Серым московским утром Лера ехала в автобусе на новую работу. После долгих мытарств она наконец-то устроилась дизайнером в небольшое рекламное агентство и - долой прошлое! Нет, никогда она больше не станет использовать свои необычные способности.
А дело было в том, что Лера обладала очень странной и даже, можно сказать, пугающей особенностью, которую сначала наивно и восторженно воспринимала как дар, а потом - как настоящее проклятье. И избавиться от него не было никакой возможности, такой уж она родилась.
Её дар заключался в следующем: она умела исполнять желания. Почти любые и всех. (Кроме своих, разумеется, потому что где вы видели, например, здорового врача?) Для этого Лере, девушке добросердечной и жалостливой, достаточно было очень сильно посочувствовать тому, кто чего-то желал или в чём-то нуждался.
Когда это произошло в первый раз, а ей тогда было лет восемь, она даже не связала случившееся с собой. Просто порадовалась за маму, любительницу всевозможных лотерей, наконец-то выигравшую пусть не баснословную, но вполне приличную сумму, которой хватило всей семье на недельный отдых в Турции. А потом порадовалась за папу - он вопреки всем трудностям с блеском защитил кандидатскую. Затем последовали тётя, неожиданно и удачно выскочившая замуж - в первый раз - после сорока, и двоюродная сестра, которая чудом устроилась на должность директора департамента в иностранную компанию - и это при её среднем, даже можно сказать, очень среднем образовании! А потом были осчастливленные одноклассники, приятели и парочка дальних родственников. Но окончательно Лера убедилась в своих способностях только после того, как подружка Полина, прорыдав на Лерином плече два часа из-за того, что одноклассник красавец Вадик на неё и не смотрит, через пару дней с восторгом сообщила, что её ненаглядный теперь ходит за ней собачкой и называет Полюшкой-Ладушкой. Уж слишком быстро разрешались казалось бы совершенно неразрешимые жизненные ситуации после сочувствия девушки - в течение одного-двух дней, - простым совпадением это не объяснишь.
Надо сказать, что Лера тщательно скрывала свой дар и никогда, никому, даже в самых откровенных девичьих беседах не говорила о себе лишнего, хотя очень того хотела. И старалась им не злоупотреблять, помогая только в тех ситуациях, которые, как ей казалось, были совсем уж безвыходны.
Иногда она даже чувствовала себя благодетельницей страждущего человечества. И тогда преисполнялась гордости от сознания своей уникальности.
"Я, наверное, очень угодна каким-то высшим силам (так Лера скромно называла Бога, в которого вроде как-то верила, а вроде и нет), да, очень даже угодна, потому что не всем такое даётся... явно за какие-то заслуги!.. Ну или просто потому, что я - особенная", - мысленно добавляла она, некстати вспомнив, что в восемь лет никаких таких заслуг у неё точно не было.
Правда, дважды ей пришлось убедиться, что гордиться особенно нечем.
Её больная соседка баба Тоня очень переживала по поводу одинокой старости и дороговизны лекарств. А после Лериного сочувствия неожиданно получила письмо от своих дальних родственников, переехавших в 90-х годах в Израиль. В письме были долгие, на целую страницу, извинения за длительное молчание и пожелание как можно скорее увидеть ненаглядную бабушку на земле обетованной. Вскоре после этого пришёл вызов и перевод крупной денежной суммы на покупку билета до Тель-Авива. И баба Тоня, горько рыдая от счастья, первый раз в своей жизни отправилась самолетом в другую страну, чтобы никогда больше не вернуться на родину.
Теперь она живёт в Хайфе, кушает на завтрак манго и хумус, учит иврит, лечит, причём небезуспешно, свои многочисленные болячки в лучших в мире израильских клиниках, наслаждается вечным летом, тёплым морем, чистым воздухом и экзотическими фруктами. А по ночам плачет в подушку, вспоминая свою захламлённую, но такую родную московскую квартиру, в которой столько лет была сама себе хозяйкой. Вспоминает и уютный зелёный дворик с высаженными ею полвека назад кустами розового шиповника да старую лавочку, где, греясь на солнышке, вела неторопливые беседы-воспоминания со своими подружками, бабой Натой и бабой Клавой. Где они теперь, эти подружки? Как живут, да живы ли вообще?
Однажды Лера получила письмо из Израиля, в котором баба Тоня о своей жизни в новой стране написала всего лишь четыре скупые строчки, зато остальные полторы страницы посвятила расспросам о её, Лерином, московском житье-бытье и о знакомых самой бабы Тони. Из этого девушка заключила, что не так-то хорошо бывшей соседке живётся на чужбине. И даже хамство и очереди в районной поликлинике, пожалуй, могут компенсироваться родными лицами и русской речью. Но желание-то безбедной и не одинокой жизни исполнилось? Правда, Лера тогда призадумалась.
А вот второй случай был куда печальнее.
Гриша, талантливый паренёк-программист, худенький, но почему-то вечно потный, работал с Лерой в одной конторе уже не один год. Он мог наладить любой компьютер, устранить любую поломку, заставить работать любую программу. Его все любили, но какой-то пренебрежительно-жалостливою любовью. Никто из конторских женщин не воспринимал парня всерьёз, скорее, жалели, как приблудного щенка, старались всучить ему домашний пирожок или конфетку и потом брезгливо вытирали руки антисептической салфеткой после его потного прикосновения. Каждый раз, когда Лера встречала Гришу в столовой, его вид вызывал в девушке острую жалость: тощие ручки-ножки, мятая несвежая рубашка, неухоженные волосы и рассеянный взгляд мутноватых серых глаз. "Бедный, - думала Лера, - такой заброшенный, такой смешной, такой одинокий".
Как-то в конце рабочего дня они разговорились, и в порыве откровенности Гриша неожиданно для самого себя признался в том, что хотел бы когда-нибудь открыть собственную IT-фирму, да только всё это лишь пустые мечты. Надо ему помочь, решила Лера. И начала усиленно сочувствовать. Это возымело свой обычный эффект, и через пару дней весь офис был взбудоражен новостью, облетевшей всех служащих со стандартной - сверхзвуковой - скоростью сплетни: Гриша увольняется.
И Гриша действительно уволился - ему сделал крайне заманчивое предложение неожиданно позвонивший хэдхантер - "охотник за головами", специалист по добыче уникальных кадров. Он деликатно осведомился у Гриши, всё ли того устраивает и не хочет ли Гриша что-нибудь поменять в своей жизни, ну хотя бы работу и зарплату? Гриша понял, что очень, очень хочет. И поменял.
А через год открыл собственную фирму сервисного обслуживания. А потом ещё одну, и ещё. И создал целую сеть магазинов и Интернет-портал. А потом купил свою прежнюю контору, где когда-то работал вместе с Лерой, и удвоил зарплаты всем бывшим сослуживцам. А потом его убили конкуренты.
После этого Лера проплакала неделю и зареклась применять свои способности.
Она, правда, теперь старалась вспоминать те случаи, когда последствия исполненных желаний не были столь разрушительны, а даже наоборот, кажется, действительно делали кого-то счастливее, по крайней мере, внешне. Но ей было довольно и этих двух загубленных судеб, чтобы принять безоговорочное решение не вмешиваться больше в чужую жизнь.
После смерти Гриши Лера ушла из конторы и довольно долго искала работу.
Теперь работа найдена, и, кажется, неплохая.
Автобус уныло тащился по сырой августовской Москве, нервно дёргаясь в понедельничных пробках. Пассажиры вяло переругивались, привычно толкали друг друга при входе-выходе и мысленно костерили "слуг народа" с мигалками и оглушительными сиренами: для высоких чинов пробки - как для олигарха пенсия - смехотворны и несущественны.
Внимание Леры привлёк кроткий человечек с мягкими чертами лица и печальным взором вечно голодного спаниеля. Человечек, прижимая к себе потёртый портфель, стоял у окна, точнее, даже не стоял, а висел, уцепившись свободной рукой за свисающую с подпотолочного поручня кожаную ременную петлю. Тело его было изогнуто под странным углом. Приглядевшись, Лера поняла почему. Рядом с ним возвышалась полная, будто перетянутая в нескольких местах, как скатка матраса, дама, чей мощный торс навалился на человечка, заставив того наклониться вперёд почти на сорок пять градусов. Дама стала поворачиваться, чтобы выйти, и хорошенько наподдала бюстом ему в спину. Человечек охнул, неловко переступил, и его нога случайно оказалась поверх кокетливой босоножки с выпирающей косточкой.
- Ах ты, заррраза! Не видишь, что ли, куда наступаешь? - загремела дама.
- Простите великодушно, - забормотал человечек, - я... я не видел, я бы ни за что... ещё раз простите...
- Тоже мне, интеллигент выискался, с портфелем! Стоит тут, понимаешь..., по ногам, как по паркету! - не унималась дама. - А если ты мне ещё и чулки порвал... я ж тебя!..
- Ну что вы, как я могу... чулки... извините, Бога ради...
Автобус остановился.
Дама, не слушая больше жалобного блеяния человечка, протаранила внушительным животом себе дорогу к выходу и вывалилась наружу, бормоча ругательства по поводу "заразы" с портфелем, теоретически порванных чулок и "по ногам, как по паркету".
Под неодобрительными взглядами оставшихся пассажиров человечек сжался ещё больше. Тёплая волна жалости привычно затопила Лерино сердце. Но она подавила рефлекторный импульс сочувствия, жёстко и строго одёрнув себя: "Вспомни о Грише".
Первый день прошёл на удивление легко и спокойно. Лера выполняла порученную работу быстро, ловко и красиво, приятно удивив своего нового начальника. В отличном настроении девушка вернулась домой. Она жила одна в трёхкомнатной квартире на востоке столицы - её родители переехали в подмосковный посёлок, где выстроили себе настоящий загородный дом - пусть небольшой, зато с отоплением, гаражом и тёплым санузлом. Лера созванивалась с ними каждый день, так что их отсутствие переживалось не так остро, несмотря на то, что девушка была к ним сильно привязана. Наверное, именно поэтому она к своим двадцати шести годам не только не была замужем, но и не имела молодого человека - делить себя между родителями и мужчиной Лера была пока не готова, а размениваться на легкомысленные отношения без обязательств ей не позволяла гордость.
Вечером, после традиционного юмористического сериала, девушка, готовясь ко сну, с удовольствием подумала о том, что жизнь, похоже, налаживается. И снова некстати вспомнила о Грише. Настроение тотчас упало до нуля.
"Почему, ну почему так всё получилось? И виновата ли я в том, что с ним случилось? Может, ему на роду было написано умереть молодым, а уж при каких обстоятельствах - неважно? Может, я здесь не при чём? Зато он реализовал свою заветную мечту, и между прочим, с моей помощью!" - с вызовом неизвестно кому думала Лера.
"А если бы не реализовал, то остался бы жив... - шептал беспощадный внутренний голос, - и ещё неизвестно, как повернулась бы его жизнь, может, он и так, без твоей помощи, всего бы добился..."
"Да какое добился! - отчаянно спорила с голосом Лера. - С его-то характером! Тютя - он и есть тютя! До пенсии оставался бы мальчиком на побегушках, да ещё какая-нибудь шалава обманом женила б его на себе, Гришина-то зарплата не пахнет, в отличие от самого Гриши!"
Лере сразу же стало жутко стыдно. О мёртвых надо говорить и думать либо хорошо, либо ничего, а вспоминать, даже не вслух, только в мыслях о том, что от безответного и неопрятного Гриши несло потом, как от марафонца после забега, было непростительной гнусностью.
- Спать-спать-спать, завтра вставать в семь часов, так что заткнитесь, пожалуйста! - приказала себе и голосу девушка и выключила ночник.
Утром она снова встретила в автобусе давешнего человечка - будто и не было вчерашнего дня. Он, видимо по укоренившейся привычке, снова висел, вцепившись в кожаную петельку, и иногда странновато облизывал тонкие губы.
Лера заметила, что человечек зашёл на следующей остановке после неё. "Почти соседи..." - мелькнула мысль. Интересно, почему она никогда его не видела раньше? Наверное, потому что её теперешняя работа находится гораздо дальше предыдущих и девушке пришлось выезжать раньше из дома.
Всю дорогу Лера невольно наблюдала за мужчиной. Почему-то все входящие пассажиры, то ли из-за неудачного местоположения самого человечка, то ли по другим, неведомым, причинам, толкали его и пихали, недовольно кривя физиономии, бурчали: "Нашёл где встать, только всем мешает!" - и протискивались дальше.
Вдруг около человечка освободилось сидячее место. "Ну давай же, садись скорее, чего ты телишься!" - настойчиво думала Лера. Мужчина неуверенно двинулся к сиденью, но его тут же оттеснил чей-то мощный зад. Человечек покорно вернулся на прежнее место.
"Эх ты, недомыка!" - гибрид "недотёпы" и "горемыки" родился в Лерином мозгу совершенно неожиданно, и девушка невольно хихикнула. "Хорошо ещё не горетёпа!" - подумала она и прыснула.
Человечек обернулся, и Лера, встретившись с ним глазами, тут же покраснела.
"А ведь он думает, что я над ним смеюсь. Фу, как неприятно!"
Мужчина грустно качнул головой и обидчиво поджал губы. Лера смущённо отвернулась к окну.
Автобус резко затормозил, подрезанный иномаркой с завывающей, как душа в аду, сиреной. Пассажиры повалились друг на друга. И Лера уже не удивилась, когда увидела, что больше всего досталось человечку - он еле дышал, безжалостно стиснутый с одной стороны мятой старухой в сбившемся взлохмаченном парике, с другой - солидным гражданином с объёмным пакетом.
Человечек с ужасом смотрел на съехавший парик, ожидая услышать злобное старухино верещание и уже привычные обвинения в... да в чём угодно! Хоть даже и в том, что таким образом, в смысле, стянув парик с беззащитной пожилой леди, он пытался привлечь к себе незаслуженное женское внимание!
Положение спасло то, что автобус затормозил недалеко от остановки. Водитель открыл двери, и старуха, увлекаемая толпой, утекла вместе со своим париком.
Стало свободнее. Лера искоса поглядела на человечка - тот слегка расслабился и даже немного выпрямился.
Девушка вдруг решила, что вот именно сейчас настал момент загладить перед ним свою невольную вину. Она встала и неуверенно направилась к нему.
- Э... не подскажите, какая сейчас будет остановка? - неожиданно для себя задала она совершенно идиотский вопрос.
Человечек ошарашено уставился на девушку - видимо, к нему крайне редко обращались с какими-либо вопросами или просьбами.
- М-м-м... дайте подумать, кажется, "Аптека ?24".
- Ой, спасибо, вы мне так помогли, - ненатурально обрадовалась Лера, - а то я уж решила, что свою остановку проехала.
Человечек скривился (наверное, это была улыбка) и пробормотал что-то вроде: "Да что вы, что вы, да не за что".
Тут бы и завершить нелепый диалог, но Лерина совесть требовала полной сатисфакции.
- Я тут, это... недавно... анекдот один вспомнила, даже засмеялась... а вы посмотрели в этот момент на меня... мне кажется, вы подумали, что я смеюсь... ну не просто так, ну вроде того как над кем-то... В общем, я смеялась не над кем-то... Вот.
Лера с облегчением выдохнула.
А человечек испуганно залепетал:
- Да что вы, да зачем же... нет, я... я ничего такого не подумал...
Девушка окончательно справилась со своей робостью и, почувствовав себя увереннее, преувеличенно-бодро сказала:
- А ведь мы приехали, уже метро.
И потом, опять-таки неожиданно для себя, смело и как будто по устоявшейся привычке взяла человечка за локоток и повела за собой. И тот, отчего-то ничуть не удивившись, послушно, будто так и надо, направился за ней к выходу.
Вот так они и познакомились. А познакомившись, на удивление быстро и как-то очень естественно сдружились. Что было особенно странным. Ведь, казалось бы, что их могло связывать?
Дизайнер не по нужде, а по призванию, Лера пускала слезу от "Воццека" Альбана Берга и 8-го квартета Шостаковича, читала и перечитывала Шпенглера и Данилевского, млела от Пелевина и терпеть не могла Тургенева. На её прикроватной тумбочке мирно уживались фигурка чёрного деревянного Анубиса с позолоченными ушками, привезённая из Египта пару лет назад, иконка Серафима Саровского и развесёлый Хотей, китайское божество счастья и благосостояния из цветной пластмассы.
Вот так же в её симпатичной головке уживались самые разнообразные религиозно-философские взгляды, совершенно не вступая друг с другом в противоречие. Но Лера не была религиозной. Она верила в высшие благие силы, потому что так удобнее и спокойнее жить. И это было единственное, во что она верила довольно определённо. Все остальные её взгляды в бездумном соединении друг с другом представляли собой редкостный винегрет.
Например, услышав о том, что любой Далай-Лама - это перевоплотившийся предыдущий глава тибетских буддистов, она принимала это как должное. И не задумывалась над тем, что христиане, к которым она традиционно относилась с пиететом, начисто отрицают реинкарнацию. Также она не видела никакого принципиального различия между молитвой и медитацией, равно как и не замечала того, что буддизм, такой возвышенно-загадочный и в некоторых кругах даже престижный, по сути, ничем не отличается от атеизма. А славянское язычество - это не только красивые романтичные обряды, как купальские прыжки через костёр, но и кровавые жертвоприношения и ритуальные оргии. А всё потому, что ей в глубине души было совершенно безразлично, есть ли Бог и каков он или его нет вовсе. Будда, Христос, Шива, Перун, Один - не всё ли равно, в кого из них верить и чьё учение разделять. Ведь может статься, что все они - всего лишь красивые фантазии, волшебные сказки для юного по вселенским меркам человечества. Религия есть поэтизация суровой действительности нашими далёкими невежественными предками - эту мысль, внушённую старенькой вузовской преподавательницей религиоведения, которым ныне заменили научный атеизм, Лера усвоила твёрдо. И тем не менее иконка преподобного Серафима всё же стояла у её изголовья. На всякий случай.
И Игорь Мстиславович Ростовский, сорокавосьмилетний забитый и довольно посредственный учитель географии в средней школе - поклонник Гоголя, Мережковского, Булгакова и Солженицына, а также Вагнера и почему-то Фрейда. Он был убеждённым мистиком и живо интересовался учением теософов и каббалой, а в глубине души мечтал стать масоном. Правда, он не был лично знаком ни с одним вольным каменщиком, но подозревал, что это, наверное, очень занятно - быть одним из них. И как приятно осознавать, что весь мир лежит у твоих ног, хоть сам об этом не ведает - ведь масоны, и в этом он был убеждён твёрдо, являются мировыми заговорщиками и тайными властителями Земли.
Дело в том, что, принадлежа к наиболее затюканному сословию - учительскому, - Игорь Мстиславович страдал, страдал отчаянно и переживал ничтожность своего статуса, да и чего скрывать, собственную ничтожность со страстностью, которой никак нельзя было в нём предположить.
Жил он в пыльной однокомнатной квартирке возле старого московского парка. Жил одиноко и размеренно. Ездил на работу около часа, хотя под боком находилась отличная новенькая школа. Отоваривался в "Пятёрочке". Смотрел по вечерам новости и криминальные сериалы, а по выходным - юмористические передачи. Раз в полгода покупал журнал "Плейбой", который даже в своём одиночестве читал украдкой, смущённо поёживаясь. И мечтал об умозрительной юной красавице, которая уведёт его в манящие эротические дали. Правда, дальше мечтаний дела, разумеется, не шли. И даже если б нашлась такая особа, которая захотела бы пленить этого закоренелого, чтобы не сказать, затхлого, холостяка, ничего бы у неё не вышло. Женщин Игорь Мстиславович старательно избегал и боялся до смерти, как загадочной тропической инфекции.
Лера стала единственным исключением.
Нет, их отношения даже с большой натяжкой нельзя было назвать романтическими. Ведь Лере невозможно было увидеть в тощем, суетливом, вечно помятом человечке с больными блёклыми глазами и плохо выбритыми щеками Мужчину. А Игорь Мстиславович при всём желании не смог бы разглядеть в рассуждающей о панславянизме взлохмаченной девице в джинсах и почти мужской рубашке юную красотку из своих навеянных "Плейбоем" грёз.
Они просто дружили. Она рассказывала ему о своих детских шалостях и забытых романах, о новой работе и текущих проектах, а он пускался в воспоминания о студенческой юности или принимался мечтать о неземной любви, разумеется, с ироническим смешком. Но за этой иронией угадывалась такая тягучая тоска, такая жгучая боль, что его собеседнице подчас становилось не по себе.
У Леры новый знакомый вызывал одновременно интерес, жалость и отвращение. "Акакий Акакиевич" - называла она его про себя (да-да, вспомним незабвенного Акакия Акакиевича из "Шинели", из которой "вышли все"). Правда, иногда суждения его были на диво любопытны и точны, а лаконичные замечания выдавали недурное знание жизни и неплохой ум. А иногда он нёс чистую ахинею, особенно по части отношений мужчин и женщин. Нервно подхихикивая, он вдруг начинал доказывать, что у двух полов есть только одно общее свойство - это стремление к взаимному обладанию и неуёмная жажда эроса. И тогда Лере становилось тошно и противно и хотелось никогда больше не видеть этого стареющего лысоватого мальчика с его чисто подростковым интересом ко всему "взрослому".
И всё же пару раз он здорово ей помог неожиданно умным и верным советом.
Обыкновенно они встречались у него дома (ходить в гости к девушке Игорь Мстиславович отказался наотрез), пили чай со сладкой всячиной, которую Лера взяла за правило регулярно покупать для их застолий. А потом шли гулять в парк, где проводили время в задушевных разговорах и воспоминаниях. Как воспитанные и интеллигентные люди, они обращались друг к другу исключительно на "вы" и переходить на панибратское "ты" считали для себя невозможным, да и не нужным, ведь тогда исчезла бы половина очарования их странной дружбы.
И всё же, отчего их так тянуло друг к другу, понять они не умели. Возможно, их сблизило то, что оба вольно или нет были изгоями общества - Игорь Мстиславович из-за своей слабости, а Лера - из-за тайной силы, обладание которой до сей поры не позволяло девушке по-настоящему сблизиться ни с кем из её приятелей, никак этого не получалось. А с новым знакомым отчего-то получилось, вероятно, ещё и потому, что тот оказался неожиданно хорошим собеседником и слушателем: где надо - молчал, где надо - просто кивал или задавал нужный вопрос. И Лера была учителю за это очень благодарна.
Через пару месяцев их знакомства Игорь Мстиславович в общении с Лерой окончательно расслабился, и между ними установились доверительные и тёплые взаимоотношения.
Однажды вечером, сидя на неуютной холостяцкой кухне, они пили чай вприкуску со сдобными сухариками, которые в последнее время особенно им полюбились. Осеннее нежаркое солнышко, покидающее небо теперь так рано, бросало последние скупые лучи сквозь давно не мытые окна. Ярким слепящим бликом отражались эти лучи на серебряной дореволюционной сахарнице - единственной "роскоши", имевшейся у учителя. Тихая светлая печаль разлита была в воздухе. И Лере показалось, что и сам Игорь Мстиславович задумчив и печален более обычного. Правда, она и раньше замечала за ним приступы меланхолии и молчаливости и объясняла их... да нет, ничем особенным на самом деле не объясняла, просто принимала как данность - что ж, настроение сегодня такое, бывает.
Вот и в этот раз она, как всегда, задала дежурный вопрос: "Что ж это Вы всё молчите да молчите, может, что-то случилось?", и, опять же как всегда не ожидая ответа, готовилась рассказать анекдот, который недавно вычитала в журнале. Но неожиданно Игорь Мстиславович поднял глаза и посмотрел на девушку странным взглядом. И взгляд этот был столь долгим и пристальным, что та поняла - на сей раз она узнает о том, что же всё-таки случилось и случилось ли вообще.
А он всё смотрел и молчал, и молчание его было таким напряжённым, таким даже густым и липким, что Лере казалось, будто её начинает окутывать какая-то цепкая и удушливая паутина и ей уже не хватает ни воздуха, ни звуков, ни даже света. Он явно хотел ей что-то сказать, что-то очень важное и может быть страшное, только никак не мог на это решиться. И вот он смотрит на Леру уже целую вечность, и даже почти не мигает, и ни звука не издаёт... Да сколько же можно тянуть эту пытку молчанием! Наконец, мужчина громко вздохнул, затем медленно и тихо произнёс:
- А меня, Лерочка, сегодня обидели, очень обидели...
Лера растерялась и поняла, что сейчас впервые услышит что-то очень личное и сокровенное, о чём обычно молчат или говорят только самым задушевным друзьям, да и то могут потом об этом пожалеть.
А Игорь Мстиславович с неожиданной обидой продолжил:
- Не знаю, правда, будет ли вам это интересно...
- Да что вы, Игорь Мстиславович, как вы могли подумать! Вы же знаете, как я к вам отношусь! Если же вы сомневаетесь, то... хотя я, ей-богу, не заслуживаю такого вашего мнения обо мне!
Мужчина несколько успокоился и после минутного замешательства начал:
- Знаете, Лерочка, моя работа, о которой я вам говорил всегда очень мало (и это было правдой, девушка даже удивлялась, до чего же её собеседник не любил, когда она задавала вопросы о его учительских буднях), так вот, моя работа - это мой крест, моя Голгофа, мой персональный ад! Если бы кто-то хотел меня за что-то наказать, то он не смог бы сделать это лучше, чем отправить меня работать в школу.
Голос Игоря Мстиславовича обрёл непривычную силу, даже страстность.
- Как вы знаете, я веду уроки географии, и эту работу свою я ненавижу, люто! Ненавижу покрытые мерзкой зелёной краской стены, чёрную доску с вечными меловыми разводами и оглушительный звонок, который по нескольку раз в день зовёт меня на казнь... А особенно я ненавижу их - этих скверных, этих невоспитанных, этих проклятых гадёнышей... моих учеников!
Лера была в ужасе. Как страшно слышать такие неожиданно злые, чудовищные слова от всегда выдержанного Игоря Мстиславовича. Откуда в нём эти желчь и ненависть? Неужели действительно накопились за годы учительства?
- Ах, простите, - мужчина вдруг сник и прикрыл лицо руками. - Я, наверное, вас шокировал? Извините! Право, извините! Просто сегодня мне особенно досталось. Мой седьмой "Г" - это нечто феноменальное даже на фоне остальных классов. А ведь я в нём классный руководитель! И там что не ученик - то Малюта Скуратов! Откуда они такие берутся, Лерочка? Из какого распределителя появляются эти чудовища с лицами ангелов? Смотришь на них, таких нежных, с гладкой упругой розовой кожей и блестящими бессмысленными глазами, и знаешь, что внутри каждого из них сидит скалящийся, мерзко хохочущий дьявол, который только и думает о том, куда бы побольнее тебя ударить и как бы сделать жизнь твою ещё более невыносимой.
- Может, всё не так страшно... - неуверенно проговорила Лера.
Её собеседник решительно замотал головой.
- Нет, Лера, вы не правы, всё ещё страшнее. Потом эти зверёныши вырастут и передадут свою демоническую сущность собственным детям. И всё будет повторяться вновь и вновь... вечно... И вечно будет это противостояние - нас, учителей, носителей света и знаний - и их, этих... этих... нелюдей!
- Да что же такое сегодня произошло?! - начала терять терпение девушка.
- Сегодня...
Голос мужчины задрожал.
- Меня публично унизили, практически растоптали... Они в очередной раз сорвали мне урок, набросали сумок в проходы между партами, чтобы я не мог пройти, гудели всем классом, а потом... потом... Денисов... он назвал меня мокрой тряпкой и... и засунул мне за шиворот гадкую грязную губку, которой только что стирал с доски! А его дружки... они смеялись мне в лицо и притащили из соседнего класса ещё тряпок... и кидали ими в меня... а мой костюм... он стал совсем белым, измазанным, таким же гадким, как это тряпьё!
И бедный учитель, спрятав бледное, чуть желтоватое, как слоновая кость, лицо в ладонях, горько заплакал. В этот момент он был похож на маленького мальчика, обиженного злыми старшеклассниками.
А девушка вспомнила своё школьное детство и с запоздалым раскаянием подумала о том, что и она в своё время с весёлым щенячьим удовольствием вместе со всем классом вот так же срывала уроки, подкладывала канцелярские кнопки на стулья учителям и доводила до слёз учительницу истории Юлию Фёдоровну, которую за вечный перманент на голове даже в глаза называли "Шваброй".
- Я... я не знаю, что... мне делать, - всхлипывал Игорь Мстиславович, - менять работу - поздно, а продолжать жить так - не... невозможно!
Лера молчала, понимая, что в данный момент никакие комментарии или утешения неуместны. Ей было нестерпимо жаль незадачливого преподавателя. Она знала этот тип школьных учителей - неуверенные в себе, не очень знающие, не любящие ни свой предмет, ни своих учеников, они были начисто лишены той необходимой харизмы, которая одна только и может заставить даже самых отпетых хулиганов восторженно "смотреть в рот" учителю и стараться заслужить его одобрение.
Между тем мужчина немного успокоился и даже попытался улыбнуться.
- Ладно, Лерочка, вижу, я вас вконец замучил своими излияниями. Бог с ней, с моей работой. Давайте пить чай - он, кажется, совсем остыл.
- Давайте, Игорь Мстиславович, - со стыдливым облегчением отозвалась девушка. - Кстати, я купила такую пахлаву - пальчики оближешь: свежая, мягкая, сочная, как... как... мясо молодого барашка, вах! - попыталась сострить Лера и тут же сникла, увидев, что её собеседник даже не улыбнулся.
Вечер прошёл грустно и напряжённо.
В последующую их встречу они ни словом не обмолвились о неожиданной исповеди Игоря Мстиславовича.
А через пару недель всё повторилось. Только теперь учитель уже не задумывался над тем, стоит ли говорить собеседнице о своих обидах и унижениях, а сходу рассказал ей и про срыв контрольной в пятом "А", и про испорченный журнал шестого "В", где в графе "оценка за четверть" аккуратным девчачьим почерком и зелёной ручкой были поставлены всему классу пятёрки.
А потом выложил свой главный "козырь".
- Знаете, Лерочка, сегодня моя "коллекция гадостей" пополнилась ещё одной гнусью.
Казалось, Игорь Мстиславович произнёс эти слова с каким-то противоестественным удовольствием.
Девушка изобразила на лице заинтересованность. Она стала испытывать к учителю жалость, смешанную с брезгливостью. Ей совершенно не нравился душевный стриптиз Игоря Мстиславовича, который, похоже, начинал приобретать регулярный характер. Лере подумалось, что мужчина смакует свои обиды и... может даже гордится ими? Ведь никого так не унижают и не оскорбляют, как его, ведь именно этим он отличается от других. Такая вот своеобразная гордость в уничижении...
А учитель продолжал:
- Мои ребята-дьяволята из седьмого "Г" подложили мне на стул кусок пластилина. И ведь нашли же, гадёныши, такой пластилин, чтобы он слился по цвету с бордовым сидением и я его не заметил! В классе было удивительно тихо, я даже порадовался - как знать, может, у моих мучителей наконец-то проснулась совесть. Но только я встал, подошёл к доске и повернулся к ней, чтобы написать тему самостоятельной работы, как весь класс просто взорвался обезьяньими криками и сатанинским хохотом! Эти выродки визжали и лупили в экстазе кулаками по партам, а я... я растерялся и не знал, чем же вызвана такая бурная даже для них реакция. "Эй ты, на зад свой оглянись, если сможешь!" - услышал я чью-то наглую фразу. Я посмотрел в зеркало, которое висело у двери. Оно хоть и небольшое, но если отойти подальше, то в нём можно увидеть себя целиком. Посмотрел и обомлел - у меня на самом интересном месте, прошу прощения, Лерочка, расплылось жирное бордовое пятно. И это на светло-сером костюме! Моём любимом и единственном приличном костюме! В общем, урока не было. Я даже не пытался отскрести пластилин, всё равно это бесполезно - брюки испорчены безвозвратно. И сразу направился к завучу. Потом, разумеется, были скандал, извинения завуча, вызов в школу родителей... Но... как мне работать дальше? Как жить, Лерочка? Они ведь так радуются моим мучениям!
Лера будто окунулась в детство и живо представила себе затравленного нелюбимого учителя со здоровенным пластилиновым пятном на парадных брюках. Сначала ей стало очень смешно, даже захотелось рассмеяться в голос, а потом... Потом её будто ударили под дых, и она внутренне скорчилась от острого приступа сострадания. "Нет, нет, не хочу, - закричала она мысленно, - я же зареклась, зареклась!.." Сострадание стало медленно отпускать. Девушка немного перевела дух, постаралась придать себе спокойный вид и ответила нарочито бесстрастно:
- Не принимайте всё это близко к сердцу, а просто перейдите в другую школу, может быть, даже в другом районе, где жители поинтеллигентнее, и, соответственно, их дети поспокойнее.
Лера говорила деловито и рассудительно.
- Понимаете, ваши ученики - они же дети, а дети - очень жестоки, вы ведь это знаете, Игорь Мстиславович. Они вырастут и всё поймут, и даже раскаются и пожалеют о том, что так вас доводили!
- А я хочу, чтобы они раскаялись и пожалели уже сейчас! - в запальчивости крикнул Игорь Мстиславович.
"А ведь это идея! - подумала Лера. - Действительно, почему бы не наказать сорванцов так, чтобы те на себе ощутили всю ту боль, которую причиняют этому в сущности совершенно безобидному и даже несчастному человеку..."
И тут же испугалась этой мысли. Она никогда не думала о причинении кому-либо зла, и даже сама мысль о наказании, пусть и справедливом, вызывала у неё содрогание. Но посмотрев в совершенно измученное лицо учителя и увидев, как дрожат его тонкие губы и нервно подёргиваются пальцы, она устыдилась своей слабости.
Будь что будет, но она постарается ему помочь, решила девушка, а для успокоения совести расскажет Игорю Мстиславовичу всё про свой дар и таким образом поставит уже не себя, а его перед выбором - использовать этот странную Лерину способность или нет. "Какая же ты трусливая сволочь!" - тихо шепнул девушке внутренний голос. Но она предпочла его не услышать.
Не менее двух часов понадобилось Лере, чтобы убедить собеседника в своих возможностях. Она подробно рассказала о тех "чудесах", которые происходили с родными и знакомыми по её милости, и даже историю с Гришей расписала во всех деталях. Правда, втайне мечтала, чтобы Игорь Мстиславович отказался от её предложения.
- Вот я вам и предлагаю, Игорь Мстиславович, воспользоваться моей помощью и наказать обидчиков, - закончила свой монолог девушка.
- Нет, Лера, - твёрдо ответил учитель после минутного молчания. - Я не хочу никому зла и потом... они ведь дети! Пусть испорченные, избалованные, наглые, но всё же юные и незрелые существа. Я интеллигентный человек, и мстительность мне не пристала. Так что спасибо за такое необычное предложение, но - нет.
Девушка ликовала, одновременно немного стыдясь своего порыва. Теперь она безмерно уважала Игоря Мстиславовича и даже простила ему "гадёнышей, чудовищ и выродков".
Через месяц Леру, рано заснувшую после тяжёлого трудового дня, разбудил телефонный звонок. Спросонок она долго искала трубку радиотелефона и чертыхалась из-за своей беспомощности.
- Лерочка, - услышала она знакомый голос, - извините, ради Бога, за столь поздний э-э... телефонный визит, но... понимаете, мне больше не к кому обратиться. Я сейчас в больнице...
- Что с вами случилось? - испугалась Лера.
- Да ничего страшного, не волнуйтесь вы так! Это мои хм... ребятишки опять постарались и... перестарались, на сей раз. Видите ли, сегодня я засиделся на работе допоздна - решил задержаться, чтобы подготовить материалы для завтрашней контрольной, - и встретил во дворе школы своих учеников. Среди них был Денисов, ну Вы знаете, мой "любимчик"... Они играли в футбол. И в шутку пригласили меня к ним присоединиться. Когда я отказался, Денисов бросил в меня мяч, да так неожиданно, что я... я сделал шаг назад, споткнулся, упал и ударился головой об ограждение клумбы... Они испугались, увидев кровь, вызвали скорую и очень извинялись... В общем, врачи сказали - у меня лёгкое сотрясение мозга. Это не страшно, могло быть и хуже. Но дело не в этом. Лерочка, мне нужна ваша помощь. Если вам не трудно, я бы попросил вас ко мне приехать, взять ключи от моей квартиры и привезти кое-какие вещи - пару дней мне всё же надо будет провести здесь, под присмотром врачей.
- Конечно-конечно, о чём разговор! Я сейчас же еду к вам за ключами, а завтра утром привезу всё, что нужно.
Сон как рукой сняло. Лера торопливо напялила на себя джинсы и куртку, кое-как пригладила волосы и выскочила из дома.
Для последних дней ноября было на удивление тепло и сухо. Даже деревья ещё не до конца сбросили свой летний наряд и так и стояли, украшенные хрупкими, будто из бумаги вырезанными и приклеенными, жёлто-бурыми листьями.
Пока девушка мчалась на такси в больницу, мысли одна горше другой с холодной беспощадностью правды мучили её совесть.
"Вот и дождались, значит... Доигрались, то есть. Он уже в больнице. А в следующий раз? Что будет в следующий раз? Они его, наверное, прикончат! А виновата будешь ты - не помогла, не уследила, не успела... Ведь можешь же всё изменить, всё исправить, всех наказать, чтоб неповадно было так издеваться над человеком!.. Да в сущности для них же это будет благом. Наказание, если оно осмысленное, остановит их, они же потом сами спасибо судьбе скажут, что не дала им окончательно превратиться в подонков!.. Да, хороша же ты, Лерка!.. Вся в своих переживаниях: ах, этично ли это - вмешиваться в чужую жизнь? Нюни свои интеллигентские распустила, дурёха, а тут человек только чудом не помер! Нет, всё, хватит, я им покажу!"
Окончательно добил девушку жалкий, даже жалостный, вид учителя с марлевой повязкой на голове.
Лера, не таясь, разглядывала бледное, болезненное, резко постаревшее лицо, смущённую кривоватую улыбку, ловила тоскующий взгляд будто ещё более поблёкших голубоватых глаз и уже не слушала сбивчивые извинения Игоря Мстиславовича за причинённое беспокойство. Она всё для себя решила окончательно и несомненно.
Через три дня больного выписали домой, а ещё через неделю он вышел на работу.
Звонок, которого Лера невозмутимо ждала с самого утра, раздался после девятнадцати часов.
- Да, Игорь Мстиславович, добрый вечер! Нет, могу разговаривать, конечно! Да что вы говорите! Денисов кактусом в доску запустил? Вам тоже досталось? Бедный вы мой... Что, Денисов руку сломал? Ту, которой вас ударил? Ну и ну, вот чудеса! Бывают же совпадения!.. Не расстраивайтесь, вы не виноваты... Ну подумаешь, кричал от боли... Вам тоже было не сладко, когда сотрясение мозга получали... Бросьте, ничего вы не могли сделать, это простая случайность... да-да, случайность, стена оказалась слегка жестковатой для руки, только и всего. Ну шучу, шучу, простите... всё, больше не буду... Не считайте меня бессердечной, но неделя спокойной жизни вам обеспечена. Да не переживайте вы так... Всё будет хорошо... Да, вам тоже доброй ночи.
Девушка положила трубку.
- А я, оказывается, жестокая! - сказала вслух Лера. - Надо же, не ожидала... Только мне ни капельки не жалко этого Денисова. Будет знать, как руки распускать...
А дальше началось...
Почти каждый вечер Игорь Мстиславович стал названивать своей подруге с новостями об очередном несчастном случае на его уроке. И довольно скоро понял, что те разнообразные беды, которые посыпались на его учеников как из рога изобилия, дело Лериных рук.
Тогда тон его телефонных разговоров с недоумённого сменился на возмущённый. Он требовал "прекратить это безобразие" и кричал, что "интеллигентные люди так не поступают". Лера на это ухмылялась и отвечала, что "с волками жить - по-волчьи выть" и вообще "долг платежом красен". Тогда мужчина принялся настаивать на рандеву, надеясь, что при личном контакте сможет переубедить свою несговорчивую "защитницу". Но Лера только отнекивалась.
Две недели девушка старательно избегала случайных встреч с Игорем Мстиславовичем в транспорте и теперь ездила на работу исключительно на такси. К концу второй недели она всё же решила, что ведёт себя совсем уж по-детски и оттягивать дальше неизбежное нет никакого смысла. И милостиво согласилась встретиться с разъярённым учителем.
Они нарушили традицию, приняв решение провести встречу на нейтральной территории. Для этой цели как нельзя лучше подходило кафе "Шоколадница" на "Октябрьской".
Во время сладкого "шоколадного" ужина Игорь Мстиславович и Лера были подчёркнуто любезны друг с другом, строго соблюдая нейтралитет. Выяснение отношений они оставили "на потом".
- Не желаете ли откушать, любезнейший Игорь Мстиславович, вот этого шоколадного пирожного?
- Ах, не извольте беспокоиться, дражайшая Валерия Николаевна, я уже весьма сыт, вот разве что не откажусь ещё от одной чашечки чая, если позволите...
- Да что вы, что вы, mon ami, конечно, сейчас я вам налью... Здешний чай чудо как хорош, не правда ли? Говорят, из самого Китая привезён!.. A propos, отчего вы так мало кушаете? Ваш цвет лица, право, меня весьма удручает... Мне кажется, вам надо больше бывать на свежем воздухе и кушать мясо. С кррровью! - не удержалась в рамках выбранного образа Лера и хихикнула.
Игорь Мстиславович строго взглянул на неё и тихо, но так, чтобы девушка могла расслышать, произнёс:
- Какой моветон, ma enfant terrible!
Лера вспыхнула и больше не сказала ему в кафе ни слова.
Выйдя из "Шоколадницы", они не сговариваясь пошли в сторону Крымского моста. И вот там, гуляя по парку Центрального Дома Художников среди скульптур-уродцев из камня и металла, наконец решились поговорить по душам.
- Скажите, Лера, чему конкретно вы посочувствовали в моей ситуации и что вы захотели изменить в моей жизни? - начал Игорь Мстиславович.
- Ну... мне так жалко вас стало, до слёз жалко... до тошноты... Слабый вы человек, уж не обижайтесь, пожалуйста... И я очень захотела... понимаете, очень-преочень, чтобы ваши обидчики несли справедливое наказание, нет, не так, наказание в двойном размере каждый раз, когда они сделают вам какую-нибудь гадость, им же будет полезнее. Это касается не только учеников, между прочим. Да вы ведь и сами этого хотели, разве нет? Помните ваше пожелание, чтобы ваши мучители уже сейчас, а не когда-нибудь, во взрослом состоянии, начали раскаиваться и жалеть о своей жестокости? Ну вот я и выполнила эту вашу просьбу.
Лера, конечно, лукавила - никто её об этом не просил.
Она искоса посмотрела на мужчину и вздохнула.
- Ну скажите, разве вам не нравится, что те, кто вас обижают и унижают, сразу же получают по носу? Вот, полюбуйтесь на это изваяние странного существа с одной ногой и головой в виде уха... Это что, произведение искусства? Разве вам жалко было бы его разбить? А чем лучше ваши ученики, которые получают нездоровое удовольствие от издевательств над вами?
Игорь Мстиславович промолчал и молчал ещё довольно долго, так что Лера даже испугалась - может, он обиделся и решил вообще с ней больше не разговаривать?
Они медленно шли по усыпанной розоватым мелким гравием, почти песком, дорожке мимо страхолюдных творений современных скульпторов, мимо пустых лавочек и чёрных спящих деревьев, и ветер порывами нёс с набережной влажный холод. Девушка поправила шарф, натянув его чуть ли не до рта... "Наверное, скоро пойдёт снег. Да и пора - декабрь всё-таки. Странные в Москве стали зимы, тёплые и малоснежные, будто и в самом деле мы - Европа".
- Слабый человек, вы говорите, Лера? Да. Я слабый. И это моя судьба. А вы вмешиваетесь...
Мужчина повернулся и пошёл назад.
Лера осталась стоять в полном недоумении.
Вечером девушка сама позвонила Игорю Мстиславовичу, сбивчиво и долго извинялась за своё самоуправство и, похоже, добилась его прощения. Правда, отношения между ними так и остались слегка натянутыми. Исправить ситуацию, то есть "вложить в ножны" меч возмездия, упрямая Лера наотрез отказалась. Она считала, что ещё не все получили по заслугам.
Через пару дней Игорь Мстиславович встретил её утром на остановке автобуса. Видимо, он давно здесь стоял, ожидая девушку. С неба сыпала противная снежная крупа, которую ветер завивал у земли в небольшие воронки, похожие на миниатюрные смерчи. Мужчина переминался от холода и время от времени закрывал рукой горло, видимо для дополнительного тепла. Он явно окоченел, судя по цвету его всегда бледного, а теперь просто синюшного лица.
Лере показалось, что вид учителя неуловимо изменился. То ли он выпрямился, то ли выражение лица его стало более уверенным...
- Лерочка, здравствуйте, душа моя! А я, не скрою, поджидал тут вас, уж извините, ради Бога, старика!
Что это с ним? Никогда он не встречал её на остановке! И никогда с ней не сюсюкал и не ёрничал!
Девушка настороженно поздоровалась и стала демонстративно высматривать автобус.
Нужный автобус подъехал быстро, и толпа ожидающих ринулась на штурм передней двери. Девушка, подхватив Игоря Мстиславовича под руку, в первых рядах втиснулась в холодный салон. Двери со скрипом закрылись, и автобус, натужно воя от переполненности, пополз по замороженному проспекту.
- Послушайте, что со мной произошло вот в этом самом автобусе вчера утром! - услышала Лера возбуждённый шёпот своего спутника.
Вот оно что, ему не терпелось поделиться какой-то новостью! Но почему тогда он не позвонил Лере вчера?
- Я стоял вот здесь, на этом месте, у окна, и некий господин (о да, тогда он ещё был господином), толстый, небедно одетый, стал меня толкать, вжимая в поручень. И так неловко толкать, что с меня слетела шапка, вот эта.
Игорь Мстиславович с трудом выпростал руку и коснулся своего древнего вытертого каракулевого "пирожка".
- От отца осталась! - с гордостью сказал учитель и продолжил:
- Так вот этот господин, когда увидел, что шапка моя валяется на полу в грязи, вместо того чтобы извиниться, стал страшно ругать и меня, и мой хм... головной убор, ругать последними словами. А я молча всё это слушал, чем, видимо, злил его ещё больше. Мне почему-то совершенно не было обидно. А потом автобус резко затормозил, и нас всех основательно тряхнуло. И вот тут чей-то локоть, естественно, случайно, вдарил господину между лопаток, и господин почему-то не удержался на ногах. Нет, он не упал, просто врезался лицом в стекло, да с такой силой, что разбил себе нос! А потом... потом стёк по стене на пол, туда, в грязь. И лежал скукожившись у окна, в бежевом грязном плаще, залитом кровью. Теперь он выглядел уже не господином, а... а каким-то бомжом!
И Игорь Мстиславович мерзко захихикал.
- А теперь, Лерочка, смотрите, смотрите, что сейчас будет!
Он протиснулся вперёд, встав на самом проходе. Вскоре автобус затормозил, и передняя дверь открылась на вход. В салон потекла толпа. На Игоря Мстиславовича надвинулась крепкая девушка в белой с лисьей опушкой куртке, в белых сапожках и с маленькой, но по виду очень дорогой меховой сумочкой.
- Да отойдите же, мешаете всем! - возмущённо обратилась она к учителю и с силой оттолкнула его рукой, на которой висела сумочка. Непонятно почему, но сумочка оказалась незакрытой и при толчке часть её содержимого выпала.
Пока девушка, огрызаясь и причитая одновременно, судорожно собирала рассыпавшиеся по полу вещи под тычки и ругательства протискивающих пассажиров, Игорь Мстиславович заливался мелким трясучим смехом.
- Видели, Лерочка, нет, вы видели? Так ей и надо, красотке этой! Так им всем и надо!
- Я... я сейчас сойду... мне надо, извините... тут магазин... хочу перед работой забежать купить на обед чего-нибудь, - соврала Лера и выскочила из автобуса, благо двери теперь открылись и на выход.
Это было самое натуральное бегство.
"Что ты наделала? Вот что ты наделала?" - орал внутри Леры истошный внутренний голос. - Благодетельница человечества, говоришь, заступница страждущих, а? Самонадеянная дура ты, а не благодетельница! Идиотка, а не заступница!"
- Господи ("Которого нет!" - злорадно напомнил голос), что же я натворила? - всё повторяла Лера, смотря вслед уходящему автобусу. Ей хотелось удавиться.
Неделю она не встречалась с учителем - её трясло от одной мысли о нём! Девушка снова стала ездить на работу на такси и каждый вечер с ужасом ждала звонка от Игоря Мстиславовича.
Он позвонил на восьмой день, когда она уже почти расслабилась и с опасливой радостью решила, что, наверное, никогда его больше не услышит.
Лера как раз наливала себе чай, когда раздалось треньканье телефона. Не сообразив посмотреть на дисплей, где мог высветиться определившийся номер, девушка беспечно сняла трубку.
- Что ж это вы, душа моя, совсем обо мне забыли? - произнёс вместо приветствия ироничный голос Игоря Мстиславовича.
Лера так и застыла с чайником в руках.
- А я вас хочу пригласить к себе в гости, завтра вечером, в восемь часов.
- За... зачем? - девушка стала даже заикаться от ужаса.
- Что-то вы, Лерочка, сейчас сами на себя не похожи! Ну зачем мы с вами всегда встречались, а? Чайку попить, по душам поговорить. Я вот тортик купил, вкусный, какой вы любите... Приходите! Буду ждать! - в трубке раздались короткие гудки.
"Не пойду! - решила Лера. - Вот не пойду и всё! Исчезну, испарюсь, изничтожусь! Господи ("Которого нет" - снова внутренний голос), хорошо, что он не знает, где я живу! Номер сотового сменю - другую сим-карту куплю, а городской телефон вообще выключу, всё равно в основном по мобильнику общаюсь. Я... я его боюсь!"
Правда, потом она убедила себя в том, что бояться этого слабого нелепого человечка оснований у неё просто нет. И даже её оружие, которое она так легкомысленно вложила в его руку, против неё вряд ли будет применимо, поскольку никакого зла она ему не желает и тем более не сделает. И потом, ей стало просто интересно, что же такого важного он хочет ей сказать? В том, что между ними состоится очень серьёзный разговор, девушка не сомневалась.
Ладно, подумала Лера, в крайнем случае она возьмёт с собой газовый баллончик. Только... отчего она так боится? Сколько раз они встречались - и никогда она не думала о своей безопасности! А теперь... Непонятный страх, противоестественный...
Вечером следующего дня Лера забежала после работы домой, надела новую чёрную кофточку с прозрачными рукавами и стильные чёрные же брючки.
"Будто на свидание собираюсь!" - усмехнулась девушка, разглядывая себя в зеркале. Почему-то ей хотелось в этот вечер выглядеть как-то по-иному, нарядно и празднично.
Да что случилось-то? - спрашивала она себя. А зловредный внутренний голос тут как тут: "Наверное, того-с, помирать вам сегодня, барышня, вот и надо выглядеть покрасивше, смерть-то раз в жизни бывает!"
- Цыц! - прикрикнула на голос Лера и поняла, что начинает сходить с ума - сама с собой разговаривает, и про себя, и вслух...
В восемь часов она уже снимала зимнюю куртку в квартире Игоря Мстиславовича, а сам хозяин, как галантный кавалер, помогал своей гостье разоблачиться.
- Какая вы сегодня красивая, Лерочка! Я вас такой никогда не видел, правда!
Но комплимент совершенно не обрадовал девушку. Она что-то пробормотала и не глядя на мужчину отправилась мыть руки.
Когда Лера, выйдя из ванной, пошла, как всегда, на кухню, её остановил ласковый голос Игоря Мстиславовича:
- Нет-нет, сегодня пьём чай в комнате!
Девушка развернулась в коротком коридорчике и обомлела.
Комната, погружённая в полумрак, освещалась лишь двумя подсвечниками с четырьмя свечами.
На столе, украшенном вазой с цветами, стояли парадные чайные чашки Игоря Мстиславовича и торт с затейливыми завитушками из крема.
Подойдя поближе, Лера ощутила тонкий аромат каких-то восточных благовоний.
Надо же, как он подготовился! Что-то сегодня будет...
Крепко прижимая к себе сумочку с газовым баллончиком, девушка опасливо села в кресло, услужливо пододвинутое хозяином.
Игорь Мстиславович сел напротив, неторопливо разлил по чашкам чай, положил гостье кусок торта и вперил в девушку пристальный взгляд странно блестевших глаз.
Лера похолодела...
Теперь он вовсе не казался ей смешным или жалким. Его узкогубая голова на тонкой морщинистой шее, будто выползающая из мятого ворота рубашки, напоминала змеиную. Казалось, она даже слегка покачивалась, готовясь нанести смертельный удар. "Только чешуи не хватает - и будет настоящая кобра!" - Лера сама испугалась этой мысли и опустила глаза.
- А я вас хотел поблагодарить, дорогая Лерочка! Знаете, после той нашей встречи, в парке ЦДХ, я всю ночь не спал и долго думал над вашими словами... Вы правы, Лерочка, правы во всём. Действительно, чего жалеть этих негодяев?! Путь они получают всё, что им причитается. И я решил, что это... мой шанс. Да, вы дали мне шанс стать сильным человеком! И я вам несказанно благодарен!
Он потянулся к Лериной руке, чтобы её поцеловать. Девушка инстинктивно отпрянула от него, как от ядовитой гадины.
- Вы... Вы боитесь меня, что ли?!
- Н-нет, с чего бы?
- Нет, Лера, вы тоже видите мою силу и боитесь её! Не надо, вам-то уж я не желаю никакого зла! Вы - моя благодетельница!
Это прозвучало, как издевательство.
"Господи Боже ("Ну нет его, нет!" - с готовностью напомнил внутренний голос), да ведь я... я искусила его! Он же боролся, отчаянно боролся с собой и с моим чудовищным "подарком" и... не устоял! Не выдержал! А кто бы выдержал на его месте? Кто не стал бы наслаждаться той властью, которая оказалась в его руках? Кто не почувствовал бы себя сверхчеловеком?"
"Горе тому, чрез кого входит в мир искушение!" - вдруг вспомнились Лере евангельские строки. Откуда она их знает? Наверное, это отголоски прочитанной когда-то в числе прочих книги какого-то батюшки. Самого Евангелия, как невозможно скучного для чтения, девушка в руки не брала...
А Игорь Мстиславович продолжал:
- Сначала я был в шоке от происходящего: сломанная рука Денисова; выбитый зуб Макаровой - это она сказала, что я зануда и от моих уроков у неё зубы ноют; раскуроченный ноутбук Лобазникова, который показывал всему классу мои изуродованные в Фотошопе фотографии; порванные на интересном месте дорогие джинсы Карамышиной - после того, как та осведомилась у меня, почему я не ношу моих серых брюк, ведь бордовая задница (простите, Лерочка) - это так прикольно (ужасное, ненавистное мне слово!), ну и так далее!.. Я злился на вас, милая моя девочка, я негодовал и готов был умолять, да и умолял - помните? - о том, чтобы вы взяли назад то, чем так щедро наделили меня в своём бескорыстном порыве! Но потом...
Игорь Мстиславович замолчал, облизнув сухие, почти белые, губы. И улыбнулся. Нехорошая у него была улыбка, холодная, жестокая, как меч самурая...
Лера во все глаза смотрела на учителя и не узнавала его. Куда девались его робость, покорность, неуверенность? Что сталось с тем интеллигентным мягким человеком, которого она всегда знала?
- Потом я понял, что Вы, Лерочка, поступили абсолютно правильно и по-настоящему благородно, без моего ведома и согласия обратив против моих врагов их же оружие! После тех первых случаев я стал замечать, как меняется ко мне отношение моих учеников... Сначала они удивлялись и расстраивались вместе со мной, затем (о, не сразу, Лерочка, не сразу, ведь в это невозможно поверить, не правда ли?), всё-таки поняли, что эти странные, даже страшные происшествия как-то связаны именно со мной, ведь на других уроках ничего подобного не случалось! И вот тут-то они начали бояться... Да, они стали бояться! Меня! И на моих уроках наконец-то воцарилась тишина. Я спокойно объяснял тему - меня слушали, задавал домашнюю работу - её покорно записывали, спрашивал заданное - и эти неуправляемые бесенята мне отвечали! Без подколов, издевательств, хамства и омерзительного ржанья! Я читал в их глазах только тоскливый страх, ничего больше! И знаете, мне это понравилось! Да-да, именно понравилось! - возбуждённо повторил Игорь Мстиславович и наклонился через стол к девушке.
Взгляд его был полон злого восторга, тонкие ноздри хищно раздувались.
- Раньше, когда я шёл по школьному коридору, меня сопровождали смешки и шуточки, наглые развязные ухмылки, хихиканье девчонок. А теперь... при моём появлении тут же устанавливалась тишина... везде я встречал настороженное молчание, испуганное молчание и даже... - он медленно облизнулся, - откровенную панику! Понимаете, Лера, я стал внушать настоящий ужас!!!
Глаза его сделались совсем безумными, а тонкогубый рот страшно искривился в жестокой щелястой улыбке.
- Ах да, совсем забыл сказать, меня же вчера вызывала завуч! Она долго мямлила о том, как ценит мой профессионализм, и вертела в руках карандаш, пока его не сломала, потом неуверенно спросила меня, не кажется ли мне странным, что все недоразумения с учениками (да, она так и сказала - недоразумения!) случаются только на моих уроках. Я невозмутимо ответил, что совершенно не в курсе того, как проходят уроки моих коллег и что в любом случае никакого моего участия в этих "недоразумениях" ни один ученик подтвердить не сможет. Завуч ещё некоторое время что-то растерянно лепетала заикаясь, да так и отпустила меня... О, как я наслаждался этой ситуацией! Завуч ведь тоже меня боялась!..
Игорь Мстиславович откинулся на спинку стула и глухо засмеялся.
Лера уже почти не слушала хвастливый монолог учителя - она лихорадочно пыталась ликвидировать последствия вредоносного сочувствия, отменив своё такое неразумное пожелание. И, потрясённая, поняла, что не может этого сделать! Ей ведь никогда не приходилось идти на попятный. Оказалось, что у её силы было естественное ограничение - она не имела возможности вернуть всё на исходные позиции! Да, она умела сочувствовать, но в данном случае сочувствовать было некому, разве что тем сотням несчастных, которые встретятся на жизненном пути Игоря Мстиславовича... а сострадать вот так, неадресно, что называется, в пространство, девушка не могла.
- А ведь теперь всё пойдёт совсем по-другому... - смакуя каждое слово, мечтательно продолжал учитель. - И любой, кто встанет у меня на пути, будет безжалостно смят моей силой!!! О, я далеко пойду! Ведь я ещё не стар! И тогда...
"Это же настоящий монстр! И этот монстр создан мною! Наверное, не случайно он от природы был лишён всех тех качеств, которые сделали бы его сильной личностью, при таких-то страшных задатках! Как это говорится - бодливой корове Бог рога не дал..." Только сейчас Лера до конца, с жуткой ясностью прозрения, с невыносимой душевной болью и стыдом осознала, что не должна была вот так бездумно вторгаться в его судьбу - не её дело править Божий замысел о человеке. О, теперь-то девушка уже не сомневалась в существовании целесообразной и благой высшей воли! Даже её провокационный внутренний голос замолчал.
Чай в чашке давно уже остыл, но Лера совершенно не замечала этого, как не замечала ни кровавых роз, бесстыдно раскрывшихся от тепла до самой сердцевины, ни терпкого одуряющего запаха благовоний. Она была почти парализована ужасом от содеянного и от невозможности что-либо исправить и, будто загипнотизированная, не отрываясь смотрела на своего зловещего собеседника.
Свечи догорели почти до половины. Их огоньки подрагивали от лёгкого сквозняка. Колеблющееся пламя отражалось в чёрной бездне возбуждённо расширенных зрачков учителя, то сжимаясь до сверкающей горошины, то вытягиваясь в лепесток какого-то неземного цветка.
И на миг девушке почудилось, что там, в глубине глаз Игоря Мстиславовича, где трепещет живое человеческое естество, копошатся толстые безглазые черви, пожирающие ту зловонную падаль, в которую превратилась его душа.