Аннотация: Спектакль "Три года" СТИ п/у С. Женовача (Автор: А.П. Чехов; Режиссер: С. Женовач)
150 - летний юбилей со дня рождения А. П. Чехова, отмеченный в 2010 году, теперь представляется не просто как событие культурной жизни нашей страны, как знаковый этап, как некая веха в длительном пути исследования, проживания, интерпретаций и воплощений произведений классика, но и как своего рода катализатор, давший толчок творческим силам, в очередной раз попытавшимся углубиться в исследование чеховской философии. Плоды его проросли на сценах многих театров нашей страны, одна премьера опережала другую, представляя новый взгляд и авторскую концепцию, взращенную на благотворной почве классической литературы, так что даже казалось, что повсеместное увлечение Чеховым сродни какой-то эпидемии. Теперь же репертуар практически каждого театра может похвастаться украшением в виде постановки по пьесе писателя, и в один вечер чеховских героев можно встретить сразу в нескольких театрах - колоссальный выбор и разнообразие, в котором блуждает растерянный зритель в поисках подлинного А.П. Чехова.
Но среди этого многоголосья режиссерских высказываний спектакль "Три года" Студии Театрального Искусства С. Женовача предстает как какое-то явление, почти откровение, прикосновение к бережно, деликатно, но в то же время глубоко и вдумчиво прочитанной повести, самой длинной из всех написанных автором и, вероятно, менее востребованной в театре, нежели всем известные пьесы. Написанная в 1895 г. повесть "Три года" превратилась в своего рода средоточие постоянных чеховских тем, которые прозвучали в ранее созданных произведениях, и отозвались с еще большей силой в появившихся после. Вечное, непрерывное исследование писателя, который в то же время как настоящий врач, вскрывает проблемы человеческого сознания и восприятия, детально, скрупулезно рассматривая каждый изъян, каждую патологию человеческой души . Тут и тоскливая надежда на будущие поколения, которые, вероятно, увидят жизнь лучшую нежели мы, живущие ныне и обреченные смириться с предложенными обстоятельствами, продолжая свершать свой путь по наезженной колее традиций. И рассуждения о труде, как о единственно достойном наполнении своей жизни. Метания неприкаянной души Алексея Лаптева (А. С. Вертков), так страстно ищущего спасительного смысла своего существования, сродни поискам многих чеховских персонажей. А страстные порывы Юлии Белавиной (О. П. Калашникова): "В Москву! В Москву", - это стремление к Земле Обетованной, как средство, как бегство от суровой, гадкой действительности жизни. И в этот момент ее голос будто сливается с голосами известных трех сестер. А страстные споры Кости Кочевого (А. Ю. Шибаршин), рассуждающего о социализме перекликаются с пламенными речами вечного студента Пети Трофимова из "Вишневого сада".
Беспросветный, гнетущий, безнадежный Чехов, но подлинный, настоящий, такой, какова ОНА - жизнь! И молодость актеров студии вовсе не оказалась преградой для глубокого проникновения в материю чеховского трагизма и его хронической безнадежности - извечной человеческой неволи, ограничивающей свободу выбора и стремлений клеткой обстоятельств и нерешительности, природного, сидящего где-то на бессознательном уровне рабского страха, который становится едва ли не основной отличительной чертой "загадочной русской души". И даже кажущаяся спасительным средством любовь предстает как нечто эфемерное, не ясное, не поддающееся определению, а может быть и вовсе не существующее... Она сама и ее роль в жизни человека ставятся под сомнение, в то время как долг и христианское смирение представляются основой, на которой зиждется все в этом мире: "Умей нести свой крест и веруй!", - как говорила Нина Заречная.
Авторское воплощение чеховской повести С. Женовача предстало цельной картиной, где все подчинено общей идее. Так декорации (А. Боровский) в виде нагромождения старых, скрипучих железных кроватей складываются в огромную клетку, где герои, словно заточенные в неволе, пребывают в отрешенном сне, вдали от каких-либо стремлений, лишь время от время приподнимаясь, чтобы шикнуть на праздно льющих философские рассуждения или же самим высказать внезапно накативший порыв, но потом снова улечься под покров безучастного смирения - словно яркая иллюстрация к известному афоризму Ж.-Ж. Руссо "Человек рожден свободным, а между тем повсюду он в оковах", что весьма созвучно главной мысли спектакля. А льняные костюмы, больше похожие на ночные рубахи или же пижамы больных на больничной койке поддерживают целостность созданной картины, темноты, из которой время от времени световые пятна выхватывают фигуры, больше напоминающие призраков, нежели живых людей.
Это послание из прошлого, это письмо А.П. Чехова к нам, будущим поколениям, в один конверт с которым оказалась вложена старенькая, почти стершаяся черно-белая фотография, где замершие в конце спектакля на сцене персонажи с неподвижной тоской смотрят в грядущее, провожая печальным взглядом не просто зрителя, а современного человека двадцать первого столетия.