Организм был очень большой, ну такой большой, ну, как то, чего очень много и как то, что многим мешает. Таким он казался и себе, и соседям, и тем, кто боялся быть его соседом. Он долго был большим, он привык быть большим, а потому и стал очень неуклюжим и неповоротливым. От этого, и потому, по всей своей жизни, при своём движении и развитии, он натыкался на разные углы, стены и прочие препятствия. Тогда он, или не обращал на них внимания, сметая с пути, или слишком резко шарахался в разные стороны от них. Этим он доставлял неприятности и себе, и тем углам, что выравнивал. Да и своим прилипалам, был он в такие моменты не в радость. Они, невольно, становились побеспокоенными постоянными неудобствами, и он им этим поднадоел. Им приходилось переползать в другие части организма, или отрываться от дойного его тела, на тех же углах и поворотах. Тогда приходилось им цепляться за таких же, огромных, но худых и злых его собратьев. А те тоже не упускали случая ободрать с него всё возможное. При этом они ещё и попрекали его, приговаривая:
- Ну, нельзя же вечно быть таким большим и жирным. Это вредно для твоего здоровья, да и не прилично это. Неправильно ты живёшь. Вот бери пример с нас, мы стройные и образцово привлекательные. Будь, как мы, и становись рядом с нами, но позади нас, а то ты вечно заслоняешь всех своей безобразной тушей. Все наши прелести будут тебе видны, если ты отойдёшь подальше. Или опустись пониже и встань на колени, или пригни пониже свою голову.
При этом они не упускали случая и возможности пощипать организм и глотали ненасытно, всё, что удавалось отодрать от него. Организму это было больно, но он терпел, потому что хотел с ними дружить, и он думал, что может стать таким же, как они. Но ему это никогда не удавалось. В то время, когда все ели его, ему, самому, есть было нечего, а есть кого-то, он не хотел и не мог. Ему жалко было и больших и маленьких. Он хотел любви от первых и доверия от других.
Каждый раз во время этих шараханий и от них, на организме вырастала набитая по такому случаю шишка. Они, весь свой срок вздутия, постоянно напоминали ему про опасное прошлое направление, и вела в нужное им. А в этом деле каждой такой шишке помогали прыщи, и прочие гнойники, что оказывались всегда рядом с такой шишкой.
В одно время шишки стали так часто меняться, что загоняли организм по углам, из крайности в крайность и до изнеможения. Он действительно сник и готов был отдаться на полное растерзание ненасытной своре, что кричала про дружбу. Его стали пинать и топтать все, кому было ни лень, и готовились к жирной трапезе, где споры были только об одном: с какого бока начинать, и кому, сколько предстоит сожрать.
Тогда последняя шишка, и её прыщи, что довели организм до полного гниения, решили, что наелись сполна и пора отвалиться. Они боялись, что и сами сдохнут на теле умирающего организма и лучше, заранее, перебраться в стан пожирателей. Там они надеялись на благодарность от стервятников за загон такой добычи. А чтобы в исторической перспективе перевести от себя все проклятия, назначили они очередной шишкой маленький бугорок. А для того именно маленький, чтобы прыщам легче было его и его глаза залепить своей гнилью и продолжить путь в давно готовую пропасть. Но бугорок не захотел быть настолько мелким и беспомощным, а организм нашёл в себе силы вырастить из него нормальный бугор.
Прыщи и старые шишки всячески пытались его погонять, поучать и вести по тому пути, к той волчьей яме, где погибали все мамонты цивилизаций. Бугорок сначала, вроде бы, и шёл туда, но, как то уж больно медленно и не напрямую. Он даже терпел всю вонь прыщей и прочей гнили. А потом, когда, немного окреп, то развернулся и организм попёр в безопасном направлении, по пути сметая и давя прыщи, что пытались его удержать. А те, глядя, что при этом организм поправился и снова стал обрастать съедобной плотью вообще взбесились и стали убеждать всех и вся, что ему лучше и пора вообще сдохнуть, ради их благополучия. Они призывали к этому все клетки организма, надеясь на их глупость, но тем хотелось жить, а потому путь от западни продолжается.
Визг, разжиревших на бедах организма соседей тоже его не остановил. А остановить его насильно и обманом они уже не могли. Это легко держать и жрать тушу, когда она валяется без движений и беспомощна, а на ходу и по ходу, можно и зубы поломать, и быть раздавленным. И хотя загон продолжается и будет всегда, пока в мире есть желающие сожрать чужое, но тут у организма есть уже урок, что даже на собственные шишки безоглядно надеяться нельзя.
Прыщи? А что прыщи, они были, есть и будут, дело-то житейское. И на этот бугор они нацеплялись, и боятся от него оторваться. Уговаривают даже быть вечно для них персональным бугром. А будет другой, так и у него будут свои прыщи. Тут главное, что бы они сильно не загнивали, вовремя давить излишки, и что бы они не превращались в шишки.