Линн Александра : другие произведения.

Анна и Ангел

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Анна шла мимо столиков пивной под открытым небом, пьянчужек, цедящих свой кусочек кайфа. Стояла ранняя ближе к средней осень, прохладная, но недождливая. "Если смерть - это сон, - думала она, - я бы хотела, чтобы это был сон о конце сентября, с полными шелестов и шорохов зябкими ночами и теплыми полуднями, увитыми роем пчел".

   Анна шла мимо столиков пивной под открытым небом, пьянчужек, цедящих свой кусочек кайфа. Стояла ранняя ближе к средней осень, прохладная, но недождливая.
   "Если смерть - это сон, - думала она, - я бы хотела, чтобы это был сон о конце сентября, с полными шелестов и шорохов зябкими ночами и теплыми полуднями, увитыми роем пчел".
   Это время года с его неповторимой игрой теней и света, печальными вздохами ветра напоминало ей ласки не слишком опытного или отчаянно влюбленного мужчины. "Хотя другие, когда не слишком трусоваты, тоже ничего", - невесело усмехнулась про себя Анна. Больше всего в людях вообще, а в мужчинах в особенности, она не выносила неточности, приблизительности, расплывчатости, безболезненно вписывающих их во всевозможные ситуации, более того, начисто исключающих саму возможность любого пограничного, напряженного переплета. Сталкиваясь с подобного рода существами, она чувствовала, как утопает, вязнет в отвратительном веществе без вкуса, без цвета, без запаха.
  
   О женщинах речь вообще не шла, потому как в последнее время Анна сознательно сократила общение с ними до возможного минимума, ограничиваясь продавщицами и официантками. Поработав несколько лет в женских коллективах, она отчетливо представляла, что это такое - несколько женщин, оказавшихся в одном и том же месте на едва продолжительное время - и могла не глядя перечислить темы их разговоров и предметы обсуждений. "С мужчинами, - размышляла она, - быть может, и опасно, но с женщинами противно".
  
   За пивной следовала аллея, на скамейке которой сидел молодой человек. Блаженство ничегонеделания явственно разлилось по всему его телу, пульсируя в кончиках пальцев и волос.
   - Вы не хотите сигарету? - спросил юноша, когда Анна поравнялась со скамейкой. Первым безотчетным, паническим импульсом ее было сказать "нет" и ускорить шаг, однако Анну остановило то обстоятельство, что мужчины на острове гораздо чаще просили у женщин сигареты, нежели предлагали. И следом появившееся чувство, что где-то она уже видела этого юношу, почти мальчишку.
   "Все верно, - подумал Ангел, - ты узнала меня".
   - Пожалуй, - сказала женщина и внимательно посмотрела в лицо предлагавшего. На вид ему было лет шестнадцать. Рыжие волосы закручивались в непослушную тугую спираль, лицо было заляпано разнокалиберными конопушками, от тонко очерченных ноздрей к губам шла ложбинка, которая так нравилась ей в целом и без того безупречной конструкции человека. Однако эта складка, живущая своей автономной, непослушной, и в то же время неуловимо связанной с остальной мимикой лица жизнью, была своего рода бонусом, бесплатным приложением.
  
   Родилась и проживала Анна на большом острове с плохим климатом. Зимы здесь были чересчур холодные и длинные, лето жаркое и душное. Город, который она выбрала для жизни, был, несомненно, лучшим на острове, хотя многие и считали его климат худшим из возможных.
  
   Они уже битые пару часов сидели на парапете набережной, болтали ногами и поглощали очередную мелочь из шелестящего пакетика. Неважно, что это было - тонкие, просвечивающие пластины сушеного картофеля, сухарики или кукурузные хлопья - все было одинаково - а именно божественно - вкусно разбитием на маленькие кусочки, растягивающим наслаждение до бесконечности. Анна всегда мечтала о приятеле, с которым можно было бы вот так просто сидеть, и наслаждаться, и дурачиться, и говорить очень серьезные вещи, не зависеть друг от друга и в то же время принадлежать одному и тому же.
   Подруги ее были слишком неповоротливы для таких забав, находя каждый раз весьма убедительный довод о нехватке времени, а также о неблагонадежности и несолидности оных. Первое время она еще пыталась уговорить их на какое-нибудь безумие, но это требовало таких усилий и в результате оборачивалось таким скучнейшим мероприятием, что она давно отказалась от этой идеи, оставшись их единственным участником. Тем более что она научилась наконец любить и ценить одиночество, от которого бежала в прежние времена порой самыми унизительными способами.
   Анна любила движение, перемены мест и ситуаций, не жаловала мечту многих людей - безветренную теплую погоду. Одной из веских причин, заставивших ее оставить место, где она родилась, была банальность тамошнего неба, почти не знавшего облаков, вколачивающего, прибивающего прямым жестким светом к земле. В движении она чувствовала себя как рыба в воде, на ум приходили мысли, которые ускользали в недвижном состоянии.
   - Знаешь, - они таращились на проплывающий мимо батомаран, слегка оживленный редкими запоздалыми туристами, любителями подмороженной экзотики. - Только из-за неба, рассеянного, невероятно чувственного света, мягкого, но настойчивого, пробивающего серые облака и упадающего вниз шелковыми полосами, я и выбрала этот город.
  
   И ни разу не пожалела об этом. Город был густо населен ангелами и херувимами с выпученными белками без зрачков, львами, раззявившими пасти в бессильной ярости, атлантами со вздувшимися и облупливающими от напряженных усилий краску венами. Более поздние здания встречали прохожих модными пару столетий назад женскими масками с проломленными кое-где черепами, наводящими суеверный ужас уродцами и гибридами, увитыми плющом и прочей неопознанной растительностью и живностью.
  
   Возможно, не она выбрала город, а город выбрал ее. В свой первый день здесь она сидела на широкой пологой набережной, затопленной профильтрованным сквозь щели в облаках светом, ветерок нежно обдувал лицо, щекотал ноздри. На противоположном берегу горделиво посверкивали свеженькой жестью утыканные дымоходами скатные крыши, строчная застройка - по два-три окна на дом - являла взыскательному взгляду калейдоскоп мыслимых и с трудом вообразимых стилей. Тогда, под драматическим пасмурным небом мелкие здания казались монументальными.
  
   За время жизни в городе женщина сменила множество районов и великое разнообразие квартир. В ее послужном списке числились неуклюже-угловатые изыски конструктивистов, квартиры, построенные после очередной войны пленными солдатами, здания более древние - с анфиладами комнат и высокими потолками, отороченными лепниной. Теперь, по истечении времени, она могла утверждать абсолютно достоверно, что самыми страшными людьми на свете являются соседи.
  
   Когда только Анна поселилась в городе, она обошла несколько парадных, прежде чем среди множества заколоченных чердаков обнаружила один, как будто терпеливо поджидавший ее. Она сворачивала одеяло в неприметный рулон, пробиралась на крышу, пристраивалась за дымоходной трубой, раздевалась до трусиков и укладывалась на наклонную поверхность. Теплый ветер пытался заигрывать с ее телом, из наушников миниатюрного приемника доносилась "Sunshine rеggae" - мелодичная, пронизанная светом песенка столетней давности.
   Периодически пролетали похожие на стрекоз гелистратеры - тогда она ненадолго сдвигала маечку на грудь. Не являясь счастливой (или несчастной?) обладательницей бюста четвертого размера, Анна всегда смело раздевалась, рискуя быть спутанной с мальчиком.
   Все это время город не стоял на месте. Он продолжал жить, становясь все более закрытым и недружелюбным. И когда Анну снова занесло в ту часть города, закрытыми оказались не только чердаки, но и сами парадные, а подступы к парадным были огорожены решетками из стекловолокна.
   Тогда она узнала другое лицо города. Всегда привлекавшая ее таинственность проходных дворов, двусмысленность, волшебство развеялись. "Небольшая передышка, и вперед", - еще раз подвела она итог.
  
   Будучи неразвитым физически ребенком, Анна лет в семнадцать начала тренировать и закалять организм. Она уже с десяток лет обливалась холодной водой, делала обязательную - несмотря на стихийные бедствия и не менее стихийных любовников - утреннюю зарядку и занималась пробежками. Сейчас ее тело было безупречно - безупречно, как только могло оно быть. Разумеется, осталась неразвитая грудь и крупные бедра. Однако ее тело по-прежнему оставалось телом женщины - нежным и уязвимым.
   Она вспоминала, как в одном из старых, не первого сорта фильмов уподоблявшая себя мужчине героиня вопрошала: "Или вы думаете, что женщинам умирать больнее?". Она же чувствовала, как каждая клеточка ее тела кричит: больнее, больнее!
   Анна посмеивалась: "Господь, видимо, был не в себе в тот день - переутомился, распределяя души, или загляделся на разыгравшееся дитя, а потому напутал, поселив в женское, нежное тело мятежную душу воина и бунтаря". Подростком она испытала множество неудобств, связанных с неувязкой в содержимом и облике.
  
   - Вот ты скажи, - настойчиво приставала Анна к Ангелу, - одни и те же ангелы и для мужчин, и для женщин?
   - Да, и в этом-то вся сложность. Очень трудно бывает привыкнуть к новому подопечному... мешают интимные подробности. Постоянно боишься сболтнуть лишнее.
   - Могу я спросить тебя в ответ?
   - Я подумаю. М-м, а что ты хочешь спросить?
   - Твой мужчина - как все началось?
   - Ну, - Анна в задумчивости накручивала на палец золотую прядь, и Ангел зажмурился от бликов, коварно целивших в самую сетчатку, - начать, наверно, следует издалека.
   Она вспомнила паузу, дыру во времени, затишье, какое всегда устанавливается перед тем как вокруг, будто птицы, начнут собираться случайности. А вспомнив, похолодела, как и тогда, от смутного подозрения, что события эти внушены небом.
   - Ты же знаешь, я бродяжка. Живу в городе несколько месяцев, потом уезжаю на пару, потом возвращаюсь, и начинается по новой - поиски работы, жилья. Так вот, я путешествовала и в дороге познакомилась с ним.
   Анна постояла у окна, прислонившись лбом к прохладному стеклу, еще минут десять. Раздавались звуки вечернего города: гудки автомобилей, музыка в близлежащем бистро, где-то вдалеке провыла и затихла сирена неотложки. Она не слышала шума, не чувствовала терпких запахов осени. Ее глаза, оставаясь открытыми, утратили прозрачность.
   Совсем другая, отличная от этой, история разворачивалась перед ее глазами, как кадры кинопленки. Утро воскресного дня, площадь в незнакомом городе, она в яркой куртке посреди внезапно образовавшейся вокруг нее пустоши, ребенок, влачимый матерью и потерявший шапочку. Он, продолжая движение, заданное неуклонной в одной ей известной и важной цели мамашей, тянется, пытаясь достать потерю. К глазам прилила горячая водичка.
   Ангел неслышно подошел сзади, и она вздрогнула, услыхав его голос:
   - Ты плачешь?
   - Я плачу от счастья, - Анна растерла кулаком коварную слезу, оправила одежду, заложила за ухо выбившуюся прядь.
   И задумалась. Ей пришло в голову, что в движении действуют свои, отличные от оседлой жизни, коварные законы, и существует вероятность принять за провидение чистую случайность. А есть ли они, чистые случайности?
   Ангел заулыбался:
   - Чистых - нет, а вот грязные попадаются.
   "Странно, - думала Анна, - я свернула здесь, хотя намеревалась пойти другой дорогой, задержалась на пару минут у забавной витрины и вышла на площадь именно в тот момент, когда там появился он. Этого мало: я уронила перчатки почему-то в ту секунду, когда он проходил мимо и, принимая их, вынуждена была посмотреть ему в лицо".
   И она спросила:
   - Не кажется ли тебе, что Господь иногда чересчур прямолинеен? Быть может, он тоже засматривается дешевыми сериалами?
   Ангел хихикнул, но тотчас подавил в себе неприличествующее рангу телодвижение.
   - И я влюбилась в него. Он вовсе не был героем из рыцарских романов - безупречным, пресным, неотразимым. Я ощущала лишь исходившую от него потребность в любви. Но для меня никогда и не было более веских оснований. И...ты будешь смеяться...
   Ангел заметил:
   - И не подумаю.
   - ...он взял меня добротой, простым человеческим теплом.
   - Сначала я полюбила его, потом его запах, - произнесла женщина спустя несколько минут, ни к кому конкретно не обращаясь.
   Она помолчала еще немного.
   - Когда-то я отождествляла плотские наслаждения и любовь. Сейчас я знаю: когда мужчина видит тебя обнаженной, создается уплотнение воздуха, и только от тебя зависит, перевести его в роман или нет.
   Анна обернулась к Ангелу, сделала пару шагов навстречу, украдкой бросив взгляд в овальное зеркало. Старое, пожелтевшее зеркало, впускающее сумерки, но преломляющее прямой свет. Затем с видимым усилием посмотрела в глаза подростка, словно осуществляла не всего лишь взгляд, а какой-то трудный, требующий усилий поступок:
   - Послушай, не кажется ли тебе, что женщины - это очень красиво? Иногда я минутами не могу оторваться от зеркала.
   - Бывает, - не унималась Анна, - я чувствую себя ну совершенно неотразимой. Я иду и знаю, что они - мужчины и женщины - уже мои. Тогда я напеваю "Pretty woman". Не Орбиссона, хотя она тоже ничего, а Воэна.
   Заходя в комнату, Анна всегда непроизвольно задерживалась у входа, изучая свое отражение. Она узнала, что привлекательна, достаточно поздно, когда долго скапливавшееся в ней желание любви сгустилось до того, что стало сочиться наружу, и поначалу искренне удивлялась, ловя на себе заинтересованные взгляды мужчин.
   До сих пор она не могла привыкнуть к синхронности внутреннего и внешнего облика, а потому наблюдала автономную жизнь своей наружности с интересом, подобным интересу, с каким разглядывают аквариумных рыбок. Она поощряла в себе всякие отступления от правил, вроде поправить забившиеся меж половинок трусы или поднять в метро руки с проклюнувшимися в подмышках колючками, разрушающие идеальный, мифический образ, навязываемый внешностью.
   Ангел прищурился и оценивающе осмотрел Анну, от лица спустившись вниз, не обойдя вниманием ни один кусочек ее тела. Анна вздрогнула:
   - Откуда тебе знаком этот взгляд?
   - Не забывай, что я имел дело и с мужчинами.
   Анна вздохнула:
   - Мне нравится, когда на меня смотрят так - нагло, откровенно, беззастенчиво...ах, - мечтательно повела она головой и с особенным удовольствием отсмаковала последнее слово, - бесстыже.
   "Наверно, - думала Анна, - это сходно с ощущением от удачно написанной картины, которая, в каких бы разнящихся стилях ни была исполнена, всегда проявляет очертания Бога".
   И она спросила:
   - Почему я не испытываю того же, глядя на мужчину?
   - Быть может, потому, что произведение - это всегда определенное вложение, усилия. Адаму, допустим, пришлось пожертвовать ребром. Тогда как мужчина - всего лишь безупречная, но копия, не более.
   Анна усмехнулась:
   - Ах, эти мужчины...Существа со сложной внутренней организацией, чьи энцефалограммы мозга представляют сложнейшие кривые...возбуждающиеся, как щенки, на вид черных чулок с кружевной резинкой...А взять стадное чувство мужского внимания: если один обратил на тебя благосклонный взгляд - пошло-поехало, как бикфордов шнур.
   Ангел молчал, и она продолжала разглагольствовать:
   - Женщины считают мужчин непостоянными. Нет никого постояннее мужчин! Просто каждый раз "я люблю" мужчина говорит образу, женщина же вверяет себя во власть этого конкретного персонажа...
   - Совершенно напрасно, кстати, - прозаически ввернул подросток.
   - ...ну и, конечно, пытается переложить ответственность, не без того. Женщины позабыли, что значит быть женой воина. А это значит, что завтра он может погибнуть, или уйти в поход и найти другую жену. Хотя...воины также слегка подзабыли, что такое бесстрашие.
   Она прошлась взад-вперед.
   - И это не трагедия - это данность. Что мужчины устроены иначе, - пояснила Анна.
   Ангел произнес с нескрываемой иронией:
   - Многие вещи перестают восприниматься трагически, если понять условия игры. Согласись, глупо пытаться играть в хоккей в балетных туфлях и пачках.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"