Лунин Владимир Иванович
Портрет диктатора

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Чем будут пахнуть руки молодых россиян через 10 лет - ладаном или, не дай бог, гексогеном? Что ждет страну в будущем - оранжевая революция или от мертвого осла уши? Пожалуй, сейчас ответить на эти вопросы не возьмется никто. А я лишь попытаюсь предположить. Автор

ПОРТРЕТ ДИКТАТОРА

  
   Атака
  
   Бестолковая суетная Москва в душный августовский полдень будто не заметила того, что случилась, змеясь бегущими куда-то многотысячными толпами в переходах метро, клаксоня в отливающими всеми цветами автомобильных раскрасок пробках, желтея кончиками листьев берез и тополей в старых столичных двориках.
   А случилось вот что. Из большого окна на четвертом этаже величественного, как памятник забытому вождю, желтого здания в Рахмановском переулке, вместе с выбитыми изнутри кусками красивых дорогих стекол, вылетел продолговатый предмет, и, перекувыркнувшись в воздухе два раза, со звоном шлепнулся на вымощенную булыжниками мостовую. Минуту спустя у ворот злополучного здания, где случилось упомянутое безобразие, с воем притормозил резвый милицейский газик, и несколько укутанных в черный камуфляж, похожих на ящериц гибких фигур метнулось к двери главного входа, мимо отчаянно махающего руками человека с красивой сединой в представительной шевелюре.
   - Они...они там, в кабинете...- чуть не плача, прокричал вслед убегающим ящерицам седой человек - на четвертом... этаже.... Все разгромили и... министр, что теперь скажет министр?
   Впрочем, последние слова уже были обращены к пустоте: молчаливому дворику и одинокой милицейской машине со скучающим шофером внутри, к равнодушной мостовой, усеянной кусками битых стекол...Седой прищурился, и, вытерев рукавом дорого пиджака, (теперь уже изрядно изодранного в борьбе с незваными гостями, молодыми нахалами, так неожиданно ворвавшимися в здание за четверть часа до описываемых событий и учинившими разгром в кабинете министра), разглядел на мостовой еще один предмет. Вздрогнув от диких нечеловеческих криков, вдруг раздавшихся сверху, седой поднял предмет с земли, осмотрел его и прижал к груди, как оброненную случайно старую бабушкину икону. Затем снова внимательно осмотрел и грустно усмехнулся.
   Предметом оказался портрет нестарого русоволосого человека с полуулыбкой на тонких губах, устремленного задумчивым взором голубых глаз в даль. При падении портрет немного пострадал. Высокий лоб голубоглазого был пробит осколками раскромсанных оконных стекол в двух местах - в центре и слева, ближе к едва обозначенной художником жилке у виска. Казалось, она едва пульсировала, и вот-вот должна была брызнуть кровь. Глаза изображенного на потрете человека вопросительно взглянули на седого. Тонкие губы, мастерски изображенные художником, вытянулись в трубочку, черты лица вдруг стали строже и жестче. Выброшенный из окна четвертого этажа портрет как будто оживал в руках! Седой вздрогнул и прошептал, по привычке вытягиваясь в струнку:
   - Простите, Владимир Владимирович... Что не уберегли... Призовем к ответу... Примем все меры...
   И снова нечеловеческие крики и звуки ударов, но уже громче и ближе, заставили седого вздрогнуть. Обернулся. Гибкие черные милиционеры выводили из дверей парадного входа молодых нахалов, нарушивших покой величественного здания двадцать минут назад, заломив руки пленникам и добавляя дубинками по ребрам несчастных так, что было понятно - никаких безобразий больше не будет. Седой облегченно вздохнул.
   - Командир группы захвата Дубенко, - устало представился ему один из милиционеров, - проедемте с нами для дачи показаний...
  
   Суд
  
   Неделю спустя седой постучался в черную, отливающую перламутром дверь кабинета на четвертом этаже того самого здания в Рахмановском.
   - Зураб Зурабович, вызывали? - едва переступив порог, седой привычно сгорбился, приняв выправку старого служаки.
   В глазах министра впервые за семь долгих дней, минувших с момента внезапной атаки молодых нахалов, сияло весеннее солнце.
   - Садись, Петр Иванович, чего же тянешься, как бравый солдат Швейк? - министр указал на роскошный новый диван, недавно привезенный взамен старого, пострадавшего в день атаки (молодые проходимцы перевернули его и облили красивую мягкую кожу гущей из чайника, захваченного в приемной министра).
   Седой осторожно присел на краешек, а Зураб Зурабович победно прочертил рукою по воздуху и стукнул большим кулаком по крепкой дубовой крышке стола.
   - Осудили... Осудили сегодня молодчиков...Вот ведь что придумали! Ворваться в министерство здравоохранение и учинить беспредел! Да еще в кабинете моем. Совсем обнаглели ура-патриоты и их длиннобородый фюрер!
   Седой осторожно кивнул.
   - А помнишь, Петя, как в спикера кидали яйцом? А в Анатоль Борисыча - майонезом? И отделывались административной ответственностью. Отсидев трое суток, возвращались в Воронежы и Челябински героями. Но все, дудки! - на виске у Зураба Зурабовича вздулась жилка. Губы возмущенно вытянулись в трубочку. Черты лица стали строже и жестче. ("Совсем как Владимир Владимирович!" - удовлетворенно отметил седой).
   - По пять лет негодяям дали - продолжил министр, - и это правильно. Теперь другим неповадно будет. Только нам, Петр Иванович, следует разъяснить в прессе, что подонки были неправы. А то знаешь, что вздумали говорить на суде, и их коричневые газеты об этом кричат до сих пор? - Зураб Зурабович понизил тон голоса - о том, что мол, эта была не хулиганская выходка подвыпивших вандалов - а выглядеть все должно именно так - об этом просил меня Сам (седой вздрогнул и внутренне напрягся, вспомнив пристальный взгляд голубых властных глаз, много раз увиденных им на встречах в Кремле) - а говорят они то - доносился издалека голос министра - что это была акция протеса против, ну, этой самой...
   - Монетизации льгот, - быстро очнувшись и вежливо поклонившись, подсказал седой.
   - Да, против, значит, этого всего. Как будто бы дело носит политический подтекст. Ты понял, Петя, что никакой политики, а одна голая уголовщина? - почти с угрозой в голосе процедил министр.
   Седой вздрогнул снова и кивнул.
   - Ну вот и хорошо! - Зураб Зурабович встал из-за стола, неторопливо прошелся из угла в угол несколько раз и сел на диван возле седого.
   - Мне понравилось, как ты реагировал на все, что случилось, в день инцидента. Ведь в министерстве тогда никого не было, если не считать нерасторопных секретарш и прозевавших молодчиков разгильдяев -охранников. Все значимые люди в разъездах и в отпусках, да и конец рабочей недели. И я был в служебной командировке. А ты не позволил вандалам вволю потешиться в моем кабинете, вовремя вызвал милицию и дал нужные и правильные показания.
   Министр с благодарностью посмотрел на седого.
   - Вот только знаешь что? - Зураб Зурабович снова понизил голос, - после нападения на мой кабинет мы навели здесь идеальный порядок и восстановили все, что было разрушено. Но лишь одной вещи мы не сумели найти...
   Седой снова сжался и сгорбился еще больше, отведя взгляд от черных проницательных глаз начальника.
   - И ты, наверное, знаешь, что эта за вещь, Петя?...
   Седой сглотнул и едва слышно просипел:
   - Портрет...
   И тут Зураб Зурабович заорал прямо в ухо:
   - Так значит, ты знаешь, где он? Почему же молчишь? Молодые подонки, разгромившие мой кабинет, не украли ни одной вещи, вернее, попросту не успели это сделать, потому что их всех задержала милиция. По их же свидетельствам, портрет был выброшен из окна и бесследно исчез... С тех пор, как приехала милиция, никто посторонний войти в наш двор бы не смог. А ты постоянно был у входа, и значит, ты видел...
  
   Портрет
  
   Седой закрыл лицо руками и всхлипнул. Пришлось сознаваться.
   - Этот портрет у меня... Я повесил его дома...Да... Над диваном...
   Министр облегченно вздохнул и расхохотался, дружески похлопав рукою седого по плечу.
   - Ах, Петя, ведь тридцать лет мы знакомы с тобой, а ты все такой же, как раньше... Мальчишка, даром что в ранге моего заместителя... Ведь ты когда-то и Сталина, я помню, повесил над своим диваном и даже в перестройку никак не хотел снимать... А портрет вождя всех времен ты спер, если помнишь, из сырых кремлевских подвалов...Его изображение выполнил еще при жизни партийного горца придворный художник...А теперь вот - вешаешь портрет, выброшенный и украденный из кабинета кремлевского министра...Объясни, для чего?
   Седой помолчал и вздохнул. Разговор принимал интимный характер.
   - Я тридцать лет хранил эту тайну и теперь раскрою ее тебе. Читал "Потрет Дориана Грея?"
   - Изображение на портрете молодеет или стареет... В зависимости от того, какие поступки совершает герой в реальной жизни? А при чем здесь Уайльд?
   - Тридцать лет назад я случайно открыл, что таким же чудодейственным свойством обладает и портрет Сталина, ради прихоти молодого партийного номенклатурщика взятый из подвалов Кремля, все равно уже никому там не нужный. Я повесил его над диваном - в память о деде, работавшим вместе со Сталиным еще до революции...И я заметил, как с каждым днем, из года в год, портрет вождя меняет свой облик... Тогда я еще не понимал, что должен был наступить конец той стране, которую создал вождь... И вместе со страной старился потрет... Вернее, изображение на нем... И ни холст, ни краски не поддавались влиянию времени... Лишь сам Сталин старел изо дня в день...И в лихие годы перестройки каждое утро я просыпался с мыслью снять этот потрет, поскольку человек, изображенный на нем, был уже не Сталин... Вернее, это был он, но на портрете Иосифу Виссарионовичу было больше ста лет, таким старым и дряхлым казался вождь...Ты знаешь, в реальной жизни диктатор дожил до семидесяти пяти и был еще крепок... Помню, в дни ГКЧП на потрете у Сталина уже были длинные седые усы, печально повисшие к низу, и изможденное лицо старика-горца, а в последний день Советского Союза по его испещренным морщинами впалым щекам, не поверишь, потекли настоящие слезы...А затем краска осыпалась, и изображение... пропало, как засвеченный негатив.
   - Право, трогательная история - нервно улыбнулся министр - вполне бы подошла для предвыборных выпусков "Правды" или "Советской России". Но при чем тут портрет Самого?
   - Дело в том, что и этот портрет... меняет свое изображение... я заметил это еще в день нападения на твой кабинет, Зураб...
   - И как же оно меняется?... Тоже стареет?.. Брось, друг мой Петя, ты просто сегодня устал... Оставь этот портрет себе и больше не будем о нем вспоминать...
   - Я должен об этом сказать...
   - Для чего?
   - Чтоб больше никто не ворвался в твой кабинет, Зураб... Неприкосновенность которого я храню вот уже тридцать лет... Как когда-то мой дед хранил дружбу и верность Сталину....
   - Никто не ворвется в мой кабинет. Молодчиков осудили, они будут сидеть еще долго, а другие побоятся прийти им на смену... Потому что мы задавим их всех...
   - Ах, Зураб... Я должен тебя предупредить...И нас всех... Портрет нестарого русоволосого человека с полуулыбкой на тонких губах, устремленного задумчивым взором голубых глаз в даль, плачет... Каждый день...
   - И этот - плачет? - министр попробовал усмехнуться, но лишь задумчиво и свирепо нахмурился.
   - Он плачет слезами уходящих в могилы старух, обворованных и униженных на пределе лет... слезами матерей погибших в Чечне мальчишек - ровесников наших с тобою внуков... за которых те женщины получили грошовое пособие... И давясь слезами, они покупают за гроши конверты, и, запечатывая в них остатки наших подачек, отправляют эти конверты в Кремль...
   - Замолчи... Тебя понесло... Как сегодня - молодых негодяев, возомнивших себя народовольцами, там, на суде.
   - А иногда лицо на портрете сводит как будто от адской боли... Мне знакомо это выражение - я наблюдал его в клинике, у моего сына... который умирал от ломки...И вместе с ним умирали еще трое наркоманов на соседних койках - и еще тридцать - в соседних палатах - и целое поколение по всей стране...А иногда лицо на портрете становится безразличным и уставшим, с потухшим затравленным взглядом, с опущенными к низу от безнадеги уголками губ...Как у запертого в темницу опального олигарха, посмевшего поверить, что политику в этой стране можно делать, обходя стороною Кремль... Как у осужденных сегодня молодых идеалистов, начитавшихся Проханова и Нечаева, которым пять долгих лет молодой потерянной жизни делить баланду вместе с уголовниками на зоне...
   Зураб Зурабович молча расхаживал по кабинету и уже не пытался заставить замолчать своего заместителя. "Пора, пора старику в отпуск... Сильный стресс после всех случившихся событий..." - думал министр. И вдруг взгляд его остановился на новеньком портрете, привезенном только позавчера из Кремля взамен утерянного старого. Министр пристально присмотрелся. Изображенный на портрете человек, низко опустив голову, почерневшими от горя глазами решительно глядел перед собою. Плотно сжатые губы выдавали решимость и волю. Паутина морщин покрывала щеки и лоб. Льняные волосы белели, превращаясь в густую седину.
   - Ах, что это, Петр?
   - Это матери погибших в Беслана школьников едут в Кремль...Чтобы спросить... почему не уберегли их малюток...
   Зураб Зурабович вздрогнул. Изображение на потрете дышало яростью и болью.
   - Скажи... Друг мой Петя...Значит, все это правда...Что же будет потом?
   Седой решительно тряхнул головой.
   - На какое-то время можно забыть о портрете как о кошмарном сне... Знаешь, это почти легко... Забыть о его предсказаниях... Не придавать значения.... Ведь я жил под портретом Сталина все тридцать лет, и не замечал, не хотел замечать до последнего дня того, как стареет и плачет вождь... Как умирает его изображение, как умирает страна...
   - Качество истинного номенклатурщика, - язвительно заметил министр.
   - Но потом снова придут - они... - продолжил седой.
   - Кто они?
   - Люди с улицы...И их будет много... И я не смогу защитить уже твой кабинет, друг мой Зураб... И мы вместе не сможем спасти того, кому служим... Вот тогда мы снова вспомним про муки и боль, на которые были обречены люди с орущей, забитой толпою улицы... Обречены благодаря нам... И портрет... Тогда он будет неистовствовать вместе с орущей толпой, выкрашенной почему-то в один яркий густой угрожающий цвет.
   Сумерки сгущались за окном, и темнело в кабинете. Не зажигая свет, с отчаянием и болью смотрели друг на друга два пожилых человека. В наступающей темноте, вяло и нехотя, уходило и растворялось изображение на портрете. "Превращалось в синеву. В пустоту".
  
  
  
  
  
   2
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"