Луч Светович Физиков
Минус пятьдесят лет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Самые разные страны перемещаются из 1964 в 1914 год. Всехпобедизма нет и уныния всеобщего тоже. Просто - приспособление к неожиданным обстоятельствам. У кого как.


   ... Этот день навсегда вошёл в историю. Шутка ли - такие события происходят даже не "раз в геологическую эпоху", а гораздо реже. 3 августа 1964 года для целого ряда европейских стран было совершенно обычной датой. ...А вот вместо следующего дня для них наступило 4 августа 1914 года.
   Никто сразу не понял, что произошло - но уже через несколько часов по всей стране началась цепная реакция. Телефоны молчали. Радио ловило странные помехи. Информация была обрывочной.
   Экстренное совещание итальянского правительства.
   Доклад министра обороны:
   - К сожалению, противоречивая информация, поступавшая последние часы из разных источников, полностью подтвердилась. Как следует из справки, представленной информационной службой вооружённых сил, а также из данных, представленных пограничной службой и подразделениями радиоконтроля.
   При этом, кроме нас, в этой ситуации оказались и некоторые другие современные нам государства. Наши специалисты зафиксировали сохранение эфирного радиовещания, работы военных и специальных каналов радиосвязи в Дании, Бельгии, Норвегии, Греции, Югославии, Болгарии, Албании и Румынии. Более - нигде.
   Также по специальным каналам связи наше ведомство получило официальное уведомление из Брюсселя - об угрозе нападения и необходимости принятия срочных мер.
   В австро-венгерском военном ведомстве не знали, как понимать сложившуюся ситуацию. По первым докладам получалось, что обширные территории империи - в захваченной с 1878 года Боснии и в части Цислейтании (той части, которая позже станет Хорватией - примечание) - молниеносно, чуть ли не за считанные минуты, были взяты под контроль сербской армией. Столкновения на границе показали, что противник, к тому же:
   - использует неизвестные образцы стрелкового и артиллерийского оружия;
   - применяет неизвестную ранее униформу;
   - активно ведёт воздушную разведку с использованием неустановленных типов аэропланов.
   И т.д.
   4 августа 1914 года. Командир одного из немецких подразделений, которым был дан приказ войти на бельгийскую территорию и обеспечить тем самым продвижение основной части войск к французской границе, был изрядно озадачен.
   Сначала все, включая его подчинённых, вплоть до рядовых, обрадовались, поняв, что мощных укреплений не встретят. Задача казалась лёгкой и простой. Однако затем всё пошло не так, как можно было ожидать...
   Буквально каждый бельгийский солдат вёл огонь так, словно был пулемётчиком. Правда, на более дальних дистанциях Mauser G98 оказался точнее, но это было слабым утешением. В том числе и из-за того, что вражеская артиллерия действовала очень точно и практически не позволяла "поднять головы". Особые проклятия солдаты посылали вездесущим бронированным повозкам, которые оказались непроницаемыми для пулемётного огня и слишком юркими для поражения полевой артиллерией рейхсвера.
   Когда же над головой пролетел аэроплан, посланный на разведку с целью прояснить ситуацию, то ненавистные уже бельгийцы почти сразу сбили его с земли.
   На этом фоне то, что несколько пограничников, оказавшихся у самой линии рубежа в момент атаки, всё же удалось уничтожить, казалось уже насмешкой.
   Однако немецкие командиры среднего и низшего звена были бы весьма удивлены, если бы узнали, что сильную тревогу испытывают и в бельгийском генеральном штабе. А между тем, именно так и было. В докладе на имя министра обороны было прямо указано:
   "При сложившемся соотношении сил наши войска могут нанести подразделениям рейхсвера достаточно ощутимый ущерб. Однако даже при самом благоприятном развитии событий, включая активное присоединение Нидерландов к обороне (в соответствии с договором 1949 года о создании атлантического альянса) сопротивление сможет продлиться максимум 3-6 месяцев. Имеющихся возможностей по поддержанию авиационной, бронетанковой и артиллерийской мощи (предопределяющих пока превосходство над противником) хватит ненадолго, рассчитывать же на поставки технически сложных вооружений американского, британского, французского или немецкого производства по понятным причинам не приходится. Кроме того, противнику вовсе не обязательно устраивать решительные штурмы или активные наступления. Вполне достаточно с его стороны поддерживать присутствие завесы войск.
   В условиях разрыва внешнеэкономических связей и утраты производственных цепочек, особенно - полной невозможности даже теоретически получить откуда-либо целый ряд материалов, комплектующих, видов оборудования и готовой продукции - национальное хозяйство ждёт жесточайший удар. Даже сама Германия сейчас находится в лучшем положении в этом смысле, к тому же её экономика проще, а готовность населения к лишениям намного выше. Так что критические последствия наступят раньше в этом случае, чем у противника - дождаться 1918 года не выйдет.
   Поэтому генштаб считает, что исход событий во многом будет зависеть от эффективности использования оставшихся механизмов НАТО. Если наши союзники, оказавшиеся тут же - не только Нидерланды, но и Дания, а также Италия и Греция, достаточно убедительно и активно выступят против центральных держав, хотя бы в плане демонстрации возможностей, можно надеяться, что хотя бы в военные действия глубоко мы не будем втянуты. Немаловажную роль сыграет также позиция оказавшихся тут же балканских государств из противоположного блока.
   С другой стороны, совершенно неизбежным шагом для правительств Антанты будет требование к нам (и к другим государствам, оказавшимся тут вместе с нами), о присоединении к боевым действиям на их стороне. Это условие обязательно будет ставиться на всех переговорах, касающихся любой торговли и хозяйственного взаимодействия, мореплавания (даже в нейтральные страны) и т. д. Считаем необходимыми консультации единой позиции всех стран из 1964 года по отношению к разворачивающейся войне, независимо от существовавших ранее межблоковых противоречий".
   Ночь с 4 на 5 августа 1914 года. Совещание в британском правительстве.
   - Итак, всё это правда...
   - Да. Экипажи и пассажиры уже около десяти успешно приземлившихся аэропланов дают примерно одинаковые объяснения. Также наши инженеры - хватило беглого осмотра как севших, так и разбившихся при посадке на необорудованных площадках воздушных судов - единогласно заявляют: что-либо подобное не только отсутствует, но и совершенно точно никем не может быть сделано в течение ближайших 30-40 лет как минимум.
   - А по телеграфу из Швеции и Франции пришли сообщения о том, что по другую сторону границы - соответственно, в Италии, Бельгии и Норвегии - тоже совсем не то, что должно было быть...
   - И что нам теперь со всем этим делать?
   - Для начала - успокоиться и перестать суетиться. Если с Бельгией действительно случилось нехорошее, коронные гарантии на неё не распространяются...
   - Отличный подход, нечего сказать. В руках у джерри может оказаться... всякое захваченное, множество ценнейших специалистов, а мы будем хлопать ушами.
   - Ну и что вы предлагаете? Армии у нас, можно сказать, почти нет.
   - Так надо создавать! Ускорить набор добровольцев! А те войска, что есть - поскорее во Францию.
   - А как налаживать контакты и с кем вообще?
   - Пошлём делегации на наиболее быстроходных судах. Сначала - в Бельгию, Нидерланды и Норвегию с Данией. И да, передайте приказ, чтобы несколько администраторов поехали и на Балканы. Без особых полномочий пока людей посылайте. Нам главное всё выяснить сначала.
   Раннее утро 5 августа 1914 года. Рим. Кабинет службы правительственной связи. Операторы, окончившие свою смену, переговариваются, осмысляя переданные и полученные сообщения.
   - Итак, бельгийцы настроены решительно...
   - А что им остаётся? На них ведь уже вовсю лезут, и не давать отпор было бы немыслимо. Да и в Белграде та же ситуация.
   - А в Копенгагене те ещё жуки, и в Осло тоже. Рассчитывают тихо отсидеться в сторонке.
   - Вот в Греции непонятно. Правительство, похоже, само ещё не решило, то ли держать нейтралитет, то ли посчитаться с Турцией за все прошлые обиды, за много веков накопленные...
   - Что, они решат в Антанту записаться?
   - Скорее всего. Тем более улица закипает.
   - А что в Болгарии и Румынии?
   - Объявили о поддержке Югославии и предъявили ультиматум - австрийцам - 48 часов на прекращение агрессии, подписание перемирия и официальное признание всей югославской территории, немцам же - держать свои копыта подальше.
   А вот в Норвегии в этот же момент действительно думали о нейтралитете. Но при этом - ощутимо склонялись в сторону союза с Антантой, если на них нажмут.
   Фрагмент одной из радиопередач, экстренно выходивших в те тревожные дни. Вечер 5 августа 1914 года. Беседа двух ведущих.
   "Наша страна, несмотря на техническое превосходство, несамодостаточна. Более того, прямо скажем, обеспечить себя продовольствием тем же сами мы не сумеем. Союз с центральными державами в этом плане, помимо того что означает ставку на заведомо проигрывающую сторону, откровенно глуп - они сами-то себя кое-как только прокормить смогли, и то исключительно за счёт эрзацев.
   - А что вы думаете о надежде заключить мир?
   - Утопия. Если бы месяцем раньше... ещё даже двумя неделями... можно было бы ещё как-то рассчитывать объяснить всем вовлечённым правительствам, что они не только ничего не выиграют, но даже и потеряют. Например, что даже формально выигравшая безоговорочно Англия в итоге встанет на путь краха и потери последних колоний. Да и то далеко не факт. Скорее, из всех столиц сыпались бы требования дать танки, авиацию, пятое-десятое, "и вот тогда-то мы ух как покажем нашим врагам!". Слишком давно зрела эта война, слишком много тугих узлов противоречий за ней стоит...
   - И, значит, надо вступать в войну?
   - Да, и чем скорее, тем лучше. Пока в Берлине и Вене не воспринимают нас всерьёз в полной мере. Необходимо устроить им хорошую взбучку. Сложившиеся от авиаударов здания в правительственных кварталах покажут, кто главный в этой песочнице теперь. И - заодно - продемонстрируют и союзникам нашу полезность.
   - Тем более что есть железобетонный повод - выполнение союзнических обязательств по защите Бельгии.
   - Да. А насколько эффективной будет эта защита, покажут ближайшие дни".
   Однако первые масштабные авиаудары в этой истории были нанесены отнюдь не норвежской авиацией. А дело было так...
   Ко второй половине дня 5 августа 1914 года под влиянием панических докладов и противоречивой информации, поступающей с мест, в Берлине составили простую, на первый взгляд, картину. Бельгийцы каким-то образом умудрились перевооружить свою армию и теперь сдерживают немецкий натиск благодаря этому превосходству. Поэтому последовал приказ - усилить нажим по всей линии, форсированно бросать в бой больше войск, прощупывая слабые места в обороне, чтобы нанести поражение, захватить непонятное оружие (и, что во много раз важнее, прорваться всё же во Францию с незащищённой стороны по графику, проработанному Шлиффеном).
   Несмотря на более эффективные вооружения обороняющихся, такой подход всё же дал результат, пусть и ограниченный. Понеся довольно ощутимые потери, 5 и 6 августа, атакующие сбили заслон, заняли несколько приграничных городков и сёл, даже местами вышли на оперативный простор.
   Вот для того, чтобы выиграть время и дополнительно продемонстрировать свою готовность наносить ущерб, бельгийские и голландские ВВС в ночь с 6 на 7 августа устроили ряд бомбардировок. Помимо правительственного квартала в Берлине, их целью стали металлургические заводы Рура, один из железнодорожных мостов через Рейн. Рано утром был совершён второй налёт - теперь бомбили базы флота и электростанции.
   4 августа 1914 года парижская пресса не располагала ещё ничем, кроме смутных слухов о происходящем на северной границе, в Скандинавии, в Италии и на Балканах. А если и поступали сообщения, то ввиду начавшегося военного времени публиковать их не решались без проверки даже самые отчаянные редакторы.
   На следующий день, 5 августа, однако, уже стало известно о сотнях людей, пытавшихся пересечь границу - ведь торговые и другие дела в Бельгии и Нидерландах не прекращались. А вертолёты, доставившие в Париж в срочном порядке делегацию, видела "вся столица" - да и жители многих мест на северо-востоке Франции.
   Правда, власти и специально назначенные ими ораторы ещё хранили молчание - и отделывались скупыми заявлениями самого туманного характера: "всё будет хорошо", "мы защищены", "боши не подберутся с севера" и т. д. Потому как никто не знал, как будут действовать новые игроки. Однако уже 7 августа сообщения из нейтральных стран - Швеции и Швейцарии - подтвердили - "новобельгийцы" и "новоголландцы" не просто активно вступили в игру, но и решительно действуют. Газетам дали добро на публикации. И, как обычно бывает у журналистов в подобных случаях - особенно после длительной вынужденной паузы - они начали сгущать краски. Мол, ударами с воздуха Германия опустошена на 2/3 как минимум...
   А тем временем, конечно, и немецкие издания были вынуждены отреагировать. Уже в своей ожидаемой манере. Вот типичные заголовки:
   "Варварский удар коварного врага".
   "Небеса всё равно останутся немецкими".
   "Берлинские улицы взывают о возмездии".
   "Тевтонский меч не затупить" и т. д.
   Однако официальные власти - военные и правительственные - в Берлине были более сдержанны в своих оценках. Чего не скажешь о дискуссии вокруг дальнейших действий. Были три точки зрения. Одна - в том, что нужно срочно перенести удар южнее, чтобы скорее проломить французскую оборону, а Бельгию и Нидерланды пока оставить в покое. Вторая - перенести основную тяжесть удара на восточный фронт, чтобы до прибытия английских войск и завершения мобилизации во Франции иметь "свободные руки". И третья - как можно скорее усилить натиск на атакованном участке, более того, стараться захватить уже не только Бельгию, но и Нидерланды.
   К последней точке зрения чаша весов в итоге и склонилась. При этом аргументация была такой: нас пугают, а мы не поддадимся; по полученным от пленных и мирного населения данным, эти страны имеют всё же ограниченный потенциал обороны; захваченное оружие - и, особенно, производственные мощности и инженерно-научные достижения остро необходимая вещь в борьбе с врагами.
   При этом кайзер поддержал также замечание целого ряда генералов:
   - Нападать на Данию и Норвегию не стоит. Хватит нам и этого "приза", с которым ещё предстоит повозиться. Но предупредить Копенгаген и Осло - если станут активно помогать Антанте, можем и изменить своё решение. И да, сообщить в Вену нужно - не закусывайтесь с Италией и завязывайте с этими... югославами - на вас восточный фронт.
   7 августа 1914 года, поздний вечер. Бухарест. Беседа двух работников дипломатического ведомства. Обстановка уже не такая суматошная как в предыдущие три дня... почти спокойная - ну, разумеется, по меркам ситуации, когда рядом идёт мировая война.
   - Итак, мы воюем с Австрией?
   - Да, конфликта избежать было невозможно. Не только по Варшавскому договору, который был... будет... тьфу, запутался - короче, вы поняли. Но и потому, что нельзя дать австрийцам нападать на Югославию. Потому что стоит показать слабину и несогласованность, как на нас навалятся и попробуют отобрать "всякие интересные вещи".
   - А что на северо-востоке?
   - Пока неопределённо. Сам понимаешь, в Петербурге на нас смотрят как на особо кислый лимон.
   - И на болгар и югославов тоже...
   - Конечно. А вот на Данию и Грецию с Норвегией смотрят куда благосклоннее. Нам же дали понять: дипломатов пришлют полностью своих, ни одного из 1964 года не признают таковым.
   - Что тоже ожидаемо.
   Пауза.
   - А как дела на западном фронте?
   - Снова предсказуемо. Кайзеровцы ломятся в Бельгию, судя по последним сообщениям брюссельского радио. Италия отделалась пока заявлением сдержанного осуждения. Дания и Норвегия отреагировали пока примерно никак, видимо, ещё несколько часов будут утверждать и обтёсывать формулировки. Нидерланды объявили всеобщую мобилизацию только что.
   - Долго продержатся?
   - Сами - вряд ли. Им придётся согласиться на прямой ввод французских и английских войск для защиты. Собственного потенциала, даже чисто для наполнения рядов армии, маловато.
   - Но... Понимают ведь, что после этого о самостоятельности придётся забыть?
   - Да. Однако выбора у них нет. Вернее, есть - между двумя сторонами, перед кем склониться. Англия и Франция всяко ближе по духу...
   И в самом деле, это предположение оказалось правдивым. Уже в ночь с 7 на 8 августа 1914 года в Амстердаме и Брюсселе приняли согласованное решение - вступить в Антанту и пригласить англо-французские войска. Дело в том, что там осознали три простых факта:
   1.Своих сил недостаточно.
   2.Рассчитывать, что "всё вернётся, как было", нельзя.
   3.Никто другой в принципе не может оказать действенной поддержки достаточно быстро. Норвегия и Дания не хотят воевать немедленно, Италия придерживается нейтралитета, а Балканы далеко, и даже если пожелают там, пока ещё через Австрию проломятся...
   Поэтому уже 8 августа первые французские части начали пересекать границу. Их многое изумляло по дороге, конечно - от моды до изобилия непривычных (для середины 1910-х годов) автомашин, но долго останавливаться было некогда.
   А в Берлине - рвали и метали. Не на такой результат усиленного нажима своего рассчитывали...
   И всё-таки, кое-какой "утешительный приз" у немцев появился. Австрийцы передали трофейные югославские пистолет-пулемёты М56, пулемёты М53 (ирония - это версия МГ-42). Среди собственных трофеев имелись захваченные в Бельгии ФН ФАЛ (как пистолет-пулемёты, так и автоматические винтовки), пулемёты ФН МАГ и использовавшиеся полицейскими Стен Мк2. Перед инженерами поставили задачу - изучить, продублировать/разработать аналоги.
   Официально в Париже и Лондоне сохраняли корректность и объявили о "защите союзников". Соответственно, по крайней мере формально статус Бельгии и Нидерландов как государств никто оспаривать пока не собирался. Не до того было - тем более что приоритетом стало сохранение лояльности, и на уровне правительств, и по отношению к местным жителям.
   Происходящее вызвало уже предсказуемую реакцию в Норвегии, Дании и Италии. Эти три страны объявили о полном и безоговорочном нейтралитете. Рассчитывая таким путём сохранить свою независимость. Однако подобную позицию с поразительным единодушием стала полоскать пресса и в старовременных странах обоих противостоявших союзов - Англии, Германии, России, Японии, Австро-Венгрии, Франции, и в переместившихся Югославии и Греции - причём везде на все лады писали - "малодушные, не хотят защищать правое дело" и т. д.
   Да, сам по себе феномен перемещения во времени нескольких стран перестали скрывать очень скоро даже во всех воюющих странах - ибо убедились, что он слишком масштабен и не позволяет себя просто так игнорировать. Признание, вернее, разрешение прессе писать открыто, несмотря на военную цензуру, последовало везде между 9 и 11 августа. Официальных заявлений ни одно правительство, впрочем, пока не делало - слишком мало было информации и слишком неопределённы ближайшие перспективы.
   10 августа 1914 года все основные британские издания перепечатывали друг у друга две коротких статьи. Одна принадлежала Уэллсу, другая Киплингу. Обе резко осуждали те государства из числа "появившихся", которые избрали линию нейтралитета. Правда, оттенки всё же отличались. Если знаменитый фантаст скорее сокрушался, мол, "не мог предвидеть таких беспринципных людей", то "певец британской империи" проехался гораздо более резко, и даже заявил, помимо прочего - "югославские, румынские и албанские сверхлейбористы, сражающиеся с австрийцами, более заслуживают статус наследника римской славы, нежели эти итальянцы, боящиеся применить мощное оружие по врагу".
   Тем временем, однако, происходили и другие события. Так, командующие всех сил США, расквартированных в Норвегии, Нидерландах, Бельгии, Италии и Греции объявили тогда же, 10 августа 1914 года, о своём нейтралитете. Посольства в этих странах уже установили к тому моменту телеграфную связь с Вашингтоном 1914 года...и, естественно, линия была постоянно перегружена.
   Австрийцы и немцы, конечно, старались узнавать не только о том оружии, которое попадало им в руки, но и о том, которого не было на фронте в принципе. И 15 августа 1914 года все ведущие итальянские СМИ сообщили сенсационную новость: представители австрийского Эвиденцбюро, пробравшиеся в страну, были задержаны при попытке вербовки двух работников АЭС. Самой большой проблемой, однако, был не сам этот факт. Любому стало ясно, это только начало, и вскоре все подобные электростанции, обслуживающие их предприятия, исследовательские учреждения будут густо облеплены представителями разведок каждой из "старовременных" стран. Не минует чаша сия даже "академических физиков".
   А между тем, боевые действия шли примерно так же, как и в нашей реальности. Потому что "послезнание послезнанием", а реальная обстановка реальной обстановкой. Военные Антанты и центральных держав наскоро перелистали школьные учебники и несколько основных академических трудов по первой мировой, а потом... продолжили её. Потому что ставящиеся перед ними задачи никто не отменял, средства и силы у каждой стороны и её хорошо знакомых противников были теми же самыми, география театров военных действий, логистика, экономика и государственно-политическая структура противоборствующих держав тоже не поменялись по щелчку...
   А вот пропаганда воюющих блоков, не столь зависимая от объективных факторов, как военная машина, моментально начала перестраиваться. Причём, если в странах Антанты, предсказуемо, ухватились за сведения о концлагерях и прочих подробностях деятельности третьего рейха, и не просто тиражировали такие данные, но и прямо подчёркивали - "вот что может произойти, если не добить сейчас...", то в Австрии и Германии упор делался на масштабные бомбардировки и на то, что "если не будете стойко держаться, враги не остановятся, пока не оккупируют нас и не разделят".
   Закономерным последствием узнанных сведений стала характерная реакция властей и общественности. Так, в Германии резко накалилась поддержка правительства - хотя, казалось бы, куда уж дальше. Появился чёткий лозунг: "кто не хочет поддерживать нашу армию - будет после войны ходить на рынок с корзинами денег и возвращаться с карманами еды". Резко радикализировалось сионистское движение, причём даже его основная цель была отодвинута на "сразу после войны", а основной ближайшей задачей - в странах Антанты и нейтральных, конечно - стало противодействие центральным державам. Отдельные горячие головы в этом направлении (и их было не так уж и мало) задумались об открытом терроре против германских и австрийских чиновников, даже коммерсантов в нейтральных странах, а несколько сотен человек уже до конца августа пробрались в Бельгию/Нидерланды/Югославию, заявив о своём намерении быть добровольцами. Заметно пошло на убыль количество изоляционистов в США - тогда как в реальности это изменение произошло только в 1916 - начале 1917 года.
   Но кто же больше всех оказался недоволен случившимся? Самые разные люди. Например, очень раздражены были в турецком генеральном штабе и правительстве. Только они собрались поучаствовать в войне, как вдруг всё рухнуло - они оказались отделены от союзников открыто враждебными Болгарией и Югославией... лезть на которых было опасно. Особо усилилось раздражение, когда стало известно, что "местная" Болгария в 1916 году должна была присоединиться к центральным державам - то есть стать и союзником Турции тоже. Скажи кто такое ещё 40 лет назад - подняли бы на смех и турки, и болгары, а то бы и разорвали в клочья на месте...
   Очень недовольны оказались пацифисты и противники войны. Теперь их самых известных представителей - даже на местах, на уровне городов и регионов - начали преследовать с утроенной энергией, потому что легко можно было узнать, кто насколько "проявил себя".
   Ну и немало было смятения среди католиков. Они должны были теперь слушаться "неизвестно откуда взявшегося" человека, за которого ещё не было подано ни одного голоса кардиналов.
   Ах да, в Японии тоже вскоре началось брожение. Бойкот американских товаров. Избиения приехавших из США. И прочее в таком же духе.
   При этом в Азии - особенно в Китае и Корее - разгоралось уже антияпонское брожение. Сведения о масштабных расправах и резнях, об отряде 731 и прочем тоже просочились. Причём теперь не только в Лондоне, Париже и Петербурге, но даже в Берлине и Вене многие начали задумываться - стоит ли связываться с таким союзником, хотя бы потенциально, и перевешивает ли выгода от его привлечения на свою сторону возможную тень, которую бросает такой альянс. А во Вьетнаме начали одновременно расти настроения и против Японии, и против США.
   Но кто был недоволен и воодушевлён одновременно? Прежде всего, исследователи по различным направлениям. Например, психиатры начали требовать скорее предоставить им высокоэффективные препараты, которые должны были быть созданы только в 1950-е - но и не знали пока, как ими распорядиться одновременно. Фармакологи отбивались от подобных запросов, говоря: "нас ещё с вакцинами осаждают, с анестетиками и прочим, дойдёт и до вас очередь".
   Целая прорва открытий и концепций, произошедших с 1915 по 1964 годы, в готовом виде свалилась на физиков.
   Химики пробовали изготавливать полимеры, мучались с попытками наладить газовую хроматографию на имеющейся базе.
   Биологи начали эксперименты с чистыми культурами и с "куриным" культивированием вирусов.
   Срочно была отправлена экспедиция за Кумранскими свитками, а археологи многих стран начали всеми правдами и неправдами, даже не дожидаясь окончания войны, пробираться с образцами в появившиеся страны, чтобы сделать углеродную датировку.
   Но то же самое происходило и в ряде других наук и практических сфер. Например, "досрочно" появился бихевиоризм, который начал "наступление" на психоанализ... и оба направления, как и другие, пробовали как-то состыковать с гештальтом и культурно-исторической теорией развития психики... или же упирать на эти направления в чистом виде.
   Альфред Вегенер получил заслуженное признание при жизни.
   Уже в конце августа - начале сентября 1914 года началась ажиотажная скупка участков земли на Аравийском полуострове. Причём некоторых скупщиков похищали и даже убивали агенты центральных держав... но энтузиазма это не сбавляло.
   В Якутии разгорелась "алмазная лихорадка" - сотни и тысячи искателей удачи бродили повсюду и рыли ямы.
   Металлурги начали биться над порошковыми сплавами и получением дюралюминия.
   Но... не все же задумывались над какими-то глобальными и серьёзными проблемами, спросят, наверное? Кто-то думал о том, что использовать для себя... и как это что-то использовать для выгоды?
   Естественно. И в самых что ни есть повседневных вопросах происходило немало нового. Так, властям решительно всех перенесённых государств уже осенью пришлось решительно бороться с нелегальным вывозом нейлона, лавсана и полиэстера - находилось немало тех, кто готов был отдать чуть ли не целые состояния за них. Заметно меньше, но всё же прилично, стоили на чёрном рынке электрогитары.
   Вслед за любителями экстраординарно одеться и издать непривычные звуки в путь засобирались даже некоторые фабриканты. Они уже старались закупить конкретные технологии - включая такие, на первый взгляд, не самые серьёзные, как изготовление газированных напитков, соков и шоколадных батончиков.
   Генри Форд буквально лез на стенку. Греческие тук-туки MEBEA, начавшие поступать чуть позже Fiat 500 и 600, плюс Zastava 750 (югославская версия Fiat 600), Alfa Romeo, Lancia моментально переключили внимание публики. Хорошо ещё для владельца завода в Дирборне было то, что такие поставки из-за военного времени неизбежно были ограниченными...
   Однако же он понимал, что это ненадолго, максимум на несколько лет. Понимали и другие - поэтому автопромышленники США - и не только их - поэтому форсированно заключались сделки о переходе на новые платформы, на лицензионное производство той или иной "новоевропейской" модели. Если на фордовских предприятиях спешно переориентировались на выпуск MEBEA и Zastava 750, то Дженерал Моторс сделали ставку на оригинальные Фиаты, а Кадиллак - на Феррари и Ламборгини. Принципиальный тезис был общий: "начать с малого, создать базу, подтянуться и идти дальше".
   А вот кому пришлось основательно потрудиться, так это британским, французским, бельгийским и голландским морякам и портовым работникам. Не отставали от них железнодорожники в тех же Нидерландах, Бельгии, Великобритании и Франции. В срочном порядке всё хоть сколько-нибудь ценное старались вывезти подальше от немцев. И ценного оказалось даже больше, чем можно было себе представить.
   Например, казалось бы, что важного в середине 1960-х - в задрюченном до крайнего состояния металлообрабатывающем станке, "рождённом" в годы великой депрессии? А вот инженеры в Бремене или Гамбурге с этим бы охотно поспорили. А ведь было не только промышленное производство. Лаборатории с их оборудованием, архивы технологической документации, спецслужб и полиции. Электростанции и электроподстанции. Грузовики, локомотивы, вагоны.
   Плюс, конечно, специалисты во множестве областей.
   Да, подавляющее большинство самолётов и вертолётов из этих двух стран также постарались перебазировать в Британию - на спешно подготовленные или выбранные площадки, своим ходом, конечно. То же самое старались сделать и с речными и морскими судами - всё равно ни летать, ни ездить по морю в ближайшую пару лет было особо некуда, некому и незачем.
   Пытались ли немцы что-то сделать для противодействия эвакуации? Да, конечно. Но... мало что могли. Только буквально два или три раза их самолёты смогли появиться над портами. Скинули лётчики пару ручных гранат куда придётся и назад. Эффект от такого... сами понимаете. Подумали в Берлине - и решили - лучше не терять пилотов и машины в самоубийственных миссиях с нулевым результатом.
   Однако это не значит, что там - передумали вовсе "добраться до чего-нибудь вкусного". Наоборот, агентурную разведку во Франции и Англии во многом перенацелили как раз на такие эвакуируемые вещи и специалистов. Немцы усиливали натиск, стремясь поскорее продвинуться вперёд, вглубь Бельгии и Нидерландов. Военнослужащих старались поощрять за всякое отбитое имущество, которое согласно составленному немецкими инженерами списку признавалось особо ценным.
   Правда, к 20 августа командование отдало приказ остановить наступление и перейти к обороне. Не потому что цели были достигнуты. Просто по той причине, что стало ясно - продвинуться быстро, скажем, до середины сентября - начала октября выйти к морю - не получится. Так что и во Францию не ворваться "с чёрного хода", и самые ценные трофеи, конечно, уже будут далеко.
   Как известно, в реальной истории 4 октября 1914 года появился "Манифест 93" - обращение ряда деятелей науки и культуры Германии с изложением удобной правительству точки зрения. В этот раз обращение появилось раньше, 22 августа - и было составлено иначе. Только первые два абзаца остались такими же.
   Мы, представители немецкой науки и искусства, заявляем перед всем культурным миром протест против лжи и клеветы, которыми наши враги стараются загрязнить правое дело Германии в навязанной ей тяжкой борьбе за существование. События опровергли распространяемые слухи о выдуманных немецких поражениях. Тем усерднее сейчас работают над искажениями и выдумками. Против них поднимаем мы наш громкий голос. Да будет он вестником истины.
   Неправда, что Германия повинна в этой войне. Её не желал ни народ, ни правительство, ни кайзер. С немецкой стороны было сделано все, что только можно было сделать, чтобы её предотвратить. Мир имеет к тому документальные доказательства. Достаточно часто Вильгельм II за 26 лет своего правления проявлял себя как блюститель всеобщего мира, очень часто это отмечали сами враги наши. Да, этот самый кайзер, которого они теперь осмеливаются представлять каким-то Аттилой, в течение десятилетий подвергался их же насмешкам за своё непоколебимое миролюбие. И только когда давно подстерегавшие на границах враждебные силы с трех сторон накинулись на наш народ, - только тогда встал он, как один.
   Неправда, что мы нагло нарушили нейтралитет Бельгии. Доказано, что Франция и Англия сговорились об этом нарушении. И то, что мы столкнулись с "иной" Бельгией, не имеет значения. Если бы в Брюсселе действительно готовы были к миру, то - объявили бы сразу, что не поддерживают заключённых своими предшественниками договоров с Лондоном и Парижем, и что готовы не препятствовать военно в нашей борьбе с Францией, просто пропустив войска.
   Неправда, что наши солдаты идут порабощать и грабить. Мы стреляем только в тех, кто сознательно встаёт на нашем пути. Мы берём только то, что непреложно нужно для самой борьбы. Против нас встал враг коварный и искусный, оснащённый невиданными доселе вооружениями.
   Распространяемые нашими врагами легенды о каком-то мнимом массовом истреблении народов в грядущих десятилетиях не имеют под собой никаких оснований.
   А между тем, прямо сейчас на востоке земля наполняется кровью женщин и детей, убиваемых русскими ордами, а на западе аэропланы и бронированные машины рвут на куски наших воинов. Выступать защитниками европейской цивилизации меньше всего имеют право те, которые объединились с русскими и югославами и дают всему миру позорное зрелище натравливания монголов и негров на белую расу. Сами Югославия, Румыния и Болгария в их нынешнем состоянии есть продукт русской экспансии. То, что она производилась не монархическим, а республиканским, и даже "социалистическим" правительством, всего лишь показывает, что её корни гораздо глубже любых политических градаций. Нейтралитет попавших к нам скандинавских стран ещё можно понять, но нейтралитет Италии - не поддаётся никакому разумному объяснению. Это не стремление к миру, это предательство.
   Неправда, что война против нашего так называемого милитаризма не есть также война против нашей культуры, как лицемерно утверждают наши враги. Без немецкого милитаризма немецкая культура была бы давным-давно уничтожена в самом зачатке и неотделима от него. Это осознаёт каждый из 70 миллионов наших соотечественников.
   Мы будем вести эту борьбу до конца, как культурный народ, которому завещание Гёте, Бетховена, Канта так же свято, как свой очаг и свой надел.
   В том порукой наше имя и наша честь!
   Обращение итальянских деятелей науки, культуры и искусства.
   Недавно нашу страну обвинили в предательстве. Всего лишь за то, что она не стала помощницей в нападении на другие государства. Однако... кто же взялся нас - и заодно все остальные нации мира - судить?
   Это взялись делать немецкие интеллектуалы. Не побоимся этого слова - ума и заслуг у них действительно хватает. Но никакие достижения не дают права быть абсолютным авторитетом. Посмотрим только на факты.
   Нам говорят: Бельгия сама виновата в том, что подвернулась на пути. Точно так же любой грабитель мог бы сказать: вот если бы не вышла мне навстречу та жертва, да не будь у неё при себе денег...
   Нам говорят: Брюссель не порвал договоров и не объявил о намерении таком. Но разве дело любой страны указывать другой, с кем заключать договоры - и не просто указывать дипломатически и даже в прессе, а силой принуждать к желаемому поведению, и даже не просто к желаемому поведению, а ради своей выгоды исключительно?
   Нам говорят: перемещённые во времени страны имеют разные вооружения, которые мешают немцам и австрийцам их легко бить. Но, допустим, нашёлся бы кто-то, кто пришёл к Бисмарку и сказал: давай, посылай свою армию под Седан, но только без твоих хороших пушек, а то нечестно?
   Претензии насчёт каких-то выдумок заведомо неадекватны. Во всех переместившихся странах есть миллионы людей, прекрасно знающих, что это такое - немецкое обращение с другими народами в 1930-х и 1940-х годах. Много тех, кто знает это на себе. Надеемся, что немецким интеллектуалам хватит если не совести, то хоть ума не сказать в глаза этим людям свои тезисы. Что они не станут говорить человеку, что цифры, выгравированные у него на руке - галлюцинация. Что погибшие родные и близкие - ложь. Что его память, как восстанавливались из руин города и деревни - фантазия.
   Гёте, Бетховен и Кант, многие другие их соотечественники были и будут достоянием каждого жителя земного шара. Но они завещали - не беспринципное покорение других наций силой оружия, а нечто принципиально иное. И, прочти это обращение 93 немецких профессоров нынешних, не стали бы громко говорить. А просто произнесли бы: "Вы - не наши, и наше дело - не ваше".
   На земном шаре достаточно возможностей, чтобы прокормить, одеть и снабдить жильём каждого - хоть берлинского профессора, хоть жителя тропической Африки. Кто говорит, что это не так, всего лишь маскирует жажду грабить.
   Но если философы, публицисты и общественные деятели дискутировали, если политики спешно обдумывали новые речи и программные заявления, то это не значит, что все остальные только лишь следовали им и внимали. Происходило в это время множество других вещей, которые тоже заслуживают интереса. Рассмотрим их по порядку.
   Так, на фронтах к концу сентября 1914 года наступила после первичной горячки - сравнительно спокойная ситуация. Именно в этот момент, осознав, что изначальные планы и подходы окончательно рухнули, генералы во всех воюющих странах вновь обратились к тематической литературе - ища в ней, конечно, не готового ответа, как поступить, а подсказок и указаний на свои ошибки. Тем более что к тому времени количество доступных источников выросло - и, естественно, в каждой стране их уже старательно проштудировали военные теоретики и преподаватели военных академий.
   И ответ на вопрос - как преодолеть позиционный тупик - лежал на поверхности. Если в годы второй мировой зарождалась атомная гонка, если через какое-то время после неё началась гонка космическая, то в данной ситуации - неизбежной стала гонка танковая. Военачальники и правительства требовали от инженеров и промышленности: Нам Нужна Броня. Было ясно, что кто создаст бронетанковые силы раньше, больше и более качественные, та сторона и выиграет. Естественно, преимущество в этом плане было у Антанты - ей в готовом виде достались и образцы бронетехники - преимущественно от голландской и бельгийской армий, и танкисты, и промышленность, и инженеры какие-никакие.
   Но и в Германии с Австрией не собирались так просто уступать, хотя в их распоряжении были только смутные сведения и пара трофейных лёгких бронемашин. Тем более что уже на этапе разработки технических заданий везде - в Англии и России, Франции и Германии, Австро-Венгрии стало понятно - не просто не удастся в готовом виде скопировать технику середины 1960-х - придётся практически с нуля проходить весь путь, только немного ускоряя его за счёт имеющихся сведений.
   Сплавов необходимых - нет, и освоение их выпуска - дело небыстрое.
   Требуется совершенно иная культура производства, станки и аппараты. Которые ещё только предстоит сконструировать, изготовить, затем - обучить множество людей их использованию.
   Такие же проблемы не только с бронёй и корпусом. С двигателями, рациями, орудиями, снарядами (и взрывчаткой для них), с выпуском топлива и смазочных материалов.
   Потом - когда бронетехника начнёт поступать в войска - нужно обучить солдат и командиров, выработать тактику и стратегию, сопряжение с другими родами войск, логистику. Причём, опять же, взять готовое, хоть из 60-х, хоть из опыта массового применения танков в годы второй мировой не получится. Война другая, условия иные.
   Однако кое-что немецкие и австрийские войска всё же начали вводить новое. Начиная с конца сентября на передовой всё чаще появлялись скопированные трофейные ручные гранаты. В октябре 1914 года зафиксировали первые применения ручных пулемётов и миномётов, явно воспроизводивших также трофейные образцы. Хотя полноценных танков и даже бронемашин сделать было пока нельзя, в ход шли эрзацы - грузовики, обитые листами железа, иногда - с импровизированными пулемётными башнями. Также немцы и австрийцы понемногу начали переодевать свои армии в камуфляж "Дождь", образцы которого разведка смогла добыть в Болгарии. Это решение приняли по двум причинам: сугубо патриотической - прообраз-то как раз немецкий был, и практической - воспроизведение сочли максимально простым.
   Появление новой вражеской униформы было ожидаемо - поэтому в английской, французской и российской армиях его просто зафиксировали. Тем более что в странах Антанты тоже начали обновлять амуницию. За основу также взяли наиболее простой вариант - однотонный оливковый цвет без всяких узоров. Подобным образом выглядело новое обмундирование большинства сухопутных частей. Только в отдельных подразделениях, прежде всего у разведчиков, появлялись более сложные образцы. Тут бы наиболее лёгкое освоить, причём в больших масштабах - речь-то шла уже о миллионных армиях...
   Надо ещё добавить, что особых успехов в этот период австрийская и немецкая разведка не добивалась. Наоборот, провал следовал за провалом. Очень сложно, знаете ли, работать, когда не только методы, но и конкретные имена, подробности отдельных операций, легенд, используемые для прикрытия учреждения и организации, перечислены уже в ряде изданий. Такие препятствия стали возникать даже в Российской империи, где "в прошлый раз" агентам было раздолье. Попытки шпионажа против перемещённых стран - что из "западного" блока, что из "восточного" также успеха не приносили. Потому что контрразведчики обладали не только подавляющим технологическим превосходством, но и в плане приёмов работы ушли далеко вперёд.
   Пришлось в Берлине и Вене вынужденно взять время на размышление и на выработку принципиально новых методов...
   Однако до белого каления разведывательные ведомства центральных держав доводило другое обстоятельство - в дополнение к агентурным провалам они столкнулись с невозможностью вскрыть ряд используемых противниками теперь шифров. После некоторого периода паники, впрочем, был предложен ряд мероприятий:
   усиленная работа через нейтральные страны (перечень строго ограничен - только "местные" - Испания, Португалия, Швеция, Швейцария);
   полное (если возможно) или радикальное обновление личного состава разведки - даже ценой вынужденного неиспользования опытных агентов;
   ещё более активное, чем прежде, использование подкупа и шантажа;
   налаживание интенсивного сотрудничества с преступниками во всех переместившихся странах (в первую очередь - с итальянской мафией, как наиболее сильной, опасной и разветвлённой);
   переход от "работы по площадям" (с массовой засылкой агентов с однотипными легендами типа нищих, крестьян-поденщиков и т. д.) к внедрению ограниченного числа сотрудников с тщательно проработанными образами, включая "мнимых перебежчиков";
   и, естественно, максимальный сбор из доступных источников всей информации о методах и средствах, о технике и организации противостоящих разведок и контрразведок.
   Использование авиации и бронетехники, артиллерии и флота, которые достались в "готовом" виде, было предметом дискуссии. Недолгой, впрочем. Как бельгийские и голландские, югославские, румынские, албанские и болгарские офицеры, так и руководители войск в Англии и Франции пришли к однозначному выводу - это ценный ресурс, который лучше приберечь для периода решающих крупных битв. Использовать его во время затишья, наступившего на западном фронте во второй половине сентября 1914 года, было неразумно. Любая потеря боевого самолёта, орудия или танка - особенно если произошла не просто утрата, а захват, хотя бы в виде обломков - давала центральным державам и технологические, и пропагандистские выгоды. Разумеется, из этого правила были и исключения - так, разведывательная авиация использовалась непрерывно.
   "Упругость истории" проявлялась не только в том плане, что никому из сторон невозможно было пока использовать полученные научно-технические сведения и развернуть выпуск новых вооружений с нуля. Точно так же, как и в реальной первой мировой войне, на фронтах начались "качели": одни продвинутся, другие откатятся, потом наоборот. Точно так же вслед за западным фронтом центральные державы активизировались на восточном - с тем же переменным успехом, даже появившаяся к концу 1914 года линия фронта была плюс-минус та же самая, что и в нашей реальности.
   Ничего удивительного - соотношение сил, география и прочие неизменные факторы по-прежнему "рулили" везде. Даже винтовочный и снарядный кризис в российской армии - развернулся точно так же.
   Но постепенно накапливались изменения другого рода. Так, Турция не решилась вступить в войну, и поэтому не приходилось Антанте вести с ней борьбу. Греческие, болгарские, югославские и румынские дипломаты донесли до Стамбула чёткую позицию - хотя раньше они находились в разных международных лагерях, здесь и сейчас будут действовать совместно. И то, что они могут реально "вломить", в Османской империи понимали чётко. Поэтому сохраняли нейтралитет - несмотря на все призывы и требования из Берлина и Вены...
   С другой стороны, если ход войны оставался неизменным, то характер её ведения менялся. Несмотря на сохранявшиеся объективные различия и разногласия между перемещёнными странами из "западного" и "восточного" блоков, включая нейтралов - Грецию, Норвегию, Данию и Италию, они сумели продавить в руководстве Антанты решение - не применять химическое оружие. Аргумент был неоспоримым, с рядом примеров - нигде и никогда оно попросту не сумело обеспечить тактический успех, не говоря уже о стратегическом.
   А вот центральные державы в попытках переломить ситуацию действовали гораздо более отчаянно. Они как раз начали применять отравляющие газы. Причём - и на западном, и на восточном фронте - в январе 1915 года был применён не слезоточивый газ, и даже не хлор. А спешно синтезированный по полученным отрывочным данным зарин.
   Эффект оказался совсем не тот, на который рассчитывали берлинские стратеги. И не только потому, что, несмотря на впечатляющую отравляющую мощь, кардинальных прорывов обороны добиться не удалось. Практически сразу начались масштабные воздушные удары возмездия. Вылеты совершали не только перебазировавшиеся в Англию и Францию бельгийские и голландские ВВС, не только самолёты из "Балканского союза" - так теперь неформально называли Румынию, Болгарию и Югославию. К ним присоединились также норвежские и греческие самолёты. Применялись и тактические ракеты - несмотря на ограниченное их количество, слабую воспроизводимость и неизбежное изучение остатков. Целями стали штабы и высшие военные учреждения, склады боеприпасов, пункты постоянной дислокации войск в дальних тылах.
   В Дании и в Италии участвовать в этой акции не стали, но - демонстративно сняли запрет на вступление добровольцев в армии Антанты.
   Передовица Deutsche Tageszeitung (консервативное издание, основная аудитория - крупные промышленники и отчасти финансовые круги), 31 января 1915 года. Поэтому написано респектабельно, сухо, без грубостей, но в каждом слове звенит металл.
   Фатерланд в большой опасности
   На нас произведено ещё более решительное нападение. Как теперь уже подтверждено - и никто этого скрывать не думает, в том числе в официальных заявлениях - в последних нескольких рейдах участвовали летающие машины не только уже воюющих против нас изначально югославской, болгарской, румынской, бельгийской и нидерландской армий, но также и посланные из Норвегии и Греции. Причём по хронологии событий получается так, что наши дипломаты ещё только успели получить ноты через Швецию, даже не успев ещё передать их в Берлин по телеграфу, когда вражеские пилоты уже шли по лётному полю к своим аэропланам.
   Те, кто принимал решения об этих ударах, вскоре заявили, что они - наказание за использование отравляющего оружия на фронте. Иными словами, нам отказывают в праве применять те вооружения, которые наши генералы считают необходимыми. От чего дальше нас призовут отказаться? От пушек? От пулемётов? Или потребуют затопить флот? А может быть, чтобы понравиться врагам, нам нужно самим пустить их на всю нашу землю без единого выстрела?
   Любое войско всегда изыскивало способы действия, которые могут обеспечить победу - или хотя бы мощный отпор. Армия Германии имеет на это точно такие же права, как и любая другая. Даже большие - потому что против превосходящего врага не зазорно применять самые решительные средства.
   Урок усвоен - цена нейтралитету перемещённых государств ничтожна. Они сами себя свергают с морального пьедестала - свергают своими беспринципными поступками. И пусть знает весь мир - даже уступая в вооружениях, немцы не дадут навязать себе чужие правила просто так. Тот, кто вознамерится это сделать, вскоре осознает, в какую опасную игру он вступил.
   1 февраля 1915 года. Петербург. Несколько зарисовок из жизни города - в свете "новых веяний"... и не только.
   Если пройти по улицам, и посмотреть, то... как будто всё то же самое, что и в прошлом феврале. Те же дома. Тот же снег. Примерно та же одежда на прохожих. Да, есть признаки, по которым внимательный наблюдатель может определить - что идёт война: это и выкрики газетчиков, и сами публикации, и объявления с призывом вкладываться в военный заём, и несколько больше, чем в мирной жизни, искалеченных встречается. Но - как мы знаем, дело этим не ограничивается.
   Вот проехал "Виллис" - одну из таких машин для своих нужд восстановило, привезло и начало использовать работающее с октября прошлого года югославское посольство.
   Вот дорогая гостиница. Зазывающее объявление гласит: "У нас вы можете воспользоваться холодильниками".
   На стене - большой плакат: "Германия дважды была разбита - будет и в третий раз".
   В тот же день, 1 февраля 1915 года. Итоговый доклад инженерной комиссии, собранной по распоряжению австрийского военного министра ещё в начале минувшей осени. Вывод.
   "Обобщая все установленные факты, можем заключить: возможности для ликвидации отставания в ключевых научно-технологических областях в обозримой перспективе отсутствуют. То, что создание авиации, бронетанковых сил, флота или сухопутных войск уровня 1940-1950 года до конца текущей войны невозможно, было ясно практически сразу. Вместе с тем, есть ещё целый ряд неиспользованных пока возможностей хоть и не обеспечить победу, но по крайней мере затруднить продвижение сил противника и нанести ему дополнительный ущерб. Над этими направлениями работа уже идёт".
   И в самом деле, некоторые меры были предприняты. Правда, от ряда направлений отказались. Изначально были забракованы проекты баллистических неуправляемых ракет типа Фау - потому что эффективность этого вооружения явно не оправдывала усилий по его созданию. По причине чрезвычайной сложности и невозможности добиться эффекта в сколько-либо разумные сроки отбросили также идеи о создании не только ядерного оружия, но и реактивных самолётов, авианосного флота.
   Упор был сделан на более простые и "железные" моменты. Ключевые:
  -- разработка промежуточного патрона;
  -- создание новых типов мин - магнитных для противодействия кораблям, прыгающих и растяжных - для сухопутных действий (с расчётом на максимальное упрощение конструкции и удешевление производства, чтобы "брать количеством");
  -- создание кумулятивных и кассетных снарядов;
  -- внедрение шнорхеля на подводных лодках;
  -- выпуск зажигательных зарядов на основе напалма, а также на основе белого фосфора.
   К февралю-марту 1915 года разведки центральных держав, отойдя от шока, начали оживать. Более того, в ряде мест начали фиксировать присутствие давно изобличённых - по сохранившимся документам и литературе - агентов. Первоначально это вызвало недоумение, тем более что после взятия под плотный контроль эти люди вроде бы ничего не делали, не интересовались даже ничем, что было связано с военными или стратегическими секретами, с политикой и промышленностью, с наукой, наконец. Не пытались они и внедриться в какие-либо влиятельные круги.
   Далеко не сразу, сопоставив все факты, обнаружили. Эти агенты везде, где можно, в "местных" нейтральных странах - в основном в Швейцарии и Швеции - действуя, по возможности, через подставных лиц или под наскоро придуманными псевдонимами, добывают разными путями новые сорта растений и породы животных...
   После осмысления ситуации в Антанте и в перемещённых странах решено было держать ситуацию, насколько возможно, под контролем. Но не слишком усердствовать на этом направлении. В конце концов, к каждой горстке семян пшеницы и к каждой курице сотрудника контрразведки не приставишь, а отказываться от широкого внедрения достижений было неразумно. Тем более что сами по себе сорта и породы не так уж и много значили без других достижений агротехнологии, которые немцы и австро-венгры утащить уж точно не могли. Например, никакие их разведывательные усилия явно неспособны были обеспечить две империи полноценно сельхозтехникой, ГСМ и запчастями для неё, удобрениями, опытными агрономами в больших количествах, ветеринарными препаратами и так далее.
   Но надо заметить, что в Берлине и Вене пробовали использовать не только технологии, но и новые (вернее, "подсмотренные в дальнейшем"), методы повышения лояльности и усиления военных возможностей. 12 февраля 1915 года в Германии объявили о создании "Кайзерштурма", а спустя сутки, в Австро-Венгрии - о формировании "Габсбургшверта" ("Меча Габсбургов"). Обе структуры были объявлены обязательными (под страхом наказаний для инициаторов уклонения) для всех жителей в возрасте от 5 до 16 лет.
   Суть занятий заключалась в том, чтобы ходить строем, петь песни, напитываться ненавистью к врагам... а заодно - учиться использовать все подручные предметы в качестве оружия (с настоящим-то оружием кисло было, в смысле, для войск имелось, но не для таких вспомогательных целей). Особенно поощряли тех, кто находил хоть старое ружьё или пистолет, саблю или штык - пусть даже более чем вековой давности приносил. С тезисом: "оружие есть оружие, и честь в том, чтобы хотя бы попробовать отнять им жизнь у одного врага".
   Вот так - дёшево и сердито - рассчитывали создать "резервные армии мстителей", которые "будут адом для оккупантов в случае чего".
   Реакция на этот момент последовала сразу ото всех перенесённых ранее из 1964 года стран - Дании и Греции, Югославии и Италии, Болгарии и Норвегии, Албании, Голландии, Бельгии и Румынии. 16 февраля 1915 года было опубликовано совместное заявление от имени этих государств:
   Полученные из Германии и Австрии новости о начавшемся там формировании аналога "гитлерюгенда" свидетельствует не о силе, а об отчаянии. Даже само состояние учреждаемых организаций - Кайзерштурма и Габсбургшверта - свидетельствует о крайне ограниченных возможностях обоих держав. Взявшись готовить резервную армию из подрастающего поколения, не могут физически обеспечить её подготовку хоть каким-то оружием и боеприпасами. Соответственно, и боевая ценность такого войска будет равна нулю.
   Германский кайзер и габсбургская монархия, таким образом, рассчитывают принести в жертву само существование народов своих стран. Да, принести в жертву - чтобы продлить немного своё правление. Прикрыться живым щитом от наказания за свои военные преступления и территориальные захваты.
   Однажды такой план - предпринятый с гораздо более совершенными материальными средствами - был уже сорван. Мы сорвём его и на этот раз. Немецкий и австрийский народы заслуживают лучшей участи, чем броситься в пропасть во имя глупых фантазий и безосновательных амбиций".
   Между тем, не создаётся ли впечатление, что всё как-то совсем уж гладко идёт? Ну так и не так уж гладко, и перенесённые страны не являются таким уж "сплошным монолитом на сто процентов". Живой тому пример - около сотни итальянских неонацистов (и ещё примерно столько же из Дании, Греции, Норвегии, Нидерландов и Бельгии), которые, воспользовавшись случаем, перебрались в Германию или Австро-Венгрию, как "более близкие по духу". Немало таких перебежчиков оказалось и в Югославии - в основном среди бывших четников и усташей.
   Каждый подобный человек был источником информации, особенно - отслужившие ранее в армии. Использовали факт их поступка и в пропагандистских целях, конечно.
   Но были среди подобных людей, по разным причинам симпатизировавших противнику, и те, кто не удрал, а остался. Они стали желанной находкой для вербовки в качестве агентов, а также занимались по мере возможностей всякими пакостями и агитацией - по большей части автономно и ни с кем не связываясь, что затрудняло противодействие им.
   Однако эти проблемы, эти противоречия оказывались довольно несущественными на другом участке борьбы. Пока противодействие Германии и Австрии шло на западном и на южном фронтах, в смысле - пока внимание перенесённых стран было приковано к этим участкам, всё выглядело более или менее прилично.
   А на восточном фронте с апреля 1915 года началось "Великое отступление" - как и в реальной истории. Пришлось перенесённым государствам срочно перебрасывать основные силы с западного фронта, чтобы выполнить задачу "пожарной команды". И сразу обнаружилась причина провала. Острейшая нехватка винтовок, пулемётов, орудий, пуль и снарядов. Расползающиеся негодные шинели. Нехватка даже сапог.
   Удары с воздуха, применение тактических ракет и использование РСЗО позволяли в какой-то степени сдерживать австрийские и немецкие прорывы. Но ясно стало - исход кампании решится на земле. Было принято решение перебрасывать существенные контингенты сухопутных войск, бронетехники и артиллерии - как раз для подобных ситуаций этот ресурс и берегли, в конце концов.
   Естественно, о бедственном положении российской армии были в курсе - как и о том, что главной причиной такой слабости являлся в начале 20 века недостаточный уровень промышленности - даже по меркам своей эпохи. Но оказалось, что была и другая проблема.
   Вскоре контрразведчики перенесённых государств обнаружили, что, помимо ужасающе низкого уровня секретности в целом ("хлещет как из перевёрнутого ведра), мешает изобилие сотрудничающих с противниками. Австрийская и немецкая разведки чувствовали себя по-прежнему практически безмятежно, потому что многие подозреваемые в сотрудничестве с ними могли просто прикрыться чьим-то покровительством. Даже некоторым глубоко разоблачённым удалось выплыть и остаться на должностях или при коммерческих делах.
   22 июля 1915 года немцы форсировали Вислу, и контрудар сформированной бронетанковой группы должен был их сдержать. Однако противодействие этому контрудару оказалось неожиданно сильным и эффективным. Такое впечатление, что Германия не только мастерски использовала все те противотанковые средства, которые успела подготовить, но и буквально знала, что произойдёт...
   Так и оказалось. В начале августа разведки и контрразведки перенесённых стран сумели получить ряд документов (и прослушек, в том числе непосредственно в Берлине и Вене), свидетельствовавших о том, что агентом был ни кто иной, как военный министр Сухомлинов. И за ним стояла такая покровительственная группировка, в которую входил, в том числе, и сам Распутин, что даже после предъявления неопровержимых доказательств, министра всего лишь отстранили, но следствие буксовало на каждом шагу.
   Пришлось пойти на крайние меры - опубликовать все эти документы немедленно и продемонстрировать (в середине августа) прослушки по радио и телевидению - которые были доступны уже не только в перенесённых государствах, но и для довольно широкого круга в нейтральных и союзнических странах. И - решить, что в дальнейшем все действия экспедиционного корпуса будут проводиться на своём участке полностью автономно, без уведомления местного командования вообще.
   В Берлине и Вене коротко и сухо прокомментировали разразившийся скандал. Это был настолько значимый случай, что даже оба императора, однако, не преминули сделать официальные обращения (манифесты). Главные тезисы были очевидны:
   - да, теперь не будем скрывать - и глупо, и потому что это наш колоссальный успех;
   - вот видите, насколько гнилой и хлипкий ваш союзник;
   - разоблачение разоблачением, успешная работа разведки успешной работой разведки, а между тем, ни это, ни явное превосходство в вооружениях, не помогли вам предотвратить потерю Варшавы;
   - война по-прежнему идёт за пределами австрийской и немецкой собственно довоенной территории, так что "ещё посмотрим, чья возьмёт".
   Внутрироссийская реакция оказалась, предсказуемо, гораздо более эмоциональной. В том числе и среди действующей армии, среди тех, кому приходилось напряжением и даже героическими усилиями вытягивать провалы. Обстановка существенно накалилась.
   Непреднамеренным, но предсказуемым последствием такой грандиозной шумихи стал тот факт, что во всех странах, включая "центральные державы", вскоре психиатры столкнулись с довольно заметным числом "жалоб на прослушивание неведомо кем повсюду".
   Поскольку оставаться на российской территории, снабжаться через неё и стать реально независимым, не согласующим свои действия с "соседями" - войсками слева и справа, как минимум, экспедиционный корпус не мог технически - в условиях современной войны подобное невозможно никак - было решено его перебазировать.
   Замысел командования перенесённых стран был прост, как столовый нож. Перебазирование экспедиционного корпуса должно было произойти в Румынию. И дело не только в том, что туда ближе добираться из восточной части польских земель, чем в Норвегию или Италию (хотя и это тоже). Из Румынии же следовало и нанести удар. Сначала - в Венгрию. Потом, по мере развития успеха, "на плечах" отступающих - в Австрию. А оттуда уже - в Германию, с наименее прикрытого притом направления.
   Все другие варианты, даже при имеющихся технических возможностях, были заметно труднее, опаснее и кровавее. Что проламывание через укрепления и массу войск на востоке Франции, что десант из Норвегии, что группирование в Дании (на которую могут ринуться и попытаться скинуть в море, прежде чем накопишь все силы), что прорыв через Альпы из Италии.
   Однако в этот момент проявилось выраженное разногласие насчёт дальнейших перспектив в Европе. Внезапно 18 августа 1915 года было объявлено, что Голландия, Бельгия, Норвегия и Дания решили привязать свои валюты к фунту стерлингов. Стало понятно, что выстраивается, как и в оставленном 1964-м, чёткая двухблоковая система в Европе. Да, пока сотрудничество - в борьбе с центральными державами - продолжалось. Но было ясно, что вскоре после победы оно сменится новым витком холодной войны. И очень важным вопросом, поэтому, являлась дальнейшая позиция Италии и Греции.
   Поэтому так и получилось, что подготовка шла уже к двум наступлениям, по сути. Одно - антантовское, на западном фронте, на всём его протяжении сразу, и во Франции, и в Бельгии, и в Нидерландах. Другое - из Румынии, с участием Югославии, Болгарии и самой Румынии.
   Почему именно фунт стерлингов? Вполне понятно. Английские войска ведут в это время совместную оборону Нидерландов и Бельгии от немцев. Французские тоже... но именно английский торговый флот играет основную роль в снабжении, и так будет даже после войны. Кроме того, как раз в Англию эвакуирована значительная часть промышленности, авиация.
   Позиция Италии была осторожной и сдержанной не просто так. Правительство понимало - при традиционно высокой (и усилившейся даже в сложившихся обстоятельствах) склонности к просоциалистическим подходам у граждан страны - рыпаться особо не стоит. Не говоря уже о том, что быть подмятыми более мощными в финансовом и суммарном промышленном плане (несмотря на технологическое отставание) совокупно Англией, Францией и США - только почувствовав вкус настоящей самостоятельности и причастности к "вершению мировых судеб" - не нравилось бы почти никому. В Греции подобной проблемы с политическими оппонентами правительства не было... до перемещения - когда запрет пришлось поневоле убирать, тем более что и кроме него было полно хлопот.
   И вот, 14 сентября 1915 года началось наступление из Карпат. Буквально спустя несколько часов - двинулись в атаку войска на западном фронте. Венгерские части сражались довольно стойко... но всё-таки технологическое превосходство дало о себе знать. К тому же теперь оно проявлялось в чистом виде - в отличие от западного фронта, где войска перемещённых стран вынуждены были приспосабливаться к совместным действиям с англо-французскими силами образца 1915 года. Да, передача раций, части вооружения, моторизация частичная... но всё-таки основа осталась прежней пока, в том числе и в экономике английского и французского тыла - ростки были, но им требовалось время, которого не было. В этом плане, надо признать, высвобождение от необходимости держать силы то ли на Западном, то ли на Восточном фронте, полная армейская самостоятельность, позволили "восточному блоку" действовать более динамично.
   И сразу "всё задвигалось, задрожало" - в том числе и в международно-дипломатическом плане. К тому моменту были уже налажены не только постоянные радиоканалы, но и авиасообщение между столицами перенесённых стран, а также рейсы в столицы стран Антанты, даже в Вашингтон и Токио - что тоже сильно ускорило взаимодействие, конечно. Уже утром 15 сентября (по среднеевропейскому времени) Вильсон объявил о вступлении США в войну, на 20 же число согласовали прилёт глав всех основных государств - включая РИ, США и Японию - на консультации в Афины, где и должны были определиться контуры послевоенного мира...
   Собственно говоря, если бы не позиции трёх балканских соцстран и примкнувших к ним Италии и Греции - никакого приглашения Японии не было бы. Но там хорошо понимали, чем может обернуться подобное пренебрежение к текущему лидеру Азии. И - хотя бы активное присутствие на переговорах её представителей было необходимо.
   По итогам переговоров, завершившихся 24 сентября, было так:
   Англия считала свою позицию самой лучшей - потому что фактически подвязала к себе 4 перемещённых страны и ввела их в свою зону влияния - против чего никто возражать особо не стал, но в то же время опасалась "расползания красной заразы";
   Франция разделяла это британское опасение, конечно, но... разрывалась в основном между эйфорией по поводу скорого реванша над Германией и ощущением, что оказывается на вторых ролях по сравнению с Англией;
   делегации США удалось заключить неплохой комплект соглашений, суливших немалые выгоды от хозяйственного сотрудничества с Балканами и Грецией, но тревожилась, получится ли вырвать влияние на "старую Европу", в частности в Германии;
   японцы были рады уже тому, что их пригласили на столь представительное собрание, и даже позволяют намечать контуры будущего сотрудничества;
   наконец, российская делегация сумела договориться о целом ряде концессий и совместных проектов с "балканцами" (несмотря на политические расхождения, важнее было сейчас получить в экономике противовес англо-французскому влиянию) - и договорилась с ними о взаимном признании всех территориальных приобретений по итогам войны, а равно о том, что ни одна сторона договора не должна будет помогать кому-либо оспаривать эти приобретения.
   Наступление тем временем развивалось. И к 27 октября обойдённый и окружённый Будапешт - пал. К 18 ноября 1915 года наступающие войска взяли Вену. В соответствии с ранее заключёнными соглашениями румынско-югославско-болгарские силы не стали входить в Галицию - предоставив занять её частям российской армии. К 20 ноября была завершена демаркация нового участка границы. Воспользовавшись тем, что на западе тоже идёт наступление, и немцы разрываются между необходимостью отражать его и готовиться к входу армий с юга, российские части начали своё наступление. Хотя оно не было, конечно, лёгкой прогулкой, но всё же происходило пусть медленно, но неуклонно - сказывалось и истощение Германии, и её деморализация.
   Однако немедленно наступать дальше ни российские, ни балканские силы не были готовы - сказывалось и утомление войск, и растягивание коммуникаций. Германия пользовалась этой паузой - и цепко хваталась за каждый клочок территории Нидерландов и Бельгии. Пресса выбросила лозунг: "солдат, отступая с земли из 1964 года, ты хоронишь будущее страны". Естественно, утомление всё же касалось и немцев, и англо-французов, и бельгийских, голландских и скандинавских частей. Так что декабрь 1915 и январь 1916 года прошли в затишье на всех фронтах.
   Но эта тишина не могла быть долгой. 1 февраля 1916 года объявлено было о формальном присоединении перенесённых Бельгии, Голландии, Норвегии и Дании к Антанте. Через несколько часов наступление на западном фронте возобновилось. Появился и северный - датчане перешли границу, к ним перебрасывались норвежские подкрепления. 3 февраля началось наступление итальянских (с юга), румынско-болгарско-югославских (с востока) войск на запад от Вены. В тот же день российские подразделения начали наступление на запад от Варшавы. К 10 марта 1916 года, когда они вошли в Краков, западный фронт двигался по Эльзасу и Лотарингии (которую немцы уже много лет считали своей и оказывали просто невероятное сопротивление). На юге же Австрия была окончательно занята, и балканские силы вступили в Баварию - причём шансов на удержание Мюнхена больше двух недель даже при самом яростном городском бое явно не было.
   В этих условиях Вильгельму ничего не оставалось, кроме как запрашивать сепаратный мир. И, что называется, Берлин попал в яблочко. Несмотря на победы, балканские страны чувствовали уже чрезвычайное напряжение - и занимать слишком много территории значило только злить и Германию, и Антанту. Занять всю или почти всю Германию? Теоретически можно, на практике... слишком много проблем. Не только потери и напряжение, кстати. Удержать такой подарок судьбы долго будет проблематично. Вспоминалась судьба Швеции, которая в 1648 году была вознесена итогом Тридцатилетней войны к вершинам могущества... но растратила силы, надорвалась и навсегда выбыла из числа лидеров. Да и банально... раствориться в немцах и австрийцах - при получающемся колоссальном демографическом перевесе...
   11 марта 1916 года объявляется о формировании Южноевропейской Ассоциации (ЮЕС), куда вошли сразу Болгария, Румыния, Югославия и... решившаяся Италия. В качестве кандидатов пока взяли Грецию и... внезапно, "местную" Турцию. Новое сообщество пока имеет чисто политическое и экономическое измерение, а чётких военных обязательств между сторонами сейчас нет... впрочем, они могут появиться в дальнейшем. Тем более, что Афины и Рим объявили - ввиду односторонних действий "западных" и "северных" стран, действие североатлантического договора денонсируется.
   И, после коротких консультаций, 14 марта 1916 года появляется совместная декларация о намерениях представителей ЮЕС, Японии и России. Основные пункты:
   1.Германия отказывается от всех приобретений (включая колонии) после 1870 года. Колонии получают немедленную независимость, а не передаются кому-либо.
   2.Эльзас и Лотарингия возвращается Франции.
   3.Войска всех иностранных держав выводятся с германской территории.
   4.Германия становится республиканским парламентским государством с обязательством нейтралитета.
   5.Германия выплачивает контрибуцию, размер и условия передачи которой согласовывают совместно все воевавшие против неё державы.
   6.Германия обязуется впредь не создавать химическое оружие, все имеющиеся запасы, уничтожить; ядерные проекты должны носить подчёркнуто мирный характер.
   7.Учитывая опыт печально известных версальских последствий, ограничение суверенитета, наложение завышенных репараций, избыточные ограничения германских вооружённых сил недопустимы.
   Реакция на эту декларацию была... разной.
   Официальный Париж оказался в ярости, появились заявления от президента и от МИДа, говорившие, что это "не проект мира, а абсолютная дрянь - без усмирения Германии никакого покоя в Европе не будет".
   Британская дипломатия также, хотя и внешне в более корректной форме, отозвалась - подчеркнув, что репарации, ввод войск и передача колоний - необходимая компенсация за действия Германии. А вот в гостиных и в закрытых клубах, где собирались выпускники паблик-скул и представители высшей аристократии, говорили уже не стесняясь - в разы резче, чем французское правительство. Ничего удивительного - ведь предложение не просто противоречило английской позиции, оно было продиктовано совершенно противоположными стремлениями - не подминать, как привыкли британцы, а действовать конструктивно.
   США проявили сдержанную оценку, высказавшись так: "звучит неплохо... но без закрепления свободы торговли и мореплавания, без создания международной организации по урегулированию конфликтов мы ничего подписывать не будем".
   Берлин заявил, что в принципе готов принять такие условия. После подобного заявления последовал взрыв негодования в британской и французской прессе, а также на появившихся уже самостоятельных радиостанциях - "вот видите, всё согласовано заранее", "у нас хотят украсть плоды победы" и т. д.
   16 марта 1916 года принимается совместное заявление Вестминстера и Кэ Дорсэ - никакие обязательства к Российской империи в рамках Антанты более не действительны, германские колонии будут теперь французскими или английскими, обсуждать их независимость не будут. Кроме того - репарации, причём в "блокирующем возможность агрессии", должны быть наложены на Германию в любом случае. У неё должно остаться не более 50 тысяч солдат, флот - без подводных лодок и крупнокалиберных орудий и т. д.
   На улицах - демонстрации с требованием "довести дело до конца". Ллойд Джордж выступает в парламенте с короткой яростной тирадой, смысл которой исчерпывающе передаёт конечная фраза - "никто не смеет стричь когти британскому льву". Все депутаты без исключения в обоих палатах устраивают ему овацию.
   Парламенты Англии и Франции принимают резолюции с требованием "решительных мер". Правительства делают официальные заявления - только война до победного конца, полное прекращение сотрудничества со странами ЮЕС в военной сфере, переориентация ВПК исключительно на поставки из "перенесённых" Дании, Норвегии, Бельгии и Голландии, плюс на собственное производство. Несмотря на издержки и неустойки, контракты с "неблагонадёжными" странами массово разрываются. Взаимное объявление послов персонами нон грата.
   18 марта 1916 года британские и английские войска продолжают наступление. 21 марта они продавливают немецкую оборону достаточно глубоко и уже входят на территорию Германии "до 1870 года". Заявленный через оставшихся дипломатов ЮЕС протест (и аналогичная нота из Петербурга) с требованием обозначить хотя бы намеченные границы продвижения и точный перечень ставящихся политических и дипломатических целей оставлены без внимания. На аналогичные по сути запросы от нейтральных стран поступают дежурные отписки ни о чём.
   23 марта 1916 года - экстренная встреча министров иностранных дел стран Германии, стран ЮЕС, России, Японии и Османской империи. Вечером того же дня все сколько-нибудь значимые издания (даже в Южной Америке) делают экстренные выпуски - печатают соглашение о вводе войск в Германию и о гарантиях её территориальной целостности в пределах до 1870 года.
   Это решение произвело поистине бомбический эффект. Жорж Клемансо публикует статью, в которой звучат высказывания типа "изначально предательская и коварная славянская сущность", "в Европу приглашены дикари", "спелись с султаном и кайзером", "зря не дожали в 1855 году", и т. д. Несмотря на явное противоречие двух последних тезисов, публика буквально заходится от экстаза...
   По мотивам манифеста об объявлении войны Германии в 1914 году
   БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ,
   МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРОЙ,
   ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ
   ВСЕРОССИЙСКИЙ, ЦАРЬ ПОЛЬСКИЙ,
   ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ФИНЛЯНДСКИЙ,
   и прочее, и прочее, и прочее.
   Объявляем всем верным Нашим подданным:
   Следуя историческим своим заветам, Россия никогда не взирала на судьбу других стран безучастно. Воюя с Германией и Австрией, мы взялись в 1914 году защищать Сербию. Волею обстоятельств вместо неё и ряда других стран появились иные - пришедшие из 1964 года. Мы вместе с этими странами прилагали все усилия для отражения натиска врага.
   Сейчас, когда Австро-Венгрия уже побеждена, а Германия почти побеждена, Правительства Англии и Франции стремятся не просто разгромить остатки немецких войск. Они собираются захватить всю землю Германии, обязать власти и жителей её делать огромные, ни с чем несообразные выплаты победителям, и даже лишить их права иметь войско, достаточное для защиты.
   Презрев призыв Нашего и других Правительств, предлагавших условия мира, которые подобает выдвигать победителю великодушному, Англия и Франция повели теперь войну уже не против Правительства немецкого, не против армии и флота, а против каждого жителя земли немецкой - без различения пола, возраста, вероисповедания и рода занятий.
   Как бы не было велико негодование Наше при коварных действиях Германии в прошлом, согласиться с такими действиями английскими и французскими Мы не можем. Мы, вместе с другими Державами, с согласия Правительства Германии, отправляем войска, чтобы не были установлены порядки, недопустимые в отношениях международных.
   Ныне предстоит оградить честь и достоинство жителей немецких. Мы непоколебимо верим, что задачу эту дружно и стойко выполнят все верные Наши подданные.
   Газеты во Франции и Англии называют народ Наш и народы всех Держав, которые поддержали Нас - Державы Японской, Державы Югославской, Державы Болгарской, Державы Румынской, Державы Греческой, Державы Итальянской - людьми безнравственными. Ораторы говорят, что все, кто живёт к востоку от Франции - дикари.
   Принимая необходимые меры предосторожности, Мы надеемся, что Англия и Франция примут всё же посредничество. Именно для этого сейчас входят войска Наши в Германию, не имея никаких враждебных целей против какой-либо страны.
   Мы непоколебимо уверены, что Наши армия и флот, и все прочие подданные Наши, которые окажутся в Германии, поведут себя достойно и решительно. Что смогут они как показать всем остальным силу духа, готовность и решимость свою, так и выполнить приказ боевой, если придётся.
   С глубокою верою в правоту Нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел Мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска Наши Божие благословение.
   Дан в Санкт-Петербурге, в одиннадцатый день марта в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот шестнадцатое, Царствования же Нашего в двадцать второе.
   26 марта 1916 года. Гамбург.
   Город был в напряжённом ожидании. Ещё недавно готовились к вторжению англо-французских войск, которые могли подойти уже через считанные дни - ведь фронт уже был "дырявым как сито" - в этом не было сомнений. И вот теперь... скоро подойдёт недавно противостоявшая Германии и Австро-Венгрии - целых полтора года почти - югославская армия. Подойдёт не для завоевания, а для сдерживания английской и французской агрессии. Что же произойдёт? Чего ждать?
   Конечно, сведения о попавших из другого времени странах просачивались. Кто-то видел пленных, кто-то был знаком с инженером, изучавшим необычные трофеи. Конечно, были и письма с фронта, и кое-какая информация в газетах. Некоторые гамбургцы даже раздобыли каким-то образом радиоприёмники... что было, конечно, строго запрещено, но... многим необходимо.
   Хотя бы, скажем, морякам, рыболовам, фермерам и помещикам даже - оказалось, что сообщения из Норвегии и Дании, даже из Англии и Франции с некоторых пор - гораздо точнее и оперативнее позволяют узнавать предстоящие погодные условия, чем газетные публикации. Репортёрам, естественно - кто же откажется моментально узнать, что происходит на другом конце континента или даже в иной части света?
   И всё же - всякие отрывочные данные это одно, официальные заявления по "радио" это другое, а что же произойдёт на самом деле?
   Именно такие мысли были в головах горожан, напряжённо выглядывавших в окна при любой возможности. И, когда подъехала всё же колонна грузовиков, разглядев прибывших и оценив их намерения, начали выдыхать. "Вроде не звероподобные и пока растерзывать не собираются".
   Где-то через полчаса. Запад Германии.
   Небольшой городок оказался ареной противостояния. Тихого и молчаливого. Пока - тихого и молчаливого.
   Когда с запада в него входил батальон французской армии, с юга в это же время, как оказалось, въехало две японских роты - одни из немногих, которых пока успели оснастить импортными БМП. Теперь центральная площадь патрулировалась с двух сторон. Хорошо хоть оружие у часовых не на боевом взводе, но взгляды показывают, что ситуация очень напряжённая и неопределённая...
   Утро следующего дня, 27 марта 1916 года. Киль
   Корветтен-капитан с интересом рассматривал грузовик военной маскирующей расцветки. Затем подошёл к водителю, принадлежавшего к болгарской армии... "если я не ошибся после вчерашнего краткого инструктажа" - подумал моряк.
   - Что это у вас за штука в кузове?
   На ломаном немецком услышал:
   - Это часть зонтика. Она начнёт крутиться... и тогда ни один аэроплан на добрую сотню миль не пройдёт незамеченным.
   Но не везде встречи оказались мирными, хотя и на грани. Так, на одной из дорог на самом западе Германии 33-й пехотный Елецкий полк, совершая марш в назначенную точку, был обстрелян зуавами, и, естественно, ответил тем же. В результате с обоих сторон было даже по одному убитому, хотя большинство, к счастью, отделалось даже не ранениями, а испугом.
   Несколько подобных инцидентов поставили ситуацию на грань прямой войны. То румыны с гуркхами в рукопашной сойдутся. То шотландский батальон пробует вытеснить турецкий отряд назад, вплоть до взаимных предупредительных залпов.
   В этой обстановке предложение США своего посредничества пришлось весьма кстати. Особенно после того как к этой инициативе присоединились Бразилия и Швеция со Швейцарией. Оба враждующих лагеря были "на взводе". И всё же, нехотя, согласились на мирную конференцию.
   Изначально Англия и Франция настаивали - никакого приглашения германских и австрийских представителей быть не должно. Но и противоположная сторона, и посредники провели свою линию: это присутствие необходимо хотя бы для того, чтобы сразу чётко уведомить побеждённых о результате переговоров.
   В итоге, после долгих и мучительных препирательств, обвинений и даже демаршей с перерывами заседаний, 8 апреля 1916 года была утверждена "Формула временного соглашения":
   1.Эльзас и Лотарингия французские.
   2. Колонии Германии, захваченные Англией и Францией, остаются за ними (дразнить гусей попусту ЮЕС и союзники не собирались, тем более что понимали - ради колоний Лондон и Париж упрутся насмерть).
   3.Германия остаётся независимой.
   4.Войска, введённые для её защиты, могут остаться там до момента окончательного урегулирования противоречий.
   Больше ни о чём не договорились. Любые обсуждения репараций и их размера, например, сразу чуть ли не срывались на вопли со всех сторон.
   Уже 10 апреля произошли новые нежелательные встречи - когда пытались оспаривать контроль над двумя деревнями в разных местах. После этого был долгий и напряжённый разговор... и в итоге было решено - перейти к разграничению. В итоге Франция вцепилась в вопрос насмерть, но настаивала, при поддержке англичан, чтобы ей отдали не только Эльзас и Лотарингию, но и все земли к западу от Рейна - на участке от начала бельгийской до начала швейцарской границы, тем самым "ликвидировав выступ, как копьё в нас нацеленный".
   Официальное заявление от имени ЮЕС и союзников - короткое, но именно поэтому особенно чёткое:
   Мы согласны на предложенное Лондоном и Парижем решение. Но. С пятью обязательными условиями.
   1.Окончательно утвердить или отвергнуть соглашение должен всегерманский референдум.
   2.На голосование выносятся также вопросы о государственном устройстве Германии, о сохранении или оставлении любых иностранных войск в её пределах, о статусе - обязательный нейтралитет и внеблоковость или свобода от таких принципов.
   3.Все вопросы голосуются отдельно.
   4.Итоговое соглашение должно быть подписано всеми заинтересованными сторонами в течение 24 часов после подведения итогов голосования.
   5.Любые изменения в текст соглашения могут быть внесены после его подписания только при новом совещании всех подписавших сторон с полным единогласием.
   Французский и английский кабинеты, изрядно поскрипев зубами, всё же дали согласие в итоге на этот референдум. При этом главное соображение было одно - даже если вести войну дальше, желательно всё-таки сначала: 1).подвести итоги предыдущего конфликта и оценить состояние вооружённых сил, 2).произвести перегруппировку и переформирование ряда подразделений, 3). подготовить чёткий план военных действий, 4).дождаться момента, когда будет полностью ясна международная обстановка, когда проявится позиция каждого хоть сколько-нибудь значимого государства.
   Дополнительным аргументом сторонников отказа от немедленного начала конфликта стала надежда на раскол противоположного лагеря. Это совсем разные государства, и начало трений между ними весьма вероятно, - говорили они. Расхождение между балканскими государствами из "соцблока" и консервативной петербургской монархией, старые вражды между Турцией и Грецией, между Россией и Турцией/Японией, отсутствие сколько бы то ни было убедительного принципа или устремления, кроме случайных обстоятельств, короче. Что связывает ту же Турцию и Японию, например?
   И, добавляли ещё некоторые, немцы ведь не согласятся ни за что добровольно, чтобы на их земле присутствовали иностранные армии. Следовательно, даже предположительного основания для поддержки Германии - просто не появится.
   Внутри самих Англии и Франции произошли тоже расхождения. Военачальники в целом выступали за жёсткую, но не немедленную линию - именно чтобы подготовиться и действовать более основательно. В коммерческих кругах мнения были неоднородны - те, кто успел уже "вложиться" в проекты, связанные с южноевропейскими странами, или же торговал с ЮЕС/Россией/Японией/Турцией, были, естественно, осторожны. Однако даже они скорее полагали, что "реванш за 1870 год должен быть полным" (во Франции) и что "репарации - это законное и неотъемлемое наше право" (в обоих странах). И, естественно, сторонники особенно решительной политики умело играли на этих настроениях, в том числе характерных и для самой широкой публики. Дополнительно звучал и мотив "союзники стакнулись с гуннами".
   28 апреля 1916 года. Заседание турецкого правительства.
   - Итак, что мы решим? Из Лондона и Парижа настойчиво требуют, чтобы мы покинули коалицию и вывели свои части из Германии.
   - Нет, этого делать нельзя ни в коем случае.
   - Неужели у Англии и Франции нет шансов на победу?
   - Шансы есть, и неплохие. Однако в этом случае мы останемся один на один с ними в мире. Никто больше не посмеет бросить им вызов, если они окончательно победят своих противников в Европе и захватят Германию. Если же границы останутся примерно как есть... мы сможем остаться независимыми реально.
   - Да, кстати... сейчас, когда наши, как "там" принято было говорить, "миротворцы" присутствуют в Германии, в стране воодушевление.
   - Ещё бы, участвуем, пусть и как вспомогательная сила, в самом решении европейских дел... такого не было даже у самых великих и победоносных наших султанов - те всё-таки приходили как внешняя сила.
   29 апреля 1916 года. На одной из улиц Бремена. Встреча двух знакомых.
   - Что же теперь произойдёт, Гюнтер? Голова идёт кругом - впервые в фатерланде иностранные войска...
   - Самому не по себе, Роберт... Однако, ведь именно они - теперь единственная надежда Германии. Посуди сам - и раньше-то мы не могли на равных бороться против лимонников и лягушатников, а теперь и подавно. У нас-то крохи только нового оружия и машин оказались, а у них - целая промышленность нескольких стран. Лишь те, кто готов в той же степени, могут противостоять.
   - А если в Париже и Лондоне решат просто держать войска и изматывать нас ожиданием?
   - Не говори ерунды. Держать войско - страшно дорогое дело. Нужно или бить, или мириться. Так что я буду голосовать за контингент - как защиту, за кайзера и за свободу внешней политики - чтобы во Франции и Англии "на пену изошли".
   И вот, 25 мая 1916 года объявляются итоги референдума:
   за сохранение иностранного присутствия - 50,4% голосов;
   за сохранение конституционной монархии - 57,1%;
   за право на собственные альянсы - 62%.
   В самой Германии по поводу итогов царило сдержанное облегчение скорее. "Мы показали, что готовы стоять за себя и не станем прогибаться перед врагами. Конечно, сторонники "войны до победного конца" чувствовали себя неуютно... но они ощутимо почувствовали себя в меньшинстве - и в то же время не имели оснований обвинять своих противников в "ударе в спину на фронте". Один из критических узлов, привёдших в другой истории Германию к абсолютному мраку и позору, был обойдён...
   А вот в Англии и Франции разразился настоящий шторм. Накал страстей ощущался даже на уровне общественного мнения. Последовавшие решения правительств - о создании военного альянса из Франции, Англии, плюс перенесённые Бельгия, Голландия, Норвегия и Дания, о запрете на ввоз потребительских товаров из всех "неблагонадёжных" стран, - включая колеблющиеся, и об ограничениях на въезд оттуда - только в индивидуальном порядке, встречены были с полным пониманием.
   И вот, 31 мая 1916 года, на экстренной встрече представителей ЮЕС, принимается решение - о создании нового, более широкого, формата взаимодействия: как минимум, последовательного согласовывания реакции на каждое событие. По предложению греческой делегации - новое объединение, пока ещё скорее консультационное, но уже постепенно начинающее "обрастать плотью", получило название Сообщество Независимого Выбора (СНВ). Аргументировалось это просто - теперь участники были далеко не только из Южной Европы, и даже не только из Европы вообще.
   2 июня 1916 года состоялась встреча министров иностранных дел Италии, Германии, России, Греции, Югославии, Османской империи, Японии, Румынии, Болгарии и Албании. А 6 июня - главы государств, собравшиеся в Бухаресте, подписали заявление о формальном создании объединения, и заодно:
   соглашение о ненападении и неоказании помощи любой агрессии против других участников объединения;
   симметричное единое решение по отношению к противоположному блоку - не торговать, ограничить поездки;
   договор о поэтапном сокращении внутренних таможенных барьеров.
   Эти новости вызвали... разную, но, безусловно, негативную реакцию по ту сторону барьера. Уже 14 июня 1916 года Англия, Франция, Дания, Норвегия, Бельгия и Нидерланды объявили об аналогичном формальном сообществе - Группе объединённых стран (ГОС). Среди "неперемещённых", местных, об ориентации на ГОС (хотя и без формального вхождения в него) объявили Испания и Португалия. Швеция и Швейцария ожидаемо заняли позицию благожелательного нейтралитета по отношению к "западным партнёрам".
   Однако то, что происходило "мировое размежевание", не означало, что "третьи силы" оставили свои индивидуальные амбиции. США сначала раздумывали, но 18 июня 1916 года объявили, что разочарованы результатами европейского урегулирования - не только потому что намечается новое противостояние, но и потому что не удалось даже формально провозгласить принцип свободной торговли; более того, появление блоковых рубежей всё более явно нарушает его. В этой связи пресса выражала осторожную надежду, что именно США удастся сохранить роль не только дипломатического посредника, но и равноудалённого внеблокового торгового игрока...
   Как мы знаем, ещё почти сразу после перемещения во времени, не прошло и месяца, как контингенты США-1964 из Италии, Норвегии, Греции, Дании, Бельгии и Нидерландов были выведены в США-1914. Сейчас, спустя почти два года, там на совещании в правительстве подводили итог...
   - Итак, почти всю сколько-нибудь сложную технику мы всё ещё воспроизвести не можем - даже на уровне близких аналогов.
   - Верно. И ещё как минимум лет 10-15 - не сможем.
   - Хорошо хотя бы винтовками и пулемётами перевооружаемся, орудия - на подходе года через полтора-два будут.
   - Но этого мало. Нам нужно получить больше готовых образцов, больше конструкторов и инженеров, в общем, поддержка "перемещенцев" нужна.
   - И, конечно, будем ориентироваться в этом плане на ГОС...
   - Нет. Попробуем - пока - действовать чуть похитрее. Втягиваться в европейские дела - хоть нам не менее, чем лордам, неприятны балканские социалисты - пока что не следует. Необходимо попробовать налаживать контакты сразу с обеими сторонами. В том числе и потому, что они не стоят на месте, а делают, конечно, что-то новое ещё. И следует знать, что именно.
   - Ядерную программу мы, конечно, не вытянем сейчас ещё...
   - Да, несмотря на успешную модернизацию, "готовые рецепты" и прочее - ни промышленность, ни "средства доставки" пока не готовы. Зато можем сыграть на этом. Выдвинем инициативу о запрете создания ядерного оружия вообще. Пусть от этого "колется" обеим блокам - и в том числе и островным "кузенам", конечно. Заодно продемонстрируем, что "усвоили предварительный урок" и не ляжет на нас больше тень тех бомбардировок...
   Конечно же, реакция на столь чувствительную инициативу, как антиядерная, последовала незамедлительно. Заявления обоих блоков различались только в выражениях, но суть была полностью одинакова - "мы оставляем за собой право иметь любое оружие для самозащиты, при этом не собираемся применять его первыми, будем тщательно контролировать распространение и другие сопутствующие опасности".
   В Японии разгорелись острые дискуссии - как относиться к сложившемуся положению дел. Звучали реплики (вразнобой, в разных диалогах, а не в одном):
   - Нам нужен мир, хватит войны...
   - Но мы ничего не приобрели...
   - Мы не можем просто так вернуться к союзу с англичанами и французами после обрубания внешней торговли с их стороны - это потеря лица.
   - Можем ли мы вообще положиться хоть на каких-нибудь гайдзинов теперь? Не случится ли ещё новых ударов - даже от каких-то иных стран, о которых мы ещё и не думали?
   - Теперь придётся срочно переориентировать поставки.
   Тем временем, разногласия появились и в Италии, правда уже по другому поводу.
   - Итак, теперь Франция враждебна нам. А ведь мы - ни раньше, до переброски из 1964-го, ни в последние два года, не заботились о безопасности этого направления. Теперь придётся перенаправлять на север и особенно северо-запад больше войск...
   - Это может быть опасно. Сочтут провокацией и взаимоотношения ещё ухудшатся. Особенно сейчас, когда мы разбежались по противостоящим блокам и хоть какой-то баланс в мире ещё не выстроился до конца. Старовременная Франция, хотя и воспользовалась очень хорошо всей полученной информацией и старательно модернизирует армию и промышленность, ещё не готова бросить нам вызов...
   - Но вместе с Британией и в составе всего ГОС - точно решит пойти ва-банк.
   - Вот поэтому нам надо чётче следовать линии СНВ - чтобы видели все, мы не одни.
   - Но... тогда придётся быстро переходить на "восточные" стандарты - в вооружении, технике, униформе и прочих военных делах.
   - Об этом стоит подумать. Посмотреть и оценить - что можно пока оставить как второстепенное, что требует немедленных изменений, а где наша сильная сторона, терять которую вообще нельзя.
   Речь, произнесённая митрополитом Антонием (одним из первичных организаторов и видных руководителей Союза русского народа), 1 июля 1916 года (в двух частях):
   Мы собрались в тяжёлый и смутный час. Не побоюсь этого слова, но это так.
   Почти два года назад наши верные войска грозной стеною отправлялись помогать доблестному племени православных сербов освободиться от порабощения еретиков, вернуть в лоно Церкви старинный удел равноапостольного Владимира - Галицию и Волынь.
   Произошло вслед за этим событие неслыханное, небывалое и даже невообразимое никем - не только Сербия, но и целый ряд земель, соседних с ней и отдалённых от неё, сменились такими же точно землями, но - бывшими ранее через 50 лет вперёд. Для любого христианина не может подлежать сомнению, Чьей волей это устроено.
   Сербские и другие славянские земли на Балканах оказались свободны - от австрийцев и турок, от чуждой болгарской династии, которая стремилась передать свою страну в руки Германии. Свободны ещё прежде, чем ступил на те земли наш солдат. Но... при этом наши надежды и молитвенные ожидания не оправдались.
   Когда шла война, мы не могли об этом говорить открыто - потому что обвинять в чём-либо союзников внешних, кем бы они не были, значило помогать врагу нашему. Однако теперь, когда установился мир, можно уже сказать явно - народы балканские пребывают в таком особенно подавленном состоянии, в котором они не были даже под властью магометан.
   Они сами, добровольно, приняли совершенно чуждые христианству принципы. Отсюда все эти названия - Народная Республика Болгария, Социалистическая Федеративная Республика Югославия, Социалистическая Республика Румыния. Несмотря на то, что Церковь там существует, она находится в совершенно придавленном и подчинённом состоянии. Не может возвысить своего голоса в полках воинских, в школах и других местах.
   Положение дел в Греции чуть лучше. Там, хотя, бы не удушали веру христианскую. В других "новых странах" - Норвегии, Дании, Бельгии и Голландии - хотя и из иных побуждений, противостоя странам балканским и их правительствам, другим государствам, заключившим с ними союз - пастырское слово нашей Церкви также пресекают. Мысли разные - действия одни.
   В Италии влияние церкви католической существенно ослабло. Но подорвано оно не распространением веры православной, даже не лютеранством - а совершенно иными, безбожными устремлениям. Жители земли итальянской, если перестают ходить в костёл, то или просто ни о чём не задумываются, или, ещё хуже, склоняются к почитанию лжепастырей светских, и даже зачастую самых лютых ненавистников церкви христовой - в лице Тольятти.
   Все вы знаете, что страна наша заключила союз с рядом появившихся государств. Торгует с ними. Что мы не сможем защитить себя - и нашу веру - не овладевая огромным множеством вещей новых и знаний, неведомых ранее. Не общаясь со множеством людей, которые безгранично далеки от нас, или попросту теплохладны.
   И в этом-то и есть самое суровое испытание Церкви нашей и народа нашего.
   Да, это именно испытание, а не искушение сатанинское. На то указывает сразу три верных приметы. Войска югославские, болгарские, румынские и прочие помогали армии нашей, а не перешли на сторону врага. Благодаря им, в том числе, хоть и не придают они сами тому значения должного, Церковь наша может нести теперь свободно своё слово в Галиции и на Волыни, а мрак униатства рассеивается. А сами воины союзные, чему есть множество подтверждений, действуют решительно, но не жестоко, являются людьми заблуждающимися, пусть даже очень сильно. Но в самих действиях их видна отчётливо непогасшая искра духа святого. Голос совести не убит среди них.
   То высокое и прекрасное, что дорого каждому из нас, не может быть отнято. Напротив, именно терпеливому надлежит вразумлять неблагоразумного, верному - направлять отпадшего на путь истины.
   Но для этого нужно - сначала сохранить себя. Не дать увлечь и свой народ лжеучениями и ложными мнениями всякого рода, которые теперь только умножились.
   Безусловно, раз Государь наш рассудил так, что нужно идти на союз, впустить людей из других стран и даже использовать отчасти их, чтобы укреплять армию и флот, чтобы осваивать богатства земли нашей - пусть так и будет.
   Но смотрите зорко, чтобы вместе с выполнением дел полезных не окутала вас незаметно скверна.
   Радостная особенность дней наших - в том как раз, что столкнулись мы с этим испытанием. Что узнали об опасностях, которые ждали бы и подтачивали бы нашу Церковь - не постепенно, а сразу, в одно мгновение почти.
   Не вызывает сомнения, что и для всех явившихся к нам народов - неважно, славянских или нет - это тоже суровое испытание. Которое призвано показать и им значимость не благополучия временного, а источника вечных и святых сокровищ. Не позволим гневу и ярости диавольской овладеть сердцами нашими. Как бы странно и чуждо не выглядело всё, с чем мы столкнулись - и с чем ещё столкнёмся, просвещение неверных - всегдашний долг наш.
   Аминь!
   Это выступление услышали два разных человека. Один из них - сотрудник организованного ещё год назад московского радиоцентра "Благовест", по должности не мог не находиться рядом, поскольку обеспечивал трансляцию, следил за исправностью оборудования в этот момент. И он думал чуть позже:
   "Митрополит, конечно, умный человек. И слова подобрал самые что ни на есть правильные. Вот только... даже в лучшем случае легко не будет. Как бы не наоборот вышло - ведь что ни говори, это мы приспосабливаемся скорее, а не к нам прислушиваются".
   Другой - цензор в городе N грустно улыбнулся.
   Поздновато спохватились. И нет, проблема возникла не два года назад, и даже не десять. Уже много десятилетий как "источник вечных и святых сокровищ оскудевает" - чего одни нигилисты прошлого стОят. И ведь тогда в церкви тоже были и ораторы прекрасные, и слова меткие, и в народе опора покрепче нынешней. Не помогло, размылось. То, что это не только у нас так, как теперь ясно, и что с каждым шагом всё слабее будет, совершенно ясно.
   Да что там говорить. Вот до сих пор не могут выработать единого курса, как понимать события, которые произошли в "той" реальности с 1914 по 1964 год. В Турции, Японии, Америке с Англией и много где ещё уже учат по таким учебникам, а у нас - даже не могут толком поставить задачу, как он должен выглядеть.
   Потому что не знают, как подать. Потому что нет ориентира в целом теперь.
   И дело не в "неприятных моментах", не в "острых углах". Если бы только что-то отдельное мешало... Хорошо Вильгельму: просто взял и повелел, что "концлагеря и прочее - расплата за переход к республике". Даже последующее ловко обыгрывают теперь, мол - "поднялись после того падения, поднимемся тем более и сейчас".
   А у нас... приходится ужом вертеться. Вот, например, вчера буквально. Переводное издание, посвящённое "тем" боям в 1943 году. Ну, по инструкции, конечно, убрано предисловие, которое "не то" восхваляет. А что толку? Практически на каждом шагу - если не название страны на тот момент, то упоминание полных названий частей и соединений, различных учреждений, воспроизведение документов - полностью, с гербовыми областями. Крамола на крамоле сидит и крамолой погоняет. Да и если даже постараться всё убрать и закрыть глаза, что полная ерунда получится... все ведь уже всё знают".
   Указания по цензурному ведомству Российской империи, от 3 июля 1916 года.
   Чтобы обеспечить надёжную защиту от кривотолков и распространения ложных мнений, необходимо сосредоточиться на пресечении сегодняшних мнений и высказываний, которые грозят подорвать спокойствие страны. Всякого рода упоминания о событиях, которые произошли в ином мире после 4 августа 1914 года, об организациях, воинских частях, знаках различия, государственных флагах и тому подобным отныне должны быть пропускаемы свободно. Не допускается наличие прямых призывов к разрушению и расчленению государства российского, оскорбление и дискредитация августейшей фамилии, прочих надлежащих властей, православной церкви и веры.
   Тем временем, пока военные готовили новые планы вероятных конфликтов, а политики спорили, не покладая языка, технические специалисты беспрестанно работали. И плоды их трудов постепенно давали о себе знать.
   Например, 5 июля 1916 года в США взлетел первый "скопированный" DC-3. Правда, он был вынужденно сделан на 1,5 тонны тяжелее и существенно уступал в лётных характеристиках - но пресса устроила из этого всё равно сенсацию. Менее заметный, но даже в чём-то более важный, успех был достигнут на фордовских предприятиях и в GM - некоторую часть деталей в собираемых по лицензии машинах начали изготавливать на месте.
   7 июля 1916 года первая практическая скважина, пробуренная в Поволжье, дала нефть. В Болгарии, Греции, а особенно в Италии, вздохнули с облегчением - приближался период, когда можно было не держать автомашины, флот и авиацию на "полуголодном пайке", завися от хаотических поставок из Румынии, из Баку и ряда более отдалённых мест. Трубопровод, который обеспечил бы этот долгожданный момент, уже форсированно прокладывался, и ожидалось, что к концу августа он заработает.
   Этот трубопровод и эта нефтедобыча была первым из масштабных проектов СНВ. Причём достаточно... многоплановым. Так, российские предприятия и организации взяли на себя сооружение и модернизацию мостов по пути, прокладку необходимых дорог, снабжение строительства и основного сооружаемого объекта необходимыми ресурсами, а также набирали опыт геологоразведки; пригодились и накопленные уже достижения в области строительства трубопроводов, бурения.
   Оборудование в скважины в значительной мере стало румынским. Грузовики - болгарские; впрочем, не только "оригинальные", но и те, которые начали по лицензии собирать в Германии. Для строительства необходимых самоходных барж в Нижнем Новгороде работало совместное российско-югославское предприятие. Медико-санитарное обеспечение проекта (и контроль за надлежащими условиями работы на объектах в поле) взяли на себя греческие и итальянские специалисты.
   Тогда же появилась "пятисторонняя авиационная инициатива" - из Италии, Греции, Югославии, Болгарии и Румынии. Суть была предельно проста: имеющихся возможностей хватит только чтобы какое-то время поддерживать существующую авиатехнику. Поэтому необходимо было наладить выпуск новых образцов. Окончательное решение из-за ограниченности ресурсов и срочности было простым:
  -- делать всё максимально унифицированно и многофункционально (1 среднемагистральный лайнер/транспортник, 1 бомбардировщик, 1 истребитель-разведчик, 1 штурмовик и 1 многоцелевой вертолёт, без лишних типов);
  -- для дополнительного упрощения и ускорения задачи - ориентироваться на уровень середины 1950-х годов - 1 поколение реактивной техники;
  -- когда проекты будут в высокой степени готовности, оценить возможность разработки дальнего авиалайнера;
  -- развернуть выпуск первых серийных машин не позднее первого квартала 1918 года;
  -- использовать для производства второстепенных сравнительно несложных деталей, если будет возможно, мощности отдельных японских и немецких предприятий.
   Однако, когда об этом было объявлено открыто, реакция оказалась... не совсем предсказуемой. Конечно, в Германии были рады, что их приглашают в столь важный проект, пусть даже пока на уровне "сделай рукоятки, медные трубки и кресла в салоне". Безусловно, во Франции и Англии пресса высмеяла подобную инициативу... а при этом серьёзные люди в высоких кабинетах срочно решили "напрячь" имеющихся инженеров и технологов из перенесённых соседних стран на аналогичную программу.
   Неожиданность оказалась в другом. Своё участие предложили США. Мотивировали это тем, что у них едва ли не самая развитая в середине 1916 года "местная" промышленность; тем, что в перспективе поставлять самолёты можно будет и туда; и, наконец, тем, что чем больше сил и ресурсов добавится в проект, тем мощнее он пойдёт, особенно благодаря возможной унификации самолётов, аэропортов и организации перевозок...
   После коротких переговоров это предложение было принято. Мотивировалось такое согласие тремя аргументами:
   хотя США и могут "повлиять" потенциально, но это - как и зависимость в технологической цепочке - вещь обоюдная;
   получается наглядная демонстрация открытости и готовности к равноправному сотрудничеству;
   наконец, если Вашингтон получит отказ, он просто присоединится к англо-французскому блоку, потому что значимость авиации уже осознаёт в полной мере.
   Да, к 20 июля 1916 года, убедившись, что "ловить нечего", захваченные кусочки запада Германии (кроме земли к западу от Рейна на "южном выступе" от Люксембурга до Карлсруэ) покинули французские и английские части. Сам "южный выступ" был волевым порядком присоединён к Франции. Когда в ответ на это в августе прошёл референдум в бывших австро-венгерских землях, провозгласивший единую конфедеративную республику (по образцу Югославии), несмотря на короткий всплеск в прессе, официальные Париж и Лондон просто отмахнулись - даже несмотря на то, что уже их поставили перед фактом.
   Естественно, ни о каком "социалистическом" подходе в формировании и названии нового государства речи не могло быть. Официальный Петербург "принял к сведению" республиканизацию Австро-Венгрии только потому, что ему досталась Галиция и Волынь, которые предстояло интегрировать в общеимперское пространство. Более того, сами местные жители были к резким поворотам не готовы. Появилась Центральноевропейская республика - такое название, не выпячивающее ни одну из основных наций (немецкую, чешскую или венгерскую) было признано наилучшим. Новое государство получило парламентско-президентскую форму правления.
   Однако инициатива чисто техническая, казалось бы, вызвала новый масштабный политический кризис. Когда 1 августа 1916 года Италия объявила о намерении построить атомную станцию в Зальцбурге, Франция и Англия сразу разъярились. Такая форма взаимодействия была моментально названа "циничным доминированием", "варварским поведением", "склонением перед врагами" и т. д. Последовали новые демарши, манёвры флотов, даже выдвижение ультиматума.
   Поскольку СНВ воевать ради такого не собирался, да и противники, по сути, всего лишь использовали удобный способ для демонстрации мускулов и показа "кто всё ещё в мире хозяин", ситуация постепенно сошла на нет сама. От строительства АЭС в бывшей Австро-Венгрии отказались.
   Были и неожиданности иного рода. Ещё в первые несколько недель после перемещения - когда и в помине не было трений между перенесёнными странами, в ходе консультаций решили ещё так: все национальные праздники всех государств, приуроченные к конкретной исторической дате, отмечать как привыкли.
   И 23 августа 1916 года в Румынии проходил очередной День освобождения от фашистской оккупации. Этот момент руководитель Всемирной сионистской организации Отто Варбург счёл уместным и даже символичным не просто для поздравления, но и для предложения помочь в интересующем его больше всего деле.
   В открытом письме на имя Н. Чаушеску он добавил, что неплохо было бы, если бы Румыния подняла в СНВ вообще и перед Османской империей в особенности вопрос об учреждении Израиля.
   Ответная публикация включала такие тезисы:
   1.Международная организация занимается только экономической интеграцией и военно-политическими вопросами.
   2.Организация переселения, допуск иностранных граждан, административное деление и обособление любых территорий является исключительной прерогативой самих наций и национальных правительств.
   3.Что касается непосредственно позиции румынского правительства, то оно не считает этот вопрос приоритетным в данный момент и полагает, что необходимая степень гарантий безопасности для еврейского населения всего мира в данный момент обеспечена, независимо от места его пребывания.
   Опубликование этого ответа - повлекло гораздо более впечатляющий результат, чем можно было рассчитывать. Естественно, к тому моменту события, происходившие в "иной" истории в Европе в 1930 и 1940 годы, были уже всемирно известны. И поэтому к правительствам перенесённых стран - как в восточном, так и в западном блоке - стали поступать многочисленные обращения и частные письма: уже не только от представителей организованного сионистского движения, но и от тех, кто просто тревожился за свою дальнейшую судьбу.
   В Вестминстере сразу смекнули: вот он, желанный козырь во внешней политике. Можно, разыгрывая эту карту - под "бесспорно гуманным соусом предотвращения геноцида" - влезть на "задний двор" Османской империи, создать там конфликт и неурядицы переселенцев и местного населения. Франция охотно присоединилась к этой игре, и были сделаны обнадёживающие сионистское движение заявления на высшем уровне. В Вашингтоне прекрасно поняли, конечно, такие мотивы, но... игнорировать изрядную часть общественного мнения в самих США было невозможно. Поэтому политики осенью 1916 года резко начали обсуждать эту проблему на разные лады.
   И это была только часть "волны резонанса"...
   Крупное совещание, в котором участвовала группа особенно консервативно настроенных раввинов, сделала своё заявление:
   "Все бедствия, которые обрушиваются или могут обрушиваться на наш народ, являются исключительно следствием отпадения от Б-га и надежды на что-либо иное, включая какие угодно земные правительства, а равно и попытки самостоятельно вернуться в Эрец Исраэль. Предупреждение должно вразумить всех, кто способен слышать".
   Закономерным последствием стало оживление всех, кто спекулировал на теме "всемирного заговора". Даже печально известный Эдуард Дрюмон, хоть и доживал в конце 1916 года последние месяцы своей жизни, но всё же уже 15 сентября откликнулся едкой статьёй. Постепенно газетная и даже захватившая бурно распространяющееся радио шумиха заставила и СНВ задуматься о согласовании позиции. Сначала выступило югославское правительство. Заявление была крайне умеренной и направленной только на успокоение взбудораженных настроений.
   Всего несколько фраз:
   Естественно, что узнав о фактах массовых расправ по этническому признаку, которые могли бы произойти когда-либо, их жертвы стремятся упредить опасные события. Однако нет никакой необходимости в отдельных мерах для этого, в учреждении новых государств. Гарантии безопасности, порядка и процветания не могут быть поделены по этническому признаку. Необходимо создание прочного барьера культурного общества, общества развитых, обладающих широким кругозором и гуманистическими установками людей. Именно формирование такового общества является целью правительства и народа СФРЮ. Призываем наших союзников по СНВ, все неприсоединившиеся государства и всех, кого возможно - к скорейшему выполнению этой миссии в глобальном масштабе. Тогда и только тогда весь земной шар станет действительно безопасным и удобным для жизни человека местом.
   Естественно, дипломаты, да и правительства, всех остальных стран не стали "подрываться" и бежать строчить что-либо. Они решили сначала изучить всю информацию, проработать ответы и публичные реакции. Точно так же действовал и российский МИД.
   Однако именно эта пауза дала время для высказываний горячих голов. Среди которых оказался и глава Союза русского народа Александр Дубровин, он же редактор газеты "Русское знамя". В экстренном выпуске было напечатано (с прозрачными намёками радикально-этнического характера):
   В недавнем обращении правительства югославского говорится, что оно не собирается разделять людей по их народности. Даже призывает все страны и правительства последовать этому примеру и устроить неограниченное перемещение везде.
   Россия состоит в союзе со странами, разделяющими подобные представления. И весьма жутко представлять, что может случиться, если самые непримиримые и решительные враги веры христианской воспользуются порядками, которые собираются учредить.
   Не пора ли перестать совершать уступки революции, не пора ли взяться за ум, твёрдо и окончательно провести черту, за которую переступать недопустимо?
   Если поступают просьбы об учреждении нового государства, то их нужно постараться удовлетворить. Чтобы могли туда мирно и спокойно удалиться те, кто не желает жить согласно нашим устоям и порядкам, кто постоянно поджигает империю...
   Уже через несколько часов появилось ответное заявление от имени правительств Греции, Югославии, Италии, Болгарии, Румынии, Турции, Германии, Японии и Центральноевропейской республики, в котором говорилось:
   Наши правительства ответственно заявляют вновь и подкрепляют неоднократно озвученную ранее позицию - внутреннее законодательство, если оно не принимает явно обозначенной пагубной для людей окраски, есть внутреннее же дело каждого государства. Исходя в своей внутренней политике из того, что любые необоснованные действительными причинами ограничения для граждан недопустимы, мы не собираемся грубо навязывать этот принцип другим странам или требовать его немедленного и полного введения. В то же время мы будем приветствовать любой шаг в направлении более рациональной государственной политики.
   Наличие где-либо законов и норм, противоречащих нашим основополагающим принципам, не является и не может являться автоматически поводом для отказа от сотрудничества в таких сферах, которые реально улучшают жизнь людей. Более того, дополнительные ограничения и барьеры, затрагивающие гражданское население и лишающие его доступа к благам и возможностям современной цивилизации, не могут быть средством борьбы за гражданские права.
   Дополнительно считаем нужным подчеркнуть, что заявления о желательности переселения граждан еврейской национальности из разных стран сделаны были некоторое время назад также британским и французским кабинетами. Не исключаем, что в рамках этих инициатив выделялись финансовые средства для влияния на общественное мнение зарубежных государств.
   Между тем, именно произошедший международный переполох навёл на мысль: необходимо срочно переключить внимание, и заодно, наконец, продемонстрировать "весомо, грубо, зримо" пользу, которую приносит существование нового блока. И уже 19 сентября 1916 года была озвучена программа "22-10-10". Суть была проста - не позднее 1 января 1922 года на всей территории СНВ каждый населённый пункт, в котором живёт 10 тысяч человек и более должен иметь подстанцию скорой помощи на расстоянии максимум 10 километров.
   Но уже на этапе первичной проработки контуров проекта возникли первые нюансы. Понадобилось внести в декларацию существенные дополнения, чтобы она стала похожа на минимально реалистичный проект:
   финансирование - соответственно доле экономики страны в общем валовом доходе;
   если расстояние очень велико и/или нет хоть каких-то дорог - будет создаваться водная и авиационная санитарная служба;
   в рамках проекта попутно будет проводиться телефонизация (без которой начинание просто не имеет смысла).
   Разумеется, сразу же встали всё же и более точные финансовые вопросы - как, например, обсчитать экономику... если они настолько разные даже по структуре и уровню. В итоге решено было отталкиваться от натуральных показателей по ключевым базовым отраслям (сталь, электроэнергетика, урожай зерновых, выпуск ткани).
   Далее - всё же - не будет ли это слишком обременительным?
   Решение нашлось тоже. Вместо обычного бюджетного финансирования - формирование единого фонда. Поступления в который, кроме выплат государств, могут быть направлены также по добровольной инициативе частных лиц и организаций. Уменьшить затраты на обучение медперсонала планировалось за счёт привлечения готовых кадров Красного Креста. Дополнительно предусматривалось удешевление и ускорение создания новых объектов двумя путями: приоритетная передача под нужды проекта конфискуемых и изымаемых по различным причинам зданий и использование морских контейнеров. Наконец, оговаривалось, что средства фонда в случае масштабного стихийного бедствия или эпидемии могли быть перенаправлены по особому решению на экстренные нужды местного уровня.
   Особой проблемой становились, конечно, труднодоступные районы. Решено было по мере налаживания выпуска вертолётов и гидросамолётов использовать их приоритетно именно туда. Также - решили развернуть выпуск санитарных судов, в том числе на подводных крыльях и на воздушной подушке, скоростных катеров, снегоболотоходов, гусеничных вездеходов. Плюс - поручение конструкторам автозаводов создавать больше колёсной техники повышенной проходимости (желательно с опцией плавучести). Плюс - использование гужевого транспорта - всё лучше, чем ничего.
   Первоначально было ещё предложение подумать об экранолётах, но решили в итоге, что это слишком долго затянется. А потом - что пришлось гораздо больше по вкусу - вспомнили о том, что в СНВ входит и Германия. Значит, можно заказать цеппелины...
   Телефонизацию самых удалённых и труднодоступных мест решили делать путём не протягивания лишних телефонных линий, а за счёт выпуска и установки стационарных радиотелефонных аппаратов.
   Возникло и непредвиденное затруднение. Турция выразила недовольство использованию символа красного креста. Поэтому вместо него решили применять круги того же цвета. В ГОС, когда узнали об этом, срочно начали собственную санитарную программу - впрочем, воплотить её оказывалось не так уж сложно, потому что она распространялась только на метрополии, где и без того с медпомощью дела обстояли сравнительно неплохо, а уж в перенесённых Бельгии, Голландии, Дании и Норвегии и вовсе превосходно.
   Однако уже 21 сентября 1916 года США выступили с несколькими инициативами, которые затрагивали и оба противостоящих международных объединения, и, в той или иной мере, все нейтральные страны.
   Во-первых, отталкиваясь от имеющихся сведений о начавшейся в "том" 1918 году пандемии "испанского" гриппа и не имея возможности до конца исключить, что она не произойдёт в изменившихся обстоятельствах - предлагалось в кратчайшие возможные сроки начать ежедневный обмен данными об уровне подобной заболеваемости и вести его ориентировочно до 1 января 1920 года.
   Во-вторых, предлагалось утвердить конвенцию о запрете всех форм рабства и работорговли, предусматривающую, в том числе, обязательную передачу виновных и подозреваемых в таких преступлениях.
   В-третьих, разработать и утвердить единые правила предупреждения столкновений кораблей в море, согласовать единые частоты и протоколы аварийной связи.
   "Морская" часть инициативы вызвала меньше всего возражений, кроме чисто технических нюансов, которые уже решено было передать на обсуждение комиссии узких специалистов по радиосвязи и морскому праву. К борьбе с возможной эпидемией отнеслись тоже серьёзно - потому что масштабы и последствия выглядели более чем внушительно, а эксперты везде давали одинаковое заключение - в случае распространения ожидаемой инфекции где бы то ни было только немедленное реагирование сможет предотвратить наихудший сценарий.
   А вот с конвенцией против рабства и работорговли возникли уже, как ни странно звучит, разногласия. Афганистан, Непал, Персия, Бахрейн и Бутан высказали "принципиальную готовность в ближайшие годы" утвердить такую меру. Британские и французские власти, чтобы не "выглядеть откровенно плохо", заявили, что инициируют процедуру принятия законов о запрете рабства во всех колониях, где оно ещё остаётся. А фактически независимый, хоть и непризнанный никем (в условиях хаоса после крушения цинского государства ещё в 1911-м ни одна страна не стала торопиться, предпочтя ждать, пока что-то появится чёткое) Тибет ответил принципиальным отказом.
   Несмотря на выраженную прохладность обстановки в мире, к этому моменту все поняли: нужны хоть какие-то чёткие правила игры. И поэтому всё же в конце октября 1916 года прошла общая международная конференция в Женеве. Основные её решения были таковы:
   1.Признание фактически сложившихся границ в Европе.
   2.Отказ Англии и Франции от репараций с Германии.
   3.Взамен этого - ограничение размера и силы немецкого флота, согласие на отказ от колониальных претензий Берлина.
   4.Всеобщий отказ от химического оружия, уничтожение имеющихся запасов под перекрёстным контролем.
   5.Признание всех творческих произведений, созданных "в прежней реальности" после 3 сентября 1914 года, всеобщим достоянием и возможность их неограниченного использования при указании авторства.
   Комментарий от "умеренной" берлинской газеты, 1 ноября 1916 года.
   Итак, согласно новому соглашению наша страна должна будет уменьшить флот и отказаться от дальнейших притязаний на свои бывшие колонии. Решение насчёт флота будет даже отчасти позитивным, потому что:
   в ходе войны он оказался практически неиспользуем всё равно;
   сейчас, в послевоенное время, отнимает массу сил и ресурсов на своё содержание;
   морально устарел ввиду необходимости кардинального технического рывка.
   Однако колониальный вопрос гораздо более болезненный. Основная проблема - оправдает ли выгода от налаживания новых экономических связей и внедрения перспективных технологий эту потерю.
   Выдержка из статьи в Фигаро, тогда же:
   Пока что вероятность новой войны стала меньше. Надолго ли хватит этого? Имеются большие сомнения в прочности сложившегося положения вещей. Нам нужно быть готовыми к тому, что Германия вновь попытается ринуться на нас. Практика показывает, что никакие компромиссы и урегулирования неспособны надолго успокоить немца, и он вскоре вновь начнёт коситься глазом на соседей. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы в Германии или Центральноевропейской республике были атомные объекты, даже сугубо мирного характера.
   А вот в Российской империи, наконец, к осени 1916 года определились, в каком ключе освещать в школьных и университетских курсах "постисторию". Даже придумали, как использовать её с выгодой.
   Например, акцентировалось внимание на том, что "в первую мировую немецкие войска за несколько лет до Минска не дошли, а вот в другой раз...". Также подчёркивалось значение ленд-лиза. При упоминании военных преступлений на оккупированной территории в 1941-1944 годах указывалось, что значительную роль в их проведении сыграли сепаратистские группировки и движения, возникновение и усиление которых прямо увязывалось с отказом от принципа унитарного государства.
   Нужно заметить, что если для школьников и отчасти студентов первый тезис мог звучать ещё достаточно убедительно, то вот офицеры армии и флота, хотя и не собирались, конечно, акцентировать на том внимание для посторонней публики, понимали отчётливо - лобовое сравнение таких разных военных ситуаций, как позиционный конфликт и блицкриг - заведомо некорректно.
   Впрочем, военные люди обычно занятые, даже в мирное время. А уж особенно в такой обстановке, какая складывалась на тот момент. Как раз летом и осенью 1916 года в армиях двух блоков началось массовое перевооружение. По опыту войны и результатам недавно проведённых полигонных испытаний, определили самые подходящие калибры артиллерии и стрелкового оружия. Теперь предстояло сделать их унифицированными во всех вовлечённых странах. А это требовало больших усилий. Сначала - у инженеров и руководителей производств, чтобы, например, производить на всех предприятиях действительно взаимозаменяемые экземпляры оружия и боеприпасов. Более того, был поставлен вопрос об унификации униформы внутри СНВ и ГОС соответственно.
   Тем временем, совместный проект перенесённых стран СНВ с участием США, призванный обеспечить "местный" выпуск авиатехники - среднемагистрального авиалайнера/транспортника, разворачивался полным ходом. Изначально было решено использовать во всей этой программе только метрическую систему. Аналогичным образом поступили, кстати, и в программе ГОС - потому что ориентировать приходилось, конечно, на более развитые в инженерно-техническом плане государства. Поэтому решающая роль в программе ГОС принадлежала норвежским, голландским, бельгийским и датским инженерам и предприятиям. Хотя английская и французская промышленность подтягивалась, специалисты интенсивно учились, но этот путь всё равно проделать без поддержки быстро не могли.
   Как уже указано, обе соперничающие программы ориентировались на один достаточно жёсткий срок - с июля 1916 до конца первого квартала 1918-го подготовить начало серийного выпуска пассажирского самолёта уровня середины 1950-х годов. На тот момент эти инициативы по уровню сложности были... примерно как позднее - первые ядерные программы были бы. Но, поскольку речь шла не только о чисто практическом результате, но и о престиже, вопрос о "цене" не стоял.
   Реализация обоих программ шла по одной и той же логике. И даже - заставляла ставить одни и те же сопутствующие задачи. Не только разработка новых материалов, станков и создание целых предприятий (той же алюминиевой отрасли) была среди них. Понадобилось форсированно строить новые электростанции - пока только ГЭС, от атомных станций временно отказались, чтобы меньше проблем решать сразу - поскольку для выплавки алюминия требовалось море электроэнергии.
   Потом, персонал будущих авиапредприятий требовалось обучить. Наладить отбор и обучение экипажей, наземных технических служб. Подготовить и для них технику - те же средства связи, автоматику, радары и экраны, специальные автомобили, трапы и очень много всего. Организовать выпуск специфических марок топлива, смазочных материалов и гидравлических жителей.
   Одновременно группы архитекторов и инженеров прорабатывали проекты аэропортов.
   Так как топлива требовалось всё больше - и было совершенно ясно, что потребности в нём станут только расти, и не для одной авиации, но и для иных видов транспорта тоже, оживились нефтяники и нефтепереработчики. Их собственные программы геологоразведки и пробного бурения стали ускоряться. К счастью, как раз в это время уже начали давать отдачу первые "перенесённые" технологические процессы в этих сферах. Кроме того, очень кстати пришлось и активное повышение квалификации, которое велось в такой отрасли ещё с конца 1914 года.
   Естественно, зримые технические и технологические успехи использовались всюду в качестве внутриполитического аргумента. Например, перед президентскими выборами в США, прошедшими 7 ноября 1916 года, одним из ключевых тезисов программы Вильсона стали участие страны в международном авиационном проекте, успешно идущее перевооружение армии и начало выпуска первых американских тепловозов и электровозов.
   The Boston Sentinel, 27 октября 1916 г.
   "Прогресс - на бумаге, не на колесах"
   Редакционная колонка
   Профессора в очках и агенты Белого дома с пеной у рта рассказывают нам, как Америка "шагает в ногу с прогрессом". Но позвольте задать вопрос - кто шагает, куда и по чьей указке?
   Президент Вильсон, кажется, считает, что участие Соединённых Штатов в европейских технических авантюрах - это достаточная причина, чтобы мы снова доверили ему страну на четыре года. Но давайте взглянем за занавес:
   Где реальные заводы, где машины, где польза для американского рабочего?
   Большинство прототипов, о которых говорит президент, едва держатся в воздухе - и строятся, заметим, в Югославии и Румынии.
   Мы рисуем чертежи, а чужие получают производство.
   Где тепловозы, о которых так любят говорить демократы?
   Пара образцов на выставке - это ещё не индустриализация. Это спектакль, не стратегия.
   Где защита интересов Америки, если самолёты и техника проектируются с расчётом на метрическую систему, чтобы "всем было удобно"?
   С каких пор мы подгоняем свои стандарты под чужие?
   Вильсон говорит о будущем. Мы - о настоящем. В настоящем - фермеру в Айове и машинисту в Огайо нужны работа, ясность, стабильность. А не воздушные замки и радужные речи.
   Америка не должна быть учеником международной лаборатории.
   Америка должна быть мастером своей судьбы.
   И если нынешняя администрация забыла об этом - пришло время её вежливо, но решительно отправить на покой.
   Оппонирующая статья в New York World
   Республиканская партия говорит о "профессорах в очках". Не пора ли её собственным ораторам и публицистам проверить зрение?
   Она говорит об "европейских технических авантюрах". Прекрасно зная при этом, что такие "авантюры" вполне подтвердили свою работоспособность, что имеются неопровержимые подтверждения - летающие машины такого уровня действительно можно создать.
   Республиканская партия спрашивает, где тепловозы и заводы. Прекрасно понимая при этом, что они не могут быть созданы взмахом руки, и что в любом случае придётся ждать.
   Республиканская партия заявляет, что проектирование самолётов и техники под метрическую систему противоречит защите интересов Америки. Вероятно, она полагает, что лишние трудности и замедление процесса проектирования весьма поспособствует защите этих интересов.
   Республиканцы заявляют, что "наш кандидат говорит о будущем, а их - о настоящем". Отлично. В настоящее время фермеру в Айове и машинисту в Огайо нужно точно знать, в какие конкретно сроки они смогут воспользоваться первыми авиарейсами. А не ждать, пока, согласно схеме республиканцев, техническое развитие пойдёт "естественным шагом с опорой на собственные силы" - и чтобы Америка отстала в использовании летающих машин и, может быть, зависела бы от поставок самолётов из Англии, Франции и Италии.
   Республиканцы говорят, что Америка должна быть мастером своей судьбы, а не учеником в международной лаборатории. Превосходные слова... если забыть о том, что любой мастер когда-то был учеником. Как и о том, что мастер - тот, кто подбирает самый лучший из доступных инструмент и использует его хорошо, а не кривит губы, что инструмент, видите ли, размечен не в дюймах, а в сантиметрах.
   Но, естественно, в это время шла работа не только над авиационными техническими решениями. Другие направления транспорта тоже совершенствовались и шли вперёд, пусть и менее масштабно. Так, о намерении использовать цеппелины для нужд санитарной программы уже говорилось. Однако заказы поступали на них и для других целей. Особенно после того, как удалось наладить выпуск безопасного гелия и продумать систему посадки за счёт его сжатия (теперь не требовалось иметь на земле десятки и сотни людей, ловящих тросы, чтобы приземлиться, не нужны были и аэродромы). Интерес проявили прежде всего те, кто должен был доставлять грузы в труднодоступные районы. Также очевидно было использование в поисково-спасательных действиях на суше и на море, разведка, контроль лесных пожаров, ретрансляция радиосигналов.
   Кроме того, как уже говорилось, в США создали первые тепловозы и электровозы. Аналогичные разработки появились и в Англии, и во Франции, и в Германии. Даже японские, российские и шведские инженеры занимались этим. Везде был один тезис: "пусть пока топлива и электричества катастрофически не хватает... пусть уже будут готовы прототипы к моменту, когда можно будет разворачивать выпуск и выводить локомотивы на рельсы".
   В 1916 году, согласно решению, принятому ещё 27 мая 1912 года, должны были состояться 6-е олимпийские игры. Когда началась первая мировая война их, естественно, отменили. А после заключения мира 10 апреля 1916 года - к этой теме вернулись. Уже в начале лета 1916-го решено было провести их в 1918-м в Норвегии - уже впервые с чётким разделением на летний и зимний формат. Выбор именно норвежской территории был обусловлен тем, что там существовала гораздо более развитая, чем можно было представить в 1910-е, спортивная инфраструктура - впрочем, как и в других перемещённых странах.
   Однако выявилась ещё одна проблема. Уровень подготовки и достижений участников из 1960-х был очевидным образом несопоставим с "местными". Особенно в тех видах спорта, которые в начале 20 века вообще отсутствовали в олимпийской программе - боксе, хоккее на траве, тяжёлой атлетике, гребле на байдарках, баскетболе, волейболе, дзюдо, пятиборье.
   В качестве решения утвердили раздельные уровни достижений и раздельные же медальные шкалы.
   Ещё сразу после окончания войны прошли "утверждающие выборы" главы католической церкви. Пока шли боевые действия, руководство признавали de facto. Как только был подписан мир, была проведена известная процедура, но с существенным отличием от обычных условий. Были выдвинуты "для порядка" два заведомо непроходных кандидата, и, также "для порядка", за каждого их по предварительной договорённости отдали по одному голосу.
   Стоит отметить, что "готовыми" техническими достижениями не ограничивались. Работы над продвижением "ещё дальше реального 1964-го" продолжались. При этом такие эксперименты и разработки привлекали, конечно, не только перенесённых, но и "местных" специалистов. Более того, по принципу "выравнивания", неофициально принятому в научной среде, решающие испытания и демонстрации результатов по наиболее важным направлениям стали проводить в "старовременных" местах.
   17 ноября 1916 года в университетской клинике в Париже голландские и датские специалисты демонстрировали эксперимент по лазерной коагуляции сетчатки при глаукоме. А 1 декабря того же года итальянско-югославско-греческая группа в одном из исследовательских центров Токио показывала лабораторный прототип ультразвукового дефектоскопа для судостроения.
   В последние дни 1916 года в Лондоне организовали выставку технологических достижений - своеобразный "ежегодный отчёт". Широкая публика больше всего интересовалась новыми моделями автобуса и катера, которые должны были встать на конвейер в январе, да только что разработанной моделью пистолета для армии. Далеко не все смогли сразу оценить значение макета контейнеровоза в натуральную величину.
   А министры японского правительства 30 декабря 1916 года обсуждали животрепещущий вопрос. Уже со следующего года временные правила, разрешавшие создавать вещательные радиостанции только вооружённым силам и министерству внутренних дел, сменялись законом, позволявшим делать это частным лицам и коммерческим структурам. И нужно было решить, как "не допустить в эфир всякого ненужного...".
   Выписка из стенограммы заседания Риксдага Швеции, 15 января 1917 года
   (перевод с шведского, публикуется с сокращениями)
   Председатель Комитета по внутренним делам:
   - Господа депутаты, несмотря на серьёзнейшие вызовы нового времени, наша обязанность - обеспечивать порядок и спокойствие в обществе. От граждан поступают жалобы - массово - на так называемые "магнитофонные ночи". В ряде городов и даже деревень молодёжь, а подчас и взрослые граждане, устраивают прослушивание записей на высокой громкости до самой зари. Это вызывает конфликты, мешает сну, раздражает соседей.
   Депутат от Стокгольма (умеренный либерал):
   - Мы, конечно, не против музыки. Но магнитофон - вещь мощная, особенно современные модели с колонками, выпущенными по перенесённым технологиям. Это уже не безобидный патефон в углу. У нас были случаи, когда ночной "концерт" одного гражданина доводил до драки весь подъезд.
   Депутат от Гётеборга (социал-демократ):
   - Можно ли требовать полной тишины в эпоху, когда радио играет повсюду, а в школах учат танго? Но согласен: уважение к соседу никто не отменял. Предлагаю:
   1. Установить разрешённый уровень громкости для жилых зон - и приравнять к нему любые устройства воспроизведения звука.
   2. Запретить использование громкоговорящих приборов на улице с 22:00 до 07:00.
   3. Ввести административную ответственность - от штрафа до изъятия аппарата.
   Министр юстиции:
   - Поддержим регулирование. Также будет подготовлен список технических параметров и стандартов допустимой громкости. Кроме того, предложено: маркировать "гражданские" и "профессиональные" модели магнитофонов - и запретить продажу мощных устройств без лицензии.
   Выписка из стенограммы заседания Палаты общин, 18 января 1917 года
   Тема обсуждения: Приоритеты оборонного развития Соединённого Королевства в новых условиях
   Сэр Реджинальд Уэстморленд (Консервативная партия, Чатем):
   - Господа, в прошлом мы господствовали на морях. Именно флот сдерживал врага, именно флот сделал Британию неприступной. Сегодня - та же угроза. Только теперь к подводным лодкам и линкорам прибавились самолёты дальнего действия, цеппелины и летающие машины, способные бомбить Лондон. Мы должны укреплять берега, небо и море. Пусть армия ждёт - остров должен быть непробиваем.
   Генри Эллиот-Томпсон (Либеральная партия, Лидс):
   - Мой уважаемый коллега, простите, но вы предлагаете сыграть в старую игру с новыми фигурами. Если мы не подготовим бронетанковые части, если не оснастим артиллерию новыми системами управления огнём, если не обучим современных десантников - мы окажемся в положении кита на суше. Мир изменился. В 1914 году мы встречали врага в Европе. В ином мире в 1940-м, если бы не удача и американские поставки, нас просто не спас бы ни один линкор.
   Уинстон Черчилль (взвешенно, из независимых):
   - Итак, у нас два видения: одно - замок, защищающийся за стенами. Другое - армия, способная не только обороняться, но и атаковать. Разве не очевидно, что нам нужны и стены, и меч? Флот - скелет Империи. Но бронетанковые части и авиация - её кулак.
   И ещё: если мы хотим влиять на материк, если хотим, чтобы Франция слушала, а Германия считалась - у нас должна быть не просто гавань. У нас должна быть сила, способная высадиться, продвинуться, взять и удержать.
   Сэр Альфред Эшби (национал-консерватор):
   - Но как же расходы, сэр? Всё - флот, авиация, бронетехника - на это не хватит бюджета.
   Министр обороны Фредерик Сноуден:
   - Именно поэтому мы предлагаем концепцию "приоритетного баланса":
   1. Немедленное развитие береговой обороны и ПВО крупных промышленных зон.
   2. Продолжение строительства флагманов флота - но с сокращением линейного тоннажа в пользу носителей авиации.
   3. Формирование бронетанкового корпуса, хотя бы одного - как прецедента и базы для масштабирования.
   4. Создание системы интегрированного снабжения: топливо, материалы, производство - под единым командованием.
   А 1 февраля 1917 года СНВ объявил, что необходимости в повсеместном присутствии своих войск в Германии (в смысле, присланных из других государств сообщества) больше не видит. Планируется к началу 1919 года оставить 2 авиационных базы - в окрестностях Берлина и на юге страны, два танковых подразделения, десантный батальон и дивизион ПВО в Руре, сапёрный батальон и мотострелковый полк в Баварии, а также радиотехнические подразделения, несколько кавалерийских частей и 2-3 артиллерийских дивизиона. Это уже будет контингент постоянного присутствия.
   Комментарий начальника французского генерального штаба для прессы:
   Как профессионал, я вполне предвидел такой шаг. Обстановка в Германии выглядит стабильной, никаких признаков массового беспорядка или агрессии в отношении других участников неприятельского альянса нет. В этой ситуации нахождение там значительной части пехотных подразделений обходится необоснованно дорого - а никаких особенных преимуществ в плане военной мощи патрулирование немецких городов и выставление блокпостов на дорогах больше не даёт. Наоборот, вывод значительной части контингента заметно повысит лояльность и в правительстве, и среди жителей Германии по отношению к нашим вероятным противникам.
   Из выступления британского министра обороны, вызванного в парламент для разъяснения сложившейся обстановки и характеристики дальнейших действий английских военных:
   Сейчас немецкая армия, насколько можно судить по совокупности известных нам данных, в целом, с учётом модернизации, перевооружения и обучения, вполне в силах противостоять эффективно всем силам армий ГОС, находящимся в Европе, включая те британские подразделения, которые могут быть в короткий срок переброшены с наших островов. Её возможностей вполне хватит, чтобы в случае необходимости дождаться прибытия иностранных подкреплений, не потеряв инициативы и сохранив под контролем основную часть страны - в случае обороны, либо же, в варианте нападения - навязать нашим силам бой и нанести серьёзный ущерб. Поэтому самое главное, что нам предстоит делать - продолжать развивать и укреплять нашу армию и флот.
   Заметка в Берлинер Тагеблатт об этом решении:
   Подобный шаг был бы немыслим, если бы нам не доверяли, если хотели бы контролировать каждое наше действие. Но в то же время оставление целого ряда военных баз и объектов говорит о том, что потенциальная угроза войны достаточно высока. В Англии и Франции рассчитывают при любой возможности добить всё же нашу страну и получить столь желанные репарации. В этом плане присутствие постоянного контингента СНВ на немецкой территории означает чёткий сигнал: мириться с нарушением баланса в Европе и с приближением англо-французских и союзных им войск к своим границам там не намерены. Остаётся надеяться, что риск конфликта всё же не воплотится, и Германия не станет ареной ожесточённой схватки.
   А между тем, 18 февраля 1917 года прошёл первый испытательный полёт прототипа создаваемого Группой объединённых стран среднемагистрального авиалайнера. Пока почти всё самое важное, кроме планёра и крыльев - двигатель, радиоприборы, системы управления, оборудование кабины, средства связи, электропроводка, шасси и тормозная система - было получено методом "каннибализации" оставшихся при перемещении самолётов. Однако уже и этого было достаточно, чтобы понять - проект успешно продвигается и укладывается в намеченные сроки. 21 февраля такой же полёт совершил созданный специалистами "восточного" блока самолёт.
   Выдержка из доклада министерства промышленности Швеции, 23 февраля 1917 года.
   "Учитывая всё, что известно о ходе обоих программ создания авиационной промышленности, можно быть уверенными, что они будут одинаково успешно реализованы и завершатся примерно в один и тот же срок. Поскольку лишь СНВ и ГОС являются достаточно готовыми к выполнению таких проектов в приемлемый срок силами, все остальные страны, включая Швецию, должны уже сейчас принимать решение, чью авиатехнику в перспективе начать закупать. Но, поскольку это решение будет иметь не только финансовое и технологическое измерение, но и является политической декларацией, принять его на уровне нашего ведомства невозможно - выбор следует делать правительству и парламенту".
   В ответ на официальные запросы и публикации в прессе нейтральных стран оба блока выступили с публичными заявлениями. Различаясь в деталях, по сути высказали одно и то же. Во-первых, создаваемые самолёты сначала будут использоваться исключительно для внутренних нужд. Во-вторых, сам по себе вывод о начале серийного производства будет принят только по итогам эксплуатации пробной партии, причём в различных природных зонах и аэропортах разных категорий - массово производить непроверенный в деле самолёт не будут. В-третьих, с учётом всего этого заявки на поставки на рубеж начнут принимать в любом случае не раньше второй половины 1920 года. Только к тому моменту будет необходимое количество инструкторов, методических материалов, наработок по ремонту и обслуживанию на земле, аэропортового оборудования и т. д.
   Всё это не означает, что "на земле" ничего не делалось. Наоборот, там происходили не менее серьёзные вещи. Так, по мере увеличения мощности электростанций в обеих блоках старались переводить железные дороги на электрическую тягу. Причём, заметим, выдвигавшиеся ранее республиканцами Вильсону обвинения, что "электровозная программа не американская", не имели под собой основания. Та часть техники, которая предназначалась для использования в Северной Америке, как раз и изготавливалась в значительной мере в США - что, учитывая постоянную загруженность предприятий в Европе, позволяло не тормозить другие проекты железнодорожные проекты СНВ.
   30 января 1917 года первый пассажирский состав, направляемый электровозом, прошёл из Нью-Йорка в Вашингтон. В марте 1917 года электропоезд проехал между Берлином и Римом, а 15 июня - между Афинами и Одессой. У Группы объединённых стран тоже были явные успехи в этом плане: 2 июня 1917 года электрофицированное сообщение протестировали между Марселем и Тулузой, а 25 июля - между Лондоном и Саутгемптоном.
   Из "старовременных" стран в обоих блоках не занималась электрификацией железной дороги только Япония. У неё была другая забота - подготовка к великому землетрясению Канто 1 сентября 1923 года. Требовалась полная перестройка Токио и Иокогамы (в иной истории полностью разрушенных) и заблаговременный вывод основной части населения из угрожаемых районов в безопасные полевые лагеря в удалённых районах...
   Однако существенные перемены происходили и в других сферах. Например, в нефтедобыче, которая распространялась на новые районы. Бурить начали не только на Среднем Востоке (английские компании) и на Южном Урале, но также ... в Северном море. Да, англичане восприняли этот потенциально ценный район как спорт, а немцы - отреагировали на английские усилия как на вызов. Американцы начали бурить Техас, французы - Алжир. В совокупности всё это давало не просто увеличенное количество нефтепродуктов. Стало возможно строить больше тепловозов и автомобилей, активнее переводить военные и гражданские флоты с парового двигателя на дизельный. Постепенно разворачивалась и добыча природного газа.
   Естественно, не одними только узкотехническими сторонами отличалась жизнь и в этот момент. Так, как раз летом 1917 года завершились съёмки масштабного многосерийного документального фильма, посвящённого первым нескольким месяцам после временного скачка. Что интересно, его снимали сразу все перенесённые страны, невзирая на существовавшие разногласия и споры между ними - потому что было ясно: необходимо запечатлеть не только сухие строчки документов, но и саму атмосферу, обстановку тех дней, пока она не изгладилась из памяти.
   Начинался фильм с параллельно едущих, как на конвейере - сверху и снизу - фотографий. Снимки отбирали с таким расчётом, чтобы они изображали "реальные" 1910-е и 1960-е "до контакта", в чистом виде. Между этими потоками фото находилась словно кирпичная стенка, которая постепенно становилась всё тоньше, пока не превращалась в линию.
   В этот момент изображение на секунду сменялось тёмным экраном, а потом появлялась надпись "так было до событий того дня".
   А потом начинались рассказы от лица очевидцев. Экипажа и пассажиров самолёта местных линий, взлетевшего незадолго перед перемещением в Бельгии 1964 года и направлявшегося в Англию... как они обнаружили, что местность в Англии - не та, что аэропорта, в который они рассчитывали прибыть, просто нет. Как сели "в чистом поле", ещё не подозревая, что пересекли границу перенесённых территорий, что вообще произошёл временной прорыв, и посадка произведена в Англии 1914-го года.
   Потом была история с нотками трагизма. О команде грузового парохода, шедшего в 1914-м году из Копенгагена в Амстердам. Он находился в море - ещё не зная, что привычные Дания и Голландия исчезли, сменившись странами из 1964-го, и что почти никому уже не удастся увидеть своих близких и знакомых...
   Далее - шаг за шагом показывались столкновения. Кадры боёв в разных мест. Переговоры перенесённых государств между собой и с нейтральными сторонами. И тому подобное. В том числе уделялось внимание и тому, как осознавали происходящее "на местах". Например, первые контакты французских пограничников 1914 года и итальянских - 1964 года.
   Переполох в Бразилии - ряд фирм, покупавших кофе, исчез вместе со своими странами; часть урожая на плантациях - или даже уже на складах и в трюмах кораблей - законтрактована, а кому теперь всё это передавать - непонятно. Паника на американских биржах - когда выяснилось, что аналогичные контракты на поставку зерна в Нидерланды по тем же причинам сорваны... и ещё одна - когда обнаружилось, что станки и электродвигатели производства США резко "морально устарели" в Европе. Воспоминания нескольких жителей Кишинёва, увидевших поднятый для разведки неясной обстановки румынский вертолёт: тогда, в обстановке начала мировой войны и полного незнания, что происходит, он был воспринят как предвестник австро-венгерской бомбардировки или высадки войск, и едва не спровоцировал массовое бегство из города...
   Ну а 4 августа 1917 года печать всего мира, конечно, не упустила случая для подведения итога событий, произошедших за минувшее трёхлетие.
   Так, в консервативной "Нью Йорк Пост" лаконично подводились итоги произошедших перемен - где какие теперь границы, какова расстановка сил и влияния в мире. Прогнозов авторы публикации не делали, однако выразили надежду, что "в дальнейшем такой хаос не повторится, и - даже если нечто подобное ещё раз случится - действовать будут все более осторожно и последовательно, чтобы быстрее восстановить нормальную жизнь и постепенно двигаться вперёд".
   В турецкой "Икдам" основной упор сделали на текущее положение Османской империи. Отмечалось, что благодаря "событию" она избежала участия в заведомо проигрышной войне, и, более того, сумела наладить значимые международные контакты и хозяйственные связи в новых условиях.
   Аргентинская "Ла Насьон" в передовице просто воспроизвела "хронику восприятия": как в стране узнавали о произошедшем постепенно, кто как реагировал и т. д. В редакционной статье подчёркивалось, что "благодаря случившемуся теперь и у нас, и во всём мире, гораздо более готовы к суровым испытаниям, чем прежде".
  
   Кадетская "Речь" в основном сосредоточилась на успехах промышленного развития и общих экономических показателях. Но в то же время отчётливо проводила линию: необходимо минимизировать сотрудничество с соцстранами и больше взаимодействовать - из перенесённых государств - с Грецией и Италией. Даже намекнула на целесообразность восстановления контактов с привычными странами - Англией и Францией. Естественно, немецкая социал-демократическая "Форвертс" высказалась полностью противоположным образом.
   Во французской "Фигаро" подчеркнули, что "альтернативная" первая мировая война, по предварительным оценкам, вызвала примерно на 2 млн меньше безвозвратных потерь в мире, чем "известная по тем документам и книгам". Одновременно авторы статьи указывали, что "период использования готовых рецептов" уже подошёл к концу - и политика, и военные противостояния уже в корне будут отличаться от известных образцов. Только в науке и технике ситуация пока благоприятнее в этом плане, но и этот резерв сохранится не более 10-20 лет.
   В "Таймс" отметили, помимо прочего, что "Империи удалось победить быстрее и проще, а теперь удаётся успешно модернизироваться - в сотрудничестве с нашим партнёрами по Группе объединённых стран". Но в то же время высказывались опасения, "не потеряем ли в итоге, как и там, наши колонии, в первую очередь, Индию".
   В "Московском железнодорожнике" ограничились подведением итогов только в тематической области и на конкретных участках магистралей "своей" дороги, а также дали оценку ближайшей перспективы. А в британском "Методист рекордер" - главном органе местной методистской церкви - сосредоточились на оценке результатов проповеди за минувшие годы и рекомендациях по её улучшению.
   Стоит отметить, что после того, как стало понятно, что мир более или менее прочный установился, то есть с осени 1916 года, началась "обратная переброска" перенесённой промышленности из Англии и Франции в Нидерланды и Бельгию. Однако этот процесс шёл медленнее, чем первичная эвакуация, и уже с разбором, а не "хватай всё, что может заинтересовать немцев". Совсем изношенную технику и те образцы, которые уже были не нужны, оставляли на месте. Кроме того, ряд производственных линий сочли целесообразным оставить там, куда их перевезли - уж очень необходимы они были. Поэтому только к концу 1917 года вернулось назад около 75% производственных мощностей, и дальнейший процесс шёл уже так же неспешно.
   Тем временем, в начале декабря 1917 года разработчикам ГОС удалось добиться нового успеха в своей авиационной программе: прототип создаваемого лайнера совершил несколько испытательных полётов уже с изготовленной в "этом времени" силовой установкой и системой управления. 20 декабря полноразмерный макет франко-британского истребителя, примерно соответствовавшего ранним реактивным системам конца 1940-х годов - его создавали, конечно, также при активном участии голландских, бельгийских и норвежских специалистов - впервые опробовали в аэродинамической трубе. А 30 декабря 1917 года открылось регулярное движение электропоездов на маршруте Франкфурт-Берлин-Варшава-Петербург.
   В "западном" блоке тоже уделяли внимание электрификации железных дорог. 5 декабря 1917 года началось систематическое движение электропоездов по маршруту Руан-Париж-Тулуза (с ответвлением на Марсель) - Мадрид - Лиссабон. Испанские и португальские железные дороги комплектовались, естественно, исключительно техникой из ГОС. Аналогичные предварительные договорённости (хотя и не контракты в полном смысле пока - так как просто не хватало производимого даже для полного развёртывания электрификации в самом блоке) заключили Швейцария и Швеция. В Англии поступили по-своему: постановили, что лучше сначала подготовить электрифицированные пути сразу между всеми основными городами, а потом их разом и запустить. Нечто подобное, но в большем масштабе - и, как помним, на основе взаимодействия с СНВ - готовили США. С присущим им размахом они объявили: уже в 1919 году можно будет проехать на электропоезде от Сан-Франциско до Нью-Йорка.
   Хотя ещё только разворачивалось создание авиации как таковой, хотя железные дороги ещё ни в одной "старовременной" стране обоих блоков не были электрифицированы и на 50%, было отчётливое понимание - когда эти пункты будут более-менее достигнуты или хотя бы близки, соперничество не остановится, оно просто перейдёт в иные формы. И готовиться к тому уровню, несмотря на то, что он был ещё далёк, следовало уже сейчас. Именно ради простого соображения: не отстать и не упустить время.
   Поэтому уже решали, где разместятся будущие космодромы. Поэтому инженеры, разрабатывавшие марки сплавов с повышенной устойчивостью к давлению, имели в кабинетах карты, где был воткнут флажок в Марианскую впадину. Поэтому альпинисты уже вовсю тренировались пользоваться кислородными приборами, а в альпклубах по всему миру стояла иная пометка - чуть севернее Индии.
   Однако в Вашингтоне думали всё же добиться воплощения своей внешнеполитической программы. Того самого стремления перейти к свободной торговле. Ввиду расхождения между двумя ключевыми группами стран в Европе внедрить этот принцип напрямую было невозможно. В качестве "обходного" пути в конце 1917 года предложили такой вариант: США как нейтральная страна должны заключить соответствующие соглашения отдельно с ГОС и СНВ. Чтобы это не казалось каким-то обманом обоим сторонам противостояния, предлагалось внести очередную поправку к конституции - о принципиальном внеблоковом статусе (в духе изоляционизма). Однако оппоненты такой точки зрения указывали: о каком "нейтралитете и равном удалении" может идти речь, если уже идёт ряд совместных проектов с "восточноевропейцами"?
   Но, если это предложение и мнения вокруг него волновали скорее самих американцев, то вот другая инициатива вызвала куда более активную реакцию в Старом Свете. Предлагалось обозначить "чёткий испытательный срок" для Германии и Центральноевропейской республики - до 1 января 1925 года. Если в этот период в них не станут поднимать голову реваншистские силы, то следовало допустить создание в этих государствах ядерной энергетики.
   Однако в Лондоне и Париже к такому подходу отнеслись, мягко говоря, скептически.
   Поскольку недовольство Группы объёдинённых стран было весьма энергичным, то пришлось уступить. Даже больше того - во избежание подобных поползновений в дальнейшем - Германии и ЦЕР пришлось подписать обязательства о бессрочном безъядерном статусе, с пометкой - выход из соглашений в одностороннем порядке считается бессрочным и оставляет "внешним гарантам" возможность "любыми доступными средствами принудить к исполнению условий".
   В качестве компенсации, однако, уже ГОС вынужден был снять ограничения на величину немецкого флота, обязаться не приближать военные корабли и самолёты более чем на 120 километров к немецкому побережью, не проводить военно-морских учений в Северном море и дать согласие на взаимные инспекции "потенциально угрожающих друг другу побережий и военно-морских баз".
   Несмотря на смягчающие условия, получалось так, что своими руками англичане и французы "куют то, чего боятся": попытки ограничить возможности Германии обернулись только явным оживлением конфликтности. И дело не исчерпалось только уличными и домашними разговорами, даже обсуждением в кулуарах. Тон прессы был отчётливо прохладным: говорилось, что никакого сближения с Англией и Францией в обозримом будущем не планируется.
   Пока пресса и граждане рассуждали, чиновники и парламенты действовали. Вскоре рейхстаг и парламент ЦЕР утвердили несколько новых законов.
   Во-первых, с 1 января 1919 года выдача новых или продление существующих лицензий местным судовладельцам, использующим свои суда в коммерческих целях, должна была производиться только при условии, что все их суда построены и застрахованы исключительно в самой Германии/Центральноевропейской республике.
   Во-вторых, была принята новая доктрина обороны, в которой основной упор делался на наземные и воздушные силы.
   В-третьих, была утверждена новая редакция закона об образовании. В ней профильному ведомству предписывалось создать условия для свободного выбора курсов иностранных языков учащимися и их родителями, а также "расширить состав доступных вариантов".
   Естественно, эти меры были надлежащим образом "прочтены" в Париже и Лондоне. Так, судостроительные и судостраховые компании Англии и Франции начали подсчитывать вероятные убытки в связи с такой инициативой. А вот немецкие судостроительные структуры столкнулись с другой проблемой - им, конечно, приятно было получить дополнительные заказы. Вот только требовалось срочно создавать дополнительные же производственные мощности, привлекать или форсированно обучать специалистов.
   Поскольку у страховщиков немецких выявилась похожая проблема - но только уже в плане нехватки средств - пришлось создать в дополнение к ним единого страхового оператора, принадлежащего министерству финансов, и предусмотреть в бюджете на 1918 год уставной капитал для него.
   Англо-французские военные крепко задумались: "выходит, для Германии теперь флот не настолько важен, как прежде, если они даже снятием ограничений на его масштаб не особо заинтересовались, а предпочитают больше наращивать силы на земле и в воздухе"
   Ну а в образовательных кругах возникла дискуссия: какие именно языки добавлять и за счёт чего. Для начала решили получить дополнительные учебные часы путём исключения латинского и древнегреческого языка. Потом, после колебаний, чтобы упростить дело дополнительно, решили так:
   - ввести раньше всего среди выбираемых курсов занятия по итальянскому и греческому языку;
   - во вторую очередь, если будет возможность, организовать подготовку турецкоязычных и русскоязычных преподавателей;
   - японский, как "особенно сложный и удалённый", оставить в качестве факультативного (кружкового) или второго иностранного;
   - также как с японским, поступить с хорватским, словенским, македонским языками - они просто менее массовые и значимые;
   - обязательно сохранить двуязычие в технических школах (как минимум одним из изучаемых иностранных должен быть американский английский - с учётом перспектив сотрудничества с США).
   Однако, ввиду сильной оппозиции первоначально предложенной образовательной реформе, её пришлось отредактировать. Что характерно, критики полного исключения латинского и древнегреческого сумели найти веские аргументы.
   Первым из них стало то, что даже научно-техническая, юридическая и медицинская лексика в значительной степени основана именно на древних языках.
   Вторым - необходимость - именно "в духе времени и свободного решения учащихся" - не принуждать тотально, а предоставлять дополнительный выбор.
   Третьим - то, что от латинского и древнегреческого не отказались в самих перенесённых Италии и Греции (если говорить о классических лицеях и гуманитарных направлениях подготовки), а также то, что их, как удалось узнать, преподавали и в других европейских странах и в Новом Свете "в мире 1964-го".
   Наконец, ссылались также на необходимость этих предметов в католических учебных заведениях (отказ от них трактовался как "косвенное покушение на свободу вероисповедания") и в частных школах (по принципу "кто платит сам, имеет право выбирать весь курс полностью").
   В газету "Berliner Volkszeitung"
   3 февраля 1918 года
   Письмо в редакцию
   от учителя гуманитарных дисциплин гимназии им. Ф. Шиллера
   "О латинском языке и духе времени"
   Глубокоуважаемая редакция,
   с волнением и огорчением прочёл я сообщение о предстоящем исключении латинского и древнегреческого языков из обязательной программы. Будучи человеком не молодым, я, быть может, уже не ощущаю той гибкости ума, которая требуется ныне, чтобы поспевать за поворотами эпохи. Однако, будучи учителем, обязан спросить: действительно ли мы уверены, что, исключая древние языки, мы освобождаем место для будущего - или, напротив, усекли те корни, из которых оно прорастает?
   Много лет я наблюдал, как не самые усидчивые ученики впервые задумывались о логике, точности и смысле, - именно на занятиях по латинскому. Именно там они впервые видели, что язык - не просто средство общения, но зеркало мышления.
   Я понимаю - сейчас многое меняется. Мы изучаем языки союзников и конкурентов, готовимся к эпохе машин и высот. Но что будут означать высоты, если мы не знаем, откуда поднимались? Что стоит точность, если она лишена меры, справедливости и разума, которым учили нас Цицерон и Платон?
   Оставьте, хотя бы в факультативной форме, хотя бы в малом числе школ, эти предметы. Пусть хотя бы немногие учащиеся сохранят доступ к сокровищнице, на которой выросла Европа. Ибо прогресс без памяти - это всего лишь ускоренное забвение.
   С уважением,
   Г. Райнер,
   учитель латинского языка и литературы,
   Берлин
   Ещё один пример - более с упором на фактические аргументы.
   "Знание прошлого - условие будущего"
   Статья в венском журнале "Die Bildung", февраль 1918.
   Когда в образовательной комиссии парламента рассматривается вопрос о перераспределении языковых курсов, речь идёт вовсе не о простой реформе расписания. Решается вопрос - на каком основании строить следующую эпоху: на доске, вычищенной до скрипа, или на прочном основании, в котором будут заметны и прежние линии, и новые дополнения.
   Да, мы живём во время интенсивных перемен. Общество стало быстрее, шире и технологичнее. Учебные заведения ощущают давление - от родителей, от государственных структур, от самой эпохи. Все хотят, чтобы дети и юноши учили "нужное" - а "ненужное" оставляли. Всё чаще мы слышим: зачем сегодня латинский, зачем древнегреческий? На этих языках не говорят ни в одной современной стране. Их нет в деловой переписке. Они не звучат в парламенте и не фигурируют в телеграммах.
   Но вопрос не в том, звучат ли они. Вопрос в том, звучат ли они внутри нас. Мыслим ли мы словами, корни которых идут оттуда? Оперируем ли мы понятиями, которые оформились в древности? И способны ли понять, откуда пришли наши законы, наша этика, наша логика, даже наша поэзия - если вычеркнем тот язык, на котором всё это впервые было записано?Первый довод в пользу сохранения классических языков - сугубо прикладной: лексика медицины, юриспруденции, физики, биологии - она латинская или греческая по происхождению. Врач, не знающий, откуда слово "глаукома" или "коагуляция", будет хуже врачом? Может быть, нет. Но биолог, не осознающий связи между "соматическим" и "психосоматическим", - вероятно, будет.
   Второй довод - педагогический. Мысль, выраженная с помощью древнего языка, требует сосредоточения, дисциплины и тренировки памяти. А это навыки, которые не устаревают. Если кто-то полагает, что они исчезли с приходом технического века, - он путает скорость передачи информации с глубиной её понимания.
   Третий довод - культурный. Исключить латынь - значит прервать разговор поколений. Буквы на стенах Помпей, речи Цицерона, строки Вергилия - это не музей. Это зеркало, в которое можно заглянуть, чтобы понять: каким был человек, прежде чем он стал "современным".
   Мы признаём - изменившийся мир требует расширения языковой карты. Да, пора вводить итальянский, греческий, турецкий, русский, возможно, японский. Это нужно и для дипломатии, и для культуры, и для торговли. Но одно не исключает другого. Новое не обязано возникать на пепелище старого.
   В завершение. Одна из табличек, найденных в развалинах Карфагена, содержит слова, обращённые к будущим поколениям. Они не звучат как призыв к мщению, не требуют возврата к прошлому. Они говорят: "Мы жили. Мы думали. Мы строили. Помните нас". Латинский язык - не голос империи. Это голос памяти.
   Здание XXI века должно стоять не на пустом месте, а на укреплённом фундаменте. И если из этого фундамента выглядывает латинская буква - пусть так. Лучше, чем если оттуда торчит непонимание собственного прошлого.
   Однако, пока педагоги, ученики и неравнодушная общественность в Германии обсуждали реформу образования, инженеры и конструкторы готовили кое-что новое. Несколько компаний обратило внимание на очень важное упущение.
   В обоих противостоящих военно-политических блоках стремились создать поскорее реактивный самолёт. Однако созданию поршневой техники внимания вовсе не уделялось. Между тем, при внимательном изучении перспектив развития авиации экспертами обнаружилось, что у самолётов с ДВС и в 1950-1960--х годах, и далее, останется специфическая ниша (и достаточно широкая!), претендовать на которую не могут ни дирижабли, ни реактивные машины, ни вертолёты. Это и малая авиация, и ближнемагистральные линии, и поиски людей с воздуха, и развлекательные или спортивные полёты, и парашютный спорт, и первичное обучение лётчиков, и "аэротакси"...
   При этом оказалось, что создать более или менее приличные летательные аппараты с карбюраторным двигателем, благодаря модернизации промышленности и наличию необходимых сведений, Германия вполне способна.
   Как только появились первые новости о таких разработках, резко стали появляться аналогичные инициативы в США, Англии, Франции, Швейцарии, Японии. Более того, "вызов" готовы были принять шведские и бразильские, испанские и португальские разработчики. Очень немногим предстояло добиться хоть какого-то успеха. Но сам интерес к теме был показателен...
   Уже весной-летом 1918 года начался выпуск целого ряда моделей в разных странах. Каждая армия и каждый флот сразу заказали по 1-2 новых поршневика, чтобы хотя бы оценить перспективы. А попробовав, немедленно оценили их достоинства - как минимум, для десантирования, разведки и управления войсками на момент, пока не начнётся выпуск реактивной техники.
   Однако спрос был не только среди военных. Самолёты с нетерпением ждали почтовые службы и полиция, геологи и егеря. Почти сразу к ним присоединились и обеспеченные персоны - которые смекнули, что путешествовать на автомобиле или в вагоне электропоезда это одно, а вот личный самолёт - совсем другое. Поэтому во второй половине 1918-го и в 1919-м году обладатели крупных состояний, политики, аристократия и так далее создали буквально ажиотажный спрос на лёгкую авиацию. Сами изобретатели и разработчики не ожидали такого эффекта, и только постепенно бум стал сходить на нет, сменяясь устойчивым, но уже не таким мощным, запросом.
   Вслед за снижением вала заказов начали "отваливаться" и наименее удачные проекты. К 1921-1922 году в мире осталось не более двух десятков производителей поршневых самолётов, да и то - решающую роль среди них играли только 5-6 заводов.
   В феврале 1918 года произошли и намеченные полёты первых реактивных машин, сконструированных и сделанных "в этом времени". 15 февраля полетел самолёт, который разрабатывали в "западном" блоке, а 17 числа состоялся показательный полёт "восточного" образца. Естественно, обе машины никто и не подумал сразу ставить в серию. Их начали нещадно гонять и тестировать в самых разных режимах, в самых разных климатических условиях. Неполадки вылезали одна за другой. Но с тем большим азартом конструкторы устраняли их.
   И вот, 31 октября 1918 года среднемагистральный лайнер "западного" блока впервые - чисто экспериментально пока всё же - доставил группу пассажиров из Танжера в Ливерпуль. Не прошло и двух суток, как аналогичная машина "восточных" перелетела из Гамбурга в Венецию.
   В качестве пассажиров в обоих случаях выступали сотрудники КБ, которые разрабатывали эти самолёты. Что-то вроде средневекового правила "встань первым под мост, который строил"...
   С самого начала было чётко просчитано, что дозаправка пассажирских самолётов в воздухе технически нецелесообразна. Но - чисто ради эксперимента - в серии первых полётов, проводившихся в ноябре и декабре 1918 года, такие выкладки проверили. Безусловно, пришли к выводу, что всё так и есть. Но зато хотя бы само заправочное оборудование проверили...
   Тем временем продолжались работы и над наземной инфраструктурой авиации. После предварительного анализа пришли к выводу: в течение 1919 года можно запустить аэропорты в 5-6 городах, не более, особенно ещё и потому, что в период бурного развития по всем направлениям ресурсов и людей остро не хватало. В "восточном" блоке решили открыть первые аэровокзалы на "старовременной" территории в Вене, Стамбуле, Смоленске, Нюрнберге и Будапеште. Авиационная администрация ГОС остановила свой выбор на Лондоне, Париже, французском Бресте, Манчестере и Дублине.
   А что же в США? А там, как только получили первые обещанные самолёты и обучили своих пилотов, подготовив к тому времени минимальную инфраструктуру, так сразу и начали полёты также. Реактивные лайнеры в 1919-м связали там Сиэтл и Чикаго, Чикаго и Хьюстон, Сакраменто и Сан-Франциско.
   Одновременно продолжалась упорная и кропотливая работа на земле. Тянулись всё дальше и дальше электрифицированные линии. В 1919-м англичане, запустив такое движение между основными городами, продолжили модернизировать второстепенные линии. А железнодорожный комитет СНВ, ориентируясь на темпы работ, заявил: в 1924-м можно будет (с учётом переездов на паромах) проехать на электропоезде из конца в конец блока - от Палермо до Окинавы.
   Несмотря на "послезнание", не всё можно было сделать или предотвратить. Вот и с "испанским" гриппом не вполне получилось. В январе и феврале 1918 года тревожные новости пришли в ежедневных сводках респираторной заболеваемости из США, а к концу весны инфекция, невзирая на все принятые меры, переместилась на европейский континент. Как и в реальности, после спада летом, уже в осенние месяцы пришла вторая волна, лупившая особенно летально.
   Стоит заметить, что, поскольку такой скучённости, как в период войны не было, да и с санитарией в "старовременных" странах оказалось чуть получше, то заболеваемость и смертность оказались меньше.
   Как только вспышка обнаружилась, немедленно начались исследования образцов. Было быстро подтверждено, что это "та самая" испанка. К концу осени 1918 года началась кампания по вакцинации, но "разгон" биологических комбинатов и другие приготовления заняли время. Поэтому только к февралю-марту 1919 года количество прививаемых стало действительно велико.
   Заболевшие, благодаря антибиотическому лечению вторичных осложнений, сульфаниламидам, препаратам, снимающим отёки лёгких, выздоравливали заметно чаще, чем в "известной истории". И всё же, когда подводили итог, а это стало возможно в начале лета 1919 года, то обнаружили - пусть не 50 млн жертв было у пандемии, а "только" 22 миллиона, но... даже это оказалось шоком. Стало ясно - что останавливаться на достигнутом нельзя, в том числе в области биотехнологий и медицинских разработок.
   Одновременно выяснилось: проблема неравномерности медицинского и санитарного уровня в разных регионах ещё очень остра. Даже если не брать колонии и особо слаборазвитые местности, картина получалась удручающей. Программа "22-10-10" давала неплохие плоды... но стало ясно, что польза от развития скорой помощи будет гораздо больше, если ей станет куда доставлять пациентов, а сама профилактика окажется поставлена шире и солиднее.
   И именно в этот момент многое упиралось. Если в Берлине всё ещё местами выпасали скот прямо на городских улицах, пусть и на окраинах, если в каждом крупном городе Европы (об Азии и Африке умолчим, в той же Индии даже в начале 21 века сущий "кошмар инфекциониста") существовали трущобы и низкопробные торговые лавки, то и достигнутый результат следовало признать чудом.
   Следует отметить, что разделение на блоки тоже оказало в некотором роде положительную роль, пусть и не совсем ожидаемую. Дополнительная граница снизила мобильность людей и позволила уменьшить заражаемость, а также "рассекла" разные очаги и даже снизила обмениваемость штаммами. На этом фоне было принято решение - отказаться от создания так называемых "авиационных хабов", то есть узловых аэропортов. Использование только прямого сообщения, предусмотренное новыми концепциями развития авиатранспорта, должно было снизить количество пересекающихся потоков пассажиров...
   Осмысление произошедшего повлекло не только такие выводы, однако. Ряд инфекционистов и эпидемиологов приходил к суждениям гораздо более масштабным. Они подметили: само интенсивное перемещение больших масс людей диктуется неравномерностью расселения и хозяйства. Если в каком-либо городе собраны сотни тысяч и даже миллионы людей, то он по определению начинает "притягивать" постоянно человеческие и транспортные потоки, а также сам становится их источником. В случае более однородного расселения противодействие эпидемиям и другим массовым заболеваниям становилось бы гораздо более простой задачей.
   Архитекторы обратили внимание на иную неизбежную проблему большого города - то, что в нём приходится то и дело перемещаться. Каждое утро множество горожан выдвигается к местам работы и обучения, вечером тянется в обратном направлении. Это сразу запруживает все улицы и трассы. Математическое моделирование показало - такая ситуация самоподдерживающаяся - то есть чем больше создаётся дорог и чем выше их пропускная способность, тем больше транспорта туда выезжает, и в очень короткий срок весь "прирост эффективности" съедается.
   В итоге появилась концепция "компактного систематизированного города". В котором территориальное распределение и жителей, и рабочих мест, и всей необходимой инфраструктуры упорядочено, происходит по специально продуманной схеме.
   Этот подход был подвергнут, однако, свирепой критике ряда политиков. "Если так поступить... то что останется от свободы предпринимательства? Само это слово станет пустым звуком, если сам выбор места, вида и масштаба деятельности будет предписан заранее".
   Впрочем, подобная критика особой популярностью не пользовалась. Гораздо больше людей склонялось к мысли "любая свобода имеет смысл только для живых, и, желательно, ещё и здоровых". Но это не значит, что проекты "компактных систематизированных городов" бросились выполнять сразу. По нескольким причинам.
   Во-первых, ресурсов даже на текущие проекты остро не хватало. Если же взяться ещё и за резкое моментальное расселение...
   Во-вторых, существование крупных предприятий и вообще концентрация промышленной деятельности так просто не подлежали отмене волевым решением.
   В-третьих, выступали против и "радетели за исторический облик сложившихся городов". Они негодовали при одной мысли, что этот самый облик при предполагаемой реконструкции - будет безвозвратно утрачен.
   Поэтому архитекторам и санитарным инспекторам пришлось пока отступиться от своих планов "в чистом виде".
   Но зато они могли "отыгрываться" при проектировании и обустройстве новых населённых пунктов. Что практически сразу и началось...
   Естественно, и в этом случае вопроса о сносе каких-либо объектов не шло. Наоборот, чтобы продемонстрировать все преимущества описываемой идеи, избрали путь её реализации "в химически чистом виде". А именно, в местах, которые осваивались с нуля. Например, при создании поселений вблизи новых месторождений, при сооружении военных городков, а иногда - при застройке новых районов прежних городов хотя бы.
   В Группе объединённых стран этот процесс происходил не слишком просто. То и дело приходилось преодолевать сопротивление заядлых любителей "свободного предпринимательского духа". Те отчётливо понимали - каждый выстроенный подобным образом жилой пункт весьма сильно бьёт по ним. Причём это такой удар, который невозможно будет отразить газетными статьями, ораторским красноречием, от которого не получится прикрыться полицией и даже армией. Регулярно выдвигались законодательные инициативы, призывавшие "бросить дурацкие затеи и строить так, как велит традиционный джентльменский подход" (если речь шла об Англии), или "жить в соответствии с принципами отцов-основателей" (США), или ещё что...
   Казалось бы, в СНВ всё должно было быть проще. Но, кроме балканских соцстран, всё более чётко подстраивающейся в их фарватере Италии и Греции, там состояли и иные государства. Что с ними?
   Как мы помним, в Японии просто не было возможности готовить какие-либо масштабные проекты строительства - она готовится к крупному землетрясению 1 сентября 1923 года. И поэтому сооружает пока временные жилища в безопасных районах, готовится массово размещать людей и в палаточных городках. "Вот тряханет, пройдёт, тогда и строить будем что-либо" - вот такой ответ.
   Турция отнеслась к этому начинанию спокойно. Правда, ресурсов на строительство у неё было маловато, поэтому стройки новые если и шли где, то с истинно восточной неспешностью. К тому же любому строительству, хоть "по-старому", хоть "по-новому", препятствовала привычка служащих и даже коммерсантов-застройщиков искать всюду выгодный "бакшиш".
   В Германии палки в колёса ставили "ферейны", участники которых стонали "останется ли хоть немного привычной истинно немецкой жизни, с её подчёркнуто сельским укладом; город и без того нам чужд, а тем более модернистский, выхолощенный, лишённый самой свежести духа".
   В Российской империи подобная критика звучала ещё громче и активнее, тем более что к ней присоединялись зачастую и церковные круги.
   И, разумеется, во всех четырёх странах недовольны были, как и в Англии с Францией, сторонники "хозяйственной свободы".
   Решения были достаточно разные - для каждой страны своё. В странах ГОС архитекторам удавалось провести новые подходы в том случае, если получалось продемонстрировать их экономическую выгодность и возможность сократить расходы на строительство. Военные тоже начали иногда использовать перспективные разработки для обустройства полигонов, поселений при базах и так далее. В этом случае уже у критиков, даже самых джентльменистых джентльменов, не было контраргументов против чёткого довода: "вы что, лучше знаете, как создавать оборону? Или, может быть, желаете её подорвать?"
   В Японии по аналогичным причинам сообразили, что быстровозводимое жильё, сконструированное из самых последних материалов, лучше подойдёт для нужд программы отселения, чем традиционное капитальное строительство. Правда, временные места расселения пока обустраивались скорее хаотически - но ничего сделать с этим не позволял сам рельеф страны, переполненной горами.
   В Германии тоже новейшие тенденции строительства касались преимущественно армии и других ведомств. Также появились несколько перспективных районов в отдельных городах - их введение обосновали тем, что "нужно же сначала хоть попробовать, прежде чем отказываться".
   В Российской империи подход пришлось использовать иной: модернизированная застройка совсем не будет применяться в городах с "историей" - так решили сами архитекторы на совещаниях, чтобы не "дразнить гусей". А вот при обустройстве новых городков и посёлков при месторождениях, при создании нескольких дополнительных портов, электростанций и тому подобных удалённых объектов - развернуться можно было вполне...
   Однако всё это касалось только отдельных стран. Но вскоре выяснилось, что идеи рационального устройства населённых пунктов встретят сопротивление с совершенно неожиданной стороны...
   В какой-то момент при решении вопроса о размещении очередного военного аэродрома была избрана территория на юго-востоке Османской империи, точнее - в Сирийской пустыне. Пункт радиотехнического наблюдения и объективного контроля для этого аэродрома возводился в окрестностях Хеврона. К нему и прицепились критики из сионистского движения...
   Они уже давно маячили где-то на периферии, выжидая "своего часа".
   Как мы знаем, в этой истории Османская империя не разбита и прочно контролирует Ближний Восток. В отличие от иного варианта исторического процесса положиться на поддержку англичан нет возможности. И всё-таки свои надежды активисты не оставляли. Наоборот, они только усилили свою агитацию. Тем более теперь, когда было известно всё, что произошло через пару десятилетий, у них появился "как бы аргумент". И поэтому количество участников собраний и митингов, тиражи тематических газет и даже аудитория нескольких появившихся радиостанций были достаточно велики.
   Замысел общий был прост: организовывать переселение, добиваться постепенно выделения интересующей территории как самостоятельного государственного образования. Однако турецкие власти по-прежнему относились к этой идее без особого энтузиазма. Просто не видели смысла в каких-либо резких телодвижениях.
   Следует заметить, что первоначально от налаживания сотрудничества Османской империи с европейскими государствами (да к тому же ещё происходившими из гораздо более развитого временного отрезка), сторонники переселения ждали только положительных для себя результатов, в частности, ослабления введённых ограничений. Однако улучшение финансового положения империи позволило платить госслужащим гораздо стабильнее, чем прежде, и тяга к "бакшишу", пусть и постепенно, но ослабевала. За счёт подкупа преодолевать барьеры становилось всё сложнее, а отменять их в Стамбуле пока не собирались.
   И строительство в Хевроне стало "последней каплей". Началось возмущение: "мало того что не дают поселиться, так ещё и ведут застройку в нетрадиционном духе и модернизируют окружающую территорию". Раздавались и высказывания в духе: "надо торопиться и давить побыстрее, потому что вскоре некому и некуда будет ехать - так сильно всё изменится".
   Узел завязывался всё круче. Поскольку, несмотря на официальный запрет, некоторое количество переселенцев всё же находило лазейки, в том числе скупая поначалу землю, вскоре беспокойство проявили уже местные жители. Дело в том, что раньше, хотя тоже покупали земельные участки, но арендовавших их - арабских крестьян - не просили удалиться. Сейчас же именно это и начиналось. Иначе было невозможно: ведь раз цель переселение и создание полноценного "своего" государства, то очевидно, что и на земле повсюду должны работать - и получать от неё выгоды - только переселенцы же. Где в этой схеме место для лишающихся единственного источника дохода? Правильно, нигде.
   Летом 1918 года османские власти всё же ослабили ограничения на въезд. Их об этом настойчиво просили английские, французские и отчасти даже американские дипломаты. В восточном блоке просто согласились, думая, что "сейчас-то всё будет нормально, всё-таки там сейчас турецкая администрация, а не отдельные государства, выясняющие отношения, что может пойти не так?". Тем более что, как мы помним, перемещение произошло из 1964 года, то есть самые острые и критические фазы вероятного противостояния были доподлинно неизвестны.
   И вот, после смягчения въездных барьеров, поток переселенцев возрос сразу в несколько раз. Действия их были простые: прибудут в какое-то место, быстро, практически за ночь обычно, из привезённых готовых деталей и блоков выстроят укреплённый форпост, там внутри появляется гарнизон. Более того, в отличие от привычной истории, можно было приезжать уже на быстрых автомобилях, использовать те же морские контейнеры. И порой буквально за 2-3 часа возводилась мини-крепость с башнями, бойницами, а по окрестностям разъезжали уже грузовики с импровизированным ополчением и мотоциклы с пулемётами.
   Что с этим делать - было решительно непонятно. Запретить скупать землю и ограничить приток поселенцев? Это значит настроить против себя обе стороны. Решительно и силой удалить колонистов вдобавок? Сразу вызовет взрыв негодования и обвинения известно в чём. Поддержать решительно переселенческое движение и сделать на него ставку? Тем более невозможно.
   Поэтому в Стамбуле решили просто махнуть рукой и понадеялись, что ситуация сама разрешится как-то, и стороны договорятся. Другие государства почти не проявляли к этой обстановке интереса. Не проявляли до определённого момента...
   Однако ситуация развивалась быстро, и не в лучшую, а в худшую сторону. Если в 1918-1919 годах происходили ещё только рукопашные столкновения и драки в основном, то весной 1920 года обстановка стала накаляться. В марте, пользуясь тем, что масштаб железнодорожного движения возрос благодаря электрификации железных дорог уже и в самой Турции, одномоментно - в смысле за пару недель - прибыло около четырёх тысяч поселенцев. Местные увидели, что происходит уже не просто единичное или даже массовое выселение арендаторов "в никуда", а что оно грозит вскоре полным вытеснением из обширных областей. Если в конце 1918 года еврейское население составляло 55 тысяч, то к концу марта 1920 года достигло 83 тысяч.
   Однако начало сползанию к эскалации положили не арабские силы и даже не сионистские организации, как можно было бы подумать. Среди переселившихся было и некоторое количество анархистов. Которые решили 1 мая 1920 года совершить традиционную демонстрацию. И, как всегда, без согласования с полицией, конечно. Вот только не учли, что это не обычные условия в развитых промышленно странах, а отсталый регион, где достаточно было одной искры, чтобы вызвать взрыв.
   Когда полицейские стали разгонять демонстрантов, идущих из Иерусалима в Яффу, арабские жители стали им помогать. И уличными столкновениями дело не ограничилось. Некоторые из арабов стали врываться в дома, грабить и убивать. И если бы дело происходило при "обычных" массовых беспорядках, где такое тоже случается, всё бы сошло на нет.
   Но - не в этот раз.
   До крупного насилия оставалось ещё время, несколько месяцев.
   Однако обратный отсчёт уже пошёл.
   На тот момент ещё всё выглядело сравнительно умеренно, что ли, всё-таки... Ещё хватало сил турецкой полиции, чтобы быстро восстанавливать порядок. Ещё довольно часто встречались случаи, когда отдельные арабы укрывали потенциально рискующих стать жертвой агрессии знакомых и просто соседей.
   Но произошло важное, знаковое изменение на деле.
   Во-первых, никогда раньше нападающие не вторгались в дома. Все прежние столкновения происходили исключительно на улицах или вообще вне населённых мест, на дорогах.
   Во-вторых, турецкие власти лишились ореола нейтральности. Они поступали строго в рамках законодательства - есть арабские виновники и участники конкретных беспорядков - значит, надо их арестовать и осудить.
   Однако для арабской "улицы" логика обычного правосудия была уже недоступна. Она воспринимала это как очередной шаг в давлении на себя и свои интересы. По типичной механике развития гражданских конфликтов в таких случаях вспоминаются все прошлые обиды - реальные и мнимые, даже уходящие в полумифические времена и древние легенды. И даже те, кто сохранял в целом голову на плечах, пробовали думать, приходили к одному закономерному выводу постепенно: допустили еврейские переселения в Стамбуле? Да, разрешили. Значит, это не нейтральная сторона. Позволяют переселяться дальше? Арестовывают и осуждают "наших", которые "всего лишь защищались"? Значит, продолжают потворствовать.
   С другой стороны тоже подливали масла в огонь. Продолжали переселение. И обставляли его с помпой. Даже постоянно заявляли - весь май и июнь 1920 года - что "скоро добьются от османской администрации разрешения на неограниченную миграцию".
   Пресса и власти государств СНВ и ГОС не уделяла, однако, происходящему особого внимания. Ну стычки и стычки небольшие, где-то "на задворках". Что с того?
   В Хевроне, где общее количество жителей составляло 17 тысяч, летом 1920 года жило около 600 евреев. Взаимоотношения были сравнительно спокойными - если говорить о тех, кто тут обитал уже давно. Но с весны 1919 года появилась в городе новая иешива, которая, хотя и была создана ультраортодоксами, но воспринималась как часть переселенческой экспансии, проводимой вполне себе светским сионистским движением. Тем более что буквально каждую неделю прибывало 60-80 новых колонистов, и эти события в массовом сознании прочно связывались.
   Причём если малограмотные арабские крестьяне просто ощущали всё большее недовольство, то сравнительно немногочисленная, но ощущавшая остроту обстановки городская часть арабского населения не отделяла себя от них - и начала действовать. С 10 июня 1920 года, когда было объявлено о создании Палестинского Исполнительного Комитета - хоть и аморфной, но всё же первой масштабной структуры, связывавшей разные селения и места в одно целое, практически везде начались попытки бойкота тех арабских землевладельцев, которые продавали свои земли еврейским поселенцам. Спустя месяц к этому добавились демонстрации и локальные забастовки. Это уже обратило внимание османской администрации на региональном уровне. Однако она ограничивалась разговорами с участниками отдельных протестов и урегулированием каждой ситуации по отдельности...
   Поняв, что просто политическим давлением и локальными выступлениями не добиться ничего, везде постепенно приходили к мнению: следует действовать более активно. Поскольку еврейские поселения были всё-таки ещё скорее разрозненными, разбросанными в отдельных местах, то вполне логично было попытаться их блокировать. В смысле - не осаждать (пока), а всего лишь устраивать постоянные набеги. В поселениях в ответ на это уже в середине июля 1920 года всё больше людей вступало в ряды Бейтара и Хаганы. Формируются вооружённые конвои, которые используют для доставки грузов. На них, в свою очередь, начинают нападать.
   Сначала турецкие полицейские задерживали всех, кто без разрешения ходил или разъезжал с оружием. Потом - где-то с 24-го июля - участились случаи, когда тут же подтягивалось "подкрепление" - с той или с другой стороны конфликта - и отбивало задержанных. В августе уже и в Стамбуле стали хмуриться - 5, 8 и 12 числа для освобождения арестованных (в двух случаях арабов, в одном евреев) уже штурмовали полицейские участки.
   12 августа итальянское правительство и руководство СФРЮ - первые из перенесённых стран - провели консультации по складывавшейся ситуации. Было решено дать указание военно-воздушным силам - держать наготове транспортники для возможной эвакуации граждан Содружества Независимого Выбора в случае дальнейшего ухудшения обстановки. Командованию пункта ПВО, расположенного на окраине Хеврона, приказали перевести часть на усиленный режим несения службы. Поскольку собственных сил для охраны в случае возникновения проблем явно не хватало, срочно перебросили мотострелковый взвод. Турецкое правительство же выслало к берегам Палестины крейсер.
  
   В течение нескольких дней после этого ситуация как будто замерла. Так же, как замирает природа перед самой грозой. 15 августа 1920 года бейтаровцы устроили коллективное шествие в защиту права посещения Стены Плача. А уже вечером мусульманская контрдемонстрация прошла по тому же маршруту и уничтожила все найденные молитвенные принадлежности. На следующий день в обоих общинах в Иерусалиме было убито в столкновениях по 1 человеку. Распространялись слухи - с одной стороны, о готовящемся невиданных масштабов погроме, с другой - о намерениях снести мечеть Аль-Акса.
   Вскоре их сменили слухи другого рода - о том, что кто-то где-то был убит. В обоих случаях, даже если следовали официальные опровержения, их обе стороны молча выслушивали... и вскоре привозили новое оружие отовсюду, откуда только можно было ухитриться. Те немногочисленные исламские проповедники, которые призывали к спокойствию, вскоре обнаруживали, что произносят свои речи при практически пустых залах мечетей.
   20 августа столкновения произошли в Иерусалиме, где еврейский квартал самооборона отстояла ценой 13 жизней, среди нападавших погибло 8 человек. 21 августа в Иерусалим прибыли 120 дополнительных полицейских из других районов Турции. Однако в Хевроне, как и во многих других местах, полиция состояла в основном из местных же арабов - впрочем, пока это не сказывалось, распоряжения все они выполняли чётко и слаженно.
   За границей, тем временем, уже стало известно о происходившем в Иерусалиме. И в странах ГОС пресса вышла с критикой сложившегося положения вещей, указывая на "неспособность наших соперников обеспечить элементарный порядок на своей территории".
   23 августа 1920 года в разных местах в Хевроне еврейских жителей закидывали камнями, а вечером при нападении на иешиву был убит один из учащихся и двое преподавателей. Вскоре значительная часть ашкеназских жителей города (особо ненавидимых по сравнению с местными евреями) ушла укрываться в новом микрорайоне, недавно выстроенном по соседству с военными объектами, и в основном заселённом как раз зенитчиками и теми, кто с ними связан - работавшим в местных магазинах и сфере бытового обслуживания, например. Типичный такой военный городок. Впрочем, о необходимости защиты со стороны военных никто из спасавшихся бегством не думал - они просто выбрали особняк самого обеспеченного из жителей Хеврона, располагавшийся как раз на границе между "старой" и "новой" частями города. Полагали, что смогут там отсидеться какое-то время, а затем всё пойдёт как обычно.
   Кроме того, укрывались и в здании полиции (но от неё было мало толку - хотя бы уже потому, что она вооружена в основном была дубинками, т. е. даже хуже, чем вероятные атакующие, и при всём желании не стала бы надёжным щитом), и в разных частных домах, в том числе в отдельных арабских жилищах...
   Утром 24 августа 1920 года толпа с вилами, кольями, топорами и ножами, а также присоединившиеся к ней несколько вооружённых револьверами и ружьями людей, направилась искать поселенцев. Полицейскую цепь прорвали, смяли практически моментально, и всё, что оставалось стражам порядка - укрыться в своём участке и держать оборону. Некоторые и вовсе примкнули к участникам беспорядков.
   Когда толпа подошла к особняку, около него с хозяином дома беседовал как раз командир воинской части. Вполне закономерно он решил узнать, что же происходит вокруг, в городе, рядом с которым находится его подразделение. Нападать на офицера не решились, даже говорили с ним несколько человек, представлявших это стихийное собрание, сравнительно спокойно, но твёрдо было заявлено хозяину дома - должны быть выданы все ашкеназы, и тогда сефардское население будет оставлено в покое.
   Военному удалось договориться с пришедшими - тем более что некоторых из них за последний год он успел узнать лично. И, когда толпа начала расходиться, преспокойно ушёл, полагая, что авторитета окажется достаточно, чтобы избежать худшего.
   Однако через несколько часов в Хеврон прибыли уже представители Палестинского исполнительного комитета - с довольно многочисленным "подкреплением". Выбранив местных за "трусость и нерешительность перед гяурами", они воодушевили опять. За несколько минут слабая защита была сломлена, и только некоторой части укрывавшихся в особняке удалось вырваться. У них оставалось единственное направление бегства - вглубь военного городка, так как все остальные пути означали немедленную гибель.
   Вслед за убегавшими, нападавшие ринулись и туда. Почти сразу увидели, казалось бы, уже привычную картину - в магазинах, других учреждениях - еврейский и арабский персонал перемешан. В обычное-то время это вызывало просто неудовольствие, а сейчас... Сейчас же вызвало сразу стремление нападать и крушить особенно яростно. И срочно выдвинувшимся по тревоге мотострелкам - вместе с небольшим отрядом военной полиции - пришлось и в воздух пострелять, и буквально пинками, ударами прикладов и сапёрных лопаток, растаскивать дерущихся.
   На время город успокоился.
   Но события в регионе только начинались.
   Естественно, о произошедшем немедленно доложили командованию. И это уже вызвало более серьёзные меры реагирования. В течение дня 24 августа 1920 года в Иерусалим было переброшено единственное, сравнительно недавно созданное, турецкое десантное подразделение - численностью около батальона. Оттуда оно отбыло в Хеврон и, согласно указу султана, должно было оставаться там до 15 сентября. Одновременно во всех местностях, где происходили уже беспорядки, вводилось военное положение и комендантский час - сроком также до 15 сентября. Последовало также предписание разоружить все созданные без решения правительства вооружённые отряды, а в случае отказа сдать оружие - армия и полиция должны были стрелять на поражение. Наконец, 25 августа, в полдень по стамбульскому времени, объявили о моратории на продажу земли в этом регионе до конца года и о запрете для иностранных граждан посещать его - до начала 1922 года.
   Именно эта, последняя, мера, явно направленная против эмиграции, вызвала свирепое бурление в Англии и Франции. Правительства этих стран умело сыграли на своей "тяге защитить обездоленных и лишённых родины людей". В ряде газет на обложке вместо передовицы напечатали в ближайших выпусках только три слова - "Отпусти Народ Мой".
   На совещании министров обороны и внутренних дел СНВ, проведённом вскоре, уже 26 августа 1920 года, продумывали, что делать в сложившейся ситуации, если она вдруг начнёт разрастаться. Ничего лучшего, кроме как направлять дополнительные полицейские подразделения и военные контингенты поначалу не было предложено. Но прозвучали четыре важных уточнения. Во-первых, желательно отправлять, насколько удастся, преимущественно японские части - потому что они наименее могут быть заподозрены местными в особом угождении к исламским, иудейским или христианским веяниям. Во-вторых, усилить контроль за подразделениями, где много мусульман, и за соответствующими регионами в разных странах - "как бы чего не вышло". В-третьих, сосредоточить также усиленное внимание полиции и спецслужб на деятельности сторонников переселения. И, в-четвёртых, сделать на ближайшие месяцы приоритетом для военных разведок освещение обстановки на Ближнем Востоке, включая точные данные, кто какое самовольное подразделение создаёт и каково оно - т. е. полное досье на каждого потенциального "полевого командира" с обеих сторон.
   Своё совещание проводили и на уровне министров экономического профиля в целом, включая министров промышленности и транспорта. Была выдвинута инициатива - предложить турецкой стороне целевой безвозмездный кредит, профинансированный равными долями от всех остальных участников СНВ. Его сумма должна была позволить Османской империи до конца текущего 1920 года и в первом полугодии 1921 года не взимать налоги на Ближнем Востоке. Этот подход выразили одной фразой - "лучше заплатить один раз, чем дать региону свалиться в кровавую вакханалию и тушить пожар солдатскими жизнями".
   Однако ситуация явно не укладывалась в рамки "просто серии инцидентов". Уже в конце августа и начале сентября 1920 года турецкие войска стали подвергаться нападениям - пока единичным. Но уже с обеих сторон конфликта. Стало ясно, что ни арабская, ни еврейская сторона не воспринимает официальный Стамбул и его силы как гаранта порядка, наоборот, смотрит на него как на досадную помеху.
   Потом собравшийся ежегодный Всемирный сионистский конгресс, проходивший 5-7 сентября 1920 года, с неожиданным удовлетворением констатировал факты случившегося насилия. Нет, своим жертвам там сочувствовали. Даже заявили, что "не стремятся любой ценой уничтожать арабское население". Однако на конгрессе безраздельно доминировала точка зрения Жаботинского и его сторонников, провозглашавших "железную стену", т. е. курс на колонизацию, и говоривших, что "каждый, кто нам мешает, враг, а врага нужно принуждать".
   С другой стороны, ряд муфтиев, даже после прямого призыва султана, отказался произносить проповеди о примирении и спокойствии, заявляя, что "в таком случае мы лучше сложим чалму, чем позволим себе подчиниться". В условиях крайней напряжённости наказывать этих людей было бы недальновидно.
   В этой ситуации - особенно после того как ринувшиеся в проблемный регион репортёры раздобыли конкретные сведения о расправах - и появились телевизионные съёмки заявлений отдельных лиц, интервью, характеризующие радикализацию настроения среди местных жителей и переселенцев, кадры многочисленных стихийных патрулей и тому подобного - стало понятно, что финансового умиротворения далеко недостаточно. Но оставались ещё надежды, что Турция справится.
   ... Которые рухнули в том же Хевроне, когда с 30 сентября по 4 октября он оказался почти полностью в руках арабских отрядов - не проявлявших агрессии к ограниченным силам охраны международного центра ПВО, но и не дававших им появляться в остальной части города без разрешения. И в ряде других мест - где даже присутствие регулярных турецких подразделений примерно в те же дни мало что меняло. Основные города османы контролировали... днём. А вот в ночные часы и там они не покидали казарм. На дорогах же и вовсе развернулся хаос. С очень крупными отрядами противостоящие стороны связываться не пробовали, но и не особенно боялись их - просто переходят в места, где войск поменьше. А вот небольшой разъезд мог и пропасть без следа, и посылать кого-либо на его поиски стало напрасной тратой людей и времени.
   Поэтому уже 3 октября Стамбул запросил экстренную поддержку. Дело в том ещё, что многие солдаты и даже офицеры были ненадёжны. Одни не желали "помогать тем, кто борется против мусульман". Другие же - в основном вспомнившие о своём армянском или греческом происхождении - колебались по иной причине.
   В Греции и Болгарии беспокоились особенно сильно: ведь, рухни Турция как государство, придётся столкнуться с адским варевом самых разных враждебных и неопределённых сил под боком, с сумятицей, толпами беженцев и так далее. Однако очевидно было, что приглашать для контроля, как уже говорилось, нужно в первую очередь японские контингенты. И 5 октября началась переброска первых двух дивизий из шести согласованных (полное развёртывание ожидалось к концу года). Естественно, прибывали они постепенно, одна часть за другой. Сначала на кораблях добирались до Бейрута, а оттуда - маршем - следовали в палестинские территории.
   Стоит заметить, что морской путь переброски избрали не просто так. Можно было бы и проще, и быстрее - например, с использованием железных дорог. Но альянс решил показать, что способен удержать ситуацию иным способом до прихода подразделений из Японии. Способ состоял в том, что с Балкан войска входили в саму Турцию, а внутри неё перераспределялись уже (взамен присланных частей) на Ближний Восток. Аналогичным образом в крупных городах страны поступили и с полицией.
   С другой стороны, важную роль сыграли иные рода войск. Например, авиация и флот сумели отлично проявить себя. Лётчики и моряки не только перехватывали хлынувшие было подкрепления для переселенцев и подтягивающиеся отряды исламских фанатиков, но и наносили удары по замеченным незаконным вооружённым формированиям, и информировали турок о результатах разведки. Кроме того, в рейды выходили и армейские спецподразделения - итальянские, греческие, румынские, болгарские. "Боевой школой" эти недели стали и для аналогичных спецотрядов в "старовременных" странах СНВ - России, Германии, Центральноевропейской республике, да и в самой Турции тоже.
   Подобные меры не могли, конечно, изменить ситуацию кардинально. Но, по крайней мере, когда японские "силы сдерживания" прибывали, они уже знали - где и сколько мутных личностей с оружием шарится, какова тактика противника, какова в целом расстановка сил на этом необычном театре военных действий.
   Первоначально японский подход состоял в том, чтобы "просто зайти, встать гарнизонами, сдерживать, а турки сами разберутся". Это оказалось серьёзной ошибкой. Как только "непримиримые" с обеих сторон обнаружили нового противника, сразу же началась охота на часовых, курьеров, патрульных, колонны и одиночные машины. Меры противодействия этому, выработанные в условиях больших войн - и на основе анализа опыта войн мировых - оказались не самыми эффективными - многому пришлось учиться интуитивно, вырабатывая опыт свой даже ценой потерь. И, увы, потери эти далеко не всегда ограничивались только сгоревшими автомобилями или выбитыми огнём стёклами временных казарм...
   Также в самом конце 1920 года был проведён анализ деятельности спецподразделений, авиации и флота. Несмотря на то, что действия в целом признали успешными, выявили и ряд недостатков:
   хотя пустынный камуфляж есть, спецодежда и обувь стандартного образца малопригодна для условий жаркого климата;
   недостаточно адаптированы к таким же условиям также оружие и смазочные материалы для автотранспорта;
   эффективность больших артиллерийских кораблей, вертолётоносцев низкой (эффект "из пушки по воробьям"), а судов среднего уровня (крупнее катера, но меньше эсминца, и способных дойти через всё Средиземное море - мало);
   взаимодействие с турецкой армией сильно затрудняется тем, что у неё всё ещё меньше качественных радиостанций, чем в среднем по армиям блока, а также недостаточным пониманием турками возможностей современной авиации и тонкостей её использования - многие "вызовы с земли" только вносили путаницу и заставляли летать напрасно;
   высадка воздушных десантов "раздельно от оружия" (когда оно рядом сыпется в контейнерах и его надо ещё найти, извлечь и приготовить к бою) в условиях столь тесного контакта с противником неприемлема;
   выданные спецподразделениям кевларовые бронежилеты неплохо противостоят ружейному и пулемётному огню, но легко режутся ножом...
   Однако оказалось, что японцы - не турки, и сражаются гораздо более стойко и умело. Тем более в условиях подавляющего технического превосходства. Когда у арабов ржавые сабли и карамультуки, изредка разбавленные чем-то более новым, а у еврейских отрядов - только пулемёты, винтовки и револьверы, наличие бронетехники и авиаподдержки, артиллерийских орудий и миномётов решает исход боя практически гарантированно.
   Поэтому уже к концу весны 1921 года, по сути, стычки происходили только небольшие, когда удавалось противникам подловить незначительную группу японцев - во время марша, или в боевом охранении, или в патруле. И даже тогда исход боя чаще всего был не в пользу боевиков...
   Но это не значит, что в 1920-1921 годах происходили только боевые действия на Ближнем Востоке. В эти годы произошёл и целый ряд событий в других местах, которые стали намного более значимыми, в конечном итоге.
   Во-первых, активно наращивался выпуск авиатехники. Причём "стандартной модели" авиалайнера, которую представили оба блока, недолго пришлось оставаться единственным делаемым в этой реальности реактивным самолётом. Именно обострение международной обстановки заставило создавать и военные машины, для начала. К весне 1921 года начались испытания предсерийных образцов истребителей. Пока ещё уровня конца 1940-х, самых ранних реактивных машин. Однако было ясно: вскоре их начнут выпускать... а потом они устареют, где-то к 1925-1926 году, потому что тогда выйдет на сцену следующее поколение авиатехники.
   Во-вторых, появились уже и "местные" образцы. Так, чисто ради эксперимента, "старовременные" немецкие инженеры разработали, сконструирововали, обеспечили заводское изготовление, а затем и полноценные ходовые испытания - электровоза собственной конструкции. В США же в апреле 1921 года торжественно объявили - удалось с нуля разработать легковой автомобиль, отвечающий всем техническим требованиям. Опыт выпуска и частичного проектирования техники, следовательно, давал уже неплохие плоды.
   С этого момента можно было говорить, что технологии не просто "привнесены", они уже неплохо освоены и могут даже разрабатываться "на месте". По крайней мере, это произошло уже в самых передовых отраслях. С другой стороны, завершение создания первых моделей авиалайнера высвободило на время конструкторские и инженерные кадры для создания не только истребителей, но и иных видов гражданских и военных самолётов. И вот тут-то и обнаружился новый "порог", который ещё только предстояло преодолеть.
   Опыт создания среднемагистральных лайнеров и истребителей мог в какой-то мере помочь при разработке и запуске в производство дальних бомбардировщиков и дальнемагистральных пассажирских самолётов. Но - только в какой-то мере. Сразу выплыли дополнительные проблемы и задачи, которые ещё только предстояло решить. А между тем, генеральные штабы уже требовали приступать к разработкам и скоростных высотных разведчиков...
   Адмиралы не отставали. Вернее, они буквально разрывались. Кто-то хотел быстрее получить авианосцы. Другие настаивали, что ядром эскадр должны быть атомные подводные лодки. Находились и такие, кто грезил о кораблях, сплошь оснащённых батареями крылатых ракет "как в том 1964-м".
   Однако свои проблемы возникали и в других сферах - подчас совершенно неожиданных. Так, например, возник вопрос - который горячо обсуждался преподавателями музыкальных школ в самых разных странах - включать ли в программу "новейшие музыкальные жанры и направления" или нет.
   В это же самое время, в 1921-1922 годах в школы начали зачислять первых "межвременных" детей - чьи родители происходили из разных хронологических отрезков. Одни педагоги ждали этого с изрядным опасением, другие с надеждой на что-то необычное, третьи просто с интересом. Однако вскоре все три группы убедились, что ничего экстраординарного не происходит, всё в пределах нормы... ну, с поправкой на особенности конкретных личностей, конечно.
   Но ещё одна проблема - причём вполне предвидимая, хотя из тех, о которых "не сразу подумаешь", выплывала всё чаще. Допустим, жил-был человек, родившийся... ну, скажем, в 1925 году. В 1964 -м ему было, соответственно, 39 лет. Прошло 8 лет после перемещения ряда стран из 1964-го в 1914-й, и ему, следовательно, "биологически" 47 лет. Увы, уже в это время - как и в любом другом возрасте, впрочем - люди могут умирать. И... какую прикажете делать на памятнике и в документах надпись о годах жизни? "ХХ.ХХ.1925 - ХХ.ХХ.1922"?
   Десятилетие "события" - 4 августа 1924 года - для одних стало днём слёз, для других - гордости. В этот день в одной из аргентинских семей вспоминали о моряке, который в момент перемещения находился в порту в Италии 1914-го и... усвистал вместе с ней неведомо куда. А в это время, в другом доме - в Гётеборге - "второй день рождения" вместе с близкими праздновала женщина, заболевание которой в 1914-м было неизлечимым... пока не появилась внезапно рядом Норвегия 1964-го года. А во Франкфурте тот день вспоминала семья... созданная уехавшим в 1964-м в командировку в Грецию начинающим инженером и "коренной жительницей 1914-го".
   Но в 1921 году были и сугубо "мирные" достижения. Так, удалось достичь соглашения между всеми основными странами о запрете на любые территориальные претензии в Антарктиде, на её хозяйственное использование и размещение там любых вооружённых сил.
   Осенью 1921 года было объявлено о начале выпуска первых вертолётов по проекту, составленному уже "после переброски". Около 300 машин планировали сделать до конца 1922 года в Гамбурге, около 120 в Варшаве, и не менее 150 - в Белграде. Аналогичный проект развернулся и "по ту сторону политики": английское предприятие собиралось изготовить минимум 250 "бортов", французское - 180. Ожидалось также, что во втором полугодии 1922-го оба блока запустят дополнительные производственные мощности - соответственно, в Мадриде и Владивостоке.
   Подобная новость вызвала, конечно, оптимистический настрой. Довольно многие люди полагали, что "разница в технологическом уровне уже почти ликвидирована, и, более того, везде могут делать то же самое, что и в 1964-м". Инженеры, однако, отвергли подобные высказывания. Они подчеркнули, что создаваемая прямо сейчас техника - не совсем "те же самые по уровню вертолёты". Всё ещё невозможно полностью восстановить прежний производственный уровень, так что это скорее машины, соответствующие первой половине 1950-х в лучшем случае. И то - материалы не так совершенны, конструкции тяжелее, моторы приходится ставить ещё менее мощные. Так что и со скоростью не так хорошо, как хотелось бы, и с маневренностью...
   Во многом такая ситуация, впрочем, была обусловлена высоким приоритетом самолётов вообще и реактивных машин в особенности. На их разработку и производство отдавали основные ресурсы, включая всех самых лучших конструкторов. Вертолётостроение неизбежно пока что оставалось в тени.
   Осенью 1921 года было объявлено о начале выпуска первых вертолётов по проекту, составленному уже "после переброски". Около 300 машин планировали сделать до конца 1922 года в Гамбурге, около 120 в Варшаве, и не менее 150 - в Белграде. Аналогичный проект развернулся и "по ту сторону политики": английское предприятие собиралось изготовить минимум 250 "бортов", французское - 180. Ожидалось также, что во втором полугодии 1922-го оба блока запустят дополнительные производственные мощности - соответственно, в Мадриде и Владивостоке.
   Подобная новость вызвала, конечно, оптимистический настрой. Довольно многие люди полагали, что "разница в технологическом уровне уже почти ликвидирована, и, более того, везде могут делать то же самое, что и в 1964-м". Инженеры, однако, отвергли подобные высказывания. Они подчеркнули, что создаваемая прямо сейчас техника - не совсем "те же самые по уровню вертолёты". Всё ещё невозможно полностью восстановить прежний производственный уровень, так что это скорее машины, соответствующие первой половине 1950-х в лучшем случае. И то - материалы не так совершенны, конструкции тяжелее, моторы приходится ставить ещё менее мощные. Так что и со скоростью не так хорошо, как хотелось бы, и с маневренностью...
   Во многом такая ситуация, впрочем, была обусловлена высоким приоритетом самолётов вообще и реактивных машин в особенности. На их разработку и производство отдавали основные ресурсы, включая всех самых лучших конструкторов. Вертолётостроение неизбежно пока что оставалось в тени.
   Но постепенно ситуация выправлялась, хотя и не такими быстрыми темпами, как на это рассчитывала пресса... и как ждали энтузиасты. Вот кому приходилось тревожиться, так это разработчикам и поставщикам дирижаблей. Хотя вертолёты и уступали в дальности, во времени беспрерывного полёта, но в скорости уже шли наравне, а добиться того же уровня грузоподъёмности (или перевезти столько же пассажиров) могли при значительно меньшем объёме. Использование дирижабля в качестве ретранслятора радиосигнала тоже могло быть поставлено под сомнение: радиотехническая промышленность набирала обороты, и через несколько лет в ряде мест уже проще было бы поставить обычный наземный ретранслятор.
   Приходилось задумываться о том, как удержаться в этих условиях, может ли дирижабль как таковой сохранить ту большую роль, которую он вынужденно занял в этой реальности. И - есть ли смысл вообще развивать его дальше, или разумнее ограничиться только "проверенным методом": использованием летательных аппаратов тяжелее воздуха. Даже сами конструкторы уже не были в этом так уж уверены. Но всё же - продумывали разные варианты и предложения.
   Отношение к дирижаблям и их перспективам, однако, определялось не только чисто техническими соображениями. Для Германии и Центральноевропейской республики они стали символом возрождения после войны, символом встраивания в "новый порядок" в качестве полноценных участников. Поэтому везде, где только возможно, старались использовать именно их.
   В Англии и Франции, напротив, аэростаты воспринимались сейчас уже как "вынужденная мера на время, пока невозможно было создать настоящую авиацию". Тем более, при известном расхождении с противостоящим блоком вообще и с Германией в особенности - дирижабль превращался ещё и в "стереотипный символ врага". Его недостатки стало модно преувеличивать, а сильные стороны - игнорировать. И только береговая охрана и флот пока ещё стремились сохранить небольшой парк подобной техники - да и то на всякий случай.
   В США дирижаблестроительные предприятия находились в лучшем положении, чем на Британских островах. Однако ниша для их продукции определилась чётко: арктические полёты, плюс метеонаблюдения, плюс ретрансляция сигнала над океаном, плюс патрулирование морских границ и труднодоступных участков местности. Для пассажирских и грузовых перевозок по обычным маршрутам дирижабли стали заказывать реже.
   В остальных же странах их количество не менялось. Там рассудили максимально прагматично: пока есть такие машины, нужно их использовать. Когда раскрутится обычное авиастроение, когда ещё чуть подтянется уровень выпускаемых самолётов и вертолётов, можно будет посмотреть и сравнить более обстоятельно.
   Однако если в воздухе было уже "тесно": появлялось всё больше и самолётов, и вертолётов, да и дирижабли не собирались так просто уходить со сцены, то в наземной технике тоже происходили своеобразные перемены. В 1922 году оба блока начали поставлять в свои армии танки новой конструкции - разработанной "уже здесь", с учётом возможностей местной промышленности - чтобы в случае чего даже предприятия старовременных стран могли их делать. Поскольку индустрия подтянулась основательно, это были уже машины с противоснарядной бронёй, с защитой от кумулятивного поражения и с другими признаками уровня конца 1940-х годов.
   Следует отметить, что в Британии как раз в 1922 году разгорелись жаркие дебаты по очередной "привнесённой" теме. В авиастроении, а также в аэропортах, гражданской, военной и даже специальной авиации ввиду доминирования первоначально специалистов из перенесённых континентальных стран, их технологических традиций и школ, фактически сложилась монополия метрической системы. Очень широко она оказалась распространена в документации на железных дорогах (при строительстве электровозов и тепловозов, новых видов вагонов это оказалось наиболее удобным), в автомобилестроении и даже в производстве синтетических материалов. Но, когда осенью 1922 года была выдвинута инициатива об узаконении такого положения дел и фактическом его признании государством, консервативная часть депутатов парламента выступила резко против.
   Однако перемены касались и других областей жизни. В ноябре 1922 года был подписан новый пакет соглашений в рамках СНВ. Ими был однозначно утверждён новый порядок взаимодействия между странами сообщества. Не создавая единого правительства пока что, решили:
   - к 1925 году перейти на общую паспортную систему;
   - ранее, с 1 июня 1923 года, разрешить перемещение граждан всех стран блока на всей его территории по внутренним национальным документам - на срок не более 90 дней;
   - к 1926 году унифицировать выпускные экзаменационные требования и дипломы в высших учебных заведениях;
   - с 1 марта 1924 года перейти на единую систему стандартов;
   - с 10 июня 1924 года отменить таможенные пошлины межды странами сообщества;
   - с 20 июля 1924 года начать выпуск единой валюты (наравне с национальными).
   - с 1 января 1927 года перейти окончательно на общую денежную единицу.
   Аналогичное решение - пусть и с иными сроками - было принято 11 декабря 1922 года на очередной конференции ГОС.
   Тем временем, происходили важные перемены и в тех странах, которые ещё недавно, считанные годы назад, считались возмутителями спокойствия и даже вызывали опасения в СНВ. Однако оказалось, что немцы и "центральноевропейцы" в целом удовлетворены сложившейся ситуацией и не испытывают стремления бунтовать или милитаризироваться. Как в Германии, так и в Центральноевропейской республике шёл пусть не бурный, но достаточно устойчивый экономический рост. Это оказалось наилучшим противоядием против жёстких реваншистских идей, в иные 1920-е неуклонно распространявшихся.
   К концу 1922 года новые стандарты жизненного уклада стали совершенно обычным делом в этих странах. Так, ещё в ноябре 1921-го в Германии имелось около 5 миллионов телевизоров, а в августе 1922-го - уже не менее 10 миллионов, при этом заметная их часть начала делаться "на месте", пусть и по импортированным технологиям. Впрочем, к тому моменту немецкие и центральноевропейские инженеры неплохо освоили работу с микроэлектроникой, бытовой техникой, промышленным оборудованием. Очередной шаг к стиранию границ в технологическом уровне был достигнут.
   Однако не всё шло настолько гладко, как могло показаться. И неожиданно сюрприз преподнесла... экономика. Точнее, то, что первая мировая война в этой реальности оказалась короче и менее разрушительной, менее смертоносной, как и эпидемия испанки. Дело в том, что, в сочетании с привнесёнными технологиями, это привело к более быстрому затовариванию рынков. Первые грозные симптомы такого процесса обозначились уже летом 1922 года. Ещё раньше, с весны, начался спад жилищного строительства в США и Великобритании.
   А 16 декабря того же года стало началом местного аналога "Великой депрессии". Центром экономической жизни ГОС оставалась тогда Лондонская биржа. И именно на этом блистательном учреждении внезапно разразился громовой удар. Волна экономических потрясений поначалу не заставила насторожиться руководителей в Лондоне и Париже. Конечно, в перенесённой из 1964 года группе западноевропейских стран - Норвегии, Дании, Голландии и Бельгии - почти сразу поняли, с чем имеют дело. Однако в Великобритании и Франции относились к таким предостережениям прохладно, указывая, что "слишком многое в истории идёт совсем иначе, и повторения прежнего пути, который вы знаете, точно не будет". Эта самоуспокоенность окажет уже скоро весьма пагубный эффект...
   Совсем иначе отнеслись к этой ситуации в противостоящем блоке. Да, благодаря сравнительной изоляции экономики, он не так сильно почувствовал удар кризиса. Но всё же - через третьи страны - ощутил его. Да и осознание ситуации вполне присутствовало. Точный диагноз - что это именно подобие великой депрессии - был установлен достаточно быстро.
   Поэтому - уже в последние дни 1922 и в начале 1923 года началось принятие коррекционных мер. Разворачивались общественные работы, менялись законы о деятельности банков. Принимались и иные меры, напоминавшие пресловутый "новый курс" - причём в гораздо более последовательной и чёткой форме. Как ни странно, в государствах монархических - Германской, Российской, Японской и Османской империях - такие действия были предприняты без колебаний. Там понимали, что ещё слишком мало отошли от состояния, грозившего политическими взрывами, и решили "играть на упреждение".
   Яростная оппозиция со стороны либеральных течений и партий, обвинявших правительства в "наступлении на свободу", не встретила сколько-то значимого одобрения среди большинства. Им приходилось только саркастически выражаться в своих газетах и на всё более скудных митингах.
   И, как ни странно, в США тоже последовали этому примеру. Хотя любители "всяческой свободы" вопили вдохновенно, в целом общественное мнение относилось к усилению регулирования скорее благосклонно. Всё-таки американская публика внимательно изучила за минувшие годы "будущую историю" своей страны, и отнюдь не горела желанием стоять в километровых очередях за бесплатным супом. Да и заметная часть "мелкого" и "среднего" бизнеса, и даже отдельные промышленные и финансовые короли учли урок. "Лучше немного поступиться принципами, чем терпеть убытки или даже полностью вылететь в трубу", говорили они.
   Следует отметить, что в тех же США критики проводившегося курса высказывали ещё один аргумент, который выглядел гораздо более весомо, чем простые обвинения в отходе от былых принципов. Он состоял в том, что страна "начинает подражать иностранцам". И, как следовало ожидать, на многих людей он оказывал довольно сильное воздействие. Споры быстро начали приобретать более ожесточённый характер. Доходило иногда и до прямых драк между сторонами, когда спорщики не могли найти решающего аргумента. Пусть таких случаев было не слишком много, но они явно показывали, как накалена ситуация.
   Всё-таки дело шло, прямо скажем, о национальной гордости, хотя и понимаемой излишне широко. Однако важнее обратить внимание на иное. Как только рецессия стала затягиваться - уже с лета 1923 года - количество оппонентов у таких действий пошло на убыль, как и радикальность риторики большинства из них. Некоторые продолжали высказываться яростно, но такие мнения оказывались всё более и более маргинальными. Особенно после публикации статистических данных, неопровержимо свидетельствовавших: чем активнее то или иное государство мира берётся за регулирование происходящих процессов, противодействует хаосу, тем менее на нём отражается экономический кризис.
   Даже самым упрямым и настойчивым критикам такого подхода, в том числе в Великобритании и Франции, к осени 1923 - весне 1924 года стало ясно: если не идти на хоть какие-то, пусть медленные и осторожные, меры, то экономическая слабость мешает наполнять бюджеты, ослабляет государства, мешает поддерживать даже и саму обороноспособность
   Поэтому, хоть и с запозданием, но британские и французские власти начали проводить антициклическую политику. Именно с такой формулировкой. Любые дополнения сверх этого были признаны полностью недопустимыми, "лекарством хуже болезни". Консервативные круги шипели, но ничего не могли противопоставить толком.
   И всё-таки немало времени оказалось упущено на осознание ситуации, на дальнейшее согласование мер и преодоление активного сопротивления. Из-за экономического кризиса в ГОС пришлось заморозить программу проектирования сверхзвукового пассажирского лайнера, а сроки создания самолёта второго поколения поползли вправо. Однако и с уже освоенными было реактивными машинами не совсем благополучно обстояли дела. Во втором полугодии 1923 года ожидалась изначально поставка 60 машин. Реально произвели же всего 35, но и из них удалось продать только 10 - авиакомпании вынуждены были из-за постоянных убытков сокращать инвестиционные расходы.
   Вообще, если в середине 1922 года в Великобритании было 15 авиакомпаний, то к началу 1924 года осталось лишь 4 - остальные разорились или были поглощены более успешными соперниками. Также замедлилось строительство новых аэропортов, а с сентября 1923 по июль 1925 года в Англии и Франции эти работы вообще не велись.
   Во Франции пришлось срочно замораживать строительство двух атомных станций, а намеченное было проектирование супертанкера, о котором с помпой писала пресса, тихо погасло - финансировать столь передовую разработку оказалось невозможно.
   Но французам ещё повезло. Там хотя бы не было такого упорного сопротивления политике докапитализации банков, а с лета 1923 года мелкие предприятия могли получать в отдельных случаях льготные (субсидируемые из бюджета) кредиты. Их английским "коллегам" оставалось только завидовать подобному положению дел.
   В СНВ подобных проблем почти не было - и поэтому там приходилось сталкиваться преимущественно с техническими трудностями. А они всё же давали о себе знать. Поэтому, полетевший в мае 1923 года экземпляр сверхзвукового пассажирского лайнера имел в тот момент ещё "обычные" двигатели, которые позволяли летать лишь с дозвуковыми скоростями. Создать моторы, которые обеспечивали полную проектную скорость, удалось только к январю 1924 года. И на стадии стендовых испытаний эти прототипы показали недостаточную надёжность. Пришлось их перепроектировать, переделывать, снова прогонять на стенде уже в апреле 1924 года - и только 1 июля, наконец, экспериментальный самолёт с ними впервые совершил испытательный полёт на скорости 1,3 маха.
   Тем временем продолжались работы над новыми вооружениями. В марте 1923 года французские ВВС получили первый специализированный ударный вертолёт, а с июня 1923 года в Королевские ВВС Великобритании начал поступать модернизированный образец штурмовика. Первая модификация к тому времени перестала удовлетворять требованиям военных: летает недостаточно далеко и высоко, не имеет надёжной секретной радиосвязи, недостаточно бронирована, тратит много топлива... Усовершенствованная модель была лишена этих недостатков, хотя пилоты её не слишком жаловали - управление усложнилось, при взлёте машина начала часто "козлить".
   В августе 1923 года Центральноевропейская республика - вместе с Германией - начала выпускать, в рамках распределения производства вооружений внутри СНВ, модель БМП. Проекты рассматривались очень тщательно. Как ни странно, собственная (разработанная в Штутгарте) модель была отвергнута. Хотя она в целом соответствовала ожиданиям военных в плане боевой мощи, но - задерживался выпуск двигателя, который никак не могли "допилить" смежники. Японский проект имел очень мощную пушку... настолько мощную, что на испытаниях бронемашина часто опрокидывалась при выстреле, особенно если ехала в это время по пересечённой местности. Греческо-югославско-российская разработка оказалась отвергнута по иной причине: недостаточный уровень защищённости от кумулятивных снарядов и слишком низкий запас хода. За основу взяли проект, созданный итальянско-швейцарской проектной группой. Однако выкатили несколько важных пожеланий:
   - как можно больше упростить процесс замены гусениц;
   - повысить дальность действия бортовой радиостанции;
   - переработать систему управления огнём для повышения точности и кучности попаданий;
   - снизить количество отказов системы пожаротушения;
   - повысить ресурс ствола штатного пулемёта;
   - увеличить противоминную защищённость снизу.
   Между тем, в 1923 году менялась и другая техника - не только военная. Так, в июне того же года один из французских технических журналов констатировал: теперь выпускаемые во всём мире телевизоры достигли "граничного" уровня, то есть соответствовали по характеристикам моделям "оставленного 1964-го", и что стиральные машины, холодильники, мотоциклы, сельскохозяйственные машины и токарные станки тоже уже близки к этому уровню. Похожее заключение ещё весной прозвучало на инженерных конференциях в разных странах - уже про другие сферы: водолазное снаряжение и бумагоделательное оборудование, вычислительную технику и буровые системы, зенитные ракеты и трансформаторы. Да, оставалось ещё кое-что, и немало, но появилось уже ощущение, что "ложка скребёт по дну", то есть запас технологических и научных разработок, которые нужно заимствовать и адаптировать, близок к исчерпанию.
   Для инженеров и конструкторов, для учёных и изобретателей во всех странах такое положение дел стало давно ожидаемым - и, надо признать, ожидаемым с нетерпением. Потому что, хотя и удобно, сравнительно легко адаптировать постепенно то, что уже создано и открыто, что точно подтверждено, но продвигаться по "неизведанным территориям" куда приятнее и увлекательнее. Не решать задачи по учебнику, а работать в тех областях, которые спустя какое-то время попадут в учебники...
   Но оставалась ещё, как минимум, одна сфера, привнесённый потенциал которой оставался ещё не раскрыт до конца. Речь шла о ракетно-космической отрасли. К весне 1924 года только-только в обоих блоках завершили предварительное проектирование космодромов с привязкой к конкретным площадкам и определили перечень требований к их строительству и последующему оснащению. Медики выработали свои наборы критериев - как отбирать будущих покорителей внеземного пространства, как оценивать их готовность к полётам и состояние после возвращения на Землю. Материаловеды продолжали биться над созданием сплавов и других материалов уровня середины 1950-х - слишком высока была планка в этой сфере. Химики уже подобрали несколько вариантов топлива и окислителя - но проверить их эффективность на существующей материальной базе можно было только после того, как начнутся практические испытания ракет. И так далее, и тому подобное. Даже достоверно сказать, что та или иная марка проводов и клемм точно пригодна в космической практике можно было лишь по итогам экспериментальных полётов.
   В сентябре 1923 года - точно к девятой годовщине "события" - МВД Франции объявило с гордостью о завершении реформирования и переоснащения полиции и жандармерии. Теперь эти структуры были перевооружены на "нормальные" пистолеты, пистолеты-пулемёты и автоматы. Теперь в каждом региональном центре или крупном городе имелись несколько полицейских снайперов, а при необходимости на поддержку своим могли подтянуться и 1-2 пулемётчика. Теперь везде патрулирование велось уже не при помощи лошадей, а на машинах и мотоциклах, в единичных случаях - на велосипедах. Теперь в каждой префектуре имелся и свой центр полицейской радиосвязи, а в каждой провинции и заморской территории - полноценная криминалистическая лаборатория.
   А ещё в первые дни сентября 1923 года прошло не менее знаменательное событие в Берлине. Даже два события. Для начала, там состоялась очередная конференция СНВ. Само проведение такого мероприятия в этом городе подтверждало - Германия не просто "реабилитирована" после войны, не просто участвует на равных, но и является, как и прежде, одним из архитекторов международного баланса вообще и в Европе в особенности. Кроме глав государств, руководителей правительств, министров и дипломатов, на конференции присутствовали и многие другие лица. Шёл интенсивный обмен опытом в сфере искусства, разных промышленных сфер, науки и образования, здравоохранения. Когда журналисты подводили итог встреч, они обнаружили, что сумма одних только подписанных на мероприятии контрактов равняется трём немецким бюджетам 1914 года. И, хотя сделки заключали далеко не только с участием немецких представителей - несколько крупных проектов, например, согласовали итальянцы и японцы, Центральноевропейская республика договорилась о поставках промышленной продукции в США и Бразилию (от которой приехали только представители финансового ведомства и деловых кругов), и так далее - но само это достижение выглядело впечатляюще.
   Другим немаловажным моментом стало проведение третьего "ультрачемпионата" СНВ. Ранее подобные мероприятия прошли в Салониках (1921 год) и в Бухаресте (1922 год). Теперь впервые состязания по самым разным видам спорта, фактически - только лишь представительностью участников уступавшие олимпийским играм, проходили на "старовременной" территории. Но не только в этом была инновация. Как мы помним, на Олимпиаде 1918 года разделили "старовременных" и живших ранее в "1964-м" участников, поскольку их уровень подготовки, системы тренировок и прочие моменты не позволяли заведомо состязаться на равных. И вот теперь - когда эксперты и спортивные врачи дали согласие - от этого принципа впервые на крупных международных соревнованиях отступили. И, как показали результаты соревнований, система "двух медальных зачётов" себя действительно изжила. Она ещё использовалась после этого несколько раз, в том числе - "для надёжности" - на Олимпиаде 1924 года. Но уже в 1925-м практически сошла на нет, а в 1926-м от неё отказались уже повсеместно.
   10 октября 1924 года появилось сразу две важных новости. Во-первых, учреждено космическое агентство ГОС. Страны блока сформировали его на 2 года позже, чем аналогичное учреждение появилось у СНВ, однако это - пока - не влияло на соотношение сил в космической гонке. Всё равно работы проводились скорее конструкторские и подготовительные пока, и везде хватало уже накопленного опыта взаимодействия разных учреждений.
   Уже было ясно, где будут точно располагаться стартовые площадки. "Группа объединённых стран" в качестве основной базы выбрала бывшую немецкую, а теперь британскую, колонию - Намибию. Создать зону отчуждения вокруг космодрома, где будут падать отработавшие своё ступени ракет, в намибийской пустыне было довольно просто. Резервной площадкой, которую намеревались обустраивать во вторую очередь, назначали один из малонаселённых районов юга Индии. Намибийский космодром, по настоянию англичан, получил название "Атлантис", а индийский - "Глостершир".
   У "Содружества независимого выбора" главные соображения были теми же самыми, в общем. Поддержание максимальной безопасности полётов и удобное обеспечение космодрома всем необходимым. Поэтому основной космодром решили расположить... нет, не в среднеазиатской пустыне, а на западе Ирака, остававшегося на тот момент частью входившей в блок Османской империи. В качестве резервной площадки выбрали остров Окинава было, но всё изменилось из-за стремления Соединённых Штатов поучаствовать и в этой совместной программе.
   Надо сказать, аргументы у Вашингтона были весомые. Помимо уже налаженной координации именно в аэрокосмической сфере, он мог предложить обширные пустынные территории на западе страны или полуостров Флорида - очень удобную и хорошо доступную площадку. В итоге, эти объекты получили следующие названия: в Ираке - "Галилей", во Флориде, на мысе Канаверал - "Ньютон".
   5 декабря 1924 года в США окончательно подтвердили: страна вышла из периода депрессии. За первые два месяца осени деловая активность уверенно шла вверх, уже поддерживаемая и направляемая регулятивными мерами. Но пресса гораздо больше внимания обратила на другой знаменательный факт, вернее, целый набор фактов, объявленный несколькими днями позже. 9 декабря 1924 года транспортное ведомство обнародовало отчёт о состоянии перевозок в стране, из которого следовало, что:
   за первое полугодие Форд и Дженерал Моторс начали серийный выпуск моделей легковых машин, полностью соответствующих "уровню 1964 года";
   с мая текущего года авиационные предприятия, расположенные на территории страны, полностью локализовали производство двигателей и радиооборудования;
   совокупная мощность силовых установок морского и речного флота - на 70% больше, чем в 1914 году;
   за январь-август выпущено уже около 800 электровозов постоянного и переменного тока, что позволяет даже в случае полной изоляции страны или невозможности внешних поставок по иной причине - закрыть все потребности железных дорог.
   При этом в своём обращении к нации, прозвучавшем 20 декабря 1924 года - своеобразном подведении итогов своего срока - президент США однозначно подчеркнул, что о произвольной изоляции речи не идёт, и что страна продолжит участвовать в совместных проектах. Не только авиационном и космическом, но и железнодорожном. "Уровень тока и дизеля удалось взять, но впереди штурм новой высоты. Даже страны 1964 года едва только начинали - в своей прошлой реальности - подходить к созданию скоростных железных дорог. Американская нация не уважала бы себя, если бы её инженеры не внесли теперь вклада в решение этой амбициозной задачи. Совместными усилиями достичь подобной цели будет проще. И к середине следующего десятилетия, если всё пойдёт нормально, уже начнётся строительство быстрых магистралей в нашей стране. Американцы заслуживают того, чтобы в 1940 году иметь скоростную железную дорогу от побережья до побережья, от Сиэтла до Сан-Франциско, от Олбани до Нового Орлеана".
   27-29 декабря 1924 года состоялись официальные переговоры делегаций ГОС и СНВ (во главе обоих делегаций были руководители постоянных органов этих блоков). На них согласовали целый ряд важных договорённостей:
   до 1950 года ограничить количество межконтинентальных ракет всех типов 300 единицами на каждый блок;
   до 1955 года - не разрабатывать и не ставить на вооружение нейтронные бомбы;
   исключить передачу атомного оружия или технологий его изготовления третьим странам;
   отделить производство атомного топлива для электростанций и иных гражданских целей от военного производства;
   уведомлять друг друга ежеквартально о всех новых гражданских комбинатах по обогащению урана или плутония, проводить ежегодные взаимные инспекции на таковых;
   поручить техническим специалистам проработать условные коды для информирования об авариях и иных происшествиях на судах с ядерными энергетическими установками либо с атомным оружием на борту, подготовить меры реагирования на подобные случаи;
   не концентрировать ядерное оружие в 200-километровой зоне от границ, на расстоянии до 300 километров от спорных территорий;
   отказаться от проведения учений с участием потенциальных носителей ядерного оружия (самолётов, судов и подводных лодок) на подходах к территориальным водам друг друга.
   Несмотря на все принятые меры, обеспечить полную безопасность новых видов транспорта оказалось невозможно. Техника по умолчанию не может не ломаться, не выходить из строя, особенно с учётом человеческого фактора. 30 мая 1924 года самолёт рейса Баку - Владивосток сообщил о пожаре в одном из двигателей и запросил экстренную посадку в аэропорту Улан-Батора. Однако спустя три минуты он пропал с экранов радаров, а через несколько часов вертолёт экстренных служб обнаружил обломки в пустыне на западе Монголии. Увы, уцелевших там не было. Как оказалось в результате расследования, при изготовлении внутренних топливных магистралей была допущена ошибка, из-за которой топливо попадало снаружи на разогретую часть двигателя.
   8 января 1925 года французский военный вертолёт, патрулировавший пролив Ла-Манш, в полосе тумана столкнулся с легкомоторным самолётом, самовольно вылетевшим из Бристоля в Гавр. В этом случае одному из пилотов вертолёта и двум британцам удалось выжить, хотя один из почтенных английских пассажиров (ранее бывший руководителем целого графства!), до конца своих дней остался парализован и мучился от последствий тяжёлых ожогов.
   Эти происшествия, а также ряд иных инцидентов, произошедших вскоре, заставили усиливать меры безопасности в воздухе. И, как всегда, оказывалось, что всё равно что-то не учтено...
   Между тем, исследователи продолжали настойчиво расшатывать границы мироздания, подчиняя его и делая всё более доступным человеку. К началу 1925 года весь основной спектр вакцин и сывороток, известных в нашей истории к 1964-му, был освоен производством и встречался уже почти в любой аптеке. Однако на этом дело, естественно, не остановилось. В феврале 1925 года начала работу крупная исследовательская группа, в которой объединили свои усилия представители Германии, Италии, Югославии, Японии, а также - Принстонского и Санкт-Петербургского университетов. Для группы создали отдельный центр, с оборудованными по последнему слову техники лабораториями. Основной задачей стало исследование вирусных заболеваний (прежде всего - гепатита) и создание средств борьбы с ними: как вакцин, так и лекарств. Расположили центр на Кольском полуострове, в одном из его отдалённых районов - чтобы в случае ЧП и неконтролируемого выброса возбудителей проще изолировать объект и предотвратить распространение инфекций.
   В январе 1925 года имперский колледж в Лондоне получил специальное финансирование из бюджета - на программу исследования змеиных ядов и разработки антидотов.
   А в Зальцбурге 30 декабря 1924 года вступила в строй первая ЭВМ, разработанная специалистами из разных стран СНВ - точнее, первая из разработанных ими, которая превзошла уровень 1964 года. Мегагерцовый центральный процессор, 64 кБ оперативной памяти на магнитных сердечниках, 5-мегабайтный "жёсткий диск" - кажется на грани анекдота. Через несколько месяцев подобные системы начали использовать на железных дорогах, в авиационных КБ, в статистических органах - и спрос на них только рос.
   В апреле 1925 года прошла новая встреча представителей СНВ и ГОС в Саппоро. На ней был подписан дополнительный протокол к ранее согласованным договорённостям:
   - об отказе от разработок крупномасштабного воздействия на климат, морские течения и земную кору;
   - об отказе от неконтролируемого использования водных ресурсов (в том числе биологических), ставящего под удар другую сторону;
   - о моратории на разработки систем ПРО до 1947 года;
   - о неприкосновенности дипломатов и официальных правительственных чиновников в случае локального опосредованного конфликта;
   - о бессрочном моратории на ядерные испытания в полярных районах, в высоких слоях атмосферы и в космическом пространстве.
   В мае 1925 года в Марселе прошёл очередной конгресс всемирной сионистской организации. На нём царило откровенно минорное настроение. С этим движением или течением - как угодно - практически не боролись. Оно просто оставалось безнадёжно на периферии, как ни барахталось, как ни пыталось показать свою значимость и добиться благосклонности "сильных мира сего". После неудачи с попыткой его использования для подрыва позиций СНВ на Ближнем Востоке даже самые рьяные британские властные круги потеряли особый интерес к подобным устремлениям.
   Нет, они по-прежнему не прочь были бы заручиться поддержкой мощного сионистского государства на берегу Средиземного моря. Но - только в том случае, если за его создание не придётся платить кровью британских солдат. И, что для палаты лордов гораздо чувствительнее, кровными фунтами стерлингов. Однако как раз с этим "самостоятельным назреванием" не получалось. Наоборот, поток переселенцев ощутимо начал пересыхать, и даже активизация агитации давала уже не такой устойчивый, как прежде, результат.
   Один британский высокопоставленный чиновник, ранее откровенно сочувствовавший "переселенческому делу", теперь указывал на переговорах с эмиссарами - сухо и хладнокровно: "наша совместная попытка построить стену провалилась - и вам пора привыкать к жизни в мире, где самолёт решает всё". На горестные высказывания "но наш народ исчезнет", администратор пожимал плечами: "ну и что, правительство его величества выражает сожаление, но вступать ради вас в мировую войну, тем более уже вот-вот могущую стать ядерной, категорически не собирается".
   Однако 1-3 июня 1925 года прошло и другое значимое мероприятие. В нейтральном Мехико собрались несколько тысяч исследователей из самых разных, присутствовали и чиновники, отвечавшие за финансирование науки, и журналисты. На крупной конференции обсуждалось текущее состояние геологии и её частных наук: геофизики и геохимии, минералогии, гидрологии, кристаллографии, вулканологии, сейсмологии, палеонтологии и так далее. Затрагивались и вопросы смежных наук: физических и химических методов в геологических исследованиях, океанологии, астрономии. Но главным результатом переговоров стало принятие решения о проведении в 1928-м "Международного геофизического года".
   Оперативно создали координирующие структуры, в том числе финансовый центр и национальные координационные комитеты, центры сбора данных - которые расположились в Осло (ГОС) и Риме (СНВ) соответственно.
   Между тем, намеченные мероприятия требовали ещё большей слаженности, чем когда-либо прежде. Очень важно было согласовать, например, единые требования к точности показаний приборов и правила их регистрации - в противном случае говорить о сопоставимости полученных данных, конечно, не приходилось. Также понадобилось договариваться о совместном использовании средств авиационной разведки, в некоторых случаях - ледоколов, о допуске в отдельные районы, контролировавшиеся военными.
   Более того, возник и совершенно небывалый прежде, но совершенно закономерный, вопрос. Впервые в истории в рамках одной исследовательской акции должен был быть собран огромный объём информации. И следовало решить - какую её часть опубликовать, а какую оставить неизданной, потому что в противном случае даже задействование огромных типографских мощностей не позволило бы напечатать всё в приемлемый срок. Всё равно специалистам пришлось бы обращаться к архивной информации, не дожидаясь, пока выйдут сборники и тематические статьи, которые всё равно успеют устареть...
   И в 1925-м году 11-я годовщина "события", в отличие от предыдущей, 10-й, вызвала к жизни ещё одну важную форму международного взаимодействия, пусть и неявного. 4 сентября 1925 года все руководители государств выступили с краткими обращениями, подводившими итоги минувшего "необычного периода" - а не только одного года. И тогда же повсеместно прошли минуты молчания. В память всех, кто оказался "за гранью времён". Хотя было доподлинно неизвестно, что произошло с ними, но они были - совершенно точно - недоступны, т. е. практически что погибли. И даже те, кто выжил благодаря "внезапно появившимся" медицинским средствам, кто добился благодаря событию коммерческого или иного успеха, не возражали против подобной постановки вопроса.
   Финал.
   Тем не менее жизнь, продолжалась. В моря уходили корабли - грузовые и рыболовецкие. По рельсам катили поезда. Шагали почтальоны с письмами.
   А где-то - строились космодромы. Размеренно записывались результаты наблюдений через электронные микроскопы. Заканчивали школы те, кому предстоит вскоре - уже с начала 1930-х годов - работать в исследовательских и технических проектах, которые в нашей реальности были выполнены только в начале и середине 1980-х годов.
   И - как обычные, так и выдающиеся дела, были наполнены мечтами и устремлениями людей. Тревожность и потрясение, ожидание и смятение, связанное с Событием, окончательно прошли. Наступила уже... нет, не гармония, а полная степень принятия случившегося. И - уверенность в том, что "если с таким справились, то и с чем угодно ещё обязательно справимся"...
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"