Евгений Лотош

Материнская ложь

Там, наверху, косые тени падают на сухую каменистую землю. Их три - три креста, на которых корчатся еще не мертвые, но уже не числящиеся среди живых тела. Никто, кроме разве что самого Яхве, не может спасти осужденных - даже если снять их, огненная лихорадка уже проникла в тела через ужасные раны в руках и ногах и убьет их в несколько дней. Казненные римлянами никогда не возвращаются.

Три креста - но ее взгляд приковывает только один. Тот, где безвольно обмякло тело ее сына.

Редкая цепочка легионеров лениво окружает вершину. Раскаленные шлемы давно сброшены, на копья опираются, как на посохи. Казни обрыдли - стоять в оцеплении под палящим солнцем не нравится никому из солдат. Но она с радостью бы приняла на себя весь жар, что плавит сейчас тела ненавистных чужаков, что испепеляет плоть ее сына. Приняла бы как кару за ту старую ложь, из-за которой сейчас умирает ее дитя.

Она не первая, что изменила мужу. Многие женщины, живущие со старыми мужьями, тайком встречаются с любовниками и даже зачинают от них. Иногда тайна выходит наружу, и несчастную забивают камнями. Но чаще всего обходится. Чем она хуже других? Старый Иосиф редко прикасался к ней, а молодое тело требовало своего. Тот мужчина... как его звали? Она уже и забыла, забыла имя, забыла даже лицо. Все, что осталось в памяти - легкий беззаботный смех и мимолетная сверкающая улыбка в густой черной бороде. Иосиф со своими детьми тогда был в отъезде. Любовников никто не видел вместе, об этом она позаботилась. Но плод любви, нежданный и смертельный, остался в ее чреве.

Она придумала свое непорочное зачатие, чтобы обмануть мужа и соседей. Иначе - смерть, ужасная, мучительная смерть за измену. Впрочем, соседи, добрые люди, так, наверное, и не поверили, хотя ничего не сказали вслух. А муж... муж любил свою вторую жену. Он готов был поверить во что угодно, лишь бы не разглядеть ненароком правду. И она тоже любила его... наверное. И все обошлось, как и у других. Испуганная, она больше не принимала других мужчин, кроме мужа, обратив всю свою любовь на первенца.

Она уже давно старуха. Прошлое потускнело и стерлось из памяти, ушло, казалось, навсегда. Но Яхве ничего не забывает, и его карающая длань настигает и через многие годы. И теперь она расплачивается за жаркие ночные часы, когда лунный свет брызгами блестел в капельках пота ее тайного мужчины. Им было хорошо вместе, но цена, которую она платит сейчас, велика. Слишком велика, о мой Бог!..

Хотя нет - платит не она. Платит ее сын, чьи губы давно уже растрескались под лучами дневного светила. Струйки красного золота жизни уже почти иссякли, истекая из пробитого гвоздями тела. Скоро он умрет. А она... ей остается лишь жить, зная: это она своей нелепой выдумкой обрела Иешуа на смерть. Сын Бога, он мог прийти в мир только как Мессия. И был лишь один способ разубедить его - открыв правду. Но ведь он все равно не поверил бы? Нет, никогда, он слишком обожал мать, чтобы усомниться в ее непогрешимости! Или... поверил бы? Или просто у нее не хватило духу поделиться правдой, и сейчас она лишь придумывает себе оправдание? Как придумывали те, что клялись идти за ним в могилу, но многажды предали еще до восхода солнца?

Тени крестов косо падают на сухую бесплодную землю вершины, бледные под полуденным солнцем. И три скорбные женские тени распластались на растрескавшейся глине у подножия холма. Ослепительный блеск дневного светила заливает пустыню, но в душе у нее - вечная тьма.

Что же я наделала, Боже?..