Аннотация: Жизнь подталкивала к самым неожиданным сближениям.
Новая квартира, на которую семья Пастернаков перебралась к началу учебного года в Училище живописи, ваяния и зодчества, находилась в первом этаже кирпичного флигеля, стоявшего посреди училищного двора. Флигель делил двор на две части. Прямо перед ним высились могучие деревья тенистого сада, который был облюбован мамой и няней для прогулок с детьми. Но ухоженные дорожки, зеленые газоны и чинная тишина сада не разжигала любопытства мальчиков и не содержала тайн. Зато на заднем дворе, сразу за флигелем, стояли сараи и где-то там, в глубине хлева, мычала корова.
Корову мальчикам увидеть не довелось, но ее присутствие подтверждалось не только мычанием. Время от времени хлев чистили и тогда на белоснежный покров вперемешку с навозом летели клочья почерневшей коровьей подстилки. Горячие, они дымились на морозе густыми клочьями пара. Точно такие же клубы пара дымились возле морд лошадей, мчавшихся по зимним улицам. Жизнь подталкивала к самым неожиданным сближениям:
И, всего живитель и виновник,
Пахнет свежим воздухом навоз.
Разжигал детское любопытство и ближайший к флигелю большой кирпичный сарай, чьи огромные ворота были хорошо видны из окна детской. Прижимаясь носами к заиндевелому стеклу, мальчики наблюдали, как исчезают в широкой пасти распахнутых настежь ворот сарая огромные плоские ящики из свежеоструганных досок с черным бокалом на боку. Ящики отличались от виденных раньше и своими размерами, и тем, что их везли на розвальнях, стоймя, и тем, как бережно их сгружали училищные сторожа. Розвальни с удивительным грузом прибывали всю зиму. И всю зиму продолжалось таинство их перенесения в сарай. Некоторые были так тяжелы, что их приходилось поднимать вчетвером, а то и вшестером. Высокие, они слегка покачивались на руках носильщиков и оттого казались таинственными кораблями, нашедшими свою гавань. Неведомыми кораблями с черным бокалом на борту.
По весне выяснилось, что в ящиках хранятся картины, отобранные жюри Передвижной выставки для просмотра в Москве. Что с первыми лучами апрельского солнца загадочные ящики покидают своё зимовье. И хранящиеся в них картины тут же, во дворе, прямо на глазах детей, освобождались от деревянных оков упаковки, чтобы вновь исчезнуть, только на этот раз в здании Училища. Что черный бокал означает предупреждение: "Осторожно! Искусство!"
Здание, в котором располагалось Училище живописи, ваяния и зодчества, и сейчас украшает угол Мясницкой и Боброва переулка нарядной полуротондой. Только переулок раньше именовался Юшков, по имени хозяев необычного дома Юшковых - известных в Москве своим богатым состоянием, расточительством, хлебосольством и принадлежностью к масонской ложе. Имя Юшкова надолго сохранялось за домом, несмотря на то, что промотавшие свое состояние Юшковы были вынуждены его продать представителям нового поколения российских предпринимателей. А вот имя создателя дома достоверно неизвестно.
Большинство знатоков склоняются к мнению, что "Юшков дом" был перестроен по проекту известного художника и архитектора В. И. Баженова. Это предположение невозможно ни опровергнуть, ни подтвердить. Однако известно, что к предполагаемому времени строительства дома Юшкова (1780-е годы) Баженов впал в немилость у Екатерины II, прознавшей, что архитектор имел тайную встречу с цесаревичем Павлом. Предполагая политические интриги, царица отстранила Баженова от государственной службы.
Исходя из того, что, встречаясь с цесаревичем, Баженов выполнял поручение кружка масонов, членом которого он являлся, другой член кружка масонов, Юшков, имел все основания предложить оставшемуся без средств к существованию талантливому архитектору проект перестройки своего дома на Мясницкой.
Современники подтверждают, что Баженов был частым гостем Юшкова, чей дом славился великосветским салоном. Немногие посвященные знали, что наряду с блестящими приемами в доме Юшкова проводились тайные собрания масонской ложи, которые посещали книгоиздатель и общественный деятель Н. И. Новиков, поэт М. М. Херасков, писатель Н. М. Карамзин.
Когда-то дом был ложею масонской.
Лет сто назад он перешел в казну.
В казну дом перешел в 1844 году. То есть попросту был куплен Московским художественным обществом для Училища рисования, живописи и ваяния, которое и раньше арендовало в нем классы для занятий. Свое название "Училища живописи, ваяния и зодчества" здание получило только в 1865 году, приняв под свое крыло Московскую дворцовую архитектурную школу. И как впоследствии ни менялись названия, располагавшихся в нем школ - ВХУТЕМАС, ВХУТЕИН или нынешняя Академия живописи, ваяния и зодчества - Юшков дом оставался прибежищем для искусства. Может быть, поэтому он счастливо избежал пожара 1812 года, поглотившего 2/3 всех московских домов, и чудом уцелел в пожаре 1816 года, когда горела вся Мясницкая улица.
В то время, когда семья Пастернаков поселилась во дворе Училища, Мясницкая уже ничем не напоминала ни ту улицу петровских времен, на которой Москва восторженно встречала триумфальное шествие полков, возвращавшихся из военных походов, ни ту царскую дорогу, по которой Петр ездил в милое его сердцу Лефортово. И ни ту престижную улицу, сплошь заселенную царедворцами, где проходили гуляния, маскарадные шествия и "огненные потехи". Аристократическое население улицы сохранялось вплоть до середины XIX века. Любознательный путешественник и в наше время сможет обнаружить на Мясницкой дома, в которых бывали Пушкин, Грибоедов, Жуковский, Гоголь.
С годами менялся облик улицы и общественное положение его жителей. На рубеже XIX -XX веков Мясницкая превратилась в своеобразный деловой центр. На ней селились купцы, финансисты, коммерсанты, юристы и инженеры. Она связывала Петербургский вокзал с центром Москвы и по-прежнему оставалась центральной улицей, по которой проходили наиболее важные шествия.
Таким шествием была траурная процессия 30 октября 1894 года, сопровождавшая прах Александра III. Гроб с прахом везли из Ливадии в Санкт-Петербург. По дороге была сделана остановка в Москве, где гроб с императором-миротворцем три дня стоял в Архангельском соборе Кремля.
Траурное шествие было парадно обставлено и собрало толпы любопытных вдоль всей Мясницкой. Их теснили подальше от мостовой охранявшие улицу солдаты. В лучшем положении были жители домов, чьи окна выходили на посыпанную песком мостовую Мясницкой, застывшую в немом ожидании. Но самым выгодным местом для наблюдения был полукруглый балкон Училища, на котором в тот момент сгрудились преподаватели и учащиеся.
Розалия Исидоровна стояла у самых перил балкона. Так что Боре, сидевшему на ее руках, казалось, что под его ногами разверзлась пропасть. Вдруг уныло и протяжно зазвонили колокола московских церквей. И тотчас, словно по неслышимой команде всколыхнулась волна рук.
"Москва снимала шапки, крестилась. Под отовсюду поднявшийся погребальный перезвон показалась голова нескончаемого шествия, войска, духовенство, лошади в черных попонах с султанами, немыслимой пышности катафалк, герольды в невиданных костюмах иного века. И процессия шла и шла, и фасады домов были затянуты целыми полосами крепа и обиты черным, и потуплено висели траурные флаги".
Воспроизведенное спустя шесть десятилетий в автобиографическом очерке "Люди и положения" воспоминание на удивление точно совпало с отчетом, помещенном в "Московских ведомостях" за 31 октября 1894 года.
Жизнь во флигеле пришлась на первые годы сознательной жизни Бориса. Поэтому так точно врезались в память детали траурного шествия. Не менее точной была память об удушливом чаде пирожков на сале и жареных котлет, которые отпускали учащимся Училища в полуподвальном помещении флигеля. Квартира Пастернаков находилась площадкой выше. Был и еще один этаж, на котором располагалась квартира письмоводителя Училища.
И был еще один двор. Не тот "парадный", в саду которого любили гулять мама и няня. И не тот задний - полный тайн, но лишенный детских голосов. Друзей для игр следовало искать в третьем дворе, называвшемся "швейцарским". Название ко двору прилепилось не потому, что в самом его центре располагался небольшой холм, летом зараставший густой травой, а зимой превращавшийся в отличную ледяную горку, с которой, если повезет, можно было на санках домчаться аж до самого подъезда флигеля. Швейцарским двор назывался потому, что в доме, который его окружал с трех сторон, жили служащие Училища: швейцары, дворники, сторожа, конюхи.
И была мастерская отца. Впервые она была вынесена за пределы их квартиры и располагалась в крыле здания Училища по Юшкову переулку. Попасть в мастерскую можно было, не выходя со двора, через небольшую дверь в торце здания. Лестница вела в коридор со множеством дверей, за которыми находились мастерские художников. За одной из дверей была мастерская Леонида Осиповича. На пороге Бориса встречал знакомый с младенчества запах скипидара и красок. В мастерской всегда лежала груда непонятных вещей, до которых запрещалось дотрагиваться и сдвигать с места. Зато никто не запрещал смотреть в окно, занимавшее почти всю стену мастерской, через которое была видна еще одна достопримечательность района - церковь Флора и Лавра. Туда Борю водила няня. Но об этом не следовало рассказывать никому, это было их тайной, сладкой и беспокойной, как все недозволенное.