Ляпота Елена
Паромщик (печать Харона)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мне никогда особенно не нравилась эта повесть, и я стеснялась её выкладывать. Но мой бета искренне в неё верил, и я не возражала, чтобы он выложил её в собственном разделе. Сейчас, когда наш исключительный тандем, к сожалению, перешёл в соло, я забираю её в авторский раздел.
  Печать Харона
  
  Первое, о чём я подумал, протерев глаза, было: привет, галлюцинации! Славно меня огрело могильным крестом...
  Секунда капала за секундой, а призрак неизвестного мира всё ещё стоял перед глазами, очевидно, поджидая, когда мне станет ясно, что это - не мираж.
  Я, наконец, понял и, к своему стыду, едва не обделался. Живот скрутило от страха, ноги подкосились, а морда уже прицелилась носом вниз, если бы чья-то костлявая рука не подхватила меня за локоть. Но вместо того, чтобы поблагодарить хорошего человека, я выпучил глаза и шарахнулся в сторону. Незнакомец пожал плечами - кости его при этом хрустнули - прошамкал что-то невнятное оголённой челюстью, с которой свисали засохшие остатки плоти, и ушёл прочь.
  Я немного потоптался на одном месте. Затем понял, что нужно куда-то идти. Не стоять же здесь, посреди дороги и гадать, что будет дальше.
  Шёл я довольно долго, пока не увидел камень, и тут только осознал, насколько сильно устал, работая всю ночь без отдыха. Я облегчённо уселся на твёрдую бугристую поверхность и немного расслабился. В голове тут же закрутились, завертелись шестерёнки, перематывая, словно плёнку, несколько мгновений прошлой жизни...
  
  Мы не сразу докатились до этого. Сначала были несколько месяцев безденежья, холода и полуголодного существования. Потом у некоторых стало реально сносить крышу, и они открыли сезон охоты на собак, кошек и голубей. Никто никого не осуждал: когда голод сжимает горло, человек вспоминает, что он просто животное, которое хочет жрать.
  Жена отказывалась есть дворовую живность. Иногда она смотрела на меня таким страшными глазами, в которых жизнь колыхалась на тоненьком волоске, и я понимал, что ещё чуть-чуть и она перережет себе вены, чтобы не мучаться. Что её держало? То же, что и меня. Майя - наша полугодовалая кроха, улыбчивый голубоглазый чертёнок, которого мы неосторожно произвели на свет.
  Они-то и толкнули меня на скользкую дорожку.
  Идея пришла в голову Борьке. Но действовать в одиночку тяжело и страшно. Поэтому он посвятил в свои планы друзей - меня и Пашку. Как бы ни было противно, но куда лучше, чем грабить уже ограбленных или убивать едва живых собак.
  Нужно отдать Борьке должное - сначала никто, кроме нас не додумался чистить могилы. Но уже через неделю за нами выстроился хвост. И пока мы добросовестно зарывали тела после "обработки", остальные просто бросали разрытые трупы и шли дальше.
  Что, спросите вы, можно взять у покойников: вся их одежда сгнила, и любой дурак знает, что в гробы уже не кладут ценных вещей? Хе-хе... Голод прижал нас так, что даже вшивая медная копейка стоила как золотая. А мертвяки были богаты - по сравнению с нами, живыми. В каждом гробу мы находили мелочь - монетки, которые кладут на глаза и в карман покойникам.
  С одной разграбленной могилы вся наша троица - включая и наши семьи - могла прожить целый день.
  Привыкали мы постепенно, и через недельку-другую уже спокойно смотрели на разложившиеся тела. Одно было плохо - весна подходила к концу. На носу маячил тёплый июнь, и трупы, брошенные под голым небом, начинали жутко вонять.
  В эту ночь мы пришли, как обычно, после десяти, и первое, на что наткнулись, был ряд развороченных могил. Кое-кто не слишком заморачивался совестью и работал днём, не пугаясь осуждающих взглядов. Наша троица, на свою беду, страдала щепетильностью, и всё чаще получала на ужин пустые могилы и трупный смрад.
  Сегодняшний день выдался жарким, и покойники успели здорово попортиться.
  Едва мы ступили на кладбищенскую землю, Борьку вывернуло наизнанку. И это было даже хуже, чем белые черви, копошащиеся в плоти кое-как сваленных на кучу земли мертвецов.
  - Слышь, пацаны, - заканючил Борька, - давайте сегодня тай-аут. Не могу. Кишки болят.
  - А у нас они заболят завтра. Когда нечего будет жрать, - зло бросил Пашка и начал долбить землю лопатой.
  - Может, зароем этих, - несмело предложил я, - чтоб не воняли.
  - Ты что - санитар кладбища? - осклабился Пашка и сплюнул на землю.
  - Нет, но... как-то по-свински выходит...
  - А мы уже не люди, - загоготал Пашка.
  Борис молчал. Лицо его казалось белее паруса на горизонте. Он снова скрючился и выплеснул наружу порцию рвоты.
  - Вы как хотите, - сказал он чуть погодя, - а я пошёл отсюда.
  - Ну и топай, - равнодушно бросил Пашка.
  Я посмотрел на него с укоризной, но возражать не стал. Во-первых, в Пашкиных словах была истина: от человеческого у нас осталось мало. А во-вторых, нужно было кормить семью. Звенели принципы тут мёртвым звоном.
  Борька посмотрел на нас слезящимися глазами и ушёл. А мы остались. Выискивали нетронутые могилы и махали лопатами, что проклятые.
  Помню, как услышал позади себя шум, однако не успел среагировать. Грубый толчок в спину - и я полетел в свежеразрытую могилу. Лицо уткнулось в склизкие останки хозяина, и по телу пробежала дрожь омерзения.
  Сверху доносились крики и скрежет лопат. Пашка ругался отборным матом, и кто-то ему отвечал. Я приподнялся на коленях и стал искать, за что бы ухватиться. В это самое мгновение на меня и свалился крест...
  
  Небо над головой было пепельно-серым. Сквозь унылые тучи изредка протискивались лучи грязно-алого солнца. Горизонт отливал мутно-жёлтыми пятнами.
  Вокруг не было ничего интересного - извилистая лента дороги причудливо петляла между холмов. Скудные карликовые сосны, покрытые порыжевшей хвоей. Откуда-то издалека доносилось карканье ворон...
  Нет, не так я представлял себе преисподнюю. Совсем не так. С одного боку, картинка была "веселее" той, что рисовало воображение, с другого - мелкими штришками в ней было написано что-то гнетущее, царапающее душу невидимыми когтями, и от этого не становилось легче.
  Когда мне осточертело сидеть на холодном камне, я поднялся и побрёл, куда глаза глядят. А они глядели вперёд - на дорогу. Больше идти было некуда.
  Несколько часов я тащился в дорожной пыли и уже отчаялся найти хоть какие-нибудь следы цивилизации, как впереди показались невнятные очертания города. Я мысленно закричал "аллилуйя".
  Как выяснилось позже, насчёт города я немного погорячился. Заваленные мусором трущобы, а в центре - огромная ярмарочная площадь, на которой день и ночь кипела торговля. Все что-то продавали или меняли. Мало у кого были деньги, но вполне можно было обменять одну вещь на другую.
  Миновав парочку полуразрушенных кварталов, я очутился прямиком на площади. Повсюду сновали толпы всякого сброда. В основном, люди. Ещё вполне похожие на самих себя. Однако попадались особи, вроде того костяка, что повстречался мне в самом начале пути. Некоторые выглядели и похуже, но от них никто не шарахался. Видимо, привыкли.
  Первое, что сделал я - попытался расспросить прохожих о том, где нахожусь. В ответ я получил только несколько глупых смешков и пожеланий "идти своей дорогой". Странные люди. Быть может, они затаили обиду на то, что я копался в могилах? Но откуда мне было знать!
  На ум пришла фраза: "незнание закона не освобождает от ответственности". В самую точку! Воровство есть воровство, даже если называть его как-то по-другому.
  Пожав плечами, я пошёл дальше. Путь мой пролегал мимо таверны. Из распахнутых настежь дверей доносился сногсшибательный запах пищи. В животе заурчало от голода. И это навело на мысль, что, может быть, я не совсем умер. Мёртвые не ощущают голода. Или это всё миф?
  Желающих подсказать ответ на мой вопрос не наблюдалось, и я потопал дальше, лелея в душе воспоминания о вкусном аромате чего-то мясного с пряностями. Рот наполнился слюной, которая всё-таки вырвалась и побежала тоненькой струйкой по подбородку.
  Я сунул руку в карман и нащупал складной нож. Хорошая вещица - с длинным крепким лезвием. Не просто зуботычина для мелких подростков, а настоящее оружие, без которого в наше время не стоит выходить на улицу.
  Может, стоило смастерить что-нибудь и обменять на еду? Только что я мог выстрогать, и главное, из чего? Разве только вернуться на дорогу и срезать парочку сосновых веток.
  А дальше? Ну, мог я смастерить кукольный столик, дудочку или китайские палочки. Зубочистки, например. Только кому всё это надо? Я бы точно не купил...
  В голову лезли идеи - одна бредовее другой. Я мог организовать сервис по срезанию гниющей и болтающейся на костях плоти. Сэкономил бы на еде - после такого зрелища аппетит пропадёт надолго.
  Я усмехнулся собственной дурацкой шутке и подбросил нож на ладони.
  На площади вдруг стало очень тихо. Стало слышно, как в подвалах пищат мыши, а ветер терзает лохмотья прогнивших крыш.
  Вокруг меня мгновенно собралась толпа. Люди смотрели на мои руки едва ли не с благоговением и молчали. На лицах написан восторг. Потом все опомнились и загудели похлеще прежнего, напомнив пчёл, танцующих вокруг цветка. Каждый норовил сунуть мне под нос свой товар: какие-то тряпки, кости, зубы, ножницы, клетки с дохлыми курами, пару яиц.
  - Возьми, на - возьми. Не пожалеешь. Хорошие куры!
  - Да к чёрту курей! Верёвку возьми. Крепкая, добротная верёвка.
  Тут до меня дошло, что всплеск этой симпатии вызван ножом. Обыкновенным складным ножом, которые на наших рынках пытаются всучить почти даром, но никто не берёт, потому что у каждого есть свой. Да и денег нет.
  Но здесь... Похоже, здесь нож был не просто диковинкой, а огромной редкостью. Я прижал своё неожиданное сокровище к груди и попытался выбраться из толпы. Но не тут-то было. Меня никто не собирался отпускать просто так.
  - Продай, - раздался чей-то еле слышный шёпот, - не то худо будет. Не отстанут.
  "Вот, угрозы пошли", - подумал я и ещё крепче сжал нож.
  Неподалёку завязалась драка. В стороны летели клочья волос, зубы, обрывки ткани. А продавцы всё продолжали наступать. От этого гула уже начинала раскалываться голова. И вдруг я увидел буханку свежего, ещё тёплого хлеба...
  Вы когда-нибудь испытывали приступ дичайшего, поглощающего остатки разума голода? Последний год я постоянно недоедал. А тут - целая буханка, да ещё одному!
  Я подумал, что не больно-то мне нужен этот нож. Против толпы я не выстою, будь у меня в руках хоть топор. А давиться слюной было невмоготу. Поэтому я схватил хлеб и сунул в дрожащую ладонь продавца нож. Тот визгнул от счастья и бросился удирать сквозь толпу. Я решил, что стоит последовать его примеру.
  Остальные продавцы вздохнули с горечью и, метнув в меня залп убийственных взглядов, неспеша разбрелись по площади.
  Я спрятал буханку под ветровку и стал искать глазами, куда бы приткнуться, чтоб поесть по-человечески. Делать это посреди улицы не хотелось, а в таверну наверняка не пустят. Потребуют что-нибудь купить.
  Под ноги мне бросился какой-то коротышка, и я едва не растянулся на земле. Нахал протянул свою цепкую ручонку к буханке, но я проворно щёлкнул его по носу и ускорил шаг.
  Я шёл и чувствовал спиной внимательные взгляды. Более того, отлично понимал, что это, к тому же, были голодные взгляды таких же как я - безденежных скитальцев. Следовало съесть свою буханку, пока это не сделали за меня.
  Я свернул в переулок, и вдруг меня схватили за рукав и затащили внутрь какой-то лачуги. Когда я опомнился от страха, то увидел того самого костлявого парня, что не дал мне упасть на дороге.
  Костяк щёлкнул челюстями и смахнул с носа болтающийся кусок плоти. Тот упал на землю с противным чавкающим звуком.
  - Мне сегодня везёт, тебя выручать, - глухим голосом просипел костяк.
  - С-спасибо, - промямлил я, - искренне благодарен.
  - Да не за что, - пожал плечами костяк, - ты вот что - садись, ешь давай. Не то отнимут.
  - Хорошо, - ответил я и уселся на пол. Мебели в лачуге не наблюдалось.
  Какой-то хлам, сваленный в кучу. Ведро. Метла. Я огляделся по сторонам - лачуга казалась чистой, и если бы не состояние полнейшей разрухи, я бы сказал, что она вылизана до блеска.
  Очевидно, хозяин любил чистоту. Моя догадка подтвердилась, когда костяк наклонился, поднял с пола кусок гнилья и швырнул его в мешок, что стоял возле двери. Потом вытер пальцы о висевшее рядом латаное полотенце.
  Я принялся за свою буханку, уплетая за обе щеки и стараясь не смотреть на гниющего хозяина. По мере насыщения, желудок перестал бунтовать, и проснулась совесть. Я решил поделиться с костяком куском хлеба.
  В ответ костяк попытался рассмеяться. Получилось весьма скверно.
  - Таким как я еда уже не нужна. Но ты не ешь до конца. Оставь краюху, замотай в тряпку и спрячь. И ни при каких обстоятельствах не ешь.
  - Почему? - с интересом спросил я.
  - Здесь не продают обычных вещей, - туманно ответил костяк, - и ни одна вещь не попадает в руки просто так. Просто послушайся мудрого совета.
  Я кивнул головой, продолжая жевать. Каким бы ни был хлеб - много его не съешь, и вторую половину я запихивал в себя скорее из жадности. Остатки я завернул в кусок чистого тряпья, любезно одолженного у костяка, и спрятал во внутренний карман ветровки. В этом мире всё было странным, в том числе и советы. Глупо отказываться, если тебе помогают, причём бесплатно...
  Правда, насчёт бесплатного - тот ещё вопрос. Я так и не понял, почему этот ходячий скелет со мной возится.
  - Послушай...те, - неловко начал я, опасаясь, что костяк может оказаться чрезвычайно ранимым, - я не знаю, как вас зовут...
  Костяк задумался. Пустые глазницы уставились куда-то в обшарпанную кирпичную стену. Он снова щёлкнул челюстью - должно быть, пытался улыбнуться, и сказал:
  - Димкой звали когда-то... Да, Димкой Сахаровым. Фамилия у меня знаменитая, - с гордостью добавил он, - но окромя фамилии так ничего и не было в жизни.
  Я промолчал. Мир вокруг казался унылым донельзя - не хватало ещё мемуаров ходячего трупа. Как-нибудь, в другой раз, решил я и сменил тему.
  - Скажи-ка, Дима. Почему тем, на ярмарке, так нужен был мой нож?
  - Ты не представляешь как, - костяк опустился на подобие подстилки рядом со мной, - зря ты его продал. Хотя... может, и не зря. Тебе он тут без надобности. А так хоть поел немного.
  - Почему без надобности? - удивился я.
  - Ты живой.
  - С чего ты решил? Разве это не ад?
  Дима затрясся от смеха. Зрелище было довольно гадким. Кости его тёрлись друг о друга с противным скрипом. Остатки плоти срывались и падали на пол. Костяк вздохнул, выудил из кармана тряпку и стал вытирать гнильё. Сдаётся мне, он помешан на чистоте.
  - Ада нет, - после долгой паузы сказал Дима, - есть - та сторона реки. Что там - не знает никто, потому что никто ещё не возвращался. Но мифов ходит - чёртова уйма. Как кто попадёт сюда - так новый миф и рождается.
  - Что за река? - не понял я.
  - Стикс. Так будет привычнее. Ангелы называют её по-другому. Через неё Харон перевозит души умерших. Туда, на другую сторону реки стремятся все.
  - Я лично не стремлюсь, - уверенно сказал я, - мне ещё жить хочется.
  - Живи, - ответил костяк, - ты ведь тут, можно сказать, проездом. Иногда такое случается. Выполнишь то, что от тебя хотят - и валяй обратно. В жизнь.
  - А что это за место такое? И что от меня хотят?
  - Место? Это не место. Перевалочный пункт. Вокзал смерти, если хочешь. Покупаешь билет - и едешь на ту сторону. Билета нет - сиди, жди, пока с неба упадёт милость.
  - И часто она падает?
  - Посмотри вокруг - видишь, целый город. Думаешь, как он образовался? И что эти все торговцы пытаются выторговать?
  - Понятия не имею, - признался я.
  - Эх! - выдохнул костяк и с досадой махнул рукой.
  Честно говоря, у меня не было особого желания выпытывать, что он имел в виду. Едва до меня дошло, что, я здесь временно, всё остальное перестало меня интересовать. Только бы выбраться отсюда - из этого проклятого места!
  - Что нужно сделать, чтобы убраться отсюда?
  - Ты меня спрашиваешь? - костяк развёл руками, демонстрируя оголённые кости, - выбраться отсюда нельзя. Пока не отпустят. Ходят слухи, что если перерезать горло Ангелу смерти, он выдохнет твою жизнь обратно. Правда, если немного времени прошло, и твоё тело не превратилось в останки. Так что - мне, например, твой нож ни к чему.
  - Вот чёрт! - я с досадой сплюнул на пол. Костяк щёлкнул зубами и полез за тряпкой. Я отобрал у него тряпку и вытер за собой.
  - Не переживай, - добродушно сказал костяк, - говорю ж тебе: ты ещё живой.
  - Откуда знаешь?
  - Мёртвые выглядят иначе.
  - Ну и что теперь делать?
  - Вспоминай, что натворил.
  - Да мне..., - промямлил я, кажется, начиная понимать, что к чему, - понимаешь, у нас на земле сейчас такая свистопляска. Жрать нечего. Почти как здесь.
  - Не сравнивай, - оборвал меня Дима, - там у вас у всех есть шанс. Здесь его ни у кого нет. Что за дрова ты наломал?
  - Ну...мы с приятелями грабили могилы.
  Костяк усмехнулся и поскрёб пятернёй затылок.
  - Я умер лет двадцать назад. Неужто с той поры в гробы стали класть сокровища?
  - Сокровищ нет. Деньги есть.
  - Какие деньги?
  - Что кладут в карман...
  То, что произошло дальше, оказалось для меня неожиданным. Костяк подскочил к двери, схватил ведро и выплеснул на меня кучу гнилья. Мене передёрнуло от отвращения. Желудок не выдержал, и меня смачно вырвало на пол.
  - За что? - чуть не плача спросил я, глядя, как Дима навис надо мной, словно коршун и едва не изрыгает пламя.
  - Большего греха ты и придумать не мог.
  - Почему? Неужто?!...
  Страшная догадка закралась в мою голову. А что если все эти люди - торговцы -застряли тут, потому что не могут заплатить паромщику? И я - именно я отобрал у них деньги?
  Костяк будто читал мои мысли.
  - Похоже, Харон на тебя зол. Ты крал его деньги. У пристани куча народу - при монетах. Ждут, когда приплывёт лодка. А она всё не плывёт. Потому что паромщик злится. И знаешь, что происходит в этот момент? Их, зелёных, обхаживают торговцы, предлагают что-нибудь купить. Или выменять. Или накормить. И потом эти несчастные остаются здесь, потому что когда соображают, что им нечем платить Харону, уже слишком поздно! И тогда они сами становятся торговцами - продают, надеясь получить заветные монетки. И уехать на тот берег.
  - Ты... ты тоже попался на эту удочку? - осторожно спросил я.
  - Нет, я не такой дурак. Я гораздо хуже, - грустно ответил Дима, - в жизни бывают крутые повороты. Я не вписался... Растерял друзей. Стал пить. Кончил тем, что попал под электричку на Одесском вокзале. Хоронили в общей могиле, вместе с бомжами. И никто обо мне не плакал, не положил в карман монетку...
  Я неслышно вздохнул и опустил голову. Что теперь будет? Наверное, если другие мертвяки узнают - разорвут на части.
  - Иди к Харону, - сказал Дима, распахивая передо мной дверь, - там за углом колодец. Можешь умыться. Думаю, тебе лучше иметь презентабельный вид.
  Собственно, именно эта мысль волновала меня особенно. Запах гниющей плоти и рвоты сводил с ума. Я ушёл, не прощаясь и даже не поблагодарив. Костяк старался не смотреть на меня. Что ж, никто не спорит. Я был виноват...
  
  Умывшись, я снова вернулся на ярмарку. На этот раз мало кто обращал на меня внимание. Все знали, что больше с меня нечего взять, поэтому обходили стороной.
  Успешно миновав площадь, я вышел к пристани. По крайней мере, я думал, что это пристань. Небольшой деревянный помост, на котором толпилась кучка перепуганных людей.
  Реки не было видно. Только слышно, как плещутся волны. Берег был окутан густым коричневым туманом, сквозь который невозможно что-либо разглядеть. Я подошёл ближе и почувствовал жар, который тут же сменился пронизывающим холодом. Стало жутко. В голове мерещились всякие потусторонние голоса, зовущие ступить в реку. Иногда казалось, что из тумана высовываются скрюченные когтистые пальцы и норовят утащить за собой.
  Я тряхнул головой, напоминая себе, что это мираж. Страхи.
  Невдалеке маячила высокая сгорбленная фигура в тёмном плаще. Вокруг неё туда-сюда сновали какие-то твари - не то волки, не то собаки. Я скорее почувствовал, чем понял, что мне туда. К этому незнакомцу в плаще. И я пошёл. А что ещё оставалось делать?
  Признаться, я ожидал злобы, метания молний в мою скромную особу, фонтана желчи, и уже втянул голову в плечи, чувствуя себя клопом перед мухобойкой. Но Харон встретил меня улыбкой. Обыкновенной - немного грустной, правда, но всё же улыбкой.
  - Здравствуй, Антон, - просто сказал он и взглянул на меня исподлобья. У него было серое, покрытое глубокими морщинами лицо, острый внимательный взгляд, тонкие, едва заметные губы. Из-под капюшона выбивались чёрные как смоль пряди.
  Я не стал спрашивать, откуда он знал моё имя. Раз я здесь - про меня известно всё.
  - Что я должен сделать? - прямо спросил я.
  - Что? - Усмехнулся Харон, - дай-ка подумать... Покойников-то я перевёз, а плату ты украл. Вернёшь на место?
  Я смутно представлял, как это можно сделать даже на земле. Разве что украсть у других покойников, что то же самое. А уж здесь...
  - То-то же... Думать раньше надо было. Сейчас - расплачиваться. На деньги эти я еду покупал, для своих псов. Видишь, их у меня немало.
  Немало - это мягко сказано. Вокруг нас собралось уже целое стадо диких псов. С добрую отару овец. И откуда они все понабрались?
  Некоторые собаки казались нормальными. Но другие... облезлые, исхудавшие, с гниющей плотью на белых костях. Вот, куда, оказывается, уходят собаки. Это, признаться, сильно меня смутило. До этого момента я пребывал в иллюзии, что жизнь после смерти бывает только у людей.
  - Молчишь? - спросил Харон, - значит, понимаешь...
  Если честно - не понимал. Собаки не выглядели ни голодными, ни обиженными. Многие дружелюбно махали хвостами и вставали на задние лапы. Да и сам Харон не походил на испытывающего нужду. Мне не верилось, что перевозчик душ живёт на плату за свои услуги, хотя в таком странном мире ничего нельзя было исключать.
  - Я, пожалуй, отдохну, - сказал Харон и сбросил капюшон с головы.
  Невидимый ветер взъерошил его блестящие пряди. Если бы не измождённое старческое лицо, я бы сказал, что он красив. По-своему, конечно. Но было в его красоте слишком много сурового, отчего по телу пробежала дрожь.
  - А со мной - что? - голос мой звучал нерешительно, даже умоляюще, и я возненавидел себя за трусость, но ничего не смог с этим поделать.
  - Ты, Антон, будешь вместо меня.
  - В каком смысле? Кормить псов? Души перевозить?
  - Догадливый юноша, - усмехнулся Харон. Улыбка побежала по его лицу глубокими бороздами, и на секунду показалось, что на нём маска, готовая вот-вот рассыпаться от старости.
  - Но как... я не...
  - Не мямли! - окрикнул меня Харон и поманил пальцем, - ступай за мной.
  Он взмахнул плащом, будто огромная летучая мышь крыльями, и зашагал к реке. Шёл он быстро, едва касаясь земли, будто плыл по воздуху, перебирая ногами. Я едва поспевал за ним. Иногда спотыкался и падал. Тогда Харон останавливался и смотрел на меня сверху вниз. Как на никчемную букашку. И это выводило из себя.
  Едва мы достигли причала, Харон остановился. Уперев руки в бока, он равнодушно окинул взглядом толпу, и мёртвые стремительно рассыпались по сторонам. Мы с Хароном спокойно пошли по образовавшемуся пути до самого края причала.
  Я слышал плеск волн таинственного Стикса, однако по-прежнему ничего не видел. Туман, окутавший реку, был слишком густой.
  - Залезай, - бросил мне Харон.
  - Куда?
  Харон кивнул в сторону. Приглядевшись, я сумел разобрать очертания парома и ступил ближе. Широкий, сложенный из аккуратно обтёсанных брёвен, с крепкими суковатыми поручнями - паром казался почти сказочным. Но Харон не позволил мне любоваться всласть. Он велел отвязать паром от берега, вручил в руки огромный шест и пожелал удачи.
  - Постой! - закричал я, - а как же?!... Куда мне плыть? И как управлять этой штуковиной?
  - Всё просто: отталкиваешься шестом. Им же погоняешь угрей, что тянут паром.
  Я посмотрел на край парома и заметил ожившую карикатуру из ужастика: мерзкая рыба высунула из воды остроносую голову и смотрела на меня глазами-бусинами, скаля белоснежные клыки.
  - Не бойся, это она присматривается. Запоминает нового хозяина, - успокоил меня Харон.
  Правда, легче от этого не стало. Сердце ушло в пятки и устроило там настоящий бунт - с митингами и попытками показательного самоубийства. Дыхание перехватывало, чуть ли не на каждом вдохе.
  Харон, казалось, меня понимал, но жалеть не собирался. И в эту минуту я искренне завидовал его псам.
  - Не забудь: ты никого не можешь пустить на паром без платы. За каждую душу - монету. На том берегу пересчитаешь души и деньги. Лишнее - выбросишь в реку.
  - Что значит - лишнее? - спросил я.
  Харон не потрудился ответить на вопрос. Вместо этого он снял с шеи какую-то цепь и протянул мне.
  - Держи. Этой печатью откроешь врата.
  - Какие врата?
  Опять молчание. Что ж, подумал я, разберусь на месте. А что ещё мне оставалось?
  Харон ушёл, оставив меня на пристани в гордом одиночестве. Правда, ненадолго - как только очертания его плаща растаяли за горизонтом, толпа душ хлынула к парому, едва не сбив меня с ног.
  - Эй, полегче, - громко сказал я, - без меня вы всё равно не попадёте на эту штуковину.
  Мертвецы расступились, пропуская меня вперёд. Я встал на краешек парома, мельком бросил взгляд на мерзкие рожи угрей и мне почудилось, будто одна из них подмигнула. Не знаю - правда это или глюк, но настроение немного улучшилось.
  Я снял с парома ограждающую цепь и стал пускать мертвецов на борт. Одного за другим. Мотеты звонко ударялись друг о друга на ладони, пригоршнями кочевали в карман. Веренице мертвяков не было конца.
  Спустя какое-то время я услышал странный звук, похожий на кряканье осипшей утки. Я посмотрел под ноги и увидел, как один из угрей почти наполовину высунулся из воды и усиленно вертит головой.
  Я окинул взглядом паром и понял, что тот переполнен. Что ж, достаточно на сегодня душ. Бросив остальным "приходите завтра", я вернул цепь на место, взял в руки шест и оттолкнулся от причала.
  Паром заскользил по речной глади удивительно легко. Даже приятно - будто плывёшь по растопленному сливочному маслу. Вокруг даже пахло чем-то таким - тёплым, живым, немного сладким...
  Издалека донеслись крики. Я покрутил головой и увидел, как с причала прыгнул человек. Затем другой.
  "Вот шизики, - подумалось мне, - я бы не рискнул нырять в эту воду".
  От берега до парома было метра четыре - сущая ерунда для тех, кто умеет плавать. Первый мужик одним махом очутился рядом и ухватился за поручень. Я закинул шест за плечи и подошёл к нему.
  - Давай монету.
  Взгляд мертвяка сочился злобой. Значит, денег у него нет. Санкции на перевозку "зайцев" мне никто не выдал, но не выкидывать же его за борт! Я пожал плечами и посмотрел на второго, который цеплялся за край парома, безуспешно пытаясь влезть.
  - Эй, кто-нибудь, подайте ему руку, - крикнул я.
  Но мёртвые не шелохнулись. Они с ужасом смотрели на того, который в воде. Женщины даже прикрыли лицо руками.
  Раздался свист. Ничего подобного я раньше не слышал. Будто включили гигантский пылесос и направили звук в усилитель.
  Первый мужик, который держался за поручни, взмыл вверх и закружился, выгибаясь на все лады. Тело скрутило в спираль. Мне даже казалось, что я слышу, как выкручиваются и дробятся кости. Потом - словно лопнула невидимая струна, и мертвец, рассыпавшись на части, полетел в воду.
  Я взглянул на второго. Он тянул ко мне руку. В трясущейся ладони блестела заветная денежка. Мне стало безумно жаль беднягу. Я опустился на колени и взял монетку.
  Но это его не спасло. Из реки высунулись две тёмные, похожие на прозрачные водоросли, лапы и утащили мужика под воду...
  Я подбросил на ладони монетку, сжал её и отправил в карман. На душе стало горько, будто кто-то пролил в неё уксус...
  Но времени грустить не было. На моей шее висел целый паром. Я насчитал не меньше сотни человек, и каждому хотелось поскорее попасть на тот берег. Поэтому я снова опустил шест в воду и оттолкнулся.
  О том, куда плыть, я не имел ни малейшего понятия. Оставалось полагаться на дрессированных угрей, не раз проделывавших этот путь.
  Примерно через четверть часа течение стало сильным. Паром то и дело сносило влево. Угри, выпучив глаза-бусины и высунув длиннющие языки, старались выровнять паром. Я помогал им шестом - тыкая по дну - на манер пятого колеса в телеге.
  Когда угри подустали, паром стало медленно уносить в сторону. Тут я вспомнил слова Харона и огрел каждую из тварей шестом. Взревев от боли и злости, угри собрались с силами и вытащили паром из течения. Правда, после этого, стали воротить от меня морды, но меня это не сильно задевало. Чай не сахаром пришёл сюда их кормить.
  Какое-то время паром шёл относительно ровно, и я даже вздохнул с облегчением. Но затем обнаружил странную вещь. Туман почти рассеялся - или глаза привыкли - и стало видно, как мы скользим по абсолютно ровной глади. Стояла тишина. Едва слышный плеск волн, порождаемых нашим движением, редкие вздохи мертвецов, стук моего собственного сердца...
  А потом началась буря.
  Вода забурлила, окатывая нас горячими брызгами. Паром задрожал, а из реки показались человеческие руки - сотни, тысячи рук с грязными растопыренными пальцами, обтянутые тонкой, почти прозрачной кожей.
  Жуткое зрелище. Но оно не шло ни в какое сравнение с воем, который издавали волны. Должно быть, они подхватили его где-то на дне и, игнорируя законы физики, вытащили наружу. Я съёжился и стал подгонять угрей шестом.
  Вслед за руками из воды показались полуголые черепа и плечи. Мертвецы подплыли к парому, схватились за край и стали лихорадочно трясти. Паром ходил ходуном, а до меня вдруг дошло, что они жаждут перевернуть нас и отправить более счастливых коллег в свою обитель. И меня в том числе.
  Это мне совершенно не улыбалось. Я велел своим пассажирам собраться посреди парома и взяться за руки. А ещё лучше - лечь кучей и не двигаться с места. Не в коем случае не паниковать и не прыгать в ужасе за борт. Мёртвые вели себя на удивление послушно. Уселись всей кучей, образовав плотный круг, и закрыли уши руками, предоставив мне самому выпутываться из ситуации.
  Положение было не ахти. Пришельцы из воды взбирались на паром, расплёскивая вокруг гниющие остатки плоти. Я ударил одного из них шестом. Он скорчился и рухнул костяной массой на пол. Остальные с воем бросились на меня, однако добежать не успели.
  Следом за ними на паром вскочила парочка моих ездовых - угрей - я и не подозревал, что они способны передвигаться столь быстро - и, щёлкая зубами, разогнали одичавших покойников.
  Отправив незваных гостей восвояси, угри двинулись расчищать дорогу среди волн. В ход шли острые носы, клыки и даже плавники. Мёртвые с визгом улепётывали, кто куда и, наконец, исчезли под водой.
  Снова стало тихо. Угри вернулись в упряжку, и паром плавно тронулся, продолжая путь. Правда, далеко мы не уплыли. Может, метров двадцать.
  Паром снова остановился.
  Я без толку колотил шестом по воде, ставшей вдруг очень горячей. Вокруг поднимался пар, застилавший свет и мешающий вдыхать на полную грудь.
  Я слышал, как покойники заходились в кашле, но ничего не мог сделать, кроме как метаться взад вперёд по парому, покрикивая на угрей и подстёгивая их шестом. Однако злобные твари упрямо сносили побои, не желая двигаться.
  Наверху зашелестели крылья. Я задрал голову вверх как раз вовремя, чтобы увидеть, как над паромом пронеслась стая летучих мышей размером с доброго гиппопотама.
  Покойники закричали от ужаса.
  Спустя минуту мыши вернулись, и началось несусветное. Покойники носились по парому, преследуемые летучими тварями. У меня в ушах ещё долго стоял их жалобный крик.
  Мыши по очереди подлетали к каждому из мертвецов, дышали им в лицо могильным смрадом и улетали обратно. Выбрав себе четырёх жертв, они схватили их когтями и стали подниматься в воздух. Покойники цеплялись за поручни, молили о помощи, однако никто не откликнулся, включая меня.
  Я стоял, будто громом поражённый, не в силах переварить увиденное. Ничего подобного я не ожидал. Харон не предупредил о летучих мышах, хотя должен был. Как и о мертвецах, жаждущих утопить паром...
  Мыши исчезли, унеся с собой извивающиеся тела несчастных. На меня накатило уныние. Билет оплачен "до", но никто не гарантирует безопасность доставки. Или у них там, в загробной жизни, строго лимитированы места?
  Но делать было нечего - следовало плыть дальше. Я погрузил шест в воду и нащупал дно. Значит, мы прибыли? Но куда? Впереди не было видно ничего, кроме реки и тумана. Быть может, мне следовало сбросить покойников в воду - одного за другим? В почти кипящую грязную жижу?
  Я посмотрел на угрей в надежде, что эти твари хоть как-то намекнут. Но они, если и понимали, то предпочитали молчать.
  Я решил, что для начала стоит причалить к берегу, а уж потом думать, куда девать мой груз. Оттолкнувшись от дна, я попытался сдвинуть паром, но не тут-то было. Он прочно застрял на одном месте и не двигался. Я ещё долго бегал с края на край, строго покрикивая на угрей, прежде чем понял, что мы, скорее всего, сели на мель.
  Что делал Харон в подобных случаях, я не знал. Быть может, он никогда и не садился на мель. Так что выкручиваться приходилось самому, тем более на меня смотрела почти сотня перепуганных не на шутку глаз.
  - Эй, - громко выкрикнул я, - придётся лезть в воду и толкать паром. Добровольцы есть?
  Добровольцев не оказалось. Никто не хотел рисковать, и отчасти я их понимал. Но лишь отчасти: этим людям уже нечего было терять. А я всё-таки жив, и моя скромная особь в настоящий момент стоила намного дороже, чем вся эта толпа материализовавшихся призраков. Без паромщика их тут мигом слопают - если не река, так следующая отара демонов. Хотя, признаться, и защитник из меня никакой.
  В общем, я осознал, что помощи ждать неоткуда. Скинув брюки и кроссовки, я сел на край парома и опустил ноги в реку. Горячо... даже слишком. Сглотнув подступившие слёзы, я кликнул угрей и прыгнул в воду.
  Тело обожгло, словно кипятком. Слава богу, вода доходила лишь до середины бедра, иначе я бы сильно волновался за своё будущее потомство, которого вполне могло и не быть, после столь жестокой процедуры.
  Стараясь не обращать внимания на боль, я начал толкать паром. К сожалению, без толку. Он прочно сидел на том, на чём застрял.
  Я крикнул покойникам, чтобы они попрыгали на пароме, в надежде, что удастся раскачать эту посудину и немного сдвинуть с места. Не сразу, но они всё же сообразили, чего от них хотят и, наконец-то, сделали хоть что-то полезное.
  Паром заходил ходуном. Я отплыл немного в сторону и подождал. Затем велел всем остановиться и снова попытался толкнуть паром. На этот раз он поддался и неожиданно резко двинулся вперёд. Я едва успел догнать его и вскочить на борт.
  Покойники встретили меня радостным ликованием. Лицемеры! Впредь я зарёкся их жалеть. Каждый шаг отдавался невыносимой болью. Я не стал одеваться, подозревая, что мои распухшие ноги этого просто не вынесут.
  Конец пути маячил впереди ускользающей мечтой. Ещё добрый час мы петляли по реке, борясь с течениями, иной раз застревая среди камней, и мне снова приходилось залезать в воду и толкать паром. Правда, вода уже не была горячей. И слава богу, иначе мои ноги рисковали превратиться в отварное мясо на кости.
  Пару раз кто-то пытался ухватить меня за руки, а чьи-то костлявые пальцы едва не порвали мне щеку. Но в этих случаях угри забывали о личной неприязни к новому паромщику и безжалостно рвали нападавших на куски.
  Так мы добрались на другой берег. Туман рассеялся, и я чётко увидел каменные ворота, торчавшие из воды. Сообразив, что паром следует направить туда, я подстегнул угрей шестом, и они потянули нас прямо на ворота. Но у самого входа мы неожиданно замерли, будто упёрлись в невидимую стену. Я глубоко вздохнул, понимая, что снова придётся лезть в воду и толкать, однако не успел даже присесть на край парома, как ко мне подплыла одна из скользких тварей и ткнула носом в ступню.
  Я поднял голову и увидел, что все угри из моей упряжки высунулись из воды и смотрят на меня внимательным взглядом. Словно ждут от меня чего-то, правда, я никак не мог понять чего. Тем не менее, я встал и, ковыляя, подошёл к тому краю парома, что упирался в ворота. Протянув руки, я пальцами ощутил прикосновение чего-то липкого, холодного, будто подтаявшего льда. На пути стояла невидимая ледяная глыба.
  И что прикажете делать? Толкать глыбу? Или растопить её своим дыханием?
  Пока я решал, как лучше сойти с ума, покойники громко шептались, показывая на меня пальцами. Что ж, перед ними не супермен и даже не Рэмбо. И в карманах не припасена волшебная рация, чтобы вызвать вертолёт и увезти нас отсюда. Всё, что есть - это проклятый шест, несколько угрей и дурацкая цепь на шее, которой я должен что-то открыть.
  Стоп! Я взял цепь в руки и только тут заметил небольшой ромбик, болтающийся на одном из звеньев. На нём были какие-то символы: звёздочки, палочки, иероглифы...
  Может быть...
  Я приложил цепь к невидимой стене, однако ничего не произошло. Преграда по-прежнему существовала. Я ощупал стену, затем ворота, и, наконец, в одной из каменных колонн обнаружил знак - зеркальное отражение ромбика, болтавшегося на цепи. Я прислонил к нему печать, и стал ждать.
  Вопреки всему ледяная стена не растаяла. Я по-прежнему ощущал её холод. Однако по ту сторону стены образовался проход. Сразу за паромом, там, где раньше плескалась вода, возник песчаный берег. Абсолютно пустой, если не считать камней, лежавших на примерно одинаковом расстоянии друг от друга. От каждого камня убегала вдаль ленточка дороги и терялась где-то впереди, за горизонтом.
  Я насчитал девять. Девять троп, по которым умершим предстояло идти в новую жизнь.
  Какой бы она ни грезилась - эта новая жизнь, мне почему-то стало страшно. Я бы всё отдал, лишь бы не ступать на этот берег - ни сейчас, ни когда-нибудь потом. Но выбора не было: пришлось прыгать на песок и провожать души - одну за другой.
  Понятия не имею, кто их направлял, только поравнявшись с камнями, каждая шла своим путём, будто знала, куда следует идти...
  Когда последняя душа покинула паром, я достал из кармана пригоршню денег, пересчитал и, вспомнив наставления Харона, выбросил в реку лишние пять монет. Я с трудом вспомнил, как выглядели пассажиры, которые потерялись во время пути, и чуть было не взвыл от тоски.
  Человеческая душа здесь ценится едва ли не меньше, чем на земле. А ведь эти люди так хотели... хотя бы существовать...
  
  Обратный путь выдался спокойным. Может, и случались какие-то происшествия, но я понятия не имел об этом. Как только паром отчалил от берега, я лёг на деревянный пол, зажал шест между коленей и неожиданно для себя провалился в глубокий сон.
  Проснулся я уже на другом берегу. Паром мягко ударился о пристань, на которой собралась новая толпа. Я глубоко вздохнул и ещё крепче сжал шест.
  "Вот оно - проклятие загробной жизни, - подумалось мне, - бесконечные вереницы мёртвых, и ни конца им - ни края..."
  
  В этот день я перевёз около пятисот покойников. Слава Богу, никто больше не пытался проникнуть на паром без билета. Летучие мыши забрали ещё тринадцать человек, но мне уже, признаться, было безразлично. Плечи согнула усталость, ноги невыносимо болели. Я замечал, как мертвяки испуганно таращатся на мои ноги и старался не смотреть вниз, чтобы не видеть, как с щиколоток свисают куски мяса.
  Надо будет выпросить у Харона какой-то балахон. Если, конечно, я доживу до этого момента.
  Под конец своего последнего рейса я настолько обессилел, что готов был броситься в кипящую реку и свариться заживо, лишь бы не мучаться. Должно быть, угри почуяли слабинку, потому что внезапно остановились и, положив на край парома свои мерзкие пасти, скалились, как мне казалось, с издевкой.
  - Не дождётесь! - выкрикнул я и замахнулся на них шестом.
  Угри нырнули в реку, и вдруг за один из поручней уцепилась жуткая конечность. Обнажённую кость едва прикрывали остатки мяса. Затем показалась голова. Я с ужасом увидел в ней что-то знакомое...
  Искривив обкусанные губы в злобной усмешке, мертвец прошипел:
  - Тебе тоже недолго осталось. Старайся - не старайся, всё насмарку...
  Закончить он не успел. Один из угрей вцепился ему в глотку и утащил под воду.
  "Пашка, - с ужасом понял я, - это был Пашка..."
  
  Я ещё долго стоял в оцепенении, не смея пошевелиться, а паром между тем уже далеко отплыл с того проклятого места.
  Когда я наконец-то причалил, на пристани снова ошивались человек десять новопреставленных. Раздражение пробежало по телу и готово было выплеснуться наружу, но я решил, что не стоит. Никто не выбирает, когда умирать.
  Но ведь я тоже - не робот. Привязав паром к причалу, я устало махнул рукой и поплёлся туда, откуда доносился собачий лай.
  Харон встретил меня с ехидной улыбкой.
  - Ну, как?
  - Порядок, - выдохнул я. Слова застревали в горле, язык едва поворачивался, а тело мечтало об одном - свалиться замертво и уснуть навсегда. Хотя, в свете последних событий понятие "навсегда" казалось весьма относительным.
  - Приляг, отдохни, - смилостивился Харон и указал на кучу соломы, рядом с которой дрыхла стая собак.
  Плевать! И на собак, и на менее чем скромные удобства. Я упал на солому и мгновенно уснул. Сквозь сон я чувствовал, как Харон снял что-то с моей шеи, затем дотронулся до ступней. Боль пронзила насквозь, однако и это не смогло заставить меня проснуться...
  
  Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я сумел открыть глаза. Надо мной - о чудо, - светило яркое солнце, и на какое-то мгновение я даже поверил, будто вернулся на землю. Однако обрадоваться, к счастью, не успел.
  Это было вовсе не солнце.
  Знамение, как мне позже объяснил Харон. С неба спустился Ангел смерти.
  "Очевидно, умаялся, - со злостью подумал я, - там, наверху, слишком много работы".
  - Ангелом тоже быть не просто, - Харон словно прочитал мои мысли, - думаю, ты уже понял.
  - Но ты ведь не ангел, - заметил я.
  - Даже не знаю, что сказать, - задумчиво ответил паромщик, - я ни то - ни другое. Я застрял здесь навечно...
  "И никто тебя не любит, кроме этих собак" - мысленно добавил я.
  Харон посмотрел на меня как-то странно, и мне показалось, что в глазах его мелькнула боль. Но он быстро пришёл в себя и натянул маску безразличия.
  - Не нужно их слишком жалеть.
  - Кого?
  - Мёртвых.
  Харон выразительно посмотрел на мои ноги, уже не болевшие, но ставшие одним огромным уродливым сочащимся жидкостью куском обожженной плоти, и грустно улыбнулся.
  - Пока ещё никто не додумывался до этого. Ты первый.
  - А как ещё столкнуть паром с мели? Или надо было торчать там вечность?
  - Мёртвым важнее, чем тебе, попасть на тот берег.
  - Ага, - скептически ответил я, - после увиденного их не заставишь даже руку подать. Те наборы костяшек, что парятся в речке, то и дело норовят утащить кого-нибудь к себе в гости.
  - У каждого своя судьба. Кому суждено пересечь реку - тот её пересечёт.
  - Да? - я почувствовал, как в душе закипает злость, - а как насчёт тех, что теряются по дороге? Которых уносят чудовищные создания, похожие на летучих мышей?
  Харон расхохотался. Сверкнув глазами, он мрачно сообщил.
  - Не все мёртвые добывают монетки честным путём. Иногда крадут, иногда обманывают, оставляя наивных дурачков вечно скитаться по этому берегу. Однако мошенники забывают, что здесь они пытаются обмануть самого Бога!...
  Его пафосную речь оборвал воистину жуткий крик. Я вздрогнул: никогда ещё не слышал столько боли и отчаяния в человеческом голосе. Всё вокруг умолкло, оставался лишь этот пронзительный крик. И даже когда он закончился, и позже - намного позже - в кошмарах - этот крик стоял у меня в ушах, едва не разрывая перепонки.
  - Что это? - сумел выговорить я.
  Харон опустил голову и накинул на лицо капюшон. Мне даже показалось, что он стал меньше ростом.
  - Ходит миф, что если заколоть ангела Смерти ножом, он вернёт своего убийцу обратно на Землю.
  - И что? - голос мой срывался от волнения, - это получилось?
  - Убить ангела Смерти? - с сарказмом спросил Харон, - тот, кто сочинял этот миф, определённо не желал никому добра.
  Руки неожиданно стали влажными. Впервые в жизни я чувствовал себя виноватым в чьей-то смерти. Хлеб, на который я выменял проклятый нож, уже давно переварился, однако мне мерещилось, будто он булыжником лежит в желудке, норовя разорвать его и выпасть наружу.
  Я не сразу понял, что Харон трясёт меня за плечо. Перед глазами болталась цепь с печатью. Я машинально взял её в руки и повернулся, чтобы идти к пристани.
  Никогда ещё я не чувствовал себя таким одиноким. Хотелось поговорить с кем-нибудь, кто бы сказал: "Да брось, Антоха, ни в чём ты не виноват".
  Но я - то знал, что виноват. И совесть - она тоже знала...
  Весь этот день я работал, словно каторжный. Этот берег Стикса - другой. Рейс за рейсом, пока на причале не осталось покойников. Я старался ни о чём не думать - просто делать свою работу, и даже немного вошёл в азарт.
  Пашка мне больше не попадался, и я даже стал сомневаться, что видел именно его. Мало ли похожих людей встречается на Земле? А уж под землёй...
  Так прошло несколько дней. Или недель - я не успевал считать. К тому же дни здесь были невыносимо длинными. Иногда казалось, будто я здесь уже вечность.
  Раны на ногах практически зажили, но остался огромный коричневый шрам, на который покойники смотрели с испугом.
  Я по-прежнему прыгал в реку сам. Может быть, это глупо, но я старался облегчить их последний путь. Выходило довольно плохо, но с тем, что от меня не зависело, я не умел справляться. Пока не умел...
  
  И вот наступил день, когда мой мир рухнул. В который раз.
  Я отправил на тот берег последнюю партию покойников и привязал паром к причалу. Как вдруг увидел картину, от которой затряслись поджилки...
  У самой кромки воды стояла моя жена. С дочкой на руках. Он обе смотрели куда-то вниз, не обращая ни на кого внимания.
  Почва под ногами внезапно зашаталась, завертелась, будто сумасшедшая юла. Сердце истекало горечью.
  Никто больше не ждёт меня там, наверху. Никто.
  Я бросил верёвку и побежал навстречу родным.
  - Лиза! - крикнул я во весь голос.
  Жена услышала и подняла на меня глаза. В её взгляде не было ничего - только пустота и отрешённость.
  - Ты, - безразлично сказала она.
  - Я...
  - Значит, ты тоже умер...
  - Что значит "тоже"? - не понял я.
  - Прости, я больше так не могла...
  Я обратил внимание на синюшный цвет лица и глубокие раны на запястье. В голове промелькнула страшная догадка.
  - А Майя? - осипшим голосом спросил я.
  - Как же она без меня, - грустно улыбнулась Лиза.
  Я не успел ничего ответить. От воды вдруг отделилась какая-то тень и направилась к нам. Лиза истошно завопила. Я вырвал у неё из рук дочку - как раз вовремя.
  Тень окружила Лизу, обвилась вокруг неё плотным коконом и утащила за собой. Я знал, что ничем не могу помочь, и с болью наблюдал, как блекнут краски и стираются черты Лизы под слоем тьмы.
  Так вот значит, какая судьба ожидает самоубийц...
  Слава Богу, они не тронули Майю. Нужно будет спрятать её в укромном месте. Только вот где? Где тут найти укромное место?
  Неожиданно я вспомнил о Диме. Кому ещё можно довериться? Я усадил Майю себе на плечи и бегом помчался на ярмарочную площадь. Растолкав толпу, я с трудом нашёл знакомый переулок и свернул в трущобы.
  Дима оказался в своей лачуге. И это было чудом - ведь, как я понял, он таскался везде, где только можно, лишь бы скрасить одинокие унылые дни. Костяк обрадовался, увидев меня. И ужасно смутился, заметив Майю.
  - Я не знаю, как обращаться с детьми, - признался Дима, - у меня никогда не было детей. И, кажется, она меня боится.
  Майя действительно сморщила носик и приготовилась плакать. Я поцеловал её в щечку и состроил рожицу. Она успокоилась и даже улыбнулась беззубыми дёснами.
  Я вдруг почувствовал себя почти счастливым...
  Я немного поиграл с ней, а потом засобирался обратно. Харон наверняка уже кинулся меня искать. Он так рьяно заботился о безопасности печати, как будто кто-то из мёртвых был способен украсть её, добраться на тот берег вплавь и самостоятельно открыть ворота.
  Я нехотя отдал Майю Диме. Кивнул на прощание и ушёл.
  Харон действительно поджидал меня на пристани. Но, к удивлению, не сказал ни слова, молча кивнул и жестом приказал следовать за ним. Я повиновался - а что ещё прикажете делать?
  Ночью я долго ворочался, не в силах уснуть, хотя обычно засыпал мгновенно, едва добравшись до своего соломенного ложа. Майя прочно засела в мыслях, пуская пузыри и глядя на меня своими голубыми глазами. Судьба дочери была в моих беспомощных руках. Хотя на самом деле у неё и вовсе уже не было судьбы...
  Но я никак не мог заставить себя смириться с этим.
  Утром Харон разбудил меня позже обычного. На губах его играла улыбка - такая же редкая, как и звёзды в этом мире.
  - Я никогда не думал, что ты справишься, Антон, - с несвойственной ему теплотой сказал паромщик, - я рад за тебя. Искренне рад.
  Ещё вчера утром эти слова повергли бы меня в трепет. И я ликовал бы от радости, что мне всё-таки удалось искупить свой грех. Но сейчас я не чувствовал ничего, кроме раздражения. Оно мучило меня, рвалось изнутри, готово было выплеснуться на каждого, кто попался бы под руку.
  Я хмуро надел цепь на шею и пошёл на пристань, где меня уже ждали пассажиры. Я остановился и внимательно осмотрел толпу. Их было много. И все, как один, хотели жить. Не знаю, что совершил каждый из них, но ни один, на мой взгляд, не заслуживал участи тех, кто бесконечно варится в кипятке на дне Стикса.
  Также как и моя девочка... Майя просто не заслуживала смерти. Она даже не успела понять, что теряет. И я буду скорбеть, глубоко скорбеть, когда меня отправят обратно.
  С этими мыслями я пытался отвязать паром от пристани, но верёвка то и дело выскальзывала из рук. Ругаясь на чём свет стоит, я дёргал за колышек, пока тот не оказался в моих руках. Я со злостью бросил его на землю и пнул ногой. Колышек откатился на край причала и почти упал в воду, но я вовремя ухватился за край верёвки. И в этот момент мой разъярённый мозг посетила блестящая идея.
  Я привязал верёвку к поручням на пароме и сделал на конце петли. Быть может, сегодня мне удастся кого-нибудь спасти. Хотя бы двоих - и этого было достаточно.
  Перехитрить беспощадных богов, бросить им вызов! О, я казался самому себе таким героем!
  Паром отчалил от берега и поплыл неожиданно быстро. Должно быть, угри заразились моим подрывным настроением, потому что неслись, словно на парусах. Миновав кипящие воды, паром очутился на том самом месте, где обычно собиралась "мышиная дань", как я окрестил про себя налёты летучих монстров.
  Я сжал покрепче шест, взял в одну руку верёвку и стал поджидать, когда в небе появятся твари. И они не заставили себя ждать.
  На этот раз летучие мыши наметили себе шестерых, среди которых оказалась одна женщина. Её-то я и успел удержать и обвязать канатом, прежде чем одна из тварей попыталась взмыть вместе с ней в воздух. Верёвка натянулась, огромная мышь пискнула и выпустила жертву из когтей. По парому пробежал радостный ропот.
  Спасённая прижала руки к груди и, заливаясь слезами, упала передо мной на колени. Ещё бы минута - и она стала бы целовать мои ноги.
  - Это лишнее, - еле выдавил я и наклонился, чтобы поднять её. Однако не успел.
  Летучая тварь вернулась и снова попыталась унести жертву. Верёвка мешала, и тогда чудовище открыло свою мерзкую пасть и дыхнуло пламенем на поручень, за который была привязана верёвка. Сухое дерево занялось быстро. Я изловчился и словил конец верёвки. Тварь повернула голову и дыхнула мне на грудь.
  Я упал, корчась от дикой боли, а летучая мышь схватила вопящую во весь голос женщину и исчезла в тумане.
  Всё вокруг замерло и остановилось. Покойники, столпившись надо мной, казалось, даже не дышали. Я чувствовал, как что-то невыносимо жжёт грудь, пробирая насквозь. Цепь с печатью Харона раскалилась докрасна и поджаривала тело. Я с воем сорвал её и бросил в реку. Вода зашипела, но тотчас же стихла.
  Я лежал на краю парома, не в силах пошевелиться от боли. Голова гудела, а в глазах то и дело взрывались столпы искр. Внезапно я почувствовал чьё-то прикосновение к своей щеке.
  - Вам плохо, да?
  Какая-то девчушка, лет тринадцати, с косичками и густо подведёнными глазами, сочувственно смотрела на мои обожженные губы и подбородок, избегая опускать взгляд на грудь, где всё ещё тлели остатки рубашки.
  - Жизнь - дерьмо, а после смерти - ещё круче, правда?
  - Правда, - улыбнулась девчушка.
  - Извини, - я попытался подняться, - мне нужно... достать эту штуковину.
  Я дополз до края парома и нырнул в реку. Вода была довольно прохладной, что несколько уменьшило боль. И я с удовольствием проплыл разок-другой вокруг парома. Что мне было терять? Я уже всё потерял. И единственное, что сейчас чувствовал - это досаду и разочарование.
  Цепь удалось найти не сразу. Пришлось изрядно понырять - и мне, и моим помощникам - угрям. Когда я, наконец, вылез, покойники уже успели изрядно разволноваться.
  На этот раз мёртвые смотрели на меня совершенно другими глазами, в которых не было прежнего отчаяния, скорее, надежда. Что всё это может кончиться чем-то хорошим.
  Ещё бы - похоже, я единственный, кто отнёсся к ним по-человечески. Уж кому, как не мне, знать, каково это - чувствовать себя абсолютно одиноким и покинутым...
  Один из мужчин снял с себя рубашку, оставшись в пиджаке, и протянул мне. Немного поколебавшись, я решил, что это не такая уж плохая идея, и взял рубашку.
  Свежая чистая ткань прикрыла грубые волдыри, вздувшиеся по всей груди. Стиснув зубы, я надел цепь и больше не проронил ни слова. До самого конца.
  
  Совершив свой обычный ритуал, я направил паром обратно. Смутные предчувствия терзали меня всю дорогу. Как оказалось, не зря.
  На том берегу стоял Харон и мрачно глядел, как приближается паром. На причале уже закрепили новый колышек. Я бросил Харону верёвку, тот поймал конец и привязал к колышку.
  Выражение его лица нельзя было назвать злым. Но и добрым оно тоже не было. Харон исподлобья взирал на обуглившиеся поручни, а на скулах играли желваки.
  - Ты решил, что умнее стражей?
  - Нет, - я упрямо вздёрнул подбородок, - я решил, что их наглости нет предела. Равно как жестокости и равнодушию.
  - Убирайся с глаз моих, - рявкнул Харон.
  Я повернулся, чтобы уйти, но Харон вдруг поймал меня за руку и прошептал.
  - Запомни: что бы ни делалось в этом мире - всё делается с какой-то целью. Ты не можешь помешать - ты можешь лишь навредить себе. И если будешь жалеть каждого - а их ежедневно прибывает сотнями - то вскоре погибнешь от жалости. И, поверь, никто даже не вспомнит о том, что ты когда-то был.
  - Но ты будешь помнить.
  Слова сорвались с губ совершенно внезапно. Я даже не успел додумать эту мысль до конца. В глазах Харона полыхнул огонь, но тут же погас, сменившись печалью.
  - Ты так ничего и не понял, - устало сказал он, - ступай, залечи свои раны, Антон. Тебе ещё предстоит чинить паром.
  Мне ничего другого не оставалось, как тащиться обратно в логово Харона, промыть ожог и наложить целебную мазь, которую любезно предложил хозяин, даже не соизволивший меня осмотреть.
  Я проглотил обиду и решил, что справлюсь сам.
  Когда с ранами было покончено, я отправился в чулан, где Харон держал инструменты, нашёл топор и принялся строгать палки, лежавшие тут же в куче.
  На то, чтобы заменить поручни, ушло полдня. Я работал, не покладая рук и даже без обеда. Но что меня особенно угнетало - я не мог вырваться к дочери, посмотреть, как она там. Впрочем, что могло статься с мёртвой? И всё же я бы предпочёл находиться рядом. Может статься, я больше никогда её не увижу...
  - Готово? - раздался голос позади меня.
  - Да, - ответил я, смахивая со лба пот.
  - Сегодня паром поведу я, - сказал Харон, надевая на шею цепь, - а тебе лучше всего поспать.
  - Конечно, - кивнул я, не сильно понимая, отчего вдруг такая забота.
  - Антон, - в голосе Харона сквозила необычная печаль, - ты должен знать, что младенцы, которым ещё нет и года, не нуждаются в монетке. Я перевожу их через реку просто так...
  Я всё ещё не понимал, куда он клонит, но к горлу уже подступила тошнота. Я с опозданием сообразил, что Харон знает о Майе. Знает и собирается отнять у меня мою дочь!
  - Нет, - закричал я, - ты её не получишь!
  - Не глупи, Антон. Неужели ты хочешь для девочки участь скиталицы? Впереди её ждёт новая жизнь. Так распорядилась судьба.
  - Но она уже никогда не будет моей дочерью!
  - Она и здесь не твоя, Антон! Ты живой. А она мертва.
  Ни хрена он не понимал, этот гад! Не понимал, как это - видеть и трогать своими руками, прижимать к своей груди и заставлять себя верить, что это больше не твоя дочь.
  - Я не верю! Не верю! Не верю!
  Глупо - очень глупо закатывать истерики по этому поводу. Каждый день мимо меня проходят вереницы мёртвых, которые выглядят вполне живыми. Но я отлично знаю, насколько обманчиво это впечатление. Правда, ни с кем из покойников я не был знаком. Никого из них не хотел бы видеть живым всей душой.
  Сейчас был совершенно иной случай. И хотя сердце вопило об обратном, я понимал, что Харон прав - на все сто процентов.
  Я ещё долго стоял на пристани, не говоря ни слова. Харон мудро молчал, не пытаясь на меня давить. Он просто ждал, пока я приду к единственному верному решению...
  Имел ли я право отнимать у Майи её собственную новую жизнь? Определённо, не имел. Я ведь не бог. Я человек, способный задвинуть себя за угол и отпустить тех, кого по-настоящему люблю...
  
  Дима ничего не сказал, когда я забирал Майю. Видно, выражение моих глаз не располагало к разговорам. Я приду к нему позже, чтобы поплакаться на костлявом плече.
  А может, и вовсе не приду...
  Я вернулся на пристань, неся на руках Майю. Дочка дремала на моём плече, сладко посапывая и причмокивая во сне язычком. Я никогда не слышал звуков прекраснее, каждый из которых отзывался в душе острой болью. Там, на Земле, я не задумывался, насколько дорога мне дочь.
  Когда Харон потянулся, чтобы взять её, я вдруг прижал Майю к себе и спросил:
  - А что если ты возьмешь меня? Вместо неё?
  Харон грустно вздохнул, в глазах его промелькнуло странное выражение.
  - Не вижу разницы, Антон. Вы в любом случае не будете вместе. Для девочки уже написана другая жизнь.
  Харон уже дотронулся до плеча моей дочери, как вдруг с неба хлынул поток ясного чистого света. Майя вырвало из моих рук и потянуло наверх. А затем всё исчезло.
  Я упал на колени и закрыл руками глаза. Грудь слегка покалывала - будто в неё вогнали сотню крошечных игл. Харон что-то говорил мне, но я его не слушал. Поднявшись, я развернулся и ушёл, куда глаза глядят. А они глядели далеко-далеко за горизонт. Впрочем, разве можно укрыться от собственного горя? Убежать от ломающего тебя одиночества?
  Я дошёл до русла, где Стикс поворачивал своё течение, и остановился. На земле, под ногами, что-то блестело. Наклонившись, я подобрал свой собственный нож.
  "Надо же", - усмехнулся я, пряча оружие в карман, - "всё возвращается обратно".
  Тут словно из-под земли вырос торговец и стал предлагать мне куча всякой дряни в обмен на нож. Когда я отказался, он обиженно выпятил губу.
  - Так нечестно.
  - Почему? Это мой нож.
  - Но я долго его искал. А ты нашёл случайно...
  - Да зачем он тебе сдался? - раздражённо спросил я.
  - Ну, знаешь, мало ли на что можно его выменять. На деньги, например. Продай, а? Тебе ж он ни к чему.
  Меня передёрнуло от злости. Надо же - даже тут без зазрения совести спекулируют мифами, обманывая наивных простаков. Не думают, что за это всё-таки придётся платить.
  - Вот что, - рявкнул я, - убирайся-ка ты отсюда, пока я тебе шею не свернул. Не то будешь целую вечность ходить задом наперёд.
  Я достал нож из кармана и швырнул его далеко в реку, решив про себя, что больше никто не попадётся на удочку.
  Торговец яростно завопил и бросился прочь. Думаю, он так и не понял, что я только что спас его душу от гибели...
  Я ещё долго бродил среди песчаных дюн, пока меня не нашла одна из собак паромщика. Животное лизнуло мою ладонь и убежало, изредка оглядываясь. Я понял, что нужно возвращаться...
  
  Харон сидел на берегу Стикса и жёг костёр. Пламя вздымалось высоко в небо, и на фоне серых туч выглядело каким-то искусственным, словно бутафорским. Я подошёл ближе, но не ощутил тепла. Огонь был мёртвым. Как и всё в этом мире.
  - Чувствуешь? - с улыбкой спросил Харон.
  - Что? - не понял я.
  - Биение жизни.
  Признаться, я ничего не чувствовал. Абсолютно ничего. Словно погрузился в сон и никак не желаю проснуться. Внезапно, я снова ощутил покалывание в груди. Затем жар - словно кто-то провёл горячей ложкой по солнечному сплетению. Я приложил руку к больному месту и вдруг заметил, что Харон, не отрываясь, наблюдает за моими движениями.
  Я замер, глядя на него с недоумением, а Харон протянул руку и рванул рубашку. Пуговицы полетели в разные стороны. На лице паромщика промелькнула досада и, как мне показалась, грусть.
  - Ты не сможешь уйти отсюда, Антон.
  Дыхание перехватило, а во рту стало горько-горько - таков, очевидно, привкус разочарования и разбившихся надежд.
  - Тогда зачем было столько обмана?
  - Это не обман. Никогда не получится идти наперекор и не платить...
  Харон внезапно замолчал. Лицо его вытянулось, глаза полыхнули пламенем. Он приподнялся и посмотрел куда-то позади меня. Я повернул голову и увидел... Майю...
  Она стояла в лучах света, засунув палец в рот, и сонно моргала голубыми глазёнками. Тело её было совсем прозрачным, почти летящим. Я не смел шелохнуться - боялся, что она растает в воздухе от малейшего дуновения ветерка.
  - В мире не бывает чудес, - дрогнувшим голосом сказал Харон, - ты несёшь силу жизни и должен остаться здесь! Но ангел смерти тебя отпускает?!
  Я пожал плечами, с трудом понимая, что он имеет в виду. Правда, сердце затрепетало от радости: что-то подсказывало, что в конце тоннеля забрезжил зелёный свет.
  - Где нож? - закричал Харон.
  - Какой нож?
  - Не притворяйся тупым!
  - Я не...
  И тут я понял...
  Мерзкая, однако, уловка. Эти недоумки состряпали повод, чтобы не пустить меня обратно, рассчитывая, что я наступлю на одни и те же грабли, или ещё хуже. Ниже такого плинтуса уже и падать некуда!
  Но не вышло...
  Не судьба...
  Я благодарил Бога за смелый порыв, что заставил меня швырнуть нож в реку и тем самым хлопнуть по морде всей потусторонней братве. Хотя бы этот раунд за мной...
  Как ни странно, Харон не исходил злобой, не метался вокруг да около. Губы его дрогнули в улыбке - настоящей, искренней, почти земной. Я вдруг подумал, что он и сам когда-то был человеком. Значит, ещё не забыл, как это...
  Харон наклонился и поднял с земли какую-то вещь. Это оказалась моя ветровка. Он кинул её мне, и я успел поймать, прежде чем меня закрутило в воздухе и подняло вверх столпом искр.
  - Прощай, друг!
  Не знаю, кто это выкрикнул - он или я. Но мы оба поняли, что именно хотели бы сказать друг другу между строк. Он не такой уж плохой малый, этот Харон. И покидая этот мир, я чувствовал непонятную тоску...
  Эпилог
  
  Меня разбудил громкий детский плач, которому вторили раздражённые голоса взрослых. Приподнявшись на подушке, я огляделся. Комната казалась довольно знакомой, если не считать того, что вокруг царил полный бардак. Рядом в кроватке лежала Майя и тихонько посапывала. Я с восторгом наблюдал, как поднимается и опускается в такт дыханию детская грудь.
  Жива... И я жив... Значит, всё не так уж плохо.
  Я с трудом поднялся с кровати. Ноги казались ватными. Меня шатало из стороны в сторону, словно после шторма. Но я всё-таки добрался до зеркала и посмотрел на своё отражение.
  Многое изменилось. И не только внутри. Подбородок заострился, глаза из ярко-голубых превратились в тёмно-синие - под цвет грозового неба, а волосы на висках стали чернеть. Я расстегнул рубашку и едва слышно вскрикнул. Через всю грудь и ключицы шёл огромный шрам, в самой середине которого чётко проявилась печать...
  Сила жизни, как сказал Харон. Я ещё не знал, что с этим делать, но смутно подозревал, что всё не так уж просто. И лишь в одном был уверен на все сто: болтать об этом я никогда не буду...
  В комнату заглянул Борька - сильно исхудавший, небритый, с нечесаными вихрами - и присвистнул от удивления.
  - Очнулся! Гляди, очнулся!
  Он бросился мне на шею и стал обнимать не хуже родной мамочки, а по щекам неожиданно потекла влага.
  - Я думал, ты уже не встанешь...
  - Сколько я так лежал?
  - Да месяца четыре.
  - Четыре?
  Я ещё раз посмотрел на дочку, отмечая, что она всё-таки вытянулась и похудела, а волосёнки стали длиннее и кудрявей.
  - Ну да, - Борька слегка заикался от волнения, - я тебя нашёл на кладбище. В могиле. Присыпанного землёй. А Пашка... он умер.
  Я знал, но ничего не сказал ему об этом. Знал также, почему Борька так щебечет и отводит глаза. Боится рассказать мне про Лизу.
  - Тут такое было... Майя заболела. И все подумали, что всё. Она даже не дышала. Дня два. Просто лежала с закрытыми глазами. Мы никак не решались её хоронить. А потом она вдруг открыла глаза и заплакала...
  - А что там за шум? - спросил я, не желая говорить об этом странном "чуде".
  - Ну... Мы тут собрались целой компанией. Те, кто ещё не съехал с катушек. Решили держаться вместе. Не так страшно. Жрать, правда, нечего...
  - Есть, - выпалил я.
  - Что есть?
  Я чувствовал, как из-под ветровки у меня что-то выпирает. Что-то мягкое и тёплое. Я сунул руку под куртку и вытянул буханку хлеба.
  Борька выпучил глаза и шарахнулся в сторону. Но взгляд его впился в буханку, словно это была самая большая драгоценность на земле. Я отломил краюху, замотал её обратно в тряпку и протянул Борьке остальное.
  - Не спрашивай, - предупредил я. Борька кивнул и жадно схватил хлеб обеими руками.
  
  Мы выжили - благодаря моему сувениру "с того света". Приходилось нелегко, особенно когда соседи, насытившись, стали интересоваться, откуда мы берём хлеб. Борька тоже поглядывал не меня странно, но молчал. В конце концов, какая разница, откуда он берётся. Главное, почти все выжили. А кто не смог - знать, тому не судьба.
  В один прекрасный день я продал половинку буханки за несколько монет, спрятал их в конверт и вернулся на кладбище. Нашёл свежую могилу, вырыл покойника и сунул конверт в его карман. Затем снова закопал.
  Кто бы он ни был, этот мертвец, ему сегодня повезло. Он передаст паромщику послание, в котором будет плата за его проезд. А также монетка для одинокого костяка Димы. Наконец-то он попадёт на другой берег реки, чему я несказанно рад. Жаль только, что в своей новой жизни он не вспомнит обо мне. Но я всегда буду о нём помнить.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"