Жизнь у Дарьи Федоровны, по ее собственному мнению, удалась. Были, конечно, в ней и отдельные неприятности, в результате которых из всей родни один лишь Димка и остался, но Димка тоже человеком стал немаленьким, и даже успел ребёночка родить… Но, хотя и очень приятно знать, что у родственника все хорошо, не менее приятно, когда и у самой все не хуже.
Очень удачно получилось, что племянник позвал её тогда в услужение Александру Владимирычу. Дел - немного, да и сами дела все более радостные. Готовить Дарья всегда любила, а тут можно было готовить вообще всё что душе угодно. По чести, никогда раньше она и не слыхала, чтобы хозяева кухарке не указывали, что и когда печь… да и не кухарка Дарья вовсе, ее Саша "домоправительницей" кличет. И относится, как к родной - впрочем, вся эта семейка так же к ней относилась.
А как младшенькие-то подросли, забот у Дарьи Старостиной совсем мало стало - готовку и выпечку пирогов она за "заботу" и не считала вовсе. Так, на пару часов в день дел, да и то в удовольствие - разве это труд? Ещё иногда с девочками пошить чего - но времени все равно оставалось много.
Можно было книжки читать: девочки часто сидели, уткнувшись носами в разноцветные томики. Но сама-то Дарья читала не сказать что очень хорошо, да и слушать рассказы куда как интереснее… а ещё интереснее слушать рассказы невыдуманные. Правда в делах да науках, о которых Саша с Камиллой да Машенькой или с Ольгой Александровной говорили, Дарья смыслила маловато - но кто мешает других людей послушать? Как детишки в школу-то увеются, дома можно и вовсе не сидеть…
В городке Дарью уважали. И вовсе даже не за то, что была она этой "домоправительницей" у самого Александра Владимировича. Ну, за это тоже - но больше за спокойный нрав и житейскую мудрость. Часто даже поругавшиеся муж с женой приходили к ней за рассуждением семейных споров и примирением, так что и вышло, что была теперь "госпожа Старостина" в курсе чуть ли не всех событий городка.
И не только в курсе, в иных делах она чуть ли не заводилой стала. Городков-то много, и если в иных что-то полезное придумают, то почему бы и тут такое же не учинить? А о том, что в других местах творится, Дарья узнавала чуть ли не первой: за обедом или ужином дома новости обсуждались постоянно… да и инженеры, из тех, кого Саша почему-то кликал "старой гвардией", а нему не в контору ездили, а в гости - и за чаем с пирогами тоже многое рассказывали.
Опять же повелось: если Саши дома нет, что часто только она о новостях иных и узнает, так что привыкла Дарья Федоровна, что и Саша иной раз её о новостях каких спрашивает. Но задавать такие простые вопросы - он что, опять выпимши? Нет, вроде не пахнет…
- Так нету его. Откуда бы ему взяться?
- Так, Дарья, объясни: а зачем он вообще нужен-то?
- Так ясно зачем…
- И я весь внимание… говори, я слушаю.
Нет, не выпимши. И спрашивает всерьёз. Дарья глубоко вздохнула и приступила к объяснению…
Есть такой замечательный металл - рений. Плавится чуть-чуть получше вольфрама, но пользы от него куда как больше. Если всего шесть (если я не путаю) процентов этого рения добавить к никелю, то из полученного сплава (вроде там ещё что-то добавляют) можно сделать лопатку к самолётной турбине. Которая запросто выдержит температуру в две тысячи двести градусов.
У меня пока с самолётными турбинами проблем нет - в связи с отсутствием самолётов, но с рением - есть. Рений этот - кроме тугоплавкости - обладает еще одним, причем абсолютно уникальным свойством: если из рения сделать катод в электронной лампе, то лампа будет прекрасно работать без нагревания этого катода, просто потому что нужная лампе эмиссия электронов у рения происходит при совершенно комнатной температуре.
И проблема с рением у меня всего одна: где-то нужно его взять. Купить - это, конечно, было бы просто: денег-то навалом. Вот только никто его не продает, потому что этот рений никто ещё не открыл. Что, в общем-то, не удивительно: мало его, рения-то. То есть если вокруг оглядеться - сразу рений невооруженным взглядом увидеть можно. А если в карман руку засунуть - то и пощупать получится. Только понять, что нащупал именно рений, будет дано не каждому.
Вот взять, к примеру, копейку медную… В медной руде (и в полученной из неё меди) дофига молибдена. В смысле, не очень дофига, но есть. Если повезёт, то процентов десять, а не повезёт - то одна десятая - процента, конечно… в копейке - ближе к последней цифре, потому что везёт нечасто. Но молибден - есть, и этот молибден всегда (то есть совершенно всегда) смешан со столь желанным рением. И из тонны молибдена можно довольно простыми химическими опытами этот рений выделить, целый грамм. Или полграмма… помнится, что в каком-то шведском месторождении из тонны молибдена можно рения добыть даже два грамма! Правда, это если знать как его добывать - ну, или хотя бы знать, что он вообще там есть.
Но память мне подсказала, что в одном месте на планете (а теперь ещё и в России) этого рения просто завались. Тонн десять валяется, а то и двадцать. В жерле вулкана на Итурупе. Мне пока двадцать тонн не надо, даже десять не надо… то есть надо, но не сразу. А сразу…
Еще до окончания войны я побеседовал на эту тему с Евгением Алексеевичем. Линоров проникся, и сформированная им группа весной девятьсот четвертого года отправилась в это самое жерло. Оттуда "секретные геологи" приволокли тонн двадцать разных камней - и около тонны оказались искомым сульфидом рения.
Правда, об этом я узнал только в весной, когда Камилла из привезенного щебня выделила вожделенный металл. Хороший металл, красивый… и очень тугоплавкий. Линоров своих "геологов" снова отправил на Итуруп - и в конце лета они привезли около пятнадцати тонн рениевой руды - сообщив, что больше этой руды там нет. Вообще нисколько.
Экспериментальная радиолампа подтвердила, что с памятью у меня пока все в порядке, не всё, чему в институте учился, успел забыть: триод прекрасно работал без малейшего нагрева. Но мне-то нужен был не просто работающий триод…
Самым большим секретом японской войны было наличие голосовой радиосвязи на мониторах и арткатерах. Экипажи на них подбирались тщательно, из людей, России преданных. Ну и на всякий случай предупрежденных, что за разглашение наказание будет такое, что смертная казнь покажется милостью. В принципе какая-то информация все равно просачивалась, несмотря на то, что Евгений Алексеевич чуть ли не лично каждого матроса предупреждал, что фамилию Реджинальда Фессендена даже про себя произносить категорически нельзя. Может поэтому "общественное мнение" склонялось к тому, что на мониторах использовались именно дуговые генераторы Фессендена? Этот американец научился передавать речь по радио еще в тысяча девятьсот первом. То, что широкополосный генератор эту речь мог передать метров на сто при мощности киловатт в пять, "общественному мнению" не мешало...
А пока "наши партнёры" бросили все наличные научные силы на разработку этих генераторов помощнее. Мы же собирались делать радиостанции поменьше. На лампах, как и положено… вот только станции эти предназначались для установки "на бронетранспортере", и были заметные шансы "утери" стратегических устройств силами проигравшихся офицеров или жадных солдат. Отсюда и возникла задача "принципиальной невоспроизводимости" похищенного воинского имущества силами учёных "потенциального противника".
Рений у меня был. И из него можно было делать катоды. Проблемой являлась разработка таких рениевых катодов, получив которые ни один современный ученый не смог бы понять, что они сделаны из рения…
Про рений знали что-то шесть человек. Линоров: что это - редчайший, но стратегически важный металл. Я знал, меня тоже посчитать надо. Камилла, Машка - она как раз лампы-то и делала. Дарья - но наша швея-повариха вообще всё знала. И - Ольга Александровна. Вернувшись с Кубы, где она наладила подготовку никелевой руды к перевозке, она занялась решением "катодной" проблемы. Причем большей частью случайно.
За очередным обедом Машка начала обсуждать с Камиллой очередную "идею" по маскировке технологии, и Ольга Александровна естественно поинтересовалась, о чем речь. А затем - после того, как моя приемная дочь в деталях все изложила (а чё - за обедом-то все свои!), задала простой вопрос:
- А если этот ваш катод сверху покрыть каким-то простым металлом? Ну, хоть тем же молибденом - ведь выводы из ламп вы молибденовые делаете?
- Нельзя - пояснил уже я. - Электроны с поверхности вылетают, так что поверхность должна быть именно из рения.
- Поверхность? А что внутри - безразлично?
- Конечно безразлично. Вот только облудить тот же молибденовый катод рением не получится: молибден расплавится раньше.
- А какой толщины должно быть это покрытие?
- Да неважно, главное, чтобы оно было сплошным. А так - хоть сотая доля микрона.
- Интересная задачка… Саша, вы не волнуйтесь, я придумаю как это сделать. То есть я уже придумала, надо только немножко с рением мне поработать, свойства его получше изучить…
"Немножко" заняло несколько месяцев. Евгений Алексеевич, в детали проекта посвящённый уже более подробно, обеспечил Ольгу Александровну десятком помощников - оказалось, что уникального оборудования ей потребовалось изготовить немало, причем тоже "совершенно секретного". Да только операция по приобретению немецкого форвакуумного насоса (да так, чтобы вообще никто не узнал, куда этот насос направляется) обошлась в полсотни тысяч рублей (хотя затонувшая на Балтике шхуна и половины уплаченных за неё денег не стоила).
А строительство хранилища под зданием "химического института"? Но оно было выстроено - на глубине в сорок саженей — да так, что о нём никто в этом самом институте и не знал. К концу лета в него был перенесен весь наличный запас металла, все девять с чем-то тонн.
"Рениевый проект" был важнейшей на текущий момент заботой Линорова, и я, увидев Евгения Алексеевича в "гостевой квартире", куда меня отвела Дарья, решил было, что либо узнаю об успешном решении проблемы, либо узнаю о то, что "для решения нужно ещё немного денег, миллиона полтора, не больше…" Однако присутствие Вячеслава Константиновича подсказало мне, что речь пойдет вовсе не о холодных катодах.
- Здравствуйте, Александр, рад Вас увидеть в добром здравии и хорошем настроении.
- Взаимно, Вячеслав Константинович, хотя, признаться, не ожидал…
- Это я пригласил господина министра, с вашего позволения, - сообщил Линоров.
- Не совсем уже министра, - невесело хохотнул фон Плеве, - то есть уже совсем не министра. Родзянко министерство ликвидировал и дал мне отставку.
- Как?
- Министерство опять соединил с министерством Внутренних дел, а в отставку совсем отправил. Я, собственно, по предложению Евгения Алексеевича к Вам приехал, насчёт, как он говорит, "работы по специальности".
- Если Евгений Алексеевич Вам ее предложил, то у меня нет ни малейших возражений. Вы и сами знаете, как высоко я ценю Ваш опыт…
- Тронут, но я не о себе говорить пришёл. Я-то уж старик, пользы с меня… но вместе со мной министерство покинули и вполне деятельные офицеры, которых я бы мог рекомендовать. Евгений Алексеевич сказал, что работы всем хватит…
- Евгений Алексеевич вправе сам набирать персонал своей службы.
- … но сперва все же стоит поговорить об этом с Вами. Вот, у меня список с собой - офицеры, чью отставку я подписал в последний день на должности. Двести сорок три человека…
- Сколько?! В смысле, я никоим образом не против получить любое число подготовленных людей, но у Родзянко что, все совсем с ума посходили? Если мне не изменяет память, как бы не четверть всего министерства? А кто будет державу защищать?
Фон Плеве снова грустно рассмеялся:
- Державу, как мне нынче Евгений Алексеевич сказал, будут защищать те же люди, но за Ваш счет. Потому как больше - некому. В министерство внутренних дел перевели только секретариат, прочим же предложили перевод с понижением в чине. Вы частично правы, тут почти четверть списочной численности, да еще человек сто просто пока не приехали в Россию. А ведь это - лучшие! Вот тут еще один список, семьдесят два человека - имён нет, лишь рабочие псевдонимы: те, кого вы в свое время так метко окрестили "нелегалами". Кабинет вообще отказался финансы выделять на эти, как сказали, "мертвые души". Подробнее, извините, не могу - тут лишь потребные суммы… если возможно, конечно.
- Суммы - найдем, насчет подробностей - дело понятное… Непонятно все же, почему охранку отменили. Предатели?
- Да какие предатели? Не любят господа ка-де-ты, - он произнёс это слово по слогам, чеканя каждый звук, - и октябристы жандармов, грешков на них изрядно. Вот и решили нас за прошлые свои страхи "наказать". Меня-то ладно, много ли старику надо, а людей - обидели. Сильно обидели.
- Вячеслав Константинович, тут ведь вот какое дело… Работы всем этим офицерам хватит, но, боюсь, Евгений Алексеевич не справится со всеми. Вы, как ни крути, полный генерал, а Евгений Алексеевич ротмистром в отставку вышел. До подполковника-то он успел в вашем ведомстве за это время дослужиться?
Фон Плеве засмеялся от души:
- Обижаете его, Александр Владимирович, Евгений Алексеевич уж полгода как полковником жалован.
- Вот, полковник, кстати - поздравляю, Евгений Алексеевич. Но если его службу так увеличить, то, боюсь, не справится: управлять такой структурой он ещё ни чином, не опытом не вышел. Так что давайте-ка Вы пока работу свою некоторое время продолжите исполнять, и преемника подготовите тем временем. Господин полковник, где бы нам свою Госбезопасность разместить, чтобы в глаза не бросалась?
Линоров сделал вид, что задумался, поднял взор к потолку, поизучал лепнину на бордюре…
- Губернские отделения лучше всего в службах безопасности заводов разместить. Только не везде они есть…
- Озадачим Антоневича, у него в планах ещё пара дюжин заводов.
- … а штаб, то есть главное отделение, думаю, в Москве определить. В правой кардегардии ремонт-то только начался, как раз можно наших строителей туда направить. Тут вот Константин Константинович удачно проектик составил: ежели внизу два подземных этажа сделать, то вся канцелярия там и поместится. А если и в правой такое же сделать да тоннель через Тверскую проложить, то архив тоже войдёт.
- Вы уж извините, - добавил Вячеслав Константинович, - что ответственность приходится на Вас переваливать, но нынешний министр внутренних дел Булыгин - в старейшинах дворца Разумовских… у него секретариат мало что не открыто документы в Лондон отправляет. Пришлось забрать все дела, что против англичан открыты, да и прочие поважнее… У себя хранить не могу - отыщут. Пока вот у Евгения Алексеевича пристроил…
Во дворце Разумовского был петербургский Английский клуб, весьма престижный среди столичной знати. Престижно было среди столичной знати числиться британским агентом, мать их так! Фон Плеве с изъятием дел, конечно, подставился… но по-другому нельзя было, тут он прав. Ладно, мой бизнес процветает пока процветает защищающая меня страна, так что отстегнуть мелкую копеечку на защиту уже самой России - дело святое.
- Да, кстати - оторвал меня от обдумывания этой идеи Линоров, - госпожа Суворова просила вас нынче же, по возможности, заехать к ней в институт. Мария Петровна, насколько я знаю, уже там. Вот тут список, она просила подготовить, для обсуждения с Вами А я, с Вашего позволения, останусь с Вячеславом Константиновичем.
Ольга Александровна действительно сумела меня поразить. К тому, что Машка со стеклом чудеса творит, я уже привык - но вот химия у меня, несмотря на более чем тесное знакомство с "величайшим химиком современности", вызывала какой-то суеверный ужас. Скорее всего тем, что "химия" эта творилась не в пробирках и спиртовках, как в школе и институте, а в огромных, напоминающих инопланетные звездолёты, реакторах. А даже если и не в огромных, то всё равно напоминающих…
Домой в Царицын из Керчи мы вернулись в десять утра. В одиннадцать я беседовал с "безопасниками" в "гостевой квартире": под эти квартиры теперь были выделены два верхних этажа в моем подъезде, благо первые их жители разъехались по всей России. Ну а в час я уже появился в химическом институте, царстве Ольги Александровны. Там же и пообедал, поскольку столовую института Суворова устроила неплохую - на зависть столичным ресторанам. Там же и поужинал - и, если бы сама Ольга Александровна чуть ли не за уши оттащившая меня от рабочего стола, наверное и позавтракал бы.
Единственное, что я понял из объяснений Суворовой, это то, что рений у неё как-то превращался в органическую жидкость, страшно ядовитую, кстати. Потом молибденовая проволока в эту жидкость как-то макалась, а затем в вакууме при трёхстах градусах органика эта разлагалась и на проволочине появлялся микронный слой чистого рения. Даже сильно тоньше, чем микронный, но все равно сплошной - и тут же изготовленная приемной дочерью лампа очень хорошо это доказала.
Стекольная мастерская института была давно уже заточена именно "под Машку", хотя в основном все же занималась изготовлением химической посуды. Но лампу изготовить - для "дочки" было делом плевым, ровно как для увлекшегося радиоделом Степана рассчитать этой лампы конструкцию. Не для производства, понятно, а так, прикидочно - но пока мы со Стёпой измеряли режимы работы первенца, выпущенного в "старом форм-факторе" (то есть размером со "свечку"-миньон из моего прошлого будущего), Мария собирала уже новую лампу: усилительный пентод в колбе полутора сантиметров диаметром и длиной сантиметра в три. Старую она сделала уже дня три назад, а новую без моего "благословения" не начинала: брату она верила, но только как младшему брату.
Конечно, Стёпа эту лампу рассчитал уже давно - для чисто рениевого катода, и куча готовых заготовок (включая нужные стеклянные трубочки и контактные площадки) были запасены заранее - но вот собрать из всего этого крошечную лампу "на коленке" могла только Маша. И брат ей люто завидовал - по доброму, конечно - что очень стимулировало его обучение. Он ещё в четырнадцать бегал на лекции в Царицынский институт, причем математику "брал" на втором курсе, и даже сделал несколько очень полезных изобретений. Но старшая сестра была для него на недосягаемой высоте: она успела не только получить от бывшего царя последний выданный домом Романовых орден, но и первый орден от нового правительства: Игнатьев, узнав о том, что радиостанции сделаны в значительной степени благодаря работе этой девочки, наградил ее "Владимиром". Не по статусу ("Станислава" у Машки не было), но Игнатьев сказал, что "за военные заслуги награждаем, ну не "Георгия" же девушке твоей давать…"
Ольга Александровна оторвала нас со Стёпой от важнейшего дела: мы сидели и медитировали на печку, в которой производился отжиг поглощенных стеклом новой лампы газов. Спасибо доброй женщине: процесс вообще-то занимал сутки…
За это вечером Стёпа на меня очень обиделся: оказалось, что я просто забыл ему рассказать о приезде к нам в гости Сэма Клеменса. Маша, тоже поначалу решившая обидеться, перед уходом в спальню все же подошла и меня успокоила:
- Марк Твен всё равно никуда не уехал, завтра утром познакомимся. Если бы ты сказал, то я бы волноваться стала, лампу бы плохо сделала. А лампа - она важнее Марка Твена. Потому что она - первая.
Спал я спокойно. И проснулся, пребывая в добродушном довольстве жизнью - ровно до тех пор, пока в окно не выглянул. Оказалось, что далеко не все разделяют Машкин взгляд на жизненные приоритеты: напротив дома стояла нехилая такая толпа народу, а над толпой даже развевался транспарант с надписью "Жители Царицына горячо приветствуют Марка Твена на своей земле". Хамьё, вот что я скажу: земля-то вокруг была исключительно моя, родовое, можно сказать, поместье. Ну ладно бы дети собрались, так ведь вполне себе взрослых людей в этой толпе было большинство, причем большинство, радостно вытаптывающее расположенный напротив нашего дома сквер…
Камилла, вставшая у окна рядом, с тоской произнесла:
- Ну вот, теперь кусты в сквере придется заново сажать. Ты бы Кузьке сказал - пусть порядок наведет.
Кузька уже года три состоял в должности "коменданта" рабочего городка, но вот какой-нибудь полиции в его распоряжении не было…
- И обрати внимание, - продолжила жена. - Из городка никого тут нету. Все на работе, делами заняты - а собрались только бездельники из города. Интересно, если бы они пошли поля в каком поместье вытаптывать, что бы с ними хозяин сделал? Так ведь не пойдут - а к нам, так всей толпой так и прутся… ты бы распорядился, чтобы сделали как у Гаврилова.
- Ты собиралась Сэму экскурсию устроить… какая ожидается программа? Я просто заранее интересуюсь, чтобы чего-нибудь интересного не пропустить. И что там у Гаврилова? Я этот момент тоже как-то упустил.
- Интересного ты ничего не пропустишь. После завтрака мы отбываем в Епифань, на, как ты говоришь, автобусную экскурсию. Едут я, мистер Клеменс, Лена-переводчица, Оля Мельникова…
- Оля - это кто?
- Дочка Михаила Федоровича. Она у Леры Федоровой в издательстве работает, редактировала переводы Марка Твена как раз. Девочка хорошая, Лера за нее попросила. Ну и сама Лера, конечно. А у Гаврилова - он весь рабочий городок забором обнес, и теперь внутрь кроме как рабочие и их семьи входить не могут. Прошлой зимой нищих в Калугу набежало как бы не больше чем в Москву, пару раз магазины, говорят, грабили… а в Епифань мы поедем через Камышин, Саратов и Ставрополь - Сэм как раз попросил ему наши городки показать. Мне все равно нужно в Ставрополь заехать, там на автозаводе дозаторы для Епифаньского завода забрать.
Хм, забавно. Хотя уже два года царь в стране не правит, дворянское собрание не только загнулось, но и увеличило свое влияние. Однако за "девочку Олю" просит не предводитель, а промышляющая тяжким издательским трудом Валерия Ромуальдовна - потому что госпожа Фёдорова "самому Волкову заказы исполняет". И не "издатель Фёдорова" гордится, что у нее дочь предводителя работает, а предводитель гордится тем, что его дочь - редактор у Леры…
Как там в "Жизни на Миссисипи" было? "Заткнитесь все, я на самой "Принцессе" парикмахером работаю"? Сэм Клеменс жизнь познал в мельчайших деталях.
Проводив после завтрака путешественников (на что ушло почти полных два часа - и не по вине писателя или моей жены), я заехал в "комендатуру" к Кузьке. Несмотря на "сытую жизню", как он сам обрисовал своё текущее положение, он оставался таким же тощим и таким же шустрым - и имя он, в отличие от "прошлого раза", менять на "благородное" не стал: "один я Кузька, им и останусь". Впрочем, на его должности не зажируешь особо, одних дворников у него в "хозяйстве" было больше сотни. В конторе у него было, как всегда, людно и шумно, а в "кабинете" коменданта я застал только Кузькиных племянников.
- Школу прогуливаете?
- Нет, дядечка Александр Владимирыч, нас дядя отпросил - помогаем ему вот. Нынче же расчёт за начало месяца, мы ему вот в расчёты и помогаем теперь. В школе о том знают, учитель по арифметике наоборот хвалит…
- Ну если хвалит, тогда ладно… а дядька-то где?
- Да сейчас уж и придет…
Дверь распахнулась и в кабинет действительно ввалился Кузька, весь красный и полный идиоматических выражений.
- Добрый день!
- И вам здравствуйте, Ляксандр Владимирыч. Вы уж звиняйте, эта татарва иных слов не понимает, приходится лаяться, грех на душу брать… А хорошо, что Вы зашли: господин Луховицкий, я слыхал, военным машину делает, снег с дорог сгребать - так я как раз попросить две таких машины собирался.
- А зачем две?
- Так вдруг одна сломается…
- Бумагу пиши, подумаем. Снег убирать - это хорошо, но машина денег стоит… а мне перед Марией Иннокентьевной как без бумаг отчитываться?
- Щяз, мальчишкам скажу…
- Сам пиши, а то не приму! - Кузька читать и писать умел, но не очень грамотно, так что я старался его стимулировать. - А зашёл я по делу: ты знаешь, что за забор Гаврилов в Калуге вокруг городка поставил?
- Так это… знаю. Говорят, что точь-в-точь как Воронеже. Только, говорят, в Калуге забор вышел красный, а вот в Воронеже - он желтый. Ну, кирпич у них такой, желтый весь… Красиво получилось - ну чисто Кремль Нижегородский. В Калуге-то я не знаю, не видел, а вот в Воронеже - душа радуется глядя.
- А почему у нас забора нет? Утром вон весь сквер бездельники из Царицына вытоптали.
- Дых это… я уж Дмитрия Петровича просил, а он не разрешает. Вид, говорит, испортится. Железный, говорит, ставить надо - а у меня на железный-то этого, финансиванья, вот, нету! Мария Иннокентьевна и смотреть, какой забор Иван Федорович нарисовал, тоже не стала, а ведь он старался сильно, очень красиво нарисовал. Говорит, пусть серебряный забор придумывает, быстрее его выстоят. А я думаю, что серебряный, конечно, красиво будет, но попрут его…
- Иван Федорович?
- Господин Кочетков, он нынче Дмитрий Петровича замещает. Вы уж тогда скажите Марии Иннокентьевне, пусть финанса даст, деньгами только, а то ведь до зимы забор-то не поставим.
- Ладно, так договоримся: ты мне то, что Кочетков начертил, домой принеси к обеду, а я насчет "финанса" распоряжусь…
Заинтересовавшись забором, о котором все, кроме меня, были в курсе, я обратился к самому сведущему человеку в городе.
- Так Мешков запретил из кирпича ограду городить, велел из железа делать, как бы для парка. Только велел три сажени высотой ставить - поделилась информацией Дарья.
- Ну и где он?
- Да будто не знаете! В Уругвае, он же к этому, Виктору, как его… Суньесу, поехал, вместе с Константин Константинычем, Вы же их сами и послали.
- Да не Мешков, забор где?
- Так нету забора. Откуда бы ему взяться-то? Мария Иннокентьевна денег на стройку не дает, а что рабочие собрали, того на железный не хватает…
- Дарья, ты мне объясни вот что: зачем вообще этот забор нужен? Я понимаю - вокруг заводов, а городок-то зачем огораживать?
- Так ясно зачем.
- Ну и говори, - мне пришлось Дарью снова дернуть. Я было подумал, что она размышляет над ответом, но ей и в самом деле это было "ясно". Ей, но не мне.
- Так люди зажиточно зажили, вот лихой народец и повадился. Летом-то дворники чужих отмечают, не дают озоровать, а в зиму, как христорадников набежит - поди, узнай кто грабитель какой, а кто по корочки пришел. Опять же, в уезде-то все знают, а если кто далече прослышит, что в городке яйца по семь копеек дюжина и хлебушек по копейке, так в городок и спешит. А как прознает, что только за копейки заводские торговля, так и кричать начинают, драться - в зиму-то ту, почитай, половина царицынской полиции в городке и жила.
- Понятно… и сколько на забор денег потребуется? - это я уже так, в пространство спросил. Но Дарья неожиданно ответила:
- В заводах-то по рублю с носа собирали, уже двадцать семь тысяч набрали. А нужно - если мосты не ставить - семьдесят шесть. Потому как столбы решили сами ставить, забесплатно. Васька-то от себя и Оли целую тыщщу, говорят, выделить хотели, но комитет не взял: Оленьке-то сейчас деньги ой как пригодятся!
- А ты тоже деньги на забор давала?
- А я что, не тут живу? Денег у меня много, оставить некому будет, а с собой их не унести всяко… пусть и мои рублики городок охранят немного.
- Спасибо, Дарья. Но давай так договоримся: ты тут всё знаешь, да и всех тоже, похоже, знаешь, так что если что-то важное без меня сделать не получается, то ты мне сразу же и говори. А что там у Оли-то?
Оля уже три года как Никаноровой стала: совместная работа и совместная ругань до добра не доводят. Первой их девочке было уже два года, забавная такая девица получилась. Больше всего морковку любила: как увидит, сразу хватает и, пока до ботвы не сточит, ни на что больше не отвлекалась. Народ шутил, что "растет фрезеровщица, что обеих родителей за пояс заткнет". Но вроде Василий ни о каких проблемах мне не говорил…
- Так Александр Александрович сказал, что двойня у Оленьки будет нынче. А тут и кормилицу надо будет, и прислугу какую - денег страсть уйдет. А народ его в Думу выбирать собрался, а ежели он денег отдаст, то до ценза к выборам не успеет заработать.
Имущественный ценз для депутатов временная Дума все же утвердила. Вроде бы невысокий: плати себе сто рублей квартирного налога в год и избирайся. Но в городках моих налог не собирался. Альтернативой было "внесение депутатского залога", десять тысяч рублей. Ну дети, честное слово: Васе я бы и сто тысяч дал даже не спрашивая на что. Но "народ" думал иными категориями…
Забор поставили за три недели. Красивый, чем-то мне напомнил забор вокруг Московского университета - "моего" университета. Окружал он обе части жилого городка, разделенного Астраханским трактом, а через тракт были перекинуты четыре моста на манер железнодорожных. Временных: Кочетков пообещал за зиму (пока по тракту движения нет) выстроить подземные переходы и даже парочку автомобильных переездов.
Поскольку дел у меня особых не было, на волне народного энтузиазма удалось "вспомнить молодость" и сварить десяток заборных секций. И - даже удостоиться похвалы от заводских сварщиков.