Исторический хоррор ныне в моде. Достаточно обратиться к сборникам "Самая страшная книга", чтобы понять: события прошлого есть благодатнейшая почва для создания разного рода ужастиков, ибо временная дистанция позволяет относиться к написанному с достаточной степенью "остранения", чтобы не травмировать свою нежную психику. Да и само минувшее -- это всегда тайна. Сколько покровов ни снимай, всё равно останется поле для домыслов, интерпретаций, а стало быть, и для полёта фантазии. А уж легенды и легендарные личности... Короче, исторические хоррор и мистика рулят.
Однако к ним никаким боком или гранью не относится рассказец Бычкова "Дарья". Фактических ошибок полно; атмосфера минувшего не воссоздаётся ни лексикой, ни другими элементами текста; да и собственно хоррора не имеется. Трешачок с гомосячьим душком, не больше.
Иной, более благосклонный читатель может сказать: постойте, но ведь традиционно с эстетикой ужасного соприкасается всё, что представляет опасность для человека, в том числе и звериная жестокость, и безнаказанность, и извращения всякого рода. "Безусловно, - отвечу я. - Однако только в том случае, если мы имеем дело с эстетическим единством, коим является хороший текст. Ежели перед нами хрень хреновая, клюква развесистая, дефектное со всех сторон написалово, то это не хоррор. Какай, нафиг, ужас, когда ржёшь, как конь?"
Давайте вообразим этакого Тузика, дадим ему нюхнуть бычковский текст и посмотрим на поведение: что будет делать: визжать от восторга, рвать злобно, блевать обильно?..
Итак, читаем:
Столбовая дворянка, тридцатилетняя вдова Дарья Салтыкова, в девичестве Иванова, в ночь под Рождество исповедовалась священнику Троицкой церкви отцу Степану.
Охохонюшки... В ночь под Рождество идут крупные христианские богослужения. Досуг ли батюшке отправлять исповеди? Все церкви, названные в честь Святой Троицы, именуются Свято-Троицкими.
Дождавшись, когда собравшиеся к заутрене прихожане почтительно отодвинут свои любопытные хари на достаточное для тайны исповеди расстояние, она несколько раз тоскливо оглянулась на дверь храма, словно боясь, что сейчас сюда войдёт сам Бог и самолично отправит её в ад.
Ага, героиня в ночь исповедалась, а потом дождалась любопытных харь, которые подтянулись к заутрене. Чтобы потом они почтительно отодвинулись. Хари, они же что стулья или кресла, их только двигать нужно. А Бог таки не начальник жандармерии, чтобы шастать по публичным местам и препровождать задержанных в каталажки. Человек с христианским воспитанием и культурой не вообразит Бога (он триедин), не уравняет церковь со ступенькой в Ад. "Не продумано как-то", - решил Тузик и чихнул.
Чуете, автор, что нужно более точно употреблять слова, коли пишете художественный текст? Ну а если мозговысер какой -- то и так сойдёт. В любом случае выбор за автором.
- Батюшка, - целуя протянутую к ней руку попа, почти шёпотом произнесла она, - нет у меня ни отца, ни маменьки, только Бог и вы у меня остались. На вас уповаю и у вас защиты ищу.
Так-то Тузик рассказ уже обнюхал и недоумённо тявкнул: какие, к чертям, упование и защита, если Дарья - самый настоящий спонсор этой церкви, а сам батюшка ей помогает трупы зарывать, как будто у богатейшей помещицы другой рабсилы нет. От кого Дарью нужно защищать? Снова непонятка.
в окне показалось лицо крепостной девки Фёклы. Она улыбалась окровавленным ртом и подмигивала Дарье пустой глазницей выбитого глаза.
Волна сладострастного тепла судорогой прошла по телу Дарьи, а в голове в ту же секунду всплыла картинка моющей пол красавицы Фёклы, её подоткнутая юбка, её бесстыдно обнажённые выше колен стройные ноги. Затем Дарья вспомнила удивительно нежные Фёклины пятки, и как от их вида у неё перехватило дыхание. Глаза заслал туман, руки затряслись и она, подкравшись к Фёкле сзади, схватила её за косу и с силой ударила головой о стену. Девка в ужасе закричала, и её крик отозвался в Дарье радостным возбуждением, переходящим в дикий восторг, и она, издавая животные стоны громче Фёклы, стала избивать её берёзовым поленом.
Тузик было залился радостным лаем, одобряя изо всех пёсьих сил окровавленный рот и выбитый глаз. Таки пустая глазница -- чисто хоррорная деталь! Но потом стыдливо отвернулся. Ему, кавалеру всех дворовых сук, зело непонятно, откуль у Дарьи такие специфические пристрастия. Мож, под юбкой у вдовой помещицы, вовсе не..., а самый настоящий ... ? Неутолённые сексуальные переживания запросто могут перейти в садизм. Или в написанный текст. Тузик заскулил, не в силах представить, как можно избивать поленом призрак, видение.
- Дочь моя духовная! - Приступил к проведению исповеди поп, - .... Если ты что-либо утаишь от меня, примешь на свою душу сугубый грех. Скажи мне, дочь моя, помогла ли наложенная на тебя епитимья? Преуспела ли ты в делах благотворения, милосердия, в пожертвованиях, как было наказано тебе от имени Иисуса Христа в прошлом месяце?
Тузик приподнял лапу и пустил струю на этот рассказ. Хрена себе, трупы помогал закапывать, а теперь интересуется, помогла ли епитимья. Ну да ладно, автор, помнится, позиционирует себя воинственным атеистом. Ему, мож, угодно изобразить двуличие, продажность духовенства. Но как-то грубовато изобразилось, уж слишком тенденциозно. Не художественно, а карикатурно. За оскорбление чувств верующих таки статья есть. Только Тузику это пофиг. Укус за ягодицу, хороший такой - цапнуть и потрясти, -- для него в тыщу раз лучше всяких статей.
- А об играх с девками и думать забыла. Давно уже, с Дмитровской субботы.
- Гусары, молчать! - пролаял Тузик и стал подсчитывать, насколько долгим было воздержание с предпоследней субботы ноября. А потом с сочувствием посмотрел на Дарью: бабе с болтом и яйцами такой срок явно показался чрезмерным.
-В карете, всю дорогу до имения, Дарья представляла, как сейчас заставит мыть пол Параську Никитину... а нежное лицо источает волны света, в которых она словно купается. С тех пор, когда она впервые увидела Параську, ей кажется, что она видит ангела жизни, спустившегося с небес. Дарья, как это было уже много раз, станет у окна, и украдкой будет наблюдать за магическим движением её обнажённых ног. Мелькание икр, юбки, нижней рубашки разбудят в груди Дарьи вал огненной истомы, от которой всё тело охватит дрожь. А чуть позже, когда терпеть адский жар будет невмоготу, она на дрожащих ногах стремительно подскочит к девице сзади, и с превеликим наслаждением нанесёт первый удар. Куда удастся попасть. Всё равно, лишь бы побольней и чтобы густо брызнула кровь. Поленом, утюгом, щипцами, стулом. Что первое попадётся под руку. Потом станет рвать волосы на её голове и топтать ногами мягкое тело. Снова бить, жечь раскалёнными щипцами. Долго! Пока не почувствует, что девчонка отходит. Вот тогда, на сладкое, она станет поливать лицо Параськи кипятком, с наслаждением слушая предсмертный хрип крепостной девки и тая от чуть уловимого, вкусного запаха варёного мяса.
А когда Параська умрёт, Дарью охватит скорбная горечь, а сердце пронзит боль утраты и сожаление о случившимся. Ей станет очень страшно и больно, и дикий ужас заполнит всю душу. Страшно и больно от того, что она больше никогда не сможет убить Параську ещё раз, третий...десятый... ещё, ещё.
"А вот это годный хоррорный элемент", - решил Тузик. И всё вроде бы ничего, уместный ход на поле сплаттерпанка, кабы не общая логика реальных исторических событий да не принадлежность Дарьи к её гендеру. Ежели автор хотел изобразить сочетание садизма и женского гомосексуализма в причинно-следственной связи, то это стоило прописать в сценах, подать отчётливо, внятно, не скатываясь сугубо в передачу ощущений. Да и откуда автор повыцепил эти ощущения? Почему таким слабым оказался мотив ревности? Почему нет ничего о жуткой зависти исторического прототипа к семейному счастью других людей? Почему исчезла социалка, которая по определению должна быть ведущей в данной теме с подобной героиней? Отчего автора заинтересовала лишь кровавая перверзия?
В тексте отсутствует саспенс, нагнетание напряжения, страха. Лишь дурь из главной прёт. Нет и конфликта, развития действия. И кульминации тоже нет - никакой Тузик на свете не сочтёт пароксизм садистско-эротических фантазий без какого бы то ни было разрешения высшим моментом напряжения действия. Характеры статичны.
Итак, к какому выводу и действиям придёт Тузик? Да он подумает, что автор не заморачивался проблемой создания мира, характера, а взял что поближе -- атеизм-изврат -- да и запилил текст. И Тузик решил, что оный недостоин рванья на части. Так, вместо забора... ногу задрать.