Не спится, да это и к лучшему. Три часа. Новогодняя ночь. Родильное отделение больницы. Лунный морозный свет, льющийся в окна, выхватывает из тьмы мозаичные кусочки реальности: белые стены палаты, железные кровати, на которых, мирно посапывая, спят счастливые мамаши и младенцы. Где-то невнятно играет музыка, раздается смех. Врачи вовсю встречают Новый Год. Впервые за несколько лет новогодней смене повезло: с полудня - ни одной роженицы. Можно расслабиться.

Пусть расслабляются, ей это на руку. Быть может, тот из них, кому суждено убить ее ребенка, нажрется вусмерть и пропустит свой ход. А утром, даст Бог, все изменится, ведь не звери же они! Не может быть, чтобы весь этот кошмар оказался правдой. И зачем она только согласилась!

Ее захлестывает знакомое чувство, когда кажется, что прошлое можно легко изменить. Вот же оно, мелькает перед глазами, лукаво манит ухоженным ноготком, ее неправильное прошлое. Протяни лишь руку, и оно твое - переделывай как хочешь. Но стоит окунуться в морок, поддаться трусливому самообману, как из ниоткуда появляется костлявая лапа реальности, и грозит когтистым пальцем: "Куда?! Дело сделано. Теперь ты моя!".

Но, возможно, все еще обойдется? Чего не почудится в горячке. У кого поднимется рука убить ребенка?

Она, в который раз, пытается вспомнить свой полусон-полубред, привидевшийся вчера, когда после родов она отходила от наркозного забытья. Ей снилось, что собралась вся группа. Люди сидели возле ее кровати, говорили о ней. Говорили как о вещи, решая, выбросить ее или на что-нибудь приспособить. Медсестер вытолкали взашей и говорили не стесняясь. Иногда срывались на крик. Больше всех разорялась рыжая Вероника. От нее за версту разило стервой. Вероника требовала, чтобы ребенок непременно погиб.

- Слюнтяи! Этой дуре заплатили кучу денег, и еще больше заплатят. - вопила Вероника. - И она их отработает. Если ребенок выживет, нас не поймут! На кой черт кому-то сдались живые дети? Нас просто не-пой-мут! А если у вас кишка тонка, я найму кого-нибудь из медсестер...

Сон, такой явственный, такой настоящий...

Но нет, не может этого быть! По контракту, она должна родить ребенка. И она родила. Согласно контракту. Но там ничего не было написано об убийстве. НИЧЕГО! Конечно, поначалу ей было плевать. Родила, отдала младенца в собственность компании, получила наличные - и адье! Свободна. Но когда ничего не подозревающая акушерка принесла ей пищащий розовый сверточек, ее дочку, ее...

Она не может уснуть, мечется на кровати, превращая в жгут простыню. Страшные мысли одна за другой лезут в голову, заставляя глаза широко распахиваться навстречу тьме. Лунный свет крупным планом выхватывает бусины пота на взмокшем лбу. Дооченькаааа... Мааашааа... - то и дело подвывает она. Маша сейчас где-то там, за стенами, в терапии. Она показалась врачам слабенькой, и главный велел поместить девочку в инкубатор. Пока на сутки. Без мамы.

Только бы они не добрались до нее. Только бы все это ей почудилось, оказалось бредом.

За дверью шаги. Мимо палаты... к терапии. Ближе, ближе... Сердце замирает, мышцы напрягаются, накапливая энергию для рывка. Еще шаг в направлении терапии, и кто бы это ни был - ему не жить. Она шарит по тумбочке в поисках хоть какого-то оружия.

Шаги замерли, слышно шарканье - человек топчется в нерешительности. Пора! Шаги направляются к палате, отворяется дверь и... Мужчина, выпучив глаза смотрит на занесенный для удара фруктовый нож.

- Оксанка, ты чего?

Это Андрей, муж. Какое облегчение! Пусть суррогатный, нанятый за деньги, как и она, но все-таки близкий человек. Хотя бы на время контракта.

Отец ее ребенка.

В мертвенном освещении его затравленные глаза отливают тусклым серебром.

- Оксанка, ты знаешь?

"Что - знаю?" - хочет спросить она, но осекается. Слишком хорошо понимает, что он имеет в виду. Значит - все правда.

- Они вправду хотят убить Машеньку?

- Да. Я в конторе вчера подслушал. Влад с кем-то громко разговаривал по телефону. Говорил, нужна смерть девочки, иначе вся затея никому не интересна будет. Ничего не боится, урод. Ему лишь бы денег побольше заграбастать. Поминал какой-то инкубатор. Вроде, кислород там перекрыть или что-то в этом духе.

- Машенька!!!

Так вот зачем они забрали ее! Вот зачем родилась ее девочка. Чтобы кто-то мог подзаработать.

Он закрывает ей рот рукой, крепко держит бьющуюся в истерике женщину. Шепчет:

- Тихо, Оксана, тихо. Успокойся. Не дадим скотам дочку загубить. Мы выберемся. Сейчас успокоимся, заберем ее, и уйдем. Я машину подогнал. Переодевайся. - Он подает стопку одежды.

Она сбрасывает больничный халат, лихорадочно натягивает то, что принес Андрей.

- Оделась? Тогда пошли.

Они крадучись, стараясь никого не разбудить, выходят из палаты. Кто-то из младенцев вдруг начинает пищать, но дверь уже закрывается за беглецами.

Налево по коридору, потом направо и снова налево. Стеклянная дверь интенсивной терапии заперта. Недолго думая, он высаживает стекло плечом. В коридор химическим джинном врывается концентрированный запах лекарств. Взвывает сигнализация. Они бросаются к стоящему посреди комнаты инкубатору. Девочка жива. Она голодна, и что есть мочи кричит, иногда заходясь натужным кашлем. Мать неумелыми руками пытается запеленать ее, но отец набрасывает на девочку одеяльце:

- Замотай как-нибудь и ходу! В машине разберемся. Эти идут!

Она хватает девочку в охапку и мчится по коридорам, едва поспевая за мужем. Только бы успеть.

Позади слышен топот множества ног. Погоня приближается. Уже мелькают белые халаты врачей и темные костюмы членов группы. Только бы успеть.

Андрей распахивает окно и ныряет в морозный мрак. Оксана - за ним. Они стоят на бетонном козырьке над служебным входом. Внизу урчит мотором припаркованный автомобиль.

- Оксана, дай мне Машу, сама не удержишь. Прыгаем вон в тот сугроб, в самую середину. Не бойся. Давай, на счет "три".

Дверцы машины захлопываются в тот момент, когда на козырьке появляются преследователи: рыжеволосая женщина и толстый лысоватый мужчина. Еще несколько человек, вооруженных видеокамерами, выглядывают из окон. Врачей почему-то не видно. Машина срывается с места и исчезает во тьме.

- Стоп! Снято.

Окна больницы пустеют: люди с видеокамерами куда-то уходят. Лишь на заснеженном козырьке остаются женщина и мужчина в темных деловых костюмах.

Вероника яростно обрушилась на спутника:

- Жирный урод! Из-за тебя мы их упустили! Что теперь скажем инвесторам? - она скорчила гримасу и продолжала со всем возможным сарказмом - Извините, люди добрые, шоу накрылось потому что Влад проболтался!

- Ай-ай-ай. Нашей звезде не дали придушить младенца. - беззаботно подхватил толстый Влад. - Заметь, я не просто так проболтался. Я выдал лишь часть правды. Я заставил его сомневаться, мучиться, домысливать. Знаешь, какой был у Андрюхи вечерок, прежде чем он решился ехать сюда! На экране все эти страдания смотрятся просто шикарно.

- Бахвалься, бахвалься. Я посмотрю на тебя, когда шоу прикроют. За неделю мы потеряли пятую часть аудитории. Трахающихся мух наблюдать интересней, чем наше дебелое реалити. Ты понимаешь, что загубил гениальный ход, продюсер хренов?! Слышишь? Можешь паковать чемоданы - нас вытурят!

- А теперь послушай ты меня, душегуб-любитель. - Влад заговорил очень строго. - Серия пойдет в эфир под рождество. Возможно, зрители новогиреевского кабельного, которых ты за моей спиной снабжаешь горяченьким, и оценят твой трюк. Только вряд ли. С первого по седьмое все обязаны быть счастливыми. Скука смертная, однако, от традиция есть традиция. И тем не менее, благодаря мне, аудитория будет всю неделю переживать за этих идиотов. А восьмого можешь казнить хоть всех участников шоу - праздники кончились. Главное - убивай медленно, а то дражайшие зрители не успеют как следует рассмотреть.

- Нечего рассматривать! Ублюдки смылись! Где ты собираешься их искать? В Твери? В Магадане?

- Вот что тебя беспокоит. - Влад вдруг повеселел. - Пиши адрес: проспект Вернадского, недалеко от станции Университет. У Андрея там живут приятели, законченные наркоманы. Позавчера мы установили в их квартире два десятка скрытых камер. Обошлось это в четыре дозы героина. Выгоднейшая сделка, между прочим. Так что никуда голубки со своим выводком не денутся. Через неделю дружно подсядут на иглу, и до майских праздников мы продержимся в прайм-тайме, скармливая пиплам жуткие истории из жизни наркоманов. Погоди, они к нам еще будут за дозой бегать. А после майских подумаем, как обыграть девчонку. Грудной младенец в грязном притоне. Каково?! Что за судьба ждет малышку в этом жестоком мире?! - Влад воздел руки в патетическом жесте. - Публика зайдется в истерике! Необязательно, кстати девку убивать. Можно натравить на родителей органы опеки, пусть попытаются забрать в детский дом. Неплохой ход. Для нас - еще пара недель зашкального рейтинга.

- Влад, Влад, заткнись. - Глаза Вероники вдруг заблестели. В глубоком раздумье она сделала несколько порывистых шагов, очень рискуя сорваться с обледеневшего козырька. - Влад, ты гений! Только мы ее отправим не в детский дом, а найдем усыновителей. Или как-нибудь скомбинируем оба варианта. Получится слюнявый, слащавый, приторный сериал на несколько сезонов. Я давно о таком мечтала!

- Ну вот, видишь. А ты - в истерику. Выше нос, режиссер, шоу продолжается. Влад вдруг обнаружил, что продрог на холодном ветру.

- Айда греться.

Влезши через узкое окно обратно в больничный коридор, Влад подошел к камере, оставленной на штативе оператором и постучал пальцем по объективу.

- Эй, там, за стеклом! Бараны! Не переключайтесь - вас ждет незабываемое шоу!