Аннотация: Рождение Бориса Пастернака. Финансовые трудности молодой семьи.
Первенцем любуются. Вокруг него суетятся неопытные родители. К нему берут няню. Вглядываясь в его переменчивые черты, пытаются понять, на кого он похож и кем будет - музыкантом, художником? Заботы о ребенке по-иному окрашивают чувства между супругами. С рождением ребенка они впервые начинают осознавать себя семьей.
Рождение первенца обнаружило у Розалии Исидоровны Пастернак новое призвание - материнство. Оно не вошло в противоречие с ее музыкальным призванием, а, скорее, придало ему неожиданное направление. Исполняемые ею произведения приобрели иное звучание, иную окраску и наполнились новым смыслом. Материнство переживалось ею, как Божий дар.
Сюжет материнства запечатлен в многочисленных рисунках Леонида Осиповича Пастернака: головка спящего младенца, кормление ребенка, его первые достижения и первые игры. Даже в узоре виньеток, которые Леонид Осипович выполнял в то время для журнала "Артист", внимательный взгляд заметит глазки сына художника.
Всего год прошел с поездки супругов на Передвижную выставку прошлого года, всего год назад они, счастливые молодожены, бродили по Петербургу, опьяненные успехом, городом и друг другом. В нынешнем 1890-м году Леонид Осипович не смог сопровождать свою картину "Молитва слепых детей" на заседание жюри в Петербурге. Со дня на день у жены могли начаться роды, и он не решился оставить ее одну.
Интересы московских художников на жюри Товарищества передвижных выставок защищал М. Нестеров. На беспокойный запрос Пастернака о судьбе своей картины Нестеров отвечал осторожно после приличествующих случаю поздравлений с рождением сына:
"Серов, Вы и я имеем серьезных противников, и положение в виду этого совершено неопределенное.
Вас обвиняют в недоделках и непродуманности.
Серова в незнании рисунка и гастрономии.
Меня во всех возможных нелепостях".
Желая смягчить неприятную новость, Нестеров приписал: "Все молодое и даровитое в восторге от Вашей вещи".
Картина "Молитва слепых детей" не была принята к показу. Сообщая художнику это, как он выразился, "странное" решение жюри Передвижной выставки, Нестеров писал:
"Считаю лишним писать Вам слова утешения, быть может, Вы найдете его в сознании Вашего дарования и в необъяснимом и странном отношении к Вам "Товарищества"... Желаю, чтобы в подобном действии была хоть честная правда, а не что-либо другое..."
Поленовский кружок московских художников написал "Товариществу передвижных выставок" коллективный протест.
Появление в семье ребенка внесло серьезные изменения в семейный бюджет Пастернаков. Несмотря на скромную жизнь, денег катастрофически не хватало. Леонид Осипович соглашался на любые возможности заработка: заказные портреты, частные уроки, работа оформителем.
Укачивая маленького Борю, кормилица напевала:
"Вот, ненаглядный мой,
подрастешь большой,
папа сами работать не будут,
артель наймут..."
За неимением артели Леонид Осипович все делал сам. В квартире не выветривался запах скипидара и красок. Для укачиваемого кормилицей малыша эти запахи были такими же привычными и родными, как запах грудного молока. Как пристальный взгляд отца, делающего мгновенные зарисовки с натуры.
Натурой художнику служили не только домочадцы. Он бродил по городу, останавливаясь, чтобы сделать мгновенные зарисовки рабочих, кладущих асфальт, телеги водовозов, важных дворников и просто прохожих. Записные книжки художника пополнялись все новыми зарисовками. То, что было им подсмотрено и схвачено на карандаш перекочевывало, порой, в картины.
Оправившись после родов, Розалия Исидоровна снова вернулась к частным урокам. Бездарные в музыкальном отношении ученицы вызывали у нее уныние и тоску. Заботы о доме и сыне не оставляли времени на артистическую деятельность. Она тосковала по родительскому дому, по морю и родным местам. Леонид Осипович резонно считал, что работа - панацея от всех бед и дурных настроений. Но, несмотря на усилия супругов, семейный бюджет трещал по швам. Душное и пыльное московское лето пришлось провести в городе. Ни подмосковная дача, ни поездка к родным в Одессу молодой семье оказались не по средствам.
Зимой 1891 года Леонид Осипович написал жанровую картину "Домой на родину" - молодая овдовевшая дама, едет в купе поезда с ребенком и кормилицей в провинцию, домой. В феврале он повез картину в Петербург на суд жюри очередной Передвижной выставки. Картину приняли, но только для ограниченного показа в Москве и Петербурге. Остальная российская публика, по мнению уважаемого жюри, не нуждалась в работах Пастернака.
С момента своего возникновения Товарищество Передвижников "передвигало" выставки отобранных ими картин из Петербурга в Москву и далее в провинциальные города, следуя уставным обязательствам Товарищества - "доставлять жителям провинций возможности знакомиться с русским искусством". В этом отношении оно было прогрессивнее сонной Академии художеств и этим привлекло к себе в свое время молодых художников. Однако к концу XIX века Товарищество передвижных выставок по косности взглядов почти не отличалось от Академии художеств. Беда была даже не в том, что оно взяло на себя единоличное право решать, какие именно произведения искусств нужны жителям российской глубинки, а в том, что определяющим критерием служил не уровень художественного произведения, а его тематика и жанр, в том, что свежим направлениям и молодым художникам доступ в Товарищество был практически закрыт. Скандал, разразившийся в 1887 году, когда в знак протеста Товарищество покинул Репин, не смог поколебать укоренившихся взглядов мэтров.
Подавленным вернулся Леонид Осипович домой. Неудаче в Петербурге сопутствовали финансовые неудачи. Под грузом накопившихся долгов семейный корабль мог дать еще больший крен. Гордость не позволяла Леониду Осиповичу обращаться за помощью к родным. В марте 1891 года ему пришлось принять жесткое для семьи решение: отправить жену с ребенком к ее родителям в Одессу, немедленно освободить квартиру и, поселившись где-нибудь на отшибе, усиленным трудом заработать средства, достаточные для того, чтобы вытащить семью из долговой ямы.
Когда дело касалось принятия кардинальных решений, затрагивающих его профессиональную деятельность, Леонид Осипович был решителен и твёрд. По семейному преданию, он всегда носил при себе бутылочку с ядом - как напоминание семье, что ни перед чем не остановится, если семейные заботы будут отрывать его от художественной деятельности. Жест несколько театральный и экзальтированный, но, возможно, в те времена он таким не казался.
К первым числам апреля все было готово к отъезду. Поезд на Одессу отходил поздно вечером. Посадив жену с годовалым ребенком в переполненный вагон, Леонид Осипович с тяжелым сердцем вернулся в разоренное семейное гнездо. До Киева молодой женщине пришлось ютиться на боковом месте. Мимо постоянно ходили люди. Из тамбура в вагон врывался холодный воздух. Ребенок спал на руках у матери, пытавшейся защитить его от неудобств путешествия. Только после того, как освободилось место в купе, Розалии Исидоровне удалось уложить сына и прилечь рядом. В Одессу она приехала измученная дорогой и не выспавшаяся. Неудивительно, что и жизнь в родном городе показалась ей неустроенной, холодной и неуютной. То, что издали представлялось Розалии Исидоровне родным и милым родительским домом, вблизи оказалось средоточием семейных неурядиц и тревог. В Москву полетели полные тоски и отчаяния письма к мужу. Леонид Осипович отвечал ласково, но непреклонно - он уже рассчитал прислугу, упаковал вещи, его переезд куда-нибудь в пригород, где можно было снять комнату подешевле, дело решенное. Он уже настроился на трудовое лето и был уверен, что сможет заработать достаточно, чтобы расплатиться с долгами, выкупить из ломбарда мебель и обеспечить себя уроками и заказами на следующую зиму.