Аннотация: Я не была избалована бабушками. Потому что не знала ни одну из двух возможных.
СЕМЕЙНЫЕ СВИТКИ
(История моей семьи)
Книга Рахель и Мирьям
Я не была избалована бабушками. Потому что не знала ни одну из двух возможных.
Рахель - так звали маму моего папы - пропала без вести. Ее муж, Шойл, простился с ней в июне 1941 года на старой западной границе, через которую Рахель не пропустили. Без забытых в суматохе документов ее не пропустили в жизнь.
Как могло случиться, что она забыла эти проклятые бумажки дома? Как видно, по дороге к ящику комода, затопило сердце тревогой о дочери. Увезут неизвестно куда, разве найдешь ребенка в такой большой стране? И зачем только они отправили ее в этот детский... нет, не детский, какое-то их слово... Ах, да - пионерский лагерь, была бы сейчас здесь, под боком, никуда не надо было бы ехать... Да и как ехать? На кого останется больная мать? И дом... ее дом, как можно его бросить, ведь разворуют, соседи же и разворуют... А Шойл сердится, торопит. Да, конечно, он прав, надо торопиться спасать их малышку...
Шойл был прав, днем позже он бы уже не нашел дочь в лагере. Несколько дней он и Фирочка жили на вокзале, через который шли переполненные людьми эшелоны. Другого жилья все равно не было, да и так было вернее. Они боялись пропустить поезд, в котором приедет Рахель. В общей суматохе вокзального столпотворения было так легко потеряться и трудно кого-либо встретить.
Шойл снова сердился. Опять жена где-то застряла. Неужели она не понимает, что нужно торопиться? Беженцы следующих мимо эшелонов уверяют, что немцы уже совсем близко. Уезжать и спасать жизнь дочери? А вдруг Рахель приедет следующим эшелоном? Надо еще немного подождать. Девочке всего 13, как он справится с ней один... Подготовила ли ее мать к вступлению в девичество? Надо купить ваты! Много ваты. Сколько еще продлится эта война? Месяц? Два?
Девочка не понимает, зачем отцу столько ваты.
Вдруг пронёсся слух, что эшелоны из Ровно будут идти через Харьков. Мелькнула надежда, поманила отца и дочь за собой в неустроенную жизнь теперь уже харьковского вокзала. Фирочка терпеливо сносила все неудобства, которые, она знала, закончатся, как только приедет мама. Мама приедет и сразу появится вкусная еда и мягкая постель. Вот только будет ли в маминых силах прекратить эту войну?
Измученные, растерянные вглядываются они в лица беженцев. Нет, и в этом эшелоне Рахель не приехала. Может быть, в следующем? Но каждый следующий может оказаться последним. Открытые платформы, переполненные измученными людьми. Кажется, вон на той платформе едут ровенчане. Но Рахели среди них нет. Есть люди, которые видели, как она вернулась в Ровно. Никто не видел ее уезжающей. Некоторые говорили, что она не хотела уезжать, другие видели ее в доме у больной матери. Шойл вспоминает, что жена с самого начала противилась отъезду. Он подгонял ее только тревогой за судьбу маленькой дочери. Успокоилась? Знала, что муж не даст девочке пропасть?
Многие бежали от войны, но были немощные и больные, которые не могли передвигаться, были и такие, что боялись оставить свои дома без присмотра. Подумаешь, невидаль, немцы... Опыт прошлой войны оказал им плохую услугу. Многие из них помнили, как менялись власти в годы Первой мировой войны. Как жили и под красными, и под белыми, и под зелеными, и под поляками, и под немцами тоже жили... "Немцы - культурный народ", - успокаивали себя остающиеся. Было голодно - да, но выжили. Был грабеж - это да, поэтому нельзя оставлять дом без присмотра.
Где была в это время и на что надеялась моя бабушка Рахель, никто не знает. Может быть, она верила, что война вот-вот закончится и надо сохранить дом, чтобы мужу с детьми было куда вернуться. А, может быть, прособиралась и опоздала на очередной эшелон. А другого уже не было.
В одном из последних эшелонов, едущих на Восток, Шойл с дочерью покинули харьковский вокзал. Впереди у них месяцы скитаний, болезней и сиротства, пока на дорогах войны они случайно не встретят старшего сына Абрашу, пока не привезет их к себе, в Сибирь, средний сын, Арон. О судьбе оставшихся в Ровно рассказывают страшное. Но никто не запретит девочке верить в чудеса. И еще долгое время после освобождения родного города она верила, что ее мама жива, и разыскивала ее до тех пор, пока с дальнего хутора, на который каким-то образом попало ее письмо, отправленное подружке в Ровно, не пришел ответ. "Не ищи, никого в живых нет, всех расстреляли, - писала ей тетя подружки. - Я спаслась, потому, что меня спрятал муж-поляк".
Уже давно зарубцевались военные раны. Шойл, приехавший по вызову Арона в Москву, так и остался жить в столице. Женился на москвичке. Софья Григорьевна рано осталась вдовой и детей завести не успела. Нас, дедушкиных внуков, принимала за своих.
Только в 1955 году Шойл, наконец, решился съездить в Ровно. Не верилось, что Рахель исчезла бесследно. Казалось, что можно найти свидетелей, если не ее жизни в Ровно, то хотя бы ее смерти. Но все поиски наталкивались на глухую стену молчания. Не будь она когда-то его женой, можно было вообще усомниться в ее существовании.
В 1958 году поездку отца в Ровно решили повторить его дети. Им хочется пройти по знакомым улицам, посмотреть на родной дом, найти людей, которые помнят их детьми. Абраша, Арон и Фирочка идут по городу. Как бы их мама гордилась ими! Все, слава богу, вышли в люди. Абрашка деньги считает, Арончик строит города, а ее малышка Эстерка, надо же, выучилась на доктора, людей лечит. Вот они шагают по улицам Ровно. Взрослые и красивые, ее дети.
Братья быстро нашли дом, который выстроил когда-то для семьи Шойл. Деревянное покосившееся от времени крыльцо. Несколько ступенек вверх и они уже стучат в знакомую дверь. На короткий миг Фирочке даже поверилось, что она увидит на пороге родное лицо, незабытые черты. Дверь открывают. На пороге... О, господи, да ведь это же их бывшая соседка по двору.
Радость узнавания натыкается на полное равнодушие соседки. Нет, она не помнит, кто тут жил ДО войны, ведь это было так давно. Нет, она не узнает их. Нет, она не даст им зайти в ЕЕ квартиру. Пока братья пытаются объяснить, что им бы только посмотреть, Фирочка видит в полуоткрытую дверь кусочек комнаты со знакомой мебелью. Интересно, сохранилась ли на буфете та царапина, которая так огорчала когда-то ее маму? И видно ли еще то пятно на обивке дивана, за которое ей так досталось тогда от матери?
Квартира и мебель пережили ту, что так радела о порядке в доме.
И все же Рахель повезло - сохранилась строчка в письме, написанная ее рукой. Сохранилось несколько ее фотографий.
Мирьям - так звали маму моей мамы - разделила судьбу всех узников Кременецкого гетто. От бабушки Мирьям не осталось ни одной фотографии, ни одной строчки, ни одной вещицы, ничего, кроме скудных маминых рассказов.
Но сохранились имена обеих моих бабушек, занесенные в Книгу Памяти жертв Катастрофы.