Аннотация: О случайных встречах неслучайных людей.
СЕМЕЙНЫЕ СВИТКИ
(История моей семьи)
Книга Арона и Рут
5. Одесса - Новосибирск
Однажды Шойл рассказал, что неподалеку от них живет эвакуированная одесситка.
- Но родом она из твоего Кременца и, представь, тоже из семьи Ройхелей. Рая Херсонская. Тебе знакомо это имя?
В надежде что-то узнать о своих родных Рут отправилась к бывшей кременчанке. Каково же было их общее изумление, когда из разговора выяснилось, что Рут разговаривает со своей родной тетей, сестрой отца.
Обе младших сестры Давида Ройхеля, Нехама и Рахель, рано покинули родной Кременец. Белокурая красавица Нехама вышла замуж за одессита Соломона Фишмана и поселилась в Одессе, где еще недавно учились ее старшие братья Давид и Иосиф. Младшая Рахель последовала за старшей сестрой.
Древнееврейские имена сестер в Одессе не прижились, их сменили более привычные - Надя и Рая. Дружба сестер была предопределена небольшой разницей в возрасте и большой привязанностью друг к другу. Рая (Рахель) приехала в Одессу незадолго до начала войны, которую желавшие откреститься от нее большевики будут называть Империалистической. В начале войны депортировали из Гамбурга, как поданного враждебного государства, студента-медика Роберта Херсонского. Оба факта позволили молодым людям встретиться и пожениться. Рая не стала учительницей, как ее старшая сестра Надя. Но, наверное, ее золотая гимназическая медаль, вместе с другими драгоценностями, переданными ей матерью мужа и ее тезкой, помогли молодой семье в обездоленные военные годы не умереть с голоду.
На фотографии, хранящейся в нашем семейном альбоме, обе сестры с мужьями и братом Иосифом сняты в фотоателье Гойхмана на Дерибасовской. За сдержанными улыбками смотрящих с фотографии лиц надежно скрыто их прошлое и настоящее. Тем более никто бы не взялся предсказывать их будущее.
Передел границ, грубо проведенных по семье Мойше Ройхеля, разведет детей и родителей по разным странам на долгие годы, а некоторых и навсегда. И Мойше Ройхель никогда не увидит своих одесских внуков: Раю Фишман и ее сверстника Геру Херсонского.
Вскоре умрет от рака Надя (Нехама). Следом за ней уйдет ее муж Соломон: чахотка, легочное кровотечение. Вторая мировая война смешала карты оставшихся. Ушел на фронт Раин муж, Роберт Херсонский. А Раю с сыном, так же, как и Рут, война погнала через всю страну в неизвестную даль. И как бы ни была мала вероятность встречи двух людей в огромном городе, и тем более на необъятных просторах Сибири, для встречи Раи и Рут достаточно было и этой до смешного малой величины вероятности.
Для Рут тетя Рая была пока что единственным осколочком огромной семьи, о которой с начала войны не было никаких известий. Для Раи внезапно обретенная племянница и члены ее семьи были спасением от одиночества. После того как в 1942 году подрос для фронта ее сын Гера, она осталась совершенно одна в незнакомом городе. Как и многие другие матери, чьи сыновья взяли в руки винтовку, еще не научившись пользоваться даже бритвенным прибором, Рая жила от письма до письма. А письма от сына приходили нечасто. И так страшно было читать, что был ранен, что снова ушел на фронт, как тысячи таких же, как он, солдат. Но для Раи он один, единственный, и сообщение о новом тяжелом ранении сына - это ее страх и боль. И все же сообщение о ранении лучше, чем... Но об этом думать нельзя.
Беда обошла стороной эту семью в те далёкие военные годы, когда она каждый день стучалась в разные двери. Беда пришла позже, на самом излете правления "кремлевского затворника". Ночной допрос Роберта, вызов еще на один допрос, который был страшнее первого, потому что всю ночь продержали в ожидании вызова. На эту ночь напряженного ожидания организм отреагировал обширным инсультом с частичной потерей речи. Теперь никакие допросы ему были уже не страшны... Через год второй инсульт поставил точку на жизни одесского психоневролога Роберта Херсонского.
Его сын Григорий Робертович продолжил отцовскую династию. Медицинский институт, диссертация. Прирожденный диагност и выдающийся невропатолог. Его имя до сих пор помнят в Одессе его пациенты и многочисленные ученики, хотя доктор Херсонский уже давно живет в Нью-Йорке. Но тогда, в 1944-м, он воевал, был молод и писал стихи.
- Я должен встать.
- Больной, вы слишком слабы.
- Вчера к Одессе наши подошли,
А я лежу. У рупора хотя бы
Приказ услышу. Дайте костыли...
Ответа ждет. Нахмурился тревожно...
Он одессит. Ему двадцатый год.
Врач улыбнулся - что же, это можно.
И отошел. Окончился обход.
Взглянул, ликуя, парень на палату,
Потребовал, чтоб друг его побрил.
Сменил халат - и в первый раз к халату
Свою медаль на ленте прикрепил.
А вечером он слушал, как звенели
Куранты, обходящие страну.
Казалось, что апрельские капели
Дробят неторопливо тишину.
От радости ли сердце замирает?
От слабости ль кружится голова?
Должно быть, диктор воздух набирает,
Чтоб вымолвить заветные слова.
Бесхитростные искренние строки написаны тем самым пареньком, что стоял на костылях перед рупором, из которого взволнованный голос Левитана объявлял об освобождении его родной Одессы.
Так, на костылях, он и появился в Новосибирске в комнате своей мамы, тети Раи. Таким впервые увидела его Фирочка. В том далеком 1944-м папиной сестренке было уже 16 лет. Так что не нужно быть ясновидящей, чтобы догадаться, что произошло, когда на пороге тети Раиной квартиры возник молодой человек на костылях и с медалью на гимнастерке. Герой войны. Красавец.
Ей было всего лишь шестнадцать, а ему целых двадцать. Разница небольшая, но он уже воевал, был дважды ранен, а она была всего лишь школьницей. Милой девочкой, которой доверялось самое сокровенное - стихи собственного сочинения, но не доверялось собственное сердце.
Роман не состоялся. Но это чувство первой влюбленности и восторга моя тетушка пронесла через всю свою жизнь. По крайней мере, о Гере (так в семье называли Григория Херсонского) я слышала почти столько же лет, сколько мне на данный момент натикало. Хотя видеть его никогда не доводилось. Он с тетей Раей вернулся в Одессу. Мои родители осели в одном из волжских городов. А Фирочка и по сей день живет в Москве.
Незадолго перед смертью Левия Гофштейн вручила мне маленький сборник стихов Григория Робертовича, изданный в Одессе его сыном Борисом Херсонским в честь 80-летия отца. Естественно, что я тут же потребовала еще один экземпляр для Фирочки. И вскоре из Нью-Йорка прислали книжку с авторской дарственной надписью подружке юности. Мое желание сообщить как можно скорее о необычном подарке было настолько сильным, что я тут же набрала московский номер домашнего телефона своей тетушки.
- Слушай, что тебе Гера написал на своей книге, - радостно закричала я через все государственные границы.
Мой голос давно умолк, растворившись в ответном молчании. И вдруг с той стороны провода зазвучали стихотворные строки:
- Это стихи к его маме, тете Рае. Они есть в том сборнике? - наконец спрашивает меня Фирочка.
Я молчу ошеломленная. Прошло более 60 лет, а она помнит его стихи... наизусть...
Сборник стихов отца сопровождался книгой стихов его сына Бориса. Это все та же Левуся, узнав, что я пишу книгу о семье, поделилась новостью со своим троюродным братом. В ответ Гера прислал сборник стихов своего сына Бориса Херсонского - "Семейный архив".
Книга талантливо написана и не менее талантливо издана. Но "Семейный архив", по словам его автора - это "скорее миф, чем летопись, хотя в ней (как в любом мифе), в основном, все - правда". К тому же имена и лица в семейном архиве автора почти не пересекаются с именами, которые вошли в мои семейные свитки.
- Что ж, - самонадеянно подумала я, - тем интереснее будет ему читать летопись нашей семьи, хотя и в ней достаточно мифов.
С поэтом Борисом Херсонским я не была знакома, хотя и слышала о нем от нашего общего дяди. Иосиф Ройхель, родной брат Бориной бабушки Раи и моего дедушки Давида, жил в Москве. Удивительно, что Борис, поддерживающий теплые отношения с Иосифом, ничего не знал о существовании нашей семьи.
Но в мире столько удивительного. И разве не удивительно, что на опубликованные в интернете главы этой семейной летописи отозвался близкий друг Бориса Херсонского, который и познакомил Бориса со мной.
В своих рассказах о Левусе я упоминала, как она - поразительно отзывчивой души человек, - обнаружила в Израиле наших родственников. Как с ее помощью, отыскалась мамина подруга Фрида. И вот теперь этот удивительный обмен письмами с Борисом. Как жаль, что я не могу рассказать об этом Левусе. Как бы она радовалась! Как восторгалась бы: "Ну, ты даешь, Рахель!"