Аннотация: Дамы и Господа. Работа над романом еще ведется, и окончание предвидится пока не скоро. Я решил не разбивать уже написанные главы и разместить их вместе. Я буду очень рад услышать Ваши замечания и советы.
I
Но терпи, терпи: чересчур далёко
Все зашло...*
Сафо
...Только слепец мог оставаться равнодушным к ее красоте! Идеально правильные черты лица; улыбка семнадцатилетней девушки, светлая и ничем не омраченная, мечтательная и лирическая; кудрявые и густые темно-каштановые волосы, из-под которых выглядывали и двумя серебряными змеями спадали ее серьги; гибкая шея, столь же грациозная и совершенная, как у античных статуй; "очаровательная покатость плеч, какую можно видеть на старинных миниатюрах"; словно выточенные из мрамора руки с изящными музыкальными пальцами; грудь Дианы; талия Скарлетт О"Хара; бедра, которым позавидовала бы сама Венера... И ее глаза: большие, окруженные длинными бархатными ресницами, с обсидиановыми зрачками, окаймленными тонкой синей полосой, напоминавшей по цвету Средиземное море, они завораживали...
Avec les strophes de ses poses,
Chantait cet hymne de beaut!**
Быть может, в действительности в чертах ее лица не было ничего особенного, и ее улыбка и даже ее глаза только казались мне необыкновенными; но я видел ее такой, вижу и, наверное, уже никогда не смогу смотреть на нее иначе....
___
*Богу равным кажется мне по счастью
Человек, который так близко-близко
Пред тобой сидит, твой звучащий нежно
Слушает голос
И прелестный смех. У меня при этом
Перестало бы сразу сердце биться:
Лишь тебя увижу, уж я не в силах
Вымолвить слова.
Но немеет тотчас язык, под кожей
Быстро легкий жар пробегает, смотрят,
Ничего не видя, глаза, в ушах же -
Звон непрерывный.
Потом жарким я обливаюсь, дрожью
Члены все охвачены, зеленее
Становлюсь травы, и вот-вот как будто
С жизнью прощусь я.
Но терпи, терпи: чересчур далёко
Все зашло...
**Le Pome de la Femme (Thophile Gautier) И строфы поз ее слагали/Святые гимны красоте.
___
II
Во сне, в мечтах вас вижу я
День и ночь пред собой так ясно.
Изнемогая и любя,
Я думаю о вас всечасно.*
Карл Орлеанский
Впервые я влюбился в семь лет. Девочку, которая мне нравилась, звали Дженни. Она была курносой и имела скверный характер. Впрочем, я этого не хотел замечать и каждую ночь в своих мечтах представлял ее сказочной принцессой, моей Прекрасной дамой; а себя видел в образе благородного и отважного рыцаря, вызволяющего свою госпожу из заточения, спасающего ее от разбойников, или огромных драконов, морских чудовищ, великанов и прочих хтонических существ, чтобы затем увезти к себе в волшебное королевство и сделать своей женой и королевой. Мы жили с ней во дворце, окруженном висячими садами, подобно Адаму и Еве, и ни в ком больше не нуждались.
И так каждую ночь я проводил с Дженни. Я думал о ней все время: утром за завтраком, идя в школу, на уроках, по дороге обратно... но когда я видел ее в церкви, сидящую на соседней скамье, так близко от меня, я ровным счетом ничего к ней не испытывал, а иногда даже чувствовал раздражение от того, что она была не той Дженни, которую я любил, а всего лишь ее двойником, подделкой, куклой, занявшей ее место. Очень скоро я к ней охладел, и Дженни навсегда ушла из моей жизни. Но ее место почти сразу же заняла Маргарет, а следом за ней - Энн. Однако мои отношение с Энн были особенными. Это была первая настоящая любовь.
___
*Во сне, в мечтах вас вижу я
День и ночь пред собой так ясно,
Но желаньем томлюсь напрасно -
Ведь вы далеко от меня!
Все прелести соединяя,
Вы - совершенство, друг прекрасный!
Во сне, в мечтах вас вижу я
День и ночь пред собой так ясно.
Изнемогая и любя,
Я думаю о вас всечасно.
Клянусь, люблю всем сердцем страстным
Вас одну, госпожа моя!
Во сне в мечтах вас вижу я.
___
III
- По-моему, она очень гордая, - сказал я шепотом.
- А еще?
- По-моему, она очень красивая.
- А еще?
- По-моему, она очень злая
Чарльз Диккенс "Большие надежды"
Энн была моей ровесницей. Она напоминала мне маленькую инфанту, красивую и капризную. У нее были голубые глаза, золотые волосы и белые кружевные платья. Я грезил о ней день и ночь. Впервые я по-настоящему страдал. Я не мог признаться ей в любви: она была дерзкой и своенравной, удивительно живой, остроумной и насмешливой, а я - нерешительным и на редкость застенчивым; узнай она о моих чувствах, я провалился бы сквозь землю от стыда. В ее присутствии я краснел и чувствовал себя последним ослом.
Что-то всегда мешало мне узнать Энн ближе. Даже сейчас, много лет спустя, мне известно очень немного. Впрочем, ее жизнь никогда меня не интересовала. Для меня она жила исключительно в мечтах.
В них она была другой: нежной, доброй, любящей, отзывчивой, очаровательно наивной... В моем мире Энн каждую минуту говорила, как любит меня, как она счастлива быть со мной, и тем больнее было в повседневной жизни слышать, как она называла меня идиотом, бросая взгляд полный презрения. Однако самым тяжелым ударом был тот день Святого Валентина, когда я получил от Энн открытку с признанием в любви, а она неожиданно подошла ко мне и попросила ее обратно, сказав, что открытка попала ко мне случайно.
После этого я долго плакал, проклинал себя, ее и весь свет. Но мысль о том, что, как только она узнает, каков я на самом деле, то сей же час влюбится в меня, придавала мне силы, и я продолжал надеяться, пока Энн снова не рушила мои воздушные замки... Теперь я понимаю, что несправедливо считал Энн злой и холодной красавицей, подобной Эстелле. Я ошибался. Но тогда чувство досады подавляло во мне здравый смысл.
Между тем время шло. Мне исполнилось двенадцать лет, и я начал проявлять все больший интерес к физической стороне любви между мужчиной и женщиной. Я внимательно слушал моих школьных товарищей, которые были старше меня и все свободное время рассказывали друг другу о своих вымышленных любовных похождениях. Но по мере того, как я слушал эти рассказы, я испытывал ко всему этому все большее и большее отвращение. Очень скоро меня это совсем перестало волновать.
Пролетели шесть лет. У меня так и не появилось ни одного друга, ни одного знакомого, со мною вообще ничего не произошло. Я даже не знаю, на что у меня ушли эти годы. Их просто не было. Я по-прежнему любил Энн, во всяком случае, говорил себе, что люблю, но думал о ней уже гораздо реже, чем прежде. За все это время она ни разу не взглянула на меня, а я так и не признался ей в своей любви. Я свыкся с порядком вещей и лишь изредка, увидав Энн с каким-нибудь ухажером, запирался у себя в комнате и вздыхал. Впрочем, это был скорее условный рефлекс, нежели подлинное чувство.
Кто знает, сложись мои отношения с Энн иначе, быть может, я избежал бы того страшного греха, который навеки оставил на мне печать несмываемого позора; возможно, я не совершил бы гнусного преступления, о котором должен сожалеть до самой смерти.
IV
В девятнадцать лет родители отправили меня учиться в Оксфорд. Я выбрал филологический факультет: у меня всегда была склонность к литературе и языкам. Там я погрузился в науку и жил ей одной. Очень скоро я забыл Энн.
Мои родители жили в Ирландии, поэтому я приезжал к ним лишь на зимние и на летние каникулы. Думаю, если бы они тогда были со мною рядом, моя жизнь сложилась бы совершенно иначе. Интересно было бы узнать, как...
Моя история начинается с того самого момента, когда 13 ноября 1997 года мы случайно познакомились с Чарльзом на одной из художественных выставок, в галерее, посвященной современной живописи.
С первого взгляда между нами установилась какая-то необъяснимая связь, подобно тому, как это произошло между Камиллом и Телени*.
- Что Вы думаете об этой картине? - неожиданно спросил он меня.
- Она экстраординарна, - ответил я.
- Она Вам нравится?
- Я нахожу ее экстравагантной.
- И все же, нравится ли она Вам? - продолжал настаивать на своем незнакомец.
- Честно говоря, нет.
- Вам не по душе, как рисует этот художник?
- Не в этом дело. Я просто не могу принять его виденье мира.
Незнакомец вопросительно посмотрел на меня. Я продолжил:
- Современные художники, скульпторы, архитекторы боятся, что их обвинят в тривиальности, в том, что они повторяют достижения своих предшественников, и поэтому они отдают предпочтение неестественным и подчас нелепым формам, сочетают несочетаемое, соединяют несоединимое в погоне за оригинальностью, но если оригинальность - это уродство, то лучше, по-моему, оставаться тривиальным. Художник преображает действительность, его главная цель - творить красоту. Искусство всегда отличалось тем, что создавало другую действительность, более совершенную, чем ту, в которой мы живем, а такие картины, как эта, извращают действительность, рисуя ее в виде нагромождения геометрических фигур.
Незнакомец внимательно посмотрел на меня:
- Вы первый, кто придерживается того же мнения, что и я, - сказал он. - Иногда я смотрю на людей и удивляюсь тому, как они, только что восхищавшиеся картинами Ренуара и Моне, могут быть настолько слепыми, чтобы смотреть на все это и не видеть разницы. Впрочем, этого следовало ожидать. Античность, провозглашавшая культ Человека, была порой расцвета искусства, высшей точкой, пиком его развития, и вся последующая его история - дегуманизация, о которой писал Хосе Ортега-и-Гассет, это всего-навсего движение вниз, со своими взлетами и падениями, но неизменно вниз...
Незнакомец остановился и о чем-то задумался.
И тут я почувствовал, как мое сердце забилось быстрее.
- Как вас зовут? - спросил я, не в силах скрыть непонятное волнение, охватившее меня.
- Чарльз. А вас?
- Артур.
С этих пор мы виделись с Чарльзом почти ежедневно. Мы проводили часы в разговорах об искусстве, теологии, политике, философии, музыке. Я был счастлив. Никогда еще я не встречал человека, с которым у меня было так много общего.
___
*Герои анонимного романа "Телени", приписываемого некоторыми людьми Оскару Уайльду.
___
V
'The field's chief flower, sweet above compare,
Stain to all nymphs, more lovely than a man,
More white and red than doves or roses are;
Nature that made thee, with herself at strife,
Saith that the world hath ending with thy life.
W. Shakespeare. "Venus and Adonis"
Чарльз учился в Итоне, а затем поступил в Кембридж, изучать историю искусств. Он был настоящим аристократом родом из семьи одного английского лорда. Чарльз отличался утонченными манерами, образованностью и прекрасным чувством юмора. Он замечательно играл на скрипке, что не мешало ему быть искусным наездником и лучшим во всем университете пловцом. Ему ни в чем не было равных. Думаю, это послужило главной причиной его одиночеству. Среди мужчин у Чарльза никогда не было друзей, в отличие от женщин, которые, увидев его однажды, немедленно в него влюблялись. Впрочем, к ним он был безразличен. Он привык к их вниманию и воспринимал его как данность.
Его губы были такими же нежными, как покрытые росой лепестки июньских роз в лучах утреннего солнца, глаза - такими же зелеными, как изумруд, а золотые локоны, спадавшие на плечи, - такими же прекрасными, как у ангелов на картинах Рафаэля Санти. Чарльз был среднего роста, но это только подчеркивало его изящество. Своим телом он напоминал мне Адониса и, видит Бог, не уступал ни Аполлону Бельведерскому, ни самому Давиду божественного Микеланджело. Как сказала одна девушка во время разговора, который я случайно подслушал, скрывать такое тело под одеждой - грех против природы.
Чарльз был эстетом. Несмотря на то, что те времена давно прошли, он всегда надевал смокинг, не забывая о бутоньерке, которая непременно должна было его молодить, везде ходил со своей тростью с набалдашником из слоновой кости, доставшейся ему от прадеда, любил курить и курил "бесчисленные" сигареты.
Я вспоминаю одну беседу, состоявшуюся между нами в библиотеке его дома, где мы часто сидели в больших уютных креслах, пили вино и разговаривали.
___
*По мненью нимф, всех краше ты подряд
Краснее да белее голубка у розы в грядке.
Тебя природа в муках родила,
Боясь, как бы с тобой не умерла.
___
VI
Мы говорили о браке. Дружеская беседа, начавшаяся с шуток насчет супружеской жизни, постепенно переросла в философский спор.
- Мужчина не должен вступать в сексуальные отношения с женщиной, пока не женится на ней, - утверждал я.
- "Должен". Какое ужасное слово! - возражал мне Чарльз. - У человек всегда имеется выбор, этим он отличается от животного. Мы не можем никого ни за что осуждать. И вообще, как ты помнишь, дорогой Артур, лорд Генри говорил, что мужчины являют собой торжество разума над моралью, - тут Чарльз улыбнулся.
- Да, но мы говорим о жизни, а Лорд Генри, каким привлекательным он не является, всего лишь литературный герой.
-Иногда литературные герои бывают более настоящими, чем некоторые и нас.
-Я согласен с тем, что человек в праве выбирать. Мы не можем его судить, но мы можем судить о его поступках. Делить ложе с женщиной до брака - аморально.
- Делить ложе? Это уже звучит смешно. Почему мужчина не может быть вместе с женщиной, если он любит ее? Почему он должен следовать фарисейским предписаниям?
- Помнишь, что написано в Библии...
- Разве разумно жить в соответствии с моральными нормами первого века нашей эры, Артур? Иисус Христос учил людей другого времени, другой культуры, другого мировоззрения.
- Но так можно дойти до отрицания первооснов христианства.
- Или до ярого фанатизма a la Кальвин или Кромвель. Тогда придется запретить контрацепцию, не давать женщинам работать, не позволять им разводиться, иными словами, свести на нет все, чего так долго добивались выдающиеся умы человечества. Ты помнишь, Артур, что говорил так горячо любимый тобою Аврелий Августин? Он писал в "Исповеди": "Одним Бог заповедал одно, другим - другое, в соответствии с условиями времени, но и те и другие служили одной и той же правде..." Правда неизменна, но время, которым она управляет протекает по-разному в силу своей природы.
- "Люди, при своей кратковременной земной жизни, не в состоянии согласовать условий жизни прежних веков и других народов...", - писал Августин. Но он говорил это по отношению к ветхозаветным пророкам.
- А по-твоему, современное общество не изменилось за двадцать веков?
- Изменилось, но такие вещи, как верность одному человеку в течение всей жизни, такие вещи, как...
- Прошу тебя, Артур! Сама необходимость института брака начинает исчезать. Раньше евреи, верящие в Иегову, могли иметь больше одной жены. Главное - любовь. Вот высшая правда, Артур.
- Так можно дойти и до одобрения гомосексуализма, - выпалил я.
- Да, - сказал Чарльз. - Можно.
- Но ведь это грех.
- Грех - личное дело каждого. Если совесть человека противиться чему-то и он совершает это, тогда он грешит. Если же нет, - тут Чарльз поднес спичку к очередной сигарете, - то это не грех.
В комнате повисла тишина.
Я был совсем молод, неопытен, наивен. Нет, я не пытаюсь оправдаться. Но слова Чарльза производили такое же впечатление, как крик или топот в церкви. Меня начали обуревать сомнения. Тысячи мыслей роились в моей голове. Я был в смятении. На лбу у меня выступил пот, я покраснел. И Чарльз еще раз лениво проговорил своим бархатным голосом: "Главное - любовь, Артур, любовь".
VII
Свет был так резок, зренья не мрача,
Что, думаю, меня бы ослепило,
Когда я взор отвел бы от луча.
Моя исповедь о том, как я по доброй воле погубил свою душу, о том, как я боролся с искушением и уступил ему, о том, как я ввергнул себя в бездну и мрак поглотил меня. И единственным лучом света в этой бездне была она. Марием.
Я познакомился с ней на пикнике, который устроил один мой приятель.
Этот день навсегда запечатлелся в моей памяти.
Солнце стояло в зените. Кто-то играл во фрисби и бадминтон, а кто-то просто сидел на траве и разговаривал. Я по привычке держался особняком, предпочитая за всем этим наблюдать. Было так жарко, что вскоре я, сам того не заметив, уснул. Я видел сон. Мне снилось, что я лежу на том же самом месте и вокруг меня никого нет. Вдруг, влекомый какой-то неведомой мне силой, я встал на ноги и обернулся. Передо мной была девушка, совсем еще молодая.
...Только слепец мог оставаться равнодушным к ее красоте! Идеально правильные черты лица; светлая и ничем не омраченная улыбка, мечтательная и лирическая; кудрявые и густые темно-каштановые волосы, из-под которых выглядывали и двумя серебряными змеями спадали ее серьги; гибкая шея, столь же грациозная и совершенная, как у античных статуй; "очаровательная покатость плеч, какую можно видеть на старинных миниатюрах"; словно выточенные из мрамора руки с изящными музыкальными пальцами; грудь Дианы; талия Скарлетт О"хара; бедра, которым позавидовала бы сама Венера... И ее глаза: большие, окруженные длинными бархатными ресницами, с обсидиановыми зрачками, окаймленными тонкой синей полосой, напоминавшей по цвету Средиземное море, они завораживали...
Avec les strophes de ses poses,
Chantait cet hymne de beaut!
Казалось, планеты стали и сама вселенная замерла, полная благоговения перед совершенством. Эта девушка была ангелом, сошедшим на нашу грешную землю. И я прозрел. Музыка наполнила мое сердце, и моя душа устремилась так высоко, что мне стало страшно, и я не мог доле смотреть, ослепленный исходящим от нее светом. Незнакомка протянула мне руку, улыбаясь. Я не смел коснуться ее. Она все так же стояла передо мной. Тогда я собрался с духом и уже сделал ей навстречу шаг, как вдруг между нами появился Чарльз. Он не давал мне приблизиться к девушке. Я попытался обойти его, но он по-прежнему не подпускал меня к ней. Вместо этого он схватил ее и потащил за собой. Взглядом она просила меня заступиться за нее, но я побежал прочь. На этом мой сон прервался.
- Вы в порядке? - услышал я женский голос, такой же чистый и нежно переливающийся, как весенний ручеек.
- Что такое? Что со мной случилось? - спросил я и посмотрел... Боже! Это была она! До настоящего момента я не верил в провидение. Все происходящее зависит от людей, а поскольку люди по-разному поступают в одних и тех же ситуациях, наши жизненные пути непредсказуемы, полны неожиданностей, удивительных совпадений. Так я всегда думал. Но как объяснить это совпадение, я не знал. Да, ее нельзя было ни с кем спутать.
- Должно быть, вы получили солнечный удар, - сказала девушка.
- Как ты, Артур? - спросил меня Джек, тот самый мой приятель, который приглашал меня на пикник.
- О, замечательно. Спасибо, Джек. Не о чем беспокоиться. Просто, думаю, это был солнечный удар, как сказала мисс. A propos, Джек, ты нас не представишь друг другу?
-Марием, знакомься. Артур Чемберлен. Артур, Марием Коэн. (Артур как истинный англичанин привык все делать в соответствии с обычаями.)
-Очарован, - сказал я, внимательно смотря ей в глаза.
-Мне тоже очень приятно с Вами познакомиться.
-Мы учимся с Артуром вместе, - сказал Джек.
-Как здорово, - сказала она.
-А Вы где учитесь, - спросил я?
-В этом году я собираюсь поступать в Тринити-колледж.
-Вот как? На чем же Вы играете?
-На фортепиано.
-Какое совпадение! Я тоже играю на фортепиано.
-Кто Ваш любимый композитор?
-Гендель. А Ваш?
-Мой тоже! Как интересно, - улыбнулась она.
-Я покину Вас. Думаю, Вам будет интересно и без меня, - сказал Джек и пошел к другим гостям.
-В таком случае, быть может, мы могли бы когда-нибудь сыграть что-нибудь в четыре руки?
-Почему бы и нет?
-В таком случае, может быть, Вы согласитесь оставить мне свой телефонный номер?
-Я напишу Вам его. Вот он, - сказала Марием и протянула мне салфетку с какими-то цифрами. - А сейчас извините меня, я должна идти.
-До свидания, Марием...
Я смотрел ей во след, боясь пошевельнуться. "Как же она прекрасна! - думал я. - Господи, я влюблен, по-настоящему влюблен! Сам Бог послал мне ее. Ведь тогда я видел ее во сне! Но что значил этот сон, и откуда в нем взялся Чарльз?.."