- Смотри-ка, кинотеатр! Кто бы мог подумать?

Лютер остановил меня, схватив за руку. В тот вечер мы бесцельно прогуливались по нижнему Манхэттену - "порхали", как выразился бы Лютер языком Роберта У. Чемберса[1]. Узкая улочка, на которой мы остановились, имела старинное английское название, и находилась где-то к югу-востоку от Чайна-Тауна. На тусклых витринах магазинов красовались вывески с иностранными словами, а на тех этажах, где проживали их владельцы, горел свет и висели потрёпанные занавески. Прямо перед нами, там, где остановился Лютер, располагалась узкая деревянная дверь с белой табличкой. "КИНО" - гласила надпись простыми жирными буквами, и ниже мелкими - "Джорджия Уоттел".

Я смутился при виде этого имени. Все подозревали, а некоторые и утверждали, что знают наверняка - Джорджия Уоттел покончила с собой на пике голливудской карьеры, потому что Лютер бросил её. Но мой компаньон даже не вздрогнул. Лишь улыбка исказила его лицо, красивые черты которого всё ещё гарантировали кассовые сборы для любой картины, даже не смотря на то, что они заплыли от излишнего обилия еды, питья, и прочего.

- Интересно, что это за фильм с Джорджией, - задумчиво произнёс Лютер с чуть наигранной весёлостью.
- Пойдём, я проведу тебя на сеанс.

Мне это не нравилось, но отказ выглядел бы как укор. Поэтому я позволил ему провести меня через дверь.

Наверх вела лестница, старая скрипучая лестница. Она была настолько узкой, что нам приходилось подниматься по ней боком, при этом задевая стены то одним, то другим плечом. Я был озадачен, разве нью-йоркское постановление не запрещало устраивать кинотеатры на верхних этажах? На той лестнице, как я помню, не было света, только какое-то серое свечение, просачивавшееся сверху. Во всяком случае, когда мы подошли к маленькому фойе наверху, стало светлей. Там стоял потрёпанный мужчина со свинцовыми глазами на квадратном лице и большой копной жёстких седых волос.

- Вход за четвертак, - пробормотал он мягким хриплым голосом и взял полдоллара, которые протянул Лютер. - Проходите внутрь.

Одной рукой он сунул монету в карман, а другой отдёрнул тёмную тяжёлую занавеску. Мы вошли в длинный зал, ощупью добрались до кресел - очевидно, мы были единственными посетителями, - и почти сразу на экране вспыхнуло название: "ОРЛЯ" Ги де Мопассана[2].

- Жуткая вещь, хорошо! - пробормотал Лютер с наслаждением, а затем добавил ещё какой-то комментарий к ужасной классике. Но, при попытке услышать его, одновременно читая состав актёров, я потерпел неудачу в обоих случаях. Мерцающие слова на экране растворились в изображении пейзажа, охваченного дождём, который звуковая аппаратура лишь уныло имитировала. Вдалеке показался коттедж, приземистый и старый, с обветшалой на вид крышей, похожей на шляпку поганки. Камера плавно наехала на него, Лютер называл это "съёмка с движения"[3].

С близкого расстояния мы увидели переднее крыльцо. Две женщины сидели на верхней ступеньке, обмениваясь несущественными вступительными фразами. Джорджию Уоттел, сидевшую в центре с печальным тёмным лицом, обращённым вперёд, я узнал сразу. Её собеседница, находившаяся сбоку и в профиль, представила нашему взору лишь мелькнувшие серебристо-светлые волосы и красивое кошачье лицо.

- Это же Лилиан Тэшман[4], - проворчал Лютер и захлопнул рот. Он мог бы сказать и больше об этом тревожном видении двух мёртвых актрис, говоривших и двигавшихся, но ничего не сказал. Слева показалась третья фигура, сбросившая поблёскивавший непромокаемый плащ и намокшую шляпу с опущенными полями. Первый же взгляд на его гладкие чёрные волосы и высоко посаженные уши, пробудил во мне воспоминания. Потом он повернул своё лицо.

- Этого не может быть! - Запротестовал я. - Ведь Рудольф Валентино[5] умер ещё до того, как кто-либо начал мечтать о фильме со звуком...

Но, тем не менее, это был Валентино, и он собирался вступить в диалог с парой женщин. Однако, как только я воскликнул в невероятном изумлении, он остановился и посмотрел вперёд. Его взгляд, казалось, встретился с моим, и внезапно я понял, насколько он велик на экране, по меньшей мере, восемь или десять футов высотой. Его блестящие глаза испепеляли меня, а губа дёрнулась над ослепительной белизны зубами - презрительное выражение упрёка актёра в адрес шумной публики.

Этот призрачный выпад был настолько реален, что я чуть не упал со своего кресла. Я знал, что Лютер выругался, и что я весь вспотел. Когда же я в достаточной мере пришёл в себя, чтобы понять, что моё воображение слишком разыгралось, Валентино повернулся обратно к женщинам и продолжил прерванную фразу. Действие возобновилось.

До сих пор ничто не напоминало мне историю Мопассана в том виде, в котором я читал её. Но с первых же слов Валентино и ответа на них Джорджии Уоттел начался знакомый сюжет. Конечно же, он был свободно интерпретирован, как и в большинстве экранизаций классики. Так, жертвой невидимого монстра был не мужчина, а женщина - сама Джорджия, - и мне тогда показалось, что эта перемена усилила атмосферу беспомощного ужаса. Валентино мог бы предпринять что-нибудь решительное и сильное против Орля. Но Джорджия Уоттел, с её печально прекрасным лицом и хрупким миниатюрным телом, казалась неотвратимо обречённой.

Остаток сцены на крыльце был отведён описанию Джорджией едва понятных страданий, которые она испытывала по вине Орля. Мисс Тэшман, в качестве подруги, и Валентино, в качестве возлюбленного, убеждали её относиться ко всему происходящему как к вымыслу и убеждать себя, что всё будет хорошо. Она обещала - но как же при этом правдоподобно она исполняла роль сомневающейся в собственной уверенности! Затем изображение крыльца с тенями трёх мёртвых актёров, словно вновь оживших, исчезло.

Следующая сцена представляла собой французскую загородную спальню - кровать с пологом, prie-dieu[6] и прочее. Джорджия Уоттел вошла в неё, расстёгивая платье.

- Хо! - выдал Лютер в несколько похотливой манере, и я не переставал испытывать к нему неприязнь. Мой разум боролся с ситуацией, в которой предметы знакомые сами по себе - нижний Нью-Йорк[7], киноиндустрия, актёры, история Мопассана - могли быть столь жуткими в своём сочетании.

Джорджия сняла платье. Как и прежде, я видел, что у неё прелестная грудь и плечи, не смотря на всю её хрупкость. Поверх белья она накинула просторное белое платье, на воротник которого ниспадали её распущенные тёмные волосы. На мгновение, опустившись на колени перед prie-dieu, она произнесла едва слышно молитву и повернулась к кровати. В тот же момент в спальне, неведомым мне образом, возникло Орля.

Это был самый прекрасный и самый страшный фильм, который я когда-либо видел. Никакой другой фильм, от "Франкенштейна" до "Дракулы", даже рядом не стоял с ним по производимому эффекту. Без очертаний или непрозрачности, менее осязаемое, чем дрожание горячего воздуха, но всё же оно создавало впечатление живой злобы. Я ощущал его присутствие на экране, даже не видя; но как ещё это могло быть представлено, не будучи видимым? Я хотел бы обсудить этот вопрос с кем-то, кто видел картину, но я никогда ещё не встречал такого человека.

Во всяком случае, оно присутствовало там. Джорджия вдруг с тревогой осознала это. Её тело под халатом чуть вздрогнуло, и она остановилась, словно в нерешительности, а затем направилась к кровати. Мгновение спустя она дико застонала и слегка пошатнулась. Это существо, каким бы триумфом фото-драматического обмана оно не было, окутало её.

Джорджия стала размытой и нечёткой, словно была видна через толщу воды. Разве сам Мопассан не использовал эту фигуру речи?[8] Затем напавшее существо, казалось, проявилось, слабо приблизившись к человеческой фигуре. Я видел, как призрачные руки обвились вокруг съёжившейся девушки, круглая, безликая голова склонилась, словно искала своей пастью её горло. Джорджия громко вскрикнула и начала вырываться. Тут в комнату ворвались Валентино и мисс Тэшман.

При их появлении Орля отпустило её и, казалось, вернулось в своё полуматериальное состояние. Я, совершенно забыв, что вижу всего лишь фильм, вздохнул с невыразимым чувством облегчения от мгновенного поражения этой твари, а затем зашептал Лютеру.
- Мне это не нравится, - сказал я. - Пошли отсюда, иначе я сегодня не засну.
- Мы останемся, - пробормотал он в ответ, его глаза блестели и заворожено смотрели на экран.

Валентино прижимал Джорджию к себе, ласково утешал её и успокаивающе говорил по-английски с акцентом. Лилиан Тэшман что-то заметила, очевидно, предназначавшееся для комедийной разрядки, что было крайне необходимо в тот момент. Но, ни Лютер, ни я не засмеялись.

Джорджия вдруг вскрикнула от вновь накатившего страха.
- Оно там, в углу! - завопила она, поворачиваясь к тому месту, где, должно быть, притаилось Орля.

Оба спутника проследили за её взглядом, очевидно, ничего не увидев. Если уж на то пошло, то я и сам ничего не видел, хотя прекрасно знал, что существо было там.

Валентино предпринял ещё одну попытку успокоить её.
- Я всажу в него пулю, дорогая, - предложил он, словно поддавшись её нездоровому настроению. - В углу, ты говоришь?

Он вытащил из кармана револьвер. Но Джорджия, внезапно уняв свою дрожь, выхватила оружие из его руки.
- Не надо! - умоляла она. - Как может пуля навредить тому, в ком нет самой жизни?
- Эй, не направляй пистолет на меня! - Попросила мисс Тэшман, отступая в комичном испуге.

Джорджия выступила на передний план, став крупнее своих спутников.
- Вы не можете убить духов, - продолжила она бесцветным и совершенно бесстрастным голосом. - Пули предназначены для живых врагов.

Она пристально смотрела на нас.

Именно тогда всё перестало быть реальным и превратилось в кошмар. Джорджия снова двинулась вперёд, всё ближе и ближе, пока её голова и плечи с поднятым в руке пистолетом не заполнили экран. На тот момент она выглядела такой же огромной, как Сфинкс, но мрачной и беспощадной, каким не был ни один Сфинкс. И её большие обвиняющие глаза были устремлены не на меня, а на Лютера.

Я недоумевал про себя: "Это странно. Взгляд с экрана, кажется, встречается со взглядом каждого сидящего в зале. Но как она может смотреть мимо меня?.."

Джорджия заговорила огромными, ожесточёнными губами, её голос раскатился по всему кинотеатру:
- Ян Лютер!

И она стала ещё больше, больше, чем следовало бы, слишком большая, чтобы её мог вместить экран. Внезапно осталась только рука с пистолетом, повёрнутым в нашу сторону, словно пушка, нацеленная в упор.

Лютер вскочил на ноги и закричал:
- Ты не можешь! - дико выпалил он, - Ты ведь всего лишь тень!

Но экран взорвался белым светом, который ярко озарил весь зал, как днём, всего на сотую долю секунды. После этого я попытался удержать Лютера. Но, несмотря на все мои усилия, он обмяк и откинулся на спинку кресла. Кровь мягко струилась по его лицу из аккуратной круглой дыры во лбу.

Я отчаянно уставился на экран. Теперь изображение уменьшилось до обычных размеров, снова показав спальню, трёх актёров и всё остальное, в точности таким, каким оно было раньше.

Джорджия протянула Валентино его пистолет.
- Спасибо, Руди, - произнесла она.

Должно быть, обезумев, я бежал оттуда, поскольку следующее моё воспоминание - это как я, задыхаясь, рассказываю о случившемся обрывками фраз полицейскому в синей форме. Он нахмурился, когда я попытался выложить всё сразу, а затем вернулся со мной на улицу, где были вывески с иностранными словами на витринах магазинов. Когда же я не смог отыскать дверь и табличку с надписью, он недобродушно рассмеялся и обвинил меня в том, что я пьян. А когда я попытался возразить, он приказал мне уходить или отправиться в тюрьму и проспаться.

С тех пор я не видел Лютера и ничего не слышал о нём. В газетах много писали о его исчезновении, хотя некоторые редакторы сочли это рекламным трюком. Недавно я трижды бывал в той части города, где потерял его, и каждый раз невдалеке на тротуаре или посреди улицы видел седовласого человека со свинцовыми глазами, который пропустил нас в кинотеатр. И, хотя, я каждый раз пытался окликнуть его, он терялся среди прохожих прежде, чем я добирался до него.

В конце концов, я решил держаться от него подальше. Мне также хотелось бы перестать думать об этом случае.

Перевод: Алексей Лотерман, 2019

Примечания переводчика:
[1] Роберт Уильям Чемберс (1865-1933) - американский писатель, автор множества фантастических, приключенческих, исторических и романтических историй, будучи художником по образованию, обладал красивым описательным слогом. Известен, прежде всего, благодаря своему раннему сборнику рассказов "Король в Жёлтом" (The King in Yellow), который был высоко оценен Говардом Лавкрафтом.
[2] Фантастическая повесть французского романиста Ги де Мопассана "Орля" (Le Horla) 1886-1887 годов, рассказывающая о появлении одноимённого невидимого вампирического существа, сводящего с ума её рассказчика.
[3] В оригинале "dolly shot" - кинематографический термин, обозначающий кадр, снятый при движении камеры, установленной на кране или тележке оператора.
[4] Американская актриса, звезда водевиля и немого кино, умершая в 1934 году, в возрасте 37 лет.
[5] Американский актёр итальянского происхождения, секс-символ эпохи немого кино, умерший в 1926 году, в возрасте 31 года.
[6] От франц. "молитва богу" - специальный молитвенный стол с подставкой для книги и скамьёй для коленопреклонения.
[7] Имеется ввиду ранее упомянутый нижний Манхэттен, самая южная часть Манхэттена, основного острова города Нью-Йорка.
[8] В своей повести Мопассан описывал, как невидимый Орля перекрывал отражение рассказчика в зеркале: "И вдруг я начал различать себя в глубине зеркала, словно в тумане, в дымке, точно в толще воды..."