Логвинов Константин Анатольевич : другие произведения.

Урбанер

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман.(Из дней актуального горожанина)

  Глава I
   Лучше бы я не возвращался из моей пятидневной поездки. Наши уже три дня
  как были в Петербурге. Я и не думал, что они ждут меня, но
  ошибся. Яхтсмен выглядел очень независимо, поговорил со мной свысока
  и отшил меня к сестре. Было похоже, что они где-нибудь словили бабок.
  Мне показалось вдруг вместе с тем, что яхтсмену немного как-то совестно смотреть на меня. Ну-ну. Аина
  Крейцеровна была в диких запарах и потрещала со мной слегка; деньги,
  однако, загребла, сосчитала пару раз и выслушала весь мой конферанс. Ждали в гости Бабаровского, узкоглазого и еще какого-то африканца: как водится, если бабло есть, так сразу кутить, шампунь рекой, по-менеджерски. Луиза Аркаевна, увидев меня, спросила, мол, что я так долго? и, не дождавшись ответа, срулила куда-то (овца, разумеется). Разумеется, она сделала это специально. Нам же с ней, по ходу, надо перетереть подробно. Много накопилось всякой фигни.
   Меня поселили в маленькую комнатку, на четвертом этаже хотеля. Прислуга уже знает, что я принадлежу к банде яхтсмена. По всему видно, что они успели-таки здесь уже понтануться. Яхтсмена считают здесь все богатеньким шведским фирмачом. Еще до
  обеда он успел, между другими поручениями, дать мне две тысячебаксовых
  купюры разменять. Я разменял их у мордоотеля. Теперь на нас будут
  смотреть, как на миллионеров, по крайней мере целую неделю. Я хотел было
  взять Мишаню и Надю и пойти с ними гулять, но на лестнице меня позвали к яхтсмену; его прибило поинтересоваться, куда я их поведу. Такая кора - этот человек не может смотреть мне прямо в глаза; он бы и очень хотел,
  но я каждый раз отвечаю ему таким змеиным, то есть зверски холодным
  взглядом, что он как будто очкует. В весьма напыщенной речи, наворачивая
  одну фразу на другую и наконец совсем запутавшись, он дал мне понять, чтоб я
  гулял с детьми где-нибудь подальше от Невского, в парке. Наконец он
  психанул совсем и круто прибавил:
   - А то вы, пожалуй, их в клуб, к каким-нибудь эзотерикам, поведете. Вы меня извините, - прибавил он, - но я знаю, вы еще довольно легкомысленны и способны, пожалуй, спэйсобродить. Во всяком случае, хоть я и не ментор ваш, да и роли такой на себя брать не желаю, но по крайней мере имею право пожелать, чтобы вы, так сказать, меня-то не подставили с этими детьми...
   - Да ведь у меня и бабосов нет, - отвечал я спокойно; - чтобы вступить в тачь, нужно много чего приобрести для начала.
   - Вы их немедленно получите, - ответил яхтсмен, покраснев немного,
  порылся у себя в саквояже, посмотрел в записной книжке, и оказалось, что за ним моего бабла около ста двадцати ойросов.
   - Как же мы сосчитаемся, - заговорил он, - надо переводить в рубли.
  Да вот возьмите три штуки, ровным счетом, - остальное, конечно, не
  пропадет.
   Я молча взял деньги.
   - Вы, пожалуйста, не обижайтесь на мои слова, вы так обидчивы... Если
  уж я вам сказал, то это только предостережения для, конечно, имею на то
  некоторое право...
   Возвращаясь перед обедом с детьми домой, я встретил целый клоунский парад. Наши ездили осматривать какие-то дворцы. Два белых пидорских лимузина,
  лакеи в белых перчатках. Дер фрау Герда в одном лимузине с Луизой Аркаевной и Аиной Крейцеровной; узкоглазый, африканец и наш яхтсмен - во втором. Прохожие украдкой зыркали и завидовали; эффект был произведен; только яхтсмен попал. Я рассчитал, что с четырьмя штуками, которые я
  привез, да плюс то, что им ещё перепало, у них
  теперь семь или восемь штук; этого слишком мало для дер фрау Герды.
   Фрау Герда живёт тоже в нашем хотеле, вместе со своей мамзель-фрэндом, где-то рядом
  и наш узкоглазец. Лакеи называют-его "господин посол", мамзель
  называется "госпожа вице-президент"; ну, может быть, и в самом деле они "посол" и "вице-президент"
   Я так и знал, что "господин посол", меня не узнает, когда мы встретимся за
  обедом. Яхтсмен, конечно, и не подумал бы нас знакомить или хотя бы обо мне ему
  сказать; а "господин посол" сам бывал в России и знает, как невелика
  птица - то, что они называют musician. Хоть он и лукавит, паскуда, меня очень хорошо знает. Но, (гы-гы), признаться, я и к обеду-то явился незваным; кажется, яхтсмен
  позабыл распорядиться, а то бы, наверно, послал меня обедать за общим столом. Я припёрся сам, так что яхтсмен посмотрел на меня с
  неудовольствием. Добрая Луиза Аркаевна сразу же показала мне моё место; но
  встреча с мистером Денкмайером меня выручила, и я автоматически оказался
  принадлежащим к их обществу.
   Этого странного африканца я встретил сначала в Филлахе, в вагоне, где
  мы сидели друг против друга, когда я догонял наших; потом я столкнулся с
  ним, въезжая в Чехию, наконец - в Стокгольме; в течение этих двух недель -
  два раза, и вот теперь я вдруг встретил его уже в Петербурге. Я никогда в
  жизни не встречал человека более самовлюблённого; он эгоистичен до глупости и
  сам, конечно, знает об этом, потому что наверняка жизнь кидала его за это не раз. Впрочем, он очень тихий. Я заставил его разговориться при первой встрече в Филлахе - там дешёвое и вкусное пиво. Он
  объявил мне, что был нынешним летом в Рио де Жанейро и что очень его прибило побывать на Грушинском фестивале. Не знаю, где он познакомился с яхтсменом; мне
  кажется, что он, как и многие другие, безнадёжно влюбился в Аинку. Когда она вошла, он вспыхнул, как неоновая реклама. Его колбасило, что за столом я сел с ним рядом, и, кажется, уже считает меня своим закадычным другом. Ну-ну.
   За столом узкоглазый шармил во всю, был со всеми небрежен и
  важен. А в Моське, я помню, пускал сопли и слюни. Он зарядил трепаться о
  перепродажах акций и о русской политике. Яхтсмен иногда осмеливался противоречить, но
  скромно, чуток настолько, чтобы не уронить окончательно своего
  высокого понта.
   Я был в шизоидном настроении духа; как обычно, я еще в начале обеда
  успел задать себе мой уже обычный: зачем я опять тусуюсь с
  этим яхтсменом и никак не свалю от них? Изредка я палил на
  Аину Крейцеровну; она совсем не обращала на меня внимания. Кончилось тем, что я
  разозлился и решил хамить всем подряд нафиг.
   Для начала я вдруг, ни с того ни с сего, громко и без перждуперждения
  впёрся в чужой разговор. (Мне, главное, хотелось поругаться с узкоглазым фраером)
  Я повернулся к яхтсмену и вдруг очень громко и внятно, и, кажется,
  перебив его, двинул телегу, что уже этим летом русским почти совсем нельзя обедать
  в хотелях за общими столами. Яхтсмен вперил в меня свой ошизденевший взгляд.
   - Если вы, к примеру, человек себя уважающий, - парил я далее, - то по-любому
  напоретесь на наезды и должны выносить обидные и тупые замечания. В Вене
  и в Скандинавии, даже в Швейцарии, за общими столами так много полячишек и всяких прочих китайцев, что нет возможности нормально по-русски побалакать в своё удовольствие.
   Я сказал это по-английски. Яхтсмен смотрел на меня в недоумении,
  не зная, рассердиться ли ему или только удивиться, что я так офигел.
   - Значит, вас кто-нибудь и где-нибудь проучил, - сказал узкоглазый
  типа небрежно и презрительно.
   - Я в Линце сначала поругался с одним поляком, - ответил я, - потом с
  одним китайским студентом, который поляка поддерживал. А затем уж часть
  бюргеров перешла на мою сторону, когда я им рассказал, как я хотел наплевать
  в тшай узкоглазого.
   - Плевать в тшай? - спросил яхтсмен с важным недоумением и даже осматриваясь - как мои выходки воспринимает остальная шваль.
  Китаец зырил на меня недоверчиво.
   - Так ёбтыть, - отвечал я. - Однажды я целых два дня парился, что
  придется, может быть, отправиться по нашим делам ненадолго в Тибет, и в итоге
  пошел в канцлерию представительства Цио-тань в Гановере, чтоб получить визу. Там меня встретил нижний хубун, лет пятидесяти, сухой и с морозом в
  физиономии, и, выслушав меня вежливо, но чрезвычайно сухо, просил подождать.
  Я хоть и спешил, но, конечно, сел ждать, вынул "Schampinion mundiale" и стал
  читать страшнейшее ругательство против России. Между тем я слышал, как через
  соседнюю комнату кто-то прошел к гэсэру; я видел, как мой хубун
  раскланивался. Я обратился к нему с прежнею просьбою; он еще суше попросил
  меня опять подождать. Немного спустя вошел кто-то еще незнакомый, но за
  делом, - какой-то австриец, его выслушали и тотчас же проводили наверх.
  Тогда мне стало очень досадно; я встал, подошел к хубуну и сказал ему
  решительно, что так как гэсэр принимает, то может кончить и со мной.
  Вдруг хубун отшатнулся от меня удивлённый. Ему просто
  непонятно стало, каким это образом смеет ничтожный русский равнять себя с
  гостями евонного гэсэра? Самым нахальным тоном, как бы радуясь, что может меня
  оскорбить, обмерил он меня с пяток до башки и вскричал: "Так неужели ж вы
  замыслили, что гэсэр бросит ради вас свой тшай?" Тогда и я закричал, но еще
  сильнее его: "Так знайте ж, что мне наплевать на тшай вашего гэсэра!
  Если вы в сию же минуту не кончите с моим паспортом, то я пойду к нему
  самому".
   "Как! в то же время, когда у него сидит далай-ламо!" - закричал хубун,
  с ужасом от меня отстраняясь, бросился к дверям и расставил крестом руки,
  изображая мне, что скорее умрет, чем меня пропустит.
   Тогда я ответил ему, что я еретик и варвар, "I"m wild woody heretiqus and
  barbarian", и что мне все эти метромполиты, гарбуналы, далай-ломы и прочая, и
  прочая - по ровну. Одним словом, я изобразил вид, что не отстану. Хубун
  поглядел на меня с бездонной злобой, потом выдрал мой паспорт и унес его
  наверх. Через минуту он был уже визирован. Вуаля, не желаете ли поглядеть? -
  Я вынул паспорт и показал тибетскую визу.
   - Вы это, однако же, - начал было яхтсмен...
   - Вас спасло, что вы объявили себя варваром и еретиком, - заметил,
  усмехаясь, узкоглазый. - "This not so silly".
   - Ну неужели же смотреть на наших русских? Они сидят здесь - пикнуть не
  смеют и готовы, пожалуй, отречься от того, что они русские. По крайней мере
  в Гановере в моем отеле со мной стали обращаться гораздо внимательнее, когда я
  всем рассказал о моей драке с хубуном. Толстый польский пан, самый
  враждебный ко мне человек за swedish table, стушевался на восьмой план. Китайцы
  даже перенесли, когда я рассказал, что года два тому назад видел человека,
  которого китайский хунвейбин во времена напрягов с Мао полоснул по лицу своим плоским мечом - исключительно только
  для того, чтоб попьяне покуражиться. Этот человек был тогда еще десятилетним
  ребенком, и семейство его не успело выехать из Улан-Батора.
   - Этого быть не может, - вскипел узкоглазый, - китайский солдат не
  станет рубить ребенка!
   - Как не крути это было, - отвечал я. - Это мне рассказал заслуженный
  отставной прапорщик, и я сам видел шрам на его рассечёной лезвием щеке.
   Китаец начал трепаться много и скоро. Яхтсмен стал было его
  поддерживать, но я рекомендовал ему прочесть хоть, например, отрывки из
  "Записок" лейтёхи Майбороды, бывшего в шестидесятых в плену у
  китайцов. Наконец, Луиза Аркаевна о чем-то заговорила, чтоб перебить
  тему. Яхтсмен был очень недоволен мною, потому что мы с китайцом уже
  почти начали кричать. Но мистера Дэнкмайра мой спор с кетайцом, кажется, очень
  приколбасил; вставая из-за стола, он предложил мне выпить с ним рюмку нгуё.
  Вечером, как и следовало, мне удалось с четверть часа поговорить с Аиной Крейцеровной. Разговор наш состоялся на прогулке. Все пошли на Сенную к
  торговому комплексу. Аина села на скамейку против этой стеклянной фигни в центре площади, а Наденьку пустила бегать
  недалеко от себя с детьми. Я тоже отпустил в переход Мишаню, и мы остались
  наконец одни.
   Сначала зачали, разумеется, о делах, туда-сюда. Аина просто взкобелилась, когда
  я передал ей всего только семьсот ойросов. Она была уверена, что я ей
  привезу из Гановера, под залог ее бриллиантов, по крайней мере две штуки
  евробаксов или даже более.
   - Мне во что бы ни стало нужны бабцы, - замолвила она, - и их надобноть
  нарыть; иначе мне просто кездец приснился.
   Я стал проведывать о том, что сделалось в мое отсутствие.
   - Ну, считай что больше ничего, окроме того, что получены из Моськи два известия: сначала, что
  бабуське уже почти крышка, а через два дня, что, кажется, она уже двинула-таки кони. Это
  известие не от кого-нибудь попало, а от Бориса Вольфовича, - затуманившись прибавила Аина, - а он эксклюзивной точности человечек.
  Ждем последнего, окончательного известия.
   - Итак, здесь все в ожидании, как на вокзале? - задал я очередной свой вопросец.
   - А как же ты ещё мог подумать! Конечно: все и вся; целые полгода на одно это только счастливое совпадение обстоятельств и надеялись.
   - И вы надеетесь? - прищурив ехидно глаза, спросил я.
   - Да ведь я ей, к сожалению, вовсе не родня, я только яхтсменова приёмная падчерица. Но я знаю
  наверняк, что она обо мне помянет в завещании.
   - Мне стопудово кажется, вам очень, очень много достанется, - сказал я убедительно.
   - Да, она меня любила; но почему вам это заподозрилось?
   - Скажите, - отвопросился я вопросом, - наш консул, кажется, тоже посвящен
  во все семейные недомолвки?
   - Куда позволено Юпитеру, туда не след кесарю соваться, в калашный ряд. Вы-тко сами к чему об этом интересуетесь, ну-ка? - спросила Аина, взбуровив глазами меня цепко и хлёстко.
   - Еще бы; если я не ушибся, яхтсмен успел уже занять у него денег.
   - Вы очень верно угадываете, господин гадун.
   - Ну, вопрос к знатокам - так дал ли бы он хоть эскудо, если бы не знал про грядущее радостное событие - смерть бабусеньки? Заметили
  ли вы случайно, за столом: он раза три, что-то говоря о нашей благодетельнице и надежде, назвал ее бабусечкой: "the babuseechka". Какие короткие и какие дружественные отношения!
   - Итак, вы не ушиблись. В тот самый момент, как только он узнает, что и мне что-нибудь по завещанию
  обрыбится, то моментально же ко мне и присватается же. Этот финт, что ли, вам ухотелось разузнать?
   Мои брови катастрофически уползли вверх.
   - Еще только посватается? Я думал, что он давно сватается и сватается неустанно.
   - Вы отлично хорошо и прекрасно знаете, что нет! - с сердцем и навзрыд сказала Аина. - Где вы встретили этого африканца? - прибавила она после шестидесятисекундного молчания.
   - Я прямо так и почуял, что вы о нем сейчас спросите.
   Ну и я рассказывал ей о прежних моих митингах с мистером Дынкмайром, бредя вместе по дороге.
   - Он собран и склонен к мазохизму и уж, конечно, раб ваш?
   - Да, он раб меня, - отвечала Аина.
   - Но уж, конечно, он в десять раз скилновее кетайца. Что, у кетайца
  действительно есть что-нибудь за его желтой душой? Не подвержено ли это некоему сомнению?
   - Не подвержено. У него есть какой-то castle. Мне еще вчера яхтсмен
  говорил об этом решительно и безапеляционно. Ну что, наелись вы?
   - Я бы, на вашем месте, непременно вышла замуж за афроса.
   - Пуркуа так? - спросила Аина.
   - Кетаец спортивнее и здоровее но он подлее; а афрос, сверх того, что честен,
  еще в восемь с половиной раз скиловее, - как отрезал я.
   - Да; но зато кетаец - консул и изящнее, - ответила она с наиубийственнейшим спокойствием.
   - Да так ли вам кажется или это ваше мнение? - продолжал я по-прежнему.
   - Совершеннейше так.
   Аине отвратительно не нравились мои вопросы, и я просто видел, что ей хотелось рассвирепить меня тоном и дикобразием своего ответа; я об этом ей тотчас же не применул выразить.
   - Что ж, меня действительно отъявленно развлекает, как вы неудержимо беситесь. Уж за одно только единственное то, что я дозволяю вам допускать столь такие вопросы и догадки, следует вам изрядно и жестоко расплатиться.
   - Я как бы действительно вроде считаю себя вправе делать вам всякие такие вопросы, - отвечал я внешне почти спокойно, - именно это потому, что всегда готов как угодно где угодно и сколько угодно за них
  расплачиваться и платить, и самую свою собственную жизнь не считаю прямо здесь и теперь абсолютно ни во что. Вот так вот.
   Аина плотоядно но мило захохотала:
   - Вы, именно вы мне в последний раз, на Ииссакие, сказали, что готовы по
  первому моему слову броситься вверх ногами, а там, кажется, доходит до ста метров.
  Я когда-нибудь таки произнесу это роковейшее слово единственно затем, чтоб посмотреть и насладиться, как фатально
  вы будете расплачиваться, и уж будьте уверены, что выдержу это антихристианское преступление, женскую свою доброту стисну волею своею и не дам ей сохранить целость кровей. Вы мне определённо
  ненавистны, - именно тем самым, что я так много вам позволила, вы понимаете, о чём я, и еще болезнее и ненавистнее тем, что так нуждаюсь я в вас, к сожалению. Но покамест вы мне нужны - мне надо вас беречь и быть рабою вашею.
   Подниматься стала она. Молнии. Постепенно разгорались. В глазах. Она говорила с раздражением. В последнее время она
  всегда кончала со мною разговор со злобою и раздражением, с настоящею
  злобою.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"