Аннотация: Настали смутные времена. И хоть смутными для пишущей братии они на Руси всегда таковыми являются, однако ж, после генсековского "Процесс пошел", началось тут такое!.. Началось оно и для нашего героя.
"Мир разделялся на две неравные части: одна
- меньшая - офицерство,...
другая - огромная и безличная
- штатские, иначе - шпаки, штафирки и рябчики".
А. Куприн
Настали смутные времена. И хоть смутными для пишущей братии они на Руси всегда таковыми являются, однако ж, после генсековского "Процесс пошел", началось тут такое!.. Началось оно и для нашего героя. После распада Союза писателей пришлось ему устроится на работу сторожем при пансионате того самого СП. Временно, конечно же! Работа была не пыльная. Сутки на свежем воздухе, потом трое свободен. Но все одно - смех! Бывший член СП, при всех благах когда-то и вот вам здрасьте!.. Ну, временно, конечно же, но и все же...
А дело уже было к ночи, из 24 часов дежурства сторожить ему оставалось совсем ничего. Он уж и замок на ворота повесил, как вдруг подкатила - вначале к воротам как бы, а потом бесшумно скользнула на стоянку - шикарная иномарка. Land Rover с людьми! И чувствуется как в Land Rover этом возня какая-то. Потом, вдруг, распахнулась задняя дверца и из Land Rover - ни то выскочила, ни то выкинули её оттуда - голая баба. Упала на все четыре конечности, но тут же выпрямилась и на них, сидящих в машине, ни то с тростью какой-то, ни то с зонтом нераскрытым. Но дверки иномарки тут же закрылись. Она с этой ни то тростью, ни то зонтом, голая набрасывается на закрытую дверку и зло долбит ее тростью. В машине хохот. Ржут они все там во все свои сытые глотки, а глядя на все это действо, и ему смешно стало.
- Вот перепились! - проговорил он. - Не соскучишься! - и ушёл в сторожку, заперев за собой дверь.
Дело в том, что гуманизм "критического реализма" не хотел как-то наполняться "социалистическим гуманизмом" и наш герой заметил это уже давно. Да и скандал с альманахом "Метрополь" у него ещё был на памяти. Он тогда хоть и голосовал за исключение всех этих "подонков" из Союза писателей, но видел, да и понимал, что они правы. Правда, писать он в то же самое время продолжал всё ещё в стиле соцреализма. Да и жена с дочкой настаивали. То машину нужно было купить поновее, то отпуска накатывали и нужны были срочно деньги, чтоб поехать куда-нибудь, где и отдыхают все, в общем-то, такие же, как и он, а не такие как эти, из альманаха этого. Ну что тут поделаешь. Ведь, именно под произведения, писавшиеся по лекалам, изготовляемым государством, государство и давало им заказы, посылало их в творческие командировки, - стимулируя, тем самым, развитие необходимого ему пласта искусства...
А голая эта дурёха взобралась уже на одну из стоящих на стоянке машин и встала там как... Порно-дива?! Да нет! Пьяная, конечно же, но!..
- Свободу Анжеле Дэвис! - кричит.
- Ах, хороша чертовка! - стоя уже около окна, как перед экраном огромного монитора, восхитился вдруг писатель наш. - Ну, прям, как "Статуя свободы".
А из Land Rover ей кричат: ""Переспать с Анжелой Дэвис вам помогут джинсы "Levi's!", - и хохочут.
- Караул! Люди! Насилуют! - кричит возомнившая себя Анжелой Дэвис.
А в машине опять хохот. А ночь такая лунная, светлая! И сидят они все там, в машине этой такие сытые, и все такие всем, похоже, довольные. Ну, и не в совковом прикиде, конечно же!
- На спор она что ли все это для них изображает? - недоумевал наш писатель и, плеснув себе чуток "вискаря" видать из старых запасов, принял. Зажевал всё это лимончиком и не без удовольствия продолжил наблюдать за происходящем на стоянке.
Но тут прибежали сторожевые собаки, которые до того бегали где-то по территории. Те, что в машине, вмиг позакрывали все окошки и ну, тоже кричать сквозь окошки: "Охрана! Караул! Эй, охрана!". Но сторож, поглядывая на них из окна, помалкивал, ухмыляясь.
А та, что была на крыше, опять за своё. То есть, в крик. Собак, мол, боюсь, уберите собак. А из машины ей: "Так тебе дура и надо!.. Будешь знать, как целку из себя изображать!.. Взять её"!..
Вцепившись в крышу машины руками и ногами, женщина эта стояла уже там в позе... Ну, о-очень соблазнительной и наводящей на мысли определённого свойства!
- Вот шлюха! - не выдержал наш писатель и выругался. Он отошёл от окна. И тут же подумал вдруг: "А ведь, она, может быть, и не с ними вовсе, а от них как бы. Спасается как бы"! И он решил выйти на улицу.
- Охрана! Сторож! Помогите! - тут же опять закричала женщина.
Он, усмехаясь, подошёл к машине поближе и сказал успокаивающе и даже как бы ласково несколько.
- Чего орёшь-то! Слазь!..
И вдруг увидел на её непьяном, оказывается, лице слезы. И такую мольбу, и страдание выражало при этом лицо её, что внутри у него вначале все сжалось от жалости к ней, а потом все задрожало от гнева к этим, сытым, довольным и безопасно сидящим в своём Land Rover подонкам.
- Вы что здесь делаете-то, а! - накинулся он вдруг на них. - Вы что, а?!
- Ладно, братан, ты чего?! - усмехнувшись, дружелюбно промолвили они и взглянули на него как-то так, знаете ли. Ну как на своего, который пока ещё просто ни в теме.
Он, стыдливо потупившись, промолчал было, но тут же кинулся к сторожке. Но когда он выбежал на улицу с ломом в руках, иномарка уже выворачивала со стоянки на дорогу. Он, побежав за ней, успел только взмахнуть ломом, которым ударил по асфальту так, что чуть было ни вырвал себе руки из предплечий.
А женщина уже вбежала к нему в сторожку и встала там, в прихожей, поджидая его. Он впустил её внутрь.
- Ой, как стыдно, как не хорошо мне! Да не смотрите вы на меня так!..
Он предложил ей чаю. Она отказалась. Тогда он движением медленным и каким-то таким раздумчивым, дал ей что-то на плечи. Она попросила, чтобы он вызвал такси. Телефон в сторожке был только тот, что был у него в кармане - мобильный, - но он, побледнев, вдруг почему-то сказал ей, что телефона здесь нет. Вообще, мол, нет, и предложил ей дождаться утра. И тогда уж только с каким-нибудь шофёром она, мол, доедет... куда ей нужно, а пока... И всё жался, мялся, хотел заговорить с ней ещё о чём-то... таком... Но заговорил вдруг о том, как развращены стали люди, что в мире совсем не осталось места для любви и что сегодня все так одиноки. Женщина с усмешкой на губах, молча, внимала ему. Он явно был не в своей тарелки и оттого нервничал. Но вскоре он умолк.
"О, каким же кретином иной раз кажусь я себе! - всполохами вдруг начало проносится у него в мозгу. - Похоже, неплохо нас в своё время обработали всеми этими высокими мыслями, тогда как сами жили себе, не сдерживая себя ни в чем! И безо всяких там высоких мыслей и соображений! Да так до сих пор они и живут. И всё всегда у них как в шоколаде! Да будь оно проклято всё это лицемерие их! Ну вот кажется всем нам впарили в своё время, что "свою жизнь надо прожить так, чтоб потом не было нам мучительно больно за бесцельно прожитые годы свои". Но кто и что при этом имел из нас ввиду? В рот бы им всем дышло кто вогнал за то, что таким, как я, не хватает теперь ни смелости, ни денег на обычное доживание дней жизни своей!.. Соцреализм?!.. Да успокойся ты со своим соцреализмом, пей нектар удовольствия в остатки жизни своей теперь уже из новых источников и пиши уже-таки по-новому".
Нет, работа сторожем его, в общем-то, устраивала, но сколько можно! Отдав всю свою жизнь делу построения Коммунизма, который когда-то в образе призрака бродил по Европе, хотел бы он теперь, будучи на пенсии, проехаться по тем самым Европам, чтобы посмотреть на то, как там живут белые люди. Однако ж вот, сиди здесь, как попка-дурак, пока не подохнешь, да радуйся тому, что ты не таджик, за гроши скребущий, метущий и вылизывающий интерфейс жирующей столицы нашей родины с её нищими по всем регионам!..
Так, но и в то же самое время, смотри-ка ты, взбунтовался! Европа ему потребовалась! "Пустите Дуньку в Европу" называется это у нас. Да и зачем она ему теперь-то?! Жил он без неё всю жизнь, жевал коммунистическую жвачку о загнивающем где-то там капитализме, ну так с тем теперь и доживай. С другим-то пониманием об этих вещах нам ведь всё равно пожить уже не придётся. Так что, сиди уж до скончания веку своего здесь в сторожке этой чуланного типа и убаюкивай себя всякими умными словами об издержках и ошибках в нашей прошлой истории.
Скользнув взглядом по шикарному телу почти что уже посиневшей от холода женщины, он вдруг подумал: "Небось, путана какая-нибудь. Их сегодня развелось, как писателей на Руси, - и предложил ей выпить.
-А хотите выпить? А то простудитесь!
Она согласилась. Он явно обрадовался этому и принялся рассыпаться перед ней комплиментами и прочими красивостями. Но женщина никак не реагировала на это. Однако, вскоре "вискарь" сделал своё дело, и она как бы несколько оттаивая, разговорилась. Но всё больше так, о пустяках всяких. И всё посматривала на него как-то сторожко. Ему казалось, что она даже имя своё, сказав, наврала. Однако, когда он всё же решился предложить ей то главное из-за чего под благовидным предлогом "чтоб ей не простудиться", он и затеял всю эту "скорую помощь", она вдруг с готовностью согласилась.
И словно для того только сюда она и приехала, тут же улеглась на постеленный им овчинный полушубок и с готовностью раскинула свои ляшки. При этом по лицу у нее блуждала какая-то полуулыбка полуусмешка, а раскинутые ляжки её сейчас напоминали скорее капкан, нежели сад удовольствий. К сожалению, мужик, при виде таких картин, да будь он хоть трижды творцом соцреалистических романов и повестей, перестаёт уже соображать и видеть что-нибудь и ещё, помимо раскинутых ляжек, и потому не в состоянии правильно оценить ситуацию...
О, как он её обнял! Ну как родную после долгой разлуки! И вдруг почувствовал он как нечто коляще-режущее проникло в его брюшную полость, и, вскрикнув, как должно быть вскрикивают только девушки во время лишения их девственности, он тут же потерял сознание.
Женщина скинула с себя на пол тело, наполненное похотью, перешагнула через него и с брезгливым выражением лица быстро-быстро оделась во что-то из того, что нашлось в сторожке.
Светало. Нарочито неторопливо вышла она на улицу. Направившись в сторону "Кутузовского проспекта", поймала она вскоре попутку и укатила домой, где тут же приняла душ и завалилась в постель спать.