Аннотация: Такова цепочка случайностей. Тех самых, которые Пастернак считал неслучайными и придавал им определяющее значение в жизни отдельного человека или в истории человечества.
Через год Рильке и Лу Андреас-Саломе вновь приехали в Россию. На этот раз они вдвоем собирались совершить длительное путешествие по стране, чтобы как можно ближе познакомиться с жизнью российской глубинки. Посетив Киевскую Лавру, Полтаву и Харьков, они добрались до Саратова и оттуда пароходом отправились в путешествие вверх по Волге. Некоторое время им даже удалось пожить в крестьянской избе где-то за Ярославлем в селе Кресто-Богородское. Правда, эта изба мало напоминала те задымленные покосившие домики, что стояли по соседству. Недавно срубленная, еще не утратившая запаха древесной смолы, пустая изба стояла в ожидании своих хозяев, молодых супругов, подавшихся куда-то на заработки.
Скамейки вдоль стен, самовар да тюфяк, набитый специально для них свежей соломой, - такова обстановка их временного жилища. Все приводило немецких путешественников в полудетский восторг и вселяло уверенность, что таким образом они приобщаются к российской жизни. И то, как куры подходят к самому порогу их дома, и то, как пыхтит стоящий на полу закипающий самовар, и среднерусский ландшафт. Райнер и его спутница так свято верили в придуманную ими страну, что видели только то, что укладывалась в их представления о ней.
После кратковременного пребывания в Москве немецкие путешественники вновь отправляются в российскую глубинку. На этот раз целью их путешествия была деревня Низовка Тверской губернии, где проживал крестьянский поэт Спиридон Дрожжин. Похоже, что если бы не этот визит Рильке, имя Дрожжина не сохранилось бы в истории русской литературы. Сын крепостных, он в 12 лет отправился в город на заработки и вернулся в родные места только после того, как достиг известности на литературном поприще. Так что землепашцем Дрожжин никогда не был. Но жизнь в русской глубинке, в простоте и бедности, делали его в глазах наших иностранцев человеком духовно слитым с природой, с Богом. При этом человек "из народа" дивится чудачеству немецких гостей гуляющих босиком по деревенским окрестностям. Сам он на прогулку с ними обувает городские сапоги.
Пиши я биографию самого Рильке, я бы более подробно остановилась на этапах его российского путешествия. Но меня интересует один единственный день пребывания Рильке в России, вернее, несколько минут одного единственного майского дня 1900 года.
В тот день семья Пастернаков, как всегда в преддверии жаркого лета, направлялась в Одессу. На одной из станций между Москвой и Тулой вышедший из вагона Леонид Осипович неожиданно увидел на перроне Рильке и его спутницу. Радостная встреча, обмен новостями и планами. Стоявший рядом с отцом 10-летний Борис стал невольным свидетелем этой встречи.
Ему запомнился необычный вид незнакомца, его странный немецкий выговор и чувство безмерной теплоты отца по отношению к своему собеседнику.
Из всего этого мальчик понял, что отец был знаком и с немцем, и с его дамой. А когда иностранцы вскоре появились в купе у Пастернаков, Борис догадался, что они едут в том же поезде и пришли за советом. Из дальнейшего разговора взрослых выяснилось, что молодой мужчина и его спутница едут к Толстому, который не только не предупрежден об их приезде, но и местопребывание его им неизвестно.
Леонид Осипович принимает самое живое участие в создавшейся ситуации. Он представляет немецких путешественников, следующему в поезде близкому другу дома Толстых, Буланже. По совету Буланже путешественники решают остановиться в Туле, откуда легко добраться, как до Пирогово, где в имении Оболенских по предположению Буланже, мог находиться граф Толстой, так и до Ясной Поляны, если окажется, что граф уже покинул Оболенское. Буланже не ограничился советом, а попытался оказать и более действенную помощь, отправив из Серпухова телеграмму в Ясную Поляну к Софье Андреевне, где просил сообщить местонахождения ее мужа в ближайшую пятницу. Ответная телеграмма должна была поступить в Тульскую гостиницу, где предполагали остановиться путешественники.
Казалось, все благополучно разрешилось. Иностранцы прощаются с родителями. Из окна уносящегося вдаль поезда, мальчик видит, как машут им платками недавние спутники. Он еще успевает заметить, как ямщик подсаживает пассажиров и поправляет барыне кожаный фартук экипажа, предохраняющий седоков от дорожной грязи и пыли. Сейчас лошади тронутся, но еще раньше, курьерский уходит на закругление, и полустанок вместе с седоками медленно скрывается из глаз, словно перевернутая страница прочитанной книги.
Как выяснилось позднее, книга осталась недочитанной. И исчезнувший на полустанке силуэт незнакомца возникнет вновь через три года, только на этот раз в виде стихотворного сборника, который выпал из груды приводимых в порядок книг на отцовской этажерке. По непостижимой случайности книга не водворена на место, а унесена к себе и внимательно прочитана.
К этому времени мальчику уже 13 лет. Его уже коснулась пьянящая боль обожания. Он боготворит Скрябина и его музыку. Это ничего, что ритм музыки говорит ему пока что больше, чем ритм слова. Вкус к слову придет позднее. И не последнюю роль в этом сыграет унесенная к себе книга в серой выгоревшей обложке.
Пройдет еще три года и Борис увидит у отца вторую книгу того же автора с дарственной надписью написанной той же рукой. Неожиданная догадка потрясет его, разрешение вопроса авторства покажется невероятно важным. Отец подтвердит, что автор стихотворных сборников и тот иностранец, который остался на летнем полустанке Тульской губернии, - одно и то же лицо.
Борис еще не понимает, почему его так взволновало это открытие.
И только спустя годы, когда он, уже 36-летний известный российский поэт, мучительно изживающий в себе лирика во славу требовательно шагавшего по стране эпоса, прочтет в отцовском письме фразу о Рильке: "Он о тебе, Боря, с восторгом пишет", - станет мыслимым все то, что считалось невообразимым и несбыточным.
"Я не больше удивился бы, если бы мне сказали, что меня читают на небе, - признавался Борис Пастернак. - Дуга, концы которой расходились с каждым годом все больше и никогда не должны были сойтись, вдруг сомкнулась на моих глазах в одно мгновенье ока".
"Это как если бы рубашка лопнула от подъема сердца, - напишет он сестре. - Я совсем как шальной, кругом щепки, и родное мое существует на свете, и какое!"
Но все это будет еще не скоро. Пока что о Толстом Борис знает только то, что это имя "играет скрытую, но до головоломности прокуренную роль в семье". Еще меньше он знает, чем станет для него творчество сошедшего с поезда иностранца. И какую бурю чувств вызовут в его душе обращенные к нему слова Рильке. Сила переполнявших его чувств будет такова, что ему захочется тут же разделить их с Мариной Цветаевой, став таким образом инициатором дружбы двух поэтов, чья переписка по своему поэтическому и лирическому накалу не знает равных.
Такова цепочка случайностей. Тех самых, которые Пастернак считал неслучайными и придавал им определяющее значение в жизни отдельного человека или в истории человечества.
Но вернемся снова туда, где ничего еще не знающий о своей будущей славе Рильке идет со своей спутницей по лесной аллее толстовской усадьбы. Не дождавшись ответной телеграммы и напрасно съездив в Пирогово, в Ясную Поляну они прибыли, прямо скажем, нежданными гостями, от которых хозяева сначала пытались отделаться всеми правдами и неправдами. "Граф нездоров", - пыталась выставить их из дома Софья Андреевна, не зная, что за два часа до этого гости уже столкнулись на крыльце с Толстым, и тот попросил их прийти попозже. Но ни сухость оказанного им приема (напротив, гостей радует, что вместо "общей трапезы" Толстой предложил им пройтись по парку), ни очередная "нотация", которую Рильке пришлось выслушать от писателя, ополчившегося на всю лирику разом, как только узнал, что его гость пишет лирические стихи, не нарушили у путешественников чувства благости и значительности этой встречи.
Впрочем, они больше наблюдали за своим кумиром, нежели прислушивались к его словам. Им больше говорили неосознанные действия писателя, нежели суть его высказываний. Поэтому Лу Андреас-Соломе больше всего поразило, "как Толстой, не переставая живо и поучительно говорить, вдруг стремительно наклонился, раскрытой ладонью - так обычно ловят бабочек - схватил и сорвал пучок незабудок, крепко прижал их к лицу, точно собираясь проглотить, и затем небрежно уронил на землю."
На железнодорожную станцию путешественники возвращались, так же как и пришли в Ясную Поляну, пешком, переполненные благодарностью и "щедрыми дарами" души писателя. Нет, они не разделяли его тревог, не видели противоречий между нищетой одних и богатством других, напротив видели в этом проявление родственных понятий "одной и той же жизни, воплощенной, ликующе и беззаботно, в сотнях различных форм" .
"Если бы я пришёл в этот мир как пророк, я бы всю жизнь проповедовал Россию как избранную страну", - написал Рильке после первой поездки в Россию.
После своего второго путешествия он написал стихи, составившие его новый поэтический сборник "Часослов" с выходом которого в свет родился великий немецкий лирик Райнер Мария Рильке.
В 1909 году боготворивший Рильке 19-летний Борис Пастернак познакомил с его стихами поэта Юлиана Анисимова, накануне читавшего ему свои переводы из Демеля. Это знакомство имело продолжение в виде вышедшей в 1913 году в России книги Рильке в переводах Анисимова под названием "Книга Часов".
Но и в 1956 году Борис Леонидович считал, что переводы на русский язык стихов Рильке не в состоянии передать самого главного - тона сказанного, которым, собственно, и велик немецкий лирик. Тогда же он сделал два замечательных по силе перевода.