-голубых глазах отражался, как в зеркале, солнечный диск, далекий темный лес у горизонта, желтеющие холмы. Потом Наставник подошел к пытающемуся отдышаться Максиму, опустился рядом.
  - Ты должен понять одну очень важную вещь...
  Наставник осторожно прикоснулся пальцами к небесно голубому цветку василька, который рос рядом. Но не сорвал цветок, а лишь наклонился и понюхал.
  - Все, что происходит в твоей жизни, ты должен научиться воспринимать не так, как ты воспринимал раньше. Если прежде, в той, другой жизни, с тобою все случалось, то теперь жизнь должна быть для тебя вызовом. Ничего, понимаешь, ничего в ней не должно быть случайного.
  Максим лежал на спине и тяжело дышал. Легче ему не становилось, но он ясно и четко слышал каждое слово.
  -Ляг на живот и прижми руки к телу. Через несколько минут тебе станет легче.
  После паузы, Иван, улыбаясь в усы, небрежно добавил:
  - Даже это место ты выбрал не случайно. Именно здесь из недр земли выходит целительная сила.
  -Максим повернул голову к Наставнику, и вяло запротестовал:
  - Но я не специально выбрал это место. Я просто лег там, где мне было удобно.
  - Твой дух все знает. Это именно он выбрал.
  - Ладно. Знает, так знает.
  Но не сказал, а лишь подумал Максим. Сейчас желания и сил спорить у него не было совершенно.
  Он закрыл глаза и через некоторое время почувствовал, как его тело постепенно стало расслабляться. Дышать стало легче.
  Наставник, угадывая изменение в состоянии своего ученика, тихо сказал:
  -Постарайся вдыхать и выдыхать воздух животом, а не грудью. Так твое тело быстрее расслабиться.
  Но Максим уже все понимал и без слов. Он начал дышать глубоко, ровно.
  Ему казалось, что он парит по мягким теплым волнам воздуха. Он то поднимается вверх, к чистому солнцу, то опускается вниз, к безбрежному океану трав.
  Максим уже не чувствовал своего тела. Он был невесомой воспринимающей частицей чего-то целого, огромного и важного. Максим словно спал, но при этом ясно осознавал, где он, что с ним происходит.
  Вдруг перед ним в прозрачном воздухе начали проявляться живые картины из прошлого. Максим увидел отца, который с надеждой смотрел вслед выезжающим из ворот Сечи казакам. В одном из всадников Максим узнал себя.
  Как странно было смотреть на себя со стороны.
  Максим каким-то образом знал, что чувствовал каждый человек в этом воспоминании. Как только Максим сосредотачивал внимание на ком-то - в следующее мгновение, словно вспышка света внутри тела - вспыхивало ясное понимание. Понимание без слов и объяснений.
  Но как только Максим пытался более подробно разобраться в ощущениях другого человека, понимание затуманивалось, словно поверхность воды, когда к ней прикоснуться рукой.
  Максим знал, почему отец отправил его с грамотой из Сечи.
  Отец прекрасно понимал, что все они обречены. Совсем скоро на том месте, где была Сеч, останется лишь огромное пепелище. И все они, все до единого человека умрут.
  Кошевой атаман дал своему сыну шанс. Шанс остаться в живых.
  В следующее мгновение картинка с отцом бесследно исчезла и на ее месте появилась совершенно другая.
  По следам троих казаков неумолимо следует погоня. Расстояние постепенно сокращается. Как бы казаки не пытались запутать свои следы, три невысокие темные тени на лошадях - все ближе и ближе. Максим всем своим естеством чувствует холодную, нечеловеческую решимость настигающих свою добычу охотников.
  Максим открыл глаза. Он лежал на вершине холма, поджав ноги.
  - Я спал?
  Максим сел. Щурясь, посмотрел на солнце.
  Если судить по положению светила, он проспал всего несколько минут.
  Как странно. Максим чувствовал себя на удивление прекрасно. За короткое время он отлично отдохнул. Казалось, он крепко проспал всю ночь в родном доме.
  Наставника рядом, почему-то не было. Максим легко вскочил на ноги, внимательно огляделся.
  С севера медленно приближалась гряда облаков. Легкий теплый ветер приносил пьянящий немного терпкий аромат степных трав. Внизу, на пологом склоне холма, копошились суслики. Максим обернулся и сразу же увидел Наставника. Тот поднимался на холм со стороны реки. Максим поднял руку.
  До хутора они добрались вместе с первыми сумерками. На косой плетеной изгороди, похожие на черепа диковинных зверей, поблескивали глиняные горшки. По двору деловито расхаживали куры и гуси. Где-то за холмом протяжно мычали коровы. Сухой степной ветер к вечеру стал еще горячее, но дул все также мягко, ненавязчиво.
  Максим вместе с Наставником вошли на подворье. К ногам сразу же бросился Серко - высокий сухопарый пес. Серко радостно прыгал, отчаянно виляя хвостом. Но при этом собака не издавала ни единого звука.
  Наставник ласково погладил собаку, дал себя разок лизнуть в усы. На Максима пес не обращал совершенно никакого внимания. Словно его и не было.
  - Молодец Серко, молодец. Ну, давай беги.
  Пес еще раз уткнулся черным мокрым носом в покрытый слоем пыли сапог хозяина и умчался куда-то за хлев.
  Максим улыбнулся.
  - А Серко тебя любит.
  - Это не совсем обычный пес, - тихо сказал Наставник, глядя вслед уносящейся прочь собаке.
  - Что значит - не совсем обычный?
  - Серко - знает.
  Наставник, беззаботно улыбаясь, посмотрел Максиму прямо в глаза. Наставник, прекрасно предугадывая мысли ученика, словно предлагал задать вопрос.
  И Максим это понял, хотел сдержать слетающие с губ слова, но все же не смог и спросил:
  - Что значит - знает?
  - Это значит, что у него есть знание.
  Максим внимательно смотрел Наставнику в глаза, пытаясь понять его слова.
  - Ты вспоминаешь знание. А ему, - Наставник указал подбородком в сторону хлева, - и вспоминать ничего не надо...
  - А что я вспоминаю?
  Наставник, насмешливо подняв бровь, посмотрел на Максима.
  -Ты вспоминаешь себя.
  Максим, хотел, было, что-то спросить еще, но тут подбежала Маричка - девочка лет тринадцати, помощница кухарки.
  -Помогай Бог!
  Девушка низко поклонилась, придерживая длинную косу. Максим невольно улыбнулся, заметив как на худой, вымазанной в саже ручке, блеснули маленькие, едва заметные золотистые волоски.
  Загорелое лицо девочки с большими темно-карими глазами радостно светилось.
  Наставник слегка наклонил голову в ответ.
  -Здравствуй, Маричка! Принеси нам полотенце и свежие рубашки. Мы с Максимом на речку пойдем. А что, готов ли ужин?
  - Да, пан Наставник. Ужин уже готов.
  Маричка умчалась за полотенцами, сверкнув босыми пятками.
  -Как хорошо, наконец, оказаться дома, - подумал Максим, чувствуя, как поднимается настроение.
  
  Когда они молча шли к реке в предвечерних сумерках, вдыхая душистый степной воздух, Наставник снова вернулся к разговору о знании.
  - Вот ты спрашиваешь меня - что именно ты вспоминаешь. Хочу еще раз сказать - я тебя ничему не учу. На самом деле ты все и сам знаешь. Да-да. Знаешь.
  - И не только ты. Все люди имеют это таинственное знание в себе. Но они почему-то все забыли. И ты забыл.
  -Но какое знание?
  - Вот, послушай. Я тебе сказочку расскажу.
  Наставник протянул загорелую жилистую руку и слегка коснулся плеча Максима.
  - Начало у нашей сказочки самое обычное. Жил был один молодой человек. Жил и, как говориться, не тужил. Мудрости и силы набирался.
  Он с самого рождения знал свою цель. Да-да, именно с рождения. Чему ты удивляешься? Как бы странно это не звучало, но именно благодаря цели он смог воплотиться в этом мире.
  И вот молодой человек учился жить. А помогал ему в этом отец. И не было у молодого человека никого роднее и ближе отца. Ведь кто может быть ближе и роднее, того, кто искренне, всем сердцем облегчает твой путь?
  Так проходили дни, месяцы, годы. И вот однажды наступил момент, когда отец призвал сына к себе. Отец с радостью и волнением сказал:
  -Сын мой! До последнего момента я отдавал тебе всего себя. Я делился с тобою всем, что у меня было. Я учил тебя всему, что знал сам. И вот, вся моя мудрость теперь стала твоей мудростью.
  И сегодня я призвал тебя к себе, чтобы сказать - я больше ничего не могу тебе дать. Ничего, кроме любви.
  Сердце молодого человека сжалось от огромной печали. Слезы выступили на его глазах. Но он не произнес ни единого слова - лишь стоял и слушал.
  -Я люблю тебя, сын мой. Поэтому я отпускаю тебя в мир. Ведь нет большего греха, чем лишить жизни и надежды того, кому суждено жить и надеяться.
  -Ты родился в мир не для меня, а для себя и для жизни. Так иди теперь и приумножай жизнь. А мое знание пусть облегчит твой путь.
  Слезы текли по щекам молодого человека. Но это были не только слезы печали, но и слезы невыразимой радости.
  Человек рождается на свет в боли. Но эта боль быстро забывается, она ничто по сравнению со счастьем появления новой жизни.
  Человек покидает этот мир в страхе. Но этот страх ничто по сравнению с неописуемой вечностью, которая ждет там, за порогом.
   Молодой человек понимал, что теперь пришло его время. Время исполнить свое предназначение.
  Молодой человек ничего не взял с собою в дорогу. Ни одной вещи. Потому что помнил наставление своего отца:
  - Не заботься ни о чем, кроме самой цели. Помни - мир изобилен и он всегда поможет тебе.
  Сын крепко обнял отца и отправился в путь.
  Когда молодой человек уже выходил из дома, отец на прощание сказал:
  - Твоя цель приумножать Свет в этом мире. Ты должен быть похож на огонек во тьме, от которой зажигается бесконечное множество свечей. И чтобы не случилось с тобою на путях твоих, какие чудеса не встретились бы тебе - не забывай самого главного, того, для чего ты отправился в этот путь.
  Сказав эти слова, отец, наконец, отпустил сына.
  Дорога оказалась совсем не такой, какой представлял себе ее молодой человек. Она была чудесной, полной загадок, приключений, надежд, радостей, иногда даже боли. Но боль - это не страшно. Она помогает человеку становиться сильнее, крепче. Боль закаляет слабых.
  Молодой человек шел по дороге и все больше поражался невероятным чудесам вокруг себя. Он даже не мог представить, насколько мир за пределами отчего дома, непохож на то, с чем ему до этого приходилось сталкиваться.
  Любуясь разнообразными диковинками, молодой человек иногда сходил со своего пути. Он хотел рассмотреть все как можно лучше.
  Но, утолив любопытство, он всегда возвращался на прежний путь и шел дальше.
  Иногда к юноше подходили разные люди. Они заговаривали с ним, рассказывали о себе. Они приветливо улыбались и приглашали в свой дом.
  - Я не могу постоянно думать о своем пути, - рассуждал молодой человек.
  - Иногда надо и отдохнуть, отвлечься.
  И он следовал за новыми знакомыми. Веселился вместе с ними, разделял с ними их интересы, их пищу, кров.
  Бывало, молодой человек просыпался среди ночи о того, что вдруг вспоминал - его ждет собственная дорога. Он нехотя поднимался, набрасывал на плечи дорожный плащ и уходил прочь из этого места.
  Странная радость в эти мгновения охватывала юношу.
  Как все-таки прекрасно иметь свой собственный, уникальный, ни на что не похожий путь! И вся вселенная помогает тебе идти по нему. Идти на встречу своей, а не чужой цели.
  Из невообразимых источников появлялись новые силы. И молодой человек шагал далее.
  Но за каждым новым поворотом мир становился все более чудесным. Все больше самых разных людей подходило к юноше. Они все также настойчиво и с таким же восторгом рассказывали о себе. Завлекали молодого человека отправиться вместе с ними.
  -Мы живем недалеко от этого места - умоляюще говорили люди.
  - У нас огромный дом, полный богатств и всего того, что нужно для счастья. Иди с нами, и мы поделимся с тобою всем, что имеем.
  Молодой человек поддавался на уговоры и следовал за людьми в чужой дом. Там он проводил свое время.
  И вот однажды, сойдя со своего пути, юноша больше на него никогда не вернулся. Полностью поглощенный новыми впечатлениями, он окончательно забыл об отце, о родном доме, о предназначении. Молодой человек с каждым шагом все больше и больше отдалялся от своего пути. Да - теперь в его жизни было много нового, интересного. Но, к сожалению, не было самого главного - той странной радости. Радости, которая придавала вкус его жизни.
  Он шел то по одной дороге, то по другой. Потом переходил на третью.
  Юноша исходил сотни путей, но уже никогда не смог вернуться на свой собственный путь.
  И снова проходили дни, месяцы, годы. Они появлялись из ниоткуда и исчезали в никуда.
  Молодой человек постепенно превратился в дряхлого старика. Он уже не шел, а ковылял, опираясь на крепкую осиновую палку. Его время на земле уже подходило к концу.
  Наставник прервал свой рассказ. Он опустился на прибрежную траву и стал снимать сапоги.
  Максим, слушая рассказ, даже не заметил, как они подошли к реке. Он присел возле Наставника и тоже стал раздеваться.
  -Но что случилось дальше?
  В голосе Максима сквозило плохо скрываемое нетерпение.
  Наставник молча стянул рубашку через голову. Пронзительно, даже отстраненно посмотрел в сторону ученика.
  Максиму вдруг показалось, что Наставник стал похож на большое диковинное насекомое.
  - Богомол. Большой богомол.
  Но в следующий миг, черты лица смягчились. Наставник беззаботно улыбнулся.
  -Ничего. Ничего не случилось. Герой этой сказочки умер. Умер, так и не вспомнив о своей цели.
  Наставник поднялся с мягкой, теплой травы и пошел к воде. Ученик поспешил за ним.
  
  Максим никак не мог уснуть. Он ворочался в сухом, мягком пахучем сене. Где-то в ночной тьме трещали лягушки.
  Мысли, вязкой противной массой обволакивали голову. От них невозможно было избавиться. Максима подташнивало, словно после сытного, тяжелого ужина.
  События прошедшего дня размытыми картинками вспыхивали в голове. Максим пытался остановить навязчивый поток мыслей, но у него ничего не получалось. Холодный липкий пот заливал глаза. Пересиливая желание лежать без движения, Максим сел, вытер лицо рукавом рубашки. И вдруг внутри него словно что-то оборвалось. Воспоминания, яркие, удивительно реалистичные, со всеми подробностями - запахами, вспышками зеленоватого света, звуками, огромной прозрачной волной ударили в грудь, в живот. Заполнили весь мир.
  
  Максим, Пацюк и Борис Сиромаха выехали из Сечи сразу же после полудня. Кошевой атаман настаивал на том, чтобы казаки отправлялись в дорогу ночью, под покровом темноты. Но опытный пластун - асаул Андрей Рыба твердо стоял на своем.
  Щуря, словно от яркого солнца, и без того раскосые, карие глаза, асаул тихо, монотонно, словно читая молитву, повторял атаману:
  - По правде говоря, выбраться из осады им будет нелегко. Вернее невозможно. Почти. Их ждут. Особенно их будут ждать ночью. Поэтому пусть едут при ярком свете.
  Кошевой атаман недовольно смотрел на асаула. Узловатые пальцы нервно теребили кончик седого чуба.
  - Да. Хоть какое то преимущество им понадобиться.
  Но Андрей словно и не замечал сверкающих холодом глаз атамана. Он спокойно, даже флегматично продолжал:
  - Какой-то умный человек сказал когда-то - если хочешь остаться незамеченным - выйди на самое видное место. Будем надеяться, что божий свет поможет им.
  Максим сидел на лавке напротив окна и молча поглядывал то на отца, то на асаула. Он не произносил ни слова, только слушал. Как всегда. Максим понимал, что сейчас решается его судьба. И решается без него. Но он словно был околдован мудростью, авторитетом отца и опытом, рассудительностью пана Андрея. Максим был готов действовать, выполнять любые поручения. В нем не было ни страха, ни волнения. Лишь странное нетерпение, которое маленьким назойливым червячком щекотало где-то внутри живота.
  Отец недовольно хмурился. Максиму очень хотелось как-то успокоить, приободрить его.
  Он неуверенно кашлянул. Асаул и кошевой атаман одновременно посмотрели на Максима. Тот, смущаясь, произнес:
  -Отец, все будет хорошо.
  Богдан Мороз внимательно посмотрел в глаза Максима.
  -Да, сынок. С нами бог.
  Они выехали из Сечи, ни от кого не прячась. Каждый казак взял с собою по двое коней, острую саблю, кинжал, луки и стрелы, с десяток саженей крепких конопляных веревок. И совсем не взяли еды.
  Выбравшись через густые заросли камыша к берегу реки, казаки спешились. Постоянно оглядываясь по сторонам, они поспешно стали нарезать саблями сухой камыш и связывать его в большие охапки. Потом Максим, Пацюк и Сиромаха соорудили из плотно связанных охапок камыша и ивовых веток по небольшому плоту. Казаки быстро разделись и сложили одежду и все оружие на плоты. Каждый из них привязал крепкой веревкой свой плот к хвосту одной из лошадей, и потом смело шагнули друг за другом в воду.
  Сеч располагалась на довольно большом острове с высокими неприступными берегами. Остров имел несколько удобных спусков, к которым могли пристать рыбацкие лодки и даже небольшие корабли. Но эти места тщательно маскировались камышом и ивняком. Не зная, где точно находятся пристани, неприятель не имел возможности не только пришвартовать свои суда к обрывистым берегам острова, но и даже выбраться наверх, к стенам Сечи.
  Сейчас Максиму, Пацюку и Сиромахе предстояло перебраться с острова на противоположный берег и, не попадаясь на глаза неприятелю, выбраться из окружения.
  - Держитесь за мною, - стараясь перекричать шум воды, во все горло орал Борис Сиромаха - опытный рыболов.
  Он отлично знал реку. Если на Сечи не было военных дел - Борис, завсегда вместе со своим отцом - старым Сиромахой, ходили вверх по течению за рыбой. Они забирались в самые отдаленные притоки, привозя на Сеч полную лодку осетров, сомов, сельди, и раков.
  Максим крепко держался за узду первой лошади и усиленно греб свободной рукой, сопротивляясь быстрому течению. Самым последним плыл Пацюк - молодой, невысокий казак, с черными, длинными, словно у таракана усами и улыбчивым подвижным лицом. Когда Максим оборачивался назад, для того, чтобы посмотреть - в порядке ли оружие, одежда и прочая амуниция - он всегда замечал над водою белозубую улыбку и эти мокрые, спутанные усы Пацюка, которые болтались на волнах, словно тонкие подвижные змейки.
  На противоположный берег казаки перебрались минут через двадцать. Лошади выбились из сил, но казаки поспешно оделись и, побросав плоты в густые камышовые заросли, поскакали в сторону Иванковского леса.
  Пока все складывалось так, как надо. Но Максима не покидало ощущение, что за ними кто-то следит. Он чувствовал на спине чужой липкий взгляд. Постоянно хотелось оглядываться. Но Максим старался не обращать на это внимание. Лишь покрепче сжимал вожжи.
  Впереди, грудью прижимаясь к гривам своих коней, скакали Борис и Пацюк. Из под копыт скачущих галопом лошадей поднималась желтая едкая пыль.
  Во рту чувствовался привкус песка.
  - Господи, дотянуть бы до леса, - искрой пронеслось в голове Максима, - а там уже будет легче.
  Максим напряженно прислушивался к окружающему миру - к пыльной степи, к голубому летнему небу, к теплому сухому ветру, к беззаботному пению птиц где-то там, вверху. Каждая клеточка тела всем своим естеством стремилась оказаться там, под защитой густой темно-зеленой листвы, где не будет страшна ни острая вездесущая татарская стрела, где густые ветки помешают замахнуться врагу острой блестящей саблей.
  Что будет дальше - пока совершенно не важно. Главное - достичь леса.
  Максим услышал свист стрелы, когда до спасительного леса оставалось с десяток саженей. Тихое шипение змеи, которая, наконец, увидела свою жертву. Звук капель крови, падающих на сухую землю.
  В следующее мгновение Максим был уже под защитным покровом. Всадники стали частью леса.
  Проехав еще около полусотни саженей, они оказались на небольшой поляне.
  Казаки остановили лошадей, спешились. Несколько мгновений Максим, Пацюк и Сиромаха стояли, не двигаясь, глядя друг на друга и прислушиваясь к лесным звукам.
  Позвякивала сбруя, неторопливо фыркали разгоряченные лошади. Под копытом коня сухо треснула дубовая ветка. Где-то вверху захлопала крыльями птица.
  - Все живы?
  Пацюк весело моргнул, почесал обкусанным ногтем кончик носа. С мокрого густого чуба все еще стекала тонкими прозрачными струйками вода.
  -Кажется, на этот раз бог миловал.
  Пацюк улыбнулся, поглаживая коня.
  Максим вытер рукавом лицо, испуганно огляделся.
  - Кто-то стрелял.
  -Что?
  Оба казака недоверчиво уставились на Максима.
  - Я слышал свист. Это точно была стрела.
  Пацюк посмотрел в сторону опушки леса.
  - Где? Где ты слышал?
  - Я был уже в тени деревьев. Почти в лесу. И услышал легкий свист слева, над головою.
  - Может, тебе показалось? Ведь кони шли галопом.
  Пацюк заглянул в глаза Максиму.
  - А? Может показалось?
  - Слева, говоришь...
  Борис Сиромаха задумчиво почесал бритый затылок концом нагайки.
  - Если это на самом деле была стрела, то стреляли со стороны Лысой горы. Из-под солнца, кстати...
  - Побойся бога, брат.
  Пацюк хлопнул Бориса по плечу.
  - Сам поразмысли. От опушки Иванковского леса до Лысой горы никак не меньше добрых семь сотен саженей. Ни один казак, не говоря уже о поганом басурманине, не сможет пустить стрелу на такое расстояние.
  Пацюк насмешливо толкнул Максима в плечо. Многозначительно улыбнулся.
  - Может, тебе показалось? Такое бывает.
  -Да пошел ты к черту.
  Максим отвернулся. Стал проверять подпругу.
  Казаки беззаботно засмеялись. Но тихо, стараясь не производить слишком много шума.
  - Вот, слышу слова настоящего рыцаря.
  Максим, что есть силы, старался напустить на себя обиженный вид, но не вытерпел и тоже улыбнулся.
  -Ладно, не верите - ваше право. Но все-таки предлагаю поскорее убраться с этого места.
  - Так...
  Борис огляделся по сторонам, почесал затылок.
  - Убираться действительно нужно. Даже если мы и добрались сюда незамеченными - это только начало. Впереди нас ждет целое войско.
  - Басурманы постоянно разделяются на небольшие отряды и рыскают по степи в поисках наживы. Но сердце армии находится всегда в одном месте. Даже если мы обойдем все войско, на кого-то нарвемся точно. Может нам разделиться?
  -Типун тебе на язык, прости господи. Нарвемся-нарвемся - не говори ерунды. Или мы не запорожцы?
  Пацюк хлопнул посерьезневшего Бориса по плечу.
  -И разделятся нам пока рановато. А нехристей мы как-то обманем. Не в первый раз.
  Немного помолчав, Пацюк добавил:
  - Тут главное быстрота. Пусть нас они заметят - ну и что с того? Лишь бы не догнали.
  Где-то со стороны опушки вдруг треснула ветка. Казаки сразу же затихли, напряженно замерли, прислушиваясь. Правая рука Максима сама потянулась к рукоятке сабли.
  Он стояли, не шевелясь, тревожно поглядывая друг на друга. Но никакого шума больше не было слышно.
  Первым, как всегда, не выдержал Пацюк. Одним махом вскочил на коня.
  - Давайте убираться с этого чертового места.
  Максим уловил в его голосе тревогу.
  Казаки решили пересечь Иванковский лес вдоль одного из многочисленных глубоких оврагов. Этот путь получался не самый короткий, но при этом относительно безопасный. Было маловероятно, что татары сунуться в лесную чащу. Скорее всего, по своему обыкновению, их небольшие отряды, выискивая добычу, вклинивались в бескрайнюю степь Дикого поля, где-то западнее леса. Казакам тоже надо было ехать на запад. Но они решили взять севернее, а лишь потом, повернув обратно, пробираться, придерживаясь юго-западного направления. Этот крюк давал им хоть какой-то шанс добраться до намеченной цели.
  Ехали казаки не очень быстро, но почти без остановок, на ходу пересаживаясь с одной лошади на другую. По очереди кто-то из казаков выезжал на сотню саженей вперед, для того, чтобы в случае засады была возможность спастись остальным. Несколько раз пришлось перебираться через довольно глубокие овраги, густо поросшие кизилом и орешником.
  В лесу было тихо. Но Максим чувствовал себя не очень уютно. На непрекращающуюся болтовню Пацюка лишь кивал головой или отвечал односложно. Мысли постоянно возвращались к последнему прощальному взгляду отца. Холодные, словно затянутые белесой пеленой глаза. И в них немая надежда. Но не надежда собственного спасения, а безмерное желание спасти сына.
  Но ведь двум смертям не бывать.
  Максим вдруг вспомнил слова слепого кобзаря, которого он как-то встретил по дороге на ярмарку в Умань:
  - Те, кто пал на поле боя - сразу же попадают в рай. И все грехи им прощаются.
  И что, даже нехристи попадут в рай? - спросил тогда Максим.
  А старик, лишь улыбнулся в густые белые усы и ничего не ответил. Сам, мол, догадайся.
  Уклоняясь от нависающих над дорогой дубовых веток, Максим то и дело наклонялся, прижимая голову к лошадиной шее.
  Сиромаха, ехавший впереди, остановился и Пацюк вместе с Максимом через несколько минут догнали его.
  - Лес заканчивается, - тихо сказал Борис, не оборачиваясь.
  - Я знаю эту местность.
  Максим поравнялся с Борисом.
  - Всего в версте от леса, будет небольшая река - Чертомлык называется. По турецкому берегу тянутся сплошные болота. А вот по русскому берегу проходит большая дорога. Дальше - на холме небольшой хутор, огражденный частоколом.
  Сиромаха почесал затылок кончиком нагайки.
  - Речка широкая?
  -Не очень. Да и мост имеется. Переберемся. Главное - чтоб басурман там не оказалось.
  Пацюк тоже подъехал поближе.
  - Хоть наемся, а то с утра во рту маковой росинки не было.
  Впереди между деревьями появились солнечные просветы. Тропинка постепенно стала шире. Лес словно расступился. Лошади пошли веселее.
  На границе леса казаки остановились. Максим провел рукой по тому месту кафтана, где была зашита грамота.
  - Ну что, с богом?
  - Поехали.
  Первый на открытое пространство выехал Сиромаха, за ним следом Максим и Пацюк.
  После мягкого полумрака лесной чащи, от яркого солнца заслезились глаза. Максим приподнялся в стременах, осмотрелся.
  Бескрайняя степь, густо поросшая ковылем. То тут, то там степь смотрела на небо множеством нежных светло-голубых глаз - васильков. Сухой жар летнего ветра мягко покачивал это травяное море. Хотелось, разогнавшись, прыгнуть в самый центр его и пьянея от терпкого аромата лета, утонуть, раствориться, исчезнуть, забыть обо всем.
  От опушки леса вниз, к невидимой реке, тянулась дорога. Невысокие островерхие тополя вдоль пути покачивались в такт высоким травам.
  Сиромаха махнул рукой и Пацюк с Максимом пришпорили лошадей.
  Когда казаки переезжали через мост, под старой раскидистой ивой Максим увидел свинью. Она лежала в густой тени, прячась от палящего солнца.
  -Откуда она здесь?
  - Мы еще не доехали до хутора, а он мне уже нравиться, - весело засмеялся Пацюк.
  - Юшка сама к нам вышла.
  - А где же пастух подевался?
  Борис Сиромаха, нахмурившись, огляделся.
  - Я бы такого свинопаса вот этой нагайкой хорошенько бы научил, как за живностью присматривать.
  - Да спрятался, наверное, сорванец. Увидел нас, вот и дернул в кусты.
  Максим слегка потянул на себя вожжи. Лошадь замедлила шаг. Потом остановилась.
   Маленький незаметный червячок, который поселился где-то внутри, медленно, но уверенно делал свое дело. Все это очень не нравилось Максиму. Он чувствовал какую-то скрытую угрозу. Но что именно было причиной этой угрозы, объяснить не мог. Как только пытался выразить все свои опасения словами - ничего не получалось. Максим не хотел до поры высказывать свои сомнения вслух. Лишь прислушивался к себе. Сердце его стало чутким ко всему, что происходило вокруг. Ловило малейшие намеки в окружающем мире, словно ища подтверждения своим опасениям.
  Все это не было обычным опасением, волнением, страхом за свою жизнь. Максим приучил себя внутренней дисциплине. Он точно знал, что чувствовал в себе тонкий, но очень прочный стержень, который невозможно было сломать. Может быть лишь согнуть? Нет, и согнуть его тоже было невозможно. По крайней мере, пока этого никому не удавалось.
  Да, иногда Максиму было страшно. Но он научился управлять своим страхом. Направлять его в нужное русло. Превращая, например, в боевой азарт, ярость.
  - Не нравится мне все это.
  Пацюк лишь посмотрел через плечо в сторону Максима. Но ничего не сказал.
  - Ты что думаешь, я боюсь?
  -Нет-нет. Ты что?
  Пацюк и Сиромаха многозначительно переглянулись.
  -Да что вы ржете? Что я, вас не знаю?
  Максим, злясь больше на самого себя, в сердцах плюнул.
  - Думаете, вот сынок атамана пугается каждого куста. То стрелы ему мерещатся, то свинья ему не нравится. Да?
  Пацюк весело засмеялся, сверкнув на солнце золотым зубом. Борис Сиромаха лишь улыбнулся в усы.
  -Молодец, казак.
  Борис Сиромаха подъехал к Максиму и похлопал его по спине.
  -Вот такой ты мне больше нравишься. И ничего мы не думаем. Так, раззадорить тебя хочется. Чтобы знал свое место меж братьями запорожцами.
  Максим лишь махнул рукой.
  - Вот попомните еще мои слова.
  Ворота на хутор казалось, были закрыты. Пацюк достал из-за покрытого желтоватой пылью сафьянового сапога кинжал, и что есть силы, постучал рукояткой по дереву.
  - Что они там, вымерли что ли?
  Максим попытался заглянуть через частокол. Но плотно прилегавшие друг к другу бревна были довольно высокими, так что увидеть, что там делается, не удалось.
  - Мясом жареным пахнет.
  Пацюк вытер рукавом рубашки нос.
  -Я уже слюнями весь истек. Есть хочется.
  Он спрыгнул с коня и что есть силы, толкнул ворота. Те со скрипом поддались. Пацюк от неожиданности сделал несколько шагов назад, схватился за саблю.
  - Господи...
  Максим вытянул из ножен саблю. Сталь ослепительно блеснула на солнце. Потом медленно вошел в образовавшийся проем, ведя за собою лошадей.
  Пацюк и Сиромаха, словно очнувшись от оцепенения, тоже достали сабли, двинулись следом.
  Во дворе все с первого взгляда выглядело вполне буднично. Небольшой деревянный домик с маленькими темными окнами, покосившийся от старости, но все еще крепкий, словно выросший из земли. Рядом с домом располагался длинный хлев с многочисленными дверями. Вдоль стен, под лохматой соломенной крышей на длинной кожаной веревке сушилась плотва, большие жирные лещи и мелкий темный бычок. Напротив дома в глубине молодого вишневого сада, на необтесанных тонких подпорках из орешника, располагался укрытый сухими ветками навес. Под навесом прямо на утоптанной земле лежал деревянный, оббитый железом, заступ, кривые деревянные грабли, вилы. На подворье запах жареного мяса сделался еще заметнее. По усыпанному соломой двору бродила одинокая курица. Равнодушно покосившись на пришельцев, она дальше продолжила ковыряться в земле, выискивая себе пропитание.
  - А где все?
  Пацюк опасливо посмотрел на полуоткрытые ворота.
  - Смотрите!
  Максим, отпустив уздечку, опустился на корточки. На соломе, прямо посреди двора, были темно-бурые пятна.
  Пацюк и Борис подошли поближе.
  - Что это? Кровь?
  Максим коснулся подсохших пятен кончиками пальцев, потом, растирая пальцы, поднес их к носу.
  - Да, это кровь. Здесь были татары. Около двух дней назад.
  Сиромаха нахмурил брови, озадачено почесал бритый затылок.
  - Откуда ты все знаешь? Может это свинью кололи?
  Максим осторожно сгреб руками солому, обнажив сухую землю.
  - Смотрите - это след татарской лошади.
  Казаки подошли ближе, опустились на корточки рядом с Максимом.
  В пыли был четко виден след от лошадиного копыта.
  - Но почему ты так уверен, что это след именно татарской лошади? Что, на хуторе своих лошадей нет?
  Максим поднялся, вытер пальцы о ноговицы. Посмотрел прямо в глаза Сиромахе.
  - Только у басурман лошади не подкованы.
  - А вот еще следы.
  Максим подошел к навесу и снова опустился на корточки.
  - Что я вам говорил? Я знал! Я чувствовал!
  Сиромаха пошел следом, задумчиво посмотрел на четкие отпечатки. Потом поднял глаза на Максима.
  - Ну и что? Что с того? Вокруг нас рыщут отряды басурман. Разве этого мы не знали? Слава богу, что мы с ними не встретились.
  - А где же хозяева?
  Пацюк, не пряча саблю в ножны, медленно двинулся вглубь вишневого сада.
  Максим поднялся, отряхнул ладонью колен прилипшие зернышки ячменя.
  - Я догадываюсь, где они могут быть.
  Казаки разошлись по подворью, не пряча сабли в ножны, для того, чтобы все более тщательно осмотреть.
   Максима не покидало желание немедленно убраться из этого места. Все его опасения и предчувствия начинали воплощаться в действительности.
  Максим прижал ладонь к груди, почувствовав под рубашкой нательный крестик. Всегда, когда Максиму надо было успокоиться, вернуть трезвость мышления - он касался пальцами своего нательного крестика.
  Этот старинный крестик еще дед по маминой линии давным-давно вырезал из орехового корня и подарил Максиму, когда тот был еще совсем маленьким - лет пять или шесть. С тех пор Максим не расставался с дорогим подарком, считая, что именно этот крестик помогает ему во всем, оберегает от бед и болезней.
  - Идите сюда! Скорее!
  Максим услышал взволнованный крик Пацюка и сразу же поспешил туда.
  Там, где когда-то размещался небольшой хлев, сейчас были лишь светло-серые, похожие на мартовский снег угли. Дыма почти не было. Только редкие сизые струйки вздымались вверх то тут, то там от, не до конца сгоревших бревен и костей.
  - Это точно басурманы.
  Пацюк зло сплюнул.
  Подошедший Максим и следом за ним Сиромаха увидели большое пепелище с множеством обгоревших скелетов. Но это были не человеческие останки.
  - Свиньи, что ли?
  Сиромаха прикрыл нос рукавом рубашки.
  -Вот почему на всю округу так пахнет жареным мясом.
  Максим подошел еще ближе и толкнул острым носком сапога остатки бревна. Бревно, перевернувшись, скатилось вниз, поднимая белые чешуйки пепла в воздух. Рядом с большими клыкастыми треугольными черепами, которые повсюду возвышались среди обгоревших костей, Максим заметил череп поменьше. Клыки на нем тоже присутствовали, но только на верхней челюсти.
  - Ну, все правильно, свинья для татарина - нечистое животное. Даже прикасаться к свинье брезгуют. Вот басурмане и согнали всех свиней в этот хлев и сожгли. И вот смотрите, - Максим указал на череп поменьше, - а вот это - череп собаки
  - Собаку басурмане тоже не жалуют.
  Пацюк невесело усмехнулся. Уважительно посмотрел на Максима.
  - А ты молодец. Все точно сказал. Действительно, судя по кострищу, басурманы орудовали здесь дня два назад. А ты по отпечаткам копыт смог определить.
  - Не по отпечаткам, а по засохшей крови.
  -Настоящий пластун. Сразу видно - отец хорошо тебя научил всем ловчим премудростям.
  Борис Сиромаха подмигнул Пацюку.
  - Смотри, брат, не перехвали его. А то загордится.
  Максим спрятал кинжал обратно за сафьяновое голенище, вытер влажные ладони о пыльный, пропахший дымом кафтан.
  - Что делать будем, панове рыцари?
  -Что-что, - Сиромаха и Пацюк одновременно посмотрели на Максима, - будем искать ужин. А потом выметаться с этого чертового места.
  - Я бы уже выметался.
  Максим криво усмехнулся.
  - А ужин нас ждет за воротами, в тени. Прихватим поросенка с собою и, остановившись на ночлег в безопасном месте, приготовим ужин.
  Чувство близкой опасности не покидало Максима. Он постоянно сдерживал себя, успокаивал. Максим готов был хоть сейчас, не смотря на усталость и пустой желудок, вскочить на коня и поскорее убраться с мертвого хутора. Но он не знал, как объяснить своим спутникам все, что было у него внутри. Он знал, что Сиромаха и Пацюк просто поднимут на смех все его доводы.
  - Мы словно на разных берегах одной реки, - в отчаянии думал Максим,
  - Я знаю, я уверен - что если придется, они не задумываясь, отдадут за меня жизнь. И я, конечно, сделаю то же самое. Но они не понимают меня. Это же сын кошевого атамана, почтенного пана Мороза. Но почему я постоянно должен доказывать всем, что я сам по себе казак? Отец отцом, но и сын сыном! Черт бы побрал все это.
  Максим не боялся. Но что-то внутри него, какой-то маленький, слышимый только ним, колокольчик, постоянно отбивал звоночки. И эти звоночки значили лишь то, что где-то рядом притаилась опасность. Притаилась и ждет своего часа.
  Сиромаха неожиданно встал на сторону Максима.
  - Действительно, что нам оставаться на этом проклятом хуторе. По правде, говоря, и мне это место не нравиться.
  Пацюк, улыбаясь, потирал руками.
  -А свинку нам и вправду господь послал. Прихватим, и дальше в путь.
  Максим вздохнул с облегчением.
  Казаки направились обратно на подворье, к лошадям. Пацюк сам вызвался съездить за кабанчиком.
  - Только смотри, не пропади с добычей где-то по дороге, - весело засмеялся Сиромаха, - а то знаю я тебя.
  - Не бойся, брат. И тебе что-то достанется. Вот если бы чарка хорошая была, тогда я бы тебе показал, а так...
  Пацюк хлестнул лошадь и, подняв за собою желтую пыль, ускакал вниз, к мосту.
  Вернулся он минут через десять. Розовая туша была крепко приторочена к седлу второй лошади. Пацюк светился от удовольствия. На загорелом лбу блестели бисеринки пота.
  - Нам теперь надо строго на запад, вслед за солнцем. Предлагаю ехать вдоль речки. Там, если что, можно и в камышах схорониться.
  Максим и Борис конечно согласились. Это был самый лучший в таких условиях вариант. Через десяток верст начинались Каменные могилы - нагромождения огромных глыб прямо посреди степи. А за Каменными могилами уже шли русские поселения. Именно там казакам придется разъехаться в разные стороны, предупреждая христиан о басурманском нашествии и спеша каждый со своей грамотой к полковникам в городах и самому гетману.
  Дальше леса не было - только одна бесконечная степь, пересекаемая глубокими и не очень балками, холмами, курганами.
  
  До Каменных могил оставалось всего несколько верст, когда казаки внезапно остановились. Впереди, на вершине одного из холмов, слева от заходящего солнца, они увидели всадника. Темную одинокую тень на вершине холма.
  Заходящее солнце, уже коснулось горизонта и подожгло его неярким красным пламенем. Солнце светило в лицо казакам, поэтому всадника они могли заметить только сейчас.
  - Смотрите, смотрите!
  Сиромаха почему-то говорил шепотом.
  Максим почувствовал, как сердце в груди ускорилось, выстукивая глухую дробь.
  - Кто это? Татарин? Он нас видит?
  - Бог его знает, кто это.
  Сиромаха приложил ладонь к глазам, пытаясь рассмотреть всадника.
  -Может и татарин. Но нас он видит точно. И это плохо.
  Пацюк поправил на седле второй лошади притороченную свиную тушу, потом посмотрел в сторону реки. Когда он снова глянул на холм, всадника там уже не было.
  - Господи, куда он делся?
  - Куда-куда? Ускакал. Ищи теперь ветра в поле.
  Сиромаха продолжал напряженно смотреть, приложив ладонь ко лбу, в сторону холма, словно ожидая, что всадник вот-вот появится снова.
  - Думается мне, что искать его не придется. Он сам нас найдет.
  Максим вдруг понял, что неясное предчувствие, которое на протяжении всего пути занозой сидело где-то глубоко внутри него, наконец-то материализовалось, стало вполне осязаемым.
  Сиромаха несколько раз перекрестился.
  - Что-то не нравиться мне этот всадник.
  Пацюк посмотрел на своего побратима.
  - И что теперь делать будем?
  - Если это басурманы, до ночи они не сунуться. Этим нам и надо воспользоваться.
  Максиму на мгновение показалось, что все это происходит не по-настоящему, не с ним, а с кем-то совсем другим. Надо лишь лечь прямо сейчас на теплую траву, покрепче закрыть глаза и ждать. Ждать, когда это видение исчезнет, растворится. Что нет ни чертовых грамот, ни гетмана. Нет и спутников Максима - двоих неразлучных друзей, казаков побратимов - Пацюка и Сиромахи, которые вечно посмеиваются, но больше не над самим Максимом, а над его молодостью и удачей. И нет даже незримых и неумолимых преследователей.
  Но уже в следующее мгновение Максим смог усилием воли сбросить с себя оцепенение. Он похлопал коня по упругой шее, потрепал по гриве.
  -Я с тобою. Я с тобою.
  Не сказал, а лишь подумал, более успокаивая себя. Но конь - мудрое животное, скосив большой карий глаз на своего седока, все прекрасно понял и без слов.
  Пацюк вызвался съездить в разведку, к дальним холмам и, пока окончательно не стемнело посмотреть, что там, за ними.
  Максим следил за тем, как постепенно уменьшается фигура удаляющегося всадника. Как обесцвечивается, растворяется, становясь темной призрачной тенью стройный силуэт.
  Пацюк поскакал не прямо, а приняв немного левее, сделав небольшой крюк - для того, чтобы солнце не светило на протяжении всего пути ему в лицо.
  -Кому солнце светит на поле боя в спину, тот и будет будущим победителем, - вспомнил Максим слова отца.
  А им сейчас солнце светило вовсе не в спину.
  Пацюк, превратившийся к тому времени в темную неясную тень, уже был на вершине одного из дальних холмов.
  Максим и Борис напряженно следили за своим товарищем.
  Пока Пацюк несся во весь опор в сторону холмов, никто из них не проронил ни единого слова.
  Некоторое время Пацюк оставался на вершине холма, скорее всего, изучая местность. Но через несколько минут темная фигурка вдруг уменьшилась, а потом и вовсе пропала.
  - Это он заехал за холм, - первым не выдержав напряженного молчания, пояснил Сиромаха.
  Максим краем глаза заметил, как Борис поднялся в стременах, словно пытаясь увидеть, что же делается там, по другую сторону пологого кургана.
  Насколько долгих минут тягостного ожидания. Сердце в груди выбивает частую дробь, да так, что дышать становиться трудно.
  Уставшее солнце лениво ползет за горизонт, постепенно исчезая. Степь, пыльная и разгоряченная, густо пахнет евшаном, иван-чаем и выгоревшим на солнце мятликом. Бескрайнее травяное море мерно качается под мягким напором горячего юго-западного ветра.
  От долгого напряженного всматривания Максиму начинает казаться, что Пацюк уже никогда не появится. Что его навек поглотила степь. Что его никогда не было вовсе.
  - Вот черт, каменецкий, ну куда он подевался?
  Максим телом чувствует возрастающее нетерпение товарища. Кажется, еще минута и Борис сам отправится вслед за Пацюком.
  - Больше всего не люблю ждать...
  Максим молчал. Приложив ладонь ко лбу, он внимательно смотрел вперед.
  И тут на холме появилась фигура всадника.
  - Уф. Ну, наконец-то...
  Сиромаха с шумом выдохнул воздух, словно он все это время не дышал.
  Максим увидел, как всадник, не задерживаясь на вершине холма, направился к ним.
  Фигура постепенно увеличивалась, обретала более четкие очертания.
  Но когда расстояние между казаками и всадником сократилось до двух сотен шагов, Максим заметил, что с Пацюком что-то неладно. Лошадь неслась быстрой рысью, и всадник в седле как-то странно покачивался со стороны в сторону.
  Максим растеряно посмотрел на Сиромаху, но тот, казалось, не замечал никакой странности. Борис улыбался широкой улыбкой, теребя пальцами конец левого уса.
  Максим опять повернул голову к приближающемуся всаднику. Чубатая голова безвольно болталась на плечах.
  - Что это с ним?
  - Что?
  Борис испуганно посмотрел на Максима, потом еще раз, подслеповато щурясь и уже более внимательно, глянул на приближающегося всадника.
  Лошадь под Пацюком замедлилась, перешла на шаг.
  - Господи, - вырвалось у обоих казаков одновременно.
  Смуглое лицо Пацюка было землисто бледным. На лице застыло выражение боли. Руки не держали вожжи, а безвольно болтались вдоль тела.
  Пацюк был еще жив.
  Максим и Борис, почти одновременно спрыгнув с лошадей, подбежали к всаднику. Максим схватил вожжи, осадил коня.
  - Что с тобой брат? Что случилось?
  Сиромаха подхватил падающее с лошади тело. И тут они увидел торчащую из спины стрелу, длинную, совершенно черную и таким же черным оперением. Кафтан совершенно набух от крови и блестел на солнце холодным металлическим блеском.
  Сиромаха опустил Пацюка на траву и растеряно посмотрел на свои густо испачканные кровью ладони.
  Максим осторожно повернул смертельно раненного товарища на правый бок.
  -Какое твердое и тяжелое тело, - искрой вспыхнула мысль в голове Максима.
  Тихий мучительный стон вырвался сквозь крепко сжатые губы раненого.
  Максим, действуя совершенно бессознательно, быстро расшнуровал завязки на груди Пацюка.
  - Сейчас, сейчас. Так дышать будет легче.
  -Не надо, не надо...
  Свистящий шепот, который услышали Максим и Борис, совсем не походил на громкий высокий голос Пацюка. Каждое слово они больше угадывали, нежели понимали.
  - Кто это сделал, брат?! Кто это сделал?
  По щекам Бориса Сиромахи потекли крупные слезы.
  Максим поднял голову и посмотрел в сторону холмов, но там никого не было.
  - Что тебе принести? Воды?
  Борис Сиромаха отчаянно тряс раннего товарища.
  - Максим, чего стоишь, давай достанем стрелу.
  - Не надо, не надо. Я умираю.
  - Не говори чепухи.
  Сиромаха рассмеялся. Слезы капали прямо на бледное лицо раненого.
  - Мы еще повоюем, еще повоюем.
  - Отвоевался, я, брат.
  Максим, отпустив поводья лошади, опустился на колени.
  -Кто это сделал?
  Губы Пацюка искривились в мучительной улыбке.
  - Этого я не ведаю.
  В голубых, затянутых полупрозрачной пеленой глазах, отражались, словно в зеркале, вечернее небо, далекие перистые облака, исчезающее за горизонтом красное солнце, зеленые холмы, парящий высоко в небе одинокий сапсан. Но в этом зеркале не было ни Максима, ни Бориса Сиромахи. И не было убийцы.
  
  Пацюк еще был жив, когда Сиромаха, оставив умирающего, медленно поднялся и, размазывая по покрытым серебристой щетиной щекам, слезы и кровь раненого, решительно запрыгнул на коня.
  - Ты куда? - только и успел крикнуть Максим.
  Но его слова словно потонули в пустоте.
  Борис выхватил из ножен кривую саблю, и, крепко прижимаясь к развевающейся гриве лошади, уже несся к холмам.
  -Стой! Стой!
  Максим растерялся. Первое, что захотелось Максиму - самому вскочить на коня и мчаться вдогонку за Борисом. Как будто между ними была крепкая невидимая нить, которая заставляла одного человека повторять все то, что делает другой человек. Когда Борис ринулся к холмам, Максим непроизвольно шагнул в сторону лошади, но потом, словно проснувшись, остановился.
  Следующим желанием было попытаться остановить Сиромаху. Поэтому Максим и крикнул вслед удаляющемуся товарищу. Но и тут, после первого порыва Максим почему-то сдержался.
  Он в смятении опустился на колени, рядом с раненым.
  Продолжая следить за удаляющимся всадником, Максим положил правую руку на лоб раненого.
  -Все будет хорошо, все будет хорошо, - только и повторял Максим.
  Пацюк умер через несколько минут. Умер тихо, словно уснул. В его смерти не было ничего пугающего, ужасного, мистического. Лишь на мгновенье напряглось все тело, а потом вместо человека осталась одна оболочка. Та же сабля на боку, тот же кривой турецкий кинжал на серебряной цепочке, пыльные, местами протертые до дыр остроносые сафьяновые сапоги, широкие мозолистые ладони с обкусанными ногтями, темная густая щетина на загорелых щеках.
  Слегка вьющиеся волосы на загорелой макушке, словно сухие травинки, подрагивали под мягким давлением ветра.
  Но это уже не Пацюк. Это кто-то другой. Что-то другое. Оболочка, скорлупа разломанного ореха.
  Максим осторожно провел пальцами по холодеющему лицу Пацюка. Потом посмотрел вдаль. Борис исчез. Максим поднялся, запрыгнул на коня и покакал вслед за Сиромахой.
  Максим не хотел оставаться один. Пусть в бой, пусть навстречу своей смерти, но только не оставаться одному.
  Казалось, он, словно заглянул за край бездны. В одно мгновение он увидел весь ужас, бездонность, холодное безразличие тьмы и в страхе отшатнулся.
  Лошадь неслась во весь опор, паря над землей. Максим, крепко прижавшись грудью к мягкой горячей гриве, чувствовал острый пьянящий запах лошадиного пота. Именно так пахнет настоящая битва - лошадиным потом.
   Максим был уже у подножия холма, когда справа краем глаза заметил темные тени. Это были два всадника. Они находились в небольшой ложбине, густо поросшей боярышником. Именно поэтому Максим только сейчас смог их заметить. Под всадниками были невысокие, плохо сложенные лошади с развевающимися длинными хвостами.
  -Бахматые. На таких лошадях ездят только басурманы.
  Максим потянул вожжи, пытаясь осадить коня. Одним движением достал из ножен саблю.
  - Нехристи, сейчас я вам...
  Максим будто обезумел. Мир сузился, обернулся узкой длинной штольней. И эта штольня вела к укрывавшимся в ложбине татарам.
  Максим ринулся к ним. Правая рука с обнаженной, сверкающей на заходящем солнце, саблей, была вытянута вперед. Кончик сабли, словно обвиняющий перст, указывал прямо на всадников.
  - Ты, ты...
  Максим отчетливо видел этих людей. Круглые, словно блюдца, янтарного цвета лица. Большие раскосые глаза, внутри которых черная пустота. Ни злобы, ни насмешки, ни страха. Только одна пустота.
  Максиму мерещилось, что он видит всю эту сцену как бы со стороны. Себя, приближающегося на полном скаку к двум замершим всадникам. Медленно опускающееся за горизонт солнце. Мелко дрожащие темно-зеленые листья на густом кустарнике боярышника. Максим каким-то образом знал, что всадников зовут Джума и Даг. И что есть третий всадник - именно он смертельно ранил Пацюка и убил Бориса Сиромаху. И зовут этого третьего Тан, что значит сумерки.
  Максим знал, что Джума, Даг и Тан - охотники. Они все это время шли по следу казаков. И вот, наконец, они достигли своей цели.
   Охотники не испытывали к Максиму неприязни, а только выполняли свое предназначение. Как дождь выполняет свое предназначение, проливаясь на землю. Как ветер срывает с деревьев сухие мертвые листья, для того, чтобы на их месте смогли вырасти новые свежие листочки.
  Максим видел, как Джума и Даг одновременно достали из своих колчанов длинные черные стрелы и быстро прицелились.
  Черный огромный невидимый шар катился откуда-то сверху. Его невозможно избежать. От него нельзя укрыться. Имя ему - смерть. Смерть неслышно приближается. Она уже рядом.
  Всадники, к которым на полном скаку мчался Максим, так и не выстрелили. Стела пришла откуда-то сзади. Она огромным молотом ударила в спину, сбросила с лошади и в одно мгновение приблизила к самому лицу сухую, покрытую светлой пылью, траву.
  Не было ни боли, ни страха, ни отчаяния. Одно лишь сожаление. И последняя мысль.
  - Неужели все?
  
   Хутор Макошь,1577 год
  
  Максим пришел в себя. Тело было покрыто липким холодным потом. Максим лежал на животе, уткнувшись лицом в сухую траву. На сеновале. За окном все еще была ночь. В густой непроглядной темноте, где-то на реке, яростно стрекотали лягушки.
  Под совершенно мокрую от пота рубашку набилось сено. Тело ужасно чесалось.
  Максим сел. Для того чтобы сбросить тягучее наваждение то ли сна, то ли видения, стал по детски тереть глаза кулаками. Потом, потянувшись, мягко скатился вниз; коснулся босыми ногами скользкого холодного земляного пола. Колени дрожали от напряжения. Стоять на ногах было трудно, поэтому Максим безвольно опустился. Да так и остался сидеть.
  Видения погони и собственной смерти все еще были перед глазами. Но постепенно бледнели, обесцвечивались, становясь все прозрачнее и невесомее.
  - Это все было на самом деле. Там, в другой жизни. В той, что была до встречи с Учителем.
  И я умер на самом деле.
  Это были не фантазии, не сон, не вязкая и бесконечная словесная каша.
  Теперь Максим знал. Знал без слов и объяснений.
  Знание, словно огромный водяной поток, до этого момента сдерживаемый прочной плотиной, наконец, сумело снести все преграды, пробиться сквозь крепкие заграждения привычек, суеверий, страха. Знание хлынуло на Максима со всех сторон. И стоило обратить внимание на что-либо - совершенно не важно на что, как знание уже само устремлялось навстречу и отвечало на все вопросы.
  Максим вспомнил слова Учителя:
  - Мы окружены со всех сторон Знанием. Но у большинства людей просто нет мужества, стать лицом к лицу со всем этим.
  Максим вытянул из волос сухую травинку, засунул ее в рот, ощутив на языке вкус степи. Медленно поднявшись, он вышел в ночь.
  Острые, как янычарские клинки огоньки звезд, подрагивали в ночном небе. Где-то во мраке ночном весело трещал сверчок, вторя несмолкаемому лягушачьему хору. Пахло речным илом и лошадьми.
  Подул ночной ветер, стало зябко. Рубашка, мокрая от пота, прилипла к телу и неприятно холодила.
  - Завтра будет новый день. А потом новая ночь. И так до бесконечности.
  И даже когда меня не станет, когда я отправлюсь в окончательное путешествие, в мире ничего не изменится. Все также день будет сменяться ночью. В ночном небе для кого-то указывая путь, будут гореть Чепиги, Косари, Пасека и Борона. Все будет как прежде, вот только без меня. Так странно понимать это.
  Удивительная догадка внезапно, словно легкое воздушное дуновение ветра, коснулась Максима. Сердце в груди забилось быстрее. Максим замер на месте, напряженно вглядываясь в непроглядную темень.
  - Или может быть, я уже тогда умер, сраженный басурманской стрелой? Что, если все именно так и произошло?
  И почему каждую ночь ко мне приходят эти сны о прошлом? Почему Учитель нашел именно меня, а никого другого? Почему именно мне он говорил, что теперь, когда я вступил на путь знания, меня не сможет взять ни стрела, ни копье, ни кинжал, ни пуля?
  Максим поднял ладони к самым глазам, но не смог их увидеть. Густая, как сажа ночная тьма непрозрачным пологом накрыла мир.
  Максим опустил руки, устало улыбнулся.
  Потом опустился в мягкую траву прямо посреди двора, закрыл глаза и сразу же крепко уснул. Уже без воспоминаний и сновидений.
  Завтра придет завтра.
  
  Декабрь 2010
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"