Апрельский ветерок лениво перебирал листья акации. Они умиротворяюще шелестели, убаюкивая уставших под конец занятий студентов медучилища. По классу бродили просеянные через крону солнечные блики, время от времени касаясь кожи ребят ласковым теплом. Один из лучиков прыгнул Наде на руку, и она зажмурилась от удовольствия. До чего же сегодня прекрасный день! Радует абсолютно все: расцветающая за окном весна, благоухающая духами соседка по парте, гладкость бумаги под рукой и даже ворчливые замечания похожего на гнома преподавателя философии. Да и как не радоваться? Сегодня ее мама выходит из больницы! Это ли не счастье? Мама была для Нади олицетворением заботы и безусловной любви, а еще -лучшей подругой и советчицей. Короче, всем. Без нее дом был чужим и пустым, свет - тусклым, а еда - невкусной. Тем более, что отношения с отцом у Нади никогда не складывались: как и многие военные, ее папа был довольно суров, требователен и не проявлял привязанности к своим детям. В свою очередь, Надя тоже его не жаловала и старалась как можно меньше времени проводить рядом с ним. Впрочем, не одна она. С отцом было трудно всем членам семьи. Но сегодня мама вернется домой, а значит, все снова наладится. У нее просто талант создавать вокруг себя полный покоя и уюта мир. Едва прозвенел звонок, как Надя схватила заранее собранную сумку, первой выбежала из класса и помчалась к остановке. Всю дорогу до больницы она улыбалась. Переполнявшее ее счастье, неумолимо тянуло вверх уголки ее губ и делало тело воздушно-невесомым. Через каких-то двадцать минут она стояла перед входом в отделение, где лечили ее мать, и торопливо натягивала на себя белый халат, который носила на занятиях. В училище он ее раздражал: попробуй не помять и не испачкать его за восемь часов! Зато здесь дарил право беспрепятственно ходить по всей больнице даже во время "тихого часа". Сияя от предвкушения долгожданной встречи, Надя широко распахнула дверь нужной палаты. Взгляд сам собой устремился к закрепленной за мамой кровати. . Несмотря на то, что сейчас было время послеобеденного сна, ее постель была аккуратно заправлена, а тумбочка рядом пуста. Девочка растерянно оглядела лежавших в палате женщин: - Здравствуйте! А что, мама уже ушла? Без меня?.. Те сочувствующе переглянулись. - Надюшка, ее перевели в другое отделение, - ответила одна из них. - В терапию. С кровью у нее что-то не так. Утром анализ взяли, а он плохой. Она в терапии теперь, туда иди... В груди девочки все сжалось от тревоги. - Что в анализе не так? - пролепетала она. Мамина соседка отвела глаза, а потом неуклюже махнула рукой. - Да ничего страшного! - неестественно бодро ответила она. - Просто лейкоцитов маловато. Видать, организм ослаб после болезни. Иди к ней, там и расспросишь поподробней. Странное поведение женщины еще больше напугало Надежду. В голове калейдоскопом замелькали предположения о новой болезни матери, одно хуже другого, заставляя ее идти все быстрее, несмотря на то, что с каждым новым шагом ноги слабели от страха. Тяжело дыша от пробежки на седьмой этаж - этот лифт вечно неисправен! - Надя влетела в терапию. Дежурная медсестра окинула ее неодобрительным взглядом и сурово спросила: - Что за беготня по отделению? Люди спят! - Простите, - смутилась Надя. - Скажите, а Ларину к вам перевели? Лицо медсестры тут же изменилось, смягчилось, а в ее глазах мелькнула жалость. - Да, детка. Она у нас. Но сейчас к ней нельзя: исследование ей проводят. Подходи через часик, к этому времени она уже точно освободится. Механически кивнув, Надя поплелась к выходу из пропахшего хлоркой отделения: маяться здесь в ожидании целый час ей было невмоготу. Но дойти до двери она не успела. - Ты дочка Лариной? - окликнул ее из-за спины уверенный голос. Надя повернулась и увидела перед собой статную, коротко стриженную женщину в белом халате. - Я... - Я лечащий врач твоей матери, Любовь Петровна, - резко проговаривая каждое слово, представилась та. - Знаю, что ты учишься на медсестру, поэтому сделаешь правильные выводы из того, что я тебе скажу. У твоей матери очень низкие лейкоциты. В тридцать раз ниже нормы. Скорее всего, у нее лейкоз. Рак крови, ты понимаешь... Жуткое слово врезалось в мозг девочки с мощью кометы, вдавило ее в холодную стену коридора. В голове зашумело, предметы перед глазами стали нечеткими, а потом закружились в завораживающе медленном хороводе. - Жить ей осталось недолго, пару месяцев, - продолжала крушить крошечную планетку под названием "Счастье" безжалостная комета. - Так что готовьтесь. Ты не больная? Соплей нет? Смотри, любая инфекция для нее сейчас смертельна! Диагноз еще не потвержден - будем ждать результатов биопсии костного мозга, но я и так знаю, что она покажет... Надя беззвучно сползла вниз по стене, словно тающее на огне мороженое, а докторша, нависнув над ней, так же отрывисто и деловито рассказывала об убивающей ее маму болезни. Ладони девочки сами собой прижались к голове, словно это могло защитить их с мамой от стремительно приближающейся смерти. Вскоре Надя перестала различать произносимые Любовью Петровной слова, потеряла грань реальности. Теперь перед ней была не врач, а демон безнадежности, который своими наманикюренными когтями выскребал из груди ее заходившуюся болью душу. Девочка обхватила себя руками, защищаясь, но легче не стало. В ее сознании настойчиво повторялась мысль о том, что врач не должен заводить такие разговоры, пока диагноз не подтвердится окончательно, не должен быть таким равнодушным. Неправильно это! Неэтично! Да вообще, как она смеет говорить такие ужасные вещи?! Господи, неужели ее маму будет лечить это бездушное чудовище?! Вместе с протестом пришли слезы. Болезненные, и жгущие сильнее кислоты. - Не реви! - резко оборвала ее Любовь Петровна. - Твоей матери сейчас нужна поддержка, а ты тут нюни распустила! - Она посмотрела через плечо в коридор и увидела, как из процедурного кабинета вывезли каталку с ее новой пациенткой. - Смотри, ее уже повезли в палату, - сообщила она Наде. - Наркоз несильный, быстро отойдет, и тогда ты сможешь с ней поговорить. Ну все, я пошла. А ты давай успокаивайся! Мелкой семенящей походкой она ушла обратно в ординаторскую, оставив девочку в одиночестве. Ее слезы иссякли так же внезапно, как и пришли, но обожженное ими лицо еще долго саднило. Подняться на ноги не было сил. Надя так и осталась сидеть на корточках, привалившись к стене и тупо глядя перед собой. Пока ее тело застыло в глубокой апатии, в сознании шли мощные трансформации. Девочке было дико вспоминать, что еще час назад она мечтала о новой прическе, что ее волновали предстоящий семинар и то, что в свои пятнадцать она еще ни разу не встречалась с парнем. Господи, как же все это было ничтожно в сравнении с угрозой потерять самого дорогого тебе человека! С таким грозным недугом Надя столкнулась впервые, хотя что такое болеть знала прекрасно: до двенадцати лет страдала тяжелейшей бронхиальной астмой и сама часто балансировала на грани смерти. Но мама ее выходила, вопреки всем прогнозам врачей и советам завести другого ребенка. Неужели теперь пришел ее черед проходить такое же испытание? Справится ли она с ним? Хорошо натренированная память тут же выдала всю информацию, почерпнутую в училище о лейкозе. И раньше от одного этого слова волосы девочки приподнимались от страха, а спина становилась деревянной, а уж теперь... Следом за мысленным перечислением симптомов этой болезни вспомнилась неутешительная статистика выживаемости при ней, и Надя совсем впала в отчаяние. Периодически мимо нее проходили люди. Больные и посетители смотрели на нее с жалостью, сотрудники же почти не обращали на нее внимания. Они давно привыкли к подобному. Даже стены здесь дышали безразличием. Надя боялась представить, сколько в них угасло больных, так и не сумевших побороть смерть, сколько страха и боли впитали эти выкрашенные холодной голубизной палаты и коридоры, сколько отчаянных слез пролилось в них... Сколько длилось это состояние оглушенности, девочка не знала. Потом к ней подошла медсестра и сказала, что мать пришла в себя. Надя с трудом встала, закинула на плечо тяжеленную сумку с учебниками и поплелась к палате. На секунду замерла перед входом, растянула губы в резиновой улыбке и открыла дверь. Улыбка мамы была куда более искренней, а еще грустной и немного виноватой. Поздоровавшись с двумя ее новыми соседками, девочка вымученно пошутила: - Решила еще немного отдохнуть от папы, да, мамочка? Лидия Николаевна похлопала рукой по кровати, предлагая дочери присесть рядом. Надя поставила сумку на пол и с нежностью прильнула к матери. Какое же это счастье - быть в ее объятиях, чувствовать на своих волосах ее ласковые касания! Неужели скоро это закончится навсегда? Неимоверным усилием воли Надя сжала горло и зажмурилась, удерживая рвущиеся рыдания и стараясь навсегда запомнить это полное материнской любви прикосновение. Время, которое ей раньше частенько хотелось ускорить, превратилось в неумолимого врага, с каждой секундой притягивающего смерть на шаг ближе. Не поднимая головы с колен матери, она вела с ней пустой разговор о погоде, о том, у какого мастера лучше стричься, и какую передачу ей принести завтра. Ни одна из них не решалась заводить разговора о том, что больше всего волновало их обеих. Наслаждаясь мамиными поглаживаниями, Надя украдкой рассматривала трехместную палату. Светлые стены, приятные зеленоватые шторы на окнах, новые деревянные кровати - в отделении совсем недавно сделали ремонт. Уютно. Больше похоже на номер в гостинице, чем на больничную палату. Неужели это место станет последним маминым пристанищем? Грудь снова окатило невыносимой болью. Боясь разреветься прямо сейчас, Надя торопливо встала и чмокнула мать в щеку. - Мам, прости. Завтра семинар, а мне нужно успеть подготовиться. Задали немерено. Я пойду! Лидия Николаевна не стала ее удерживать. Она и так прекрасно понимала, что дочка расстроена: они всегда тяжело переносили разлуку, а тут неизвестно насколько она затянется. К счастью, она даже не догадывалась о том, что лечащий врач только что наговорил ее ребенку, иначе пришла бы в ужас. Пока она обживалась в новой палате, Надя потерянно брела по улице. Она чувствовала себя как самолет, пытающийся сделать ночью посадку в аэропорте под названием "Прежняя жизнь". Вроде, и земля близко, и управление в порядке, да вот только промчавшийся внизу ураган болезни загасил все зажженные на посадочной полосе сигнальные огни, и теперь безопасно приземлиться нет никакой возможности. Все, что с утра радовало, стало безразличным. Мир резко изменился, стал исцарапанным и черно-белым, будто запись на старинной кинокамере, и виной тому была нависшая на их семьей туча безысходности. За те пару часов, что Надя провела в больнице, она засыпала все вокруг густым пеплом того счастливого будущего, которое уже никогда не наступит. "Как теперь жить?.." - думала девочка. Мама была тем цементом, что скреплял всю их семью. Если ее не станет, то все рассыплется. А братик? Ему ведь всего шесть! Неужели он вырастет сиротой? Только дома Надя дала волю слезам. Просто села на пол посередине комнаты и зверем провыла больше двух часов - благо дома еще никого не было. С тех пор это стало ежедневным ритуалом, который помогал выплеснуть хоть часть рвущей ее боли и не сойти с ума. На время становилось легче, душа цепенела в смирении, но потом все повторялось. Плохо было не только ей. Младший брат тоже отчаянно скучал за матерью. Надя как могла старалась заменить ему ее, но разве такое возможно? С отцом они по-прежнему почти не общались, но девочка заметила, что он изменился. Всегда самоуверенный, даже самодовольный, он стал поникшим, мрачным и более мягким. Шли недели. Диагноз "лейкоз" не подтвердился, но от этого никому не стало легче. Мать с каждым днем выглядела все хуже. Ее съедала какая-то таинственная болезнь, но врачи никак не могли определить, какая именно. Не зная, чем лечить, они на всякий случай назначили ей огромную дозу гормонов, от которых Лидия Николаевна сильно отекла и поправилась. Теперь ее лицо было похоже на маску, которую изнутри туго накачали водой. Жизнь превратилась в сплошное ожидание смерти. Мучительное. Тягостное. Беспросветное. Отпущенный врачами срок подходил к концу. Завернувшись в одеяло, Надя сидела на балконе и смотрела на мерцающие в небе звезды. В детстве она проводила здесь много ночей - астма заставляла. Подумать только - сейчас от болезни не осталось и следа, а ведь раньше врачи в один голос заявляли, что она не выживет! Но ведь выжила! И не просто выжила, а даже выздоровела! Доктора тогда сказали, что свершилось чудо. Чудо... По коже Нади пробежали мурашки, а уголки губ впервые за семь недель раздвинулись в робкой улыбке. - Однажды в нашей семье случилось чудо, - прошептала она. - В нашей, не в чьей-то! А значит, оно вполне может повториться снова. Я не умерла. И мама тоже не умрет, что бы они не говорили! С этого дня к ней вернулась надежда, а вместе с ней и вера в лучшее. Слабенькая, но все же неистребимая, несмотря на постоянные заверения лечащего врача, что состояние матери только ухудшается. В такие минуты Надя напоминала себе, что и ее врачи когда-то похоронили преждевременно. Да только вот она, живая и здоровая! Главное, не падать духом, ведь чудеса случаются только там, где в них верят! И чудо повторилось. Заявилось в больницу в образе улыбчивого столичного профессора, который приехал в город на пару дней по делам. Он сразу же поставил правильный диагноз и выписал Лидии Николаевне направление в крупную клинику, специализировавшуюся на болезнях крови. - Ее убивает селезенка, - расписываясь на бланке направления, сказал он. - Уничтожает те клетки крови, которые не должна трогать. Такое редко, но случается. Но это не смертельно. Селезенку в таких случаях удаляют, и больной после этого живет лет десять, а то и двадцать. Но ведь и это здорово, правда? - подмигнул он напряженно ловившей его слова Наде. - Это не просто здорово, - сглотнув ком, пробормотала она. - Это - счастье! У меня сегодня самый счастливый день, и подарили мне его вы...