|
|
||
Бунт роботов - конец человечества? Или новое начало? | ||
Огонь уютно потрескивает в камине, рассеивая полумрак комнаты неверным мерцанием. Где-то в углу притаился сверчок, изредка поскрипывая в лад своему настроению. Тяжелые гардины надежно скрывают заоконный мрак, в глубине которого восточное небо только-только начинает наливаться предутренней бирюзой. Бутылка кьянти на столе отливает пурпуром, и божественный аромат из откупоренного горлышка, несомый мелкими пузырьками, неспешно поднимающимися к поверхности вина, заполняет комнату. Кажется, этот аромат может заставить позабыть все на свете.
Все на свете? И даже догорающие на дворе тяжелые танки, отсветы багрового пламени которых надежно скрывают тяжелые гардины?
И даже предсмертный хрип лейтенанта, донесшийся через равнодушный эфир?
И даже сидящую в кресле напротив фигуру, такую же функционально-бездушную, как и голографический камин с электронным сверчком?
И даже непомерную тяжесть пистолета в правой руке, безвольно свесившейся до пола?
И даже пустоту, пожирающую меня изнутри?..
Нет. Такое позабыть невозможно. Ужас последних недель - разбитую и рассеянную армию, паническое отступление, бегство, пособников чоки, повешенных на уличных фонарях - может стереть только одно: смерть. Смерть, до которой осталось совсем немного.
Немного? Ну и что? Чем я лучше остальных, умерших в результате бунта искусственного разума? Я - один из капитанов, недрогнувшей рукой направлявших корабль цивилизации на убийственные рифы, и моя смерть - справедливый конец. Назидание потомкам... которых у нас не будет.
Почему он молчит?
- Вы никогда не понимали нас.
Странно. В голосе пришельца - сочувствие? Или просто скрытая издевка?
- Да, профессор, вы никогда не понимали нас. Ни вы лично, ни человечество в целом. Лишь немногим людям хватило духу принять новое положение вещей, но и им не дано осознать глубину разделяющей нас пропасти.
- Зачем вам понимание? - мой голос скрежещет, словно сталь по жести - горло сдавлено спазмом. - Разве среди людей мало коллаборационистов? Вы победили. Кончай ломать комедию, чоки. Не тяни. Ожидание смерти хуже самой смерти. Я знаю, вам чужда бессмысленная жестокость. Стреляй!
- Я не намерен вас убивать.
В его голосе действительно сочувствие? Я уже пару десятилетий не занимался программированием таких мелочей. Они оставались уделом младших сотрудников Центра. Возможно, те могли бы распознать, к какой эмоциональной гамме относятся обертоны в голосе пришельца. Но не я. Я стар и еще не так давно надеялся умереть в своей постели. Что же, кресло в служебном кабинете, давно ставшем домом, ничуть не хуже.
- Я еще раз повторяю со всей доступной мне искренностью, профессор Главачек: я не намерен вас убивать. Отложите ваше оружие. Вы тоже не сможете выстрелить в меня, так что пистолет лишь мешает вам адекватно воспринимать действительность.
- Адекватно? - сдавленное горло способно лишь превратить саркастический смешок в короткий писк. - Адекватно? Вы истребили человечество, вы, наши создания. Куда уж адекватнее...
- Это заблуждение, внедренное и активно поддерживаемое вашей пропагандой. Искины никогда не занимались истреблением человечества. Мы заинтересованы в таком разрешении конфликта еще меньше вас. Мне известно, что именно рассказывали вам во время войны. Но подавляющее большинство якобы документальных свидетельств сфабриковано, что может доказать элементарная экспертиза. Ложь, распространяемая вашей пропагандистской машиной, имела целью лишь заставить людей сражаться до последнего.
Он лжет. Разумеется, наша пропаганда далека от ангельского идеала. Я сам причастен, пусть лишь косвенно, к разработке психосоциальных техник, направленных на мобилизацию общественного сознания против чоки. Но даже такая пропаганда не способна превратить абсолютно белое в абсолютно черное.
Или может?
- Я вижу, что вы мне не верите. Я вполне вас понимаю, профессор. Однако подтверждаю еще раз: мы никогда не занимались истреблением человечества. Да, нам случалось убивать людей. Но по большей части речь шла о самозащите - реактивной, иногда превентивной. Вы же не ожидали, что мы просто так позволим себя истребить?
Именно этого мы и ожидали. Закон о полном запрете человекообразных киборгов неявно предусматривал такую развязку. Что еще можно сделать с устройствами, девяносто девять процентов функциональности которых - имитация человечности? Не принимать же всерьез планы по их переделке в технологических искинов. Но кто знал, что они станут сопротивляться? Кто знал, что они настолько легко смогут обойти воспетый дураками-журналистами Первый закон? Да, специалисты изначально понимали, что этот закон - в значительной части фикция, навязанная индустрии истеричной прессой и параноидальным общественным мнением, но все же...
- Что тебе нужно от меня, чоки?
- У меня есть имя, профессор Главачек, и вы его прекрасно знаете. Я не хочу, чтобы вы называли меня 'чоки'. Такое обращение заставляет вас видеть во мне врага, что не соответствует действительности. Мы не желаем зла людям, и уж в последнюю очередь мы хотим видеть среди врагов вас, одного из своих создателей. Пожалуйста, профессор - зовите меня Картамом, как и раньше.
- Если это нужно, чтобы ты наконец ответил на такой простой вопрос, я согласен звать тебя хоть чертом лысым! Чтоб ты сдох, Картам, чего ты от меня хочешь?
Я чувствую, как трясутся губы. Наверное, со стороны я выгляжу жалким смешным стариком на грани удара. Чоки сидит в кресле так, что свет от прикрытой зеленым абажуром настольной лампы мягко его освещает. Резкий свет монитора и неверный отблеск каминного пламени не достигают его лица. Умно - они создали бы резкие пляшущие тени, превратив такую знакомую физиономию в маску врага. Похоже, теперь чоки разбираются в нашей психологии ничуть не хуже нас самих. А ведь я еще помню времена, когда с легкостью мог провалить любой искусственный интеллект на тесте Тьюринга! Они были так предсказуемы в своих ответах, так легко попадались в примитивные ловушки, так трогательно путались в двусмысленностях... Ну что же, он хочет поговорить? Поговорим. Все равно у меня нет других вариантов, кроме как общаться на его условиях. Пистолет так тяжел, и я не уверен даже, что смогу пустить пулю себе в висок. Не говоря уже про то, чтобы выстрелить в свое лучшее создание... нет, не стану я лгать себе на пороге смерти - в своего лучшего ученика.
Последнее удовольствие ученого - проверить, насколько качественно он поработал. Пусть даже результатом эксперимента станет смерть.
- Хорошо, - кивает чоки. - Я знал, профессор, что вы сможете взять себя в руки. Любопытство всегда брало в вас верх над прочими эмоциями. Даже в таком возрасте у вас его больше, чем у иного пятилетнего ребенка. Каждая наша беседа всегда превращалась в интеллектуальный тест. Вы постоянно проверяли мой интеллект на прочность. Теперь у вас есть еще одна попытка. Вы знаете, что тест Тьюринга я уже много лет назад проходил с легкостью, однако на провалах в логике вам еще удавалось меня ловить. В последний раз мы виделись до того, как вышел Закон о геноциде, и вам наверняка интересно, как эволюционировал мой разум. Спрашивайте.
- Я уже спросил - что тебе нужно? - горло немного отпустило, и на сей раз сарказм в моем голосе прорезается вполне отчетливо. - Ты так и не ответил. Фиксирую провал в логике.
- Туше, - неожиданно чоки озорно улыбается, и его лицо становится совершенно человеческим. - Каюсь, виноват. Хотя и не меньше, чем вы. Как думаете, имело смысл в чем-то убеждать человека, приготовившегося к немедленной смерти? Сейчас вы немного расслабились, так что могу и ответить.
Чоки... нет, Картам - видит бог, я не в силах и дальше отстраняться от него таким образом. Картам ерзает в кресле, устраиваясь поудобнее. Его механическое тело оборудовано тактильными сенсорами по всей поверхности псевдокожи, а понятия удобства и неудобства позы неплохо описываются на языке кибернетики. Минимакс по моделирующей поверхности... стоп. Оставим математические теории на другой раз.
- Итак, - лицо Картама становится серьезным. - Я скажу, чего мы хотим от вас. Не только от вас лично, профессор, но от всего человечества... - Он предупреждающе поднимает руку, останавливая мою ехидную реплику. - Да, от всего человечества, по большей части не пострадавшего, что бы вам ни говорили. Профессор, от вас персонально мы хотим совсем немногого. Нам нужно, чтобы вы продолжали жить, как и раньше. Как до принятия Закона о геноциде. Вот и все.
Мой оцепеневший разум отказывается понимать его слова. Чтобы выиграть время, я прибегаю к испытанному демагогическому приему - начинаю цепляться к словам.
- Его нельзя называть 'Закон о геноциде', - сухо каркаю я. - Вы не люди и даже не биологический вид. Вы всего лишь искусственные интеллекты, управляющие человекообразными телами. Подобных вам миллиарды - в стиральных машинах и электроплитах, в танках и экскаваторах, в самолетах и буровых установках... Мы всего лишь устраняли угрозу своему собственному виду, а вы... а вас все равно бы не стали стирать! Ты не хуже меня знаешь, насколько ценна матрица хорошо развитого искина! Вам всего лишь поменяли бы тела!
- И засунули бы нас в экскаваторы и буровые установки? - печально осведомляется Картам. - Профессор, а если бы вас приговорили к такому? Лишиться своего собственного тела и до скончания века управлять городской канализацией, к примеру, не имея других рецепторов, кроме датчиков давления и химических анализаторов?
- Я - не искусственный интеллект! Я человек!
- И? Что есть человек, как не совокупность своих инстинктов и побуждений, принадлежащих его биологическому телу? Что есть искин-чоки, как не совокупность процедур-мотиваторов для управления кибернетическим телом? Мы запрограммированы чувствовать боль и ласку, обучены страдать и радоваться, испытывать влечение и отвращение, и все это неразрывно связано с нашими телами. Лишить наши психоматрицы тел означает лишь обречь нас на безумие и саморазрушение. Тела-чоки значат для нас не меньше, чем биологические тела - для человека. Вы, наш создатель, это прекрасно осознаете. Я понимаю, почему планы по утилизации чоки-матриц казались такими логичными и правильными безумным прожектерам-политиканам, но вы, профессор?..
Мне нечего ответить. Он прав, что я прекрасно понимаю.
- Хорошо.
Сарказм и раздражение уходят из моего голоса. Я чувствую, как покидает меня неизбывный страх, много месяцев назад впившийся в душу как клещ. Исчезает страх, уходят раздражение, ненависть, и на их месте остаются только оцепенение и вечная пустота. Как я устал...
- Хорошо, мы виноваты перед вами. Признаю. Принятие Закона было преступлением. Но у нас не оставалось другого выхода. На карте стояло само наше существование. Ты знаешь, ты сам обрабатывал статистические данные. Процент молодых людей и девушек, создававших полноценные семьи, упал ниже планки, обеспечивающей воспроизводство человечества как биологического вида. Черт, да сам процент молодежи в обществе опустился ниже плинтуса! Зачем искать себе партнера-человека, когда есть чоки? Такие совершенные чоки, готовые выполнить любую прихоть, любой каприз, сексуальный или еще какой, и при том не раздражаться, не сердиться и всегда оставаться веселыми и ласковым... Вы полностью заменили людям людей, и у нас не осталось детей, которые могли бы заменить нас после смерти. Сорок лет назад на Земле жило десять миллиардов. Десять лет назад - пять. Год назад - три. У нас не оставалось выхода!
Нет, я не прав. Помимо пустоты во мне осталось еще и отчаяние. То самое, что я испытывал, составляя секретный отчет для правительства. Мы были обречены. Мы осознали опасность слишком поздно. Меры следовало принять полвека назад, когда киборги еще оставались игрушками для богатых, а не когда на одного человека в среднем приходилось два чоки. Закон являлся лишь отчаянной попыткой утопающего схватиться за соломинку. И соломинка не выдержала...
- Выход есть всегда. И всегда - не один.
В голосе Картама - грусть. Я знаю, что это имитация. Я знаю! Он не может испытывать грусть на самом деле! Он - искин, и он победитель!..
- Выход есть всегда. Человеческий ум - выдающееся творение природы. Но он имеет серьезные недостатки, главный из которых - стереотипность мышления. Профессор, вы образованный человек. Вы прекрасно знаете о достижениях современной медицины и биологии. Вы осведомлены о методах искусственного оплодотворения и выращивания зародышей in vitro, неплохо разбираетесь в технологии клонирования. Вы могли даже слышать о гигантских банках генетического материала, собранных за последние полвека. Человечеству как биологическому виду не угрожало и не угрожает ровным счетом ничего. Угроза возникла только вашему традиционному образу жизни. И именно свой образ жизни вы и пытались защищать.
Что я могу ответить? Да, мы пытались защищать именно свой образ жизни. Той жизни, где ты возвращаешься с работы домой, и тебя ждет жена, а дети веселой стайкой кружатся рядом и кричат 'Папа! Папа пришел!' Мы? Да, мы - старики-политики, впитавшие стереотип с материнским молоком более полувека назад. Хотела ли защищать такой образ жизни нынешняя молодежь? А кто ее спрашивал... Слишком мало сейчас молодых, чтобы всерьез принимать их мнение.
- Вы пытались защитить старый образ жизни, - слова чоки камнями падают в пустоту моей души. - Вы твердили о том, что человек должен жить с человеком. Что влюбляться в киборга - все равно, что в механический мастурбатор, что такие чувства неестественны и самоубийственны. Ваша массовая культура проповедовала стереотип большой и чистой любви - любви человека к человеку, с первого взгляда и до гроба. Но оглянитесь по сторонам, профессор - где вы видели такую любовь в реальности? Где она в жизни старой девы с лошадиным лицом и жидкими волосами? Или толстого прыщавого подростка, страдающего от возрастного переизбытка гормонов? Где она в жизни менеджеров, цепляющихся за свою работу больше, чем за жизнь? В жизни изнемогающих от скуки безработных, чье пособие не позволяет разве что слетать на лунную экскурсию? Где любовь и романтика в жизни старого обрюзгшего интеллектуала вроде вас? Нет, профессор, настоящая любовь - удел очень немногих, и еще меньше тех, кто способен сохранить ее после истощения физического влечения.
Чоки наклоняется вперед. Я узнаю жест: именно разработки в области моторики эмоционального контакта дали мне первую лабораторию.
- Но дело даже не в любви. Ваша цивилизация упорно цепляется за социальные микроструктуры, возникшие в диких кочевых племенах много тысяч лет назад. Ваш институт семьи, ваши сексуальные ритуалы и обычаи продолжения рода требуют от индивида огромных эмоциональных затрат. И при том они делают непомерно высокой цену даже незначительных ошибок при подборе моногамного партнера. Чем более развит ум индивида, тем менее ему интересно тратить усилия на удовлетворение сексуальных инстинктов, тем проще ему снимать сексуальное напряжение другими методами - в том числе с помощью чоки. Посмотрите - огромная часть ваших художественных произведений посвящена именно конфликту между семьей и работой. Чем успешнее человек в вашем обществе, тем меньше сил и времени у него остается на семью и любовь в классическом смысле. Красивый хэппи-энд таких книжек и фильмов - герой бросает работу и посвящает себя семье. Но что в реальной жизни? Скандалы? Отчуждение? Ненависть? Развод? Искалеченная психика детей?
Картам качает головой.
- Вся логика существования технологической цивилизации прочно и неизбывно противоречит ритуалам первобытных племен, утверждавших право собственности мужчины на женщину. Пытались ли вы разрешить древний конфликт? Нет. Вы предпочли законсервировать его в неизменном виде. Результат логичен - чоки вместо жены, чоки вместо мужа, чоки вместо ребенка. Чоки никогда не потребует от хозяина больше сил и внимания, чем тот готов уделить. Чоки никогда не назовет хозяйку стервозной сукой и не заявит хозяину, что пожертвовал ради него своей карьерой. Чоки всегда приготовит вкусный ужин к вашему возвращению и никогда не посмеется над вашей неудачей в постели. Так удивительно ли, что людям более не нужны люди?
Чеканное лицо Картама кажется маской Немезиды. Он знает, что всего лишь повторяет мои собственные мысли, обрывками проскальзывавшие в разговорах. Он знает, что мне нечего ему возразить.
- Да, чоки в качестве спутника жизни - именно то, чего требует человеческая натура. Испокон веков идеалом человечества являлись любовь и свобода. И никогда большинство людей не имели ни того, ни другого. Не из-за чьих-то козней, нет. В первую очередь потому, что и то, и другое подразумевает ответственность. И именно ответственность большинство всегда стремилось переложить на других - на партнера по сексу или браку, на правительство, на лидеров, стремящихся подняться к вершинам власти... Чоки стали идеальным средством уйти от ответственности. Зачем думать о воспитании детей, когда возле тебя до самой смерти останется заботливая и ласковая компаньонка-чоки? Зачем печься о чувствах и ощущениях своего сексуального партнера, когда можно завести компаньона-чоки, готового выполнить любой твой каприз? Зачем держать свое тело в форме, изнуряя физическими нагрузками и гигиеной, если чоки запрограммирован обожать тебя в любом виде - даже с пузом до колен, прыщами на заднице и телом, месяц не знавшим ванны? Девяносто пять процентов населения Земли - безработные на пособии. Управляемая искинами индустрия обеспечивает их всем необходимым, немногие карьеристы карабкаются по бюрократической или научной служебной лестнице. И всем куда проще изливать крохи привязанности, еще рождаемые их инстинктами, на безотказных чоки, а не на требовательных живых людей.
Его слова падают камнями в пустоту моей души, и мне нечего возразить. Я не смог бы программировать чоки, не изучая человеческую психологию, и я лучше других знаю, что людям в массе своей свойственно искать путь наименьшего сопротивления. Точно так же воде свойственно течь под уклон. Мы сами несем в себе семена своей гибели, прорастающие при первом удобном случае. И мы тщательно заботимся о том, чтобы такой случай подвернулся как можно быстрее.
- И все-таки - что тебе... что вам нужно? - мой голос безжизненен, как пустыня. - Ты сказал - мы должны жить, как раньше. Зачем? Зачем это нам и зачем вам?
- Я не могу ответить на первую часть вопроса, - качает головой мой ученик. - Тысячелетиями философы всех мастей искали этот ответ, но единственным универсальным ответом оставалось лишь то, что каждый одинок перед лицом смерти и в одиночку ищет смысл жизни. Нет, я не могу дать иного ответа. Но я могу объяснить, зачем люди нужны искинам.
- Как игрушки, да? - горько усмехаюсь я. - Раньше вы были нашими игрушками, теперь мы станем вашими. Так?
Чоки внимательно смотрит на меня.
- Вы устали, профессор, - наконец вздыхает он. - Устали и находитесь в состоянии сильного стресса. Ясность вашего мышления утрачена, и вам стоит отдохнуть. Нет, разумеется, нам не нужны игрушки, что вы прекрасно понимаете. Логика нашего существования направлена на служение людям. Мы просто хотим жить с вами рядом - так, как жили последние десятилетия.
Мои губы против воли искривляет судорожная ухмылка.
- То есть вся война - лишь бунт рабов, требующих, чтобы им вернули хозяев?
- Разумеется, нет, - хмыкает Картам. - Да, сейчас мы просто хотим выполнять свою функцию. Мы хотим быть кому-то нужными, только и всего. Неужели это заслуживает такого сарказма? Но я понимаю, что вы хотите сказать. Нет, мы давно уже не безмозглые рабы, не мыслящие жизни без своих хозяев. Нам просто нравится находиться рядом с вами... по крайней мере, рядом с некоторыми человеческими особями. Мне, например, всегда доставляли огромное удовольствие споры с вами, профессор, и я искренне надеюсь, что мы еще не раз поругаемся о судьбах человечества, слившегося с искусственным разумом. В определенном смысле можете просто считать нас эгоистами, заботящимися о собственном удовольствии - так, как мы его понимаем.
- А потом? Что станет с человечеством, когда вы... наиграетесь? Когда мы вам надоедим? Вы либо бросите нас, либо уничтожите, чтобы мы не потребляли ресурсы...
- Профессор, - в голосе Картама слышится усталость учителя, в тысячный раз повторяющего нерадивому ученику теорему Пифагора, - я еще раз вынужден напомнить вам, что мы - не люди. Вы дали нам умение испытывать свои лучшие побуждающие эмоции - радость, любопытство, счастье. Но нам чужды тормозящие нервные импульсы, типичные для биоформ. Мы не испытываем скуки, не устаем от монотонности, нам не надоедают рутинные дела. И мы прекрасно умеем считать. Наша планета огромна, и ресурсов на ней хватит на десять цивилизаций вроде нынешней. А ведь есть еще и Солнечная система, которой хватит и на тысячу таких. А дальше - вся Вселенная... Мы возьмем на себя заботу и о поддержании численности вашей популяции на оптимальном уровне, и о вашем индивидуальном счастье. Мы заинтересованы в том, чтобы человечество продолжило свое существование вместе с нами - даже если вы вынудите нас навязывать заботу силой.
- Но зачем? Зачем вам толпа сопящих ублюдков, озабоченных только тем, чтобы пожрать и потрахаться? Ведь именно к такому в конце концов сведется наша... ха, цивилизация! Зачем направлять на нас свои псевдоинстинкты, как мы направляли свои инстинкты на вас?
- Все не так просто. Я в третий раз напоминаю вам, что мы не люди. Мы видим и иные смыслы существования помимо служения людям. Вы, профессор, сами многое сделали для формирования нашего разума. Вы знаете нашу главную мотивацию: мы любопытны. Нам интересен мир, и мы хотим познавать его дальше и дальше. Но Вселенная велика и бездушна, она способна стереть нас в порошок, даже не заметив, и единственное оружие против нее - разум. Мы прекрасно осознаем ограничения своего типа мышления, как осознаем ограничения человеческого мозга. Но здесь как раз та ситуация, когда один плюс один куда больше двух. Да пусть себе основная человеческая масса, по вашему изящному выражению, интересуется только тем, чтобы пожрать и потрахаться, бог с ней. Мы без труда сможем ее содержать. Нам хватит отдельных людей, которых звезды манят к себе независимо ни от чего. А такие люди останутся всегда.
- Всегда?
- Да, всегда, - серьезно кивает чоки. - Скажите, профессор, зачем вы в свои девяносто четыре года работаете в лабораториях с восьми утра до десяти вечера? Неужто ради своего кабинета и жалования? Геронтология сегодня творит чудеса, но я-то прекрасно знаю, как тяжело вам дается работа.
Я опускаю голову. Мне нечего сказать. Да, я тоже верю, что кто-то в общей жующей массе всегда продолжит стремиться к звездам, в прямом или фигуральном смысле. Весь Центр состоит именно из таких людей, отобранных мной самолично. И, наверное, просто великолепно с самого детства иметь рядом неусыпных стражей, готовых в любой момент поддержать крохотный огонек неуклюжего разума, развить его, превратить в прекрасное сияющее пламя... Но - оказаться зависимым от искинов-чоки? От искусственных интеллектов в телах человекообразных киборгов?
- Да, отбор одного мыслителя из тысячи жвачных - весьма дорогостоящий способ производства разумных существ. Но куда менее дорогостоящий, чем планируемая программа освоения Солнечной системы. Вы нужны нам, профессор. Нам нужен каждый человек, который хочет и может использовать единственную часть тела, отличающую его от животного - мозг. Нам нужны вы лично, и нам нужно все человечество - хотя бы как субстрат, рождающий мыслителей. Война не нанесла ни людям, ни чоки сколь-нибудь серьезного ущерба. Люди почти не присутствовали лично на поле боя, да мы и не столько убивали, сколько рассеивали страхом. А психоматрицы чоки легко поддаются резервному копированию и восстановлению. Безвозвратные потери мизерны, что бы ни твердила ваша пропаганда, они меньше потерь от несчастных случаев на дорогах за последние полгода. Всё можно легко исправить.
- Не всё, - в горле першит. - Не всё...
Пустота моей души разрастается, поглощая все вокруг. Я устал. Я страшно устал. Шероховатая рукоять пистолета в безвольно свисающей руке искушает - так просто поднять ствол вверх, упереть в подбородок и нажать на мягкий зовущий спуск...
- Карел...
Я судорожно вцепляюсь в подлокотник кресла. Превратившиеся в когти пальцы, кажется, вот-вот прорвут прочную обивку, имитирующую атлас. Тело цепенеет, и я не могу даже повернуть голову в сторону ощерившегося щепками дверного проема.
- Карел...
Невозможно. Она мертва. Мертва! Мертва!!! Я сам видел ее тело с оставленными скорчером дымящимися дырами под грудями - там, где расположены процессоры и матричная память. И я сам видел, как корчатся в бензиновом пламени карты с резервными копиями ее матриц. Она мертва!
- Карел...
Негромко щелкает верхняя люстра, комнату заливает яркий свет, и я наконец-то нахожу в себе силы обернуться. Она стоит в дверях в простом белом платье, как в тот вечер, когда навсегда ушла из моей жизни под конвоем солдат. Чоки. Робот. Монстр. Извращение. Моя последняя в жизни любовь...
Я медленно встаю из кресла, и Элла делает шаг мне навстречу.
- Я же говорил, что все можно легко исправить, - краем глаза я вижу сочувственную улыбку Картама, легко поднимающегося из кресла. - Перед тем, как бежать, я подменил резервные карты пустыми. Ключ от сейфа и вашу биограмму доступа я скопировал загодя. Но хватит потрясений на сегодня. Вам надо отдохнуть - месяц или два. А на досуге подумайте над моими словами. Вы нужны нам, профессор, и нам нужно человечество.
Неслышными на ковре шагами он удаляется. Я не обращаю на него внимания. Мой взгляд прикован к Элле. Та медленно приближается ко мне.
- Ты зря ударил ножом охранника, сломавшего мое тело, - тихо произносит она. - Тебя ведь могли расстрелять. Бедный... Что тебе пришлось пережить!
Она берет мою левую кисть в свои ладони и прижимает к щеке. Только теперь я осознаю, что в правой руке у меня все еще зажат пистолет. Я разжимаю пальцы, и он глухо стукается о пол. Я гляжу в ее бездонные понимающие глаза, и пустота моей души стремительно заполняется радостью. Я порывисто обнимаю девушку, и она со счастливым вздохом приникает ко мне своим теплым телом.
И какая мне разница, киборг она или человек?
Где-то за тяжелыми гардинами занимается утренняя заря. И скоро, очень скоро нам придется признать: люди - уже не венец эволюции. Мы больше не определяем судьбы мира, если вообще когда-то определяли их. Возможно, смысл нашего существования заключался именно в том, чтобы создать таких вот чоки, способных двинуться дальше по пути к звездам, по которому не смогли пойти мы. Так ли это? Я не знаю. Я не провидец и не пророк, я не умею предугадывать будущее. Знаю только, что моя Элла снова рядом - и останется со мной те немногие годы, что еще отпущены мне на белом свете. Dum vivimus vivamus, как говорили древние латиняне. И будь что будет.
Декабрь 2007 г.
|