Пока светила луна, Талька шла впереди брата. Осторожно раздвигала ветки, предупредительно касалась локтя, когда встречались скользкие от росы камни. Но едва предутренняя темнота, как сажей, завалила мир, Талёк отстранил сестру. Взял за руку и потянул за собой, будто малышку. Защитница зажмурилась. Было такое чувство, словно плывут они в ледянистом ветерке и ночных росах - свежо и влажно. Как только брат руку отпустил, Талька глаза распахнула. Охнула: ослепила белизна, слёзы высекла.
Стояли Хранитель и Защитница на самой вершине Горы. Там, куда Талька никогда добраться не могла и не смела. Рядом - гигантская лиственница. Это про неё мама рассказывала - дескать, сама Хозяйка покой Благословленного Края стережёт. Трудно это, наверное. Одиноко здесь. Внизу, в маленькой горсти долины, - суровая и тяжёлая, но жизнь. А на вершине всё какое-то мёртвое. Девушка впервые восприняла вечность как смерть. Но грустила недолго: каков Талёк-то! Вот какая сила была дана глухонемому слепцу! Он весь мир умещал в гибких чувствительных пальцах и лепил из него то, что считал нужным. Вот знакомая башмакам дорога от родной избы, а вот и Гора-граница!
Талёк развернул тряпицу и бережно, будто зрячий, положил фибулу к окаменелому стволу. Ждали близнецы какого-то ответа, но ничто не изменилось в мире. Только пустота без воздуха и свет без огня. Всё так же поддерживало кроной небесный свод могучее дерево. Всё так же клубились внизу угрюмые седые облака. А кругом струилось свечение вечных снегов.
Поднял Талёк белёсые глаза - не ответило небо. Скатилась по щеке слеза - не приняла её Гора. Еле слышно звякнула крохотная ледышка о камень. Хотел крикнуть что-то - даже облачко пара не сорвалось с немых губ. И вдруг Талька заметила, что вроде как тает брат. Растворяется в ночи. Взметнулся вихрь, искрящийся мириадами ледяных искр. И привиделись Защитнице две фигуры, в приветствии сомкнувшие руки.
Зажмурилась девушка. А когда насмелилась открыть глаза, увидела две лиственницы, будто от одного корня из глубины Горы поднявшиеся. Поняла, какая судьба выпала Тальку. Как такое снести? Как одной на свете прожить? Вот нож на поясе, он и соединит с братом-близнецом. Хозяйка и Хранитель уже встретились. И она, Защиница, готова встать рядом. Но скользнул нож, не знавший промахов, раз, другой, третий. Даже костяной пуговицы на куртке не срезал. Смерть ведь ещё заслужить нужно.
Когда непривычно тёплый рассвет пролился на село, увидели сельчане Тальку. В сонном забытьи сидела она у двери пустой избы. Увидели и отошли тихонько. Проснётся Защитница, когда будет нужна ...
***
Асута, кузнецова сноха, обыскалась своих сорванцов. Полуденная ленивая одурь распластала тыквенные листья, даже усики огурцов обвисли. Нет пронырливых чадушек в огороде. И в саду их с самого утра не было - под яблонями и сливами полно паданки, лопающейся от сладкой спелости. Беги, Асута, подобрав юбки, к пригорку, который скатывается к Волчьему ручью тропинкой, полускрытой лопухами. Её на горе матерям неугомонные детские ноги натоптали. А не успеешь - сидеть тебе возле лавки, покрытой шкурами, в облаке травяного пара, прикладывать к пылающим детским лбам вымоченные в уксусе лопухи - холодна вода в ручье. Это самое лучшее, что может случиться. А худшее поднималось из памяти и, как много лет назад, раздирало лёгкие удушьем. Хоть и мала она была, когда в ледяную воду свалилась, но всё помнит. Слава Предкам всемогущим, не белеют рубашонки на охряном берегу стремительного ручья. Где ж тогда дети? А вдруг Ледащее болото поманило зелёной травой да красотой крупных цветов? Они, цветы-то эти, как из мёртвого мира, прекрасны и губительны. Кого не сглотнёт жадная и коварная трясина, тот цветок сорвёт и вместе с дыханием жизнь потеряет.
- Отчего ногам покоя не даёшь, Асута?- спросил кузнец, выйдя из своего каменного капища, в котором днём и ночью в незастеклённых окнах пылал тусклый багровый свет. - Случилось что?
- Ребятишек ... ищу ... обедать... - еле проговорила молодка. Из уважения к свёкру остановилась. - Нигде нет. К Ледащему болоту сбегаю.
А сама словно приплясывала на месте - толкала в бока материнская тревога.
- Набродятся по ребячьим делам и придут, - хотел было сказать кузнец, но понимал: бесполезно. Так всегда было. В каждом ребёнке до поры до времени жил странник. С годами засыпал навсегда от забот взросления, от дела какого, вытягивавшего душу. Или, наоборот, заставлял бежать из долины. Махнул кузнец рукой - иди, ищи.
Исполинский ивовый куст тихонько шептался с ветерком, который шнырял в густо переплетённых ветвях. Поигрывал листьями: то блестел глянцевитой зеленью, то открывал серебристую бархатную изнанку. Но за живым занавесом что-то скрывалось. Да за таким кустом целая усадьба спрячется! Может, вовсе и не дом с пристройками, уж очень холодом тянет. Будто с Волчьего ручья или Горы.
- А вот сейчас возьму и залезу под ветви! - храбрился старший братец.
- Кишка тонка, - дразнила сестра в мальчишечьей одежке: штаны да рубаха, только на голове платок. Из-под платка лезла непокорная косичка.
- Мамонька говорила, там проклятые духи живут. Принесёт их ветер с Горы-защитницы, а места-то среди добрых людей нет. Только под этой ивой. А ещё раньше здесь дом был. Но все в нём померли, - младший, совсем карапуз, говорил басовито и чисто, будто и не пять лет ему.
- Померли? Почему тогда люди свет по ночам видят? А зимой из-под сугроба дым идёт, будто из печной трубы?
- Мамонька ещё говорила...
- Мамонька сейчас вам трёпку задаст. Чтоб не шлялись где попало, не лезли, куда не следует, - запыхавшаяся Асута подхватила младшего, уцепила рукав дочкиной рубахи. А старшего не поймала, успел отскочить в сторону.
- Домой быстро! Обедать! Деду вот пожалуюсь. Прикуёт вас цепью на ночь в кузне.
- Не хочу в кузню-ю ... - заныл младший, обняв мать за шею. А старшие молча припустили по дороге. Поплыло вслед мелькающим пяткам облачко пыли.
- Рузана ... проснись, Рузана ... Слышишь?
Девочка села на лавке и прислушалась:
- Ничего не слышу. Только батюшка храпит.
- Ну как не слышишь: грохот, вроде как камни с Горы сыплются. Вот с той стороны, - братик показал рукой в сторону окна. Там, в тёмно-лиловом забытьи лунной ночи, за огородом и пустырём, чернела огромная ива.
- Чего расселся-то? Пойдём да посмотрим, - сестра, решительная и сердитая со сна, оттолкнула Корди и на цыпочках пошла к двери. Обернулась: - Смотри, табуретом не загреми.
Мальчик следом двинулся. Не видел, как в тяжёлом сновиденье всхлипнула мать, заметалась от ужаса. Попадали праздничные рушники, развешанные над столом. Скисло молоко в высоком кувшине. В квашне осело пышное тесто, расслоилось, позеленело. А в печной трубе завыл ветер, будто над покойником.
- Смотри, Корди, за ветвями будто масляная лампа горит.
- Рузана, а вдруг это не лампа, а глаз Аспида?
- Наслушался детских сказок. Хоть раз кто-нибудь этого Змея видел? Полезли? Там, наверное, старшаки костерок жгут. Мы подберёмся незаметно. Прогнать уже не посмеют, будем каждую ночь сюда ходить.
- И вправду старшаки. Вчера Герела мать ругала. На всю улицу крику было: праздничную рубаху перепачкал и изодрал. Полезли. Я первый.
Ива холодными росистыми листьями по лицу, по рукам мазнула. Упругие ветки заупрямились. Ноги в перепревшей листве потонули. Словно во сне: шаг хочешь сделать - и не можешь. А потом будто вытолкнуло любопытных непосед в холодный мглистый мир. Серый сумрак глаза застлал, на уши надавил. Того и гляди, сплющит, как пальцы полупустой гороховый стручок. Мигнул огонёк - предупредил о чём-то.
- Рузана, где ты? - где-то далеко-далеко позвал Корди.
- Здесь я... - звуки погасила липучая мокрая взвесь.
С вытянутыми руками девочка мелкими шагами вперёд двинулась, недоумевая: то ли идёшь, то ли на одном месте топчешься.
Ой, вот полотно рубашки. Костяные пуговицы, воротник. Рука коснулась холодной, шершавой, будто ободранной, щеки.
- Корди, что у тебя с лицом?
Тишина.
Пальцы по ссохшимся губам пробежали, по ямкам глазниц. Коснулись волос - длинных, жёстких.
Не Корди это!
Рузана в испуге руку ко рту было прижала, а на ней лоскуты кожи и седые космы.
Закричала девочка и голоса своего не услышала, бежать бросилась и упала лицом в прелые листья. Замерла.
Шорох, будто кто-то еле ноги волочит по ломкой, издающей тленный запах листве... Ближе... Почти рядом.
Рузана так вжала лицо в перегной, что мусор в рот и ноздри набился.
Шумное, как после быстрого бега дыхание. Чьи-то руки за плечи рванули.
- Рузана, расшиблась что ли? Почему молчала? Искал тебя...
- Я ... упала. Никого не видел? Есть здесь кто-то...
- Посмотри, что нашёл! Красивые... Светились в темноте, я подобрал.
Девочка глянула на светлячков в братишкиной шапке. Да это не жуки, а камешки - мелкие, искрящиеся колкими лучиками. Тронула один и руку отдёрнула - обожгло холодом.
- Они как лёд. Где нашёл?
- Точно, ледяные. Только не тают. Там их много - мальчик показал в ту сторону, откуда сестра бежала. - Дом старый, пустой, аж ветер в окнах воет. Рядом истукан. А возле него - камешки. Так и сияют, будто по звёздам идёшь. Взял вот. Холодные они, словно жалятся. В руке не удержать.
- Истукан? - Рузана сразу про чудесную находку забыла. - Нет, не каменюка это. Человек. Идём отсюда, Корди, идём скорее.
Последние слова девочка почти выкрикнула, и сразу серое марево подалось, задрожало. Это вспыхнул недобрый огонь в окне мёртвого заброшенного дома.
Ребятишки ног не чуя бросились прочь. Вцепились ивовые плети в вихры и косичку, да не удержать беглецов. Выкатились из-под лиственного шатра и, подвывая от страха, домой припустили.
Герел со злобным презрением смотрел на пунцовых от огорчения ребят.
- Мамоньке камешки отдали?
Кудрявые макушки покаянно кивнули.
- Дурни... Вот дурни! Асута их теперь на ярмарку отнесёт. Там с руками расхватают. Вечный лёд с Горы-защитницы клады открывает. Путь в лесной чаще показывает. А ещё тот, у кого такой камень есть, может через саму Гору перейти в любое время. Эх... - высокий, загорелый юноша даже кулаки от досады сжал.
- Не отнесёт... Она их в Ледащее болото выбросила. Сказала: нечистое - нечисти. Потом с отваром омелы мыться с ног до головы заставила.
- Ой ... - застонал от людской глупости Герел, - да вас за это в Волчий ручей скинуть нужно. Вы вот что ... у матушки выведайте, в каком месте она камни в болото швырнула.
- Выведаем. Если нас возьмёшь, - Рузана с хитроватой простотой посмотрела прямо в глаза юноше. Не сходит на нет кровь предков. Прадед ребятишек лавки имел, торговал. Но его сын в кузнецы ушёл. А во внучке купеческая жилка нет-нет, да и играла.
Герел только плечами пожал.
Похолодало к вечеру. Над остывшим блюдцем долины пыльная завеса поднялась. Асута ребятишкам кацавейки и кожаные чирки вынесла. Тяжело было на душе. Что-то не так ты сделала, Асута, недосмотрела где-то. В ладном хлеву - сытая скотина, на дворе и в доме - ухоженный покой. Ветер кружевную пену оконных занавесок колышет. Сильный и ласковый муж из кузни придёт, здоровые, крепкие дети с улицы прибегут. Соберётся семья возле стола и примет из её рук затейливо выпеченные пироги с начинкой, упаренное до розоватой густоты молоко. Нет, не отогнать тревоги. Не спрятаться за хозяйственными заботами от мысли: эх, Асута, Асута, всем тебя Благословленный край наделил, кроме догадливости...
- Мамонька, можно к кузне сбегать?
- Сбегайте. Спросите деда, не надо ли чего. Отца встретите - скажите, что пироги стынут.
Понеслись... Знать бы, что не шлёпать больше босым ногам по горбатой тропинке.
- Деда, мамонька рассказывала, что под ивой-великаншей дом есть. Пустой. Рядом с ним - истукан...
Кузнец внимательно на языкастую внучку поглядел. Ой, не проста девка. Ни словечка попусту не скажет, и о доме напрасно спрашивать не будет. Что ж, предупредить придётся. Пусть знают. Снохе да ещё сельчанам некоторым он глаза отвёл, памяти обратный ход спроворил. Есть у него такие умения. С огнём день и ночь шепчется, из металлов душу высвобождает. Но как быть с ненасытной тягой молодости к тайнам да приключениям?
- В этом доме жила Хранительница Эльда с дочерью и внуками. Так получилось, что они жизни Благословленному краю отдали.
- Умерли?
- Кабы знать ... Нет их могил в Роще Предков. Выросла однажды осенним утром у этого дома ива и будто под ветвями и листьями упокоила всю семью. Защитница Талька в истукан обратилась.
- А откуда там камешки-огоньки?
Кузнец от досады железными кулаками о колени стукнул:
- Вот как? Разведали, стало быть. Ох, раньше надо было вас пороть за любопытство. Что ж теперь делать? Слушайте. Камешки эти родятся на самой вершине Горы-границы. Там, где две лиственницы макушками небо держат. Голой рукой камни не возьмёшь - будто искры они из горна. Силу большую имеют: из одного мира в другой перевести могут. Думаю, Талька их принесла. Она всегда своему брату камешки с горы таскала, чтоб краски делать. А теперь признавайтесь: трогали камни?
Корди испугался не на шутку. Не старик кузнец перед ним сидел на приземистой лавочке у древней кузни. Не родный дедушка. А тот, кто, бывало, в миг засыпания сурово вопрошал: "Зачем ты это сделал, Корди? Хватит шалить, не маленький!"
- Мамонька трогала. Выбросила их в Ледащее болото, - в который раз не подумав, ляпнул мальчик.
Застонал кузнец. Под не раз прожжённым кожаным фартуком грудь потёр. Словно ужалила его искра из горна прямо в сердце. Ребятишек домой погнал. Затушил первый раз на своём веку огонь и собрал нехитрый скарб, тоже в избу поплёлся.
Быстрее, быстрее - мимо гневно клокочущего Волчьего ручья, мимо сумрачного леса - туда, где за зябкой негустой осиновой рощицей исходит туманом Ледащее болото. Пригодились кацавейки и чирки, очень уж холодно.
- Найдём мы шапку с камешками, деду отдадим. Пусть не сердится...
- Если найдём. Её, может, трясина засосала.
- Не засосала. Болото только живым питается. Помнишь, ещё весной мы палки и булыжники в него кидали. Так и лежат там. А утку со стрелой в крыле сразу утянуло. Ещё про охотника из соседней деревни рассказывали. Исчез он. А лук и колчан нашли. Да ты и сам видел.
Из-за замшелого ствола одинокой сосны навстречу детям тень метнулась.
- Так и знал. Слова ваши что фальшивый пятак. У мамоньки выведаем, тебе, Герел, скажем. Если с собой возьмёшь. А сами ... Знаете, что за нарушение Слова в нашем Краю бывает?
- Ой, Герел ... Некогда было искать тебя. Дед про камни узнал. Огонь в кузне потушил, в деревню пошёл...
- Кузнец огонь потушил? Не бывало ещё такого. Я с вами.
... То ли звёзды с неба мириадами лучистых осколков осыпаются, то ли два неясных силуэта, взявшиеся за руки, голубоватым искрами рассеиваются. Оседают ледяные огоньки на охотничий Талькин камзол, на шапку. Вызванивают, что смерти нет, есть только разлука. То ли в даль, то ли в прошлое уплывает слепящая снегами вершина, а вместе с ней и две гигантские лиственницы.
... Свет ... Мамонька, наверное, светильники зажгла, в печи жаркий огонь развела. Сейчас подойдёт и разбудит. Заставит её воду из колодца черпать и в дом носить. Талька подхватит две тяжеленных кадушки и засмеётся, глядя, как Талёк одну обеими руками приподнять пытается.
... Просыпайся, Талька, пора...
... Поднимайся, Защитница.
Еле слышно вздыхало болото, лелеяло в глубине вековую тоску.
- Плоп... - вырывался наружу ядовитый пузырёк, но влажный ветер быстро уносил скверну.
- Пфф... - прижимался плотный туман к лживой мягкой травке над трясиной. А утром солнце превращало его в росу.
Венчики огромных, неописуемой красоты цветов расправлялись, дышали смертью, впитывали одиночество Ледащего места и ждали, ждали... Тепла руки, соблазнённой их красотой. Вкусной жизненной силы, что потечёт по тончайшим, напоминающим узоры жилкам в их фарфоровых лепестках. Восхитительной пустоты вокруг, когда иссякнут чьи-то минуты и выпитое тело рухнет к жадным корням. Со смачным причмокиванием выдернутся они из зыбкой почвы и обовьются вокруг жертвы. Сожмут, перемелют, разотрут. И горстки праха не останется.
Под тягучими слоями таился алчный, вечно голодный зев. Ему бы плоти, крови, хрустких косточек. Но всё пожиралось наверху.
И источало Ледащее болото лютую злобу к самому себе и ненависть к миру.
- Ох, какая красота!
Даже сумерки с их тенями не могли скрыть яркости красок: розового с голубовато-мраморными вкраплениями тумана, переливчатой, будто драгоценная ткань, зелёной травы, неземного свечения цветов.
- Вот здесь тропинка кончилась. Мамонька точно дальше не пошла бы, забоялась. Значит, и шапка с камешками где-то тут.
- Стойте, ничего не трогайте. Я палкой в траве пошарю, - Герел вытянул руку со стволиком давно умершей осинки и, словно захлёстывая, провёл ею по траве. Ещё сильнее заиграли сочные изумрудные тона, белым пламенем полыхнули цветы.
- Да тут и не топко вовсе! - Корди оступился, испугался было, но сразу повеселел. Шагнул по выгнувшейся ему навстречу траве. - Смотрите! Я прыгаю - и ничего! Даже лучше, чем на земле!
- Стой, Корди! - крикнула Рузана, но увидела среди травы коричневое сукно и рассеянный блеск над ним. - Вон шапка! Корди, рядом с тобой! Да не вертись, дурачок, встань прямо и погляди налево.
Корди замер, глазами поводил - ничего нет, кроме переливов травы да счастливо сияющих цветов.
- Где, Рузана? - обиженно протянул мальчик, ерошась от мысли, что шапку первым возьмёт в руки не он.
Сестра и Герел наперегонки бросились к тому месту, где застыл Корди.
- Ой, нет её... Наверное, трава скрывает.
- Ты точно видела? - спросил Герел и зашарил вокруг глазами, надеясь на удачу.
Озирались дети и не видели, как трава будто прочь от них бросилась, перекатываясь зелёными волнами. Цветы выдрали корешки и зашагали в разные стороны. На середине болота быстро растеклась грязевая бурая проплешина, распространяя жуткий смрад. Вздыбилась фонтаном, осела и студенисто заколыхалась. Словно чудовищная пасть разверзлась и потянула ребятишек прямо вниз.
- Батюшка... а я думала вы в кузне останетесь... - невнятно и некстати протянула Асута, отпрянув от мужа. Она только что облила его водой и принялась сама вытирать могучие литые плечи.
- Асута, тебе дети сверкающие камни показывали?
- Камни-то? На ледышки похожие? Сама нашла. За печкой. И ведь не признались, где взяли! Я уж их хотела...
- Ты с детства знаешь всё о Ледащем болоте. Зачем Вечный лёд ему бросила? Беда будет большая... Сход созывать нужно.
- Батюшка, родненький! Не надо схода. Не совсем уж я недоумок беспамятный. Спрятала камни. А ребятишкам сказала, что в болото выбросила. Чтобы искать не вздумали.
- Давай сюда камни. Дети-то где?
- Минди под яблоней в саду играет. А старшие к тебе пошли...
Кузнец молча вышел и сел на крыльцо.
Вскоре в ночь долина погрузилась. В бессонную ночь. Последнюю.