В голове шумело и цокало, словно рядом неторопливо прошла лошадь, и, остановившись около меня, решила облегчиться. От непередаваемого аромата я инстинктивно открыл глаза и увидел прямо перед собой раскачивающийся хвост. Под ним как раз и лежала целая россыпь... того самого, что заставило меня резво подскочить, наплевав на головокружение. Правда, меня сразу же снова потянуло к земле, и сопротивляться этому я не смог:
― Какого чёрта, что в доме делает лошадь? Уберите её немедленно, и навоз тоже....
― Ты что так разорался-то, а говорил, что любишь животных. Ай-яй-яй, врунишка, ― издевался надо мной странно знакомый голос, ― и что разлёгся среди улицы? Хочешь, чтобы эта самая лошадь по тебе пару раз прошлась? Они в нашем мире такие упрямые и обидчивые. А ещё мстительные, поверь, не шучу...
Я не только плохо соображал в тот момент, но и видел неважно, потому что вместо привычных стен с обоями в полоску мне мерещилась довольно широкая мощённая камнем улица, посередине которой я и лежал, подслеповато щурясь. Рядом прогудел старинный клаксон, и медленно протарахтела допотопная машина, украсившая бы собой разве что начало прошлого века. Такой раритет я только на картинках видел.
Пока приподнимался на локтях, разинув рот, подбежал невысокий человек в костюме, похожем на форму жокея, поклонился кому-то за моей спиной и, взяв бесстыжую лошадь под уздцы, увёл. В этот момент сильная рука сзади схватила "соню" за шиворот рубашки, буквально вздёрнув на ноги. Возмущённо обернувшись, я столкнулся взглядом с нахмуренным лицом красивого молодого человека.
Он был одет в костюм-тройку: удлиненный пиджак, белоснежную рубашку с жёстким воротником, почти закрытую блестящим жилетом, и брюки с отворотами. У него была отличная спортивная фигура, густые волнистые волосы едва достигали плеч, но больше всего меня поразили его глаза ― зелёные, насмешливые, в которых я увидел презрение, смешанное с лёгкой скукой.
― Закрой рот, Эжен, и быстро иди за мной. Может, предпочитаешь быть раздавленным автомобилем? Или тебе больше по душе конный трамвай, вон он уже приближается. Ты умудрился свалиться на рельсы и, похоже, даже не заметил этого.
Я сглотнул и посмотрел под ноги. Елки-палки! И правда ― рельсы, и трамвай на конной тяге не спеша двигался в нашу сторону... Меня что, занесло на съёмки исторического фильма, но когда и как? Почему я ничего не помню? И кто этот самовлюблённый щёголь с таким знакомым лицом?
Но спросить я ничего не успел, потому что тип, откуда-то знавший моё имя, снова бесцеремонно взял меня за шкирку, буквально потащив за собой на тротуар. Я как мог пытался сопротивляться грубому вмешательству в частную жизнь, но наглец дал мне хорошего пинка, видимо, пытаясь успокоить трепыхание.
― Не сопротивляйся и переставляй ноги, от страха уже и двигаться разучился? Ну, прости, я тебе не родная мама, по новой учить не собираюсь. Хочешь, чтобы оставил тебя здесь, и первый встречный украсил человеческую шею рабским ошейником? Представляешь, что такое серебряные рудники? Не пялься на меня, Эжен! Прими как должное, я пытаюсь тебя спасти, хватить рыпаться, просто молчи и иди за мной. Да, и не вздумай забегать вперёд ― слуге не полагается опережать хозяина. Если тот, конечно, не прикажет, ― и мерзкий зазнайка противно засмеялся.
Меня от этого даже передёрнуло:
― Какого лешего тут происходит? И ты, придурок, убери от меня руки, а то попорчу твой портрет. Совсем... ― тут я немного добавил яркости и образности своей речи, украсив её исконно русскими выражениями.
Парень ухмыльнулся, в его глазах промелькнул интерес.
― А ты забавный... Таким я тебя ещё не видел. Ну что уставился, не узнал до сих пор? Это я, Лин, твой "прекрасный эльф", ― и, помолчав, добавил вдоволь налюбовавшись моей реакцией, ― рот закрой, Эжен...
Ну что сказать, ощущения были непередаваемые, но я постарался себя успокоить, повторяя: "Что же я вчера пил, раз меня так "вставило"? Не помню, кажется, только колу. Откуда же галлюцинации? Сейчас, сейчас... Надо только покрепче зажмуриться, а когда открою глаза...
― Эй, ты что это, спать вздумал? У меня нет на это времени, своих забот полно. Навязался ты на мою голову, мальчишка, ― и он так гаркнул мне на ухо, что я от страха чуть снова не упал, ― рота, подъём!
― Эльфийский придурок! Да что б тебя... Решил оглушить, зараза... ― он меня взбесил. На его смазливой физиономии расплылась довольная ухмылка.
― Вот так-то лучше. Смотрю ― признал во мне эльфа, говорил же тебе недавно, кто я, а ты, глупыш, не поверил, ― он специально сказал это голосом "моей" Лин, даже интонацию изменил. Сволочь, просто издевался надо мной. Как же хотелось размазать его глумливую улыбочку, но я не стал этого делать, и не потому, что не мог. Тут было совсем другое. Как ударить по её лицу? Это и останавливало, и чёртов эльф, или кто он там был на самом деле, прекрасно это понимал.
"Ничего, ничего... Рано радуешься, я тебе всё припомню, найдётся подходящий случай", ― думал, кусая губы и сжимая кулаки.
Не знаю, чем кончилась бы наша перепалка, но тут появился... настоящий гоблин. Вот ей богу! Точно такой же, как в книге у Лин, только не в набедренной повязке, а вполне современно, но слишком уж мрачно одетый. В моём представлении именно так должен был в идеале выглядеть представитель похоронного бюро ― чёрный костюм, рубашка ― в тон, лакированная обувь и унылая физиономия.
На минуточку, различия, конечно, были. Особый шарм этому субъекту придавал замечательный зелёный цвет лица, грустные, утонувшие в складках кожи глаза и растянутый рот. Кого же он мне напомнил? Да это же лягушонок Пепе, только изрядно постаревший и с большими заострёнными ушами, в одном из которых покачивалась золотая "пиратская" серьга.
Не знаю почему, он сразу вызвал во мне симпатию. В отличие от того создания, которого этот "ушастый клон Пепе" вёл на поводке. Небольшая полуметровая ящерица в золотом ошейнике, с пупырчатой, как упаковочная плёнка, серо-зелёной морщинистой кожей и выпученными жёлтыми глазами. Её когтистые лапы были мне знакомы, и этот чёрный язык, которым он всё время облизывал нос, посматривая на меня с интересом. Пуся, нехороший пожиратель человеческой печени...
Я сразу его узнал и сам не понял, как нырнул за спину эльфа. Тот, казалось, воспринял это как должное и, присев на корточки, начал с умилением поглаживать своего питомца по шершавой голове.
― Как быстро ты его догнал, Уго! В твоём-то возрасте так бегать ― просто удивительно, ― смеялся эльф.
Хриплый низкий голос совершенно не подходил гоблину, но его слова, обращённые к зазнайке, мне понравились.
― Не напоминай мне о возрасте, Фаби, а то я напомню, как драл тебя розгами в детстве, в следующий раз сам лови своего кокодрилла, ― и он то ли закашлялся, то ли засмеялся.
Я быстро вынырнул из-за эльфа и ухмыльнулся, увидев, как покраснело его лицо.
― Прошу, Уго, думай, что говоришь, когда обращаешься к своему господину, ― но сказано это было как-то не очень уверенно. Я ликовал в душе: "Ну что, умыл тебя славный Уго, паршивый эльф!"
Уго перестал смеяться, приподняв тонкую бровь, которую я сначала даже не заметил.
― Что ты там сказал, Фаби? Дерзишь учителю? Это хороший повод для наказания. Пожалуй, мне стоит вспомнить, куда я положил свою канна, пусть попляшет по твоей гордой спине. Или ты уже забыл, что пока ещё я твой наставник, а не жалкий слуга. Кстати, что за человеческий ребёнок находится рядом с тобой? Ты же клялся, что никогда не свяжешься с людьми...
Я снова посмотрел на своего обидчика ― тот уже побледнел, кусая губы, как ещё совсем недавно это делал я.
Уго довольно хмыкнул:
― Ну, Фаби, что надо сказать?
― Прости, учитель...
― Так-то лучше, и забери от меня этого ужасного кокодрила, от него воняет, ― Уго передал смиренно стоявшему эльфу поводок от Пуси. После чего подошёл к краю дороги и щёлкнул пальцами. Коляска, напоминавшая карету с откидным верхом, запряжённая двумя лошадьми, кажется, их называли ландо, возникла из ниоткуда. Уго открыл для Фаби дверцу, заняв место кучера.
Сердитый эльф, поджав губы, грубо втолкнул меня в повозку, сев рядом. Мы двинулись вперёд, и я восхищённо вертел головой. Это был чудесный город ― чего тут только не было: невысокие старинные особняки соседствовали с современными небоскрёбами, через узкие тёмные журчащие каналы были перекинуты ажурные мостики, а вдали виднелся огромный подвесной виадук, чем-то напоминающий знаменитые Золотые ворота. И при этом повсюду переливалась огнями такая же как у нас вездесущая реклама. Странного вида автомобили соседствовали с конными экипажами, в небе парили гигантские дирижабли, а уж публика, мимо который мы проезжали ― была ни с чем не сравнима...
В общем, я засмотрелся. Сердце заходилось от восторга, щёки возбуждённо горели, и ещё не зная его, я уже любил этот удивительный город. А какой был воздух: чистейший, напоённый ароматами зелени и цветов, сменявшийся аппетитными запахами свежей выпечки, от которых начинал требовательно ныть желудок: скорее дай попробовать эту вкуснятину, хозяин! На смену им приходили переливы изысканных духов, кожи, моря и чего-то неизвестного, но, наверняка, замечательного.
Эльф всю дорогу молчал, лишь однажды сказав:
"Смотрю, тебе понравился мой мир, Эжен".
Я пробормотал:
"Да это же настоящий дурдом!"
И сказал это в восхищении, мельком взглянув на соседа. Но Фаби меня не понял, закатив глаза, всем своим видом демонстрируя, что ожидал совсем других слов. Подумаешь, какая цаца...
― Ты вульгарен, человек...
― А ты высокомерен, Фаби...
― Не называй меня так, а уж если произносишь моё имя, не забывай добавлять слово "господин". И не потому, что я так хочу ― плевать на условности, но в нашем мире люди находятся на положении рабов. Будешь позволять себе вольности, тебя могут очень больно наказать. Например, вырвут язык...
У меня от его слов похолодело в груди, я посмотрел на него ― не было похоже, что он шутил.
― С чего это вдруг?
― С того, мой глупый Эжен, что война, которую десятилетиями вели эльфы и люди, выиграли ― кто? Ну, прояви хоть немного интеллекта, ты же в университете учишься...
Я задохнулся от его насмешки, процедив сквозь зубы:
"Неужели ― высокомерные отстойные ребята?"
Он кивнул:
― Теперь люди ― низшее сословие, полностью зависящее от нас. Они или рабы, или слуги.
― Только не говори мне, что мои соплеменники смирились с таким положением вещей. Ни за что не поверю в это.
― Нет, конечно. Они до сих пор пытаются вернуть себе свободу. На рудниках нет недостатка в рабочей силе...
Странно, произнося эти слова, эльф отводил взгляд, и в его голосе не было ожидаемой гордости, словно он стыдился подобного положения вещей. Я промолчал и глубоко задумался. Теперь этот мир уже не казался мне таким заманчиво прекрасным.
― Отправь меня домой, Фаби -- не хочу и не буду ничьим слугой.
― Если просишь о чём-то, может, назовёшь меня Лин, я так хочу, ― он откровенно издевался.
― Прости, не могу. Для меня Лин ― прекрасная женщина, в которую я был влюблён. Тебе напомнить, чем мы занимались по вечерам целый месяц? Отводишь глаза... Так вот, я к мужикам равнодушен, и ты ― Фаби, Лин осталась в прошлом.
Он молчал и не настаивал. Что случилось с зазнайкой? Впрочем, вскоре всё стало ясно. Эльф колебался, я видел, как дёргалось его веко, но, наконец, решившись, он сказал:
"Здесь никто не знает, куда я пропадаю на месяц. Так что, если хочешь, чтобы в следующий раз я взял тебя с собой и вернул в твой мир ― молчи. Для всех ― ты мой слуга. Пойми, я правда пытаюсь тебе помочь, иначе ты давно бы был уже мёртв. Придётся терпеть и приспосабливаться. Засунь свою гордость куда подальше. Ни с кем не разговаривай, кроме Уго. Он всё знает".
Наступила моя очередь играть в молчанку. А что я мог сказать? Выхода не было. Распрощаться с жизнью или немного потерпеть? Я выбрал второе.
В это время чьи-то острые зубы разорвали кожу на щиколотке, жадно вгрызаясь в плоть. Вскрикнув, я застонал от боли. Фаби, мгновенно наклонившись, оторвал вцепившегося в ногу Пусю от его добычи, накричав на него. Мерзкий гремлин тихонечко сидел под скамьёй, выжидая удобного момента, чтобы мне напакостить. Я сразу чем-то ему не понравился, впрочем, наша антипатия была взаимной.
Кровь стекала в кроссовок, быстро его наполняя... Стоило мне только взглянуть на ногу, и мир вокруг начал медленно вращаться. Из-за шума в ушах невозможно было разобрать, что говорил Фаби. Внезапно стало невыносимо жарко, и я увидел, что нахожусь в бабушкином саду, под любимой яблоней. Как в детстве лежал на траве и смотрел в небо, а горячее июльское солнце пыталось меня сжечь ...
Подбежала Лин в белоснежном платье и стала тормошить, повторяя снова и снова: "Не спи, Эжен, нельзя закрывать глаза, смотри на меня. Что ты видишь?"
― Тебя вижу, Лин. Ты как всегда прекрасна, но мне очень жарко. Почему плачешь? Не надо...
Внезапно жара начала спадать, налетел приятный прохладный ветерок, унеся не только обжигающее солнце, но и бабушкин сад. Надо мной склонилось любимое, мокрое от слёз лицо:
― Тебе легче?
― Да, всё прошло, только не плачь. Я в порядке.
Голос сразу изменился, став холодным, как вода в крещенской проруби:
― Ну вот и хорошо.
Кто-то схватил меня за руку и помог сесть. Экипаж стоял, рядом были встревоженный Уго и бледный Фаби с подозрительно красными глазами.
Уго размахнулся, влепив эльфу пощёчину:
― Ненормальный! Так рисковать из-за человека, о чём ты думал? Заниматься магией в твоём-то возрасте, а если нас засекли? Ты подумал о последствиях?
― Прекрати распускать руки, Уго! Я уже не маленький ребёнок, не хочешь "последствий" ― возвращайся на место и гони лошадей изо всех сил. Ничего со мной не случится, я ― сильный... ― и с этими словами он без сознания свалился рядом со мной.
Я успел подхватить его, осторожно опустив на сидение. Сел рядом, придерживая Фаби, положив его голову себе на плечо, и рявкнул на Уго:
"Гони скорее, забыл, что он сказал?"
Уго вытаращил на меня свои странные глаза, кивнул и помчался с неожиданной для себя скоростью. Мгновение ― и просвистел кнут, лошади резво рванулись вперёд. Меня прижало к мягким сиденьям, вокруг замелькали деревья, и через несколько минут экипаж миновал высокие ворота, остановившись у каменного крыльца белоснежного особняка.
Кажется, мы прибыли на место вовремя, потому что подбежавший к нам Уго облегчённо выдохнул, нежно погладив Фаби по бледной щеке:
"Просыпайся, непокорный мальчишка, слава богине, всё в порядке, мы ― дома..." ― и он заплакал.