Аннотация: В это нелегкое время на вопрос "Как вам живется?" Леонид Осипович неизменно отвечал: "Я не живу, я рисую".
Розалии Исидоровне пришлось смириться с непоколебимым решением мужа. Вскоре она вошла в колею новой повседневности, много времени смогла уделять занятиям музыке, подготовке новой концертной программы.
Маленький Боря всегда рядом. Он осваивает мир, наполненный непонятными звуками и предметами. Слышимое и видимое существуют пока что без названий и оттого так таинственны. Еще менее понятны связи между явлениями и предметами. Но уже ясно, что вот этот большой блестящий и черный "зверь" рычит, стоит только к нему прикоснуться. Оставалось только удивляться, что на прикосновение маминых рук "зверь" отзывался совершенно иными звуками. Эти звуки иногда заставляли Борю кружиться в своеобразном танце. Впрочем, круг его интересов был гораздо шире. Во время прогулок он тянул взрослых в соседний двор, к иным зверям. Особенно его привлекали лошади.
Окружающий мальчика мир был огромен и непонятен. Но всегда рядом находился кто-нибудь из взрослых, умеющих объяснить и успокоить. Казалось, что взрослые знают все и ничего не боятся.
Между тем у взрослых были свои переживания. Весной 1891 года к ним прибавилось известие о распоряжении вступившего на должность генерал-губернатора Москвы Великого князя Сергея Александровича. "Новая метла" принялась очищать Москву от евреев-ремесленников, которым был велено немедленно покинуть столицу. (Через полгода запрет селиться в Москве и Московской губернии распространился также на отставных николаевских солдат.)
До постановления 1891 года евреи, живущие своим ремеслом, входили в привилегированный список лиц, имеющих разрешение жить вне черты оседлости. После постановления такие привилегии сохранялись только за евреями, имеющими высшие образование, ученую степень или первую купеческую гильдию.
Указ о выселении не распространялся на семью Пастернаков. В ту весну 1891 года университетский диплом закрепил за Леонидом Осиповичем почетное звание московского гражданина. Но не было в природе такого звания, которое бы освобождало от мыслей и переживаний.
Художник писал жене:
"Просто работать не хочется, когда посмотришь, какая царит паника среди евреев. Каждый наготове завтра сняться с места, где он жил десятки лет с семьей. И куда они денутся, все эти несчастные. Скверно! Вчера, например, я столкнулся с Левитаном у Поленовых, и вот мы полдня почти прошлялись по городу и все пели одну и ту же заунывную ноту об исключительном положении евреев и о безнадежном их в будущем состоянии".
Многим изгнанникам некуда и не на что было ехать. Таких помещали в пересыльную тюрьму, держали вместе с уголовниками, чтобы потом отправить по этапу в черту оседлости. Многие из выселяемых умерли, не выдержав тяжелых условий и переживаний. Многие пытались скрыться на окраинах города. Но полиция, не справляющаяся с поимкой ослушавшихся, нашла выход из положения. За выдачу администрации скрывающихся евреев платили денежные премии. На улицах Москвы могли остановить любого человека сколько-нибудь похожего на еврея, чтобы проверить его право на пребывание в городе. В это постыдное время на вопрос "Как вам живется?" Леонид Осипович неизменно отвечал: "Я не живу, я рисую".
Он переселился в Петровский парк. Тот самый, что сейчас прилегает к московскому стадиону "Динамо", а когда-то был частью огромного Петровского-Разумовского лесного массива. История этого места началась с маленького охотничьего домика, выстроенного для государя Алексея Михайловича в подмосковном селе Семчино. Село было переименовано в Петровское в честь рождения будущего Петра Великого и подарено царскому тестю, К. Нарышкину. Второе свое имя - Разумовское - село получило позже, когда в качестве приданого за одной из княгинь Нарышкиных было передано ее мужу, графу Разумовскому.
Летом 1891 года это место было дачным пригородом. Там, на даче архитектора Микини, и снял небольшую комнату Леонид Осипович Пастернак. Дача находилась недалеко от Москвы, куда Леониду Осиповичу нужно было ездить по делам связанным с выпуском иллюстрированного юбилейного издания Лермонтова.
Идея выпуска этого уникального иллюстрированного собрания сочинений принадлежала издателю П. П. Кончаловскому. К 1891 году истек срок исключительных прав фирмы И.И.Глазунова на издание сочинений Лермонтова. В том же году исполнялось 50 лет со дня гибели поэта. Задуманное П. П. Кончаловским издание предполагало быть дорогим, поэтому издатель осуществлял его по предварительной подписке в типографии братьев Кушнеровых. Идея о выпуске иллюстрированного издания была с восторгом встречена в кружке Поленова. Пастернаку, знакомому с оформительской работой в журнале "Артист", предложили стать художественным редактором издания. В его обязанности входило художественное оформление страниц будущего издания и кропотливая корректорская работа. Сложная и многоступенчатая техника воспроизведения иллюстраций в те годы часто приводила к техническим погрешностям: чрезмерная ретушь и изменение цветовой гаммы могли вконец испортить картину. Корректор-художник должен был следить за точным воспроизведением иллюстраций.
К работе над иллюстрациями Кончаловский привлек 18 лучших художников России разных поколений и школ. Мастеров - Айвазовского, Сурикова, Шишкина, Репина, братья Васнецовых, Поленова. И совсем молодых - Пастернака, Коровина, Серова. По настоянию Пастернака Кончаловский пригласил недавно приехавшего из Киева молодого художника Врубеля. Именно работы Врубеля стали находкой готовящегося издания. Его рисунки отличались от иллюстраций в принятом смысле этого слова, но при этом именно они оказались конгениальны произведениям Лермонтова. По смелости изображения и силе воздействия "Демон" Врубеля казался произведением самого Лермонтова. Критиками также благожелательно отмечались рисунки Л. О. Пастернака к "Маскараду" и "Мцыри".
Комната в Петровском-Разумовском, где поселился Пастернак, имела выход на небольшой балкон, который был превращен художником в мастерскую. В дачной тиши, на свежем воздухе художнику легко и увлеченно работалось. За месяц он приготовил семнадцать иллюстраций к изданию Лермонтова, писал заказные портреты. Часто приходилось бывать в типографии: шли пробные оттиски иллюстраций к лермонтовскому изданию, надо было держать корректуру. Так что с работами своих коллег Леонид Осипович познакомился задолго до выпуска лермонтовского сборника. Он был в восторге от работ Врубеля и Серова. Из своих ему нравились только игроки в "Маскараде" и портрет Лермонтова к стихотворению "Дума". Огорчали работы Айвазовского, особенно к стихотворению "Воздушный корабль".
Не зная, что Айвазовский прислал свои работы в поддержку изданию, как безвозмездный подарок Кончаловскому, Пастернак решил нарисовать взамен свой вариант иллюстрации. Эта работа была заверстана на самом последнем этапе выхода издания, поэтому ее даже не успели внести в список иллюстраций.
Но иллюстрации Айвазовского из собрания не выкинули.
Спустя много лет Л. О. Пастернак записал:
"Это лермонтовское издание с иллюстрациями почти всех русских художников того времени было своего рода смотром и даже состязанием. Выражаясь словами бородинского ветерана - "не многие вернулись с поля..." И как раз самые прославленные оказались слабыми".
Июль. Лето в самом разгаре. Четвертый месяц разлуки. Из Одессы шлют нетерпеливые вопросы: "Когда?" И мольбы: "Соскучилась".
В ответ Леонид Осипович отправляет жене только что вышедшие оба тома Лермонтова. Он тоже соскучился. Намеченные самому себе задачи выполнены: заработанные деньги дали ему возможность расплатиться с долгами, выкупить из ломбарда мебель и снять квартиру. Заботы по снятию новой квартиры он поручил своему двоюродному брату, Карлу Евгеньевичу. Оставались приятные пустяки: дописать начатые портреты и посетить торжественный обед в ресторане "Мавритания", который Кончаловский давал в честь выхода в свет иллюстрированного издания.
В первых числах августа в новом только что купленном костюме, гордый своими итогами, Леонид Осипович приехал в Одессу.