- Рутка! - глаза подружки Фриды как всегда озорно блестят. - Снегу-то! Не пройти! Наши все на Бону побежали. Да не денется никуда твоя книжка. Я за тобой!
- Послушай, Фриделе, как он пишет! Это же про наш Кременец!
Головы подружек склоняются над сборником стихов Юлиуша Словацкого.
Две подружки: голубоглазая Рут, коротко стриженные светлые волосы которой вьющимися волнами набегают на высокий лоб, и черноглазая Фрида, чью густые черные разделенные прямым пробором волосы собраны в длинные толстые косы. Хохотушка и выдумщица Фрида и задумчивая Рут, чьи фантазии воплощались чаще в рисунках и рукоделиях, и почти никогда в поступках.
Две неразлучные подружки: малозаметная Рут и красавица Фрида. Вместе росли, вместе учились. Вместе пели любимые песни. Вместе стояли на вершине Боны и, вглядываясь в неизвестную даль, мечтали о будущем. И хотя с Боны открывалась даль неоглядная, вряд ли видели они те дороги, по которым потащила их вскоре своевольная жизнь. Вместе читали книги и плакали над судьбой героев. Но не было написано в тех книгах о том, как повернется их судьба, и сколько судеб совсем некнижных героев им еще предстоит оплакивать.
После окончания школы ОРТ дороги подруг впервые разошлись. Кременец не нуждался в таком количестве портних. Рут отправилась в Варшаву, к отцу. Фрида уехала к родным в Вильно.
Рут устроилась работать портнихой в модное варшавское ателье. Там вкус и фантазии диктовали заказчицы. Работа не доставляла радости и плохо кормила. При подсчете разницы оплаты проезда и новых набоек стоимость билета явно превышала стоимость ремонта обуви .Так что по Варшаве Рут передвигалась пешком. Фриде повезло еще меньше. Впрочем, она предпочла нянчить детей, а не строчить на швейной машинке и обслуживать капризных панночек.
Отпуск подруги проводили в родном Кременце, где можно было всласть наговориться.
- И отъесться! - шутила толстушка Фрида.
- Дедушкиными яблоками, - вторила ей худышка Рут.
Там, в саду, Фрида и доверила подруге свою главную новость: в Вильно за ней ухаживает удивительный парень.
- Его зовут Арон. Он такой, такой... - Фрида пыталась описать подружке студента строительного техникума, коренным образом отличавшегося от всех ее прежних кавалеров. - Ты бы ему больше подошла... - закончила она с грустью.
Впрочем, долго грустить Фрида не умела. Арон ждал ее в Вильно, дело шло к свадьбе. На Песах Арон пригласил свою невесту в родительский дом, в Ровно.
"Красивая, хозяйственная, добрая да еще и певунья", - выбор Арона в семье одобрили. Был, правда, один "изъян" - невеста сына всерьез поговаривала об отъезде в Палестину. Ну, да это еще вилами на воде...
В отличие от родителей Арона, в семье Фриды преобладали сионистские настроения. Старшей дочери удалось нелегально пробраться в подмандатную Палестину. Теперь она искала способ вытащить туда двух младших сестер и родителей. Предполагая, что Фрида не вынесет тягот и опасностей нелегального путешествия, старшая сестра придумала для нее хитроумный план фиктивного замужества. Фиктивный "жених" должен был прибыть в Варшаву по своим делам, а вернуться в Палестину вместе с Фридой. Дело для него не очень хлопотное, совершенно безопасное и прибыльное. Кроме договорной суммы, семья Фриды бралась оплатить "жениху" все расходы, связанные с фиктивным браком.
Настоящий жених должен был приехать следом с одной из групп молодых добровольцев-нелегалов. Собиралась с ними в путь и младшая по возрасту, но гораздо более взрослая по жизненным навыкам сестра Фриды Двойра. И Двойре, и Арону под силу опасный вояж нелегалов.
Предстоящая разлука с настоящим женихом не пугала Фриду. Печалила ее разлука с Руткой. Обе понимали, что расстаются навсегда.
Фрида уезжала из Варшавы. Не было вечера, чтобы она не заскочила хотя бы ненадолго к подруге. Девушки понимали, что наговориться на всю оставшуюся жизнь им не удастся. Но была у этих встреч еще одна причина, тайная. Фрида дала Арончику варшавский адрес Рут, и каждый день забегала узнать, не приехал ли он попрощаться.
Арон задерживался, а день отъезда "молодоженов" неумолимо приближался.
Фрида то грустила и жаловалась подруге на занудство и жадность своего вынужденного попутчика, то с восторгом вручила ей памятный подарок, купленный им для Рут. У самой Фриды денег на покупку серебряного портсигара не было. (Как потом выяснилось, счет за покупку портсигара фиктивный "муж" тоже внес в реестр "брачных" расходов.)
Грустный летний вечер 1939 года. На удивление прохладный для этого времени года. Пойди в тот день снег, подруги бы не удивились. Так стыло и пасмурно было у них на душе в день Фридиного отъезда.
- Если бы Арон знал точную дату, - горевала Фрида.
- Но ведь ты уже попрошалась с ним в Вильно! - успокаивала подургу Рут.
- И скоро встретимся в Палестине, - тут же находила повод для радости Фрида. Они не могли обменяться адресами. Никто не знал, где окажется завтра перебивающийся случайными заработками Арон. Место жительства и будущее Фриды были еще в большем тумане.
- Передай ему, - попросила она подругу на прощание, - я буду писать в Кременец, на адрес моих родителей.
Арон приехал на следующий день после Фридиного отъезда.
Было раннее утро, когда он позвонил у входной двери. Сонная Рут открыла. На пороге стоял незнакомый парень. Впрочем, не такой уж и незнакомый. Она видела эту кудрявую цыганскую гриву на многочисленных фотографиях рядом с Фридой. Арон увидел ее впервые. "Голубая пижама и огромные голубые глаза", - в этом месте рассказа я всегда представляла себе тоненькую девушку с растрепанными после сна волосами и глазами-озерами, так удачно сочетавшимися с цветом ее пижамы. История о глазах и пижаме так часто повторялась в нашей семье, что мне казалось, что вместе с Ароном на пороге варшавской квартиры стояла и я.
Фрида начинала свою полную надежд жизнь в раздираемой на части Палестине, в то время как в покинутой ею Польше рушились надежды и границы. События развивались столь стремительно, что, когда в конце августа 1939 года Рут поехала в Кременец навестить мать и сестренку, путь назад, в Варшаву, был уже отрезан. Государства тасовались как колода карт. Заснув подданными одной страны, проснувшись, можно было обнаружить себя гражданином загадочной страны Советов.
Вначале советская власть была в диковинку. С энтузиазмом ее встретила, пожалуй, только молодежь и так называемая прогрессивная часть городского населения. Но и их восторг несколько поутих, когда в городе появились жены представителей новой власти. Подобно рою саранчи налетели они на город. Сначала опустели полки всех продовольственных магазинов. "Как с голодного края..." - посмеивались кременчане, не ведая, как близки они к истине, не зная, что и им вскоре придется узнать, что такое голод на плодородной земле.
Потом исчезли товары из прочих магазинов.
Потом стали исчезать люди.
Почему-то Рут запали в память именно эти странные подробности. Может быть потому, что представители рабочей и крестьянской власти стали разъезжать по улицам в купеческих пролетках, груженных нахватанным в магазинах товаром. Или потому, что их жены были вызывающе безвкусно одеты.
Тем не менее, на новую власть возлагали большие надежды. Уж очень впечатляли трактора на их полях и замечательные песни из кинофильма "Веселые ребята"...
Особенно ревностным поклонником кино оказалась Мирьям. Рут подшучивала над матерью, но песни из первой советской музыкальной комедии мать и дочь пели вместе. Благополучия они в дом не принесли, но жить, и правда, помогали.
О благополучии надо было заботиться самим. И Рут отправилась к отцу во Львов.
Давид Ройхель с молодой женой поспешили уехать из Варшавы вглубь страны, как только на Польшу стали падать первые бомбы западного воинственного соседа. Так они оказались во Львове. Никто не предполагал, что через несколько дней Львов отойдет к двуличному восточному соседу. Прибывающих из Польши беженцев советская власть размещала опробованным способом, уплотняя квартиры коренных жителей. Давида с женой поселили на улице Пушкина. Туда же, в их крохотную комнатку, приехала Рут. Она видела, как недовольна бывшая единоличная владелица уплотненной квартиры появлению еще одной жилички. Она понимала, что ее присутствие стесняет отца. Но в Львове была работа, и значит было на что жить самой, и помогать матери одевать младшую сестренку, которая в те годы начала расти почти также стремительно, как росли ее претензии к фасону одежды. Рут работала контролером на шоколадной фабрике. К контролируемой продукции она охладела довольно быстро, и только любовь к фисташковым орешкам, используемым для начинки, осталась у нее на всю жизнь.
На пасхальные дни Рут уехала домой, в родной Кременец. Как всегда на Песах к праздничному седеру съезжалась почти вся кременецкая молодежь. И хотя в городе уже давно не было ее подруги Фриды, а в доме пахло нуждой, и мать не переставая жаловалась на бросившего их отца, это был ее дом, и в нем была ее комнатка, где Рут никому не была в тягость.
Песах 1940 года Арон проводил в семье уехавшей невесты. Он перестал получать ее письма почти сразу после смены власти. Новая власть открыла перед ним новые возможности. Бывший безработный выпускник строительного техникума стал студентом архитектурно-строительного факультета Львовского политехнического института. Его нелегальная поездка в Палестину как-то сама собой отодвинулась. В стране Советов самым распространенным был путь на Восток, в Сибирь. Все пути на Запад были отныне отрезаны. Да и кто бы рискнул сейчас, оказаться в охваченной войной Европе, по которой брели толпы никому ненужных беженцев. В наиболее тяжелом положении оказались беженцы евреи. Тайные представители фашиствующей страны могли арестовать их на любой территории и направить в концлагерь, зная, что за них не заступится ни одно правительство. А въезд в Палестину охранялся британским правительством, под чьей властью она была, и чьи законы должна была соблюдать.
Легальный въезд евреев в подмандатную Палестину был строго ограничен еще в 20-х годах. Этим решением британское правительство надеялось умиротворить арабское население Палестины, гранатами и погромами доказывающее, кто на самом деле управляет страной. Язык силы был необыкновенно действенным оружием. Незадолго до начала второй мировой войны, в мае 1939 года, отменив Декларацию Бальфура о создании в Палестине еврейского национального очага и нарушив таким образом взятые на себя мандатные обязательства, Чемберлен выпустил свою "Белую книгу", чернее которой было только открытое уничтожение нацистами целого народа.
Теперь по нелегальным тропам Италии шли только отчаявшиеся изгои, которым уже нечего было терять в этой жизни. Им было все равно: погибнуть ли от холода на снежных перевалах Италии или от удушья в газовых камерах фашистских лагерей; от расстрела на улицах своего города или под обстрелом англичан, препятствующих утлым суденышкам тех счастливчиков, которые все же добрались до Кипра, достичь палестинских берегов.
Приехавшему на праздники львовскому студенту было тоскливо в незнакомом городке и в чужой, по сути дела, семье. Никаких новых сведений о Фриде у родителей девушки не было. От кого-то из молодежи Арон узнал, что голубоглазая Фридина подружка тоже гостит в Кременце. Может быть, у нее есть более свежие весточки от Фриды?
Так он вторично возник на пороге комнаты Рут. Молодые люди быстро подружились. Как и предполагала когда-то Фрида, между Рут и Ароном было много общего. Вот только оперную музыку молодой человек не жаловал, так что Рут пришлось всерьез заняться его музыкальным воспитанием. В свою очередь Арону удалось внушить подруге своей невесты, что грех не воспользоваться той несомненной льготой, которую принесла с собой советская власть, открывшая перед молодежью двери учебных заведений. Слова легли на благодатную почву, и осенью Рут стала учиться в львовском педагогическом училище. Это дало ей и еще одно несомненное преимущество - место в студенческом общежитии.
Мой рассказ о том, как новая мировая бойня раскидала их по разным концам необъятного Советского Союза, и как они искали друг друга, и встретились, и поженились, еще впереди. Но это будет уже совсем другая история - история жизни и любви моих родителей. А пока что мне хочется продолжить историю про двух подруг.