Семья Пастернаков была той благодатной почвой, на которой пустили корни идеи "опрощения" и нравственного усовершенствования, проповедуемые их великим современником Толстым. Простота и одухотворенность были свойственны обоим супругам. Поэтому у них не возникало существенных разногласий ни в правилах ведения дома, ни в вопросах воспитания детей.
В доме не было роскоши, только самое необходимое. Питпнию уделялось ровно столько внимания, сколько требовалось, чтобы пища была здоровой и сытной. О духовной пище не говорили, ее наличие было естественно, как воздух.
Несмотря на то, что у детей всегда была няня, а в доме - прислуга, совмещающая обязанности кухарки и горничной, мать с раннего возраста приучала детей к самостоятельности. Они должны были сами одеваться, аккуратно стелить свои постели и совершать ежедневный туалет.
Мальчиков приучали содержать в порядке свою комнату. Маленький Боря страшно гордился, тем, что ему, как старшему сыну, было позволено помогать матери убирать мастерскую отца, которую она не доверяла рукам прислуги.
Борис скрупулезно сортировал разбросанные по мастерской вещи согласно их принадлежности, чтобы потом разложить по местам. Временами та или иная взятая в руки вещь ощущалась им живой частью дома. И эта ее принадлежность дому, и способность рассказать о себе, о доме или о хозяине, которому она принадлежала, делали ее родной и беззащитной в глазах мальчика. С ней не хотелось расставаться, она будила самые различные воспоминания, и Борис замирал, разглядывая свою находку.
- Нельзя так, Боря. Ты чего это зазевался? Ну, в чем дело? Свеча как свеча. А это! - Ленты....., - окликала его в таких случаях мама.
И вернувшийся к действительности мальчик, вновь строго следовал заведенному порядку, изредка справляясь у матери о месте для той или другой незнакомой вещи.
Способность одушевлять окружающий мир стала впоследствии отличительной особенностью творчества Бориса Пастернака. Одушевленный им внешний мир неотделим от внутреннего мира самого поэта - они двойники.
А скрупулезность детских уборок с годами превратилась в доходившую до педантизма аккуратность поэта, содержавшего в идеальном порядке свой письменный стол и постель. Полное равнодушие к собственной одежде, как видно, тоже родилось из привитого в детстве аскетизма.
Еще одной усвоенной с детства привычкой были ежедневные водные обливания. В детстве стоящего в тазике ребенка окатывали водой комнатной температуры в любое время года. В зрелом возрасте обливания сменились плаванием в переделкинском пруду до первых морозов, на удивление обитателей поселка.
Несмотря на закаливание детей, к концу зимы детские болезни в семье Пастернаков учащались и поэтому лишь только в Училище заканчивались экзамены, Пастернаки всей семьей уезжали на все лето в Одессу, к морю.
В Одессе жили многочисленные родственники родителей, чья южная экспансивность отпугивала не привыкшего к шумному выражению чувств Бориса.
Но Одесса сулила радостную встречу с задушевной подружкой и двоюродной сестрой Ольгой Фрейденберг. Анна Осиповна Фрейденберг, сестра Леонида Осиповича, часто бывала со своими детьми в семье брата, снимавшего под Одессой дачу "Ольгино" на Среднем Фонтане, а позднее - дачу Вучина на Большом. Ее младшая дочь Ольга, ровесница Бориса, подолгу жила в семье своего дяди.
"Летом я всегда у дяди Ленчика на даче. Море. В комнатах пахнет чужим. По вечерам абажур. Тысячи мошек кружатся вокруг света. Кушают чужое, не так, как у нас: гречневую кашу, например.
Боря очень нежный, но я его не люблю. Тетя всегда шепчется с дядей и мамой, и есть слух, что мне придется выйти за него замуж. Это меня возмущает. Я не хочу за него, я хочу за чужого!
Но Боря любит и прощает. Я гуляю с меньшим кузеном, Шуркой, и тот, затащив меня в кусты, колотит, а выручает всегда Боря; однако я предпочитаю Шурку.
Мы играем в саду, Запах гелиотропа и лилий, пахучий, на всю жизнь безвозвратный. Там кусты, и в них копошимся мы, дети; это лианы, это дремучие леса, это стены зарослей и листвы...
Как непроходимы чащи кустов! Сколько близости с травой и цветами!
Там - первый театр. Я сочиняю патетические трагедии, а Шурка, ленивый и апатичный, нами избиваем. Мы играем, и Боря, и я - одно. Мы безусловно понимаем друг друга".
Будущий великий русский поэт и будущая выдающаяся исследовательница античной литературы не могли не ощущать единения при всей разности своих характеров. Нелицеприятность оценок, суровое отношение к человеческим слабостям и недостаткам, присущее Ольге Михайловне Фрейденберг, всю жизнь наталкивалось на мягкость и необязательность суждений Бориса Леонидовича Пастернака, отличающегося уступчивостью выражаемых вслух мнений. Он всегда был готов уступить, чтобы остаться при своем мнении, которое никогда никому не навязывал, даже своим детям.
Резкая и порой недоброжелательная строгость сестры неизменно наталкивалась на стремление Бориса Леонидовича к примирению. И ему удалось сохранить их дружбу на всю жизнь. Свидетельством тому их переписка - великолепный образец эпистолярного жанра, в котором отражается история не только семьи, но и целого ушедшего поколения.
Но вернемся в Одессу лета 1895 года. В конце августа Пастернаки отправлялись в обратный путь. Леонид Осипович торопился успеть к началу занятий, торжественно отмечаемому в актовом зале Училища. И вот уже поезд мчит всю семью на встречу с Москвой.
Во вторник молебен и акт.
Но только ль о том их тревога?
Не ради того и не так
По шпалам проводят дорогу.
Зачем же водой и огнем
С откоса хлеща переезды,
Упорное, ночью и днем
Несется на север железо?
Там город, - и где перечесть
Московского съезда соблазны,
Ненастий горящую шерсть,
Заманчивость мглы непролазной?
* * *
Там город, и ты посмотри,
Как ночью горит он багрово.
Он былью одной изнутри,
Как плошкою, иллюминован.
Он каменным чудом облег
Рожденья стучащий подарок.
В него, как в картонный кремлек,
Случайности вставлен огарок.
Он с гор разбросал фонари,
Чтоб капать, и теплить, и плавить
Историю, как стеарин
Какой-то свечи без заглавья.
И вновь размеренный ритм городской жизни. Для Леонида Осиповича он характеризовался чередованием преподавательской деятельности с собственным творчеством. В феврале 1896 года на зимнюю выставку передвижников в Петербурге он повез две свои работы "Аннушка" и "Студенты".
Даже в период короткого расставания из Петербурга в Москву летят письма. Художник спешит поделиться с женой своими новостями и признаться, что ее прощальный взгляд на вокзале, подобно освежающему дождю, смыл все наносное и вернул его в молодые годы. Он вспоминал, как был покорен когда-то взглядом девушки, безоглядно дарующим ему свою любовь и преданность.
На полях письма отец приписал печатными буквами: "Цалую тебя родной мой Борюшка и тебя родной Шурочка ваш папа". В ту зиму 1895 года Розалия Исидоровна начала обучать Борю грамоте, и отец надеялся, что его слова будут им прочитаны. Каково же было его изумление и восторг, когда он получил в ответ несколько слов, написанных рукой старшего сына. "Впервые читал "письмо сына" - этого описать невозможно!!!" - ответил он 7 февраля 1896 года. Начатая этой строчкой переписка отца и сына, будет продолжаться всю жизнь с перерывами на те годы, когда они жили рядом, и прервется лишь смертью отца.
Жюри Передвижной выставки с большой неохотой приняло работы Пастернака и снова ограничило их показ Петербургом и Москвой. Оставалось только утешаться тем, что картину "Студенты" высоко оценили Репин и Н. Кузнецов. Они пророчили картине блестящее будущее. И действительно, через год под названием "Перед экзаменом" она получила золотую медаль на Международной выставке в Мюнхене, а в 1900 году с Парижской всемирной выставки была приобретена Люксембургским музеем.