Я спала так крепко, что снов не видела. Страшно представить, какие после пережитого вчера кошмара это могли быть сновидения, а так, удивительно, но даже выспалась. Было тепло и мягко; утопая в перине, я приоткрыла глаза, уставившись на выцветший бледно-голубой узор наволочки.
― Странно, откуда у нас такое постельное бельё, может, папа с дачи привёз, но зачем? ― мысли текли лениво, думать совсем не хотелось. Я перевернулась на спину, разглядывая клочья паутины в углах и разводы краски на потолке:
― А это что ещё за трещины, и куда пропала моя любимая итальянская люстра? ― сердце тревожно забарабанило, ― мамочка, где я?
Повернув голову набок, поняла, что то, на чём лежала моя голова ― никакая не наволочка. Это был Митин свитер, тот самый, который мне как-то пришлось стирать в своей машинке. Выходит, ночью я спала у парня на груди, вот чёрт... Он заворочался во сне, уткнувшись лицом в мою макушку, а потом обнял ― и я замерла, боясь пошевелиться. Но "продолжения", к счастью, не последовало: паршивец крепко спал, когда, осторожно сняв его руку со своего плеча, я пулей выскочила из кровати.
Вот тогда и вспомнила, как и почему оказалась здесь. Меня трясло словно в ознобе и хотелось плакать, но почему-то не получалось. Отыскав тапочки, прошмыгнула на кухню, где одуряюще вкусно пахло блинами ― баба Катя крутилась у плиты. Голодный живот заурчал, требуя немедленно "подкрепиться", но, увы, я была не дома, и блины тоже были не мои. С трудом нашла в себе силы вежливо поздороваться с бабулей, услышав в ответ:
― Доброе утро, деточка! Хорошо спала? Видно, вчера так намаялась, что быстро уснула, бедняжка... Иди, иди, всё во дворе, ты знаешь где, а потом приходи, дам полотенце ― баню с утра истопила...
― Большое спасибо, ― смущенно пробормотала, тронутая её добротой; накинув куртку, влезла в сапоги и выбежала во двор.
Солнце стояло уже высоко и светило в полную силу. Оно пригрело мои щёки, и губы невольно тронула улыбка ― весна! Как же раньше я любила это чудесное время года, а теперь, наверное, буду проклинать. Ведь папы не стало именно весной. Глаза зажмурились от яркого слепящего света, но воздух был настолько чист и свеж, что, прежде чем вернуться в дом, захотелось хоть немного побыть на улице. Вокруг искрился, переливаясь огоньками, ещё не потемневший снег ― не то, что в Москве, где он уже давно сошёл.
За домом раздалось подозрительное фырканье, и это меня насторожило. Я потихоньку заглянула за угол, и рот растянулся до ушей в ехидной ухмылке ― там около сугроба стоял голый по пояс Митя, энергично растираясь снегом.
― Надо же, успел встать. И как ему только не холодно? Закалённый, да? Подумаешь... ― я слепила снежок и со всей дури запустила его в друга. И судя потому, как он вскрикнул и что пообещал сделать с метким стрелком, ― не промахнулась. Быстро взбежав на крыльцо, была остановлена ответным снежком, попавшим прямо между лопаток. Ну, больно же...
― Девушку бьёшь, герой? ― "обиделась" я.
― Не я первый это начал, ― ответил Митя, натягивая на ходу всё тот же полинявший свитер. Мне стало грустно ― вспомнилось, что второпях я ничего с собой не взяла, даже переодеться не во что. Вот ведь бестолковая...
Митя быстро поднялся на крыльцо, взяв мои руки в свои ладони, и осторожно их растёр.
―Твои пальчики замерзли, ― сказал он, словно оправдываясь, и я смутилась от его нежного взгляда, ― пойдём в дом, пока совсем не превратилась в Снегурочку.
― А что ты имеешь против снегурочек?
― Они мне не нравятся, очень уж холодные...
Мы вошли в терраску, и я поймала себя на ужасной мысли, что чуть не спросила его:
― А я тебе нравлюсь? ― тут же мысленно надавав себе пощёчин:
― Вот ведь ненормальная, папа... умер, как можно думать о таких глупостях? Дура, дура...
В тёплой терраске нас поджидала баба Катя:
― Что-то вы, ребята, долго... Ася, на-ка, возьми пакет и иди в баню мыться, а потом будем есть блины.
― А что там? ― удивилась я.
Она смущённо улыбнулась:
― У тебя ж и вещей-то нет, ещё вчера заметила ― видно, некогда было собираться. Так я с утра сходила к подруге Валентине ― у неё внучка за границу укатила, учиться. Вещи почти все оставила, даже совсем новые. Валентина тебе их тут положила, ты уж не обессудь ― там и бельё есть...
У меня перехватило горло, не было сил говорить, слёзы, всё утро не желавшие проливаться, вдруг хлынули потоком. Как же я была благодарна бабе Кате и этой незнакомой Валентине за доброту и внимание, поэтому крепко обняла её, поцеловав в морщинистую щёку и схватив пакет с вещами, побежала в баню. Я догадывалась, что старушка в тот момент вытирала слёзы уголком фартука, как когда-то делала моя бабушка...
Баня очищает не только тело, но и душу ― вымывшись, почувствовала себя намного легче. Одежда и правда была совсем новой, оказавшись мне почти в самый раз. После бани мы все вместе пили вкусный чай, ели блины со сметаной и сгущёнкой. Баба Катя рассказывала о своей семье и улыбалась так светло, что все её морщинки разглаживались, и она казалась совсем не старой, а просто немного уставшей женщиной. Так в моей тёмной жизненной полосе блеснул первый лучик света...
― И куда же вы теперь, детки? ― участливо спросила баба Катя.
― Куда-нибудь подальше отсюда, туда, где нас не найдут, ― ответил Митя, но в его голосе не было большой уверенности, что нам это удастся.
― А жить-то на что будете?
― Найдём работу, мы молодые, справимся.
― Да это, конечно. Но, может, останетесь ― живите, сколько хотите, а Асеньке работу подберём, у меня в городе много знакомых, пристроим. Худенькая она, да и не привыкла, видно, к тяжёлому труду. Ты только, Ася, на старуху не обижайся, трудно тебе будет, ― глядя на меня с жалостью, говорила бабуля.
Я понимала, что она права: папа баловал "дочурку", приучив жить на всём готовом, не зная забот, а теперь и учёбу придётся бросить, и работу искать. А куда меня возьмут, разве что официанткой в придорожное кафе? От таких мыслей стало совсем тоскливо. Нет, не о такой жизни я мечтала... Только сейчас начала понимать, насколько круто менялась моя судьба.
Вдруг Митя поднял руку, призывая нас к тишине, и прислушался. Его лицо стало серьёзным и напряжённым. Он резко вскочил из-за стола:
― Ася, быстро собери вещи, оденься и будь готова.
― К-к чему?
― Убегать, ― бросил на ходу друг, с тревогой глядя в окно. Одев куртку, он выскользнул за дверь, не проронив больше ни слова.
Мы с бабой Катей переглянулись и молча разошлись в разные стороны: я ― в Митину комнату, собираться, а баба Катя ― на кухню. Дрожа, помимо рюкзака, забрала рубашки друга и вернулась. Гостеприимная хозяйка отдала мне свёрток с припасами, протянув небольшой нож в чехле:
― Возьми, деточка, это моего покойного мужа. Он острый, будь с ним осторожнее, вдруг в дороге пригодится, ― и отвела взгляд, тихо добавив, ― таким ножом можно не только хлеб нарезать.
Я вздрогнула при мысли, что теперь придётся защищать свою жизнь и, кивнув, убрала подарок в рюкзак. Не говоря ни слова, вмиг погрустневшая бабуля сунула что-то в карман моей куртки.
Рассмотреть, что это было, я не успела, поскольку в комнату вбежал побледневший Митя ― обнял на прощание бабулю, уже готовую расплакаться, и, взяв меня за руку, сказал:
― Они нас нашли, ты готова?
От страха у меня не было сил ему ответить или спросить, кого он имел ввиду ― и так было понятно... Слабо махнув рукой приютившей нас и уже вытиравшей слёзы бабе Кате, вслед за Митей выскочила из дома.
Уходили через огород по тропинке между сугробами к маленькой калитке, ведущей на соседнюю улицу. Мотоцикл ждал нас, на этот раз мне тоже достался шлем, но застегнуть его трясущимися пальцами удалось только с третьей попытки. Дальше всё происходило быстро и сумбурно, как во сне: друг усадил меня на мотоцикл, я крепко вцепилась в его куртку, и мы помчались неизвестно куда...
Теперь я чувствовала себя немного спокойнее, даже пыталась смотреть по сторонам, выискивая ту самую опасность, о которой говорил Митя. Но ничего подозрительного не нашла: ну, ходили люди по своим делам, проезжали мимо машины, никто, казалось, не обращал на нас внимания. Может, зря он всполошился? Как же я хотела, чтобы это оказалось правдой, но интуиция подсказывала, что невидимая опасность совсем рядом и идёт за нами по пятам.
Покинув город, названия которого я так и не успела узнать, мы оказались на оживлённом шоссе. Ехали осторожно, не превышая скорости, не нарушая правил, чтобы не привлекать к себе внимания. Митя, видимо, почувствовал себя здесь увереннее, потому что его спина, к которой я прижималась, немного расслабилась, хотя по-прежнему не представляла, куда мы движемся и где будем сегодня ночевать. Если, конечно, к вечеру останемся в живых...
Я честно старалась об этом не думать, но чем дальше мотоцикл удалялся от гостеприимного городка, тем тревожнее становилось на душе:
― Это же настоящее безумие! Что я делаю? Не хочу уезжать далеко от дома, от папы...
И тут ощущение невосполнимой потери накрыло меня с головой. Я только что поняла ― случилось непоправимое, и пути назад, в спокойную счастливую жизнь ― не существует... Захотелось просто закрыть глаза и отцепить руки от Митиной куртки: пусть сначала будет больно, зато потом уже никогда не придётся бояться и убегать... И никаких страшных снов...
Подзабытый было голос в голове вкрадчиво шепнул:
― Давай, Ася, сделай это. Зачем тебе такая жизнь? Это лучше, чем умереть в когтях монстра...
Почувствовав, что я ослабила хватку, Митя выехал на обочину и остановился, едва успев подхватить меня ещё до того, как в полуобморочном состоянии я окончательно сползла на асфальт. Он поставил меня на ноги и, прижав к себе, крепко обнял, испуганно повторяя:
― Ася, Асенька, пожалуйста, не падай! Потерпи немного, сейчас тебе станет лучше... Это моя вина ― наверное, слишком сильно гнал, ты же не привыкла. Ничего, всё пройдёт, я справлюсь и смогу тебя защитить, верь мне, пожалуйста, верь...
Непонятно, предназначались ли эти слова мне, или он успокаивал сам себя, а, может быть, и то, и другое. Мы стояли на обочине, слёзы горячим потоком заливали моё лицо, всё вокруг казалось смутным и расплывчатым ― кажется, вдоль дороги чернел лес, а по шоссе мчался нескончаемый поток машин. Колени предательски подгибались, и тело охватила противная слабость. Хотелось только одного ― упасть в снег, закрыв глаза и навсегда забыв обо всём, но друг упрямо тормошил меня, не давая этого сделать.
Не помню, как долго это продолжалось. Неожиданно возле нас затормозила машина, и вышедшая из неё женщина о чём-то заговорила с Митей. Меня кружило в странном гудящем водовороте, растворявшем в себе слова и звуки, и только позже я узнала, что на моём пути снова встретился хороший, неравнодушный человек. Женщина оказалась возвращавшимся с вызова врачом, и это было ещё одно чудо. Она строго сказала перепуганному другу:
― Давай-ка, дружок, неси её к машине, на ваше счастье, там кое-что есть.
Усадив безвольное тело на заднее сидение "Хонды", Митя внимательно следил, как доктор измеряла мне давление и ставила укол. Это помогло ― уже скоро я немного успокоилась и, постепенно приходя в себя, прислушалась к их разговору на повышенных тонах. Умудрившись самостоятельно вылезти из машины, шатаясь, подошла к спорящей парочке и даже попыталась улыбнуться:
― Со мной всё в порядке, спасибо Вам, доктор... Мне, правда, уже лучше, можно ехать дальше...
Немолодая женщина в тёмном пальто с бледным лицом и печальными добрыми глазами всплеснула руками, тяжело вздохнув:
― Ну что с вами делать, ребята? Где вы свои головы оставили, а?
Она отсыпала Мите в руку горсть таблеток со словами:
― Давай ей по одной штуке, если приступ повторится. Как только приедете на место, сразу покажи жену врачу.
После этого села в машину и уехала, крикнув на прощание:
― Берегите друг друга!
Я смотрела ей вслед, нахмурившись и пытаясь переварить услышанное:
― Мить, про какую жену она говорила?
― Про тебя... Извини, Ася, как-то само вырвалось, я так испугался, вот и ляпнул первое, что пришло в голову...
Беззлобно проворчала:
― Вот несносный враль, размечтался... Были бы у меня силы, показала некоторым, где раки зимуют...
― Ну, слава богу, кажется, тебе и вправду легче, ― попытался шутить Митя. Всхлипнув, неожиданно для себя самой, я крепко его обняла, зарывшись лицом в плечо, потому что поняла ― пришла моя очередь поддержать друга. Так и стояли у всех на виду, пока мимо мчались машины, и никому не было до нас дела.
Хотя... Совсем рядом проехал свадебный кортеж, и высунувшиеся из окон ребята посигналили нам, что-то прокричав. Мы помахали им в ответ ― везунчики, им сейчас было весело, наверное, приняли нас за влюблённую парочку...
Но долго оставаться на холодном ветру было трудно. Я первая отстранилась, вытирая слёзы:
― Поедем дальше?
Митя снова притянул меня к себе, нежно целуя в лоб:
― Ты правда в порядке? Что ж, тогда в путь...
И всё повторилось ― дорога, ветер, неизвестность... Я прижалась к Мите, изо всех сил гоня прочь печальные мысли, хоть это и было непросто:
― Хорошо, что он не догадался, какую глупость совсем недавно я пыталась сделать. Пусть и дальше считает, что меня просто укачало, а вот женщина-доктор с пронзительным взглядом сразу всё поняла, поэтому так и настаивала на поездке в больницу...
Примерно через час мы свернули с шоссе на небольшой просёлок, ведущий в лес. Удивившись, я похлопала друга по спине. Он притормозил, испуганно оглянувшись:
― Ася, тебе снова нехорошо?
― Со мной всё нормально, ― бодро соврала я, ― так куда мы едем? Почему в лес, разве здесь не опаснее?
Митя отвёл погрустневший взгляд, делая вид, что рассматривает поваленные ветром сосны. Впервые в его голосе мне почудилась обречённость, и в душе снова зашевелился страх ― неужели он сдался?
― Тут рядом есть небольшой мотель, тебе надо отдохнуть, а потом... кое с кем встретиться. Я откладывал, сколько мог, не хотел тебя ещё больше пугать, но, кажется, у нас нет выбора ― самим не справиться. Не хочу рисковать твоей жизнью ― держись, недолго уже.
Заинтриговав меня таким образом, он повёл байк вперёд. Минут через пять мы остановились у мотеля, больше похожего на сказочный теремок. Митя порылся в карманах, смущённо спросив:
― У тебя есть какие-нибудь деньги?
Я достала из рюкзака свою крошечную стипендию и, машинально обшарив карманы куртки, обнаружила носовой платок с аккуратно завёрнутыми купюрами:
― Это же баба Катя в карман положила! Да здесь, наверное, вся её пенсия. Как же она теперь...
Митя взял деньги и, пересчитав, спокойно ответил:
― Умница, баба Катя... Я обязательно ей всё верну и с процентами, обещаю. А за неё не беспокойся, у пенсионеров всегда есть заначка. Ася, ты почему смотришь на меня с подозрением, что опять не так? Думаешь, промышляю по бабкиным шкафам?
В ответ я фыркнула, показывая, что мне совсем не смешно.
В двухместном номере мотеля, сбросив со спины рюкзак, я первым делом забралась на кровать, опустив тяжёлую голову на маленькую, неудобную подушку. Наконец-то можно было немного расслабиться ― ужасно ныла спина, и не только она одна... Митя порылся в сумке с припасами:
― Давай поедим... Тут баба Катя нам блинов положила и бутербродов. Что хочешь?
― Спасибо, ничего, и так тошнит. Может, позже.
Он сел на свою кровать, жадно вгрызаясь в бутерброд, и мне стало стыдно: за время побега я ни разу не подумала о том, как ему сейчас непросто. Мой друг устал ― под карими глазами пролегли синие тени, лицо осунулось... Чёртова эгоистка...
Почувствовав на себе мой пристальный взгляд, Митя перестал есть, смущённо пробормотав:
― А морс из ягод будешь? Бабуля постаралась...
Я облизнула сухие губы:
― Пожалуй, не откажусь...
Кивнув, он достал две небольшие пластиковые бутылки и одну из них протянул мне. Пока я отвинчивала тугую крышку, в дверь неуверенно постучали, и присмиревшее было сердце тут же рухнуло в пятки... Пытаясь успокоить нараставшую панику, с ужасом взглянула на побелевшего Митю:
― Неужели это за нами? Но почему ведут себя так вежливо, а не врываются, как в кино, выбив дверь ногами?
Митя как-то странно посмотрел на меня ― словно заранее прося прощения. Торопливо поставив бутылку на тумбочку, он пересел на мою кровать, взяв за руку своими холодными дрожащими пальцами и умоляюще заглянул в глаза:
― Ася, пообещай верить мне и не бояться...
― Я постараюсь, но, в конце концов, что происходит?
Он словно не расслышал вопроса, пряча взгляд:
― Помни, я с тобой...
От этих слов мне стало совсем плохо: на голове снова зашевелились волосы, ногти почернели, а в груди как будто разлили ледяное молоко ― так было холодно...
Голос друга непривычно хрипел:
― Войдите!
Дверь медленно открылась, словно те, кто стояли за ней, до последнего момента не решались переступить порог. Их было двое, моих старых знакомых монстров ― Иван Иванович и его "практикант", которого я уже однажды приласкала бутылкой шампанского. При виде них из горла против воли вырвался полукрик-полурык. В бешенстве взглянула на Митю:
― Что это значит, кто позвал сюда этих тварей? Ты с ними заодно, предатель! ― я размахнулась, пытаясь дать ему пощёчину, но он легко перехватил мою руку, прижав её к своим губам:
― Ася, ты же обещала мне верить, прошу, не делай поспешных выводов. Просто выслушай их, а потом уже будешь принимать решение. Тебе ничего не угрожает...
Я тяжело дышала, еле сдерживая клокотавшую внутри ярость, но, сумев себя перебороть, с ненавистью посмотрела на вошедших. Они стояли в дверях, не спеша подойти ближе. Наконец, Иван Иванович сделал шаг вперёд, его приторно-сладкий голос по-прежнему вызывал у меня отвращение.
― Здравствуй, Ася. Не надо нас бояться, я давно пытался поговорить и объясниться, но это оказалось весьма проблематично, ведь ты всё время убегала. Тебя можно понять ― бедная девочка, заблуждаясь, обвиняла нас с Сергеем Петровичем, ― и он кивнул на "практиканта", ― в ужасных вещах, к которым мы не имеем никакого отношения.
Услышав своё имя, тот вздрогнул, неуверенно наклонив голову и снова спрятавшись за спину "босса".
Я удовлетворённо хмыкнула:
― Помнит меня и опасается, мерзавец...
Зверь внутри, в любой момент готовый к броску, затих в ожидании. Ко мне опять пришло странное спокойствие и неожиданная уверенность в себе: раз уж так вышло, что я оказалась лицом к лицу с монстрами, стоит хоть перед смертью получить ответы на давно мучившие вопросы:
― Кто вы такие, почему преследуете меня и Митю? Это вы убили всех этих людей? Отвечайте, или разговора не будет.
― А ты решительная девушка, Ася, прямо как твой отец, и такая же упрямая.
При упоминании папы мой внутренний зверь поднял голову, недобро зарычав ― хорошо, что только я могла его слышать.
― Не морочьте мне голову, ― спокойно и настойчиво повторила я.
Иван Иванович прошёл вперёд, сев на Митину кровать прямо напротив нас, Сергей Петрович застыл в дверях как часовой.
― На психику давит, гад, ― подумала я, ― но в странном "спокойном" состоянии на меня это не действует. Пусть изгаляется, плевать...
― Мне трудно удовлетворить твоё любопытство полностью, Ася, ― продолжил Иван Иванович, ― но кое-что я расскажу. Мы ― несколько необычные, но всё-таки люди, а не звери, убивающие других людей, даже если они непохожи на нас. Это бред. Все те чудовищные преступления, о которых ты спрашивала ― не наша работа, поищи виновных среди своих соотечественников.
Да, за нами идёт охота из-за того, что мы особенные. И за вами обоими ― тоже, ведь в вас течёт частица ― подчёркиваю ― лишь маленькая частица необычной крови. Ты и Дима ― теперь словно наши дети, именно поэтому я всё время присматривал за вами. Можешь не верить, но твой папа, Ася, был на нашей стороне, ведь в своё время мы ему помогли...
Иван Иванович замолчал, грустно вздохнув, видимо, давая мне возможность переварить услышанное.
Трудно описать мои чувства в тот момент, но я определённо ему не верила, хотя слова про папу заставляли крепко задуматься. Какое-то время молчала, исподлобья посматривая на притихшего Митю. У него было потрясённое и одновременно несчастное лицо ― кажется, он и в самом деле ничего не знал, но с этим я разберусь позже.
Мой голос мог бы заморозить всех в этой комнате:
― Допустим, это так, хотя Вы и не представили никаких доказательств того, что говорите правду. С какой стати я должна Вам верить? И чем подтвердите слова о моём отце ― может, есть какой-нибудь документ или запись, видеообращение? Нет?
Иван Иванович растерянно пожал плечами:
― Никто не ожидал такого развития событий и не готовился специально в чём-то тебя убеждать. Твой отец постоянно обещал, что всё объяснит дочери, но так и не успел этого сделать ― его убили раньше. За несколько минут до этого он позвонил ― вот запись звонка, больше у меня нет никаких доказательств, ― и он включил телефон, а я замерла, услышав родной взволнованный голос:
― Алло, Иван, кажется, они пришли за мной. К счастью, Аси нет дома, помни, что обещал ― спаси и вывези отсюда и её, и Дмитрия, он дорог дочке... Если не сделаешь, я тебя и на том свете найду...
Раздался щелчок, и голос замолчал. Всё поплыло перед глазами, я вскрикнула, и, уже падая, почувствовала, как Митя прижал меня к себе. Голос Ивана Ивановича был сух и тороплив:
― Быстро одевайтесь, машина ждёт у дверей. Ни о чём не беспокойся ― мы вывезем обоих в Финляндию, а потом в Швецию к твоей тёте. Обещаю позаботиться о вас.
Хлопнула дверь ― они ушли. Я подняла на Митю глаза, полные слёз и боли, и он нежно поцеловал мои волосы:
― Ася, решай быстрее, поедем с ними или бежим дальше. Я сделаю так, как скажешь, и ни за что не брошу тебя, слышишь, никогда не брошу...
В ушах ещё звучал голос папы и тот щелчок, оборвавший его жизнь. Пересохшие губы прошептали:
― Куда угодно, хоть в Швецию, хоть к чёрту на рога, ни за что здесь не останусь. Они убили папу, ― и я уткнулась Мите в грудь.
Он вытащил из кармана куртки одну из тех таблеток, что дала ему врач, и заставил её выпить. Осторожно помог одеться и, закинув мой рюкзак на плечо, за руку потащил на улицу, где нас уже ждала машина с дипломатическими номерами. Мы сели в неё, и последнее, что осталось в памяти о том страшном дне, были Митины руки, крепко прижимавшие меня к себе. Голову снова повело, затянув уплывающее сознание в холодную, вращающуюся тьму...
Я надолго уезжала в незнакомую страну, вместе с... людьми или нелюдями, которым по-прежнему не доверяла. Оставляла всё, что так любила и ненавидела, убегая в новую жизнь прочь из этого страшного сна...
Эпилог
Прошло четыре долгих года, прежде чем, наконец, я ненадолго вернулась на Родину, лишь для того, чтобы навестить папину могилу. Митя долго меня не отпускал, не переставая твердить об опасности, которая, по его словам, поджидала здесь на каждом шагу. Но всё же сдался... И на что он рассчитывал, зная настырный характер своей жены?
И вот я здесь, у маминой могилы... Папу похоронили рядом ― просто добавили фото на памятник, дописав ничего не значащие слова. Но могила ухожена, видно, кто-то за ней присматривал, и я даже догадываюсь кто ― мои новые "друзья-монстры".
Первый час я только безутешно плакала, а теперь сидела на скамеечке, глядя на них двоих ― маму и папу, всегда хотевших быть вместе...
Выплакавшись, наконец, смогла мысленно поговорить с ним:
― Здравствуй, папочка! Вот я и приехала... Прости, что не смогла проводить тебя, знаю, что не обижаешься на меня за это. Ты хотел, чтобы я бежала подальше отсюда и была в безопасности ― послушная дочурка так и сделала. Вот только в безопасности ли я теперь? Сложный вопрос... Наверное, хотя до конца в этом не уверена...
Зато у меня нескучная жизнь, папа: мы с Митей стали гражданами другой страны, носим чужие имена, и всё же я по-прежнему ― Ася Трифонова, твоя дочь. Прости за глупость, за то, что сомневалась в тебе ― горько об этом сожалею. А знаешь, ты можешь мной гордиться: я всё-таки выучилась и получила диплом, и Митя тоже. Нам помогла его тётя в Швеции, приютившая беглецов... И не беспокойся, у дочурки теперь есть всё: семья, работа, деньги. Только тебя нет рядом...
Я обхватила голову руками, стараясь не зареветь в голос, раскачиваясь и продолжая этот сумасшедший односторонний разговор:
― Мы с Митей часто переезжаем из города в город, из одной страны в другую. Делаем всё, как говорят новые "друзья", они опекают и заботятся о нас... Господи, да кого я пытаюсь обмануть? Мы попали в западню, папа: детишки под колпаком, что-то вроде лабораторных мышей ― проклятые монстры контролируют нашу жизнь от и до...
Ненавижу их, ненавижу... Не понимаю, как ты мог им доверять? Я вот за эти годы так и не научилась. А, может, ты тоже им не верил, и то, что случилось четыре года назад, просто было хитроумной ловушкой? Это проклятые твари во всём виноваты: ты им мешал, не подпуская ко мне, и поэтому погиб, а они получили то, что хотели... Я всё чаще и чаще думаю об этом...
Что я о них узнала, папа? Ничего... Думаешь, насколько твоя дочурка продвинулась в расследовании этих ужасных смертей? Ни на шаг! Но пусть мерзавцы не рассчитывают, что я сдамся. Если бы ты знал, как же они меня достали. Митя говорит, что это паранойя, но я точно знаю ― они следят за каждым нашим шагом, мы им нужны, знать бы ещё ― зачем? Ничего, ничего ― рано или поздно найду способ избавиться от ненавистной опеки и отомстить за тебя... Клянусь, папочка...
Я вытерла слёзы, горько усмехаясь:
― Прости, что завелась, надо сказать и о хорошем. Несмотря ни на что, я счастлива с Митей ― он такой замечательный человек и похож на тебя, а другого бы твоя дочь и не полюбила. И, конечно, мои дети, чудесные близняшки ― светлый островок радости в этом проклятом мраке... Да, папа, ты теперь ― дедушка. Ради наших малышей мы с мужем живём и боремся. Спросишь, с кем? Да с нашими "тюремщиками-друзьями"...
Однажды у нас получится вывести их на чистую воду. Не сомневайся, папа ― твоя дочурка уже не та инфантильная, домашняя девочка, что раньше. Мне многое пришлось пережить и повидать ― поневоле исколесила всю Европу. Нас с Митей часто приглашают в гости к "друзьям", ведь мы для них ― почти свои. Какая мерзость, меня до сих пор тошнит от одного взгляда на их приторные морды...
Поверь, это страшно ― мерзавцы ловко прячутся среди людей, и с каждым годом их становится всё больше и больше. Чудовища проникают во все сферы нашей жизни, произносят высокопарные речи с высоких трибун и улыбаются с огромных экранов. Но меня им не обмануть ― за благообразными физиономиями я по-прежнему отчетливо вижу их звериную сущность: острые зубы и тёмные души. И Митя тоже...
Папочка, верю, настанет день, когда я смогу вернуться на Родину вместе с мужем и детьми. Это моё самое заветное желание, и оно обязательно сбудется...
Сзади раздалось негромкое покашливание, и я насмешливо скривила губы:
― Похоже, пора уходить ― мой "друг" подаёт сигнал. Что ж, буду улыбаться, делая вид, что "очень ему благодарна". Надеюсь, это ненадолго... Возвращаюсь назад, в Германию, последний год мы с Митей жили там.
Я поправила принесённые цветы и медленно, то и дело оглядываясь на памятник, пошла вперёд по знакомой тропинке.
― А где же "моя" могила? Исчезла ― ну дела... Передумали, значит, твари, меня хоронить ― на этом месте теперь скамеечка и мусорный контейнер. Что ж, смешно...
И, улыбнувшись, дружелюбно помахала сопровождавшему меня "другу":