Аннотация: О трагической судьбе работ Л. О. Пастернака.
Существует столько свидетельств повседневной жизни Толстого, что кажется, будто за спиной писателя постоянно находилась толпа мемуаристов, фиксирующих каждое его слово и каждый его шаг. Произведения художников, оставивших нам пластически выраженные мемуары из жизни писателя, отличаются от других мемуаров тем, что сами являются достоянием искусства. Достойное место в этом ряду занимают работы Леонида Осиповича Пастернака.
Считается, что обладателем наиболее полной коллекции пастернаковской "толстовианы" является Музей Толстого, насчитывающий более 200 работ, среди которых 36 портретов Толстого. Этих работ могло быть еще больше, если бы часть из них не погибла во время войны.
Перед тем как в октябре 1941 года из Москвы в приказном порядке вывезли всех писателей, Борис Пастернак обращался в московские музеи с просьбой взять под свою опеку работы его отца-художника. Но если реставратор Третьяковской галереи Алексей Александрович Рыбников согласился принять их в запасники, то директор галереи решительно отказался взять картины "со стороны". Третьяковская галерея находилась напротив городской квартиры Пастернаков, и в случае согласия, картины туда можно было бы перенести на руках в несколько приемов.
Для доставки картин в Музей Толстого, который выразил согласие их принять, нужно было добывать какой-то транспорт. В ситуации, когда немцы уже стояли на подступах к Москве, это казалось нереальным. О том, чтобы добыть транспорт для перевозки отцовских работ из Переделкино даже и не мечталось.
Когда до Бориса Леонидовича, жившего в эвакуации в Чистополе, стали доходить страшные вести о том, что солдаты из стоявших в Переделкино советских воинских частей пустили на самокрутки многотомную библиотеку Павленко и сожгли соседнюю с пастернаковской дачу Вс. Иванова, он еще не знал, что вместе с ивановской дачей сгорел и сундук с отцовскими работами, перенесенный туда военными. И поэтому торопил младшего брата спасти отцовское наследие:
"...Там из сундука, прикрытого гвоздем, пропущенным через ушки замка и накладки, надо взять все папины масляные этюды. Может, явилась бы возможность, если это еще сохранилось, снести все это в одно место к Геннадию Александровичу Смирнову (директор писательского городка. - Р. Л.) или еще как-нибудь отделить от расквартированных в даче частей. Там в чулане - связка литографий "Толстой за работой" между двумя фанерами... Эти произведения, следы этих рук все-таки высшее, что мы видели и знали, это высшая правда нас самих, меня и тебя, незаслуженно высокий вид благородства, которому мы причастны, это наше дворянство: надо позаботиться о его достойном погребении..."
Он также просил брата спасти и те работы, что хранились в сундучке на городской квартире:
"...Сундучки с папиными записными книжками (между стеной и шкапом), папку с большими картонами и все, что там есть папиного, надо оттуда вывезти, потому что квартиры займут, и займут варвары".
Письмо датировано мартом 1942 года, когда Москве уже не угрожала опасность попасть в руки фашистов. Так что Борис Леонидович опасался совершенно иных "варваров". И был недалек от истины. Когда осенью 1942 года он на короткое время приехал в Москву, его потрясла не мера разорения их жилища, в котором располагались зенитчики, а то, что на полу вперемешку с битым стеклом и грязью валялись затоптанные отцовские рисунки. Картинам на более твердой основе нашли иное применение: за недостатком фанеры и стекол ими заделывали пробоины в стенах и окнах, выставляя лицевой стороной наружу.
Поэтому на негодования К. И. Чуковского по поводу появившегося в газете сообщения, что из разграбленной Ясной Поляны немцы вывезли почти все ценные музейные экспонаты и среди них копию иллюстрации Л. О. Пастернака "Наташа Ростова на балу" к роману "Война и мир", Борис Леонидович отвечал совершенно неожиданным пассажем:
"Перед самым отъездом из Москвы я обратился в нынешнюю Третьяковскую галерею с просьбой сберечь сундучок папиных записных книжек, лучшего, что он за свою жизнь сделал, с целою, между прочим, бездною этих самых Наташ в оригинале, - надо было видеть, с какою миной было отказано такому ничтожеству, как я, по поводу такого ничтожества, как мой отец. А Вы говорите Ясная Поляна".
(Из письма от 12 марта 1942 года.)
"Разумеется, я не смею мечтать об их сохранении, - писал он несколькими днями позже брату, - это было бы чудом, моя мечта скромнее, я желал бы для них достойного конца без унижения. Мне хотелось бы, чтобы их лизнул язык чистого огня, а не ночной факел говночиста. Когда в числе картин, увезенных из Ясной Поляны, оказалась копия папиной "Наташи на балу" это было таким удовлетворением, а вот что, наверное, все в Переделкине погибло в немудреных руках освободителей человечества, осененных еще более гениальной орифламмой, это позор и горе, и с нашей стороны это непростительно..."
Л. О. Пастернак. "Толстой на фоне грозового неба". 1901
Л. О. Пастернак. "Портрет Л. Н. Толстого". 1906. Уголь.
Л. О. Пастернак. "Портрет Л. Н. Толстого". 1908. Цветная автолитография.
