Есть места на карте, в которые тянет просто неудержимо. И вроде бы ничего особенного в них нет: те же леса, что и везде, те же реки и озера, те же поселки. И люди в таких местах ничем не отличаются от других... А тянет!..
Конец восьмидесятых, начало девяностых... не за горами Окаянные годы России, ужасное время разрухи и смуты. Еще можно ездить на стареньком "Запорожце" в Крым, мимо Новгородки, о приближении к которой уведомляет огромный, видимый издалека щит, на нем нарисовано направление на заповедник. И так хочется повернуть..
В девяностом последние попытки путешествия в Крым. Страна разваливается на глазах, и лучше воздержаться от поездок. На Украине (еще пока "на") уже постепенно меняют названия. Городок Репки, в Черниговской области, стал Рипкамы, улица Строителей, в Киеве, стала улицей Будивельныкив, город Ровно - Ривне. Многие привыкли к русскоязычным названиям, и саркастически усмехаются и язвительно повторяют это "Ривне", но делать нечего, неумолимо наступают новые времена. Подъем национального самосознания в братских республиках пока неудобств не доставляет, и встречается не только с пониманием, но и вызывает потаенный восторг и гордость за местных. Литва, вот, взяла слишком резкий курс на отделение от СССР, и все сочувствуют литовцам. Союз фактически ввел экономическую блокаду в отношении маленькой, гордой республики, и наши люди как могли, помогали бороться против имперского центра. Водитель-дальнобойщик спросил у сварщика, на одном предприятии, немного электродов, и тот притащил сразу две пачки, и даже слушать не стал о вознаграждении. Вставить шпильку такому родному и такому опротивевшему правительству своим долгом считал каждый.
И в наших городах началось брожение. Москва, Ленинград... Длинная и широкая демонстрация на Невском проспекте. Откуда она вышла, мало кто знал, где-то вроде по набережной Фонтанки шли, и еще дальше... Широко растянулась по всему проспекту, впереди, во всю колону огромный транспарант с надписью: "Свободная демократическая партия России" (Откуда такая взялась?), за ним развеваются над толпой трехцветные знамена, под такими во время войны маршировали в Пскове власовские полки, и молодой здоровяк с мегафоном перед колонной настойчиво увещевает "господ" не мешать движению. Как тут удержаться, чтобы не крикнуть весело, по-шариковски: "Господа все в Париже!" - на что здоровяк реагирует мгновенно, и возражает, через мегафон, разумеется: "В Париже - товарищи!". Идущие в оцеплении милиционеры весело смеются.
Девяносто первый... памятный девяносто первый. Балет "Лебединое озеро", пустые полки в магазинах, предприниматели, кооперативы. Длинная очередь в универсам, и вдоль очереди молодой человек в кроссовках с самодельным плакатом на высоко поднятых руках: "Ельцин, Горбачев - ДА!". Никто не обратил внимания, что Ельцин поставлен впереди Горбачева... Выросшие внезапно вдоль тротуаров ободранные ларьки, торговля у метро прямо с ящиков. Безденежье, неясный страх за будущее, и в то же время, пьянящий восторг от настоящего... Такое время, стремительное и дерзкое, и такие перспективы впереди, что дух захватывает. А между тем, на дворе лето. А лето, это - отпуск, как обычно, в середине июля. А в Крым уже, того... Товаров в магазинах нет, все надо тащить с собой, а если и есть что, все по талонам. Но особенно страшны перебои с бензином. По средней полосе еще ничего, а на югах его просто нет. Иногда даже приходится ночевать на АЗС, в надежде утром перехватить десяток литров. Да и просто страшно! Страшно ехать куда-то вдаль. Кто знает, как оно там?.. Тормоза отпустили, дороги открыли, а движение не организовали, разметку не нанесли... По телевидению показывают уголовную хронику, пока еще робко, с оглядкой, и фильмы появляются: о рэкете, о бандитизме на дорогах. Вот и милицию вооружили короткоствольными автоматами, и гаишников... куда там уже ездить! Остается Пушкинский заповедник. Всего-то, свернуть в Новгородке, и двадцать два километра довольно неплохой асфальтовой дороги. Все же, родные места... или, почти родные.
Лучше всего остановиться на берегу реки Сороть, у моста, по дороге на Креневку. Когда-то, давно, здесь останавливались туристические автобусы, и берег был буквально усыпан палатками. Не было еще ни турбаз, ни гостиниц. Вернее, в селе Воронич какая-то хлипенькая турбаза была, оттуда до поздней ночи доносилась громкая танцевальная музыка, но, видать, мест в ней было мало, потому и ночевали у реки, в палатках. А что!.. Очень даже романтично.
С тех пор немало воды утекло в Сороти, в лесу построили роскошный и большой туристический комплекс, и автобусы уже на реке не останавливались, лишь редкие туристы, случайно забредшие на эти берега, разбивали свои палатки. А оно и к лучшему... как говорил один умный человек: "Где меньше народу, там больше кислороду!" Именно так: народу-кислороду!
Заповедник... Как странно, кто бы объяснил: что сюда так тянет? Природа?.. Леса, разбросанные по склонам пологих холмов? Луга, на которых обязательно несколько тощих коровенок и овцы между ними, круглые и ватные, на тоненьких ножках? Перелески, заросли орешника и вербы внизу, по берегам ручьев и речушек? Светлые березовые рощи, величественные сосны, угрюмые темные ели, таинственные дубравы?.. Красиво, конечно, но такой красоты полным-полно и в других местах. А тянет именно сюда.
Может, оттого, что жил здесь Поэт?.. Но сколько он тут жил? Года два, максимум - три, жил и томился, страдал, и рвался изо всех сил из этого великолепия в столицу. Да и не до такой же степени можно любить поэзию, чтобы ездить сюда ежегодно. А ездим, наверное оттого, что тщанием бессменного руководителя Заповедника, Семена Степановича Гейченко, здесь, в этих местах, овеянных гением Пушкина, воссоздан кусочек старой Руси, настоящее дворянское гнездо. Оттого-то каждое деревце, каждый кустик, каждая травинка в этих местах имеют особое значение. И человеку, впервые побывавшему в этих местах, непременно придет в голову сакральная мысль: хорошо было Пушкину писать, живя в таком месте, среди такой природы, такой красоты! Стихи сами просятся на бумагу!
Ушел из жизни Семен Степанович Гейченко, бессменный смотритель и хранитель, пришли новые лица, наступили новые времена. Удалось заинтересовать верховную власть, и в Заповедник щедрым потоком полилось финансирование. Да и сам новый директор оказался не промах, и сумел поставить дело так, что Заповедник даже стал зарабатывать деньги.
Конечно, спору нет - в заповеднике стало лучше. И с точки зрения удобств для туристов, и, что не маловажно, с точки зрения местного населения. Появились рабочие места, зарплата... А дух эпохи ушел! То, что так долго, с таким трудом и невероятным, нечеловеческим напряжением сил, выстроил, выпестовал Семен Степанович Гейченко, все это сегодня если и не исчезло, то значительно поблекло. Пришли новые люди, наступили новые времена, и Заповедник превратился в хорошо организованное предприятие, дающее, впрочем, неплохой доход.
И вот уже и годы не те, и забот, что называется, полон рот, не до путешествий, а побывать в Заповеднике хочется. Хоть на мгновенье вернуться в свою молодость, войти в ту реку, в которую, утверждают древние мудрецы, дважды войти невозможно. А и в самом деле - слабо? Сесть в машину (благо, это уже не тихоходный и шумный "Запорожец"), взять - да и поехать?.. Всего-то четыреста с небольшим километров, за полдня можно отмахать. Вот и время подходящее, восьмое марта, праздничный день, а к нему еще и два выходных. Что мешает? За бензином рыскать по дороге не надо, бензоколонки буквально на каждом километре, и продукты тащить с собой не обязательно - на трассе полно кафешек с хорошей кухней. И палатка не понадобится: есть гостиница в поселке, есть турбаза, есть еще полно гостевых домиков. Все есть, остается решить главный вопрос: ехать - не ехать?..
Ехать!.. Пронеслись последние строения мегаполиса, который давно уже шагнул далеко за Пулковскую возвышенность с ее обсерваторией, и вот уже бежит под колеса широкая и неровная, вся в выбоинах и кавернах лента асфальта. Под стать путешествию и погода подгадала: солнечно, сухо и морозно. Столбик термометра замер на отметке минус десять. Но в машине тепло и уютно, чуть слышно ворчит под капотом двигатель, шуршат по асфальту шины, негромко и ненавязчиво играет музыка, и песни Мата Хари манят в даль, за горизонт. А даль эта плотно забита машинами, движение неспешное, иногда приходится снижать скорость вплоть до полной остановки. За Лугой становится просторнее. Теперь уже не нужно колесить по городу, объезжая ямы и рытвины, и, проклиная все на свете, томится у светофоров - вокруг города построили объездную дорогу, транспортный обход. Стало ли лучше в самой Луге, многое ли изменилось?.. Огромные, лязгающие подвеской "фуры", из города ушли на объездную, а легковых, кажется, стало еще больше, чем было.
У поселка Заплюсье можно перекусить в кафе "Сто миль от города". Здесь отличная кухня, да и время как раз обеденное. Почему расстояние в милях, это у нас-то, в России - сие тайна великая есть. Еще у Гоголя встречается: "иностранец Петров из Пскова". В девяностые, здесь почти что была граница. Тогда каждая область, каждый субъект Федерации стремился к отделению от центра, всем казалось, что именно они "кормят остальной Союз". Милиционеры на этом посту зорко смотрели, чтобы, упаси Бог, на вывозились из Псковщины товары. А какие товары можно было вывезти из Псковской области?.. Кроме воздуха? Это туда везли все, что ни попадя. Одна из самых бедных областей России.
Но вот и Заплюсье осталось позади, а там и Псков, Остров. Дорога ужасная, разбита, как в лучшие годы развитого социализма. И пейзаж за окном... унылая беспросветная глушь, заросшая вербой и ольшаником, покосившиеся деревянные избы, многие из которых сияют пустыми глазницами окон, облупленные стены животноводческих ферм некогда успешных колхозов, тонкие сухие будылья вездесущего борщевика. Промелькнула и Новгородка, и вот уже поворот на Тригорское, Воронич... В морозные мартовские дни, конечно, ни о какой реке, и ни о какой палатке и речи быть не может. Только гостиница, благо, недостатка в них сегодня нет. Есть старая, еще советских времен, в самом поселке, можно и на турбазе остановиться, и в Бугрове выросла новая, современная гостиница, "У Арины". Целый комплекс. Длинное гостиничное здание, вокруг гостевые домики, уютный дворик, кафе. Гостиница эта выросла на фундаменте скотного двора, памятны еще его развалины в те далекие годы. Но гостиница прекрасная, уютная, комфортабельная - грех жаловаться. Проживание только дороговато: за двухместный номер спрашивают три с половиной тысячи. В гостинице поселка Пушкинские Горы номер обойдется в тысяча четыреста.
А шлагбаум на въезде в Бугрово, установленный не в меру ретивым новым директором заповедника, убрали, теперь можно проехать на старую стоянку. Правда, стоит будка охранника у озера, но и она пуста, шлагбаум открыт, и ехать можно. Длинное деревянное строение на стоянке смотрит пустыми окнами... Не выбитыми, стекла на месте, а именно - пустыми, безжизненными. Так хорошо начиналось, масштабно и величественно, так весело стучали топоры, визжали пилы, и соорудили здесь что-то вроде трактира и постоялого двора, - и такой печальный итог. А говорилось им: назовите сие заведение "У Волкообразной", и будет вам успех. Нет, назвали "У мельницы"... Что такое - "У мельницы"? Мельниц много, что в них интересного, кто поедет к мельнице, а вот Волкообразная - она такая одна. Была.., старая, колченогая, в свалявшейся жесткой шерсти, да еще и с бельмом на глазу, собака. Голова у нее поворачивалась вместе с туловищем, что и послужило причиной для такого названия: Волкообразная. И впрямь, чем-то похожа на волка. Она приходила из Бугрово, подходила к приезжим и, тяжело и хрипло дыша, смотрела на них своим единственным глазом, дескать, кто это тут, в моих владениях? Ее непременно угощали, и она с достоинством принимала угощение и ела, роняя куски в траву. И обязательно после угощения "отрабатывала": ложилась под машину и охраняла.
Как хотелось ее снова увидеть!.. Уже и Заповедник стал приобретать черты Волкообразной, уже не к Пушкину хотелось ехать... то есть, конечно же - к Пушкину, но и к Волкообразной тоже. Так и говорили накануне отпуска: "Едем к Волкообразной?" И она постоянно приходила, словно предчувствуя, словно бы ждала все эти дни и месяцы... И казалось, что так будет вечно.
Кто может заменить сегодня Волкообразную? Обойдите весь заповедник, всю Псковскую область, всю Россию обойдите - другой такой собаки вы не найдете. Она источала благородство и аристократизм, хоть и была простой дворнягой. Надо было видеть, как неспешно, с достоинством подходила она к посетителям, как смотрела своим единственным глазом, не виляя хвостом и не клянча. И угощение принимала с достоинством, как бы даже из уважения к угощавшим. И вот ее нет. Что такое Бугрово без Волкообразной, что такое Заповедник без нее, что такое вся Россия...
В дом-музей Поэта небольшая очередь, но нет особого желания заходить. Как уже было отмечено, ушла эпоха, ушел дух. Это уже не музей, не дворянская усадьба, это успешное предприятие, вроде мастерской или небольшой фабрики. Кажется, его и вовсе недавно перестраивали. Спасибо, хоть сайдингом не обшили. Пройдем мимо, под сень еловых аллей, туда, где еще незримая бродит тень Поэта...
Из нового - в окрестностях появился зоопарк, именуемый Зоогородком, и музей Довлатова. В Зоогородок настоящее паломничество туристов. Там собрана местная фауна. Есть медведица Василиса, есть большой любитель печенья - волк, есть кабан, лось. Летом, по территории разгуливает австралийский страус, Кузя, подходит к посетителям и на правах хозяина проверяет содержимое сумок. Есть несколько африканских страусов, гордых и высокомерных.
О музее Довлатова пока что не известно ничего, может, его и нет еще. Правда, в самом поселке, в "микрорайоне", висит уже выцветший огромный баннер, сообщающий о грядущем дне рождения гения русской словесности. Не Пушкина, а того, другого... И невольная закрадывается мысль: а может, и правы те, кто так навязывает нам иного кумира? Может, пора уже сбросить Пушкина с корабля современности? Устарел!.. А что! Раз уж пошли такие революционные перемены, не надо останавливаться на пол-пути. Ломать - так ломать!.. Довлатову, правда, далеко до Пушкина, очень далеко, но за неимением лучшего...
Кто бы сегодня ответил на вопрос: кто такой Довлатов? Что он такое? Каков его вклад в русскую литературу? В чем его заслуги перед человечеством, почему именно он вытесняет Пушкина, ведь жили здесь, приезжали "за вдохновением" куда как более известные и стоящие писатели и поэты. Почему же избрали в новые кумиры самого никчемного?.. Только лишь потому, что он уехал в Америку и там - подумать только! - печатался в журнале "Нью-йоркер"?
Нашествие Довлатова можно пережить, и несомненно будет пережито. Как пришел, так и уйдет, но самое печальное в том, что в Заповеднике нет ни слова упоминания о Семене Степановиче Гейченко. Маленькая памятная табличка на доме, в котором он жил, да простой, деревянный крест на могиле - вот и все. Впрочем, может, это была его воля, он не любил парадной мишуры. Служенье муз не терпит суеты...
Ну, и как же не посетить Святогорский монастырь... У самых ворот идет бойкая торговля. Примета нынешнего времени. Помимо сувениров, продают сбитень и мед. Вроде как собственного производства. Как тут не купить!.. Пластиковое ведерко (в таких расфасовывают майонез) меда стоит восемьсот рублей, но за ценой никто не стоит: все же, монастырский мед! Есть луговой, есть гречишный... И только на обратном пути, уже миновав Новгородку и вывернув на Киевское шоссе, вдруг споткнется неудачливый покупатель о неожиданный вопрос: а откуда в Псковской области гречишный мед? Гречиха, как известно, растение южное, теплолюбивое, и главное - солнцелюбивое, а много ли на Псковщине солнечных дней?.. Неужели ульи в Воронежскую область вывозили?.. Или, что вернее, привозной, из Китая, мед расфасовали в баночки, наклеили ярлыки, дескать - монастырский. Горечь на душе от такого меда не потому, что денег жалко, неприятно быть обманутым даже в таких мелочах. И - где? Кем?
Чуть поодаль, на деревянных подставках, нижняя часть большого колокола, своеобразная юбка, отколотая неровной, ломанной линией. Не знавший его истории турист пройдет мимо, окинув равнодушным взглядом обломки, а между тем, история весьма занимательная. Его отливали для монастыря в Москве, в начале двадцатого века, еще при царизме. Когда процесс отливки был в самом разгаре, на завод нагрянула комиссия с проверкой. Ходили и тогда, и проверяли, потому как воровали и тогда. А мастера как раз натырили серебра. Наворовали, проще говоря. Что делать? Найдут - не поздоровится!.. Пришлось бросить краденное серебро в кипящий котел, вот и получился колокол такой звонкоголосый, что даже в Новоржеве, за тридцать верст, был слышен. А пострадал во время войны, здесь все, что от него осталось. Он и сегодня звенит, даже такой обломок, если постучать по нему согнутым пальцем. Говорят, приезжали мастера из Нижнего Тагила, обмеряли, что-то записывали... Обещали отлить такой же, но после их отъезда пока никаких подвижек нет.
На Воронической горе отстроили церковь. Восстановили то есть, на останках фундамента. Здесь, на тихом сельском погосте у церкви, упокоилась душа Семена Степановича Гейченко. Здесь же и его друг, реставратор и художник, Савва Ямщиков... Великие люди России. Почему-то сразу вспоминаются строки из стихотворения Пушкина:
"Когда за городом, задумчив, я брожу И на публичное кладбище захожу, Решетки, столбики, нарядные гробницы, Под коими гниют все мертвецы столицы, В болоте кое-как стесненные рядком, Как гости жадные за нищенским столом,...
... Но как же любо мне Осеннею порой, в вечерней тишине, В деревне посещать кладбище родовое, Где дремлют мертвые в торжественном покое..."
Мы уходим, тихо и незаметно, не нарушая кладбищенскую тишину, стараясь не потревожить их мирный сон.... И в прозрачном морозном воздухе чуть слышно звенят нам вдогонку волшебные Пушкинские строки, и кажется, ангел коснулся своим крылом души... А под горой, в излучинах, чернеет промоинами среди искрящегося снега студеная Сороть. И кажется, шагни - и ты уже в реке, хоть и говорят, что невозможно в одну вступит дважды. Можно вступить и дважды, и трижды, но это уже другая река... Не будет ни палаток на берегу, ни темного ночного неба, усыпанного бриллиантами звезд, ни упоительного чувства сопричастности прекрасному и волшебному миру Заповедника... И Волкообразная уже не встретит на поляне у Бугрово.
Летит под колеса заснеженная дорога, искрятся под солнцем ослепительно белые сугробы, и озябшие, продрогшие насквозь березы смотрят вслед с тихой грустью... Другая река.