Львов Михаил Вячеславович : другие произведения.

Бесконечный город

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это произведение написано в конце 1992 г. Как-то я услышал фразу, которая и определила изготовление дааной вещи- "надо писать не "пятак упал на мостовую", а "пятак упал на мостовую звеня и подпрыгивая", сказанную каким-то известным писателем( ну не помню я :). И соответственно я загорелся идеей применить это на практике. Но помимо этого данное произведение также было сделано со смыловым наполнением и определённой структурой, хоть и мрачноватой :).
  Он шёл по 20й улице домой, как каждый день вот уже 5 месяцев. Разноцветные вывески загорались и потухали, мерцали, сияли вокруг, но это великолепие не производило на него никакого впечатления, он привык к их виду и перестал их замечать. За пять месяцев он понял суть- показной фейерверк скрывает мятую грязную изнанку этого города. Стоит отойти от улицы на несколько шагов в переулок, как из праздника красок и веселья попадаешь в мрачные, серые, угрюмые дворы, где мокрое бельё висит в атмосфере вони, распространяющейся с ближайшей помойки, этого вечного шепота, который не умолкает здесь ни на минуту, он влезает в мозг, поднимает там волну отвращения и ужаса, когда реальность исчезает в потоке шороха листьев, скрипа старой разваливающейся двери, где-то рядом пробежит кошка, почти бесшумно, но этот тихий шорох заставляет тебя напрячься и резко повернуться в сторону, откуда донёсся этот скользящий шум.
   Вот неоновая вывеска ресторанчика, где работает один из его немногочисленных знакомых, немолодой седеющий человек с лицом усеянным морщинами и добрыми мягкими голубыми и какими-то бесконечными, опустошенными глазами. За свои годы его лицо покрыли пятна от постоянно висящего над улицей тумана из выхлопных газов, выбросов с цементного завода в шести кварталах отсюда и ещё каких-то примесей, густой стеной висящих над домами. Когда он задевает тебя, ты ощущаешь его холодное, липкое и удушающее объятие, и каждый раз захватывает дух и стараешься задержать дыхание, чтобы не дать заползти в лёгкие склизкой массе этого безвесного яда. Он висит повсюду- над мостовой, качается около вывесок магазинов, чуть покрашенный их неоновым сиянием, он прячется в щелях тротуара и хищно выползает оттуда, когда кто-нибудь наступает на особо разъеденную нередкими кислотными дождями плиту и, клубясь, поднимается вверх, чтобы слиться с клубами уже повисшего над тротуаром густого белого облака. Тридцатипятилетний мужчина, выглядящий как восьмидесятилетний старик, до сих пор, шаркая ногами в порядком истершихся ботинках, разносит заказы по домам, при случае отнесет заказ какому-нибудь богатому разгильдяю, который заработал свой капитал где-нибудь в подпольном казино, обжуливая более доверчивых игроков, или получил его в наследство от своего богатого дядюшки, который заработал его едва ли более честным способом. Он положит мятую бумажку в трясущуюся, скрюченную руку и с выражением полнейшего презрения на лице будет слушать слова благодарности, которые обрадованный старик будет шамкать беззубым ртом, а потом хлопнет у него перед носом дверью и, войдя в дом, тут же забудет про старика, который, шаркая ногами, плетётся в свой грязный захламлённый угол с бутылкой дешевой наливки и буханкой полу зачерствевшего хлеба, купленные им у владельца ресторана за углом за те жалкие гроши, которые он получил.
   Дальше вывеска банка, у которого он взял недавно небольшую ссуду, за которую по видимому будет теперь расплачиваться месяцы или даже годы. Когда он брал деньги за конторкой сидел сухой маленький человечек с большими рыбьими глазами, которыми он постоянно моргал, с коротким ёжиком волос, прямо из которого торчали немного заострённые красные уши и коротким носом, которым он постоянно шмыгал. От всего его вида, от его кургузого, почти потерявшего цвет пиджака, о старой рассохшейся конторки, истертой множеством локтей неизвестных людей исходил характерный неприятный запах бедности, порой граничащей с вопиющей нищетой. Банк был старый, серый и если бы не красочная вывеска имел бы вид большого серого ящика. Двери его высохли и слишком тугая пружина заставляла их громко хлопать каждый раз, когда они закрывались за очередным клиентом, и казалось, что они вот-вот развалятся и посетитель вздрагивал и, оглянувшись, ускорял шаг.
   Далее висели бесчисленные ряды вывесок банков, ресторанов, контор, похоронных бюро и разнообразных магазинов. Он шёл между ними как по огромному коридору, сверкающему и перемигивающемуся с прохожим. Кричащему голосами рекламных автоматов, приглашающих зайти в двери очередного учреждения. Голоса реклам сливаются в монотонный глухой рокот, который очень похож на шум машин, снующих по кажущейся нереальной улице, поднимая за собой шлейф серой колючей пыли, при каждом вдохе набивающейся в легкие и вызывающей приступы кашля, оседающей на лицо серой плёнкой.
   Вот, наконец, и его переулок, он сворачивает в темноту и гул улицы тут же смолкает, сменяясь шёпотом подворотен. Здесь очень темно, но он привык и безошибочно находит дорогу через кучи листьев и хлама, который валяется здесь повсюду. Так, вот балка попала под ноги, теперь три шага влево, повернуть направо и идти вперёд, осторожно канава, так, а вот и дверь, он нащупывает ручку и с трудом поворачивает её, а та надрывно скрипит всем своим несмазанным нутром, скрип её переходит в визг и дверь открывается, но только на половину, дальше открыть её не позволяет вздыбившаяся несколько недель назад половица. Полутёмным коридором он проходит до своей облезлой, с остатками обивки, потерявшей цвет, двери. Протягивает руку направо и, нащупав ободранный шнур, тянет его вниз, дергает раз, два, на третий раз наконец-то загорается старая пыльная лампочка под пожелтевшим, потрескавшимся потолком, со следами раздавленных насекомых. Тусклый жёлтый свет лампочки слабо освещает старую продырявленную кровать, диван у противоположной стены, у которого местами вылезли пружины и обивка протёрлась настолько, что иногда переходит в дыры. Стол посередине завален бумагой и старыми бутылками и банками из под консервов. Свет освещает и его лицо, лицо измождённого человека, который делает всё, что, может, но у него вечно что-то не получается, небольшой просчёт и всё летит в тартарары. Запавшие глаза, под которыми набухли мешки. Похудевшее, отёкшее лицо, над которым нависли чёрные космы бровей под не менее чёрными и взъерошенными волосами. Морщинистый лоб, руки, сморщенные и покрасневшие, нервно мнущие старую, потерявшую цвет и форму шляпу. Не раздеваясь, он лёг на облезлую кровать и заснул до следующего утра. Ночью ему снились кошмары, и он неспокойно ворочался и стонал, всё реже ему снились теперь его родители и младшая сестрёнка. Он потерял их в этом городе, как и многие другие разошедшиеся ненадолго, но оказалось навсегда. Кошмары, навеваемые тоской по чему-то хорошему, тому, что смогло бы отвлечь его от бесконечных проблем и прозябания, туманом, сгущающимся к полуночи, безысходностью и беспросветностью существования его, и он чувствовал это, и тем ненавистнее была ему его комнатушка-пристанище среди чужих озлобленных лиц, мыслей и глаз. Кошмары оставили его около семи часов утра, когда прозвонил будильник, время возвращаться на опостылевшую однообразную работу. Опять пройдёт он тёмными дворами и также как, вчера бездумно передвигая ноги, мимо манящих витрин и вывесок, дальше, пока не вырастет перед ним громада завода, где он и тысячи других, таких же оборванных рабочих целый день будут делать разноцветные бутылочные крышечки, чтобы на другом производственном гиганте ещё сотни рабочих могли закрывать тысячи разноцветных бутылок, которые когда опустеют, будут отправлены на следующий завод, где начнут свою следующую жизнь переплавленными в вазочки и стекла для очков. С наступлением вечера из заводских ворот хлынет людской поток, чтобы с утра всё началось с начала. И он тоже, как и все остальные совершал этот цикл вот уже пятнадцать лет, пока не стал тем, кто он сейчас- стариком с пустым взглядом голубых усталых глаз, стоящим на трясущихся ногах, седеющие волосы прядями спадают на плечи и лоб, а он время о времени отбрасывает их назад сморщенной высохшей рукой.
   Проснувшись однажды утром он понял, что сегодня на работу не пойдёт. Страшное опустошение души привело к полному равнодушию, ему было наплевать на то, что будет завтра, что произойдёт на его рабочем месте, когда к началу смены оно останется пустым. Начальник смены тут же доложи директору, и на работу поставят одного из десятков безработных, которые с утра до ночи стоят у ворот фабрики, ожидая своего часа. Никому не будет дела до того, куда подевался жалкий немощный старик, умер ли он в своей кровати, или его разорвали бродящие по улицам бешеные от голода собаки. А он встал и вышел на улицу и пошёл в сторону противоположную заводу. Он шёл и шёл, бесконечно тянулись ряды вывесок- магазины, банки, конторы, но он даже не поворачивал голову в их сторону. Он шёл только вперёд, устремив взгляд перед собой, но глаза натыкались на дома и вывески. Он поднял их вверх, но туман белой дымкой повис над ним, не давая взгляду прорваться наверх к солнцу и теплу.
   Он снова отрешенно опустил глаза в прежнее положение и продолжал передвигаться, поминутно спотыкаясь на выступающих из тротуара плитах или набравшем силу растении, пробившемся сквозь сплошной камень. Он шёл и шёл, вперёд и вперёд и его сгорбленная спина виднелась вдали. Он утолял жажду и голод в дешёвых ресторанах, а иногда попрошайничал у дверей домов, где ему иногда давали что-нибудь похожее на еду. Он бездумно съедал всё, что ему давали, и шёл дальше. Шёл и шёл, вперёд и вперёд.
   Его путешествие затянулось на годы, он теперь не мог, даже если бы захотел, вернуться к своей убогой комнате, но он уже забыл, что у него когда-то был дом. Он оставлял позади квартал за кварталом в неумолимом желании вырваться из лабиринта города, вырваться на волю, вдохнуть воздуха, не отравленного ядовитыми испарениями, не задавленного бездушными громадами зданий. Но эта затея была обречена на неудачу, потому что город не имел границ, он протянулся вокруг всего земного шара и начинался в своём конце. Но он не знал этого и шёл.
   Нет ничего бесконечнее времени, стоит подумать, когда его начало и разум спасует перед громадным количеством пролетевших времён и тогда человек осознаёт эту несомненную истину- НЕТ НИЧЕГО БЕСКОНЕЧНЕЕ ВРЕМЕНИ!
   Время у него было, и он шел, не переставая надеяться, и искривлённая радикулитом спина скрывалась за очередным поворотом, чтобы снова появиться где-то дальше.
   Только птица не связанная притяжением к земле может подняться над городом, выше к солнцу и туман скроет город и будет только солнце, небо и белая равнина внизу и птица полетит свободная и независимая, но и она спускается на землю, в город, став свидетелем ещё нескольких трагедий, а может она встретит его, всё ещё бредущего в поисках несуществующего выхода и отдохнув она опять взлетит вверх, и будет парить там, между синим и белым, пока не опуститься в следующий раз.
  
  
   Ноябрь 1992 г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"