В коридоре надсадно трещал звонок. 'Один, два, три'... - считала я. На пятом - 'это к нам!' - соскочила с дивана и стремглав бросилась открывать. Железное правило - кому сколько раз звонить - в больших коммунальных квартирах исполнялось неукоснительно.
Промчавшись по длинному темному коридору, распахнула входную дверь и, не сдерживая эмоций, радостно заорала: "Мирулик, привет!" От "дикого вопля" подруга опешила, а я, сочно чмокнув ее в щеку, схватила за руку и повела в комнату.
В наших четырнадцати метрах моя мама, надо отдать ей должное, каким-то непостижимым образом ухитрялась создавать красоту: всегда чистые и накрахмаленные занавески, несколько хрустальных ваз, безделушки, на стенах недорогие репродукции в старинных рамах, которые мы регулярно подкрашивали бронзовой краской. Мама вкладывала душу в свой "дом", поэтому наш почти музейный интерьер не выглядел безвкусно и аляповато.
В уютном полумраке мы с Мирочкой уселись на диван и принялись за сладостное обсуждение всего и всех.
Ничего особенного не происходило, да и о чем серьезном мы могли тогда думать и говорить - просто наивная девичья болтовня, пересмешки, школьные новости и всякая другая чепуха, но как упоительны были эти мгновения, как прекрасна была наша чистая и бесхитростная дружба.
'Мне вчера из-за тебя так влетело от родителей', - Мира слегка насупилась, но в ее зеленых глазах я увидела лишь хитроватый блеск. Конечно, никакой серьезной обиды не было.
'Из-за меня?'
'А из-за кого? Ты во сколько вчера пришла домой? В девять? А я в одиннадцать! Твой Шурик поймал меня и два часа расспрашивал: 'Что Инна? Как Инна?' Знаешь, надоело. И родители ругаются, не верят, что это не мой парень".
'Два часа? Обалдеть!'
Шурик жил в доме напротив. Я с ним не встречалась, не дружила и даже не разговаривала. Он просто тихо присутствовал где-то рядом. Вот только Мирочка 'страдала', потому что именно ее он избрал своим 'доверенным лицом' и постоянно изводил подругу расспросами обо мне.
Мы щебетали, пока с работы не пришла мама: 'Девочки, погода хорошая, шли бы погулять'.
'Уже идем', - дома нам делать было нечего - разве при маме поговоришь!
Мы понеслись вниз по лестнице и выскочили на улицу. За нами с грохотом захлопнулась огромная парадная дверь.
'Куда пойдем?' - прозвучал традиционный вопрос.
'Как всегда!' - ответила я.
'Как всегда' - это был наш любимый маршрут - вокруг квартала.
Его мы увидели сразу. Мира тронула меня за локоть и тихо сказала: 'Смотри, уже дежурит'.
Шурик, как обычно, стоял у своего подъезда. Я всегда узнавала его по характерной стойке: правая нога немного вперед, согнутая в локте левая рука за спиной. Из тысячи других я бы узнала этот силуэт.
Весело болтая, мы с Мирой пошли по привычному маршруту.
Шурик шел за нами. Так было всегда, и, как всегда, мы старательно делали вид, что не замечаем его, только говорили и смеялись при этом громче обычного.
Нескрываемое обожание будоражило, но для меня эта глуповатая игра с элементами легкого кокетства оставалась только игрой.
Такой была первая история любви, с которой мне суждено было встретиться в жизни, а началась она давно, когда я училась еще в пятом классе.
'Иди сюда, - позвал меня одноклассник Эрик - кто это здесь нарисован?" - ехидно поинтересовался он.
К деревьям возле школы были приколоты листки ватмана с рисунками. В девочке, изображенной на них, я сразу узнала себя - моя шубка, моя шапочка. Нарисовано было неплохо, поэтому никаких сомнений в том, кто автор, не было. Конечно, Шурик.
Талантливый юноша тогда учился в художественной школе, а впоследствии поступил в академию на факультет скульптуры.
Помню еще, как наш класс перевели на вторую смену. Шурик часто маячил под окнами школы и терпеливо ждал окончания последнего урока.
'Смотрите, опять стоит!' - ребята выглядывали из окон, незлобно посмеивались и уже привычно шутили по этому поводу.
Всем было ясно, кого ждет этот паренек. О его робкой любви ко мне знали и соученики, и друзья, и родители.
'Я женюсь на ней!' - храбро выпалил Шурик, когда родители поинтересовались, что за девочку он все время рисует. 'Я куплю ей двадцать платьев, самых дорогих и красивых . Нет, девятнадцать платьев и один костюм себе'. Немного подумав, Шурик спохватился: 'Нет! Лучше двадцать платьев ей!'
Об этом рассказала его мама, когда однажды зашла к нам по какому-то делу.
Но с особой грустью я вспоминаю наше с Шурой первое и единственное свидание.
Как-то моя мама, не проявив должного такта в столь деликатном деле, пригласила его к нам в гости. И оставила нас наедине.
Мы молча сидели на диване, уставившись в экран телевизора. Я даже запомнила фильм, который тогда показывали - 'Ко мне, Мухтар!'
У Шурика была такая же, как в кино, огромная немецкая овчарка, а я с самого детства мечтала о верном четвероногом друге и изводила маму просьбами купить щенка. Страстная любовь к собакам досталась мне по наследству от бабушки, которая держала их постоянно.
Казалось бы, эта общая тема могла нас с Шуриком сблизить, но мы, по сути еще дети, неопытные и застенчивые, упустили этот единственный шанс. Мостик через пропасть, разделявшую влюбленного юношу и свободную от каких-либо романтических чувств юную особу, так и не был переброшен.
Фильм закончился. 'Больше никогда не приходи!' - безжалостно сказала я, и Шурик молча ушел.
Много позже я поняла, почему меня не тронула за сердце его любовь и преданность. Шурику просто не повезло. Слишком рано он заприметил шуструю девочку. Моя чувственность еще не пробудилась, хотя многие девушки в пятнадцать лет уже мечтают о женихах и бегают на свидания, а из тщеславия морочить ему голову и придерживать возле себя 'на всякий случай' не позволяла совесть и нравственная чистота.
Случись эта история лет на пять позже, кто знает, как сложились бы наши судьбы.
* * *
Жизнь в стране постепенно налаживалась. Старые дома шли под реконструкцию, коммунальные квартиры расселяли. Людям давали новое, более комфортабельное жилье в отдаленных районах города.
Семья Шурика тоже получила квартиру где-то на окраине Киева. Они переехали, и больше я его не видела и ничего о нем не слышала.
Прошло три года.
'Солидный возраст' - девятнадцать лет - ознаменовался большими переменами на любовном фронте. Кавалеры появлялись и исчезали, ожидания сменялись разочарованиями, нежные ухаживания - горькими расставаниями, пылкие чувства - полным охлаждением. Все было так, как и у всех в этот сложный период познания жизни и поиска партнера.
Но судьбе было угодно свести меня с Шуриком еще раз, последний в истории тех лет.
Тогда я встречалась с Виктором, черноглазым красавцем из Еревана, а за Мирой ухаживал его друг Роберт.
Как-то все вместе мы поехали в гости к их земляку, ныне известному кинорежиссеру.
Дорога с двумя пересадками заняла полтора часа.
Измучившись от духоты и тесноты в автобусах, мы, наконец, добрались до 'спального' района (я даже не знала его названия), прошли пешком еще несколько кварталов, с трудом разыскали безликий дом, каких вокруг было великое множество, зашли в уже обшарпанный подъезд и лифтом поднялись на пятый этаж.
Четыре одинаковые двери. Одна из них открылась, и на пороге нас встретил улыбающийся хозяин.
Мужчины по кавказскому обычаю обнялись и расцеловались. Молодой армянин, мимоходом глянул на нас с Мирой и отвесил дежурную улыбку.
'Познакомьтесь, - Виктор попытался сгладить неловкость первых минут встречи, - Инна, Мира', - представил он нас.
Безучастный взгляд, вялое рукопожатие и неожиданные слова хозяина: 'Какие у тебя здоровые руки'.
Тут подскочила его жена, тщедушная особа, полуженщина, полуребенок, и протянула свою непропорционально маленькую 'клешню'. Я непроизвольно сравнила. Да, ее рука меньше, это было заметно.
Настроение безнадежно испортилось. Одной невзначай брошенной фразой этот вроде бы интеллигентный мужчина поселил во мне комплекс, на протяжении многих лет мешавший мне жить, хотя, в действительности, мои руки абсолютно пропорциональны росту и фигуре.
Если бы сейчас меня, уже взрослую женщину, спросили, какое качество в мужчинах является для меня совершенно неприемлемым, то ни секунды не задумываясь, я ответила бы - бестактность.
Вскоре началась обычная в таких случаях суета. Хозяйка накрывала на стол, бегала на кухню то за посудой, то за нехитрым угощением.
Мне хотелось уйти, вырваться из этого дома, но в то же время жалко было Виктора и Роберта, которые ничем не провинились передо мной.
'Пошли покурим', - предложила я Мире, и мы вышли на лестничную площадку.
Судьба писала свой сценарий, в котором все было рассчитано до секунды. Не случись неприятного инцидента, мы сидели бы за накрытым столом, ели-пили и с удовольствием слушали тосты и рассказы о кино.
Вдруг дверь соседней квартиры открылась, и на пороге появился... Шурик!
Да нет, этого не может быть! В многомиллионном городе, где тысячи домов, сотни тысяч квартир, в каком-то периферийном районе произошло то, что произойти никак не могло.
Удар шаровой молнии, взрыв атомной бомбы, двадцатиметровое цунами или все вместе взятое накрыло нас троих.
'Курите?' - Шурик выдавил единственное слово.
На пальце правой руки у него поблескивало обручальное кольцо.
'Мы здесь в гостях', - указала я на приоткрытую дверь, откуда доносился смех и громкие голоса.
'Да', - прозвучал то ли вопрос, то ли утверждение. Шурик смотрел на меня, не отрываясь.
Как-то справившись с оцепенением, мы перебросились ничего не значащими фразами - да и что мы могли сказать друг другу?
'Ну.... я пошел', - даже не попрощавшись, Шурик шагнул в лифт, и кабина медленно поползла вниз.
Глава истории моей жизни под названием 'Шурик' была дописана Судьбой.
* * *
Время шло. Получив от меня отказ, исчез Виктор. Появлялись новые воздыхатели и также быстро испарялись, не оставляя заметного следа. Мы с Мирой бодро шагали по дороге, которая вела нас к взрослой жизни. О, если бы я знала, что меня там ждет, то остановилась бы, намазала ступни клеем, чтоб не сделать больше ни шага, а навсегда остаться в беззаботной юности.
Но никому не дано заглянуть в будущее.
Следующая глава под названием 'Мужья', а их у меня было двое, началась неожиданно.
На горизонте нарисовался весьма активный претендент. Если бы мне тогда кто-то сказал, что этот мужчина в поношенных брюках и красной вытянутой шерстяной рубашке станет моим мужем, то я поспорила бы на два передних зуба. И проиграла бы, потому что еще не сталкивалась со столь неудержимой страстью, с таким сильным охотничьим инстинктом, не могла предположить, что этот человек ни за что не отступит, ускользающая добыча будет его только распалять. Определив цель и расставив сети, он, как паук, только и ждал момента, когда потерявшая бдительность жертва окажется в них.
Но я сдалась не сразу. Два долгих года Эдгар шаг за шагом подбирался ко мне. Цветы, письма, мои фотографии, которые печатались в огромных количествах и завешивали стены его съемной квартиры - все доступные средства были пущены в ход.
Харизматичный и настойчивый, он постепенно втерся в доверие к маме и сделал ее союзником, хотя сперва она с опаской отнеслась к моему новому поклоннику. Иметь зятем грузина никак не входило в ее планы.
Я не любила Эдгара, но почему согласилась выйти за него замуж, до сих пор остается для меня загадкой. Возможно, на фоне его яркой индивидуальности наши 'амебные' парни смотрелись как-то совсем уж блекло. Может, меня прельстило заманчивое предложение вместе писать пьесы, которые он будет ставить? Хотя, что я могла тогда написать, не имея ни специального образования, ни жизненного опыта? Материальной заинтересованности тоже не было - театральная интеллигенция в те годы была бедней церковной мыши.
Видимо, так было записано в анналах Судьбы, поэтому тщетны были попытки не подчиниться ее предписаниям.
Приближался мой двадцать первый день рождения. В августе 1969 года мы пошли в ЗАГС подавать заявление. Да какое там! Разве мог Эдгар ждать целый месяц, как положено в таких случаях? Упросив работников, мы расписались уже через неделю.
Первый день супружеской жизни был посвящен хозяйственным хлопотам - мы 'увели' пару граненных стаканов из автомата с газировкой, в общепите
'позаимствовали' несколько алюминиевых ложек и вилок, купили хлеб, макароны, томатный соус, чай и сахар. Было весело, мы хохотали до слез, упиваясь непривычным и будоражащим состоянием.
Жить мы собирались в Киеве. Эдгару предложили после окончания стажировки остаться в театре. Будущее казалось безоблачным, ведь все так удачно складывалось.
Но как-то вечером муж пришел с работы, и я сразу почувствовала неладное: 'Что случилось?'
'Мне отказали! И даже причины не объяснили', - он тряс листком бумаги с официальным уведомлением об окончании срока стажировки и с благодарностью за успешное творческое сотрудничество.
Как потом выяснилось, этот "умник" где-то в кабинетах Министерства культуры повел себя неправильно, "ляпнул" что-то лишнее, как говорится, не произвел должного впечатления.
В один миг все рухнуло. Как жить дальше? В Киеве работы по специальности нет. Ехать в Тбилиси я категорически отказалась.
Решение Эдгар принял быстро: 'Еду в Москву'.
Только через полгода, когда после тяжелых мытарств ему удалось устроиться режиссером в один из московских театров, я тоже переехала в столицу.
Пятнадцать долгих лет держался наш брак, хотя и трещал по швам не единожды.
Было все: любовь и предательство, безденежье и достаток, хорошие друзья и лютые недруги; интересные путешествия и долгие одинокие вечера, когда муж практически сутками пропадал в театре.
Было мое сексуальное воспитание. Взрослый и опытный мужчина, Эдгар был на восемь лет старше меня, искушенный в вопросах плотской любви, он без устали трудился, пробуждая во мне женское начало.
Мы таки совместно написали несколько пьес, которые весьма успешно были поставлены в Грузии.
Через какое-то время появились: большая квартира, машина, хорошая мебель. Даже моя детская мечта - и та материализовалась в виде огромного черного ньюфаундленда, победителя десятка московских выставок собак.
Было все, кроме главного - от брака остались одни руины.
Долгий и мучительный развод мы кое-как пережили и попрощались навсегда.
Утешение в минуты отчаяния приходило из подсознания: каждый раз всплывал образ Шурика. Воспоминания о нем согревали душу и успокаивали меня.
'Зачем высшим силам понадобилось столкнуть нас тогда возле лифта?' - я задавала себе этот вопрос много раз.
Понимание пришло не сразу, а когда ответ был получен, то все стало на свои места. Шурику необходимо было понять, что его решение создать семью было верным, что я 'мираж', который все удалялся по мере приближения, что никакой перспективы в наших отношениях не было и быть не могло.
А в мою жизнь эта встреча добавила ярких красок, в дальнейшем сделала воспоминания о нем более выпуклыми, нестандартными и прекрасными.
Не будь ее, я навсегда забыла бы мальчика, который, как оказалось, сумел своей любовью заполнить пустоту в моем сердце.
После развода я вернулась в Киев, где жили мои родители, где была моя Мирочка, родственники и друзья.
На меня сразу навалилась масса проблем: ремонт квартиры, поиск работы, забота о ньюфе, которого я привезла из Москвы. Все это отвлекало от грустных мыслей.
Постепенно жизнь наладилась. То, что было отрезано, уже не болело.
Появились новые поклонники. Честно говоря, во взрослой жизни мне не везло с мужчинами. Каждый последующий был хуже предыдущего. Когда я думаю об этом, то представляю жука-скарабея, который неутомимо катит по пустыне навозные шарики. Так было и со мной. Я катила один 'навозный шарик', бросала его, находила новый и опять катила.
'Да что же это такое? - жаловалась я Мире, - хоть когда-нибудь попадется что-то приличное?'
'Подруга, подумай, на кой черт они тебе нужны? Ты такая красивая, умная, молодая' - я соглашалась, потому что никогда не зацикливалась на мужиках. Есть - пусть будет, нет - тоже хорошо.
Но "холостяковала" я недолго. Явившийся из ниоткуда претендент на мою руку и сердце был высокий, худой, с шапкой густых, огненно-рыжих волос.
Если Эдгар взял меня штурмом, то Алик вошел в мою жизнь тихо. Он не претендовал на секс в первый же вечер, как это делали другие, цепенел от поцелуев, вечерами гулял со мной по заснеженному ботаническому саду.
Моя жизнь разделилась на две части - в первой царил покой, самодостаточность, пьянящее ощущение свободы, куда попал Алик, благодаря нестандартному поведению. И вторая - где примененный ко мне жизнью метод поведенческой терапии выработал стойкое отвращение к представителям сильного пола.
Мне было почти сорок лет, я уже давно научилась ставить хамов на место, без труда считывала мотивы поступков очередного 'навозного шарика', не покупалась на обещания, клятвы и заверения, которые имели в основе единственную цель - взять очередную крепость, чтобы потом спокойно и без угрызений совести спалить ее.
Алик был другим. Отношения, складывающиеся между нами, не вызывали желания немедленно его отшить. А вскоре последовало предложение руки и сердца.
Так как противопоказаний обнаружено не было, то поразмыслив какое-то время, я дала положительный ответ, и через месяц мы сыграли свадьбу. И пошло-поехало. 'Ехало' долго, впереди уже замаячила старость, как мне казалось, спокойная и обеспеченная.
Но злодейка-судьба опять сыграла со мной злую шутку.
Кто-то свыше крутанул калейдоскоп, картинки поменялись и то, что я увидела, в одно мгновение перечеркнуло годы нашей совместной жизни.
Как будто опрокинулась банка с краской. Густая чернота растеклась и скрыла под собой даже то хорошее, что все-таки было между нами.
Алик оказался таким же 'навозным шариком', который я катила, аж страшно подумать, четверть века.
Боль, причиненная мне мужем, была довольно сильной и, конечно, потребовалось время, чтобы осадить ее. Но я была бы не я, если бы слишком долго барахталась в нечистотах. Делать это мне совсем не нравилось.
Кто не имеет спасательного круга, тот, скорее всего, утонет. У меня круг был припрятан на всякий случай. В минуту опасности я ухватилась за него, быстренько поплыла к берегу и вскоре почувствовала под ногами твердую почву.
Смысл этого образного отступления в том, что ко всему происходящему нужно отнестись положительно, и тогда душевная боль превратится в душевную радость. Все стадии, через которые проходит человек, переживающий жизненную драму, нужно пройти гордо, с высоко поднятой головой, без страха, без самоистязаний и сожалений.
* * *
Я уже давно живу не в центре. Современный ритм, сумасшедшее количество людей и машин стали утомлять меня. Новые высотные дома, нахально вылезающие среди старых построек, рекламные щиты, уродливые киоски, - все это за короткий срок уничтожило дух старого Киева. Но осталось еще несколько улиц, по которым пройтись пешком все равно, что вдохнуть глоток свежего воздуха, и я не упускаю возможности сделать это, если оказываюсь где-то рядом.
Как-то, гуляя по Пушкинской, я увидела плакат с приглашением посетить выставку шедевров Третьяковки, которая проходила в музее изобразительного искусства. Я загорелась желанием посмотреть
Обширная экспозиция занимала несколько залов. В одном из них я задержалась перед полотном Шишкина.
Внезапно от духоты у меня закружилась голова: 'Господи, да что же это такое? Не хватало еще упасть в обморок'.
Решив уйти, я повернулась и у противоположной стены зала увидела мужчину. Седые волосы, худощавый и... стойка. Правая нога немного вперед, левая рука за спиной. "Боже мой!" - сердце учащенно забилось.
Это был... Шурик!
Мелькнула мысль: 'Как хорошо, что сделала прическу', - и сразу же куда-то улетела. 'Какое это имеет значение? Чепуха все это!' Заметив мое замешательство, мужчина пошел навстречу.
'Инна, ты?' - голос предательски дрогнул.
"Здравствуй, Шура", - от его взгляда у меня подкашивались ноги.
'Ты уже все посмотрела?'
'Да'.
'Давай выйдем на улицу, здесь так душно'.
Шурик пропустил меня вперед, и мы вышли из музея. На аллеях парка было много пустых скамеек.
'Посидим?' - Шурик был явно взволнован.
'Конечно, - тихо сказала я, - Шура, этого не может быть! Столько лет прошло, почти пятьдесят'.
'Сейчас точно никто никого не искал'.
'О чем ты?'
'Помнишь нашу встречу возле лифта? Как ты меня тогда нашла?'
'Боже мой, все эти годы он думал, что я его искала'.
Мне не хотелось разочаровывать Шурика, но правда была такой удивительной: 'Поверь, все тогда произошло случайно'.
Он замолчал, и, как мне показалось, мысленно 'улетел' в годы нашей далекой юности.
'Ты вспоминала обо мне?'
'Никогда не забывала', - и это была чистая правда. Но этой правды я испугалась, уж очень сильно она смахивала на запоздалое признание в любви.
'Расскажи о себе'
'А зачем? Лучше я останусь для тебя прежней Инной. Главное - жива и здорова".
"Ты замечательно выглядишь".
"Спасибо. И ты тоже... ничего не рассказывай, не хочу'.
'Хорошо, Инна'.
Шурик взял меня за руку. Я, как неопытная малолетка, потеряла управление, и, чтобы выйти из штопора, невпопад залепетала: 'Знаешь, Шура, сколько у меня было собак? Четыре... Не смотри так. Конечно, не сразу".
'После Грея у меня не было собаки. Хотел, но не сложилось. А как Мира? Что у нее?'
"Мира уже почти двадцать лет живет в Америке, замужем, двое детей. В прошлом году осенью приезжала, вместе отмечали наши дни рождения, у нас разница всего девять дней".
"Шестнадцатого и двадцать пятого".
"Да, правильно".
"Вот видишь, я помню все. Хотелось, конечно, кое-что забыть, но не получилось".
"Что?" - не из пустого любопытства я задала этот вопрос. Где-то в глубине души тлел уголек стыда за причиненную ему когда-то боль, и мне необходимо было загасить его.
'День, когда мы смотрели "Ко мне, Мухтар!"'
Стыд, мучавший меня, выполз наружу. Сейчас я его раздавлю и, возможно, обрету покой: "Извини, Шурик! Если бы ты только знал, как я хотела сказать тебе эти слова".
"Да что ты, Инна! Никакой обиды не было. Просто нам не судилось быть вместе".
Еще пару минут мы сидели молча.
"Ты всегда была и будешь единственной... Помни это. А сейчас я лучше пойду. Будь счастлива'.
Это были его последние слова.
'И ты...'
Шура еще раз нежно коснулся моей руки, встал и, не оглядываясь, пошел по аллее.
Я смотрела ему вслед. Это уходил не мужчина, это уплывала в далекую даль самая потаенная моя мечта, спрятанная в глубинах подсознания, моя тайная надежда на возможное счастье. Ведь если мне бывало плохо, я представляла, что когда-нибудь встречусь с ним - и этот человек займет главное место в моей жизни.
Шура ушел. Я поднялась со скамейки и медленно пошла к метро. Когда и где произойдет наша следующая встреча? Возможно, на небесах.
Разочарования не было, все правильно, так и должно быть.
...Ночью мне приснился удивительный сон. Проснувшись, я еще долго не могла вернуться к реальности, таким мощным, всепоглощающим оказалось пережитое во сне событие.
Это была моя свадьба с самым лучшим мужчиной в мире, лучшим в мире земном и мире небесном, лучшим во всей Вселенной и во все времена.
Мы заходим в огромный зал, где все готово для свадебной церемонии. Играет музыка, горят свечи, гости рукоплещут нам. Взявшись за руки, мы обходим вокруг столов: один, два, три раза. Три круга восторга, три круга пьянящего счастья.
Уже светает. Начинается новый день. Мне почти шестьдесят пять лет, впереди одинокая старость, но я теперь ничего не боюсь, потому что знаю,что где-то там высоко-высоко меня ждет самый лучший в мире мужчина, столы накрыты, гости в сборе, только невеста пока еще немного задерживается на Земле. Он непременно меня дождется, я уверена! И мы встретимся - самый лучший мужчина и я - молодая, красивая и счастливая.