Квартира N7
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
КВАРТИРА № 7
Дуалистическая повесть
Глава 1
КУХНЯ
— в статике —
На плите стояли сковорода и чайник. Рядом, за столом сидели двое. За окном росла мокрая береза. Сама кухня была тесная, но в ней умещалось много всякой разности.
На плите сидела сковорода с жареной картошкой и еще чайник с закипающей водой. Рядом, за развальным столом колбасились двое мерзких студентов. За окном видне-лась мокрая от дождя береза. Сама кухня была крохотная, но в нее умудрились впихнуть два стола, холодильник, плиту и тумбочку с телевизором.
На плите смирно сидела сковорода с картошкой, жаренной с луком и мясом, поперченная и пересоленная, и газ под ней не был зажжен. Рядом попрыгивал пузатый чай-ник со свистком — уже закипал. За столом колбасились двое вонючих студентов и дрызгали ерша. За окном грохотал гром и сверкали злостные молнии, лил дождь, и даже сыпал град. Измученная этим делом береза продолжала, однако, стоять, правда, сильно сгор-бившись. Сама кухня была маленькая, но в нее втискались два стола, за одним из которых долбанутые студенты дрызгали ерша; трескучий советский холодильник; газовая плита с че-тырьмя горелками; тумбочка с черно-белым телевизором и слабенькая, на 25 ватт лампочка, висевшая под затекшим потолком с осыпающейся известкой.
Возникает кучище вопросов:
Во-первых, на кой хрен студентам кипятить чайник, ежели они дрызгают ер-ша?
Во-вторых, как можно оставить на плите картошку, да еще и с мя-сом, — ведь она испортится! Ее забыли убрать в холодильник? Или она еще го-рячая, ее только пожарили? Тогда кто жарил, ежели студенты дрызгают ерша?
В-третьих, зачем в теснющей кухоньке два стола, да еще и тумбочка с телеви-зором?
Вероятней всего, в квартире живет кто-то еще кроме студентов, которые дрызгают ерша.
Для того чтобы ответить на все вопросы и узнать об остальных жильцах, рас-смотрим кухню в кинематике.
МАЛЕНЬКАЯ КОМНАТКА
— в статике —
Маленькая комнатка в тот же момент не пустовала, — в ней на-ходились студент и студентка.
Маленькая комнатка тоже имела окно, и за ним, о чем нетрудно догадаться, тоже шел дождь, только горбатой березы не было; зато были троллейбусные провода, и даже иногда мелькали штанги.
В маленькой комнатке, о чем нетрудно догадаться, тоже была лампочка, толь-ко помощнее, на 100 ватт, но в данный момент она была выключена за ненадобностью.
В маленькой комнатке была кровать, и, о чем нетрудно догадаться, она не пустовала, — на ней лежала студентка, а на студентке лежал студент. Точнее сказать, они не то чтобы лежали, а находились в...
Но это не суть важно! Важно то, что они вряд ли жарили картошку, и чайник не они поставили.
Отсюда вывод: кроме этих прелюбодеев и любителей ершового пойла, в квар-тире есть еще кто-то. Чтобы узнать — кто, — рассмотрим статику других комнат.
ТРОЛЛЕЙБУС
— в кинематике —
На троллейбусном кольце колбасился некто господин Пабедин. Он ползал по остановке и ворчал, почему это идет дождь, а троллейбуса все нет. Когда ненавистный трол-лейбус все же показался на горизонте, господин Пабедин стал ворчать, почему он медленно едет. Дело в том, что этот господин Пабедин был почетным членом союза короткокишечных и посему относился к себе с уважением и всегда раздражался, если это его уважение не раз-деляли другие.
— Дальше пойдет? — крикнул господин Пабедин в рас-пахнувшиеся двери троллейбуса кондуктору.
— Пойдет, — противным голосом хрипнул кондуктор.
Господина Пабедина сильно возмутило неуважение кондуктора к его персоне, и он даже хотел в знак протеста не садиться в этот троллейбус, но, все же, скрепя сердце, вошел, решив, что мокнуть под дождем еще хуже.
Войдя, господин Пабедин хотел потребовать от кондуктора извинений за не-уважительное отношение к почетному члену союза короткокишечных, но тот опередил его, рявкнув:
— За проезд!
Раздражение господина Пабедина не знало границ, но ему, все же, пришлось выложить четыре рубля. Заплатив, он уселся на единственное свободное место. Троллейбус тронулся.
На следующей остановке вошла очень беременная женщина и попросила гос-подина Пабедина уступить ей место.
Возмущение господина Пабедина не знало границ:
— Да вы что! Я же почетный член Союза Короткокишечных! Я не дол-жен никому уступать место!
— Но ведь у меня ребенок, — жалобно сказала женщина.
Господин Пабедин несколько смягчился и сказал:
— Ну хорошо, давайте я возьму вашего ребенка на руки.
— Я не могу, — обиделась женщина, — он еще не родился!
— Ах, не родился! Тогда нечего мне голову морочить!
К счастью, рядом сидел бородатый мужик, который, не смотря на свою боро-ду, не был членом союза короткокишечных, — он уступил место женщине.
На следующей остановке вошел щупленький старичок и попросил господина Пабедина уступить место, заявив, однако, что он тоже короткокишечный.
— Вы короткокишечный? — удивленно переспросил гос-подин Пабедин.
— Да, — сказал старичок, — смотри-те! — он распахнул себе живот и показал, что у него действительно очень ко-роткий кишечник. Господин Пабедин посмотрел и даже пощупал кишки старичка, одобри-тельно покивав головой. Но вдруг спросил:
— А вы тоже член Союза Короткокишечных?
— Нет. Никак нет.
Возмущение господина Пабедина не знало границ:
— Раз вы не член Союза Короткокишечных, я не буду уступать вам ме-сто! И нечего показывать мне свои кишки! Вы же не член Союза Короткокишечных, а я член, почетный член! Понятно?! Я член СК!!! Я член! ЧЛЕН!!!
— Ах, вы член... — грустно сказал старичок и закрыл развороченный живот.
К счастью, рядом сидела беременная женщина, которая не была чле-ном, — она уступила место старичку.
КУХНЯ И МАЛЕНЬКАЯ КОМНАТКА
— в кинематике —
В квартиру вошел очень злой господин Пабедин. Он всегда приходил злой, потому что страстно ненавидел своих сожителей, постоянно дразнивших его по поводу ко-ротких кишок.
Когда господин Пабедин прошел на кухню, студенты любезно предложили ему выпить ерша.
— Мне нельзя! — гордо заявил господин Пабедин.
— Ах да! У него же кишка тонка! — съязвил один из сту-дентов.
— Не тонка! — рассвирепел господин Пабе-дин. — Не тонка, а коротка! Я короткокишечный!!!
В это время в маленькой комнатке творилось черт знает что! Лампочка не го-рела, за окном мелькали троллейбусные штанги, а кровать почему-то громко и ритмично ку-дахтала.
Когда господин Пабедин поужинал картошкой, жаренной с луком и мясом, и поставил пузатый чайник на огонь, он отправился в свою большую комнату, которая находи-лось напротив маленькой.
Дело в том, что у господина Пабедина была не только короткая кишка, но и руки размахом не отличались, поэтому он имел обыкновение открывать дверь но-гой — пинком. А еще господин Пабедин путал левую и правую сторону, поэто-му часто попадал вместо своей большой комнаты в маленькую соседнюю.
Это произошло и теперь. Господин Пабедин пнул дверь в маленькую комнату, и его взору предстала изощренная порнографическая картина.
— Сироп! — воскликнул господин Пабе-дин. — Да ты, я вижу, перешел от рукопашного музицирования к ансамблевому.
Сироп был сиротой и вырос в интернате, поэтому его звали Сиро-пом, — неоригинально, но злостно.
Так вот, Сироп встал, не надевая штанов, подошел к господину Пабедину, распахнул ему живот и выдрал кишки, а что осталось — завязал узлом. Пабедин заорал. Сироп замахнулся и вышвырнул кишки, из которых извергалась картошка, в окно. Кишки повисли на проводах. Пабедин закрыл живот и, не обуваясь, бросился за кишками.
ТРОЛЛЕЙБУС
— в кинематике —
— О, нет! — плакал Пабедин. — Если узнают, что я больше не короткокишечный, а безкишечный, меня исключат из СК, лишат стипен-дии...
Он стонал и смотрел на кишки, повисшие на проводах.
— О, мои миленькие кишочки! Нет ничего прекрасней на свете, чем ваша нежная мякушка! Жизнь без вас мне не жизнь! О, что же делать!.. Нужна палка.
Пока Пабедин рыскал палку, на горизонте показался веселый троллейбус, и ехал он на редкость быстро, — прям таки летел. Пабедин в панике завизжал и начал размахивать культяпками, но троллейбус не только не сбавлял скорости, но, казалось, кочегарил во все пары. Пабедин отскочил, но увидев, что кишки уцепились за штанги и не-разлучно пустились с ними в путь, отчаянно прыгнул и ухватился за лестницу сзади троллей-буса.
Троллейбус ехал так быстро, что Пабедину оторвало обе грабли, но он иссо-бачился уцепиться за лестницу зубищами. Держаться-то он держался, а его пакли волочились по асфальту, и пока троллейбус достиг заветного кольца, Пабедин пронаждачил себе все оборудование по самую сидельницу. И доехал до кольца уже не господин Пабедин, а какой-то огрызок господина Пабедина. И этот кусище, цепляясь зубилами, пополз на крышу трол-лейбуса; там он стал прыгать, пытаясь достать кишки.
Но его дербануло сильным током и огрызок господина Пабедина трагически погиб. Погиб безкишечным членом СК.
КУХНЯ
— в статике —
Когда вы видите слово «статика», то понимаете это как явление в остановившийся момент времени. И здесь важно вот что:
Мне кажется, когда часовая стрелка движется от 12-ти к 6-ти часам, а минут-ная и секундная от нуля к 30-ти, то это их естественное движение, — падение за счет силы всемирного тяготения. Когда же часовая стрелка движется от 6-ти к 12-ти, а ми-нутная от 30-ти к нулю, то время, как бы, совершает насилие над собой. Таким образом, наи-более естественное и устойчивое положение стрелок часов, а значит и време-ни, — это 6 часов, 30 минут, 30 секунд. Этот момент мы и будем считать момен-том статики.
Но тут возникает другая проблема: начиналась повесть со статики до гибели Пабедина, а теперь будет статика после гибели Пабедина, то есть между ними должно быть по крайней мере 4-5 минут. Придется выбить из равновесия минутную стрелку. Положим так: в начале было время 18:28:30, а теперь 18:32:30. Итак, что же было на кухне?
А вот что:
Сковорода продолжала смирно сидеть на плите и остывала. Чайник же, на-оборот, буйно скакал и свистел во всю, а студентам было в ломы выключить его, — они продолжали дрызгать ерша. Дождь за окном унялся и даже появилась радуга; береза выпрямилась и похорошела. Кухонька осталось такой же тесной, в ней по-прежнему толкались два стола, холодильник, плита, тумбочка с телевизором и лампочка под потолком.
В общем, как видите, с гибелью короткокишечного господина Пабедина в ми-ре ничего не изменилось.
МАЛЕНЬКАЯ КОМНАТКА
— в статике —
А что маленькая комнатка? Там тоже все было по-прежнему: лампочка все молчала, за окном мелькали троллейбусные штанги, увозя за собой остатки пабедоносных кишок, а студент со студенткой продолжали свое мокрое дело...
Автор приносит искренние извинения членам СК за свою еретическую ус-мешку, и в особенности Олегу Пайбердину, гениальному кампазитору, автору знаменитого «арешка», за преступное издевательство на его красивейшей фамилией.
Автор предлагает читателям устроить конкурс на смешные варианты расшиф-ровки аббревиатуры «СК» и искажения фамилии Олежки Пайбердина, гениаль-ного кампазитора, автора знаменитого «арешка».
Автор осознает, что за содеянное ему будут вырваны кишки. Ну и хрен с ни-ми, — в наших-то кишках течет не голубая кровь... то есть не кровь, а... ну что там течет в кишках.
Глава 2
Самая ПЕЧАЛЬНАЯ СКАЗКА на свете
В Верхореченском институте развития отсталых наук было два профессора, которые все время ссорились; и их вражда даже передалась студентам.
Вот однажды Рома Сироп и его приятель Меркулькин бродили по институту и жевали какую-то шнягу, а им навстречу, откуда ни возьмись, — Тибулькин и Пабедин, и тоже жуют какую-то шнягу.
Тибулькин и говорит Меркулькину:
— А ваш профессор дурак!
На что Меркулькин колко возразил:
— Нет, это ваш — дурак!
А Тибулькин ему:
— А вы — лохи!
— Нет, — отрезал Меркулькин и снова блеснул остроуми-ем, — это вы — лохи!
Рома Сироп и Пабедин стояли молча, смотрели на них и продолжали жевать какую-то шнягу.
— А я тебе сейчас кишки вырву! — орал Тибулькин.
— Нет! — вопил словослов Меркулькин. — Это я тебе вырву!
Тут Тибулькин хвать Меркулькина по морде! А Меркулькин ему по шее как зарядит! А тот в ответ под жабры, а этот в пузо; потом пошли удары по почкам, в развилку и по всему циркулю.
А Рома Сироп и Пабедин молча хлопали шарами, продолжая жевать какую-то шнягу.
Наконец Тибулькин так вмазал Меркулькину, что тот покатился вниз по лест-нице, хрустя конечностями.
И тут все это дело увидел ректор. Он окинул гневным взором парней. Рома Сироп и Пабедин пожали плачами, а Тибулькин зачесал репу.
— Я спрашиваю: в чем дело! — рявкнул рек-тор. — Вы меня уже совсем достали! Еще раз такое отмочите, — вышвырну на хрен из института! Не шучу!
Последние слова прорычали так, что все содрогнулись. Ректор лягнул полу-живого Меркулькина под ребра:
— Ты внял мне, смерд?!
Но тот ответил лишь хрустом и стоном. Ректор, уходя, забрал у парней какую-то шнягу, чтобы потом втихаря дожевать ее до середины.
В тот же день в институте была дискотека. Там колбасились все: и Тибулькин там был, и Меркулькин, весь в гипсе, и Пабедин, прикольно мочивший трепака, и Рома Си-роп.
Сироп танцульками не увлекался, поэтому он сидел в сторонке и, бубеня пив-чище, глазел на грудастую студентку Юльку. Когда студентка Юлька заметила, что Сироп ее разглядывает, она подошла к нему и говорит:
— Щас медляк будет, пошли потанцуем.
— Да ну на хрен, — отвечает ей Сироп, — му-зон отстойный. Пошли лучше пивчище бубенить — я степуху захряпал.
Они ушли и пили пиво часа три, а когда все выпили, — начали целоваться, и Сироп даже изрулился залезть Юльке под юбку и поегозить там своей граблей.
На следующий день они решили встретиться и довести дело до конца.
Так и сделали. Они закрыли комнатку на шпингалет и начали свое безобразие.
Все было очень прикольно, пока в комнатку, выбив шпингалет, не вломился Пабедин и не заорал:
— Сироп! Да я вижу, ты перешел от рукопашного музицирования к ан-самблевому!
Сироп, разозлившись, встал, не надевая штанов, подошел к Пабедину, разо-рвал ему живот и выдрал кишки, а то что осталось, завязал узлом. Пабедин заорал. Сироп замахнулся и вышвырнул кишки, из которых радостно плескалась картошка, в окно. Пабедин бросился за ними, а Сироп раздраженно проворчал:
— Ну вот. Теперь придется все сызнова зачинать.
На следующий день нашли обгоревшие куски Пабедина и все свалили на Си-ропа. Ректор моментально подписал приказ об отчислении и сказал Сиропу идти в армию.
Плетется Сироп в военкомат, а навстречу ему взволнованная студентка Юль-ка.
— Рома! — кричит она. — Я залетела!
— И что?
— Давай поженимся!
— Поздно! — говорит Сироп. — меня забира-ют в армию.
— Ах ты, такой-то сякой-то! — разматюкалась Юль-ка. — Кидаешь меня!
Они поругались еще немножко и разошлись кто куда.
Но в военкомате у Сиропа обнаружили чрезмерно длинную кишку и сказали, что в армию его не возьмут. Тот на радостях кинулся бежать к Юльке.
Юлька же, увидев, что к ней бежит Сироп, решила его проучить: развела в ванной марганцовку и легла туда. Сироп вошел и подумал, что Юлька себе вены вспоро-ла — разрыдался. Потом он отплюхал ее на последок прямо в ванной, выпил растворителя и издох.
Юлька вылезла из ванной, видит — Сироп дохлый валяет-ся — разрыдалась. Потом она попрыгала на нем напоследок, выскочила в окно в чем была и расшиблась вдребезги. — Дворники весь день асфальт оттирали.
Глава 3
БАСНИ
I
Среди римских богов был один идиот — Сатурн. Он все бегал как ошалелый, крутил какие-то долбанные кольца и громко орал. Никогда, тварюга, не оста-навливался. А иногда он с гоготом задирал халат, пугая своим мерзопакостным видом девст-венных Муз. Просто козел какой-то.
II
Один барыга твердо стоял на ногах, — они были толстые, дубо-вые, надежные. У Ангела же вообще не было ног.
Барыга настолько твердо стоял на ногах, что даже не мог сдвинуться с места. Ангел же парил в небесах.
И барыга так и простоял всю жизнь на одном месте, гордясь своими толстен-ными традиционалистскими ножищами, а Ангел...
Ангел летел все выше и выше, — крылатый и безногий...
III
Один лохматый человек сказал: «От мрака — к свету, от страданий, через борьбу — к победе!» — сказал и тут же ог-лох.
Но это его не сломило, и он снова сказал: «От мрака — че-рез драку — к победе!» — и тут же облысел.
Тогда он собрал всю свою силу духа и запел в до мажоре:
ми — ми — фа — соль — соль — фа — ми — ре
до — до — ре — ми — ми — ре — реее
— Чижик — пыжик, где ты был?
— На Урале, водку пил!
ми — ми — фа — соль — соль — фа — миии
до — до — ре — ми — ре — до — дооо
У него тут же пропал голос. И он зашептал: «От мрака, через драку, к победе и в сраку...»
Прошептал и умер.
Теперь он вертится в гробу.
IV
Однажды Михаил Сдохликов явился к Ивану Кактусу и сказал:
— Подпиши сей пергамент, и я верну тебе молодость.
— Лады! — сказал Иван Кактус и подписал.
Михаил Сдохликов ушел с бумажкой, через пять минут вернулся и говорит:
— В канцелярии сказали, что надо расписываться непременно кровью.
Иван Кактус разрезал себе палец и подписал бумажон. Сдохликов снова понес документ куда-то, но скоро опять вернулся и говорит:
— Ты не видел римского папу? Без его визы недействительно.
— Он, кажись, за колбасой пошел.
Сдохликов еще тысячу раз пробегал и кричал что-нибудь вроде: «У те-бя студень есть?», «Дай 80 копеек на новый бланк», «Где твой пас-порт?..»
V
На пшеничное поле налетели кузнечики. Но потом оказалось, что это никакие не кузнечики, а кто-то вроде куропаток, что ли. И кузнечики, которые куропат-ки — все улетели. — Вот.
Глава 4
ФИЛОСОФЫ
Две жирные свиньи шли по улице и философствовали:
— Я считаю, — говорила старшая свинья, — что отдельные индивиды не могут быть объективными — объективна только история!
— Не соглашусь с вами, — отвечала младшая сви-нья, — перемножьте дважды два, и вы сами тут же будете объективны.
Они шли и философствовали.
— Я считаю, — говорила старшая свинья, — что искусство существует для общества.
— Не соглашусь с вами, — отвечала младшая сви-нья, — искусство — существо более высокое, нежели общество.
Они шли, философствовали и зашли в пивнушку.
— Я считаю, — говорила старшая свинья, — что нужно взять водки.
— Не соглашусь с вами, — отвечала младшая сви-нья, — я думаю, лучше позволить себе пиво.
Они взяли и того и другого, пришли домой, развели ерша и продолжали фи-лософствовать.
— Я считаю, что хрю-хрю-хрю — кьюи-и-и-и-и.
— Не соглашусь с вами, фррр хрю хрюи-и-и-и-и.
Они бадяжили ерша и философствовали. И тут вошла третья свинья. Свиньи любезно предложили ей выпить ерша.
— Хрю-хрю! — гордо заявила пришедшая свинья.
— Хрюи! Фр-фрр хрю! — съязвила младшая свинья.
— Фр-хрю! — рассвирепела гордая непьющая сви-нья. — Хрю-хрю! Кьюи-и-и-и-и — Хрю!!!
Вскоре, вновь оставшись вдвоем, свиньи доквасили ерша. А потом они лома-нулись к унитазу — выплескивать его обратно.
Глава 5
Как начиналась ПЕСНЯ
В комнате пахло ершовыми лужами и жареной свининой. Была такая тишина, что часы, казалось, грохотали своим тиканьем, но к их метричности я постепенно привык и не замечал злобного стука.
За окном росла мокрая и зеленая береза, белела плаксивая луна. Вечер темнел.
За стеной чуть слышно звучала скрипка. Я засыпал, и она начинала казаться мне уже не скрипкой, а стрекотанием кузнечиков. Они слетались на пшеничное поле. Но по-том оказалось, что это вовсе не кузнечики, а какие-то куропатки, что ли. И эти куропатки, которые кузнечики, стали разлетаться.
Я проснулся. Видимо, меня разбудили пьяные песни на улице. Их диссонанс-ное звучание постепенно удалялось и стихало, соединяясь в моем сознании со звуками скрипки...
с кузнечиками...
с куропатками...
Неожиданно полетели троллейбусы...
За ними поскакали хрюшки, которые догоняли их и цеплялись зубами.
Потом прибежал Иван Кактус и запел:
Не боюсь я сатаны!
Я с него сыму штаны!
За ним вдогонку бежал Михаил Сдохликов и грозил кулачищем.
За ними гнался троллейбус семнадцатого маршрута. Он вдруг остановился пе-редо мной, и у него отвалились обе штанги и все колеса, даже запасное. Из троллейбуса вы-шел кузнец и начал чинить машину. Я ему говорю:
— Кузнец! Научи меня колёса приколёсивать!
Он молчит. А я ему:
— Кузнец! Научи меня штанги набузивать!
Кузнец обернулся, и вижу я, что это и не кузнец вовсе, а какая-то птичка странная. — Она вспорхнула и улетела.
Попробовал я сам колёса наколёсить, да ни черта у меня не вышло.
Сижу в троллейбусе, вижу — по улице вода течет, — ее все больше и больше. По воде с дикими воплями барахтается идиот Сатурн. Наконец, троллейбус подхватило течением и понесло.
Плыву я на троллейбусе, веслами подгоняю, а мне навстречу всякие рожицы, и все говорят:
— Нельзя на троллейбусе плавать!
И барыга говорит:
— Нельзя на троллейбусе плавать!
И Пабедин говорит:
— Нельзя на троллейбусе!
И Сироп говорит:
— Нельзя плавать!
И весь СК мне говорит:
— Нельзя!
И даже хрюшки мне сказали:
— Нельзя!
Я все ж таки гребу. Гребу, а мне вдогонку кричат:
— Нельзя!
— Нельзя!
Тут ко мне в троллейбус вломился Сатурн и говорит:
— Слушай, чувак, замудохался я бегать и плавать. Думаю, раз твоя ла-дья сама плывет, дай-ка я к тебе подвалю.
Схватил он весло и давай грести. Я смотрю: впереди Исеть, — щас на хрен свалимся в нее и отравимся помоями. Надо ухать отсюда. Я пытаюсь сойти на берег, но вдруг вижу, что у меня нет ног. Я падаю в воду, пытаюсь выбарахтаться руками, но тут подбегает весь СК и начинает меня по голове веслами бить, топят меня и кричат:
— Нельзя без ног! Нельзя с крыльями!
И барыга, топая толстенными ножищами, кричит:
— Нельзя без ног!
И Пабедин кричит:
— Нельзя с крыльями!
И весь СК мне кричит:
— Нельзя!
И даже хрюшки мне кричат:
— Хрю-хрю! Нельзя!
Из троллейбуса высовывается подлый Сатурн и, размахивая веслом, радостно орет:
— Ага, так его! — и тоже колотит меня по башке.
Я тону, захлебываюсь и просыпаюсь.
За окном все та же луна, смотрит на меня и плачет. И береза равнодушно по-чивает. И скрипка за стеной все так же пиликает. Я снова засыпаю и мне кажется, что это не скрипка, а кузнечики. Милые, прекрасные кузнечики. Но они опять разлетелись.
И тут передо мной предстали все короткокишечные и запели:
Мы — могучая кучка,
Мы — пахучая кучка,
Мы —
Союз
Уральских
Короткокишечных
Инвалидулизируемых,
И мы всехоньких сопней!
Потом выбежал Иван Кактус и заорал:
Не боюшь я шатаны!
Я ш него шыму штаны!
А за ним Михей Сдохликов с лопатищей. С ними вместе идиот Са-турн — скачет на детском зайчике.
Потом — семнадцатый троллейбус. Потом хрюшки, кузнечики, и всё — всё на свете...
Кроме луны, березы и скрипки.
Тишина продолжала тишить. Скрипка все скрипела что-то чуть слышное. Лу-на жевала темноту...
И всё на свете!
Кроме луны и березы...
На плите стояли сковорода и чайник. Рядом, за столом...
Кроме березы...
На плите сидела сковородка с жареной картошкой...
Кроме луны, березы и скрипки...
На плите стояли сковорода и чайник...