В мире животных Я роюсь в большой картонной коробке, стоящей у двери в подъезд. Люди кладут в эту коробку то, что им больше никогда не понадобится. Когда я был совсем мал, я спал в одной из таких коробок и нас там было много. Если разорвать тонкий слой неживой прозрачной материи, внутри можно найти все что угодно, но это "все что угодно" мне сейчас совсем не нужно, я ищу только конкретные вещи, вещи со вкусом и запахом, называемые едой. Чаще всего все же попадается не еда, а предметы, где она когда-то была: пахнущие питьем, которое так любит мой хозяин, бутылки из зеленого или прозрачного стекла, если их долго гонять из угла в угол они звонко разлетаются на мелкие ранящие осколки, безвкусная бумага, шуршащие и вязнувшие в зубах куски полупрозрачных пакетов. Мой чуткий нос уловил запах куриных костей, их немного, но они точно здесь есть и я иду к ним, разрывая зубами и отбрасывая все мелкое и ненужное. На моей задней лапе повис пудель. Пытается сквозь толстую шерсть добраться до шкуры. Отбегает, истерично лает и набрасывается снова. Его оттаскивает хозяйка, но он все равно делает новые попытки прогрызться до моей туши. Мне непонятна его агрессия, она бессмысленна, я не обращаю внимания на пуделей и такс, хотя чувствую их родство. Мне до них, как до этого, пахнущего железом предмета с тонкими стенками, который я только что откинул прочь. Я большой и черный, хозяин зовет меня странным людским именем Дастин, на которое я вынужден откликаться, не имея полноценного собачьего имени. Много раз, когда хозяин еще был здоров и мы гуляли с ним во дворе, я встречал собак, не похожих на пуделей, такс и болонок. Они были похожи на меня: большие с черной длинной шерстью. Из разговора людей я узнал, что мы называемся ньюфаундлендами. Сложное слово, но я его запомнил, потому что его необходимо было запомнить, потому что очень важно знать откуда ты пришел и куда тебе следует идти, чтобы найти своих. И все ж куда идти я не знаю, да и, честно сказать, не до этого мне сейчас, мне бы курицу достать. Ага, вот они, кости. Их несколько и сейчас они направляются мне в желудок, а вот еще один подарочек -- недоеденная сметана. Еда слегка протухшая, но на вкус все равно лучше, чем эти пропитанные кровью кусочки белой пушистой материи, что люди выбрасывают вместе с остальным барахлом. Пока я пытаюсь найти себе пропитание, хозяйки таксы и пуделя останавливаются у меня за спиной. Теперь их питомцы уже не лают на меня, вся их агрессивная активность жестко контролируется: женщины прижимают этих маленьких недо-собак к себе, готовые войти в дом. - Это Мишкин пес? - спрашивает одна. - Да, его. - А что сам Миша? - Да запил, уже неделю как пьет, а собака одна и не кормленная. Я вчера к нему заходила: дверь открыта, сам лежит на полу и спит. В квартире бардак. - Может накормить его? - говорит другая, указывая на меня. - Надо бы, только посмотри, какой он здоровый, такого разве накормишь? - Я ему утром каши сварю. - Говорила ж Мишке, продай собаку или отдай, не можешь ты ее держать, не в твоем состоянии. - И что? - Отказался. - Дурак и есть дурак, счас его кто-нибудь забесплатно уведет. Они уходят, а я остаюсь около двери. Каша утром это хорошо. Я ее не очень люблю, но это лучше, чем искать кости. Новая хозяйка -- это плохо. Я не люблю женщин, от них всегда плохо пахнет, будто у них дома постоянно идет ремонт и люди в синих одеждах льют повсюду резко пахнущие и пачкающие шерсть густые жидкости. Я люблю хозяина, несмотря на то, что тот уже очень долго не вспоминал обо мне и дома не осталось даже сухого хлеба (последний кусок я вчера достал из-за пыльного шкафа и, естественно, тут же сожрал). И еще я люблю кошек, которые, похоже не очень любят меня. Такая вот странная зависимость получается: ты любишь - тебя не любят, тебя любят - тебе все равно. Но кошкам-то как раз не все равно, они шипят и норовят острым когтем порвать глаз. От них исходит очень смешанное чувство: страх и агрессия одновременно. Они никогда не поворачиваются спиной и никогда не убегают, когда я к ним подхожу и хочу лизнуть тонкую и мягкую шерсть. Вместо этого они припадают на задние лапы и пытаются достать твой глаз одной из передних. Какой? Это никогда неизвестно. Ну вот, вроде все, что мог выгреб и съел. Теперь площадка позади меня напоминает Мишину кухню во время его болезни. К дому подъезжает большая черная машина. Из нее выходят двое: темная кожа лиц, разговор на странном резко звучащем языке. Я знаю много слов людского языка, но этих я понять не могу. Один из них маленький, лысый и весь какой-то круглый, как тот мячик, что я люблю гонять по квартире, второй, напротив, высокий, худой со странным большим и загнутым носом. Вдруг в их быстрой речи я улавливаю два слова "ключ" и "гараж". Интересно, зачем этим людям свой язык, если в нем нет слов "ключ" и "гараж"? У хозяина раньше тоже была машина, у него был ключ и гараж. В нашей квартире жила Соня, и маленькие человечки Коля и Антошка. Потом все куда-то пропало: и Соня и Коля с Антошкой и машина и ключ и гараж, а хозяин стал подолгу спать и забывать про меня. Постепенно стали исчезать вещи. Исчезли кресло и диван, на котором было так удобно вычесывать репей из шерсти, исчез странный ящик, показывавший людей, которых я никогда не видел во дворе, да много чего еще исчезло. Хозяин сильно переживал исчезновение каждой вещи и замыкался в себе. Это свойственно людям. Люди привязаны к вещам, а я привязан к хозяину. Люди любят веши за то, что они дают им тепло и уют, а я люблю хозяина, потому что выбора, кого любить, у меня просто нет. Сейчас кто-нибудь откроет дверь и я пойду домой. На лифте, пожалуй, не поеду, стремно это после таких прогулок. Пойду пешком, хоть и высоко. А завтра, завтра мне принесут кашу и у Миши может быть кончится эта странная жидкость, которая на время отнимает у него жизнь и все пойдет нормально.