Судя по тому, что ночь продлилась три дня, курс выбран был верно. Поглядывая на дотлевавшую в иллюминаторе луну, Хед прикидывал, как долго протянется день, - при приближении к цели время становилось непредсказуемым. За сто лет войны никто так и не разгадал, как влияют на время смены курса движения к цели; хотя и он, и все под началом его варвояки знали, что к ней не подлететь даже меняющим алгоритм хода ракетам. Всего три раза, сумев подойти достаточно близко, эрлеты поражали эту цель. Но только на третий раз, разглядывая после километровые воронки прожженной земли, в которых ничто живое заведомо не уцелело, Хед уже не прикидывал, как долго азыины не объявятся снова.
Эрлеты крались над землею так низко, как только позволяли радары, щупавшие каждую яму, каждый бугор. В правых боковых иллюминаторах уже подсвечивалось невидимым солнцем небо, а в напольные иллюминаторы сквозь рассветный сумрак временами можно было разглядеть развесистые лапы векового ельника.
Почти час первый помощник Хеда, Арм, не менял направление полета, и эрлеты эскадры двигались, образуя над землей змеящуюся "галку". Замыкающим в ее острие шел эрлет Хеда. Всю затянувшуюся ночь он лишь по приборам следил за продвижением эскадры - при боевых вылетах стекла эрлетов даже и днем не пропускали света наружу. Теперь же в лобовом стекле проглядывались контуры дисков летевших рядом эрлетов. Их обшивки, непрерывно менявшие свой цветовой фон, делали эскадру невидимой только с земли.
То, о чем он думал всю ночь, тревожило всех: энергия была на исходе, и на его запросы близлежащим городам те отвечали отказами. Энергии, полученной эскадрой до взлета, хватало только на приближение к цели, и он понимал, что пора затребовать энергию из центра. Сделать это прямо сейчас он не решался. Войне, которую сто пятьдесят лет назад объявили азыинам ортодоки, давно была непопулярной даже в среде верховных варвояков. И все из-за этой проклятой энергии, которую отнимала война. Если бы не безрассудная жадность ортодоков, с азыинами давно бы было покончено.
Внезапно он уловил запах хвои. Не хватало еще, чтоб сюда нагнали мошки, подумал он. При полетах над этими местами та, нередко терявшая свойство - облетать человека, случалось, покусывала спящих варвояков.
Он покликал по связной панели подвески, болтавшейся на его поясе. Из-за старомодности он пользовался поясными подвесками, а не вживил электронику в кожу, как его подчиненные.
- Арм слушает, - появился в правом углу мониторной доски его заместитель, летевший в крайне правом эрлете.
- Арм, во-первых, прекратите нагнетать воздух без фильтров, а во-вторых, доложите, что предприняли генетики по поводу появления мутантной мошки?
- Есть нагнетать воздух, фильтруя. Генетикам дважды было сообщено о мошке, но в настоящее время они выполняют столько мутационных программ, что им не до мошки. К тому же они считают, что заниматься экологией регионов должны их владельцы.
- Свободны, - отключил помощника Хед, про себя усмехнувшись над этим 'Владельцы'. После издания идиотского указа об экологической защите владений их владельцами, многие свои владения просто покинули. Никто не желает тратить ни грана энергии ни на что, кроме собственной плоти, все помешались на этой энергии. Теперь она единственное мерило достатка, все другое утратило ценность. Любые владения на любой планете - ничто, выбрасываются даже древние ценности. Обладатели сверхэнергий расходуют уйму этой самой энергии, чтоб не попасть в энергетические рейтинги, опасаясь расплодившихся грабителей энергий.
Подумать только: в начале войны по всем меркам он, имея немалые энергетические и информационные ресурсы, считался состоятельным, теперь - разве что не нищим. Заслуженный варвояк, командир эскадры, он был самым в ней старым, ему было за триста, и он помнил те времена, когда ценились вещи, земли, транспорт, а не эта чертова энергия, которой всем не хватает.
Все из-за той же старомодности он много чего не стирал из своей информационной копилки и неохотно привыкал к новым информационным программам. Подумать только, устаревающая информация тут же стирается!
Владея ею, он единственный в своем ведомстве, знал, отчего азыины, эти отпетые нелюди, с которыми сражался всю жизнь, дразнят варвояков 'орками'. Этимологические справочники утверждают, что 'орк' не что иное, как редукция 'ортодока'. И только он знает, что 'орками' прозывались тупые, злобные звероподобные существа из древней книги и такого же фильма. Из информационных систем древние необъемные фильмы давно стерты, и на сведение о них он наткнулся случайно, роясь в информационной архаике.
Зарываясь в дебри такой информации, Хед хотел постичь, кто есть азыины. Узнать о них что-либо доподлинно было непросто. Азыинологи утверждали, что равнодушные к техническому прогрессу азыины стремятся к усилению своего осознания и, не доверяя социальному прогрессу, действуют, ориентируясь прежде всего на древнейшие понятия и ценности.
То, что инструктаж по контактам с азыинами, - бессмыслица, понимали уже не только исследующие проблему тиэйджеры, но догадывались и увлекающиеся азыинологией тинэйджеры. К тому же, в подобные инструкции варвоякское ведомство то и дело вносит изменения, тщась осмыслить действия непредсказуемых донельзя азыинов. Не счесть, сколько поменялось инструкций с года поглощения универсальной религии рациональным осмыслением мира, когда провозгласили декларацию о защите и экстренному спасению живущих нормативно ортодоков. Подобный инструктаж тем или иным образом осуществлялся и в конфессиональные эпохи. Подумать только, даже справлявшие богоугодные ритуалы не хотели иметь ничего общего с не признававшими правил социума.
Войну азыинам ортодоки объявили из-за детей. Азыины, меняющие постоянно приоритеты и векторы своих интересов, делали своих адептов безразличными к общепринятым установкам. И даже - к судьбам собственных родных. И вовсе не потому, что ко всему равнодушны. Только азыины, распознав духовную общность с чужими детьми, могут предпочесть опеку оных в ущерб заботе о собственных детях. Пять процентов взрослеющих ортодоков, отнюдь не самых неразумных, примыкают к азыинам. Чтобы не увеличивать эту цифру, уже больше ста лет в ортодокских школах история человечества низведена до вживления искусственной памяти об истории технического прогресса. И современные тиэйджеры не ведают, что до полетов на планеты люди враждовали из-за принадлежности к различным расам, государствам, конфессиям, политическим взглядам, хотя, на самом-то деле, борьба велась за территории и материальные блага. Не знают тиэйджеры и, что люди когда-то были двуполы, предпочитали все делать одной рукой, и что дети созревали не в маточных термостатах, а в человеческих телах.
Хед давно не стеснялся того, что его родители были однополы, и что яички одного из родителей болтались в мошонке. Разумеется, понизив температуру тела, он прибрал их под лобок. А вот седьмого пальца себе так и не отнял. Нынешние шестипалые не знают, что столько пальцев нужно для игры на древних инструментах, потому что не знают музыки. Музыка сведена к ритмизированной последовательности звуков для релаксаций, позывных и гимнастик. Знание музыки, не говоря уже о занятии ею, - теперь редкость.
Инструкции утверждают, что азыины лишают неофитов воли и разума, но навряд ли то так. Отсутствуют достоверные сведения - на что азыины вообще направляют усилия воли и разума. Конечно, сделать со всеми такое они неспособны, у подавляющего большинства иммунитет к эзотерическим недугам.
И именно этого иммунитета не получил его единственный ребенок, ностальгические воспоминания о котором Хед из памяти стер. Двести лет назад, не решившись ребенка в чистом виде клонировать, он три своих хромосомы кроссинговеру все же подверг. То была ошибка. Тогда еще не вышел запрет на клонирование себя в чистом виде и не существовало жесткого контроля над тем, чтоб не менее трети генного материала для зачатия младенца было чужеродным. Теперь эту треть чужеродных генов разрешено набирать из хромосом любого числа ортодоков, однако строг запрет на включение в геномы генов зверей после появление на свет всевозможных монстров и бесконечных скандальных экспертиз для признания тех хотя бы паралюдьми.
Бытующие ныне сообщения о появлении высокотехнологично зачатых младенцев с неслыханными качествами - тщеславные выдумки. Разброс способностей являющихся на свет ортодоков невелик и просчитан. Очередная мода на неординарных детей.
Сколько за свои века Хед перевидал этих мод! До ста лет и он не чурался глупостей мод: безрассудно тратя энергетические запасы, летал по планетам; вживляя в кожу меховые покровы экзотических зверей, ходил без одежды; усиливал обоняние до волчьего чутья; рискуя ухудшить генофонд, смещал пол то в мужскую, то в женскую стороны; имел по несколько любовников сразу; месяцами не выходил из-под воздействия эйфоризирующих галлюциногенов. Теперь он вспоминал об этом, как о банальном причащении модальности времени.
Последние десять лет он контактировал с подчиненными в основном через приборы связи. Только раз в месяц он был обязан являться на прием к Верховному. К Бауэлу, пятьдесят лет занимавшему пост Верховного варвояка, он поднимался по изгибистому рукаву, который подавался из кабинета Верховного прямо к люку эрлета, едва тот приземлялся на крышу Военного ведомства, напоминавшего с высоты огромную скалу. И эту процедуру бесшумного подъема в светящемся кресле по темному узкому рукаву он не любил. На последнем приеме Верховный подчеркнул, что экстренно выдаст энергию лишь при подходе к цели, но в случае ее неудачной атаки сделает это в последний раз.
Впрочем, теперь контакты хоть с кем - ему безразличны и все равно как и где жить, срок его активной жизни вот-вот истекает, ему предстоит последняя битва. Пятьдесят лет назад он еще был привязан к земной обыденности. Его детство и юность прошли в интерьерах средневекового замка, среди копий древних полотен, не отличимых от подлинников. Предки Хеда были анохрониками, как раз на их веку и появились технологии точного копирования замысловатых и даже антикварных вещей. Да и родители его, тяготевшие к древней эстетике, любили музицировать и часто собирали у себя любителей древней музыки.
Сразу после того, как родители уснули в одной криокамере, он расстался с родительским замком, ему всегда было стыдно приглашать знакомых в этот приют щемящей тоски. К тому ж, все знали, как несложно смастерить такое жилье. Да и вещи подобного рода, лишенные энергетики подлинности, были вещами-убийцами. Давно доказано - лишенное аутентичности губительно воздействует на организм. Изготовленная в копировальных камерах пища так же вкусна, как и произведенная естественно, но является ядом.
Несомненно, увлечение всевозможной экзотикой - не что иное, как раздутый внутри сознания каприз. Необъяснимо только, почему принятие установок современности не считается также капризом. Но как бы там ни было, к ста годам он понял - круг его жизненных предпочтений очерчен, он выбрал - чем и как будет жить.
За последние два века он сменил немало хайтековских жилищ, повышая степень их комфортабельности, и только раз выбрал жилье среди лесного массива. Этот лес, вне зоны искусственного климата, он сам отыскал для прогулок с волком. Тоску воспоминаний по вольготной лесной жизни с прирученным волком он давно стер. Однако досада от того, что волка не удалось спасти, так до конца и не стерлась.
Ох, эти новейшие законы, запрещающие клонировать органы домашних животных! На хранение их органов требуется всем нужная энергия. Скоро ее не достанет и для хранения тел клонированных ортодоков.
Не так давно общественность была потрясена, узнав, что заболевший тяжело ортодок не прожил своего срока жизни из-за того, что вовремя не получил пораженный орган. И совсем недавно произошел случай страшнее: в банке данных не были найдены полученные клонированием органы пострадавшего в техногенной катастрофе ортодока. Тот погиб в муках.
Разумеется, суд над виновными в происшедшем идет, но нет сомнений - тех оправдают. Сработает закрепленное законодательно право всех на пятипроцентную ошибку.
Он сам из этой ошибки. По последним законам численность посвятивших себя войне варвояков не должна превышать пяти процентов численности всех живущих ныне ортодоков и запрещено тратить больше тех же пяти процентов добываемой энергии на войны. Эти пять процентов низвели варвояков до статуса никчемных философов. И тех по тем же законам не должно быть больше пяти процентов. Нужен кому их онтологический бред, его ни подтвердить, ни опровергнуть. В парламенте столетье ставится вопрос о запрете на занятие философией. В свое время попала же под запрет деятельность людей искусства - теперь не терпят выброс энергии в никуда. В тинейджерстве он хаживал по пространствам объемного кино, где забывалась реальность. Когда заблудившихся в виртуальных пространствах невозвращенцев стало не счесть, на все виды искусства наложили табу. Долго ж выбираются ортодоки из дебрей тысячелетних фантазий.
Сдается, азыинам они не в тягость совсем. Им, управляющим собственным разумом, смена смысловых конструкций - ничто. Для них даже идея продления рода - банальное утешение за неизбежную смерть. Они декларируют, что каждый в их содружестве может жить, подчиняясь лишь личным законам. И в том якобы никакой безнравственности нет, потому что глупость человеческих пороков им не интересна совсем. Все помнят, как они уничтожили терпящий бедствие космический корабль с сотнями людей на борту. И хоть потом просчитали, что упади он, куда был должен упасть, погиб бы миллионный город. Но как им удалось это тогда просчитать? Ох, эти их извечные холодные расчеты.
Глянув в боковые иллюминаторы, Хед увидел, что в левом - не стало луны, а в правом - появился сектор еще не слепящего солнца.
- Фут, - обратился Хед, вызвав на связь второго помощника.
- Фут слушает, - мгновенно появился тот на мониторе.
- Скорость продвижения к цели?
- Скорость не падает, так что схему продвижения пока не меняем. Цель нас видит, но мешает пока не сильно.
'Не сильно', - невесело усмехнулся про себя Хед.
- Скорость продвижения?
- Определить невозможно: часы на бортах идут вразнобой, сверяем ежесекундно из центра, но сверка идет все хуже.
- Взять обратный курс и при появлении синхронного времени возвратиться на прежний.
'Не попасть бы в стопор', - подумал Хед.
Однажды в середине войны эскадра попала в эту страшную ловушку азыинов. Пять дней эрлеты эскадры, недвижно зависшие на высоте, подвергались угрозе рухнуть на землю. Была нарушена связь, и все режимы работы двигателей были бессильны. После того Хед стер из мозга половину ощущения страха. Теперь существует запрет на стирание из мозговых структур больше трети восприятия страха, чтоб не ослабить защитные рефлексы, но тогда такое варвояками практиковалось нередко.
Многие из них начисто стирали ощущение страха, обращаясь в неустрашимых кретинов. Сколько их после того во всяких авантюрах погибло и скольких, ни в чем не повинных, они погубили.
- Есть, сменить курс на обратный! - отчеканил Фут.
Хед ощутил, как эрелет на мгновение застыл и обернулся на сто восемьдесят градусов.
Испытав период ускорения, он разглядел уже полный солнечный диск в иллюминаторе слева. Это время суток Хед любил, только в эти часы из иллюминаторов шел неяркий, но бодрящий и радостный утренний свет.
Хед увидел в напольном иллюминаторе бегущего волка. Судя по длинным прыжкам и скорости, с которой тот пересекал лесные поляны, волк был диким. У домашних волков такой прыти нет: те слишком разумны. Своего, с человеческой гортанью, волка Хед и не пытался учить говорить, что за зверь с привитым ему лукавством рассудка. Только с этим безмолвным - всегда рядом - другом он мог надолго погружаться в мир лесного покоя. Служебный психоаналитик Хеда настаивает, чтоб он постоянно с кем-то близко общался, чтоб не дичать. Но где такого друга сыскать?
И к семейной жизни он не имеет влечения.
На сентиментальное житие у Хеда времени нет. Сокрушить при жизни пристанища азыинов, ускользающими миражами возникающие то на одном, то на другом пространстве земли, - цель его жизни.
Кликнув баннер, Хед придвинул к себе кухонный комбайн. На приготовление горячей белковой смеси, теплого мультисока и охлажденного фрукта ушла минута. Есть ему еще не хотелось. Но сейчас, когда выполнялся обманный маневр, было время на завтрак.
Прожевав смесь и выпив сок, он принялся за фрукт, стараясь не запачкаться сочившейся из мякоти влагой. Когда-то в таком виноградном фрукте были орешки кедра, теперь их заменил один непонятного вкуса орех. Сколько энергии тратят генетики на идиотские изыски!
Казенная кухня раздражает всех варвояков и не потому, что не достаточно вкусна: всякой пище вкус придается отменный. Но питаться ею, при появлении очередного поколения пищи, заведомо полезнее, досадно. К тому же, в походных условиях нет корреляции состава пищи с показаниями биохимии крови и тканей индивида. Воспользоваться достижениями новых пищевых технологий не могут и их создатели. Только состоятельные хранители энергии, они же и скупщики информационных технологий, позволяют себе все новейшее. Среди них полно живущих среди ортодоков азыинов. Никто не исключает, что именно они то отыскивают и скупают все то, что может быть им во вред.
Позавтракав, Хед вошел в гигиеническую кабину и, откинувшись на кресле, включил его.
За долгую жизнь он не раз богател и беднел и давно не боялся нищеты и даже изгойства. Пять процентов популяции ортодоков составляют изгои, эти тупые любители эйфорических утех. Все те же пять! У азыинов, фанатично совершенствующих волю, изгоев нет вовсе.
В парламенте ставится вопрос о досрочном, и при том необратимом, уничтожении неработоспособных изгоев; но опасения большинства стать таковыми тормозит разрешение вопроса. Главный довод противников уничтожения лишних людей - случайная или вынужденная потеря жизненной энергии сделает изгоем любого. Да и на поддержание жизни утративших эту энергию тратятся энергетические крохи.
Заканчивая последнюю процедуру очищения гелем, Хед ощутил, как эрлет снова застыл, сделал пол-оборота и начал набирать скорость. Сработал позывной сигнал подвески.
Включив скоростной режим вакуумной смывки, Хед услышал из динамика подвески:
- Сообщает Фут. Появилась фиксируемая скорость.
Хед вскочил и ринулся в кабину. Скорость была неплохой. Следя за движением эскадры на мониторе, Хед внезапно понял: она вошла в 'пролет' - узкую полосу, через которую только и можно было прорваться. Условным кодом он объявил эскадре боевую готовность. На мониторной доске стали появляться варвояки эрлетов.
Его охватило волненье.
- Харт, - вызвал он единственного не появившегося на мониторе поисковика непредсказуемых целей. Вероятно, тот был в гигиенической кабине.
Переведя клавиатуру приборной доски на шифровальный режим, Хед заработал всеми двенадцатью пальцами. На приказ искать ядро цели Харт отозвался мгновенно и тоже шифром запросил код приведения эрлетов в боеготовность.
Сколько раз эта готовность кончалась ничем: появлявшаяся скорость внезапно исчезала. Но на этот раз Хедом овладело предчувствие.
Помедлив минуту, он набрал вызов Военного ведомства и условленным нейтральным текстом доложил о попадании в 'проход'. Что такое попадание в 'проход', там знали отлично: эскадра для атаки экстренно должна получить энергоподпитку с ближайшей энергозаправки.
На центральном мониторе появился Верховный, за спиной которого простирался его безбрежный кабинет, в котором, как нередко шутили, могли вместиться все варвояки, не исключая даже тех из них, кто давно осел на дальних планетах и отказался подчиняться ведомству.
- Вас понял. Слежу, - изрек Бауэл.
Судя по напряженному блужданию взгляда Верховного по мониторной доске, отражавшей движение эскадры, он понял: вот-вот появится возможность атаковать.
- Цель визуализировалась. Панорамирую - шифрованным текстом, тут же дешифрующимся лишь приборами Хеда, передал Харт.
Отчитать его за долгое непоявление на экране времени не было. Хед понимал - это последняя битва. Выпустить огромный заряд разящей энергии и просто так загубить немалый участок земли - у него права нет. На кону не просто его карьера. В последнюю встречу с Верховным он выпросил у него последний шанс: такой энергетической подпитки, в случае неудачной атаки, ему уже не получить.
Хед с досадой припомнил, что не успел познакомиться с Хартом, тот был зачислен в эскадру перед экстренным вылетом на цель, заменив покончившего с жизнью, отвергнувшего криокамеризацию, наводчика на цели Брейна, с которым налетал полвека. В своей предсмертной записке, которую, кроме Хеда, никто не читал, тот ратовал за прекращение бессмысленной войны с азыинами, требуя признать их людьми непостижимого мира. Мира иных страстей, мира без регламентов и запретов. Брейн даже назвал этот мир параллельным. Так ли уж он параллелен? Сколько боли сам Хед испытал, попытавшись проникнуть в него! Но это было давно. Отвергая в своей записке бытующую гипотезу о том, что азыины - жертвы неявных сущностей, наделенных неосмысляемым разумом, он требовал считать их носителями нового разума, зарождающегося в ригидно мыслящей среде ортодоков. Он признал азыинов людьми, отказавшимися в силу ряда причин жить чередою мелких житейских событий, но структурирующих время жизни под неутолимую, крайне опасную страсть проникновения в иномиры. К тому ж, Брейн полагал, что уклонение азыинов от общения с существующими институтами власти, не означает совсем, что внутри своих закрытых содружеств азыины попирают мораль ортодоков. Но самым крамольным в записке было утверждение, что мост понимания с азеинами должны прокладывать ортодоки, так как ниспуститься до мелочных страстей ортодоков азыины не могут, жизнь ортодоков для них - ребячья игра.
Стыдно вспомнить, но первую треть жизни Хед и сам искал с этим миром контактов, пока не понял - волонтеру в него не попасть. Для того нужна сумасшедшая страсть. Показать записку Брейна Верховному Хед был просто обязан, но он только тщательно проверил отсутствие дубликата записки в оставленной его наводчиком информации.
Просмотрев послужные списки наводчиков на непредсказуемые цели, Хед выбрал Харта: тот был лучшим из лучших. На всех мониторных портретах он красовался в темных антибликовых очках и имел на голове волосы. Оставлять на теле рудиментарные волосы - не принятая у варвояков причуда. Впрочем, для Хеда не секрет, что многие его подчиненные балуются и развлекательной музыкой, и объемным кино, и...
На мониторном поле Харта возник архитектурный ландшафт. Не поклонявшиеся никому ни за что азыины жили в, напоминавших древние храмы, утопавших в зелени, сооружениях.
Щуп слежения стал, продвигаясь вдоль улиц, показывать здания с портиками, арками, куполами, скульптурами, стилизованными под архитектурные изыски разных эпох. Да, цель была как на ладони.
Разглядывая недвижный безлюдный ландшафт, щуп плавно проник во внутренний дворик строения, где Хед увидел играющих детей, сооружавших из прозрачного пластика замысловатые фигурки. Сколько десятилетий он не видел детей! Понаблюдав за ним немного, Хед понял: это не дети. Ценившие совершенство грации азыины создавали такие движущиеся раскрашенные скульптуры. Своих детей они уже увели.
- Докладывает Арм, - отвлек его первый помощник, перешедший на пульсирующий режим собственного изображения на мониторной доске, и скрестил перед лицом руки. О том, что означал этот жест, знал только Хед: энергия эрлетами получена. На индикаторе количества энергии замелькали цифры. Атака может начаться, как только Харт поймает ядро цели.
Точно услышав его, на мониторе возник Харт в своих неизменных антибликовых очках со скрещенными перед лицом руками. Едва возникнув, его изображение тоже начало пульсировать. То был его условный знак - ядро нащупано. В центре монитора возникло колеблющееся изображение всего возведенного азыинами комплекса. Щупы Харта намертво вцепились в означенную цель. Да, Харт - ас. Так скоро поймать ядро ускользающей цели не удавалось еще никому.
От волнения у Хеда перехватило дыхание. Прямо сейчас набрать код пуска боевого разряда и... Сигнал об атаке Бауэлу будет послан с началом атаки. Затаив дыхание, Хед сделал то, на что имел право лишь он. Набрав нужный код, он вжал замигавшую кнопку пуска атаки.
На миг ему показалось, разряды полетели с эрлетов раньше, чем он нажал пуск. Ощущая перегрузку скоростного подъема, он напряженно следил, как отвесно взлетавшие эрлеты принялись метать на землю молнии прямых лучей. В мгновения лучи обратили ландшафт в огромный, распластанный по земле, полыхающий диск. Потолочные иллюминаторы, ослепительно вспыхнув, ярко осветили кабину, и Хед увидел запылавшие в них облака. Прогорая в секунды, те превращались в огромные лоскуты серого пепла, тут же начинавшие падать.
- Ошибка наводки! Ошибка наводки! Ошибка!.. - вместе с воем включившейся аварийной сирены услышал Хед из приборных динамиков.
- Что случилось? Доложить немедленно! Доложить... - раздался в них крик Бауэла.
Задрожавшими пальцами Хед включил видеозапись атаки. При замедленном режиме мониторного просмотра он увидел, как лучи энергии уплывали наверх.
Огромной разрушительной силы заряд пущен вверх, в атмосферу, и уже сжигает космический мусор.
Этого быть не могло!
- Докладывайте, что случилось? Что случилось!? - продолжал орать из динамиков Бауэл под не смолкающий вой сирены.
Внезапно все звуки стали стихать. И в наступившей нереальной тишине Хед ощутил, что эрлет над землею застыл.
Индикаторы приборов и осветительные лампы потухли. Из-за зависшего во всех иллюминаторах густого тумана в кабине возник полумрак.
Схватившись за подвески, он понял: они обесточены.
С минуту Хеду казалось: он видит сон.
Внезапно он услышал музыку, но совсем не ту, что синтезировали звуковые приборы. И эту музыку, сочиненную в древности и исполняемую на аутентичных инструментах, он узнал. Сто лет такую музыку не запускали в эфир, и сам он не извлекал ее из архивов. Им овладело совсем иного рода волнение. Потрясенный ожившей в звуках красотой невыносимой печали, он на время забыл обо всем. Так долго он не слышал этих божественных звуков, непостижимо как причащающих тайны ушедших веков.
Так же внезапно, как началась, музыка стихла.
Ища, откуда могла звучать музыка, он обернулся и... замер.
В кабине, в нескольких шагах от него, недвижно стоял человек.
Код входа в эрлет имела только команда Верховного, но так скоро она добраться сюда не могла. Да, он там, где много ярче, чем наяву ощущенье себя и реального места. Оттого и этот странный, белоснежный, все разгорающийся свет от почему-то непрозрачно-матовых стекол кабины.
Недвижно стоявший сдернул с лица большие очки и откинул их на пол.
В тот же миг Хед узнал ЕГО.
С их последней встречи прошло сто тридцать лет. Теперь ОН выглядел старше. От ЕГО лица и недвижной фигуры веяло бесстрастным покоем статуи, но в ЕГО устремленном на Хеда взгляде таилась дерзкая страсть.
Сомнений, что происходящее - реальность, не стало, перед ним стоял ТОТ, кто являлся к нему неизменно внезапно.
В ЕГО всегда античном, без изысков, облике необычны были спирали вьющихся живописно волос и неуловимо менявший выражение лица четко очерченный рот.
Завороженно и неотрывно Хед глядел на НЕГО, изумляясь сиянием ЕГО прозрачных, потрясающих своим разумением глаз.
Хеду показалось, что рот ЕГО скривила усмешка, но тут же он разглядел в лице ЕГО печаль. Впервые - печаль. Как долго он ждал ЕГО, ведя нескончаемый с ним диалог и давая зароки, что ОН уже не увидит его смятение, страх. Но, глядя ему прямо в глаза, ОН все так же видел его, Хеда, бесконечную муку - муку отверженного миром, к которому обречен, невзирая на трепет, испытывать восторг.
Потрясенный этой застывшей на лице ЕГО невыносимой печалью, Хед понял, что ОН прощается с ним.
- Докладывает Арм, - раздалось из оживших внезапно динамиков. Обратившись к загоревшемуся монитору, Хед увидел, что индикаторы приборов ожили. - Эрлет Харта без видимой причины рухнул на землю, - продолжил Арм. - С ним связи нет. Судя по тому, что его идентификатор не отвечает на поисковый сигнал, он погиб.
- Докладывает Фут, - появился на мониторной доске и Фут. - Произошла непонятная утечка энергии. Поиск ядра цели продолжается. Прошу подтвердить поставленную эскадре задачу.
- Поиск цели немедленно прекратить. Всем эрлетам взять курс на базу, - открытым текстом передал всей эскадре Хед.
Лица Арма и Фута и так же высветившихся на мониторе остальных пилотов эскадры изумленно застыли. Не дожидаясь реакций подчиненных на приказ, Хед отключил с ними связь и включил блок ручного управления эрлетом.
Странный свет в кабине погас, и, оглядевшись, Хед никого не увидел.
Спустя несколько минут, открыв люк эрлета, он выбрался на лесную поляну. В окружившем его густом лесном сумраке сквозь стволы и лапы развесистых сосен янтарно светилась полоса вечерней зари.
Ощущая кружение вокруг себя жужжащей мошки и смоляной дух хвои, Хед опустился на землю.
Он понял, что война проиграна и, что, кроме череды бесконечно неинтересных событий ортодоксального мира, его не ожидает ничто.