Сижу за столом в больничной палате. За окном заснеженные австрийские Альпы. Заглушенный катетер в вене на правой кисти немного мешает писать. Спросил сегодня у медсестры: В Австрии все люди такие добрые, или это ваше отделение в больнице такое особенное? Она, молодая девушка, улыбнулась счастливой материнской улыбкой, и как-то без гордости сказала, насколько я смог понять её английский, явно лучший, чем мой: Наверное, у нас вся страна такая особенная.
Они все улыбаются, не только разговаривая с гостями, чтобы показать свое неподдельное радушие, но и между собой у них разговор начинается с улыбки. Улыбка отличительная черта австрийцев.
Во внутреннем дворе больницы в довольно большом сквере скульптура изящной обнаженной молодой женщины с маленьким ребенком на руках, второго, чуть побольше, голого мальчугана она держит за руку, мальчишка хочет убежать куда-то в сторону, но мама с мягкой уверенностью ведет его за собой. Мягкая уверенность тоже отличительная черта австрийцев.
Сегодня ночью я не умер во второй раз.
Первый раз был вчера вечером, когда канты моих лыж сорвались с ледяного склона закрытой трассы под символичным названием Harakiri, и я, быстро набирая скорость, полетел вниз. Когда я почувствовал, что оторвался от склона и лечу уже больше секунды, понял, что все уже серьезно, и еще я понял, что глупости у меня, к сожалению, больше, чем смелости, и что смелость Богом нам дается не для того, чтобы делать глупости, что трусливые дураки живут дольше храбрых дураков, а может быть, даже, и дольше храбрых умников. Но это все неплохо было бы понять секунд на семь раньше, ну а сейчас мое время закончилось, и надо быстро в полете понимать что-то другое.
После удара при приземлении меня развернуло вниз головой, попытался выправиться, и кажется удалось, чувствую, как нарастает скорость, очередная ледяная кочка бьет в спину, и я снова в полете. После второго удара уже ничего не помню, скольжение стало бесконтрольным.
Но чудо все же произошло, и вот я лежу зарывшись в снег в тишине. Пошевелил шеей, руками, ногами. Все хорошо. Вот только в спине что-то есть. Но без резкой боли. Слава тебе, Господи! Я живой!
С подъемника мне кричат
-Are you OK?
Я подымаю руку и смертельно уставшим, но напоказ радостным голосом кричу
-Okey! Okey!
Перчатки как то странно порвались в швах между пальцами. Они не могут в этих местах стереться о снег. Это я так пальцы растопырил, когда пытался затормозить, так сильно хотел жить.
У меня на руке осталась одна палка. Переворачиваюсь на колени, беру палку как ледоруб, и загоняю через толстую корку наста в снег. Уже хорошо! Я уже никуда не улечу. С проезжающего невдалеке кресла подъемника надо мной ехидно ржут не по-русски. Они наверное видели мой спуск. Да, не познать вам, ребята, удовольствия от езды по черным трассам. Духа не хватит встать на неё.
Держась за палку, подымаюсь на ноги. Выбиваю в насте лыжными ботинками себе ступени. Ноги работают как новые. Уже хорошо! Выбил, встал устойчиво, осмотрелся. Очков на мне нет, но в метрах 4-х выше вижу шапку. Крутизна градусов 45, но ледяная корка тонкая, потому и затормозился. Выше крутизна за 50. Рублю две ступени, выдергиваю палку и загоняю её выше в снег. Да, спина болит. Втыкаю палку повыше. Еще 2 ступени, и снова палку вверх. Еще две. О, это удача! Мои очки. Целые! Только вот одна душка согнута под 90 градусов. Наверное, когда обычным мягким ушам становится страшно, они начинают гнуть железо, чтобы хоть как-нибудь помочь глупой голове. Вытаптываю площадку, сажусь на снег, начинаю дыханием греть душку очков, все-таки это еще середина склона, и мне нужны и очки и лыжи. Пешком тут до ночи барахтаться. Душка медленно, медленно выпрямилась и не сломалась. Молодец. И я тоже.
В очках увидел метрах в 15 выше лыжу и вторую палку. Рублю ступени и двигаюсь вверх. Поднялся к шапке. Двухслойная шапка лежит на снегу как вывернутый наизнанку чулок. Как будто, когда с меня её стаскивали, у меня шерсть стояла дыбом. Ладно, двигаемся выше. Да, кажется время у меня ограниченно. С каждым выдергиванием палки и забиванием её выше после двух новых ступеней, боль в спине усиливается. Есть вторая палка, а вот и лыжа уже тоже в руках. Дальше вверх что-то совсем круто, и ледяная корка толстая. Ухожу траверсом с трассы под антилавинные заграждения. Здесь снег, а не лёд. Вытаптываю площадку, сажусь и начинаю себя ощупывать. Левая рука работает наполовину с резкой болью в ключице, на спине, в районе поясницы есть зона онемевшей кожи, еще на спине повыше есть 3 очень больных места. Как бы не ребра. Да, надо торопиться пока еще тело теплое.
До перегиба склона метров 20, и может быть вторая лыжа недалеко. Топчу ступени, и цепляясь за антилавинное железо лезу вверх. Вот уже и перегиб. Еще немного повыше. Вижу, что в довольно большом обозримом пространстве моей лыжи на склоне нет. Как-то мне стало совсем грустно. Очень далеко надо лезть вверх, а спина болит. Но мне снова везет, слышу сначала голоса, а потом и вижу двух горнолыжников. Аккуратно траверсируя ледовый склон, они едут в мою сторону. У одного в руках моя лыжа. Это подарок судьбы в лиц двух мужественных молодых немцев. Уж я то точно знаю, что они рискуют сейчас своей жизнью. Кричу изо всех сил. Вe careful!! Быстро, насколько позволяет склон, подымаюсь до линии их траверса. Встречаемся, забираю лыжу, жать руки небезопасно, благодарю английскими словами и голосом. Они отвечают по-английски, что очень рады меня видеть здоровым, спрашивают, могу ли я спускаться самостоятельно. Говорю, что могу и еще раз прошу их быть осторожнее. Они отвечают, что это им можно и не говорить, они видели мой полет.
Резкими шагами, лицом от склона, пробивая пятками горнолыжных ботинок наст, спускаюсь к площадке, где оставил первую лыжу. Смотрю наверх. Немцы аккуратно, не вылезая на лёд, прыжками с разворотом, так как очень узко, по снегу спускаются за мной. Мастера. Видно. С трудом, но застегивая правую лыжу. С левой проблемы, боль в спине мешает удержать лыжу в горизонтальном положении. Подоспевшие немцы помогают, и вот я готов к спуску. Познакомились, спросили кто откуда. Имена у них были какие-то необычные, жалко сейчас уже не помню.
Договорились, что я начинаю спускаться, а они за мной, подстраховать, если что. Ну вот, утопая в снегу, мои лыжи поехали вниз в 45-градусный склон. Скорость быстро набирается, на скорости подымаюсь из снега по щиколотку, для плавного поворота места не хватит. Прыжком разгружаю лыжи и разворачиваю их в левый поворот. Носки лыж со скрипом режут наст, держу небольшую скорость, достаточную, чтобы не тонуть в снегу. Разгрузка прыжком и поворот вправо. Спина болит, но работает. Значит, будем ехать, а не барахтаться! Благополучно спускаемся до укатанной ратраками горизонтальной дороги, по которой на середину этой трассы выкатывали снежные пушки. Ну, здесь уже по ровному до красной трассы рукой подать. Выкатываемся на красную. Я останавливаюсь перевести дух. От езды по глубокому снегу спина разболелась. Ребята спрашивают о самочувствии. So, so. Just a minute, and I will go. После отдыха немного разгоняюсь по красной. Впереди перекресток. Можно до подъемника идти по красной в обход, а можно свернуть резко вправо, и по подготовленной черной, напрямик до подъемника метров 300-400. Палкой показываю, что буду уходить вправо. Проезжаю ширину трассы и вправо вниз. При повороте вижу, что они тоже поворачивают на черную в метрах 15 от меня. Разгоняюсь, стараюсь держать стойку и выполнять движения правильно и технично, несмотря на сильную боль в середине каждой дуги. Спускаюсь максимально быстро, насколько позволяет боль, стало как-то интересно, смогут ли мои спасатели держать эту скорость. Спрашиваю себя, зачем это? Вспомнились слова Макаревича из песни про друга, который лучше всех играет блюз. " Даже в морге он будет играть, на восторги ему плевать" Несусь, как сумасшедший. Нет, "как" надо вычеркнуть. На правом повороте боковым зрением вижу, не отстают немцы, даже нагоняют. Да по другому и быть не могло, иначе никто бы ко мне не приехал на помощь.
Когда подъехал к турникету подъемника, тяжело дыша, согнулся от боли, по щекам ручьем текли слезы, половина от боли, а половина от счастья, посмотрев наверх на мою непокоренную трассу, я просто понял, что остался жив.
Крепко жму руки немцам, благодарю их и говорю, что они настоящие мужчины.
Потом будет долгий подъемник вниз, неуклюжее ковыляние застывшего тела от автобуса до лыжной комнаты, просьба на reception вызвать скорую, потому что мне плохо. Отвезут меня за 40 км, в районную больницу, определят ошибочно рентгеном, что все кости целы (а на самом деле 2 ребра будут сломаны) анализами и УЗИ на следующее утро, определят, что все внутренние органы без повреждений. Я с великой радостью уеду в гостиницу, а ночью будет болевой шок, побитые мышцы спины сведет так, что не смогу перевернуться с бока на спину и станет трудно дышать. Грудную клетку начнет сковывать болью, и с каждым вдохом все сильней. И придет ощущение, что снова, как и вчера на склоне, все уже серьезно, и времени остается мало. Снова скорая, капельница прямо на полу в коридоре номера, и мы с Максом будем по английски выклянчивать у австрийских врачей наркотик, чтобы от боли не остановилось дыхание, потому что капельница вообще не помогает, сладкая теплота, разбегающаяся от вены по всему телу, и переход в спокойную лучезарную жизнь без боли, забот и страха. Очнусь я уже снова на столе рентгеновского кабинета в той же самой больнице города Швац. И только к вечеру следующего дня, накачанный антибиотиками, снова вернусь в отель и смогу более менее нормально заснуть, проснуться позавтракать, и после 40-минутного гидромассажа в бассейне решиться отправиться на Hintertook ( я же тогда еще не знал, что 2 ребра у меня сломаны) пройти 4 красных трассы, достойно закрыв сезон не на кровати в номере и не на больничной койке. Такого сезона у меня еще не было.
Зачем то все произошло именно так. Надо только понять зачем. Я обязательно разберусь.