Евгений Лотош

Танна

(отрывок из романа "Делай что должно")

Родителей своих Танна не помнила. С малых лет она жила на попечении общества - тут пол подмести, там гусей попасти, а став постарше - воды натаскать да свиньям корму задать. В небольшой деревушке по имени Сагра насчитывалось не больше полусотни дворов, но народ в ней жил добродушный и незлой. Впроголодь девочка спать не ложилась, хотя и не знала, на каком дворе заночует следующим вечером.

Красотой ее духи не обделили уже в детстве - той красой, которая не уходит со взрослением. Знакомые мальчишки не упускали случая щипнуть ее или дернуть за волосы, и она с удовольствием отвечала им тем же. Вообще уличная жизнь воспитала из нее скорее мальчишку-сорванца, чем порядочную девушку. Серьезных стычек с ней сверстники старались избегать: маленькие костлявые кулачки быстро выбивали дурь из их голов, зачастую вместе с юшкой из носа.

Когда ей исполнилось двенадцать, у ней впервые пошла кровь. В панике она бросилась к местной ведьме, знахарке и травнице Келле, и та долго утешала ее, вытирая грязным полотенцем текущие слезы. Вскоре она начала ловить на себе странные оценивающие взгляды матерей тех мальчишек, с кем бегала ловить рыбу и разорять перепелиные гнезда. Она не понимала этих взглядов до тех пор, пока Теревена, одна из немногочисленных подружек, не поделилась жуткой тайной: родители Керубена, пятнадцатилетнего оболтуса из богатой - по местным меркам - семьи, говорили со старостой, что пора бы девке - то есть Танне - и за ум браться, о замужестве думать. От подобных разговоров до свадьбы проходило, бывало, лет до трех-четырех, но, раз определенная, судьба детей обычно оставалась неизменной. Уговоры в тех краях чтили. По молодости лет Танна не задумывалась о том, что сирота на попечении общества не обладает ни малейшим правом голоса. Если родное дитя у родителей слезами и истериками редко, но могло добиться от ворот поворота нелюбимому парню, то у нее имелось лишь два выбора: пойти за кого укажут либо подвергнуться всеобщему остракизму или даже изгнанию из деревни. Впрочем, вряд ли у нее возникла бы сама мысль о протесте: старшим ее научили подчиняться беспрекословно.

Вероятно, так бы и прошла ее жизнь - бесприданной женой среди родственников постылого мужа, не упускающих случая попрекнуть куском хлеба, - если бы не обнаружившийся у нее еще в раннем детстве Дар, весьма неприятный для многих. Одного взгляда на человека ей хватало для того, чтобы определить - говорит он правду или же лжет. До поры до времени, пока она пасла гусей да бегала с прочими детьми по пыльной улице, никто особо не беспокоился. Разве что пацанва в ее присутствии остерегалась рассказывать совсем уж откровенные небылицы про лесных да банных чудищ, чтобы не нарваться на презрительное фырканье. Но однажды, когда ей исполнилось лет, наверное, тринадцать, она стала свидетелем спора между Келлой и местным толстосумом Качером. Толстосум, жадный, как барсук, нещадно моривший своих работников и дрожавший над каждым медяком (а между тем, как все доподлинно знали, державший в подвале огромные сундуки, набитые золотом), пользовался дружной деревенской нелюбовью. Хитроватый и всегда себе на уме, сейчас он попытался заплатить Келле за лечение заболевшей маститом коровы вместо пяти оговоренных грошей три, утверждая, что дал вперед задаток. Ведьма, целую ночь проведшая рядом с больным животным и качающаяся от недосыпа, пыталась слабо протестовать. Однако большой и шумный Качер просто не давал сказать ей ни слова, громко и обильно возмущаясь по поводу падения нравов и нечестности людей в целом и ведьмы в частности. На шум собрались соседи. Все прекрасно понимали, что Качер в очередной раз пытается надуть Келлу, но вступаться за нее не спешили: портить отношения с владельцем едва ли не четверти всех пахотных земель в округе не хотелось никому.

Качер уже почти вытолкал за ворота едва не плачущую Келлу, когда Танна, гнавшая стаю гусей на пруд, бросила хворостину и решительно протолкалась через небольшую толпу.

- Ты врешь! - звонким голоском заявила она. Ее губы тряслись от возмущения. - Ты обещал ей пять монет и ничего не дал заранее! Ты врешь еще хуже, чем Ведел вчера на речке! - Ведел был ее другом и еще одним кандидатом в женихи, о чем она не знала. - Все же видят, что ты врешь!

- Да? - ухмыльнулся неприятно пораженный, но не подавший виду Качер. - Ты-то откуда знаешь? Подслушивала под забором, что ли?

- Нет! - уже тише ответила Танна. Внезапно она осознала, что сказать ей, в сущности, нечего. Желтые пятна лжи в глазах и голове Качера видела только она. Она уже не раз с изумлением убеждалась, что другие не замечают таких очевидных вещей. Но отступить она не могла. - Я тебя насквозь вижу!

- Да что ты говоришь! - ухмылка на лице Качера стала похожей на гримасу ненависти. - И что же ты видишь? Может, как тебя дерут за уши за неуважение к старшим, ты, побирушка подзаборная?

Люди недовольно заворчали. Сироту в деревне если и не любили, то жалели, и прямое оскорбление не понравилось многим. Качер, поняв, что допустил ошибку, одним сильным движением вытолкнул Келлу со двора и со стуком захлопнул калитку. Кто-то помог ведьме подняться с земли, и люди, покачивая головами, принялись расходиться. Кто-то еще дал Танне шутливый подзатыльник. Сердито швыркнув носом и подобрав свою хворостину, она побежала собирать разбредшихся по всей улице гусей, бросив напоследок сочувственный взгляд на Келлу.

История, как обычно, сплетнями разнеслась по деревне, но забылась бы так же быстро, как и всегда, если бы буквально через два дня девочку не угораздило уличить в жульничестве заезжего игрока в трактире. Когда тот попытался незаметно вытащить из кармана лишнего туза, она скребла пол у стойки и никак не могла его видеть. Тем не менее проигравшийся в пух крестьянин с радостью откликнулся на ее возмущенный крик и выгреб из кармана незадачливого шулера аж с десяток тузов разных мастей. Изрядно помятого гостя с позором выбросили из трактира, заботливо, чтобы не ушибся, швырнув на изрядную кучу еще не убранного навоза в дальнем углу двора. Но на Танну с тех пор начали опасливо коситься. Чего греха таить, у каждого имелись мелкие делишки, тщательно скрывавшиеся от окружающих, и никому не хотелось, чтобы какая-то ничейная девчонка вытащила их на свет.

Очень быстро Танна осознала охлаждение со стороны деревенских. Вскоре она с удивлением заметила, как матери сердито звали домой своих отпрысков, замечая их в компании с девочкой. Ей стало все сложнее находить себе ночлег, хотя кормили ее по-прежнему сытно: портить отношения с потенциальной ведьмой людям хотелось еще меньше, чем с богатым Качером. Чем дальше, тем больше она ощущала растущую вокруг пустоту. Наконец, в один прекрасный день Келла решительно взяла ее за руку и привела к себе в дом.

- В общем, так: теперь живешь здесь, - решительно заявила старуха после непродолжительных расспросов. - Грех перед духами - Дар в землю зарывать, не для того он дан. С завтрашнего дня начинаешь учиться.

Танна немного удивилась такой перемене в жизни, но ей, в общем, было все равно, а может, даже немного интересно. Всю свою коротенькую жизнь она выполняла, что приказывают, безразлично, кто именно. Келла так Келла, тем более что ведьма всегда по-доброму относилась к ней. На следующий день она без возражений начала старательно зубрить лечебные травы. Общество не возражало против такой перемены: Келла потихоньку дряхлела, а деревне негоже оставаться без колдуньи. Танна как ученица ведьмы - почему бы и нет, тем более когда можно поймать двух куриц одной рукой? Так что пару лет после того девочка усваивала новые обязанности. К концу срока она уже неплохо разбиралась в травах и снадобьях и даже могла самостоятельно вылечить одну из семи разновидностей острого живота у человека или хромоту у лошади. Вероятно, ее жизнь так бы и пошла по проторенной дорожке деревенской колдуньи - одиночество, много уважения и немного затаенного страха со стороны окружающих, если бы не Чума.

Времена стояли неспокойные. Приморская империя активно расширялась, заключая альянсы с западными свободными городами и, в знак дружбы, посылая войска в воровские леса. Преследуемые бандиты бежали кто куда, по большей части к северу, в Талазену, где не составляло труда затеряться и укрыться. Землепашские деревни вдоль трактов страдали, не способные оборонить себя от больших банд. Однако Сагра стояла неподалеку от малопроходимых лесных болот, и в нее приходила лишь одна более-менее торная дорога. Ненадежные тропинки через топи разбойникам не нравились, так что они сюда почти и не являлись. От отдельных же групп мародеров сельчане с успехом отбивались при помощи отряда наемников в пять человек - пожилых, но опытных и еще крепких имперских солдат, вышедших в отставку.

Но смута постепенно сходила на нет. Постепенно на новых имперских землях установилась тишина. Наемники обзавелись собственными хозяйствами, женились, огрузнели и теперь вечерами рассказывали детишкам сказки о своих героических подвигах. Но расширение Империи не прошло ей даром. Воспользовавшись тем, что армия по большей части ушла в западные и северные земли, с юга насели объединенные орды врагов - свирепых гуланов и тарсачьих отрядов, ведомых страшными женщинами-воительницами, в бою обнажавшихся до пояса, чтобы смущать северных солдат нагой грудью. Они принялись опустошать южные плодородные земли в окрестностях Саламира и Тушера, временами доходя едва ли не до самой Золотой Бухты. Армия снимала гарнизоны в городах и селах и форсированными маршами двигалась к югу. Отряды отрывались от обозов и именем Императора выгребали зерно из амбаров и скот из коровников, отставляя взамен лишь расписки с обещанием компенсации. Стояла поздняя осень, и до следующего урожая оставалось еще долго. Цены на продовольствие взлетели. Настоящий голод еще не начался, но люди слабели от недоедания и ели все, что могли достать - включая протухшее мясо.

А вместе с недоеданием пришла эпидемия.

Чума началась где-то в районе Каменного Острова и быстро распространилась и по старым, и по новым имперским землям. Ей сопутствовали холера и дизентерия. Вымирали целые местности, а немногие уцелевшие бежали куда глаза глядят. Сам Император спасался тем, что ел и пил исключительно из серебряной посуды - серебро, как известно, отпугивает злых духов болезней. От многих его приближенных, впрочем, духов не отпугнуло ни серебро, ни даже чистое золото, так что они умирали в страшных муках. В массе своей размножились мыши и крысы, стаями обгладывающие трупы домашних животных, а то и людей, иногда валяющиеся прямо на улицах. Все имевшиеся целители жили в полусне, вымотанные до крайнего предела, и многие умирали от тех самых болезней, что пытались лечить.

До Сагры чума добралась нескоро. К тому времени по Империи широко прошла весть, пущенная лекарями из Серого Княжества, что болезнь разносят блохастые крысы. Торговцы крысиным ядом уже делали состояния, продавая его местным властям целыми телегами. Но полуграмотная Келла, разумеется, ничего не знала о новейших достижениях эпидемиологии и не обратила внимания на идущие по деревне пересуды о дохлых грызунах в погребах. Первый случай чумы стал для всех полной неожиданностью. Заболела трактирщица, в подвале которой спряталась крыса, приехавшая за несколько дней до того в телеге из-под зерна. Вскоре слегло еще несколько человек, и общество в панике снарядило экспедицию в Талазену с просьбой о помощи.

Первым местом, куда сунулась экспедиция, оказался храм Колесованной Звезды. Храмовники были не единственными, кто умел бороться с чумой, но свежеотстроенный храм стоял неподалеку от въезда в Золотую Бухту. Сунувшаяся туда горстка провинциалов, доселе общавшихся лишь с оптовыми торговцами зерном и ошалевших от ласкового приема, с радостью согласилась на все условия храмовников, не слишком даже и разобрав, какие именно. Вскоре после того в деревню явился отряд монахов в количестве пяти человек под руководством молодого, но страстного брата Селима, таскавшего на груди массивный золотой символ Пророка - круг с пятиконечной звездой внутри. Новоприбывшие поразили сельчан своим энтузиазмом. Всего за день они соорудили за околицей что-то вроде святилища и две временные хижины, в которых и поселились. Все приглашения крестьян, в том числе и самого Качера, они отклонили вежливо, но твердо, благо лето стояло теплое. Впрочем, последнему от ворот поворот они не дали и часто проводили у него целые дни. От разбросанных по округе ядовитых приманок сдохли все крысы и половина местных собак, сельчане поголовно кашляли, задыхаясь от едкого запаха дыма, которым окуривали жилища, но эпидемия прекратилась. Из трех десятков заболевших половина скончалась в судорогах, но, благодаря лекарствам монахов, вторая половина выжила. Новых случаев чумы не случилось, если не считать Келлы. Никто не видел, как брат Селим как-то вечером, когда Келла с Танной отсутствовали дома, вытряхнул на порог их стоящего на отшибе дома с дюжину блох из пакетика и тут же дал деру, сверкая сандалиями из-под длиннополой рясы.

Через осьмицу Келла свалилась в лихорадке. К тому времени уже почти вся деревня перебывала в святилище, с глубоким изумлением слушая рассказы монахов о мученической смерти Пророка на колесе, о пагубности для души как языческой веры в духов, так и полного безверия, о необходимости покаяния. Побывала там и Келла, но не выдержала и до середины проповеди. Демонстративно отплевываясь, она гордо покинула помещение. Когда ведьма заболела, к ней пожаловал сам брат Селим и долго увещевал ее покаяться и принять истинную веру, дабы всеблагой Пророк мог смилостивиться над ее бессмертной душой и, возможно, даже бренным телом. Все, на что хватило обессиленной Кенны - молча показать ему пальцем на дверь и потерять сознание. Брат Селим с оскорбленным видом покинул дом и тут же, под пораженными взглядами крутившихся неподалеку мальчишек, демонстративно проклял и само строение, и закоснелых язычников, в нем проживавших.

На следующий день в моче и испражнениях Келлы появилась кровь. Ее начало рвать коричневой кашицей, язык обложило толстым белым налетом. Вскоре на теле начали появляться темные пятна, под кожей образовались плотные бугорки. Многие из них лопались, наружу вытекал омерзительный экссудат. Почему Танна, ухаживающая за больной, сама не подхватила болезнь, ведали лишь добрые духи - или же мать-природа, наделившая ее врожденным иммунитетом.

Тело Келлы пылало, черты лица заострились. От страшных мучений она постоянно впадала в бред, заговаривалась, не узнавала Танну. Брат Селим еще раз посетил больную, но проповедовал уже не столько ей (колдунья почти не приходила в сознание), сколько девушке. Она молча дослушала речь до конца и дала ему оглушительную оплеуху. Дом Келлы односельчане по возможности избегали и до ее болезни, а уж сейчас матери запретили приходить сюда даже мальчишкам. В отсутствие посторонней аудитории брат Селим воздержался от театральных жестов, а просто плюнул на порог и ушел, держась за щеку и затаив в сердце черную злобу.

Келла умерла через день после его прихода. Танна кое-как похоронила ее тело на дальнем краю огорода - дотащить тело грузной старухи до кладбища тщедушной пятнадцатилетней девочке оказалось не под силу. Поразмыслив, она сожгла на костре зараженный тюфяк и кое-какую одежду. Больше о своей первой учительнице она не вспоминала. Не то, чтобы юная ведьма была такой уж черствой и неблагодарной - просто ей предстояло понять, как в одиночестве жить дальше. В наследство ей достался давно не ремонтированный дом с щелястой печью и забитым сажей дымоходом, а также несколько чересчур больших платьев, требующих капитальной ушивки, нехитрая домашняя утварь, десяток кур и свинья. Лето заканчивалось, и вряд ли она могла заработать себе на хлеб ремеслом целительницы: коликами в животе человеческие болезни не исчерпываются, а скотина болеет далеко не так часто, чтобы прокормить лекаря. К тому же два монаха сами оказались целителями не из последних, отлично управлявшимися и с Силой, и с травами, и люди стали ходить за лечением к ним, явно избегая Танну. Та снова, как и два года назад, ощутила вокруг себя круг отчуждения. Когда наступила осенняя сырость и из щелей потянуло сквозняками, Танна всерьез задумалась о том, чтобы попытать счастья в другом месте. Где - она не знала, ведь даже расположенная лишь в семидесяти верстах от деревни Талазена казалась ей немыслимо далеким краем света. Решиться на такое путешествие она никак не могла. Ее колебания продолжались до середины осени.

Возможно, она так и не рискнула бы никуда уйти и так и загнулась бы зимой одна в холодном доме. Но тут произошли события, которые все решили за нее.

После памятного случая с пятью грошами за корову Качера Келла категорически отказалась иметь с ним какие-либо дела. Мастит оказался заразным, и вскоре у скупердяя сдохли две лучших коровы, за которых он отдал по три серебряных монеты и на приплод от которых очень надеялся в плане улучшения своего стада. Все, кроме самого Качера, втихомолку посмеивались в усы, вспоминая поговорку про скупого, платящего дважды. Качер же просто возненавидел Келлу. Кроме того, он не забыл дерзкую девчонку, так что его ненависть перешла и на Танну. Здесь он удивительным образом стакнулся с братом Селимом, которому необращенная ведьма-язычница оказалась что бревно в глазу. Близилась зима, а с ней и отчет перед настоятелем Храма о потраченных средствах. В принципе, результатов он и так достиг неплохих. Значительная часть деревни посещала проповеди, а многие, включая Качера, с радостью обратились в истинную веру и жертвовали понемногу, но уже заметно. Однако полное искоренение оплота язычества оказалось бы весьма полезным для карьеры. К тому же Селим не забыл оплеуху.

В один прекрасный день, а, точнее, вечер, толпа селян с вилами и решительными выражениями на лицах появилась перед домом колдуньи. Незадолго до того в деревне началась новая эпидемия - на сей раз простуды. Обычно она считалась нормальным явлением: что ни осень, то полдеревни хлюпало носами и надрывно кашляло. Но на сей раз брат Селим ловко воспользовался случаем и убедил новообращенных в том, что причина болезни - Танна. Если и не сама, то, во всяком случае, ее языческое присутствие, противное Пророку. Молодой, но уже искушенный в борьбе с ведьмами монах собрал небольшую толпу из наиболее восторженных неофитов и повел ее на штурм языческого бастиона.

Поначалу все шло по обычному плану - дом полыхал как охапка сена, часть погромщиков потихоньку смылась, зажимая под мышками бесхозных отныне кур, куда-то на удивление тихо пропала и свинья, а саму Танну привязали к столбу возле ворот. Оставалась одна малость - навалить возле нее хвороста да поджечь, чтобы раз и навсегда устрашить человеческие сердца неотвратимым гневом Пророка. Но тут случилось непредвиденное. Если бы у столба стояла старая Келла с ее крючковатым носом и большой бородавкой под глазом, толпа с удовольствием вспомнила бы старые страшные сказки о заживо выпитой прямо из жил младенческой крови (даром что последний раз дети здесь пропадали еще до рождения старухи). Но здесь на месте ведьмы оказался именно что младенец - зареванная девчушка с перепачканным соплями и грязью лицом, в лохмотьях, оставшихся от ее поношенной одежды. Не помогало церковнику и то, что в деревне ее знали с детства. Поднять на нее руку, а тем более приговорить к мучительной огненной смерти не смог бы никто. Многие стыдливо отворачивались, чтобы не видеть сквозь прорехи в платье костлявое, совсем еще детское тело.

Чувствуя, что теряет инициативу, брат Селим сам притащил охапку соломы к ногам ведьмы, но увидел обращенные на него угрюмые взгляды и замер на месте. Ситуация неожиданно стала патовой. Поняв, что рискует результатами долгого труда, монах стал лихорадочно искать решение. Как назло, в голову ничего не приходило. Тогда Селим, рассудив, что лучше выполнить плохую задумку, чем метаться совсем без плана, принялся таскать к ногам Танны солому и хворост. Вскоре куча дошла ей до пояса. Брат Селим потянулся за факелом.

- Что здесь такое? - раздался из-за спин крестьян ледяной голос. Толпа отхлынула в стороны, и монах оказался нос к носу с лошадью, на которой восседал закутанный в теплый черный плащ человек. На его лице блуждала брезгливая мина аристократа, случайно вляпавшегося сапогом в кучу навоза. - Групповое изнасилование? И никак не можете решить, кто первый?

Селим нервно сглотнул. Что-то в голосе и манере держаться пришельца заставляло вспомнить главный зал Высокого храма в Золотой Бухте, мрачный, полуосвещенный багровыми факелами, и низкий вибрирующий голос Предстоятеля, принимающего клятву верности. Колени монаха неприятно ослабли, а толпа его сторонников начала быстро рассасываться. Государственную власть в селе уважали, поскольку видели крайне редко, а чужак явно имел к ней отношение.

Однако деваться монаху было некуда. Селим решительно, как ему показалось, шагнул вперед и громким и уверенным (на деле - визгливым и дрожащим) голосом заявил:

- Кто ты и что тебе здесь нужно? По какому праву прерываешь ты суд праведный над нечистой ведьмой, что порчу на людей наводит и чуму пробуждает? Изыди, грешный дух, или проклянет тебя церковь Колесованной Звезды на веки вечные!

- Церковь? - удивился человек. - Все интересней и интересней. Значит, ты, братец, первый в очереди? Понятно, с женщинами у монахов плохо, так что и ребенок по случаю сойдет. Слушай, а ты не пробовал с ней по-хорошему? Может, она бы и так дала?

- Да как ты смеешь... - дрожащим от страха пополам с яростью голосом начал Селим, но незнакомец оборвал его:

- Заткнись, идиот! Я задал вопрос, но так и не услышал ответа. Спрашиваю еще раз: что здесь такое?

- Знай же, нечестивец, что ведьма сия повинна в грехах тяжких! - неуверенно заявил брат Селим. Рядом с ним уже осталась лишь кучка самых стойких приспешников, включая имевшего личный зуб на Танну Качера. Остальные хоронились в темноте по кустам, с любопытством ожидая развязки действа. Цирк в деревню не приезжал никогда, о нем рассказывали только те, что выбирались на городские ярмарки, но это зрелище его вполне заменяло. - Насылает она на людей тяжкие болести, чуму да мор простудный, и гневит Пророка своими мерзкими пакостями...

- Сегодня я проехал еще через две деревни, - задумчиво произнес незнако-мец. - В одной из них есть ведьма, но нет гриппа. В другой нет ведьмы, но эпидемия есть. У вас в селе есть и храмовники, и ведьма, и есть эпидемия. Что-то у тебя не ладится с логикой, родной мой.

Брат Селим не знал, что такое логика. Он видел лишь, что стремительно теряет с таким трудом нажитый авторитет. И он решил пойти ва-банк.

- Что вы его слушаете! - завопил он поселянам, потрясая кулаками в воздухе. - Темный дух морских пучин пришел на выручку своей проклятой служанке! Сожжем их на одном костре, чтобы Колесованный Пророк возрадовался своим верным чадам!..

Стремительное движение вокруг него - и храмовник остался стоять в полном одиночестве. Выражение лица чужака давало понять, что его идея отнюдь не вдохновила, так что даже самые ретивые новообращенные не рискнули остаться с пастырем. Чужак же неторопливо спрыгнул с лошади и вразвалку подошел к Селиму.

- Как зовут? - процедил он, дружески положив руку тому на плечо. Внезапно левую половину тела монаха пронзила острая боль, и он с воплем рухнул на колени.

- "А-а-а" - не имя, - почти ласково сообщил ему страшный чужак. - Или я не расслышал?

- Брат Селим! - торопливо выкрикнул храмовник, почувствовав приближение нового приступа боли. - Брат Селим из Талазены! Ты пожалеешь...

Носок сапога врезался ему в солнечное сплетение, надолго лишив способности не только говорить, но и даже нормально дышать. Брезгливо перешагнув через корчащееся в грязи тело, чужак подошел к обмякшей на столбе полуобморочной Танне и резким движением разорвал привязывающие ее веревки.

- Все будет хорошо, милая моя, - успокаивающе сказал он девочке, бессильно рухнувшей ему на руки. - Всё всегда заканчивается хорошо.

Он сбросил плащ, закутал Танну и перенес ее к лошади, осторожно усадив в седло.

- Держись крепче, ладно?

Он взялся за повод и неторопливо повел лошадь прочь. На краю пятна света от догорающего пожара он остановился и негромко, но отчетливо спросил:

- Интересно, а умеют ли городские храмовники лечить деревенскую скотину?

И растаял во тьме.

Очень скоро тот же вопрос стал интересен всему селу. Вскоре после исчезновения Танны корова не смогла разродиться неправильно лежащим теленком, загубила плод и сдохла сама. Потом началась эпидемия парши у коз. Животные громко блеяли днем и ночью и давали заметно меньше молока. Необычно рано лег снег, дороги занесло, так что охромевшая лошадь кузнеца в общем-то ему и не требовалась - какое-то время, во всяком случае. И так далее. Соседская ведьма, и без того обслуживающая две деревни, узнав о судьбе Танны, наотрез отказалась даже появляться в проклятом духами месте. По деревне пошел ропот. Монахи с растерянными лицами тенями скользили по улицам, спиной чувствуя недобрые взгляды. Брат Селим совсем перестал появляться в селе, отсиживаясь в часовне, в которой почти не показывался народ. До отчета перед Предстоятелем оставалось совсем ничего, и он с ужасом представлял себе встречу.

Впрочем, Танна о том не знала. Много дней она находилась в каком-то забытье-полубреду. Когда она окончательно пришла в себя, оказалось, что избавитель присоединился к какому-то обозу и довез ее до Золотой Бухты, где и оставил у Тамиры, знакомой владелицы белошвейного дома. На оставленные им деньги сердобольная дама наняла сиделку - древнюю старуху, уже почти забывшую ремесло ведуньи, но на уровне рефлексов помнящую, как обихаживать тяжелых больных.

- Здоровая девка, - заявила она, шамкая морщинистыми губами. - Горячка только нервная, ну да пройдет помаленьку. Один серебряк в осьмицу, и точка.

- Вот и Тилос так сказал, - вздохнула белошвейка, отсчитывая плату за две осьмицы вперед. - Говорит, какое-то время ее в постели подержать надо, а там сама отойдет.

Танна оправилась довольно быстро. Уже через десять дней она встала с постели и, слегка пошатываясь, прогулялась по комнате под бдительным присмотром няньки. Молодость взяла свое, и вечер в рваной в клочья одежде на ледяном ветру закончился легким насморком, а не воспалением легких. Лет десять спустя, конечно, и воспаление бы ее не сгубило, но тогда в Золотой Бухте жила лишь одна целительница, умеющая его лечить. И та, разумеется, работала на императора.

Вскоре, рассчитав сиделку, белошвейка Тамира пришла к девушке с серьезным разговором.

- Знаешь, милая, - без предисловий начала она, поудобнее усаживаясь на единственный стул в комнате, - ты уже вполне здорова, как мне кажется. Не знаю, что Тилос в тебе нашел, - добавила она, критически оглядывая худую фигурку девушки. - Любит он подбирать бездомных котят, хотя и не раз зарекался, как сам говорит. В общем, денег на твое содержание он оставил не так уж и много, и, боюсь, они на исходе. Так что, дорогая, пора бы тебе задуматься о хлебе насущном. Ты что умеешь делать?

- Ну, - пробормотала Танна, смущенная, что за нее, оказывается, платили деньги. - Я в травах разбираюсь... Лечить скотину немного могу...

- Шить значит, не умеешь, - резюмировала белошвейка. - Ладно, все равно заказов сейчас негусто. У меня в заведении тебе места не нашлось бы. Людей пользовать умеешь, или только скотину?

- Ну... людей... немного... - Танна не стала объяснять, что весь ее опыт ограничивался лечением расстройства желудка, заваркой трав от простуды да наложением компрессов на ушибы.

- Плохо, - вздохнула Тамира. - Впрочем, пристроим мы тебя в ученицы к... кому-нибудь. Колдунов-то повыбили, да и Храм одно время свирепствовал, пока сам император его не придержал. Ну да найдем кого. Слушай, а ты не хочешь в церковь в ученицы пойти? Они, думаю, тебя примут, даже если монашкой не станешь.

- Нет, - отрезала Танна, не глядя на Тамиру. - Лучше в гроб, чем в храм.

- Ну, тебе виднее, - вздохнула белошвейка. - Только тяжело тебе у нас придется с таким-то настроением. Колесованная Звезда, она нынче в силе.

Церковь в то время и в самом деле процветала. До того, как Предстоятелю Себегусу по указу императора прилюдно размозжили голову литой серебряной кувалдой, оставалось еще семь лет. Сейчас же церковь, лишь недавно принявшая императора в свое лоно, почти заменила городской совет. Храмовники устанавливали торговые пошлины и подушную подать по империи и организовывали бесплатные лечебницы и приюты для бездомных. Последние больше напоминали работные дома, но силой там никого не держали: хочешь - иди и подыхай от голода под забором. Еще церковники содержали городскую стражу, сборщиков податей и даже часть военных патрулей на торговых дорогах. И, хуже всего, церковь сильно не любила конкурентов. Не принимающие веру в Пророка маги прозябали, задавленные налогами и яростными филиппиками с амвона, со многими происходили странные происшествия - вплоть до необъяснимых смертельных случаев. Впрочем, как только мятежный колдун винился перед Пророком и со смиренной головой возвращался из ближайшего храма с посеребренной нательной Колесованной Звездой, его дела начинали идти на лад. Всех-то делов - трижды в день прилюдно отбить десяток поклонов жизнедарителю-Солнцу да скромно надеяться на лучшую долю в очередном перевоплощении. Ну, и жертвовать храму по мере возможности, куда ж иначе... И упрямцев становилось все меньше и меньше. Гуланов с тарсаками вышибли из южных земель империи (или, как поговаривали злые языки, они ушли сами с богатой добычей, устав от грабежей и разбоя). Однако с каждой осьмицей в народе усиливались слухи о наклевывающейся очередной войне с Грашем - на сей раз священной, под сенью Колесованной Звезды. Именно они, кстати, и стали причиной нынешнего визита Тилоса в столицу Приморской империи, о чем, впрочем, не знала ни белошвейка, ни, тем более, Танна.

После относительно коротких поисков белошвейка, наконец, нашла пожилого травника, согласившегося взять девчонку в ученики - точнее, прислугой за все. Она готовила еду, скребла полы, кормила кур, а с наступлением весны стала ходить за город собирать травы. В обмен знахарь милостиво обучал ее кое-каким секретам своего ремесла. Разумеется, учил он далеко не так быстро, как хотелось бы Танне - его вполне устраивала ученица-прислуга. Кроме того, до дряхлой старости ему оставалось еще долго, и окрепшая и слегка отъевшаяся девушка начала пробуждать в нем забытые, казалось бы, инстинкты. Да и учитель, в общем-то, нравился ученице... И ближе к лету молодая ведьма перестала быть девственницей.

Примерно тогда же знахарь обнаружил ее талант Видящей правду, который она привыкла тщательно скрывать. Обнаружил, в общем-то, случайно - один из клиентов в лавке чуть ли не на коленях вымаливал скидку на особо дорогое зелье, ссылаясь на свою отчаянную бедность. Танна драила прилавок. Не выдержав, она со злостью бросила тряпку в ведро и, презрительно фыркнув, ушла в заднюю комнату. С трудом отвязавшись от настырного покупателя, хозяин мимоходом поинтересовался у девушки, с чего она вдруг раскипятилась.

- Да врал же он напропалую! - не выдержала Танна. - Скотина! Сам, небось, от жира лопается, а туда же - бедный...

- Ты его знаешь? - поинтересовался учитель.

- Н... нет, - призналась Танна. - Но его же насквозь видно...

Травник не стал настаивать, но на следующий день разузнал о давешнем клиенте все, что смог. Оказалось, что Танна права. От жира тот не лопался, но и зелье по высокой цене вполне мог себе позволить. Тем же вечером травник что-то невинно соврал девушке про боль в спине, как делал, когда ленился самостоятельно растирать сухие травы в порошок. Он зорко наблюдал за девушкой из-под ресниц и поймал-таки отблеск понимающей усмешки в глазах, когда она смиренно предложила заменить его на такой тяжелой - для больной спины - работе.

Отвечать на прямой вопрос ложью Танна не стала. Она презирала тех, кто врет ради выгоды, так что честно призналась, что видит неправду в словах и головах примерно так же, как другие слышат мартовских котов у себя под окнами. Признаваясь, она мысленно прощалась с мирным житьем в доме у травника, полагая, что тот выставит ее за дверь без лишних разговоров. Однако немолодой любовник лишь тяжело вздохнул и больше никогда не заводил разговор об ее способностях. Впрочем, на больную спину ссылаться он не перестал.

Спустя два года травник умер. Он перебрал в кабаке дешевого вина, неосторожно высказался вслух по поводу Церкви, и несколько пьяных матросов забили его до смерти. Танна, взглянув на кровавое месиво на месте его лица, тихо вздрогнула и потеряла сознание. На следующий день, потратив половину скудных сбережений бывшего хозяина, она похоронила тело на маленьком заросшем бурьяном кладбище, куда еще не дотянулась рука монахов. Впрочем, она была рада и такому: на прочих кладбищах, более дешевых и куда лучше ухоженных, с язычницей-колдуньей даже разговаривать не стали. Церковь Колесованного Пророка почти прибрала к рукам Приморскую империю, и неверные не поощрялись уже по всему побережью. Даже в Талазене, представляющей собой столпотворение народов и, соответственно, мешанину верований с обоих континентов, Истинная вера царила над всеми прочими. В нее даже перешел кое-кто из наиболее оборотистых орков-гончаров - серебряная пятилучевая звезда в круге, пришпиленная к двери, заметно увеличивала оборот по сравнению с держащимися за духов предков соседями. А уж в столице империи инакомыслие истребили почти полностью.

Погоревав положенный срок, Танна вступила во владение наследством - старой травяной лавкой и слегка покосившимся набок домиком. Никто не возражал: соседи к девушке привыкли, а родственников у ведуна после мора не осталось. За прошедший срок Танна научилась пользовать самые распространенные болезни, включая детское ночное недержание, а также усовершенствовала умение врачевать домашнюю скотину. Конечно, коров в городе никто не держал, но куры и свиньи бродили повсеместно, у многих на конюшнях стояли лошади, во дворах гавкали цепные собаки, а за мышами и крысами гонялись домашние любимицы-кошки. Благодаря врожденному таланту целительницей Танна стала неплохой, брала дешево, а Церковь никак не могла выбить у императора указ, разрешающий заниматься ремеслом только правоверным. В общем, конкуренцию с расплодившимися соперниками-лекарями она худо-бедно выдерживала.

Вскоре она познакомилась с парнем по имени Хариз. Его отец держал маленькую кожевенную фабрику, и Танну иногда звали освидетельствовать подозрительные шкуры на предмет легочной гнили или чего еще. В один прекрасный день, выходя из ворот, девушка нос к носу столкнулась с Харизом, ойкнула от неловкости и... Дальше все пошло по накатанной колее. Не успело кончиться лето, как Танна обнаружила у себя непонятные признаки. Соседка, с которой она, после долгих колебаний, поделилась своими проблемами, вдумчиво расспросила ее и огорченно покачала головой.

- Да уж, милочка, что я могу сказать... Похоже, что ребенка ты под сердцем много осьмиц носишь. Уж и не знаю, поздравлять тебя али осуждать. Понятно, что мужиков мало, но безмужняя мать - не лучшая сейчас репутация. Кто он, знаешь хоть?

Тем же вечером Танна опрометью бросилась к Харизу. Противу ожидания, тот вовсе даже не обрадовался, как наивно полагала девушка, а очень даже испугался. Парень представил, как отец проклинает его за излишне продуктивную связь с безродной нищенкой, и решил рвать отношения немедленно.

- А мне-то что? - высокомерно удивился он. - Ты мне жена али кто? Что мне твой ублюдок? Залетела, небось, от кого еще, а на меня свалить хочешь? Шлюха!

Лучше бы он ее ударил кулаком в зубы. Она ясно видела страх Хариза, что он лишь старается ее оскорбить, но слово... Шлюха. Да, шлюха. Именно так ее и воспримет большинство правоверных, в том числе и папаша молодого негодяя. Наворачивающиеся слезы враз высохли, а чувство, что она до недавнего времени принимала за любовь, куда-то испарилось.

- Ах, шлюха? - процедила она, окинув задрожавшего парня взглядом с ног до головы. - Что ж, ладно. Пусть шлюха. Только вот я еще и ведьма, забыл? Чем же наградить тебя за слова твои ласковые?.. Ага, знаю. Никогда больше не обругаешь ты ту, кому ребеночка заделал. Не получится он больше у тебя никогда, ребеночек, понял?

Она вышла из дома кожевенника, с треском хлопнув за собой дверью. Ничего не видя по сторонам, она дошла до дома, упала на кровать и лишь затем разрыдалась.

- Ничего страшного, милая, - утешала ее на следующее утро та же сердобольная соседка. - Знаю я адресок верный, вытравят тебе там ребенка, словно и не было. Мужчины, они все скоты. Ежели от каждой грубости в слезы ударяться, так и помереть недолго. Вон, меня возьми. Что ни праздник - с заплывшим глазом то ли с рассаженной губой хожу. И что, бежать теперь от моего идола окаянного? Молодая ты еще, найдешь себе жениха справного, на чужих парней заглядываться перестанешь, а там, гляди, и привыкнешь. Вон, аспид мой гоголем только по праздникам и ходит. А на другой день в ножках у меня валяется, прощения просит, с каждой ярмарки калач али пирожок приносит, даром что вусмерть пьяный... А адресок ты все-таки запомни. Чем раньше придешь, тем легче.

Танна молча кивала, утирая слезы. От утешений на душе стало немногим легче, но про себя она поклялась, что плод вытравливать не станет. Поделом ей за неразумие, а ребенок за отца не виноват. Пусть будет что будет.

Возможно, она еще изменила бы решение, но через день ее дом окружила ревущая толпа с дрекольем.

Накануне забывший уже давешнюю ссору Хариз попытался завалить на сеновале дворовую девку. Проделывал он подобное частенько, хотя и нерегулярно, и девка, в общем-то, не возражала. Особой красотой она не отличалась, напротив, выглядела довольно толстой и уродливой, да и каждодневная работа возле кожевенных чанов ее явно не красила. Однако Хариз в недолгие периоды одиночества, случалось, пользовал служанку или ее товарок. Поскольку от него изредка перепадали монетки, а найти мужа удавалось не каждой, девки радовались и такому короткому счастью. Однако на сей раз обычного перепихона не вышло. Противу чаяния, парень просто оказался ни на что не способным. Ссора с беременной подружкой мгновенно всплыла в его памяти, и он с воплем "Околдовала, окаянная!", на ходу натягивая портки, вылетел во двор.

После нескольких отцовских затрещин и долгой ругани в адрес дебила-сына пострадавшего доставили в ближайшую лечебницу при храме. Тамошний лекарь не нашел никаких следов сглаза - такими способностями Танна просто не обладала. Брезгливо пощупав придатки Хариза, он тщательно вымыл руки и посоветовал посадить недоросля на пять-шесть осьмиц в келью, да чтобы ни одна баба даже близко не подходила. Тогда, мол, и леченья никакого не понадобится, гирей уд не опустишь. Однако зашедший на рев и всхлипывания распорядитель храма посчитал иначе.

Дело в том, что распорядителем оказался брат Селим. Вопреки его ожиданиям, за фиаско той достопамятной осенью его не загнали монахом-чернецом в дальний монастырь на южной границе. Церковное начальство в Золотой Бухте, изучив обстоятельства дела, признало его неистовый прозелитизм достойным похвалы. Сам Предстоятель Себегус снизошел до выслушивания отчета и благосклонно кивал, слушая сначала подрагивающий, но потом все более и более уверенный голос проповедника. Правда, вся его благосклонность куда-то испарилась, когда он услышал подробное описание незнакомца. Тут Селиму - и не только ему - показалось, что Настоятель с трудом борется с искушением посадить его на кол. В результате в розыск за оскорбление Церкви и веры незнакомца объявить даже не попытались, а Селима из главы миссионерского отряда перевели в распорядители захудалого храма на окраине столицы. Формально - вроде бы даже повышение, а на практике все понимали, что его церковная карьера завершена. Проповедник так и не понял, что за страшный человек ему встретился: в результате осторожных расспросов братьев ему только однажды удалось найти кого-то, среагировавшего на описание. Да и тот, услышав его, вздрогнул, резко оборвал разговор и тихо исчез.

Поскольку брат Селим все-таки не являлся полным идиотом, он понял ситуацию правильно. Могущественных аристократов, с которыми Церковь не рисковала связываться даже сейчас, хватало в избытке, и ему всего лишь не повезло столкнуться с одним из них. Смущало, правда, что аристократ путешествовал один, без свиты, да еще и болотными тропами, но мало ли у кого какие причуды? Искать его и дальше означало нарываться на крупные неприятности. Тех, кто имел несчастье рассердить знать, запросто могли найти в темном переулке с проломленным черепом, а уж мстить им... И Селим смирился.

Беда в том, что он не забыл юную ведьму, ставшей, как он полагал, виной всех несчастий. Услышав знакомое имя, он насторожился, словно голодная собака при запахе мяса. После описания же внешности мнимой виновницы мужского бессилия его сердце радостно затрепетало. Пророк всегда найдет способ наказать грешницу!

Чтобы собрать три десятка прихожан, брату Селиму потребовалось не более получаса. Короткий решительный марш, возглавляемый хоругвью с Колесованной Звездой, - и словно и не прошло трех лет: разгромленный дом (жечь поопасались - в городе с огнем не шутят), украдкой растаскиваемое нехитрое добро и связанная избитая ведьма, брошенная перед ним на колени. О да, она была уже не той плаксивой девчонкой! Взгляд исполнен ненависти - видно, что и она его не забыла, - а из разбитого носа течет струйка крови, не слезливых соплей. Тем слаще месть: сломать и убить сильного куда приятнее, чем просто раздавить слабого! Ах, если бы он имел право казнить своей властью! Но столичная инквизиция Церкви ревностно охраняла свои прерогативы, и за несанкционированный костер и прочее самоуправство виновник рисковал схлопотать собственный трибунал. Учитывая прошлые грехи, дело вполне могло кончиться пожизненным захолустным скитом где-нибудь в далеких северных болотах. Впрочем, какая разница, кто приговорит ведьму к казни! Костер менее мучительным все равно не станет. Так что, скрепя сердце, брат Селим отдал приказ тащить бесовку в темницу.

Ближайший Святой трибунал намечался через три дня. Уже прошли времена, когда ему приходилось собираться почти ежедневно, чтобы вразумить того или иного еретика или же колдуна. Теперь Судьи собирались лишь раз в осьмицу, да и то лишь если имелся повод. Впрочем, в тот же день по городу пополз слух, что поймали страшную черную ведьму, портившую мужчин и ночами сворачивающую шеи кошкам, так что повод появился. Кое-что из тех слухов дошло и до белошвейки Тамиры. Встревоженная, она сбегала к разоренной хибаре травника, постояла возле нее, держась за голову, потом опрометью бросилась по улице: заветный дом находился на другом конце города. Тилос говорил - только в случае самой крайней нужды, только поздним вечером или ночью, и чтобы видело как можно меньше народу. Стоял солнечный полдень, по улицам шаталось довольно много людей, но костер - не крайний ли случай? Вопрос только в том, захочет ли он еще раз что-то сделать для брошенного котенка...

В ночь перед судом Предстоятель Себегус имел очень странную беседу. Странность состояла в том, что разговаривал он не с человеком и даже не с орком или троллем, а с черным, на вид железным ящиком на столе в крохотной потайной комнатушке, примыкающей к его спальне.

- Я понимаю, что Храм нуждается не только в прянике, но и в кнуте, - холодным тоном говорил ящик с чуть слышным дребезжанием. - Но вы перегибаете палку. Ты знаешь, я всегда сочувствовал вашей борьбе с Разрушителем, воистину являющимся выходцем из самых глубин преисподней. Видит Пророк, по моему слову вы отправили на очистительный костер не один десяток злобных ведьм и колдунов, ревностно служивших Врагу. Но я никогда не забывал, в чем смысл борьбы. А ты, Настоятель, еще помнишь?

- По какому праву ты допрашиваешь меня? - в голосе Себегуса лязгнула сталь. - Мы принимаем твою помощь, но это помощь демона из той же преисподней, пусть и раскаявшегося. И ты не можешь диктовать нам свою волю, нечестивец! Мы поступаем в соответствии с заветами Колесованного Пророка, и я не позволю какому-то...

- Интересные слова говоришь, первосвященник! - с издевкой протянул ящик. - Интересно, что скажет император, когда узнает про наш разговор? Ты уже трижды назвал меня, друга и доверенное лицо императора, "каким-то" и "нечестивым". Надо ли понимать, что и сам император тоже нечестивец? Или же ты хочешь упрекнуть его в глупости? Недальновидности?

- Нет... - сразу севшим голосом ответил Себегус. По лбу побежала струйка холодного пота. - Прости, я все еще в запале дневного спора. Не обращай внимания на заговаривающегося старика.

- Ну-ну-ну! - рассмеялся сразу потеплевший голос. - Как угодно тебя можно назвать, только не заговаривающимся стариком. Лучше уж ты прости меня за резкие слова, у меня тоже выдался не слишком приятный день.

Себегус еле слышно вздохнул и откинулся на спинку кресла. Погоди, змея подколодная, я до тебя еще доберусь, пообещал он про себя. Сегодня Лесная долина неприступна, а завтра... посмотрим. Но пока - вежливо, осторожно, скрыть оскал улыбкой...

- Ладно, сойдемся на том, что оба погорячились, - Настоятель постарался как можно обаятельнее улыбнуться бесовскому ящику. Кто его знает, вдруг он и видеть может? - Забудем. Так что, говоришь, тебе нужно сегодня?..

- Мой человек, Тилос, ты его знаешь, - голос из ящика сразу стал скучающим, - положил глаз на ведьму, которую, я слышал, вы утром судить собираетесь. Уж и не знаю, на кой ляд она ему сдалась, но я парня ценю. Буду весьма обязан, если сдадите девку ему на руки. За мной не пропадет, ты меня знаешь.

- Увы, - притворно вздохнул Настоятель. - Слухи слишком широко разошлись. Я не могу отпустить ее без суда, а уж что решит суд...

- Твои проблемы, - лениво процедил голос. - Только не рассказывай мне про беспристрастных судей, у самого такие есть.

Он коротко хохотнул.

- В общем, уважь моего человека, а я уважу твоего... когда-нибудь. Отбой.

Сухо щелкнуло, и в комнате стало тихо. Настоятель в бессильной злобе сжал кулаки. Нет, с Серым Князем надо что-то делать. Больше его выносить нельзя. Единственная проблема - император. Интересно, что его связывает с этим мерзавцем? И как порвать ниточку?

Тяжело поднявшись из кресла, Настоятель Себегус вышел в спальню, плотно прикрыв за собой потайную дверь. На освещаемом догорающей свечой столе валялось несколько бумаг. Протоколы допросов, протокол освидетельствования парня... ага, а вот - ведьмы... Понятно, что ничего девка не умеет, куда ей там сложное заклятье сглаза наложить! Он ее обрюхатил, она ему сказала сгоряча, идиотка... Стоп! Видящая правду? Ого... Как я сразу пропустил? Предсмертная блевотина Пророка, чтоб я сдох! Действительно, грех такую на костер отправлять. Да и зачем она Серому Князю потребовалась - тоже ясно. Ну что мне повнимательнее прочитать стоило? Совсем бы по-другому с ним разговаривал. Во всяком случае, услуга куда дороже обошлась бы. Теперь поздно, н-да. Хотя... Если она сама согласится остаться... После двух суток допросов с пристрастием? Годик-другой в дальнем монастыре, заботливая настоятельница, пара-тройка искренних подруг - и все забудется, но ведь нет годика! Даже и дня нет! Еще раз проклятье! Селим... Брат Селим... Что-то знакомое...

Настоятель позвонил в колокольчик и бросил несколько слов вошедшему слуге. Спустя несколько минут тот вернулся с новой свечой, запыленной папкой, оставил их на столе и с поклоном вышел.

Так, ага. Действительно. Два с половиной года назад, тот же идиот Селим, та же девка-ведьма. Все правильно. Кретин в своем рвении умудрился убить одну и почти прикончить другую знахарку. Кто станет лечить скот в деревне, он даже и не подумал. Правильно, эпидемия коровьей оспы, куча весенних маститов, несколько случаев сапа - и полностью заброшенный деревенский храм. Помнится, я его в послушники хотел разжаловать, но ведь проклятая политика... Послал же Пророк мне помощничков! Явно ведь старые счеты свести захотел. Ну, попытаемся на том и сыграть. Главное - не врать!..

Большой зал Святого трибунала в пасмурное утро заполняла серая хмурь. Вообще-то в ясный день солнце било в высокие стрельчатые витражи с утра до вечера, бросая радостные радужные блики на образа святых и скамьи для зрителей, осеняя своей святостью выносимые решения. Но нынче с ночи небо затянуло низкой пеленой облаков, в саване ледяного морского ветра спешащих куда-то на юг. Танну била дрожь. Вместо превращенного в отрепья платья ей сунули что-то грубо-дерюжное, смахивающее на мешок с прорезями для рук и головы. Временами накатывал жар, перед глазами плыли темные пятна, а низ живота отдавал болью. После внезапно прекращенного ночью допроса ей удалось немного выспаться, а силой влитый в рот настой вывел из полуобморочного состояния. Раздавленные в тисках пальцы рук распухли и не двигались, тупо ныли высверленные до корней зубы, а ожоги на животе, хоть и смазанные умягчающим маслом и перевязанные чистой тряпицей, саднили, словно свежие порезы.

Огромный зал пустовал, если не считать ее самой и странно вежливой сегодня стражи. Ей даже позволили сесть на скамью возле колонны. Она бессильно привалилась к ледяному камню и закрыла глаза. Однажды Танна видела, как сжигали уличенную в злом колдовстве ведьму. Та выла и корчилась в цепях, отчаянно стараясь убрать от разгорающегося огня босые ноги, а заполненная правоверными площадь колыхалась словно засеянное поле: руки к солнцу - упасть ниц, руки к солнцу - упасть ниц... Теперь пришел ее черед. Она призналась во всех злодеяниях почти сразу, не прошло и двух часов, но бесконечный изматывающий допрос длился и длился. Теперь они знают про нее все. Ей конец. Осталось лишь просить духов о быстрой смерти - но духи редко выполняют просьбы.

Жесткая рука в кольчужной перчатке неласково дернула ее вверх. Пошатываясь и приоткрыв глаза, Танна с трудом встала на ноги. Через огромную резную дверь в зал гуськом входили судьи в алых мантиях. За ними семенил прокурор в простой черной рясе. Судьи молча, соблюдая старшинство, расселись за длинным столом, а прокурор торопливо, словно боясь опоздать, взбежал на свою кафедру. Председатель махнул рукой, и та же жесткая рука с силой нажала на плечо девушки. Она не сопротивлялась - стоять на изуродованных ногах было настоящей пыткой. Ни слезинки моей не увидят, гады, ни слезинки, молча пообещала себе Танна. Пусть сдохну, но удовольствия от меня они не получат.

Грохнула входная дверь, и до Танны донеслись возмущенные вопли. Она с трудом повернула голову. Сквозь слипшиеся от гноя ресницы она увидела знакомую фигуру, громко протестующую против произвола. Стражник небрежно швырнул Хариза на скамью подсудимых, молча вытащил кинжал и легонько ткнул острием парня в шею. Тот моментально заткнулся и сник, лишь отодвинулся от Танны как можно дальше, буровя ее ненавидяще-боязливым взглядом. Еще одна фигура проскользнула в закрывающуюся дверь, но сразу же скрылась в полумраке за колонной. Стража не обратила на нового визитера никакого внимания. Видимо, какой-то любитель судебных развлечений...

- Ведьма! - воскликнул прокурор, вперяя в Танну острый взгляд. Голос у него оказался неожиданно густым и сильным. Такой без усилий способен перекрыть и гул большой толпы. Почему никого нет? Где зрители? Процессы над ведьмами открыты для публики, многие любят на них ходить... - Ведьма по имени Танна, занимавшаяся ремеслом травницы! Тебя обвиняют в черном колдовстве, в порче мужской силы неосторожно сошедшегося с тобой Хариза, сына Кумитара-кожевенника. Ты также обвиняешься в злостном противодействии святой Церкви, нежелании принять завет Пророка, в разжигании эпидемии Чумы три года назад...

Хариз вздрогнул и попытался отодвинуться еще дальше, но стражник встряхнул его так, что лязгнули зубы, и он снова замер.

- ...в наведении простудной порчи на односельчан, в распространении болезней скота, воровстве младенцев для злодейских ритуалов и других, менее тяжких грехах, которые здесь не перечисляются, дабы не заслонять суть дела. Признаешь ли ты себя виновной в вышеозначенных преступлениях?

- Нет, - покачала головой девушка. - Не признаю...

- Что? - аж взвился прокурор. - В лежащих перед высоким судом протоколах все преступления перечислены и скреплены твоим собственноручным крестом! Ты сама призналась в них! Ты ползала по полу и целовала пятки дознавателям, только чтобы они снизошли выслушать твою грязную исповедь! И теперь ты отказываешься!?.

- Я... не... ползала... - с трудом качнула головой девушка. - Да, я... признала. Ты, святой отец... ты был под пыткой? Ты бы подписал и не такое...

- Поклеп на допросчиков и святого обвинителя! - взвыл прокурор. - Требую секретаря суда занести в протокол! Оскорбление и ложное обвинение слуг Церкви при исполнении ими должностных обязанностей! Не ухудшай свое положение, ведьма!

- Ухудшать? - усмехнулась Танна распухшими губами. - Что... хуже костра?

- Молчать! - заорал прокурор. - Стража! Утихомирьте ее!

На плечо Танны опустилась ладонь стражника, но не встряхнула, а - с изумлением ощутила она - дружески похлопала. Впрочем, сил на удивление уже не осталось. Она прикрыла глаза и погрузилась в забытье. Травница не слышала, как витийствовал прокурор в ее адрес, как он обрушился на несчастного Хариза за мерзкий Солнцу блуд со многими гулящими девками, не видела, как хмурятся обращенные на нее лица судей. Не видела она и того, как давал показания сначала брат Селим, скрывающий торжествующую усмешку, затем отец Хариза, дворовая девка, ее соседи... Пришла в себя она, только когда стражник осторожно потряс ее за плечо.

Председатель неторопливо возвысился над каменным столом.

- Святой трибунал выслушал обвинение. Имеют ли обвиняемые что-либо сказать?

- Я не виноват! Она меня соблазнила! - почти заскулил Хариз. На него было страшно смотреть, такой ужас читался на его лице. - Пощадите!

Он рухнул на колени. Танна лишь молча мотнула головой.

- Святой трибунал удаляется на совещание, - торжественно провозгласил председатель. - Уведите подсудимых в комнату ожидания!

Он с достоинством повернулся и вышел в неприметную маленькую дверь. Остальные судьи последовали за ним. Стражник презрительно толкнул ногой все еще стоящего на коленях Хариза, по лицу которого текли крупные слезы, и тот, словно очнувшись, суетливо вскочил на ноги и чуть не бегом бросился по проходу. Стражники, стоящие за Танной, бережно помогли ей встать и, поддерживая за локти, осторожно повели туда же.

Однако в комнате, куда ее привели, Хариза не оказалось. Выглядела она удивительно. Темно-бордовые занавеси на стенах, мягкие кресла того же оттенка, маленький столик с фруктами и кувшином темной жидкости с терпким запахом - все до того не походило на грубую обстановку комнаты ожидания, что травница растерянно остановилась. Она ждала, что стража спохватится и исправит свою ошибку, но ее лишь бережно подвели к креслу.

- Садись, ведьма, - сказал один из сопровождающих. - Эк ведь тебе досталось! Давай, давай, в ногах правды нет.

- Я грязная... - пробормотала Танна. Ей отчаянно захотелось, чтобы внезапный сон продолжался подольше. - Испачкаю...

- Ничего, уберут, - ворчливо ответил тот. - Ты, главное, ничего не бойся, но веди себя повежливее. Тобой сам, - он ткнул пальцем вверх, - заинтересовался. Ты с ним поласковей, глядишь, и облегчение тебе выйдет. Он, говорят, старик добрый, только обманывают его всякие...

Не дав ей и рта открыть, стражники удалились.

В комнате оказалось куда теплее, чем в зале, но Танну по-прежнему знобило. Боль внизу живота накатывала все чаще, во рту появился солоновато-горький привкус. Она попыталась почувствовать Силу, пропустить ее поток через себя, чтобы хотя бы снять боль, но ничего не получилось. Скрипнула дверь, и в комнату вошел невысокий полный монах с золотой Колесованной Звездой на шее и вышитым на рясе маленьким серебряным молоточком. Он выглядел пожилым - с почти полностью седой бородой и жидкими волосами с просвечивающей лысиной. Покряхтывая, монах опустился в кресло напротив Танны и с интересом уставился на нее.

- Ну, здравствуй, красавица, - сказал он. - Вот ты какая... С верхотуры-то разве разглядишь? Смелая, ничего не скажешь - от собственных показаний отречься...

Танна невидяще смотрела на него.

- Ах, да, - спохватился он. - Извини, редко на людях появляюсь, все больше со знакомыми. Меня зовут брат Себегус. Я тут вроде хозяина. Пить хочешь? - Он ловко плеснул жидкость в небольшой кубок. - Держи. Да пей, пей, не стесняйся!

Он почти силой заставил ее выпить содержимое кубка. В нем оказалось крепкое вино с приятным терпко-сладким вкусом. Оно огненным комком ухнуло в пустой желудок и тут же принялось растекаться по жилам. Боль в истерзанном теле отступила, голова слегка прояснилась.

- Так, а теперь закуси-ка, красавица, вино крепкое, а ты голодная... - брат Себегус ловко сунул между безвольных губ ломтик чего-то хрустящего и сладкого. - Вот так-то лучше. - Он наклонился вперед и взял руку девушки в свои ладони. Его пальцы словно случайно накрыли ее пульс. - Ты меня понимаешь? Голова не плывет?

Танна слабо кивнула. Она слегка пришла в себя, и ее начал охватывать страх. Что здесь происходит? Здесь не комната ожидания, не церковная тюрьма...

- Вот и ладно, - брат Себегус выпустил ее руку и поудобнее устроился в кресле. - Ты ешь, не стесняйся.

Он подтолкнул по столу в ее сторону тарелку с фруктами. Танна не пошевелилась.

 - Думаешь, кто я такой и что я здесь делаю? Не стану томить. Я брат Себегус, Предстоятель церкви Колесованной Звезды. Заведую всем ее хозяйством с благословения императора. А ты действительно смелая - половина народа в городе сейчас бы передо мной ниц рухнула...

Танна слабо усмехнулась.

- Я не... принадлежу к последователям Пророка... Я уже говорила... допросчикам.

- Ну а кто спорит? - удивился Настоятель. - Но, видишь ли, храмы по просьбе императора еще и за порядком среди магов следят. У нас опыт богатый, - он усмехнулся неожиданно волчьей усмешкой, - так что справляемся, хвала Пророку. Да ты и сама видишь. С тобой вот, правда, незадача вышла.

Он в раздражении хлопнул ладонью по столу.

- Знаешь, в чем моя самая большая нужда? - Он подождал реакции Танны, но не дождался и продолжил: - Самая большая моя нужда - в толковых людях. Посмотрел я твое дело. Конечно, белыми нитками шито. Только сильные колдуньи на мужчину порчу навести способны, а ты даже себя вылечить не можешь. Уж извини, травница ты захудалая, куда тебе...

Он замолчал.

- Ты хочешь сказать, - наконец с удивлением произнесла Танна, - что я невиновна?

- Ну да. Почти невиновна, так скажем. Вот язык у тебя без костей, да. Ну да половину баб в городе перевешать пришлось бы, коли грехом то считать.

- И... меня отпустят?

- А вот здесь, деточка, не все так просто, - вздохнул Настоятель. - Я бы с удовольствием, но... Понимаешь, народ ведь как думает? Раз взяли, да еще и дом разнесли, значит, есть за что. Невинных не хватают. И тут вдруг тебя отпускают. Нехорошо получится, сама понимаешь. Слухи пойдут, шепотки разные. Опять же, исполнительные идиоты, что с тобой общались, обидятся - мол, вся их работа насмарку. Есть такой зверь, внутренняя политика называется. Страшнее любого волка и даже волколака - любого сожрет и не поперхнется, если ошибешься. В общем, я бы с радостью, но...

Он развел руками.

 Танна с удивлением смотрела на него. Настоятель не лгал, во всяком случае, явно. В его глазах не всплывали желтые прожилки кривомыслия. И голос вроде искренний...

- Но ты же Настоятель! - удивленно прошептала она. - Ты же можешь просто приказать...

- Я! - горько рассмеялся брат Себегус, и Танна вдруг поняла, что сейчас он говорит чистейшую правду. - Приказать? Деточка, ты еще очень юна. Храм - не просто толпа людей, верящих в Отца-Солнце и его колесованного Пророка. Храм - могучая организация. Вышние опираются на нижних, и поддержка со стороны ведомых - одновременно сила и слабость ведущих. Да, я силен. Я могу отдать любой приказ - ну, почти любой - и его выполнят. Но если он не понравится рядовым братьям, в их рядах возникнет волнение. Чем больше таких приказов, тем выше волны гов... э-э, волны в море. А с разбушевавшимся морем справиться, знаешь ли, непросто. Я уж не говорю, что старшие братья могут решить избавиться от меня задолго до того, как волны разгуляются всерьез. Нет, девочка моя, я не более волен приказать отпустить тебя, чем ты сама.

Он резко наклонился вперед.

- Но есть и другой путь, Видящая правду.

Танна вздрогнула. Ах, да, она же призналась. Что ж, хуже не станет.

- Не скрою, за тебя заступились могущественные люди. Очень могущественные, - Предстоятель упер в нее потяжелевший взгляд. - Много бы я дал, чтобы узнать - почему. Но сейчас они не важны. Я уже сказал - мне отчаянно не хватает толковых людей. Танна, Видящая правду вроде тебя очень бы мне пригодилась. Погоди отказываться, просто послушай. Ты просто не представляешь, сколько в мире зла! Тебя пытали, и я хорошо вижу, как изуродовано твое тело. Да что там, я сам в свое время прошел через допросы по ложному навету. Но не принимай подвальные истязания за сущность Храма. Это просто необходимая грязная работа. Тебя угораздило сделать своим врагом одного из младших братьев, не стану называть его имя. Именно он убедил судей, что ты настоящая ведьма. Он настаивал на следствии и суде, хотя и знал о возведенной напраслине. И он поплатится за грязные дела и мысли независимо от твоего решения. Но создавалась мясорубка не про тебя, не для таких простушек. Ты слышала о Вековечном Враге?

Танна неуверенно кивнула. Страшные сказки о Майно, Вечном Императоре, гуляли по рынкам и улицам, шепотками перелетали из уст в уши.

- Именно он повинен в Великой войне между империей, Грашем и прочими племенами. Именно он мутил воду, засылал черных магов дурманить людские умы и заставлять порядочных граждан совершать безумства. Он виноват в разрухе и чуме. Он виноват, что погосты в иных местах тянутся на многие версты. Мы боремся с посланцами исчадия преисподней, вылавливаем грашских подсылов, даже пытаемся подружиться с дикарями. И нам очень нужны Видящие правду! Смотри, ты случайно попала в ржавые зубья наших пыточных станков, и они почти перемололи тебя. Если останешься с нами, сможешь облегчить участь невинных людей, случайно попавших в мышеловку. Одним своим словом ты сможешь отпустить их на свободу. Прошу, не дай случайной обиде затуманить свой ум! В твоих силах сделать мир лучше!

- И что от меня нужно? - медленно спросила Танна. Голова шла кругом. Она почти не понимала, что ей говорил Настоятель, но главное уяснила: костер - не обязательная участь. Оттянуть его хотя бы на один день, хотя бы на день!..

- Я знал, что ты умница, - с облегчением откинулся на спинку брат Себегус. - От тебя не нужно почти ничего. Сейчас ты вернешься в зал и скажешь судьям, что признаешь вину, что поступила так по недомыслию, что осознала всю глубину падения... Что-нибудь такое, в общем. Не обязательно вдаваться в подробности, они поймут. Скажи, что раскаиваешься и желаешь принять Истинную веру, дабы искупить грех трудом на благо империи и Храма. Тебя отправят в дальний монастырь. Поживешь в глуши какое-то время, передохнешь, тебя полечат, потом вернешься сюда, в столицу. А там... Друзей я тебе не обещаю, но власть - о да! Уже через год ты достигнешь достаточно высокого положения, чтобы самостоятельно закатать брата Селима в самый дальний скит до конца его жизни. Передохни еще немного - время есть - и вперед. Тебя надо побыстрее отправить к лекарям.

- Скажи, господин Настоятель, - медленно спросила Танна, - мне придется на самом деле принять Истинную веру?

- Ну... да, - пожал плечами тот. - Просто формальность. Церковь иногда нанимает язычников, но никто из них не пользуется доверием и не может занять высокий пост. Но тебя никто не заставляет искренне верить. По моим прикидкам, половина иерархов верит в существование Пророка и его вознесение не больше, чем ты сейчас. И что? Какая разница, какой амулет таскать на шее? Короткая церемония обращения - и от тебя не потребуется даже посещать службы.

- Брат... Господин Предстоятель, - у Танны возникло чувство, что она своими руками подписывает свой приговор. - Ты добр... и ты не лгал, почти не лгал мне. Я просто деревенская колдунья, мало что знаю и понимаю. Наверное, ты прав во всем. Но я не могу принять твою веру. Не то, чтобы я страстно верила в духов, я их и не видела никогда. И не то, чтобы я не любила Солнце - оно согревает меня, дает жизнь зверям и птицам. Но... я всю жизнь жила свободной. А ты предлагаешь мне ярмо. Пусть легкое, едва заметное, но ярмо. Я не хочу унижаться перед Пророком, пусть и для вида. Извини. Думаю, я действительно могла бы сделать что-то хорошее Храму... но просто отпусти меня, если сможешь. Не сможешь - об одном прошу: пусть меня не сожгут, пусть повесят, отрубят голову, посадят на кол, даже четвертуют. Только не костер. Пожалуйста...

Ее вдруг накрыла волна черного отчаяния. Она спрятала лицо в ладони и зарыдала, размазывая грязь по лицу. Ее плечи тряслись.

А ведь она почти еще девочка, вдруг понял Предстоятель. Просто забитый несчастный ребенок, запуганный до смерти, не понимающий, что говорит. Заменить костер четвертованием - ну надо же! Ну почему проклятый Серый Князь вызвал меня только нынешней ночью? Почему не на сутки раньше? Минус день в пыточной камере, плюс день в компании ласковых сестер... К бесам год, один день, всего один день! Если бы я действительно мог отменить суд просто по своему желанию!..

- Ну-ну, деточка, - он тяжело поднялся из кресла, обошел столик и успокаивающе потрепал Танну по руке. - Успокойся. Тебя не сожгут, обещаю.

Рыдания постепенно смолкли. Внезапно девушка бросилась на колени и страстно поцеловала его руку.

- Спасибо, - прошептала она. - Спасибо...

- Встань, - немного суетливо поднял ее на ноги Себегус. - Войдут стражи - невесть что подумают. Может, все-таки передумаешь?

Он вытащил из кармана рясы надушенный платок и осторожно вытер травнице перепачканное лицо. Та снова съежилась и отрицательно покачала головой. Настоятель лишь вздохнул, взял со стола колокольчик и позвонил. Входная дверь немедленно открылась, и в комнату вступила стража. Брат Себегус поспешил выйти в дверь, ведущую во внутренние покои.

После тепла комнаты ледяной воздух зала ударил Танну словно доской. Ноги опять начали подкашиваться, и ей пришлось опереться на стражника, чтобы выслушать приговор стоя.

- Именем всеблагого породителя-Солнца и его мученика-Пророка! - голос судьи гудел в пустом зале словно заблудившийся шмель. - Обсудив все обстоятельства дела и свидетельства добрых граждан Приморской империи, сим приговариваем обвиняемых к следующему. Недоросль Хариз, сын Кумитара-кожевенника, за блуд и прелюбодейство, противное оку Солнца, Отца нашего, прилюдно получит десять плетей на площади, а также внесет пеню в три золотых в городскую казну в течение десяти дней. Ведьма Танна, державшая травную лавку, за негодную попытку наложения черных чар и за противодействие святому Храму приговаривается к лишению всех своих прав, всего имущества и к немедленной пожизненной высылке в дикие земли за пределами империи под страхом смерти при возвращении. Святой трибунал завершил рассмотрение дела и постановляет огласить его на всех площадях города для назидания добрым жителям города.

Председатель со стуком захлопнул деревянную обложку.

- Не-ет! - завопил, срываясь, Хариз. - Я не виноват!.. Это она... Это они... - Крик перешел в захлебнувшийся визг, когда он пробкой вылетел за дверь.

- Ничего, девка, все лучше, чем костер, - сочувственно сказал ей стражник. - И в диких землях люди, говорят, живут... Пошли, что ли.

Танна без сил опустилась на скамью. Жизнь! Какая разница, где? Главное - она останется жива. А лекари, наверное, нужны даже собакоголовым жителям заграничья...

- Пошли, что ли? - стражник осторожно потормошил ее за плечо.

- Я принимаю ее, - из полумрака за колонной выступила фигура. - Екер, Ясил, спасибо, вы свободны.

- Так ведь... - почесал в затылке старший. - Ее ведь... как там... этапировать положено. Телега с арестантами в полдень отправляется...

- Я сам отвезу ее за пределы империи. Вот знак, - фигура продемонстрировала стражникам тусклый медный жетон. - Скажете начальнику караула, что передали ее Тилосу, тот не станет переспрашивать.

- Хозяин - барин, - пробормотал старший. - Нам же меньше по городу таскаться. Ясил, пошли, что ли?

Гулко топая по полу, стражники вышли. Мужчина обошел скамью и присел на корточки перед Танной.

- Ну, здравствуй, котенок, - улыбнулся он. - Видно, судьба мне подбирать тебя на дороге.

Танна глядела на полузабытое лицо сквозь застилавший глаза полумрак. Откуда-то из глубины выплыло имя, откликнулось произнесенным словам.

- Тилос... - прошептала она.

- Я самый, - улыбнулся посланник. - Скажи спасибо Тамире. Благодаря ей я вовремя успел. А то, глядишь, и в самом деле плохо вышло бы.

Он вытащил из-под мышки сверток, встряхнул его, и тот развернулся в большой теплый плащ с глубоким капюшоном, укутавший девушку с головы до пят.

- Скажи, почему ты Себегусу отказала? Он же замечательное предложение сделал. Власть, положение, богатство...

- Не хочу... ярмо... - помотала головой девушка. Боль в животе, временно отступившая, вдруг принялась разматываться, словно сжатая пружина. Танна застонала, из прокушенной губы выползла капелька крови.

- Танна? - словно сквозь вату услышала она. - Что с тобой? Где болит?

- Живот... - выдавила она, прежде чем потерять сознание.

- И что дальше? - спросил Заграт, когда пауза затянулась. Ольга с Теомиром глядели на Серого Князя широко раскрытыми глазами, боясь упустить хоть слово. Хлаш сидел на пятках с закрытыми глазами, положив руки на бедра, и то ли слушал, то ли дремал.

- Ничего, - равнодушно сказал Тилос. - Она потеряла ребенка, но без особых последствий. Сильно на допросе не калечили, не того ранга преступница, так что оправилась. Вывез я ее из империи, но ко мне в Лесную долину она ехать наотрез отказалась, хотя я и уговаривал. Не хотела оказаться мне обязанной еще больше. Знаешь, есть люди, которым ничего не надо, кроме свободы.

Он посмотрел вверх, на догорающий в тучах закат.

- Удивительно. Вроде всю жизнь в захолустье прожила, где чего набралась?.. Ну, довез я ее сюда. До меня недалеко, и место тихое. Прижилась она здесь травницей. Потом даже мужа нашла, только тот умер давно. После его смерти Беллу она мне отдала - девочка любознательной уродилась, очень вопросы задавать любила, на которые Танна ответить не могла. Вот она и решила, что у меня дочь ума наберется. А я не уберег...

- Да брось ты! - нетерпеливо сказал Заграт. - Ты лучше мне скажи, за что вашего Себегуса расплющили? Слыхал какие-то сказки, только вот никто толком не объяснил. Говорят, за заговор какой-то...

- Я создал Церковь как цементирующее средство, - все также равнодушно ответил Тилос. - Давным-давно я построил империю Кантоса, но она развалилась по династическим причинам. Последний император не оставил формальных наследников - он очень не хотел жениться, даже формально, тоже... хм, ценил свободу и независимость. Все оттягивал и оттягивал до тех пор, пока его не убили в сражении с южанами. Бастардов он наплодил достаточно, между ними завязалась междоусобица, в нее включились аристократы из наиболее влиятельных... Мне пришлось ликвидировать немало претендентов на трон, чтобы погасить смуту и не допустить гражданской войны. Я сделал выводы... и решил создать для новой империи вторую опору в виде могущественной организованной религии. Изобразил из себя пророка-еретика и позволил колесовать себя культу Курата - бога солнца в Граше. Палачи не знали, что мои кости кувалда не берет, ну, а боль я отключать могу по желанию. Ну, а дальше все просто. Был бы мученик, а неофиты обязательно найдутся.

- Значит, ты не только Серый Князь, но еще и Колесованный Пророк? - Хлаш открыл глаза и глянул на Тилоса. - И создатель человеческих империй?

- Кем я только не поработал за три сотни лет на вашей планете...

- Хшшаркхх... - прошипел Заграт, оскаливая клыки. - Ну, я вам скажу! Слушай, Тилос, в чем, ты говорил, суть Игры? Чем Стратег побеждает?

- Строительство и развитие государств, наук, медицины. Изобретение всяких штук. Повышение уровня жизни. А что ты вдруг вспомнил?

- Майно - Игрок. Он строит свою империю на Восточном континенте. Развивает науки, как ты выражаешься. Лекарей привечает. А ты строишь империи на Западном континенте. Учишь, как лечить. Церковь вот изобрел. Караван с моим кланом помог потопить... Слушай, родной ты наш, чем ты-то от Игрока отличаешься? По мне, так все едино.

Серый Князь откинулся на спину и уставился в закатное небо.

- Слушай, Заграт, ты-то сам, случайно, никакую академию не кончал? - спросил он с вялым интересом. - Как-то нехарактерно для лесного орка ты умозаключения делаешь.

- В человеческих городах мне пожить довелось, много чего повидал, - отмахнулся шаман. - От вопроса уйти хочешь?

- Нет. Некуда уходить. Прав ты, дружище - ничем не отличаюсь. Я сидел на Западном континенте, хотя Камилл не раз предлагал мне перебраться на Восточный, в качестве доверенного лица, наместника, первого заместителя, кем угодно. Я знал, что если останусь с ним, не смогу сопротивляться. Его много как называют, и чаще всего клички несправедливы - он очень искусный правитель, и при том не самый жестокий. Действует больше дипломатией, в битвах побеждает всегда малой кровью, ассимилирует побежденных молниеносно... Но он не просто один из лучших Игроков среди всех Демиургов - он выдающийся манипулятор. Оставшись с ним, я неизбежно потерял бы себя, стал бы продолжением его личности, утратил бы любые сомнения. Поначалу я ушел, фактически бежал от него на полудикий Западный континент, чтобы осмотреться и понять, как и зачем жить дальше. Но...

Тилос пожал плечами.

- Мой родной мир тоже и жесток, и несправедлив. Там убивают и мучают ни в чем не повинных людей, бросают их в тюрьмы, подавляют личную и общественную свободу. Но по сравнению с вашим варварством он - почти рай. А я - его порождение. Я просто не мог смотреть, как люди вокруг меня прозябают в ужасных условиях - надрываются, добывая хлеб насущный, голодают, гибнут от эпидемий, от рук бандитов и дружин мелких князьков, мало чем отличающихся от бандитов. А помочь каждому по отдельности я не мог. Вот и пошел по пути Джао - начал создавать государства. А какое государство лучше всех может насадить мир и порядок железной рукой в кратчайшие сроки? Только империя. Потом, с повышением уровня жизни, я планировал медленное преобразование в что-то более приличное, типа республики, с введением гражданских прав для простолюдинов и тому подобного. Ну, а Игра строится ровно по тем же самым шаблонам. В конце концов, она направлена на развитие общества, а здесь пространства для маневра и фантазии не так много. Так что, Заграт, дружище, ты совершенно прав. Я мало чем отличаюсь от Игрока.

- Ну так почему же у тебя все так хреново? - сварливо поинтересовался орк. - Даже династию людишкам обеспечить не можешь.

- Потому что я все-таки не Игрок. Я ценю свободу - не только свою, но и чужую, и не хочу никого принуждать. Я создаю заготовки, даю хорошего пинка - а дальше все должно катиться само собой, но так, как хотят люди, не я.

- Ну и?

- Перерождение. Все то же проклятие - сначала Джао, а потом и мое. Ты спросил насчет Себегуса. Его судьба - лишь отражение истории Церкви. Я создал ее в качестве цемента для новой Приморской империи, установленной на месте империи Кантоса, где заправляли сильные эгоистичные маги. Предполагалось, что Церковь принесет людям знание, уверенность в будущем, защиту от мрази, обожающей использовать Силу в своих интересах - ну, сам все понимаешь. Но раз за разом я повторяю ошибки и неудачи своего учителя и создателя моего мира. Я даю людям свободу, и они используют ее во зло. Я создавал Церковь из самых лучших людей, кого только мог найти. Многие из них знали истинную историю Колесованного Пророка, но согласились изображать веру в легенду на публике. Они лечили, защищали, несли знания - но они оставались просто людьми. А люди смертны. На их место приходили другие - молодежь, знающая только легенду и искренне верящая в нее. И еще они истово верили, что сам Отец-Солнце дает им право повелевать и управлять. Дальше - стандартное развитие ситуации: защитники превратились в стражей, забота - в душную суровую опеку, учение о добре и справедливости - в средство расправы с неугодными. Пытки, поначалу признаваемые крайним средством, превратились в привычный метод допроса, сомнения начали трактоваться не в пользу несогласных и обвиняемых, а потом пропали вовсе. Деградация зашла так далеко, что я решил своими руками убить свое же детище. Я подкинул церковной верхушке идею военного переворота и введения теократии - и позаботился, чтобы император узнал все заранее. Все прошло по плану, только вот уничтожить Церковь я не смог. Слишком много оказалось истинно верующих, в том числе и среди аристократов. Удар оказался тяжелым, но Церковь выжила и потихоньку набирает силу снова...

Серый Князь закрыл глаза и замолчал.

- Тилос, - осведомился Хлаш после паузы, - а почему, в самом деле, ты связался с Предстоятелем в последнюю ночь, не раньше? Мог ведь и облегчить Танне жизнь...

- Сам подумай! - хмыкнул тот. - Я знал, что Себегус тщательно изучит досье, чтобы понять, на кой она мне. У него появлялся реальный шанс уболтать неопытную девушку, храмовники мастера на уговоры. А мне Церковь уже тогда сильно не нравилась, и я предполагал, что с ней придется что-то делать. Мог я ему Видящую правду подарить? Особенно когда имелся шанс, что всю верхушку придется ликвидировать?

- Ну ты и сукин сын! - в восхищении сказал Заграт. - Да чтоб меня перевернуло да шлепнуло! А о тебе нынешний император что знает? Он в курсе, кто ты на самом деле? Мы сейчас вроде в Талазену направляемся, а она в империи, пусть и не до конца. Если он посчитает, что Серый Князь сдох в своей Лесной долине, он может захотеть тебя к ногтю взять. Мало ли чего полезного знает бывший посланник Серого Княжества!

- Император знает то, что нужно... - Тилос стремительно вскочил на ноги. - Она пришла в себя.

Он невидимой в сгущающихся сумерках тенью скользнул к двери хижины.

- Сиди, - удержал Заграт встрепенувшуюся Ольгу. - Сам справится.

Однако девушка стряхнула его руку и, вскочив, тихо приблизилась к дому, прислушиваясь и вглядываясь в щель оставшейся приоткрытой двери. Шаман тоже навострил уши.

- Тилос... - полупарализованный рот Танны с трудом выговаривал слова. - Ты здесь?

- Я здесь, Танна, милая. Как ты себя чувствуешь? Болит что?

- Мое время... пришло, - прошептала колдунья. - Как там Белла?

- Она хорошая девушка. Выросла в настоящую красавицу. Я уже приглядываю ей жениха. - Судя по голосу, невидимый в сумерках Тилос ласково улыбался. - Ты можешь ею гордиться, котенок.

- Я чувствовала... удар... крики... смерть, - голос старухи стал совсем тихим. - Гром пришел с неба. Случилось что-то страшное...

- Говорят, где-то неподалеку объявился сумасшедший маг. Я и пришел его искать. Найду - расскажу, вместе посмеемся.

- Я никогда... не могла распознать... твою ложь. Тем более сейчас. Тилос... поклянись, что... с ней все хорошо... Поклянись своей душой, если... если она у тебя есть...

- Я клянусь всем, что у меня есть, милая Танна. Белла в порядке. Не волнуйся, тебе надо просто лежать и спать. Утром я схожу в деревню и приведу лекаря. Ты выздоровеешь, и все снова станет хорошо, обещаю.

- Мое время... пришло. Я знаю, - голос старухи совсем угас. - И правильно... Никто... не живет вечно. Жаль, нет... Беллы. Хотела попрощаться...

Какое-то время в хижине стояла тишина. Глаза Ольги привыкли к темноте, и она видела, как Тилос, стоящий у кровати на коленях, молча прислушивался к хриплым вздохам знахарки. Потом как-то сразу дыхание женщины прервалось. Тилос выпустил руку Танны и, натыкаясь на лавки, побрел к выходу.

- Она мертва, - сказал он, ни к кому не обращаясь, и побрел куда-то в пустоту. Хлаш перехватил его, опусти руку ему на плечо.

- Тилос, все умирают, - негромко сказал он. - Такова жизнь. Ты ничего не можешь поделать. Неужели она - первый человек, чью смерть ты пережил?

- Я тысячи раз говорил себе то же самое, - горько рассмеялся Тилос, поневоле останавливаясь. - А что толку? Все уходит, рассыпается в прах. Я отчаянно старался никогда не заводить близких друзей. Я зарекся связывать себя с тем, что уходит - и все равно нарушаю зарок. Один я среди праха, словно скала над долиной - такой же гордый, вечный и бессмысленный. Джао, зачем ты дал мне бессмертное тело! Зачем ты вмешался в мою жизнь, будь ты проклят! Я не просил делать меня Хранителем, слышишь?

Последние слова он выкрикнул в темное небо, словно надеясь на ответ.

- Тилос, - чуть не плача, ткнулась ему в бок Ольга. - Не надо так, не убивайся. Ты нужен нам! Ты нужен... мне.

Она затряслась в беззвучных рыданиях.

- Ох, девочка... - ласково погладил Тилос ее по голове, осторожно отстраняясь. - Спасибо на добром слове. Только слова ничего не меняют. У меня все крутится в голове один стишок. Часть я забыл, но начиналось так:

Жизнь прошла, словно день. На закате с холма
Смотришь в небо, горящее ясно.
Где-то в небе висит облаков кутерьма -
Как последний привет посылает судьба
Знак, что жизнь пролетела напрасно.

Дом сгорел от грозы, и засох тополек,
Что растил ты за домом в малине,
И в отчаянный миг друг тебе не помог -
Не узнал, опоздал, задремал, занемог
Или просто пропал на чужбине.

Не вернувшись назад, в бой ушли сыновья
За какое-то правое дело,
Пережил ты жену, пережил ты себя,
Тихо плачет душа, в лихорадке горя,
Страшно старость уродует тело.

Прогорает закат, жизнь прошла - не вернуть,
Подбирается сон самозваный,
Что любил, что достиг - зачеркни и забудь,
Так оставишь от жизни лишь самую суть
И уйдешь на покой нежеланный...

Тилос отстранил Ольгу, небрежно выскользнул из лапищи Хлаша и шагнул в сторону. Его пустые глаза слепо глядели на догорающий закат. Заграт почувствовал, как его пробирает озноб. Только не сейчас! Если Тилос окончательно сорвется с нарезки... Там, в мертвом подвале, лишенном Силы, он был готов убить Серого Князя за гибель своего клана - а сейчас согласился бы сдохнуть сам, лишь бы привести его в чувство. Ведь он единственный, кто реально может отомстить Майно!

- Хреновые стишки, - яростно сказал он, выпущенными когтями вцепляясь Тилосу в руку. - Кончай пороть чушь. Ты просто хочешь уйти от ответственности! Самое простое - захандрить и перерезать себе глотку! От тебя сейчас зависим все мы! Ты сам говорил, что Майно нарушает правила, что Игру надо заканчивать, а теперь? Лесная долина погибла из-за того, что ты сам ввязался в Игру! Ты подыгрывал ему на свой лад. И не тебе теперь скулить, что противник оказался умнее! Все проигрывают, не бывает такого никогда, что всегда выигрываешь...

Тилос освободился от захвата одним легким движением, и Заграт внезапно обнаружил, что сидит на траве. Он снова вскочил на ноги и загородил Тилосу дорогу.

- Стишки, значит, любишь? Ладно. Послушай тогда вот что!

Он напрягся, вспоминая песню, услышанную давным-давно в Гхаш-Куруме. Петь он не стал - орочья глотка общий даже разговорный не слишком хорошо принимает, а уж петь на нем... хватит с него одного тогдашнего опыта. Но должны же подействовать стихи! Хотя кто его знает, пришельца из другого мира. Ну, не попробуешь - не узнаешь. Шаман вздохнул и медленно заговорил:

Слаб, беззащитен человек -
Он лишь пылинка пред бездною,
Под ветром Мира лист дрожащий,
Которого недолог век
На Древе Жизни над рекою,
Потоком Времени журчащей.

Что его жизнь? Лишь краткий миг,
Жужжащая на солнце муха,
Что сгинет тихо до заката:
Мальчишка, зрелый муж, старик,
Девчонка, женщина, старуха...
И смерть - всеобщая расплата.

Но пусть лишь вспышка жизнь его,
Лишь искра света среди ночи
Иль отблеск на алмазных гранях:
Ведь даже искра для того,
Кто мир познать в единстве хочет,
Ценна не менее, чем пламя -

Так солнца свет играет ярко
На сонмах капель водопада,
Так луч горит на ожерелье,
Что девы грудь ласкает жарко,
Так птицы песнь, что утру рада
Из звуков сложена отдельных.

Так пусть вихрится буря Смерти,
Потоки Жизни разбивая
И в пыль разбрызгивая яро -
Проглянет солнце в круговерти
Злых облаков и засияет
Стоцветной радуги пожаром.

Заграт замолчал, свирепо отдуваясь, чтобы дать отдых непривычному горлу, затем продолжил уже тише:

- Пойми ты, дурак, что жизнь не кончилась! Вот если ты сейчас поднимешь лапки кверху и сдашься, тогда да, конец. Тогда все напрасно. Да только я тебе в рожу бесстыжую плюну, понял?

Тилос печально улыбнулся в последних лучах заката.

- Я не собираюсь устраивать здесь поэтический турнир, - заявил он. - Я...

Подошедший вплотную Хлаш с силой, не размахиваясь, ударил его в висок. В последний момент Серый Князь уловил движение и попытался уклоняться, но не успел. Его тело пролетело в воздухе несколько саженей, рухнуло на землю, дернулось и замерло. Хлаш не спеша подошел к нему.

- Надеюсь, не убил, - задумчиво сказал он. - Хорошие стихи, Заграт. Как раз в духе Пути, но я раньше не слышал. Откуда взял?

- Какой-то человек-менестрель спел. Давным-давно, когда старый шаман взял меня в Хамир, я его в трактире услышал, - ухмыльнулся орк. - У наших котят отличная память, не чета взрослым, вот я и запомнил. Не с первого раза, конечно, но тот бард всего-то штук пять знал, все время повторялся. Не знаю, может и не он придумал, но пел вполне душевно.

Шаман нагнулся и пощупал пульс на шее Тилоса.

- Не бьется, - озадаченно пробормотал он. - Эй, крокодил, ты его насмерть, что ли?

 - Его даже огнеплеть не берет, - равнодушно сказал тролль. - Сомневаюсь, что могу его убить, даже если сильно постараюсь.

Он приблизился и привычным движением закинул безвольное тело на плечо.

- Давай, Заграт, веди. Деревня, как я понял, недалеко, твой нюх укажет. Надо сюда людей прислать, чтобы похоронили ее, как у людей положено. Ольга, Теомир, не стойте, рты раззявив. Пошли, что ли.