-- Ларин, Гизматтулин, проверка на "Новослободской".
Гизматтулин матюкнулся, быстро втянул в себя воздух и повернулся ко мне.
-- Докуривай быстрее, а? Жопа-с-ручкой вставит за опоздание, лишат премии, а мне это на х... не надо! Давай, курила, быстрее.
Я кивнул, затянулся в последний раз, обжигая губы, и бросил бычок в урну. И, конечно же, не попал. Гизматтулин изматерился во второй раз, но уже веселее.
-- А ты когда отливаешь, до писсуара дотягиваешь? -- поинтересовался он, пока мы проходили на эскалатор. -- А когда...
-- Не, прям в штаны, -- отрезал я. Гизматтулин, вообще-то, неплохой парень, не злой, только вот пьет много и боится начальства. А мне лично на начальство наплевать, о чем не раз говорил, только наши не очень меня поддержали. Анархистом прозвали. Один Дубинин оценил. Наш, мол, человек. Но Дубинин -- уникум, один из всей команды такой.
-- Слушай, Ларин, а чё там случилось-то, на "Новослободской"? -- Гизматтулин толкнул меня в бок. -- Чё Жопа-с-ручкой сказал?
-- Ничего он не сказал. -- Я осмотрелся. На перроне народу было немного: начало двенадцатого. Так, пара девиц-малолеток, бомжевидная бабища, ветеран с авоськой и еще кто-то.
-- Чё-то странно это все, -- протянул Гизматтулин, почесывая щеку. Тут я впервые за все время обратил внимание на то, что у него, при общей нечистоплотности, аккуратно подстрижены ногти. Оставлена маленькая, миллиметра два, полоска. Да, ювелирно. -- Странно, говорю, это, слышь меня, обсирант?
-- Задолбал уже. Я не аспирант.
-- А кто ж ты, мудрила? -- Гизматтулин шмыгнул носом. -- Дохтур? Или прохфесор? Где ты, энто, учился? В какой мудрильне?
-- В ИСАА. -- И чего я с ним разговариваю? Ведь не знает, чурка беспородная, что такое ИСАА. -- На факультете арабской филологии. Ясно?
-- Ишь ты, -- Гизматтулину явно польстило, что я не послал его, -- Это, значит, Коран читать можешь, так что ль?
-- Можешь, -- я зашел за ограничительную линию, за которую, как известно, заходить нельзя, и вытянул шею, пытаясь увидеть в черной вагине туннеля фары поезда. Пусто. На соседних путях тоже тихо.
-- Слушай, а чё ты ушел, умник? Учился б дальше, бумажку получил бы, что знаешь всякую заумь.
-- А я как Дубина. Не смог стерпеть мухи, хотящей стать слоном.
-- Мудро, -- покачал головой Гизматтулин. -- А попроще не могёшь?
Наконец-то: в глубине тоннеля начал нарастать гул.
Подошел поезд.
В вагоне почти никого: только в самом конце дремал патлатый парень в кожаном длиннополом плаще.
Гизматтулин по-хозяйски уселся на лавочку. Я продолжал стоять по старой, еще не изжитой до конца студенческой привычке: когда едешь с одного конца города на другой, с утра, чумной после сна, да еще надо повторять все десять пород арабского глагола, -- и все это в набитом народом вагоне... -- стояние у стенки единственный достойный выход, без опасений пропустить свою станцию или банально не протолкнуться через человеко-массу.
-- Садысь, как белый человек поедешь, -- Гизматтулин похлопал чернущей от масла и смазки рукой по сиденью. -- В ногах правды.
Я плюхнулся рядом и закрыл глаза. Что, собственно, изменилось с момента ухода из института? Да ничего. За исключением так и ненаписанной работы о влиянии гностицизма на теологию измаилитов. За исключением так и не доведенного до разумного конца романа с Анечкой. Теперь-то уж точно, ее сокурсник Левин-Стоцкий, "отрада профессоров-- китаистов", подкатит к ней и... все у них будет благополучно.
Из размышлений меня вывел треск рации Гизматтулина.
-- Гизматтулин, вы где?
-- Э-э, между "Арбатской" и "Тверской". А чё?
Я хмыкнул, представляя себе реакцию Жопы-с-ручкой на такой милый вопрос подчиненного начальнику. Реакция была бурной. Гизматтулин скривился.
-- Короче, -- отматерившись, продолжил Жопа-с-ручкой, -- бери Ларина, и вытрухайтесь на "Тверской"...
Он замолчал на минуту, вероятно, ожидая тупого вопроса "зачем?", чтобы вслед за этим разразиться новым потоком великого и могучего, но за отсутствием вопроса, успокоился и продолжил.
-- На "Куликово", по ходу дела, случилось ЧП. Начальник станции отсутствует, вместо него какой-то чудила, толком не смог объяснить... В общем, там двое уродов полезли в тоннель... У них, якобы, было разрешение начальника станции. Ну, полезли и пропали. А это, -- тут тон у Жопы-с-ручкой стал угрожающим, -- грёбанное "Куликово" -- окраина столицы, и станция сама по себе -- херовая, строили через жопу. Так что, если чё -- полетят головы. В общем, мужики, щас -- туда, разберетесь, что к чему. Обо всем доложить, ясно?! И... Гизматтулин, слышишь: никакой ментуры! Пока...
Рация отключилась.
***
До проклятущего "Куликово" мы добрались в половине первого. Лично я вообще ни разу не бывал на этой станции, Гизматтулин -- раз или два, да и то -- мельком.
Первое впечатление от станции -- морг. Алюминиевое покрытие стен и тусклые лампы только усилили это впечатление. К тому же в свете этих самых ламп любое лицо начинало напоминать физиономию покойника, -- причем порядком подгнившего.
А потом ещё эта безлюдность. Никого.
Впрочем, наши оранжевые куртки, по-видимому, как-то повлияли на окружающий ландшафт, и через пару минут по лестнице (никаких эскалаторов! Каменный век!) застучали каблуки. Толстая тетенька лет тридцати-сорока, в распахнутом пиджаке подлетела к нам и начала тараторить.
-- Ой, как хорошо... что вы приехали... думали уже все... кошмар какой-- то... Петр Иванович чуть не умер... пропали... милицию вызывать... кто его знает, что могло...
-- Э-э, гражданка, -- я начал потихоньку закипать. -- Нельзя ли по порядку? Кто вы такая, кто этот ваш Петр Иванович?
-- Ой, -- снова залилась тетенька. Тут я впервые заметил, что у нее все лицо мокрое (от пота? или от слез?), а глаза... не знаю, как это называется в медицине, но зрачки были расширены почти во всю радужную оболочку. Как у наркоманов или пьяных. Или напуганных до смерти. -- Ой... Господи, да как же быть!.. ведь... Петр Иванович сказал... вы должны...
На такой работе, как сотрудник ремонтно-подвижного состава, приходится видеть много чего, а еще много с чем приходится сталкиваться. В общем, начинаешь привыкать ко всему. К "прыгунам", к трупам в вагонах. Их нередко не менты, а именно мы, ремонтники, и находим. Я уж молчу про драки, блевотину и тэ пэ.
Но эта тетенька... Скажу честно, ее взвинченность передалась и мне. Я почувствовал отвратительный покалывающий холодок в желудке -- у студентов во время сдачи экзаменов это дело естественное. Тревога. Неизвестность. Через четверть часа тетенька, наконец, успокоилась и провела в "обезьянник". Там сидели два мента, толстый лысеющий субъект без пиджака в насквозь мокрой рубашке и бомж неопределенного возраста. Последний -- за решеткой. Как обезьяна.
"Никакой ментуры", вспомнился императив Жопы-с-ручкой. Ну, тут уж не наша вина. Сам прекрасно должен знать, что на любой станции, даже такой задристанной, как эта, всегда есть отделение милиции.
Мы вошли.
-- Ну, наконец, -- просипел потный лысюк, выпрямляясь на стуле. Менты лениво посмотрели на нас. Бомж хрюкнул и подковылял к решетке.
-- Я не понимаю, почему вы так долго... о, Господи, часа два наверное прошло. -- Лысый субъект вытер лоб рукавом и покачал головой. -- Ну что встали, как бараны, давайте, беритесь за дело.
Гизматтулин проглотил, а я не смог.
-- Э, слушайте, любезный, -- я поставил сумку ремонтника на пол. -- На пол-тона ниже, лады? И без команд, мы не собаки.
-- Поглядите на него, -- всплеснул руками тот, -- еще ерепенится! Хотите, чтобы вам от начальства влетело?..
-- Полегче, -- я стал скрестил руки на груди и прислонился к стенке. -- Если кому и нагорит, так это вам. Мы вообще щас можем взять -- и назад поехать. Ясно? Мы ремонтники, а не эмчээсники. И если у кого-то не хватило мозгов, это не к нам вопрос.
-- Ой, Петр Иванович, -- заверещала снова тетенька (она стояла тут же, еще в дверях, и как мышь испуганно переводила взгляд с меня на лысюка), -- да вам же вредно волноваться, вот водички выпейте...
Пока она обхаживала потного и лысого Петра Ивановича, я повернулся к ментам.
-- Ребят, лучше вы объясните, чё случилось, а то от этого... ничего не добьешся.
-- Да мы сами-то... -- замялся молодой, с оттопыренными ушами. -- Вроде как пропал кто-то в туннеле, двое этих, как их? -- Он посмотрел на другого.
-- Типа ниггеров, я тоже не помню, как их. -- Тот покосился на бомжа в клетке, настороженно смотревшего на лампу. -- Ну, которые копают все время, как кроты. Еще по телеку передача про них была... вроде, спелеологов...
-- Ясно, диггеры. И давно?
Менты покачали головами.
Я обернулся к Петру Ивановичу.
-- Слушай, начальник. Как и когда? Отвечай четко и без лишних базаров. Время идет.
-- Да я... это... -- он завращал глазами. -- Ну, значит, приходят эти двое...
-- Кто? Когда?
-- В общем, девка и парень, в касках, с рюкзаками. Парень бойкий такой, картавил еще, сразу насел: мол, Егорыч... Это начальник станции, -- пояснил лысюк. -- Егорыч, мол, ксиву им дал, дескать, они могут лазить тут где угодно, печать свыше там, мол, стоит. Им, дескать, надо обследовать тоннель на предмет... как же он сказал?.. параллельных линий метрополитена... и еще чего-- то там про мутационные виды крыс, ну, в общем, всякая х... -- Лысый замолчал и начал глотать воздух. Рожа у него была красная, как после бани. И пропотел порядочно.
-- Дальше чё? -- насел я.
-- Уф... щас... Дальше, звоню Егорычу, того нет дома. Я им: хрена вам, начальства нет, подтверждения нет, так что -- обломись! Но только где там! Тут насела девка, -- эта стала гнать что-то про правительственную программу... И, значит, достает мобилу и куда-то звонит. И че ты думаешь? -- Петр Иванович уставился на меня как на привидение. -- Через пять минут звонок... ОТТУДА! -- он показал на потолок. -- Ну, в общем, дал я им разрешение. Они говорят: мы, мол, без сопровождения, сами, мол, все знаем получше вашего. И все! Как в воду канули... Уже часа четыре прошло, ни слуху, ни духу. Ой, б..., и нагорит же мне. -- Лысый захныкал.
-- Петр Иванович сразу же стал звонить Анатолию Яковлевичу, -- продолжила рассказ тетенька. -- А тот сказал, что ремонтников только двое и те на вызове. Господи, А ЧТО ЖЕ С НИМИ СТАЛО?!.. -- тетенька с ужасом взглянула на меня.
-- Так, где у вас там телефон? -- Надо брать все в свои руки. Быстрей бы эта смена закончилась! -- Щас звоню Жо... то есть Анатолию Яковлевичу и...
Но только обломись! Телефон Жопы-с-ручкой не отвечал. Кто его знает, может он отошел в туалет, может, заигрывает с дебелой Лидкой-диспетчершей, а может линия повреждена. В общем, в ближайшие два часа придется обходиться без непосредственного начальства.
-- Ренат, -- обратился я к Гизматтулину. -- Надо бы слазить, а?
-- Слушай, Леша, -- вдруг необычно мирно ответил тот. -- Может, не надо? Пусть лучше эмчээсники, спасатели приедут и тогда... это же не наша забота. А потом, знаешь, сегодня день плохой...
Я посмотрел на часы. Пятнадцать минут второго. Метро закрывается. Поезда перестают ходить. А телефонная линия... хотя, если позвонить с улицы в МЧС и...
Тут в "обезьянник" вбежала еще одна тетенька, постарше той, первой.
-- Ой, вы бы видели, что там щас на улице творится?! -- заверещала она. -- Такой ураган! Деревья вырывает с корнем, мы с Сергеичем еле успели двери закрыть...
Глянул на Гизматтулина.
-- Говорю же, плохой день.
Тут меня взорвало.
-- Да вы чё, охренели все, что ли? Чё вы сидите, как чурки? -- Я повернулся к ментам. -- У ВАС НА ЛИНИИ ПРОПАЛИ ДВА ЧЕЛОВЕКА! ВЫЗЫВАТЬ НАРЯД НАДО! СПАСАТЕЛЕЙ! ЭТО ЖЕ ЧП!
-- Успокойся, браток, -- примирительно сказал тот, что с оттопыренными ушами. Все остальные испуганно притихли. -- Сами понимаем, но... Что делать-- то, а? На улице ураган, если и вызвать наряд -- не факт, что он сюда быстро доберется при шквальном ветре, плюс еще то, что отделение находится в квартале от метро. У спасателей щас -- забот полон рот, если и приедут, -- то не раньше утра. Послушаем, чё там про погоду передают, -- он покрутил ручку дешевой магнитолы.
Только шум, треск. Наконец: "... по сведениям синоптиков шквальный ураган такой силы еще никогда не посещал нашей столицы. Перевернуто около сотни машин, с корнем вырваны деревья, во многих домах порывами ветра выбиты стекла... несколько десятков человек пострадали... спасатели и подразделения внутренних войск работают изо всех сил... просьба к гражданам соблюдать..." -- дальше помехи.
Лопоухий мент выразительно посмотрел на меня.
-- Видишь, им не до нас. В конце концов, Иваныч, не дергайся, это не твоя вина...
Он замолчал, потому что понял, как глупо это звучит: вина Иваныча налицо -- небрежность, более того, прямое нарушение уж не помню какого по счету пункта "ПРАВИЛ ПОЛЬЗОВАНИЯ МЕТРОПОЛИТЕНОМ": на линию не допускаются посторонние люди. А эти двое, как ни кинь -- посторонние.
Я снова глянул на Гизматтулина. Тот тупо смотрел себе под ноги, изредка покачивая головой.
-- Ренат, надо поговорить.
***
Мы вышли на лестницу, остановились около калориферной. Я вынул сигарету.
-- Слушай, Леша, -- Гизматтулин не смотрел мне в лицо. -- Ты знаешь, я человек простой, работящий, как говорится. Это ты герой, Жопу-с-ручкой на хер послать можешь, ментов вон облаял. Слушай, это же не наша работа: кто там пропал, чего -- нам-то что? Мы -- ремонтники, зачем из жопы стручья рвать? Премию, штоль, дадут за спасение утопающих? Давай вот что: спокойно пересидим здесь ураган, а утром -- сразу к Жопе, отчитаемся, мол, так и так, связь -- йок, ураган, никто ничего не...
Я промолчал. Слишком много пришлось бы на себя взять, если стану осуждать Гизматтулина. В институте был такой грех: все трусы, шестерки, боялись "Стерве" открыто сказать, ху из ху. А потом поостыл: каждый сам за себя. У каждого свой кодекс чести. Чего другому пенять, что ты, мол, шваль трусливая, а я, типа, герой? Зачем? Нет, на фиг.
-- Ладно, Ренат, -- я докурил и растоптал бычок. -- Сиди, а я слазаю. Честнее будет.
-- Хочешь, чтоб я мудаком выглядел, да? -- Гизматтулин почти выкрикнул. -- Хочешь, чтоб потом все говорили: Ларин -- герой, а этот -- шакал, х... знает кто? Нет, Леша, плохо ты меня знаешь...
-- Расслабься. Ты не обязан никуда лезть. Успокойся. Просто думаю, что я, именно я, должен слазить туда и поискать. Хоть это и не моя задача.
-- Э, нет, -- Гизматтулин осклабился. -- Вместе полезем. Б...дская смена!
***
Когда мы вернулись, обстановка в "обезьяннике" заметно улучшилась. На столе перед ментами появилась бутылка и два стопаря, тетеньки спокойно сидели в рядок на лавке, Петр Иваныч блаженно закрыл глаза. Один бомж беспокойно смотрел на вентилятор.
Лопоухий блюститель порядка хотел, было, спрятать "пузырь", но старший одернул его и показал глазами сперва на нас, потом -- на стаканы.
-- А, мужики, -- кашлянул ушастик. -- Может того... на грудь?
Я покачал головой.
-- Ну что же нам делать-то, -- как-то нараспев и уже без истерических ноток, словно просто по инерции, повторила та, первая тетенька. -- Как же нам быть?
-- Значит так, -- я обращался ко всем и ни к кому. -- Мы щас пойдем, спустимся и посмотрим, что можно сделать...
-- Да ладно, мужики, чё вы, -- вяло возразил старший мент. -- На кой вам это, а? Вы ж не эм-чэ-эс, не спецназ там. Садитесь, накатим...
-- Не, пусть идут, -- проворчал Иваныч, снова почувствовавший себя начальством. -- Раз приехали, то и того... -- он мотнул головой.
Я хмыкнул. Гизматтулин еще раз попробовал дозвониться до Жопы-с-ручкой, но вотще.
-- Ключ, -- потребовал я у тетеньки, той, что помоложе. Она недоуменно воззрилась на меня, потом спохватилась, протянула целую связку и виновато как-то улыбнулась: мол, сам выбирай, а я -- не того... Ушастый мент опять включил магнитолу, начал крутить ручку. Я тронул Гизматтулина за плечо. Мы пошли к выходу.
Ушастик поймал какую-то радиостанцию на очень ненадежной радиоволне, и последнее, что слышалось -- это хриплый голос Земфиры:
До свиданья, мой любимый город!..
***
Коридор постепенно сужался, мало-помалу превращаясь в каменный мешок. Гизматтулину-то в голову это прийти не могло, но мне на ум пришло сравнение с "Колодцем и маятником" Эдгара По. Веселее не стало. Шли друг за другом, экономя фонарь -- Гизматтулина. Свой я пока решил приберечь. Наконец появилась заветная дверь. На примерку ключа ушло минут пятнадцать. На открывание -- побольше.
-- Слушай, похоже, сюда никто не лазил, -- заметил Гизматтулин. -- Ну, в смысле, те двое...
-- А почему ты думаешь, что они полезли через эту дверь, а не сразу через тоннель? Мы вообще ни фига не знаем.
-- Ага, -- подтвердил Гизматтулин. -- И даже того, залезли ли они сюда вообще.
-- Помолчи. -- Я снова почувствовал какую-- то тревогу. Что им могло понадобиться здесь? Клад? Чушь, его бы нашли во время строительства. Крысы-мутанты? Слишком смахивает на "Ночную смену" Кинга. Параллельные линии? Метро-2? Уже реальнее...
Дверь, наконец, открылась. Тоннель был глух, если так можно выразиться, глух и слеп. И нем. Луч фонаря отражался только от рельсов. Щитки напряжения покрыты пылью и грязью настолько, что неотличимы от стен. Я посветил вдаль.
-- Леша, в чем дело? -- Голос Гизматтулина звучал как-то глухо, словно пространство вокруг обложили ватой. Нечто подобное я помнил еще по школе, когда как-то раз на уроке труда весь наш класс загнали в подвал школы, разбирать его от мусора, а попросту говоря: от залежей старых заплесневелых учебников, на обложках которых грибок нарисовал абстракционистские картины, никому не нужных противогазов и стекловаты. Светили тусклые лампочки, а с низко расположенных труб свисали бороды стекловаты -- этакими сталактитами. И пыль. Когда уже вечером мы вылезли из подвала, я удивился, почувствовав разницу между атмосферой подвала и улицей. В подвале все было глухо и как-то ватно, даже дышалось с трудом.
-- О чем думаешь? -- Гизматтулин даже стукнул меня по спине. -- Передумал?
-- Нет, -- я пошарил лучом фонаря под ногами. -- Просто думаю, где может быть параллельная линия.
-- Чё? -- Гизматтулин аж присел. -- Ты чё, Ларин, охренел от перегрева?
Я промолчал. Может он и прав, и нет никакой параллельной линии, а грёбанные диггеры, чтоб им пусто было, прошли до конца тоннеля, выбрались и небось давно сидят дома и слушают новости. Про ураган. Но могло быть и по-другому.
-- Пройдем по рельсам вперед, пошарим по стенам, может найдем что-нибудь...
-- Чё, на стенах? -- Гизматтулин присвистнул. -- Вернемся, -- все расскажу Жопе-с-ручкой! С таким психом, как ты, в смену больше не пойду! Лучше с Дубиной!..
-- Ага, -- я даже не обернулся. -- Он тебе про спецназ расскажет. И покажет.
-- А чё, был опыт?
Я не ответил и медленно пошел вперед. Фонарь выхватывал только тусклые рельсы и удавы кабелей напряжения. Вдруг Гизматтулин схватил меня за плечо.
Я обернулся.
-- Чё, пересрал? -- гыгыкнул он. -- Стрёмно?
-- Кретин, следи лучше за правой сте...
И тут...
В правой стене, аккурат над кабелями, почти у потолка, виднелось отверстие. Достаточно большое, чтобы туда смог протиснуться человек: без удобств, конечно, так, что ни пукнуть, ни гукнуть. Но влезть вполне возможно.
-- Тормози, -- я остановился. -- Кажись, нашли.
И тут увидел еще кое-что. Зеленую зажигалку. Дешевую такую, прозрачную, из тех, что "летят" после трех пачек сигарет.
-- Слушай, думаю -- это здесь.
-- Что здесь? -- не понял Гизматтулин.
-- Здесь они залезли. -- Я нагнулся и поднял зажигалку. На корпусе -- наклейка с обнаженной грудастой натурой. Значит, зажигалка принадлежала парню. Принадлежала? Почему в прошедшем времени?
Я попробовал дотянуться до дыры, вернее сказать -- норы, но не вышло. Чтобы добраться до нее, надо ухватиться за кабели, а такого желания у меня не было.
-- Ренат, подсади-ка.
-- А больше ниче не хочешь? -- Гизматтулин потер нос. -- Ты не припух, Ларин? Как знаешь, а я ухожу.
-- Ладно, герой, подсади, -- и ради Бога, валяй на все четыре стороны. Только побыстрее.
Нора оказалась шире, чем казалось снизу. Там можно было даже повернуться при желании. Я посветил вглубь. Земляной свод примерно через метр сворачивал влево, достаточно плавно, чтобы проползти человеку. Или о-- очень большой крысе, подал голос Стивен Кинг.
-- Долго тебя еще держать, мудрила? -- послышался сдавленный голос Гизматтулина. -- От твоих кроссовок воняет.
Я наступил одной ногой на кабели (благо, они переплетены) и надавил, пробуя на прочность.
-- Отпускай, неженка, -- бросил я Гизматтулину, держась одной рукой за свод тоннеля. Кабели выдержали бы наверное трех меня. Побалансировав на них, как канатоходец, обратился к Гизматтулину. -- Значит, так. Давай сумку. Так. Решай быстро: ты со мной или нет. Если нет, -- вали обратно. Если со мной, -- залезай.
Гизматтулин медленно стянул с себя куртку.
***
Нора за поворотом оказалась еще шире и, что самое интересное, меня обдало холодным ветерком. Раз есть вентиляция, значит близко выход и... Параллельная линия? На некоторое время я забыл о диггерах.
Нора оборвалась внезапно, как обрывается сон: раз -- и нету. Я едва не выронил фонарь. А Гизматтулин, ползший за мной, изматерился -- он ткнулся прямо рылом в мои кроссовки. Я посветил фонарем и, признаться, малость остолбенел. На такое не рассчитывал.
Это была не параллельная линия. То есть, может, в каком-- то смысле, это и параллельная линия, но уж точно не тоннель. Просто огромное пространство, нечто вроде побережья подземной реки. И река тоже имелась. И в мою образованную голову опять полезли жутковатые мысли и названия, вроде Стикса, Леты и Флегетона. Перечитался Лавкрафта и Кинга, бывает.
Я выполз из норы, которая оказалась почти на уровне с почвой, и осмотрелся. Следом выполз Гизматтулин.
-- Вот б...я! -- явно, увиденное потрясло и его. -- Москва-река, штоль? Или чё?
По всей видимости, это был какой-- то сток, потому что в проносившемся мимо потоке в свете фонаря мчался самый разнообразный мусор. Судя по шуму, течение -- ого-го, но тут вспомнилось, что там, наверху, бушует ураган, так что это вполне нормальное явление.
-- Ф-фу! Ну и вонища! -- Гизматтулин прикрыл нос воротником рубашки. -- Сдохнуть можно!
Да, воняло действительно зверски, но только не дерьмом, -- это явно не канализация. Пахло илом, тиной, гнилью и еще чем-то. Чем-то очень знакомым. Такой запах, от которого сразу подкатывает рвота, но не рвет, а в горле стоит ком и низ живота холодеет. Чуть сладковатый и очень терпкий, есть еще такие растения... И еще так пахнет в террариуме, в отделении, где змеи.
Я посветил фонарем по сторонам. Берег, если можно так выразиться, плавно уходил под воду.
-- Интересно, на сколько она тянется?
Гизматтули помотал головой: мол, понятия не имею. И тут подала голос забытая нами рация. Она затрещала, послышались шипение и скрежет.
-- Жопа-с-ручкой? -- Я с интересом ждал.
Но рация только шумела. Вдруг помехи исчезли и воцарилась абсолютная тишина. Не знаю, бывает ли так, но это был мертвый эфир. Ни звука.
В животе снова похолодело.
-- Ренат, попробуй связаться с Жопой.
Гизматтулин покрутил ручку настройки, даже потряс рацию -- никакого эффекта. Он пожал плечами.
-- Небось там, -- он ткнул пальцем вверх, -- все вырубило, потому и молчит. А может...
Я посветил. Действительно, чуть поодаль что-то светлело. Может и впрямь череп, а может -- футбольный мяч, кто его знает? Подошел поближе... И вот тут холодок в животе стал себя оправдывать.
Каска. Белая каска, которую обычно носят спелеологи... и диггеры. Небольшого размера, как раз на девичью голову. Сладковатая вонь стала сильнее. Мое взвинченное до предела воображение нарисовало жуткую картину: мы внутри огромного гниющего организма.
-- Ренат, -- я резко повернулся к нему. -- Крути рацию, делай что хочешь, но свяжись хоть с кем-нибудь. Тут что-то не так! Здесь что-то случилось, жопой это чувствую!
Видимо, моя истерика стала передаваться и ему. Он взял рацию, но руки тряслись, и рация упала на землю. Нагнулся поднять и с криком распрямился.
-- Земля липкая! -- Он выпучил глаза и протянул ладонь. На ней что-то темнело. Я посветил.
-- Б...я, это обычная грязь, мудила! Подними рацию...
Она снова заскрипела. И тут Гизматтулин не выдержал.
-- Слушай, -- лихорадочно зашептал он. -- Это ад, я тебе говорю. Аллахом клянусь, мы попали в ад! Слушай, я плохой верующий, плохо молюсь, знаешь, но я верю, что... клянусь, здесь шайтаны, клянусь тебе... сегодня плохой день, я тебе говорил...
-- Успокойся. Не дергайся, мы еще пока не...
-- Слышишь?! -- Гизматтулин так вцепился мне в руку, что я зашипел от боли. -- Слышишь?!
И тут...
Я действительно услышал. Мокрые шлепки по земле. Как будто кто-то накупался, вылез из этих сточных вод и решил обсохнуть.
Так не бывает. Это у Кинга и Лавкрафта монстры и утопленники ходят по земле и преследуют живых. Еще в кино, -- но уж никак не в жизни. Это бред.
Но шаги были: мокрая, хлюпающая поступь. Более того, -- они приближались к нам. Гизматтулин заскулил и попятился.
-- Нет бога, кроме Аллаха, -- забормотал он. И мне сделалось еще страшнее. Холод в животе стал Антарктидой.
-- Велик Аллах и никто не сравнится с Ним, -- Гизматтулин смотрел на меня, и все пятился, пятился. А шаги приближались. Хлюп-хлюп. А почва чавкает как...
-- Не оборачивайся, -- одними губами прошептал Гизматтулин. -- Не смотри...
Я сжал фонарь так, что почувствовал, как немного смялся корпус. Шаги медленно, словно нарочно, приближались... Откуда? Что вообще вокруг нас?
Кто тянул меня спускаться сюда? На кой это дурацкое геройство? Здесь что-то случилось, очень гадкое. Каска. Женская, а не мужская! Почему? Парень и девка. Эти, как их... Вроде как ниггеры... Ксива с печатью. Господи, а что же с ними стало!? Бомж все время прислушивался к чему-то. Что же нам теперь делать-то? Здесь шайтаны, клянусь тебе... Как-то ночью у стоянки я встретил гуль... Шаги. Мокрые шаги. За нами пожаловал? Или пожаловала? Не оборачивайся!
Глухой стук, словно упал мешок с картошкой. Я резко обернулся и выставил фонарь вперед: наверное, сработали древние инстинкты. Луч фонаря был тусклым, но он выхватил из темноты... Человек. Голая девушка.
-- Господи, Гизматтулин! -- Напряжение спало. -- Помоги, она без сознания!
Гизматтулин тупо глядел на меня.
Я махнул рукой и бросился к телу. Она лежала как-то скрючившись, как эмбрион, и не дышала. Все тело покрыто слизью, что ли, или грязью, но когда я коснулся ее плеча, то отдернул руку. То, что она голая, не совсем верно: на ней было что-то, но назвать это одеждой?.. Попробовал развернуть ее, чтобы оказать первую помощь, но не смог. Словно все мышцы скрутили тело в дугу.
-- Гизматтулин, твою мать! -- заорал я, чувствуя, что еще немного, и сам потеряю сознание. -- Иди сюда! Быстро, мать твою! Помоги мне!..
До него, по-видимому, наконец, дошло, и он подбежал.
-- Чего с ней, а? -- как-то просительно посмотрел на меня. -- Слушай, ты ведь умный, в институте учился, что с ней, а?
-- Не знаю, -- Попробовал прощупать пульс на шее, но ее так скрутило, что я даже не смог нащупать жилку. -- Шок, наверное. Может... -- я замолчал. Что здесь могло произойти, не представляю себе. -- Не знаю. Ее могли... ну, сам понимаешь, что. А потом, с ней же был еще...
Не успел я договорить, как ее тело вдруг внезапно распрямилось, словно судорога отпустила. От внезапности я отшатнулся. Она открыла рот (словно он набит тиной) и послышалось тихое сипение.
-- Она дышит!? -- полувопросительно, полуутвердительно прошептал Гизматтулин.
-- Са...ша-а-а-а-ша-аа-аа, -- на бесконечной ноте засипела она. -- Са-а-а...
-- Что? -- Гизматтулин вздрогнул.
-- Наверное, это тот парень. -- Я наклонился и посмотрел ей в лицо. Грязь и царапины мешали разглядеть его, как следует. И снова этот запах -- сладковатая смесь из террариума.
Вдруг она содрогнулась. По всему телу прошла судорога и она замерла.
-- Умерла? -- Гизматтулин смотрел на меня умоляюще.
Потрогал шею. Жилка не билась. Я и сам находился в полуобморочном состоянии. Господи, что за бред?! Давно за полночь, два ремонтника в каком-- то параллельном... мире, мертвая диггерша, вся в синяках и слизи, да еще этот запах террариума... это сон. "Ночная смена" Кинга, вот что это. Сейчас я проснусь...
Гизматтулин вдруг всхрапнул и попятился. Я посмотрел на него. Он мотнул головой, споткнулся и вдруг бросился бежать, прямо в темноту.
-- Стой, идиот! Ренат!..
Луч фонаря скакал, а я старался не потерять спину Гизматтулина. Наконец, он остановился и просто упал на землю. Я присел рядом. Легкие кололо, еще бы: с тех пор, как вылетел из института, такие забеги делать не доводилось. Слегка кружилась голова.
Гизматтулин не отвечал, лежал ничком, как будто решил вот тут прямо лечь и отдохнуть. Я слышал, что когда человек на пределе, психика сдает и он засыпает. Организм сам восстанавливает нарушенный баланс. Какие банальные слова!.. И где?
Фонарь погас. А вот это уже хуже, чем мертвая диггерша.
-- Ренат, где сумка? -- Вот блин, да ведь сумка-то была у меня, сумка с моим фонарем! Во всей этой гонке я про нее и забыл -- Гизматтулин!
Он медленно поднялся.
-- Ну что еще? -- голос зазвучал как-то глухо, и снова вспомнился рот диггерши (набитый тиной!?).
-- Теперь надо вертаться взад, искать сумку, там фонарь. -- Я тоже встал. -- Зажигалка у тебя?
-- Ты же нашел, -- ехидно так бросил он. -- Ну ту, с голой девкой.
Точно, как я сам не вспомнил! Залез в карман. Нет. Обшарил все карманы -- нигде.
-- Наверное, выпала, пока за тобой гнался. -- Я попытался сориентироваться в темноте. -- Ну и как мы будем теперь...
Раздалось хихиканье. Гадкое, злобное хихиканье (готов поклясться, что хихикает какой-то карлик или ребенок, но уж никак не взрослый Гизматтулин).
-- Погубил ты нас, -- хихикал он. -- Похоронил заживо! Теперь точно...
А что с нами "точно" сделают, так и не договорил. Меня сильно ударило по лицу.
***
Это в романах и фильмах герои приходят в себя, после того как их оглушили, потягиваясь и постанывая, словно с будуна. Меня трясло, жутко болела переносица и лоб. Очки -- всмятку, чудом не ослеп; нос, наверное, сломан. Я потрогал лицо рукой: все липкое, скорее всего, в крови.
Попытался встать. Голову дергало, ноги ватные. Короче, я сел.
Так, Гизматтулин свихнулся, это ясно. Это он двинул мне по лицу (знать бы чем?) и забрал фонарь. Неработающий! Первый признак того, что сорвало башню. Далее. Вопрос теперь не в нем. Выжить бы самому. Надо выбираться, но куда? Пока я бежал за ним, то еще представлял себе путь (хотя, к примеру, совсем не помню, были ли повороты?). После того, как сел на землю и перевел дыхание, знал, как возвращаться. Но теперь, после этого удара, не знаю даже, куда упал.
Пока я сплетал логические силлогизмы, паника нарастала. Если дальше буду пытаться осмыслять свое положение, то приду к неизбежной мысли: никто меня (черт с Гизматтулиным!) не найдет. Вдруг пришла мысль о заговоре. Жопа-с-ручкой и прочие чины подземки связаны между собой (клятвой, тайной, чем угодно). В метро есть параллельные линии. Там обитают... Боже, это бред. Четкая копия с "The Festival" или "Lurking Fear" Лавкрафта. Только почва вот не фосфоресцирует. Итак, заговор железнодорожников-подземщиков! Ларин, не психуй!
"Нас принесли в жертву, ребята!", вспомнилась фраза дурашливого Балоуна из "Похождений Швейка". Знать бы, кому? Ладно, спокойнее. Из любой ситуации есть выход. По крайней мере так обычно говорят (правда, сидя в теплой комнате с пивком в руке) или пишут... Как же быть? Идти на ощупь? Ха, помню казус в деревне, у бабки. Выпили-закусили в лесочке, пошумели и стали расходиться. Ночь темная, хоть глаза коли. И тут -- мои очки зацепила ветка и сорвала. Все. Кирдык. Без очков я, почитай, как слепой. Да еще ночью. Да еще вся компания ушла вперед. Впереди шумит лес, сзади остывает костер. Шарил я, шарил по мокрой траве, -- бесполезняк. Очки как в воду канули. Сначала была досада. Позже пришла тревога. Через четверть часа -- неслабый стрем. А вслед за ним -- то, что обычно называют паническим страхом. Пугала не перспектива провести ночь в лесу, а факт, что я эту ночь могу и не пережить. Мало ли что... или кто...
Теперешняя ситуация почти такая же: темно, влажно и стремно. Я пошел вперед, медленно, выставив руки. Ни стены, ни сталагмита. Главное не орать: кто знает, где притаился это шиз Гизматтулин? Слева что-то плеснуло. Ф-фу, значит река... или как это назвать... рядом.
Твою мать! А что это так плеснуло? Что может так сильно плеснуть в грязном, мутном мусорном потоке? Как кайман хвостом стукнул...
Я замер, стараясь не дышать: инстинкт древний. Чтоб не засекли -- и чтобы лучше слышать.
И услышал.
Словно разбухший крокодил, то оседая, то подымаясь, волочил свою тушу на берег. И постоянно что-то хлопало, будто мокрой ластой стукали по пустой бочке. Хвост? И почему сразу крокодил?.. А когда это шаркнуло совсем недалеко, я припустил вперед. Так втопил, что в ушах засвистело. Не успел я пробежать и пяти метров, как...
Леха перестал писать и глянул на часы: пятнадцать минут первого. Вагон качало, стучали колеса, иногда подкидывало. Он осмотрелся. Парочка, сидевшая в другом конце вагона, куда-то исчезла, -- видать, пропустил станцию, так увлекся. Надо же, давно не писал в метро, со времен института. Хмыкнул, поежился (какой-то урод раскрыл окно, да так и не закрыл -- поезд шел по надземному отрезку пути).
Леха тупо смотрел на водянистые фонари. Наверное, окно мутное, потому и фонари такие. Ладно, сейчас будет станция, объявят, -- и если не его, то можно еще пописать, благо, вдохновение пришло. Он счастливо потянулся. Спать не хотелось.
Поезд замедлил ход, резко качнуло: Леха позволил себе завалиться на бок, проехался щекой по кожезаменителю, потом одернул себя, поднялся. Мелькнули белые стены. "Станция "Морг", конечная", залыбился сам себе в дверное стекло. Качнуло, и поезд остановился. Гудение, двери закрыты.
-- Открывайся, твою мать, -- Леха пнул дурацкий Сим-- Сим. Левая створка отъехала, правая так и осталась закрытой. "Уроды", хмыкнул он. "В этой стране все через жопу. Даже двери". Протиснулся в открывшийся проход, огляделся. Створка, взвизгнув, встала на место, поезд проследовал в депо.
"Чё за станция?" -- Он поискал на стене надпись. Ни надписи, ни стрелок с предыдущими станциями. Вроде бы ехал в "Выхино", а тут... странно, фигня какая-- то. Леха покрутил головой. Бред: потолок низкий, лампы круглые, как в морге. И даже названия станции нет.
Он оглянулся: тупик, алюминиевая стена. Пошел вперед, к выходу. Оранжевые электронные цифры: без пяти час.
-- Блин, куда меня занесло? -- Леха досадливо сморщился: по перрону несся какой-то гнилостный запашок. Бомжи, что ли? Блевотина, крысы дохлые?
Что за дикость, нет даже таблички с указанием, куда какой выход! И нет эскалатора. Каменный век! Придется пехать по лестнице... твою мать, длинная! И все ради того, чтобы спросить у зачуханной контролерши, что это за станция! Бред!
Сумка на левом плече вдруг превратилась в многокилограммовый груз, лямка чуть не отрывала руку. Леха весь пропотел, хотя вроде не так уж жарко, октябрь на носу. И дрожь в ногах. Наконец, подъем закончился, он увидел долгожданную будку, ряд автоматов. Баба в синей куртке и красной шапке! Классика! Сейчас еще и по мату пошлет, в довершение дня, круто будет вообще! Расправив плечи, важно нахмурился и пошел к будке.
Что-то странное, точно дежа-вю. Что-то с автоматами: не горят сигнальные огоньки, и рычаги все вывалились наружу, будто кого-то невидимого блокируют. Странная практика, вроде так не принято... И двери закрыты, хотя их обычно в два часа закрывают... Леха снова хмыкнул, подошел к будке. Баба сидела спиной. Небось, читает чего-нибудь, кроссворд разгадывает.
-- Кхм... -- Леха постарался говорить баском. -- Хм, извините: не скажите, какая это станция?
Баба долго молчала, Леха даже подумал, что она его не слышит, приготовился еще раз спросить.
И тут вдруг вспомнил, что когда вышел из вагона, то не увидел параллельных путей, ведущих от станции.
-- "Куликово".
-- Что? -- Леха вздрогнул, взглянул на синюю спину в будке. -- Как-как Вы сказали?