Пишу про свой вояж по территории рассказа "Кшиста" сугубо для себя. Ибо решаю проблему - как нужно правильно пугать читателя. Ну что это за беда со мной! Раньше, придя на хоррорный конкурс, слышала: не хоррор! Ну да, мистика. Но ведь она не исключена из "тёмных" жанров и даже кого-то пугает. Иду с этим же рассказом на другой конкурс, снова мимо кассы: тьфу, хоррор! Вроде бы даже мои тексты попали в тематические сборники, и в голове посветлело, и Михаил Парфёнов удостоил разъяснительной беседы, а всё равно рассказы неформатны. С тем, который играл на Киммерии, более-менее понятно, и с судейскими оценками я полностью согласна. Всё так.
Но вопрос: а как нужно? - остался. Судья сказала, что её пугает рассказ "Кшиста", который я даже комментить не стала, ибо знаю себя: так "понесёт", как и Остапу не снилось. А вдруг автор рассказа одного из самых жёстких жанров аки нежная фиалка? Ну что ж, перечитала прицельно и поняла, что нужно сделать, чтобы текст напугал (по крайней мере, судью).
Первое: налепить поболее речевых ошибок. Второе: подогнать по максимуму косяков с деталями, да ещё попрать долбаную матчасть крепким сапогом авторской фантазии. Третье: послать нахрен эти все ваши композиции вместе с сюжетом. Развитие характера туда же. А теперь обо всём поподробнее.
Очень хороший приём: шандарахнуть хоррор-деталькой так, чтобы читатель сразу понял: лёгкого пути не будет, воспринимать текст нужно не согласно значению слов, а авторскому пониманию прекрасного и стилистически верного:
Сам я войны не видел. Мне было девять, когда она началась и тринадцать, когда она закончилась. Но я видел голод и разруху деревни, в которой я родился и вырос. Я видел ужасы изнанки войны. И ничего, что слово "изнанка" обозначает обратную сторону чего-либо. Весь цимес-то в том, что самой войны не видишь, а её обратная сторона (тыл, политика?) как на ладони.
Для укрепления литературного стиля нужно несколько раз повторить слово "видел". А то ещё читатель подумает, что герой знал или пережил.
Так, читаем дальше, предвкушая ужасные ужасы. И они не заставляют себя ждать:
- Ходят слухи, что в Кшисте творятся страшные, надуманные дела, - сказал Степанчиков и поправил свои темные очки, за которыми он прятал отсутствие левого глаза от ранения на фронте.
Это и впрямь пугающая реалия прошлого, когда то, что есть в действительности, могло быть объявлено надуманным, несуществующим, ибо противоречит идеологии. Но запомните эту детальку - отсутствующий глаз. Далее прижмите задницы к стулу, так как станет ещё страшнее, ибо:
- Злые антисоветские языки треплются, что в Кшисте, на территории Краснознаменного Дома инвалидов войны и труда, герои войны живут в ужасных условиях и это в наше то время. Сереж, ты можешь в это поверить?
Да, антисоветчина воистину ужасна, потому что тянет на срок от пятнадцати до двадцати пяти или поболе, а то и приводит к расстрелу. Однако почему от автора "Кшисты" ускользнул тот факт, что при минимуме возможностей после войны её герои и инвалиды пользовались большими льготами и почётом, их права защищались свято, в отличие от нашего времени, когда оные, при максимальных возможностях, почти повсеместно ущемляются. Пока была свежа память о подвигах защитников отечества и зверствах врага, пока люди, вытащившие на своих плечах страну из большой беды, не стали просто фотографиями в семейных альбомах, на инвалидов войны хватало и рук, и сочувствия. Не везде, не всегда, но равнодушия и забвения не было. Как и непоняток - а мы, живущие здесь и сейчас, при чём? На сигнал о нарушениях отреагировала бы совсем другая организация, нежели газета. У СМИ того времени было чётко определённое партией место. Ну да ладно, автор имеет право на вымысел.
Далее он подкинет фактов и деталей, дабы прочно связать текст с историческим временем: вот вам и машина, и разговор с водителем, и, главное, ещё одно увечье:
- Ого! - удивился Степан Бочкин и спросил, кивнув на кисть моей левой руки: - Что случилось? Где воевал?
Кто как, а я уже ранее испытывала недоверие к повествованию. Но эта деталь уже начинает просто "сыпаться": а по внешнему виду, таки корреспондент молод, лет девятнадцати, неужели нельзя определить, воевал он или нет?! Причём исключены и послевоенные конфликты СССР.
- Нет, - ухмыльнулся я, почесав то место, на котором отсутствовали два пальца - мизинец и безымянный. - Это, когда я был еще совсем младенцем, мне крысы откусили. В тридцатых туго моим родителям пришлось, они из города в деревню перебрались, в поисках лучшей жизни. Первое время мы жили в колхозном коровнике, мама рассказывала, что там крысы водились величиной с собаку. Вот. Я легко отделался, моей старшей сестре крысы сожрали лицо. Она не долго прожила.
По поводу отделения зубами грызунов костей и невозможности такой ситуации я уже писала на форуме. По-моему, стоило наделить крыс фантастическими способностями, тогда всё не выглядело бы дикой залепухой, а имело художественный смысл.
В вечерней Кшисте первой меня встретила однорукая и не молодая женщина с изуродованной щекой одетая в старый, но чистый сарафан в зеленый горох.
Ого! Уже третья деталь с отсутствием части тела.
Сивоногова жила вместе со слепым мужем. Еще пару лет назад они были обычными обитателями дома инвалидов и помогали работникам. А потом Людмила Ивановна дослужилась до зам. директора и ей отдали дом бывшего зама, на которого кто-то написал анонимный донос о том, что он "враг народа" и его, после часового разбирательства приезжих людей из особого отдела МВД, расстреляли прямо у стены церкви.
Нет, такое нагнетание деталей отсутствия частей тела - уже перебор. Судья говорила о гармонии в художественном тексте - всё верно. Так вот, "гармония" этого рассказа напоминает анекдот, упомянутый недавно на конкурсе ХиЖ: "Картина Малевича: Семён Будённый на коне возле постели больного Горького рядом со своей Первой Конной". Чересчур! Какой смысл собирать всех покалеченных в одном маленьком рассказе? Жизнь жизнью, но творец рассказа - не случайное совпадение, не фатальный ход истории, а писатель, который оперирует фактами не абы как, а с определённой задачей, к примеру, вызвать деталями эмоции читателя. Когда он в них ошибается, возникает комический эффект и приходит мысль: а уж не издевается ли автор, имплицитно, конечно, над текстом и читателями.
- Ой, - испугался я, увидев пробежавшую крысу в палате для слепых.
- В Москве у вас все, что ли пугливые такие? - рассмеялся Воскресенский.
Я, смущаясь, показал левую кисть, на которой отсутствовало два пальца. В ответ Воскресенский поднял правую штанину, и я увидел деревянный протез. Я не стал спрашивать, что произошло с его ногой, мне было не интересно.
И вообще неплохо бы автору поаккуратнее обращаться с деталями. Да что там, не лепить их без цели и смысла. Зачем автор указал на акцент в речи эпизодических персов? С какой целью в тексте мелькают крысы?
Рассказ пестрит ошибками в плане орфографии-пунктуации, но я стоически через них перешагивала, не они определяют ценность текста. Хотя "грязь" терпеть ненавижу и считаю неуважением к читателю.
Я обречённо ждала новых героев без частей тела, и они хлынули потоком. Апофеозом явились "самовары", подвешенные к дереву. Вот на кой хрен их подвесили? Ради прогулки? А ничего так, что при ослабленных мышцах и давлении внутренних органов на вены и органы же тазовой области может случиться ай какая неприятность? И это не то, что вы подумали, а смерть из-за сосудистой катастрофы. Спишем эту нелепицу на фантдопущение. Но я не люблю тупых допущений, как и неумных слезодавильных деталей, присобаченных к откровенной глупости:
Там, на деревьях, висели что-то вроде походных мешков, а из отверстий в верхних частях мешков торчали человеческие головы. Семеро спали согретые лучами солнца, а из глаз одной головы текли слезы.
Как, каким образом затесался в компанию героев войны каннибал, почему его не грохнули вместе с семьёй, не рассказано. Но дано понять, что и в посмертии каннибалы любят тусовку побольше, ожидают рандеву с сотрапезником. Кстати, о матчасти: детей не расстреливали, первым стал отморозок, ограбивший и убивший мать с сыном в Ленинграде.
Голова "самовара" волею фантазии автора переместится в финал, будет талдычить рассказчику о жене и детях, которые хотят с ним познакомиться. И семидесятиоднолетний бедолага поймёт, что дни его сочтены. А что читателю нихрена непонятно, с какой стали рассказчик попал под усиленное внимание людоедов - он-то никого не жрал? - автору неважно. Или жрал втихаря за кадром? Может, миссии своей не выполнил - ведь пёрся же в такие ебеня разобраться? Получается, что только на экскурсии побывал.
Короче говоря, я так и не поняла, почему этот чудо-текст напугал судью.
Буду участвовать в хоррорных конкурсах и дальше, мож, посетит меня прозрение: а как нужно правильно пугать.