Аннотация: Рассказ озвучен каналом ТАЁЖНЫЕ ИСТОРИИ
История о разных временах, разных поколениях и об одном старом доме
Рождественский рассказ
В тридцати километрах от города, на холме среди болот, стоял деревянный особнячок. Кто там жил, никто не знал. Ягодники, ходившие за клюквой, рассказывали, что вечерами в окнах зажигался слабенький свет керосиновых ламп под разноцветными абажурами - к дому-то не было подведено электричество, а по утрам в дворике за кованой оградой звучал скрип колодезной цепи. Изредка раздавались бренчанье пианино или музыка, которую можно было услышать только в кино - так звучали старые патефоны, заводившиеся специальной ручкой. Печальные мелодии плыли над туманом, поднимавшемся над открытой водой. Охотники, пока ещё было разрешено стрелять уток в окрестностях, часто слышали их. И сердца сжимались от тоски, бесприютности, одиночества, ощущения страшной власти судьбы над человеком.
Возле дома не наблюдалось ни дороги, ни тропинок. Спрашивается, а как же грабители-вандалы-преступники не тронули одинокое жилище? Как же городские власти, уже имевшие проект осушения болот, оставили его без внимания? Ходили разговоры, что этот дом ещё в прошлом веке объявлен культурным наследием и записан на какого-то учёного. Все попытки снести здание или изъять землю почему-то оставались безуспешными.
Народ десятилетиями создавал легенды, одну страшнее другой. Болото было топким и опасным - вот и говорили, что на холме живут поколения водяных ведьм, которые собирают урожай человеческих душ. И действительно, гибли и ягодники, и охотники, и просто любопытные, пытавшиеся добраться до дома. В трудные годы, когда у людей не было работы и находились те, которые воровали всё подряд - от проводов и металла до всякого барахла, зловещее болото отнимало особенно много жизней. Если в городе по разным причинам кто-то пропадал, то обыватели шептались: его забрало болото.
Костя Силуянов вырос на рабочей окраине. Уж ему-то многое было известно о таинственном доме! Ещё в конце девяностых годов прошлого века он, подростком, не раз пытался добраться до холма. Вместе с ребятами исследовал две протоки, которые питали крохотное озерцо. Странное дело, иногда они были вполне проходимыми для небольшого плота или лодки. А иногда их снизу, из тёмной, густой воды что-то цепляло. Может, коряга, а может... ведьмина рука! Сначала ребятня пугалась, а потом освоилась: если даже и есть какая-то водяная ведьма, пытающаяся опрокинуть плот, то не вечно же она сидит в воде! Просто нужно найти подходящий момент, когда её там не будет: к примеру, отправится по другим ведьминским делам.
И такой момент был обнаружен: это время, когда заросли рогоза и других трав освещала полная луна. Туман тогда исчезал, вода в протоках становилась такой прозрачной, что, посветив фонариком, можно было увидеть скопление корней, гниющих веток и даже дно, которое из-за ила напоминало распотрошённую бабушкину перину.
Ребятня, как известно, удивительный народ. Она, в отличие от взрослых, которые знают жизнь со всеми её опасностями, удивительно бесстрашна: сунет свой нос в те места, которые старшие обойдут стороной; с другой стороны, сочинит ужасную сказку про самые обычные вещи. Так и случилось, когда в полнолуние Костя со своим закадычным дружком Карповым Пашкой отправились на болото ночью.
Родителей Костяна часто не было дома по ночам. Его отец работал машинистом, водил поезда. А мама трудилась в депо в постирочном цеху в депо: всю ночь заправляла мокрое постельное бельё для пассажиров в пышущую жаром-паром гладильную машину, с которой и стоять-то рядом невозможно. Это очень вредная работа для сердца и лёгких, но мама за неё держалась, выходила в ночные смены - нужно было кормить-одевать четырёх детей. Люди считали, что родители Костика - удачливые, непьющие люди, при работе и зарплате. Ну а то, что цены в магазинах съедали эти зарплаты за полмесяца, никто почему-то не думал. Пашка вообще был свободным человеком: жил с бабкой, которую ни во что не ставил; числился безотцовщиной, а его мама ни на одной работе не могла удержаться из-за пристрастия к выпивке, слонялась по чужим мужикам. Где дадут поесть, нальют стаканчик, спать уложат - там и дом родной.
Так вот, ребята собрались порыбачить в протоке. Мужики изредка добывали там карпов чуть ли не на пять килограммов. Поговаривали, что ночью выходят из своих убежищ и сомы. Костик и Пашка смело пошли на болото: там и днём-то никого почти не бывает, а уж ночью точно никто не сунется. И время самое подходящее - полная луна распыляла таинственную синеву на лесок и болото, превращала мир в леденящую кровь сказку. Но друзьям было не до сказок: наловить бы рыбы для жарёхи. К мясу на рынке не подступишься, а выданная в продовольственных наборах противнейшая китайская тушёнка давно закончилась. Пашка так вообще её не видел, жевал макароны, словно сделанные из резины, заедал переросшей редиской.
Ребята вытащили хорошо заныканный плот из-под скопища мусора на краю болота, подволокли его к протоке и, отталкиваясь жердями, медленно повели в направлении к озерцу. Оно в этом году из-за жары сильно уменьшилось, зато наплодило больше топей.
Дом с холма смотрел на рыбаков тёмными окнами. А за его фигурный конёк на крыше, казалось, зацепилась какая-то яркая звезда.
- Не зевай по сторонам, - сердито буркнул другу голоднющий Пашка. - Как бы не застрять здесь, протока-то вроде узкой стала. И вообще, доставай свою наживку.
Наживкой служили несколько мелких рыбёшек наваги, которую Костик стащил у матери. Этим он обделил своего кота, подумал: "Обойдёшься, Шкет. Давай лови мышей, нахлебник". Но вечно голодного Шкета было жалко... А ещё жальче, если они никого на эту навагу не поймают. Времена были такие, что и худосочная, с высохшими головой и хвостом, пованивающая рыбёшка была не лишней.
- Давай подальше пройдём, - предложил Пашка.
Но Костик внезапно почувствовал неприятный холодок под старой курткой. Не к добру эта дрожь, ой, не к добру. Ладно уж, не стоит настаивать... Он знал, что у него плоховато работает интуиция, и поэтому, несмотря на эти холодные мурашки по спине, послушался товарища. Он надел на крючок навагу, у которой тотчас отвалилась голова, бросил поближе к мохнатым от травы "берегам" протоки. Сразу почувствовал тяжесть, повёл леску. Кто-то, схвативший наживку, послушно двинулся за ней. Лунный свет помог разглядеть тёмную широченную рыбину. Пашка не оплошал, подвёл сачок и с кряхтением от натуги вытащил на плот нечто... Блеснула кожа.
Ребята дружно выругались. Это была всего лишь кожаная куртка. Правда, тяжёлая от воды, как здоровенный сом. Друзья немного поругались, но больше от неудачи, чем от зла друг на друга. Костик хотел спихнуть "улов" в воду, но Пашка попытался рассмотреть куртку. Ничего, вроде целая... Носить всё равно нельзя, но, может, в карманах что-нибудь найдётся. Увы, они были пусты. Однако одна её полаотвисла. Пашка пошарил и сказал: "Кажись, лопатник. В рваную подкладку завалился". И сунул разбухший бумажник в мешок.
- Слышь, Паха, давай поворачивать оглобли. Нутром чую, нужно щемиться, да побыстрее, - бряцая зубами, сказал Костик.
Его трясло не от страха. Он ощутил нечто большее, словно смерть дохнула холодом в лицо. Но у Пашки было другое мнение.
- Мне жрать завтра будет нечего, - сказал он.
Костик знал, что он преувеличил. Его бабка держала огород, приторговывала зеленью у магазина. Уж на макароны-то для внука всяко-разно у неё нашлись бы деньги. Но во дворе жила здоровенная собака Тайсон. На неё бабка жалела вермишели и прочего. Костик понимал друга, поэтому провёл плот подальше и снова наживил крючок.
Место оказалось подходящим: под "берегом" протоки темнела ямища. Её дна не доставал призрачный лунный свет. Костик вновь стал озираться, глянул на дом. Звезда сползла с его конька и, красноватая и зловещая, подобралась чуть ближе к плоту.
- Костян, зырь-ка... - прошептал Пашка.
Он глядел в воду. Лунные лучи тоже. Только они светили чуть искоса.
Донный ил, похожий на пух, шевельнулся по бокам кого-то огромного, прятавшегося под серым слоем. Внезапно, очень стремительно, высунулась гигантская пасть, рванула что-то, тоже скрытое илом, и затрясла из стороны в сторону. Вода стала как бурый кисель. Луна теперь лишь поблескивала на поверхности, на которой кругами расходилась рябь. А когда муть осела, друзья увидели, что из глубины всплывает человеческая рука со скрюченными пальцами.
Пашка заорал, отшатнулся и рухнул спиной в воду. Костик, сам еле-еле удержавшийся на узеньком плоту, сначала схватил Пашку за ноги, лицо которого, синее с чёрным раскрытым ртом, ушло под воду. Тогда Костик плюхнулся на живот и вцепился в Пашкину куртку, подтянул его ближе, затем за шиворот поволок из воды.
Какое-то время они так и лежали на плоту "валетом", Костик постанывал от ужаса, Пашка извергал из глотки тухлую проточную воду. Хорошо, что жерди не потонули. Ребята, страшась сунуть в воду пальцы, поймали их и быстро погнали плот назад. Они не стали прятать его от других сорванцов, бросили там, где вылезли.
Трясясь, как вымокший котёнок, Костик побежал к лесочку, который отделял рабочую окраину от болота. А Пашка подхватил всё, что могло связать их с такой трагичной рыбалкой: мешок и сачок. Детское ведёрко с навагой и самодельное удилище остались чёрт знает где.
Мама Костика, вернувшаяся со смены, пощупала лоб бледного, вялого сына - температуры не было. И она легла отсыпаться, наказав ему внимательно следить за младшими, сварить им кашу, начистить картошки для обеда.
Только к вечеру Костик пошёл узнать, как там его друг. Пашка оказался совсем плох: лежал на диване лицом к стене и отказывался даже слово сказать перепуганной бабке. Она поделилась с Пашкой тревогой: онемел-де внучок, то лаялся с ней из-за всего, а теперь лежит молчаливым бревном. Она уже сама и воды для полива натаскала, и проклятую животину Тайсона накормила, а он всё молчит. Отец-то у него был психом ненормальным, мать - пьянь конченая, вдруг Пашеньке какая-то хворь передалась?..
Костик ткнул Пашеньку в бок так, что тот охнул, поднял его и потащил окучивать бабкину картошку - а вдруг она врача вызовет? Тогда расспросов не оберёшься, а они вовсе ни к чему.
И только в сумерках ребята рассмотрели бумажник. В нём не оказалось документов, только записная книжка с именами, напротив которых стояли цифры, и деньги. Они решили смолчать о приключении и находке, потому что испугались не милиции, которая бы их затаскала или даже обвинила. А тех, кто мог стоять за утопленником, - рэкетиров, всё больше набиравших силу и вызывавших всеобщий страх. Может, даже сама милиция их боялась. Друзьям не было ни капельки стыдно за ужас и малодушие. Свои жизни показались дороже.
Но как поступить с "деньгами мертвяка"? Ведь они прокляты, это ясно, как божий день. Но дни-то проходили, а вместе с ними - и суеверный страх. А деньги между тем потихоньку обесценивались. Но кое на что хватило...
Зато возрос интерес к дому и тайнам болота. Из лесочка они наблюдали за ним и неожиданно для себя решили обязательно пройти к дому, как только ударят морозы, чтобы можно было миновать болото. Ребята прислушивались ко всяким байкам, но отбрасывали мысли о чертовщине и чудесах, водяных ведьмах или отшельниках-колдунах. Она сочли, что дом - пристанище какой-нибудь банды или преступной группировки. Кто-нибудь нормальный сразу же вспомнил бы о жертве сома и преступлении. Костик и Пашка, видимо, нормальными не были. А может, их переполняла та же самая отчаянная смелость юности, которая когда-то заставляла подростков рваться на фронты, бежать из дома и уходить на бригантинах в море?
Холода жахнули крутым минусом в декабре. Да такие, что даже замёрзли подпитываемые из-под земли протоки. А озерцо оказалось лужей с корочкой льда. Костик позаимствовал у отца из сейфа для ружья бинокль, и друзья внимательно рассмотрели болото и холм с домом. В нём никто не разжигал печь - на каменной трубе лежала шапка снега.
- Видишь сухие будылья, которые торчат из-под снега? Высокие растения всегда там, где есть твёрдая почва. А вот места, похожие на маленькие равнины, это наверняка топи. Под снегом, конечно, лёд. Но он тонкий, наступишь - и провалишься. А ползти не сможешь, моментом от холода окоченеешь, - объяснил другу Костик.
- Брешешь, - ответил подросший, возмужавший Пашка, которого взяли на полставки разнорабочим в магазин.
Теперь он и его пёс были всегда сыты.
- Мне папка рассказал. Я его не просил, он сам разговор завёл, - возразил Костик. - Ты думаешь, мы первые, кто к дому подбирается? Батя по малолетству тоже зимой туда ходил с корешами.
- И что они видели? - заинтересовался Пашка. - Водяных ведьм или бандитов?
Костик фыркнул:
- Ты кончай повторять эти бредни. Просто старый дом. В каждое окно видно, что в комнатах стоит мебель, рухлядь всякая. Только людей нет. Но на дорожке к крыльцу снег убран, на газонах в бурты сложен.
- А почему окно не выставили и внутрь не залезли? - задал резонный вопрос Пашка.
Костик помолчал, а потом попросил:
- Скажу, если ржать и дразнить не станешь.
Пашка поклялся жизнью своего пса Тайсона и мечтой о мотоцикле.
- Короче, Паха, там такая история. Она много раз повторялась с батиными сверстниками. Болото всякий пройдёт. А вот холм кого попало не пустит. Ещё замок на железной ограде есть. С виду - любым подручным средством сковырнёшь. А на самом деле - шиш. К стеклу даже не дотронешься, как будто током шибанёт. Только... Ты обещал не ржать! Только входная дверь сама откроется... Тихо так, вкрадчиво, мол, заходите, гостями будете. И тут накатит такой страх, такой ужас, что с холма кувырком скатишься, до леса добежишь и только потом подумаешь: больше я к этому дому никогда не подойду! Это всё равно что в свою собственную могилу запрыгнуть и ждать, пока песком завалят! Поэтому поколения местных ребят не рвались в дом. Кто-то на своей шкуре ужас испытал, кто-то, поумнее которые, на их опыте научился.
Пашка еле удержался, чтобы не заржать, и спросил:
- Значит, ты бате поверил. А ничего, если он тебя специально пугал?
- Была такая мысль, - согласился Костик. - Только я всё равно пойду, с тобой или без тебя.
- Я тебе покажу, как это без меня! - рассердился Пашка. - Короче, когда выдвигаемся?
- Да в любое свободное время!
На том и порешили.
Но, как говорится, человек решает, а Бог располагает. Трудная ли судьба, изношенный ли тяжкой работой организм или сам Бог распорядились так, что старая Пашкина бабка не проснулась холодным декабрьским утром. Пашка растерялся и побежал к своему другу в одних тапках, трусах и майке по тридцатиградусному морозу. Вломился в дом и уселся, рыдая, у двери. Мать Костика сразу догадалась, что случилось, крикнула старшему сыну:
- Одень его в тёплое, налей горячего чаю и капни туда "Рижского бальзаму", который отец привёз. Сам пробовать не смей, убью!
И побежала в Пашкину избу, покричав у окон соседок:
- Ильинична померла!
Пашка пробыл весь день у Костика, то спал, то ломился бежать к врачам с воплями:
- Пусть что-то сделают, бабка ещё вчера курей рубила, тесто ставила на ночь, своему Богу молилась! Не верю, не верю, что померла! Я, наверное, её плохо тормошил! А холодная она, потому что у стариков эти... вены, что ли, плохие! Ба-а-абонька моя! Ро-о-одненькая!
Женщины всё сделали, как нужно. Старушку увезли в морг; соседи скинулись на похороны, кто сколько смог. Словом, всё, как у людей: жил - помер - проводили на погост. Больше хлопот оказалось с Пашкой. Он всё рыдал и не мог остановиться, хотя при жизни старушки не было ни одного дня, чтобы он с ней не поругался. Родители Костика не выпустили его из своего дома до самых похорон. Хорошо, что на кладбище он стоял совсем обессиленный и только утирал чьим-то платком глаза, ставшие красными узкими щёлками.
Все жалели Ильиничну. Да что там - когда садились в автобус, прибежал пёс Тайсон с оборванной цепью и стал тоненько, по-щенячьи скулить над песчаным холмиком с искусственными цветами. Тогда к нему бросился Пашка, обнял, и они оба громко выплакали своё горе: Пашка - басовитым рёвом, а Тайсон - волчьим пугающим воем.
После поминок Костя привёл почти невменяемого Пашку к себе. Батя вдруг достал бальзам, налил полстакана и выпил. Костикова мать онемела от такой наглости, уставила руки в бока и хотела начать скандал, несмотря на то, что в доме находился страдающий подросток.
А батя лихо налил себе ещё и спросил её:
- А скажи-ка, мать, сколько у нас сынов-наследников?
Женщина вытаращила глаза и начала тихо, но зловеще:
- Ты, поди, спьяну-то считать разучился? Четырёх родил и ума не нажил?
А батя сказал:
- Сама считать не умеешь! Пятеро у нас с тобой сынов!
Снова выпил и со стуком поставил стакан на стол.
Мать Костика похлопала глазами, села к столу, налила и себе. Выпила, скривившись от горького бальзама, и тоже стукнула стаканом:
- Верно!
Так был решён вопрос об усыновлении двенадцатилетнего Пашки. Бабка-то лишила родительских прав мать-пьянчужку, а отец его остался неизвестен этой истории, людям и Богу. Новый брат был тихим и печальным; работал по двору, как взрослый, часто обнимал пса Тайсона и что-то шептал ему в мохнатое ухо. Улыбнулся только первого января, когда получил свой первый в жизни новогодний подарок - импортные кроссовки. О таких никто из других братьев даже не мечтал. Но они порадовались за Пашку. И даже не позавидовали. Вроде бы.
Больше Костик и Пашка не помышляли о вылазке к таинственному дому; более того, не один раз отлавливали у болота младших и сурово, но с положительным результатом учили их не лезть в опасные места.
Вскоре ветхое жильё на окраине снесли, а людям дали благоустроенные квартиры. Громадная семья Силуяновых получила всего трёшку, но и этому была очень рада. Жить стало труднее: теперь у семейства не стало огорода. Но подросшие старшаки хватались за любую работу. Однажды не пришли ночевать, прислали с соседским мальчишкой записку, мол, разгружают вагоны. Отец расстроился: сыновьям бы об учёбе думать нужно. А мама чуть в больницу не попала из-за нервов. Она хотела запретить парням работать, но отец сказал:
- Хватит рыдать. Они почти мужики. А мужчины всегда сами выбирают свой путь. Наши-то о младших заботятся. Думаешь, мне не горько, что пацаны вкалывают? Но это их решение.
Костик выучился на инженера, Пашка стал машинистом, как отец. Подросли и младшие. Скоро все вылетели из родительского гнезда, женились, обзавелись своими детьми. Даже последыш, шестой сын, семнадцатилетний Вадька-оболтус стал отцом прехорошенькой дочки.
Годы бежали, меняли страну, города, людей. И наконец горкомунхоз добрался до болота. Зарычали экскаваторы, вырыли обводные каналы, вывели стоки воды к реке. Торф вычерпали, завезли грунт и засыпали бывшее болото вровень с холмом, на котором по-прежнему стоял деревянный особнячок, неподвластный всемогущему времени. На этом месте решено было организовать общество по индивидуальному жилищному строительству, или ИЖС. Так получилось, что участки братьев Константина и Павла Силуяновых оказались по соседству с бывшим домом-призраком, а теперь просто строением в стиле деревянного зодчества девятнадцатого века. Загадки дома никуда не делись: кто-то владел строением и землёй, кто-то заплатил за проведённые электричество, газ и воду; кто-то вечерами зажигал светильники под разноцветными абажурами, убирал двор, садил цветы...
Соседи понастроили двух- и трёхэтажных домов и могли из окон в окна спокойно разглядывать убранство комнат объекта исторической и культурной ценности. Но никто и никогда не видел ни во дворе, ни в доме ни одного человека! Но кого это заботило в две тысячи двадцать третьем году? Гаджеты заменили всем потребность в другом человеке - хоть в соседе, хоть в приятеле или даже родственнике.
Это не касалось семейства Силуяновых. Оба старших брата вместе с "девятикратным" дедом в любое свободное время ломались на строительстве. Деньги-то у них были, но, в основном, на материалы. Да и правило: "Хочешь, чтобы хорошо было сделано - сделай сам" - никто не отменял. Жёны нянчили младенчиков дома, а старшая ребятня - две девки и два пацана - всё лето шныряли на стройплощадках.
Надо заметить, что Пашка назвал сына в честь брата. Так же поступил и Костик. Получалось, что когда девятикратный дед вопил: "Паха, Костька, где вас черти носят? Тротуарную плитку привезли, машина улицу загородила", то к недоделанным воротам неслись сразу четверо - сыновья и внуки. Одну девочку назвали в честь Пашкиной бабки Аксиньей, или Ксюхой, а Костину дочку, как его мать, - Марией, то есть Махой. Взрослые ребят не жалели, они вкалывали от светладцати до темнадцати согласно своим силёнкам.
Ещё три года назад, когда на размеченных участках рыли фундамент, дед побеседовал с подростками: соседний дом странный, но неприкосновенный. Кто туда заберётся, станет нарушителем законодательства Российской Федерации. А за это будут отвечать их родители. Младшие Паха с Костиком презрительно переглянулись: да кому он нужен, этот дом, если на стройке столько интересного. Их пообещали научить сварочным работам. А вечером или рано утром можно сгонять на речку, порыбачить или искупаться. Девчонки были в ссоре из-за разметки будущих цветников и общей игровой площадки, поэтому просто смолчали.
Когда новостройки подвели под крыши, с ребятами насчёт соседского дома поговорили отцы. Константин считал, что с детьми нужно быть честными, поэтому выложил всё: и старые легенды, и похождения деда, и их собственные с братом приключения. Павел только зубами скрипнул: такими рассказами только ещё больше интереса вызовешь. Он не понимал, что у современных детей совсем, совсем другие интересы. Но у отличницы и всезнайки Махи была очень богатая фантазия; в её голове теснились всевозможные проекты, чаще всего неосуществимые... И отцовский рассказ стал зерном, которое упало в почву, очень плодородную для всяческих авантюр.
Семьи встречали Новый год на родительской квартире - это была традиция, которую не сломали ни занятость детей, ни хвори внуков. На два дня трёшка превращалась в муравейник. Детям - радость и свобода для всяких безобразий (праздник же), взрослым - душевная встреча с близкими, которых никак не удавалось часто видеть.
Зато Рождество должны были отметить в новом доме Константина, куда уже успели завести мебель.
Шестого января с утра было холодно. На серовато-голубом небе маячило солнце, похожее на бледный желток яиц от кур соседней птицефабрики. Но к вечеру потеплело, небо затянула белая муть и посыпал такой снег, какого не было долгие годы. Он валился с неба огромными комками небесной ваты, быстро покрывал посёлок и округу. В этом снежном мареве красиво мелькали неоновые разноцветные гирлянды на окнах. Когда стемнело, большое семейство уселось за стол. Поднялся патриарх - девятикратный дед, пожизненный атеист, ни разу не перекрестивший лба и не знавший молитв. Он трубным голосом произнёс совсем необычную речь:
- Детки мои золотые... внучкидрагоценно-бесценные... Мы с матерью прожили очень трудную жизнь. Натерпелись бед и обид. Кто помог нам выстоять, вырастить вас, не сломаться, не помереть в трудный час? Я не знаю... Но всё это было не зря - ради того, чтобы сейчас видеть ваши счастливые лица в новом огромном доме, о котором я даже не мог мечтать. Поэтому вот вам мой наказ - живите с Богом в сердцах! Это трудно, но иначе нельзя. На этом жизнь держится.
Его голос дрогнул, он вытащил платок и вытер глаза. Бабушка обняла его.
Потом начались поздравления, пожелания и пир горой.
Но старшие пацаны заметили, что Маха то и дело прищуривается на часы. Они сразу поняли: сестрица что-то затевает. Причём такое, о чём нельзя говорить заранее. Или вообще никому говорить нельзя. Двоюродный брат Костик, который за столом сидел рядом с ней, тихонько сказал: "Маха, если что, мы в деле. Уяснила?" Вредная девчонка многозначительно промолчала.
Взрослые решили, что в Рождество не будет ни песен, ни танцев. Когда, согласно старым традициям колядования, во двор вошла пьяненькая молодёжь и вразнобой затарахтела какой-то разухабистый рэп, совсем не в тему, дед насыпал им в мешок остатков со стола. Ребятня захихикала над нетрезвой толпой, а взрослые пожелали колядующим здоровья и всяческих успехов. Только девятикратный дед сурово нахмурил брови.
- А водочки по... по традиции... нальёте? Можно и полную бутылку дать... мы же старались! - попросил почти не стоявший на ногах парнишка.
И дед совершил первый грех в новом году: сунул колядующему под нос кукиш и погнал компанию со двора. Семья облегчённо вздохнула: дед пьяных не любил, мог и метлой отходить. Потом все посмотрели на соседские фейерверки и отправились спать.
Братики не спускали глаз с Махи, которая то и дело отводила глаза в сторону тёмного заснеженного дома. Наконец она отдала приказ, но тихо:
- Сбор в гостиной в три часа ночи. Захватите конфет побольше, понадобятся бенгальские огни, если они остались. И свечи. А ты, Паха, на всякий случай, возьми свою бейсбольную биту.
Пашка кивнул, хотя бита была совершенно новой, в пластиковом футляре. Он выпросил-таки разрешение у отца поменять вид спорта, хотя ходил в велосекцию с шести лет.
Конечно же, никто не дождался трёх часов ночи. Компания была готова к приключениям уже в два. Ну не сидеть же одетыми в гостиной, дожидаясь времени, когда, по поверьям, в мире чаще всего рождаются или умирают люди?
Ксюха с Махой захватили ветки пихты с красивыми стеклянными шарами, купленные родителями в городе. Искусственные ёлки никто не признавал, а срубленные деревья было жалко.
- Зачем тебе эти веники? - спросил братик Костя.
- Для понтов, - исчерпывающе ответила Маха.
- Конфеты, свечи и бенгалки тоже для понтов? - поинтересовался братик Паха.
Назначение биты он прекрасно понял.
Маха тяжко вздохнула. Ну а для чего же нужны все эти праздничные прибамбасы? Всем всё нужно объяснять. Сами могли бы догадаться.
Ребята осторожно, подсвечивая путь мобильниками, миновали прихожую, заваленную шубами, дублёнками, пуховиками и горой обуви. Какая же красотища ожидала их во дворе! Снегу навалило выше коленей. Сразу стало ясно: это совершенно особенная Рождественская ночь.
- Надо было у бати на Новый год снегоход просить, - сказал Паша.
- Обязательно, - откликнулась злоязычная Маха. - Деточка сидел бы зимами у окна и дожидался своего шестнадцатилетия.
Пашка с удовольствием сунул бы сестре снегу за шиворот. Но визит в нахохлившийся в сугробах дом - дело запретное, возможно, опасное. Вдруг Маха поднимет визг или вообще психанёт? Лучше не связываться. Но руки чесались.
Парнишкам пришлось прокладывать путь для девчонок. И всё равно перед воротами они оказались в виде снеговиков, потому что никто не упустил возможности слепить снежок и запустить его в братцев и сестричек. Ребята обхлопали себя перчатками, потопали сапогами, вытрясли шапки - нужно ведь выглядеть прилично, когда отправляешься в гости.
А их явно поджидали! Как ни странно, старый ржавый замок куда-то делся, а между створками кованой калитки образовалась восхитительная щель. И в неё было легко проникнуть!
Молчаливая, но очень аккуратная и предусмотрительная Ксюха украсила калитку одной пихтовой веточкой.
Дорожка к дому была вычищена, на старых выщербленных плитках узорчато лежали только что нападавшие снежинки, похожие на бабушкин оренбургский платок-паутинку. На них было даже жалко наступать! Ксюха обернулась, удивлённо подняла брови, тихонько дотронулась до спины сестры и показала на ту часть дорожки, по которой ребята уже прошли. Маха посмотрела и сказала:
- Пацаны, гляньте-ка: за нами нет ни одного следа!
- И что? - спросил не слишком сообразительный Пашка.
- А то, братик, что, если мы вдруг куда-нибудь денемся, нас никто не найдёт! Нет следов человека - нет самого человека! - воскликнула Маха.
- Предлагаю вернуться, - вымолвила чуть дребезжавшим голосом Ксюха. - Может, люди заходили в дом и оставались там навсегда. Исчезали для этого мира. Думаю, снежинки - предостережение для нас.
- И батя говорил, что у дома никогда следов не было, - добавил Пашка.
С родной сестрой у него всегда были траблы, а вот с двоюродной - полное согласие.
Маха уставила мерцающий взгляд на Костика, дожидаясь его мнения.
И он высказался:
- Всё в порядке, всё здорово. Подошли к дому, испугались и повернули назад. Так и нужно, ребзя! Будет что в старости вспомнить! И вообще, мы крутые, лучше нас под боком у родителей никто не умеет сидеть.
Маха усмехнулась, оценив настроение и иронию Костика, и добавила:
- Ага, ступайте назад. Передавайте привет сестричке Алиночке. Когда пойдёте с дядей Вадиком покупать для неё памперсы, себе тоже захватите.
Но Ксюха, когда нужно, умела проявить твёрдость:
- Вы можете издеваться и зубоскалить над опасностью, она от этого никуда не денется. И не надейтесь, что я уйду одна и позволю вам безрассудство. Войдёте в дом - позвоню деду и отцам. А так, отведите душу, поглазейте в окна.
Маха достала мобильник, безуспешно поводила по экрану пальцем, потрясла, потыкала... Тёмный экран так и не вспыхнул.
- Ага, хоть сейчас звони, - сердито сказала она, поглядела на ворота и добавила: - Только вернуться нам, Ксюха, не удастся в любом случае.
Все увидели схлопнувшиеся створки и огромный ржавый замок на них.
- Не думала, что так всё серьёзно... - прошептала Ксюха. - Хотела только разделить с тобой забаву, сестра. За парнями присмотреть...
Пашка растерянно сказал:
- И что теперь делать?
- Колядовать! - заявила Маха. - Рождественская ночь у нас или что?
- Вот ты и начинай! - резко бросил ей родной братец.
- Блин... - растерялась Маха. - Знала бы, что так получится, у Светки из православной гимназии что-нибудь узнала.
- Ты же что-то новогоднее для школьной ёлки учила на двух языках, - напомнил ей Пашка.
- Вообще-то так... Но я на первом потоке лингвистического лицея... Это же седьмой класс обычной школы! - попробовала оправдаться Маха.
- А ну, забубень нам по-басурмански! Авось за колядку сойдёт, - засмеялся Костик, который вообще не проникся бедой и продолжил зубоскалить.
Маху никогда не нужно было упрашивать выступить. Она развернулась к дому и продекламировала "Буря мглою небо кроет..." по-русски, довольно бодро по-английски и совсем плохо, сбиваясь, по-французски.
Несколько секунд ребята молчали, а потом дружно ахнули: в глубине за тёмным стеклом одной из комнат зажёгся неяркий оранжевый свет. Ребята медленно двинулись к окну, совсем этого не желая, будто ноги решили не подчиняться им.
- Я не могу остановиться... - прошептала Ксюха.
- Fine! Come one step closer to me! - тихо сказала Маха.
- Что? - не понял Пашка.
- Это Киплинг, "Книга джунглей". Охота Каа на Бандер-Логов. Напоминает то, что с нами происходит, мы движемся вопреки своему желанию... - объяснила Маха. - Сейчас уткнусь носом в стекло... Папа говорил, что током стукнет...
Костик, самый старший из компании, засмеялся:
- Эх, гуманитарий! Стекло не проводит электричество!
Странно, что он всё ещё воспринимал происходящее игрой.
И тут раздались щелчки замков, а потом тихий скрип туго открывающейся двери.
- Ой, нет! - взвизгнула Ксюха. - Меня тянет к двери! Давайте схватимся за руки и ни за что не станем входить!
- А почему бы и не войти, если нам открыли? Чего вы боитесь? - Костик, видимо, хотел продолжить игру.
- Мы застрянем в доме навсегда! - захныкала Ксюха.
- Так уж и застрянем, - усмехнулся Костик. - А если нас тут кто-то, скорее что-то, захочет задержать, не забывайте, что дед и родители разберут этот дом по брёвнышку, но нас отыщут. Думаете, они не догадаются, куда мы отправились?
Но ноги уже несли ребят к двери.
В маленькой прихожей вспыхнул такой же тускло-оранжевый свет, как и в окне. Она была заставлена старинными гардеробами, высокой стойкой для зонтиков, обувными полками. Из дома не тянуло холодом, наоборот, чувствовалось тепло жилища. Но пылью и старьём пахло - будь здоров! Ребята так расчихались, что еле-еле остановились.
Они прошли дальше, сталкиваясь локтями и натыкаясь на вещи. Страх неизвестности почему-то пропал, снег с их одежды и сапог тоже - но не растаял, а просто исчез. Компания затопала в гостиную. Сердца гостей замирали от томительного ожидания чего-то необыкновенного, пусть немного пугающего, но жутко интересного. Ведь сегодня Рождество!
Сколько же в этой гостиной старинных вещей! Такие только в фильмах увидишь. Но взгляды ребят притягивало большое кресло с подголовником у окна. Прямо чувствовалось, что кто-то в нём сидит и смотрит на заснеженный двор. Но подголовник, обитый бархатом, закрывал затылок сидящего. Фигурные лаковые ножки кресла оканчивались большими колёсиками. До самого ковра на полу свисала накидка с золотистой бахромой, и ног хозяина кресла тоже не было видно.
- Здравствуйте, - неожиданно тоненьким голосом сказала Маха. - Простите за вторжение, но дверь сама открылась. Мы подумали: поздороваемся, поздравим с Рождеством, да и уйдём.
Колёсики заскрипели, кресло стало медленно поворачиваться...
Кого ожидали увидеть гости? Может, даже полуразложившуюся мумию владельца дома! Недаром в гостиной ощущался запах тления.
Ксюха закрыла лицо ладонями. Пашка одной рукой обнял сестрёнку Маху за плечи, другой покрепче сжал биту и приготовился постоять за всех и за себя, если нужно. А у Костика глаза стали огромными и, кажется, даже удлинился любопытный нос.
Колёсики разогнались и наконец резко развернули кресло. Ребята вздрогнули...
Оно было пустым!
- Здравствуйте, дети... - раздался тихий, шелестящий голос. - Не пугайтесь... Просто я очень, очень много лет не слышал стихов на французском... Надо сказать, у вас ужасное произношение, мадемуазель. Но стихи любимого поэта на любимом языке заставили меня полюбопытствовать...
Кто бы ни говорил с ребятами: призрак или вообще человек-невидимка - он зря покритиковал Маху! Она считала, что достойна только похвалы.
- А ничего, что я в школе учила французский только на факультативе? - принялась спорить самолюбивая девчонка. - И в лицее я только полгода! Но всё равно лучше всех в группе занимаюсь!
Она вывернулась из-под руки брата, шагнула вперёд и пошла "в наступление":
- А вы вообще кто такой? Почему вас не видно? Вы здесь один или в компании невидимок?
- Маха, ты бы полегче... - предупредил её Костик.
- Шшш... - раздалось из кресла. - Я не хотел вас обидеть... Просто моя мама родилась и училась во Франции.
- Значит, вы с детства билингвал, на двух языках говорите, - не успокоилась Маха. - И что? Я, может, позже ещё восточные языки освою! И всё-таки, почему вас не видно?
- Меня можно было увидеть только в фотоальбомах, - тяжко вздохнул невидимка. - Но фотографии пришлось сжечь.
- И это глупо! - пошла вразнос Маха. - Уничтожить фотки - это всё равно что уничтожить память, часть своей жизни!
- Поверьте, мадемуазель, я рыдал, когда жёг альбомы. Словно заново хоронил любимых и родных, расставался с самим собой...
- Извините... - наконец одумалась Маха. - Может, вам станет легче, если всё расскажете нам?
Послышался звук, будто кто-то шмыгнул носом, потом - сдержанные всхлипы.
Вдруг ожила стоявшая молча и неподвижно Ксюха, смело подошла к креслу и положила носовой платок... на воздух! То есть на невидимые колени.
- Спасибо вам, добрая девушка... Я, наверное, сто лет не лил слёз... Но стало полегче, это правда.
Через три минуты, которые показали большие стрелки на громадных напольных часах, компания уже пожимала невидимые, но дрожавшие морщинистые руки, тёплые, как у всякого человека. А потом Пашка подкатил кресло к дивану, на котором уместилась ребятня и стала внимательно слушать сначала рассказ невидимки о его жизни, а потом и о тайнах дома.
- Я родился в тысяча девятисотом году, - начал невидимка.
- Ого! Ему же сто двадцать три года! - ляпнул удивлённый Паха. - Нифига!
Его сразу с обеих сторон легонько стукнули девчонки, а Маха не упустила случая позанудствовать и блеснуть познаниями:
- По правилам этикета в присутствии человека нельзя говорить о нём в третьем лице! Слоупок! Обращайся по имени!
- Душнила! - огрызнулся братец.
- Простите, это я виноват в нарушении этикета - не представился, - прошелестел невидимка. - Но я давно отказался от своего имени, на это были серьёзные причины. Называйте меня Николай Николаевич. Мой отец был учёным, он вместе со своим другом и соратниками создал новую науку. Но их всех или расстреляли как врагов народа, или бросили в лагеря. Мама умерла от горя, перед смертью наказала мне не повторять ошибки отца - не стараться бежать впереди времени, не делать открытий, к которым люди не готовы. Я поклялся ей выжить, избрал другой путь - стал врачом. Сменил имя, сжёг фотографии, уехал туда, где меня никто не знал, кроме одного друга. И вот однажды в сельскую больницу доставили умирающего из лагеря для заключённых, у которого была моя прежняя фамилия. Он был без сознания и шептал два имени - моё и мамино. Отец звал нас! А я... не осмелился взять его за руку и сказать: "Папа, я здесь!" Ведь рядом были главврач и коллеги... В голове завертелось: "Что подумают? Что скажут? Молча осудят или донесут куда надо?" С тех пор со мной что-то случилось...
Каждое утро моё отражение в зеркале понемногу бледнело. Моё тело теряло цвет. Первым это заметил мой друг-художник. Он сказал: "Ты будто исчезаешь!" И мы сначала шутя, а потом и всерьёз разработали план на тот случай, если вдруг однажды я перестану быть видимым. Так я купил и обставил этот дом. Обеспечил через подставных лиц плату за него и землю. У меня был выход - наказать себя за то, как поступил с отцом, покончить с собой. Но клятва матери сыграла какую-то магическую роль... Вот так я и существую - ненавидя себя и не имея возможности уйти из жизни.
В гостиной после слов Николая Николаевича долго стояло молчание. Все по-разному переживали эту историю. Ксюха хлюпала носом и вытирала слёзы. Маха хмурила брови и щурила глаза, видимо, выбирая варианты, как нужно было поступить Николаю Николаевичу. Костик бормотал: "Что это была за наука-то? Генетика или кибернетика?" Паха постукивал концом биты в ковёр и с откровенным презрением глядел на кресло. Весь его вид говорил: "Ух, я бы за своего батю всех порвал!"
Вдруг Маха задала странный вопрос:
- А вы рассказали своему другу, почему вдруг обесцвечиваетесь?
Николай Николаевич ответил не сразу:
- Я хотел. Но не получилось. Это был единственный человек, который меня знал с детства, знал о нашей семейной трагедии. Он бы никогда не предал меня. Но я не мог, не мог предстать перед ним негодяем!
Маха продолжила докапываться до несчастного невидимки:
- И этот ваш самый лучший друг, узнав о случае в больнице, сказал бы вам: "Ты негодяй и предатель"?
До Костика что-то дошло, и он похвалил Маху:
- Шаришь в психологии, систер.
Николай Николаевич горячо воскликнул:
- Нет, что вы! Это было страшное время для страны... Он бы понял... Он любил меня, как брата. А когда любят, то прощают, а не презирают и тем более не казнят!
И тут Маха с интонацией родного деда, не терпящей возражения, сказала:
- Вам просто нужно встретиться с матерью, отцом, своим другом и всё им рассказать. Уверена, они вас не осудят. И мы тоже - Маха обвела ребят взглядом - вас не осуждаем! Каждый может сделать ошибку.
Она опустила глаза и тихо добавила:
- Даже я...
- Спасибо, - с теплотой откликнулся Николай Николаевич. - Но не нужно называть меня невидимкой. Я просто исчезнувший из времени человек. Да, именно так: исчезнувший из времени...
Ребята дружно возмутились, а Ксюха горячо воскликнула:
- Это не так! Сейчас, когда вы всё нам рассказали, то вернулись и в наше время, и к людям. Вы есть на земле, и это здорово!
Но ответа они не услышали.
Ребята ещё посидели в тишине, обратились к Николаю Николаевичу, но он снова не ответил. Они стали обшаривать весь дом, ни нигде не натолкнулись на невидимое тело. Старик куда-то делся... Обиделся на них, особенно на Маху? Или ушёл навсегда к тем, кто любит и прощает?
- Так, все слушают меня! - скомандовал Костик. - Мы ещё не осмотрели чердак. Паха, в кухне я видел лестницу. Полезли наверх. А девчонки пусть сидят и ждут.
- Да? - тоненьким голоском, конечно же, с целью поиздеваться, сказала Маха. - Девчонки ищут подвал и лезут туда!
- Я тебе полезу! - рассердился брат Паха.
- Мы сами обыщем подвал, а вы, так и быть, можете его найти. Ковры и дорожки поднимите, - распорядился Костя.
Ребята ещё попрепирались, но потом пришли к согласию: у мальчишек всё же больше силы и ловкости.
Ксюха и Маха с замиранием сердца прислушивались к топоту ребят на чердаке. Радостных возгласов не услышали и расстроились. Молчание братьев означало, что человек, исчезнувший из времени, исчез и из их жизни. Парни спустились с несколькими толстыми старинными альбомами и уныло сказали:
- Они пустые. И от них пахнет гарью.
- Дай хоть посмотреть, в чём хранили фотки сто лет назад, - попросила Ксюха.
Она открыла один альбом, и - о чудо! - он оказался полон фотографиями. Ребята внимательно рассмотрели их. А в последнем, самом большом, оказалась тьма фоток младенца, гимназиста, студента, человека в белом халате и шапочке со стетоскопом на шее, в добротном костюме со звездой Героя социалистического труда.
Маха показала на портрет и сказала:
- Познакомьтесь, это наш Николай Николаевич.
- Если в альбоме появилась его фотография, значит, он вернулся в своё время! - заявил Костя.
Ребята поставили открытый альбом в кресло, украсили стол веточками со стеклянными шарами, насыпали в вазочку конфеты и хором поздравили человека, обретшего свой век:
- С Рождеством!
Настала пора уходить. Ксюха попыталась обнять всех разом: и братьев, и сестру. Получились не объятия, а куча мала. Она прослезилась и сказала:
- Пусть никто из нас никогда не исчезнет!
- Такого не бывает, - завредничала невысокая Маха, стиснутая предплечьями рослых братьев. - Люди разъезжаются, умирают, в конце концов.
- Тупая ты, Маха, - высказался Пашка. - Это же в переносном смысле: давайте всегда помнить друг друга.
И Маха в первый раз в жизни не стала ему противоречить.
Двери дома оказались открытыми. А когда ребята шли по дорожке, то на ней оставались следы. Девочки воткнули в сугробы бенгальские огни и свечки и зажгли их. Огоньки и искры отразились в стёклах старого дома. Он впервые праздновал Рождество.
К концу каникул дом Николая Николаевича завалило снегом чуть ли не до середины окон. И ребятня дружно помахала лопатами. А летом этот дом сделали музеем.
Кто-то из ребят рассказал об о всём деду. Но не признался в этом, а дед не выдал болтуна, потому что был задан очень важный вопрос: по какой причине исчезнувший из жизни человек признался во всём именно ребятишкам Силуяновых? Дед долго размышлял, а потом собрал внуков и сказал: "Наш сосед впервые встретил тех, кто явился не что-то забрать, то есть поступить так, как поступило с ним время, а что-то отдать. Это внимание, человечность и доброту. Вот такими всегда и будьте".