Аннотация: Фотографии дома с галереями и семинарского парка.
Незадолго до того, как Пастернаки поселились в Оружейном переулке в доме с галереями, дом принадлежал купцу Свечину. Его имя по привычке продолжали писать на конвертах отправляемых писем, хотя купец Свечин умер, и его вдова продала дом новому домовладельцу купцу Лыжину. Пастернаки жили на втором этаже дома Лыжина. Новый хозяин впоследствии надстроил третий этаж, и именно в таком виде дом Лыжина был запечатлен на фотографии, сделанной в 1974 году М. Балцвинником. Над аркой ближайших к нам ворот располагалась когда-то детская Бориса.
По плану реконструкции Москвы 1976 года с целью расширения Садового кольца было снесено несколько домов между Садово-Каретной улицей и Оружейным переулком. Дом Лыжина попал в их число.
Незадолго до сноса, в том же 1976 году, В. Вальтер сделал фотографию галереи дома, проходящей во дворе на уровне второго этажа.
Пастернак ни раз обращался к описанию дома с галереями в своих прозаических произведениях ("Начало прозы 1936 год", "Доктор Живаго"). В одном из таких домов на Чистых прудах жил его школьный друг. Детские смутные воспоминания переплелись с воспоминаниями юности:
"Дом был каменный с деревянными галереями. Они с четырех сторон окружали грязный немощеный двор. Вверх по галереям шли грязные и скользкие деревянные лестницы. На них пахло кошками и квашеной капустой. По площадкам лепились отхожие будки и кладовые под висячими замками".
Из окна пастернаковской квартиры открывался вид на Божедомский переулок и ворота, ведущие когда-то к московской Духовной семинарии расположенной за оградой по левую сторону от переулка.
Фото В. Вальтера. 1976 год.
С тех пор мало что изменилось. На месте и ограда, и ворота, ведущие к Музею народного творчества.
Возможно, что время слегка коснулось самого здания бывшей семинарии.
И до неузнаваемости изменило семинарский парк, по дорожкам которого няня гуляла с маленьким Борей.
Но картины былого парка можно восстановить по воспоминаниям Бориса Пастернака.
"Необъяснимым образом что-то запомнилось из осенних прогулок с кормилицей по семинарскому парку. Размокшие дорожки под кучами опавших листьев, пруды, насыпанные горки и крашеные рогатки семинарии, игры и побоища гогочущих семинаристов на больших переменах".
В Каретном ряду мы не увидим ни экипажных заведений, ни медвежьих чучел, ни карет.
От той Москвы, тех улиц, звуков и ощущений остались только бессмертные строки поэта:
"Околоток был самый подозрительный - Тверские-Ямские, Труба, переулки Цветного. То и дело оттаскивали за руку. Чего-то не надо было знать, что-то не следовало слышать. Но няни и мамки не терпели одиночества, и тогда пестрое общество окружало нас. И в полдень учили конных жандармов на открытом плацу Знаменских казарм.
Из этого общения с нищими и странницами, по соседству с миром отверженных и их историй и истерик на близких бульварах, я преждевременно рано на всю жизнь вынес пугающую до замирания жалось к женщине и еще более нестерпимую жалость к родителям, которые умрут раньше меня и ради избавления которых от мук ада я должен совершить что-то неслыханно светлое, небывалое".
( Б. Пастернак. Автобиографический очерк "Люди и положения".)
(Благодарю всех своих фотокорреспондентов за фотографии современной Москвы.)