Доктор Майкл Энджел - лечащий врач мистера Клэймена;
Мисс Хоуп - сиделка;
Виктор Карпентер - художник;
Сибила Карпентер - его вдова.
Действие 1.
Больничная палата-люкс в одной из респектабельных клиник. За прозрачными тюлевыми занавесками просвечивает большое светлое окно, забранное прочной решеткой. У человека, лежащего на кровати под капельницей, забинтована голова, одна нога находится на вытяжке. Входит доктор, склоняется над пациентом.
Доктор (негромко). Мистер Клэймен... Вы слышите меня? Мистер Клэймен!..
Клэймен (стонет и открывает глаза). М-м-м... (пытается приподнять голову, но тут же роняет её на подушку и снова стонет, на этот раз от боли). А-а-а!... Кто вы?
Доктор. Я ваш врач, мистер Клэймен. Не делайте, пожалуйста, резких движений...
Клэймен. Так я в больнице?
Доктор. Вы в нашей клинике, мистер Клэймен. Вы просто счастливо отделались - у вас сотрясение мозга и перелом обеих костей голени. Месяца через два вы будете в полном порядке. Вы помните, что с вами произошло?
Клэймен (с трудом). Я... да... помню. Конечно, помню...
Доктор. Как вы себя чувствуете?
Клэймен (безразлично). Какая разница? Голова кружится...
Доктор. Вы можете говорить? Расскажите, пожалуйста, что произошло сегодня утром?
Клэймен. Сегодня?.. Значит, это было сегодня... Да... сегодня утром я запечатал и подписал конверт с завещанием и письмом к моему нотариусу, побрился, принял душ... Потом вышел на балкон и... выбросился вниз. С двенадцатого этажа...
Доктор. Вы помните человека, который спас вам жизнь?
Клэймен. Да... он появился неожиданно, из-за угла. Я не хотел, чтобы люди видели... специально выбрал момент, когда никого не было поблизости, а он появился, когда я уже... стоял на перилах... и потерял равновесие. Этот человек бросился вперед и поймал меня... я упал прямо на него... то есть, мы упали вместе, и... я, кажется, ударился головой. Потом я уже не помню.
Пауза. Доктор молча кивает головой.
Доктор. Почему вы решили покончить с собой, мистер Клэймен?
Клэймен. Я оставил письмо. Там все написано.
Доктор. Мне бы хотелось услышать это от вас.
Клэймен. А мне бы не хотелось говорить. Я устал...
Доктор. Хорошо, мы поговорим об этом позже. Сейчас я сделаю вам укол, и вы уснете. (Берет со стола ампулу, разрывает упаковку одноразового шприца, набирает лекарство, выпускает в воздух крошечный фонтанчик). Сожмите, пожалуйста, кулак. Вот так. Хорошо... Расслабьтесь.
Клэймен (после долгого молчания). Доктор...
Доктор. Доктор Энджел. Майкл Энджел.
Клэймен. Доктор Энджел... А что стало с тем человеком?
Доктор. Вам не стоит беспокоиться. С ним теперь все будет хорошо. Отдыхайте, мистер Клэймен.
Уходит, прикрыв за собой дверь. Клэймен закрывает глаза, и палата постепенно погружается в тишину, такую, что становится слышно, как где-то за стеной, в соседней палате, работает радио или телевизор. Передают новости, и вскоре можно отчетливо различить слова диктора: "...трагической гибели знаменитого художника Виктора Карпентера, отца пятерых детей. Как сообщают очевидцы, сегодня утром, направляясь к себе в мастерскую, художник стал свидетелем попытки самоубийства владельца частной фирмы Адама Клэймена, выбросившегося из окна своей квартиры на двенадцатом этаже. Кинувшись вперед, Карпентер принял удар своим телом и скончался по дороге в госпиталь от множественных повреждений внутренних органов и позвоночника. Спасенный им бизнесмен доставлен в больницу, его состояние в настоящий момент стабильное. Выражаем соболезнование семье и близким Виктора Карпентера и сообщаем, что похороны состоятся в пятницу на кладбище церкви Святого Иосифа, где и пройдет отпевание и прощание с покойным..."
Действие 2.
Та же палата, две недели спустя. Клэймен, уже без повязки на голове, лежит на кровати, закинув руки за голову, и в безжизненном оцепенении смотрит в потолок. Нога его загипсована, у изголовья кровати стоят костыли. На тумбочке - остывшие тарелки с завтраком, нетронутый стакан апельсинового сока. Входит мисс Хоуп.
Мисс Хоуп. Вы опять ничего не ели, мистер Клэймен.
Клэймен. Не хочется.
Мисс Хоуп. Вы должны поесть, мистер Клэймен. Вы умрете, если не будете ничего есть.
Клэймен. Я и хотел умереть.
Мисс Хоуп. Послушайте, мистер Клэймен. Это же глупо. Я скажу доктору, и вас опять будут кормить через зонд. Вы этого добиваетесь?
Клэймен. Не надо. (Садится на кровати, берет с тарелки бутерброд, нехотя жует, запивая соком). Вы довольны?
Мисс Хоуп. Вот и хорошо. Сварить вам свежего кофе? А может, яйцо всмятку?
Клэймен. Оставьте меня в покое.
Мисс Хоуп. Оставлю, только сначала примите лекарство (подает ему стаканчик. Клэймен так же машинально глотает таблетки, запивает и снова ложится. Мисс Хоуп собирает тарелки на поднос и уходит).
Пауза. Входит доктор.
Доктор. Мисс Хоуп сказала, что вы снова отказываетесь от еды, мистер Клэймен...
Клэймен. Что, уже донесли?
Доктор. Не надо так. Вы нас прямо какими-то тюремщиками считаете...
Клэймен. А что, неправда? Устроили слежку, как за преступником.
Доктор. Сначала вы пытались копить болеутоляющие и снотворные таблетки. А вчера мисс Хоуп нашла у вас под подушкой осколок разбитого стакана. Как я, по-вашему, должен к этому относиться?
Клэймен. Как относиться? Доктор, вы взрослый человек, вы медик с богатой практикой, и, наверное, видели достаточно смертей, чтобы относиться к этому по крайней мере спокойно. Спасайте тех, кто хочет жить, и оставьте меня в покое! Неужели человек в свободной стране не вправе распорядиться своей жизнью по собственной воле?...
Доктор (устраиваясь в кресле рядом с кроватью). Может, и вправе. А я вправе сохранять вашу жизнь - по крайней мере, в стенах моей клиники. Потом можете повторить свою попытку, подать на нас в суд, или что вам угодно.
Клэймен. За репутацию боитесь? Не бойтесь, она не пострадает. Вот, можете отдать полиции, судье, журналистам, кому угодно!... (достает из тумбочки запечатанный конверт, почти швыряет его доктору).
Доктор (не глядя на конверт, иронично). "В моей смерти прошу никого не винить..." Прекрасно! К нам вы, значит, не имеете никаких претензий, и я могу с чистой совестью позволить вам уморить себя голодом, вскрыть вены или повеситься на спинке кровати. Надеюсь, вы сделаете все сами и не потребуете ввести вам слишком большую дозу снотворного или всыпать цианистый калий в ваш утренний кофе...
Клэймен. Оно бы неплохо... Нет, доктор, не такой уж я подлец, чтобы впутывать посторонних в свои счеты с жизнью. Я просто прошу мне в этом не мешать.
Доктор. Вам не кажется, что в ваши счеты с жизнью и так впуталось слишком много людей?
Клэймен. Я никого не просил об этом.
Доктор. Значит, себя вам не в чем упрекнуть?
Клэймен (с горечью). Себя... Безутешных вдов и сирот я не оставляю, долгов тоже. Состоянием я распорядился, надеюсь, справедливо, так что людям, кажется, не за что на меня обижаться. А вообще... Скажите, вам не странно задавать этот вопрос человеку, приговорившему себя к высшей мере?
Доктор. За что вы приговорили себя к высшей мере, мистер Клэймен?
Клэймен. Да за все. За то, что двадцать с лишним лет я занимался всякой ерундой, а другие двадцать потратил на подготовку к этому. За то, что не нахожу ни сил, ни смысла ни для того, чтобы это продолжать, ни для того, чтобы что-то изменить. Потому что когда-нибудь - зачем лукавить, доктор? - мы все сдохнем и сгнием в могиле, и я не вижу смысла оттягивать этот момент. Момент истины, если хотите... Мне сорок с лишним лет, доктор. Я знал удовольствия, я знал женщин, я немало поездил по свету. У меня достаточно денег, чтобы не отказывать себе ни в чем... Пройдет еще лет двадцать или тридцать - и я постепенно начну превращаться в слабоумную брюзжащую развалину, которая уже ни на что не годна, но упорно продолжает цепляться за свое жалкое существование - так, по инерции... Так не проще ли покончить с этим прямо сейчас - пока у меня еще есть силы хотя бы на такой поступок. Пока я еще в состоянии уйти более-менее достойно...
Доктор. Странная логика. Если ничто не имеет смысла, какая вам разница - достойно вы уйдете или нет?
Клэймен. Неважно. Тоже привычка, знаете ли... Понимаете, доктор, у меня уже много лет такое чувство, будто я не живу, а, скорее, доживаю. В детстве и в юности я только готовился жить, готовился к чему-то будущему, далекому, я ждал, что когда-нибудь наконец начнется она - моя настоящая жизнь... И вот как-то незаметно получилось так, что лучшим в моей жизни остались эти годы, наполненные ожиданием и предвкушением будущего. Но они в прошлом, а настоящая жизнь вроде бы и не начиналась...
Доктор. Что вы называете своей настоящей жизнью?
Клэймен. Не знаю... В том-то и дело, что не знаю. Видите ли, доктор, мои родители были людьми небогатыми, и в детстве я всегда чувствовал себя чем-то ущемленным перед сверстниками. Нет, мы не голодали, и в лохмотьях я не ходил, но когда носишь одни брюки целый семестр... или когда твои приятели едут на каникулы в Париж или Диснейленд, а ты остаешься, потому что у родителей нет денег на билет... У денег, доктор, есть одно очень важное преимущество - они дают свободу. Свободу не зависеть от многих досадных мелочей, которые унижают человека, заставляют его чувствовать себя беспомощным перед жизнью и теми возможностями, которые она дает. Деньги и порабощают - это да... но думаешь, что всегда можешь контролировать себя, остаться на грани - ведь это мы решаем, чему подчиняться, а чему нет. Я не стал их рабом, то есть рабом в этом смысле... я всегда старался говорить себе, что деньги - это только средство, а не цель. Я не покончил бы с собой, если бы разорился, просто начал бы все сначала. Но когда я достиг успеха, сделался по-настоящему независимым, вдруг оказалось, что впереди - пустота. Я купил себе яхту, потому что в юности мечтал совершить кругосветное путешествие. Но я вдруг почувствовал, что бесконечный океан, неведомые острова - лишь картинка из книжки, которая в детстве казалась тебе сказочно прекрасной или страшной... и недосягаемой, как сон. На самом деле психоаналитики давно объяснили, что сны и сказки - это всего лишь образы наших самых что ни на есть прозаических желаний - цепляться за жизнь и трахаться. Материнское лоно и все его символы кажутся чудесными и привлекательными младенцу, потому что там он чувствовал себя в безопасности. Но чудеса эти легко свести к простой физиологии. Теплая, слизистая, податливая, засасывающая среда... соленая морская водичка, одинаковая и в Ницце, и в Гонолулу, что бы там ни говорили романтики. Я думал, что возможность плыть под парусами к горизонту - это и есть свобода, но я ошибался. Свобода манит лишь тогда, когда за неё нужно бороться. Так женщина перестает быть желанной, когда становится достижимой...
Доктор. Быть может, вы просто не пытались любить по-настоящему?
Клэймен. Я? Пытался. В колледже я был влюблен до безумия... она изменила мне с моим другом. Я тогда тоже подумывал о самоубийстве, даже забрался на подоконник девятого этажа. Постоял, посмотрел вниз и решил, что... в принципе, смогу, когда станет совсем невыносимо, но пока еще можно терпеть. Пока еще есть надежда на что-то... Я сейчас думаю: лучше бы я сделал это тогда, когда был молод, когда еще оставались какие-то радужные представления о жизни...
Доктор. Я не о такой любви. Я о той, которую дарят и принимают как дар. Вы привыкли добиваться всего своими силами, но, может быть, поэтому вы разучились принимать подарки. Вы пытаетесь все оценить, когда, может быть, нужно просто радоваться или страдать. Вы никогда не думали, что сама наша жизнь, наши способности и таланты, наш организм и все, что нас окружает - это чей-то неслыханный дар, величайший из всего, что существует в мире? Физиология не прозаична, она чудесна, ибо служит тому, что выше неё! Мы можем объяснить все её процессы на уровне клеток, даже атомов, но ни один ученый не смог понять, почему, по какой причине из двух сливающихся клеток возникает новая жизнь, эмбрион, который развивается в младенца и выходит из тела матери, чтобы зажить собственной жизнью. Наш мозг - сложнейший из компьютеров, но где, в каких его ячейках рождается воля, чувство, переживание прекрасного, священного, добра и зла?...
Клэймен (после паузы). Немного странно слышать это от вас, доктор. Но если жизнь - чей-то подарок, то это плохой подарок. Я не хочу принимать то, о чем я не просил, что было навязано мне извне...
Доктор (осторожно). Простите... Как может просить о жизни и вообще выражать свою волю тот, кого еще нет?
Клэймен. Да, наверное, глупо звучит. Но тогда это еще более подло, потому что получается, мы все - марионетки в чьих-то руках. И я не вижу смысла продолжать дальше этот балаган.
Доктор. Марионетка не может прервать свою жизнь по собственной воле. Она вообще не задумывается о смысле своего существования. На это способен лишь человек... свободный человек.
Клэймен. Прекрасно! Но ведь я и хочу всего-навсего реализовать свою свободу. Если мне, по-вашему, был сделан дар, то я хочу вернуть его, потому что он мне не нужен. Если я свободен, какое право вы имеете мне мешать? Если нет, то к чему все это лицемерие?
Доктор. А Виктор Карпентер? Ему вы тоже готовы возвратить тот дар, который получили? А жизнь ему вы сможете вернуть?
Клэймен быстро опускает глаза и не может некоторое время произнести ни слова, словно человек, получивший удар под дых.
Клэймен (глухо). Запрещенный прием, док... (срываясь) И вы думаете, у меня после этого остался какой-нибудь выбор? Да я теперь тем более... я просто обязан... я не имею права жить после того, как из-за меня погиб человек, тем более такой... Виктор Карпентер, гениальный художник! Я был его поклонником... у меня есть пара его картин, купленных на аукционе. Надо же было, чтобы именно он оказался там в то злополучное утро, и...
Доктор. Вы бы хотели, чтобы на его месте оказался кто-то другой, менее талантливый?
Клэймен. Да кто бы ни оказался! Это все неправильно... несправедливо... бессмысленно... (Ударяет кулаком по подушке и зарывается в неё лицом. Доктор некоторое время терпеливо ждет).
Доктор (мягко). Несправедливо. Но не бессмысленно. И когда-нибудь вы сами это поймете. Простите, мистер Клэймен, меня ждут другие пациенты...
Уходит. Входит мисс Хоуп.
Мисс Хоуп. К вам миссис Сибила Карпентер.
Клэймен (в панике). Как? Зачем? Не надо! Ради Бога, скажите, что меня нет... я болен... сплю... что у меня процедуры...адвокат... женщина наконец!... Пожалуйста, я не вынесу этого!...
Мисс Хоуп. Доктор не видит никаких противопоказаний, мистер Клэймен. В конце концов, это невежливо. Она уже здесь.
Клэймен. Мне очень жаль... Вы вините меня в смерти вашего мужа, миссис Карпентер?
Сибила. Нет. Я пришла узнать, как вы себя чувствуете, мистер Клэймен.
Клэймен. Вы очень добры... после того, что я вам причинил. Вы... вам, наверное, очень тяжело сейчас, миссис Карпентер?
Сибила. Нет. Вам, наверное, это покажется странным, может быть, жестоким... Знаете, есть люди, которые поглощают тех, кто их любит, настолько, что после их смерти близкие чувствуют, будто что-то умерло и в них. Виктор был совсем другим. Он настолько щедро дарил себя при жизни, что теперь мне кажется, будто он до сих пор рядом, все так же любит, помогает, оберегает меня и детей... Нет, призраки мне не являются, я не сошла с ума. Я просто чувствую его живое и теплое присутствие, его любовь... Мне больно, я скорблю, но я не убита горем...
Клэймен (после долгого молчания). Ваши дети, миссис Карпентер. Вам будет трудно содержать их одной. На днях я переписал свое завещание. Я хочу оставить все свое состояние вашей семье. Это примерно двести миллионов долларов. Родственников у меня нет, так что я никого не ограблю. Вы должны принять это от меня...
Сибила (мягко). Нам ничего не нужно, мистер Клэймен. Мы не бедствуем. А вам деньги еще пригодятся.
Клэймен. Вряд ли. Послушайте, миссис Карпентер, и постарайтесь не обижаться. В конце концов, ваш муж погиб из-за меня. Я должен... как бы это вам сказать... О черт! Не знаю, почему у меня не поворачивается язык сказать такую простую вещь... как будто я предлагаю нечто непристойное ребенку... или блаженной. Вы, наверное, святая женщина, но мы живем в цивилизованном обществе. Я хотел сказать, что любая другая на вашем месте подала бы на меня иск... да, о возмещении морального ущерба. Так что я просто предлагаю вам...
Сибила. Вы предлагаете мне оценить жизнь мужа в двести миллионов?
Клэймен. Нет. Можете считать, что я оцениваю так свою собственную. Большего я не стою, но мне больше нечего предложить вам, миссис Карпентер.
Сибила. За жизнь можно заплатить только жизнью, мистер Клэймен.
Клэймен (пожимая плечами). Я был бы благодарен, если бы вы могли забрать её у меня.
Сибила. Зачем мне то, что вы сами цените не дороже ломаного гроша? Мне не нужна ваша смерть, мистер Клэймен. Вы нужны живым - мне и моим детям. Ради Виктора...
Клэймен (в смятении). Что вы хотите этим сказать?
Сибила. А как вы думаете?
Клэймен (после паузы). Я не знаю. Мне кажется, я вообще вас не понимаю и не знаю, чего вы от меня хотите. Из меня получится плохой отец. Простите...
Сибила (терпеливо). Вы действительно не поняли. Я не ищу своим детям другого отца. Я просто хочу, чтобы вы оставили свои попытки уйти из жизни и постарались жить - хотя бы потому, что за вас умер другой человек. Это трудно, я знаю, но нужно сделать хотя бы первый шаг. Вы обязательно найдете другой смысл, но для начала будет достаточно и этого. Другой награды и другого возмещения нам не надо.
Клэймен (с трудом переваривает услышанное). И вы туда же! Да это просто сумасшедший дом какой-то! Нет, это я безумен, а вы все мои санитары или тюремщики... Вы, наверное, единственный человек, который имеет право меня мучить, но почему, почему вы избрали орудием пытки это свое благородство... прекраснодушие, если хотите?... Почему бы не взять что-нибудь попроще и погрубее?
Сибила. Значит, Виктор умер напрасно?
Клэймен. Мне очень жаль, миссис Карпентер. Но неужели вы хотите, чтобы я, как последний мерзавец, принял эту жертву со спокойной совестью и остался жить, зная, что за меня умер другой человек? И вообще - вам не кажется, что все это немножечко похоже на шантаж? Чего вы добиваетесь от меня?
Сибила. Я хочу знать, ради чего отдал жизнь мой муж. Был это просто нелепый, несчастный случай, а вы - тупая, бессмысленная глыба льда, которая свалилась ему на голову с козырька крыши, - или же Виктор совершил подвиг, спас человека, живого человека с бессмертной душой; дал ему шанс жить заново... А вы говорите здесь жалкие слова о мучениях... и опять хотите трусливо сбежать от ответственности, оправдывая себя тем, что, дескать, совесть не позволяет вам принять такую жертву! Ну? Что вы молчите? Отвечайте, вы, слизняк! Или вы не мужчина?
Клэймен. Послушайте, миссис Карпентер. Я не понимаю. Неужели для вас это действительно важно? Да какая вам разница, ради чего умер ваш муж, если он умер - в расцвете сил и таланта! Он умер - а вы остались. Вы одна с пятью детьми - вот что главное. Неужели вас после этого еще может интересовать моя судьба и бессмертная душа, в которую я не верю? Я понял бы, если бы вы ненавидели меня, желали моей смерти или требовали компенсации, более того - я готов полностью удовлетворить ваши требования! Нет - вы хотите знать, герой ваш муж или неудачник, жертва несчастного случая? Неужели вам самой неясно?...
Сибила. Для нас с Виктором все ясно. Для вас - нет. Я буду молиться за вас, мистер Клэймен.
Уходит. Клэймен остается сидеть, обхватив руками голову и покачиваясь из стороны в сторону.
Действие 3.
Палата, ночь. Слабо светит ночник. Клэймен сидит на кровати и плетет что-то, кажется, из простыни, разорванной на длинные полосы. Получается довольно аккуратная веревка, способная выдержать вес человека. Тщательно завязывает на конце затяжной узел и тяжело поднимается на костылях, оглядывает палату. Стараясь не очень громко стучать костылями, ковыляет к окну, берется за решетку, проверяя её прочность, и, удовлетворенный результатом, накрепко привязывает к ней свободный конец веревки, как вдруг замирает и оборачивается, привлеченный каким-то шорохом в углу палаты.
Клэймен. Кто здесь?!..
Становится светлее - видимо, выходит луна из-за туч, - и видно, что в кресле в углу сидит человек. В руках его загорается маленький огонек - зажигалка или, может быть, свеча, - и освещает его лицо, которое, видимо, знакомо Клэймену, потому что тот со сдавленным криком отшатывается и роняет костыли.
Клэймен. В-виктор?!..
Виктор Карпентер (выступая из тьмы). Здравствуй, Адам.
Клэймен (судорожно нашаривая рукой подоконник). Сгинь!.. Я хотел сказать - ты же мертв!...
Виктор. Я умер - да, это верно. Но я не мертв (поднимает с пола костыли и подает ему. Клэймен колеблется, затем все же протягивает дрожащую руку и берет костыли, стараясь не коснуться руки призрака).
Клэймен. Зачем ты пришел?
Виктор. А ты не догадываешься, Адам? (кивает на петлю, свисающую с решетки окна).
Клэймен. А, ну да, конечно. Спаситель хренов... Хочешь снова напомнить, в каком я долгу перед тобой, в очередной раз ткнуть меня носом в мое ничтожество?
Виктор. Хоть на минуту можешь ты забыть о своем ничтожестве?
Клэймен. Не могу. Да, я эгоист, и хватит об этом. Послушай, Виктор, уйди, ну пожалуйста! Дай мне уйти спокойно. Я устал. Мне больно, неужели ты этого не понимаешь?
Виктор. Мне тоже было больно.
Клэймен. Да. Но понимаешь, тебе было больно несколько минут, почти одно мгновение - от того, как я свалился на тебя сверху, до твоей смерти в машине "скорой помощи". Я понял - умереть совсем нетрудно. Нетрудно шагнуть вниз с двенадцатого этажа и, наверное, нетрудно умереть ради другого, трудно жить ради него. Я тоже мог бы отдать жизнь, чтобы спасти незнакомого мне человека - не законченный же я подонок. Но тогда у меня не было сил, чтобы просто остаться жить, и тем более нет их сейчас, чтобы жить только потому, что ты умер за меня. Я и представить не мог, что все так обернется. А ты предлагаешь мне жить с этой болью - может быть, долгие годы...
Виктор. Но ведь и я жил, если ты помнишь... И ты ошибаешься, если думаешь, что самыми мучительными в моей жизни были эти несколько последних минут. Знаешь, сколько раз мне казалось, что Бог оставил меня, что все, что я делаю, настолько бездарно и бессмысленно, что...
Клэймен. Я не верю в Бога.
Виктор. Почему?
Клэймен. Слишком уж все нелепо в этом мире. Если бы Он был, мы должны были бы знать об этом, а не мучиться сомнениями. А если Он есть, и Ему безразлично - тем хуже.
Виктор. Бог верит в тебя. Иначе Он не дал бы тебе этого шанса.
Клэймен. Мне кажется, я уже где-то слышал эту фразу. Или читал.
Виктор. Не все ли равно, если это правда.
Клэймен (с отчаянием). Зачем ты появился на моем пути? Ну зачем? Почему это произошло со мной... и с тобой? Глупо, бессмысленно... Ведь я же не хотел тебя убивать. Я должен был умереть один... я же все продумал. Это глупая случайность, несчастный случай... так не должно было быть. Зачем я остался в живых, а ты умер? Разве это ты заслужил своей жизнью, своим талантом?
Виктор. Да, ты прав. Это была милость, а не награда.
Клэймен (с горечью). Милость... Значит, по-вашему, я не стою и такой милости?
Виктор. Не стоишь. И я не стоил. Понимаешь, Адам, милость нельзя заслужить, о ней можно только просить... или принять её как дар. Просто каждого из нас милуют по-своему. Если бы тебе позволили умереть тогда, какая бы это была милость? Мы уходим, когда готовы, или когда спасти нас уже нельзя... или когда выжить для нас - значит скатиться к гибели еще более страшной. Но решать в любом случае не нам.
Клэймен (не слушая). Кто сыграл с нами эту шутку? Кто решил это за меня? Кто вообще решает, кому жить, а кому умирать, кому страдать, а кому быть счастливым?...
Виктор. Ты действительно хочешь знать ответ на этот вопрос, Адам?
Клэймен (почти в исступлении, бросаясь на кровать). Нет!!! Я не знаю и не хочу знать ответов на эти дурацкие вопросы, потому что ответов нет и быть не может! Все, что я хочу - это прекратить свое бессмысленное существование. Умереть, чтобы ничего больше не видеть, не слышать, не думать, не чувствовать...
Виктор. А ты уверен, что на этом твои страдания кончатся?
Клэймен. Да, черт возьми, да! Уверен! Не верю я ни в какую загробную жизнь, если ты об этом. Ни в рай, ни в ад, ни в Бога, ни в черта. Нет их, и все тут!
Виктор. И меня нет?
Клэймен. И тебя. Настоящий Виктор Карпентер гниет на кладбище Сент-Джозеф, а ты - лишь проекция моего сознания. Мой бред, мой сон, галлюцинация...
Виктор. Однако ты разговариваешь со мной. Смахивает на шизофрению, ты не находишь?...
Клэймен. Не с тобой. Со своим сознанием... подсознанием... совестью, в конце концов...
Виктор. И что же говорит тебе твоя совесть?
Клэймен (стонет). Слушай, отвяжись, а? Ну, хорошо, пускай я спятил и место мне в психушке. А может, я просто сплю и вижу дурной сон. Вот проснусь - и тебя не станет.
Виктор. Проснись, очень тебя прошу... И все-таки, Адам, выслушай меня наконец, хотя бы напоследок, а потом уже делай, что задумал. Я знаю, тебе очень трудно и больно сейчас, но попытайся поверить для начала хотя бы мне. Я не хочу взывать к твоему чувству долга - не мне решать за тебя, - но помни, что другого шанса может и не быть. Ты думаешь, что ищешь смерти, но душа твоя ищет правды - и боится взглянуть этой правде в лицо. Если ты сейчас покончишь с собой, ты получишь ответ, но он будет не таким, каким мог бы быть, если бы ты просто попросил о нем. Ты узнаешь правду, но уже не сможешь спрятаться от неё, как бы ни старался. Ты просто сделаешь её своим вечным укором, источником страдания - только этому страданию не суждено будет кончиться...
Клэймен. Пугаешь? Я же сказал, что не верю в вечные муки.
Виктор. Не пугаю, просто хочу предупредить. Ад - это ведь не черти с горячими сковородками, это то, что у тебя внутри. Сейчас ты цепляешься за остатки своего душевного комфорта, пытаешься сохранить иллюзию того, что все в твоих руках - хотя бы и умереть по собственной воле. Тебе невыносимо принять мою жертву - но есть бóльшая жертва, и она уже принесена - за всех нас. Ты сумел прыгнуть с балкона - так найди в себе мужество снова шагнуть в пустоту и попытаться жить - так, как если бы ты видел в этом смысл. Ты обязательно его найдешь, если захочешь. Просто попытайся - еще раз...
Клэймен (устало). Ты не представляешь, чего ты... вы все от меня требуете.
Виктор. Представляю. Но я не говорил, что не будет трудно...
Клэймен. Утешил, спасибо. Вот ты тут, кажется, говорил о смысле моей жизни... Я так понимаю, что если предположить, что ты - не галлюцинация и не призрак, то ты уже вроде как в раю, ты уже святой, а значит, владеешь абсолютной истиной и знаешь ответы на все вопросы, так?
Виктор. Не на все. Понимаешь, абсолютную Истину можно знать, но ею нельзя обладать. Как можно владеть Тем, Кто держит в руках все мироздание? Я знаю Его, я живу в Нем, но не могу знать всех Его путей.
Клэймен. Тогда зачем ты пришел, если не можешь объяснить мне, дураку, ради чего, по твоему мнению, мне следует остаться в живых? Потому что ты умер за меня? Или потому что за меня умер Кто-то другой, если верить вашей христианской басне? Но я не просил об этом ни Его, ни тебя. Или потому, что на том свете, как считаешь ты, мне будет хуже, чем на этом? Но откуда ты можешь знать, что будет лучше, а что хуже именно для меня? Для чего, по-твоему, я пришел в этот бессмысленный мир и каков смысл моего дальнейшего существования? Если знаешь, скажи, просвети меня, темного, чтобы уж и я знал и не мучился!
Виктор. Я могу объяснить. Только знаешь, ответ этот настолько прост, что ты мне не поверишь и разозлишься, скорее всего. Да ты и сам его знаешь, только принять не хочешь...
Клэймен. Не хочу. Вот потому и ты ничем не можешь мне помочь. Уходи, Виктор. Всем святым тебя заклинаю - уходи! Не заставляй меня делать это при тебе.
Виктор. Хорошо. Я уйду, если ты этого хочешь. Прощай, Адам.
Клэймен. Прощай. Постой! (неожиданно) Скажи мне только одну вещь - почему ты это сделал?
Виктор. Правильнее всего было бы сказать - потому что Бог прислал меня туда. Но это не вся правда...
Клэймен (резко). Говори за себя! Почему это сделал ты?
Виктор (спокойно). Я и говорю. Тогда у меня было не так уж много времени для решения, а тем более для рефлексии. Я даже не сразу понял, что это падает человек, думал - свернутый ковер, плед или что-то похожее... Но в тот момент, когда я понял, то испытал... даже не ужас - скорее отвращение, протест. Я увидал вдруг, насколько все хрупко и как много зависит от наших мгновенных решений, которые мы принимаем каждый день, каждый час, каждую секунду. Каким непоправимым может стать каждое из них. И это чувство непоправимости происходящего - здесь, сейчас, на моих глазах, - оказалось настолько острым, настолько не хотелось мне, чтобы с тобой это случилось, что о себе я уже не думал. Нет, думал - ведь я и сделал это, по большому счету, для себя, потому что иначе бы себе не простил. Это тоже оказалось потом важным, но не настолько - ведь падший человек так устроен, что не может не думать о себе, что даже жизнью мы жертвуем с корыстной целью. Но Бог не горд, Ему достаточно и того, что мы можем. Достаточно наших намерений, остальное Он доделает сам. Он способен даже из ненависти сделать любовь. Ты попроси Его, Адам...
Тихо отступает в тень, исчезая. Клэймен остается сидеть "в глубокой задумчивости", глядя на петлю, свисающую с решетки окна. Светает.