Плохо помню, что происходило в последующие дни, растянувшиеся на долгие беспросветные недели. Многие моменты остались за пределами сознания, а некоторые, наоборот, запечатлевались в памяти с болезненной ясностью.
За полицией отправили Эдди. После выражения сочувствия гости поспешно разъехались, все кроме Тернеров и адвоката мистера Мейна. Хотя мне чудилось, что на всем белом свете остались только я и тетя. Мы были одиноки в нашем горе и цеплялись друг за друга, не позволяя провалиться в отупляющее забытьё. В первый момент мне показалось, что у тети вот-вот случится приступ: лицо ее посерело, она крепко прижала к губам стиснутую в кулак руку, словно сдерживая крик боли. Глаза ее казались совершенно безумными. Затем дикое напряжение отпустило ее. Рука бессильно упала. И две одинокие слезы скатились по щекам. Я же так и не заплакала...
В какой-то миг я отметила, что стало шумно. Я постаралась сосредоточиться, уловить происходившее вокруг. Оказалось, что зал заполнился людьми.
Повысив голос до хрипоты, граф втолковывал слугам, как надо вести себя с полицией и что им говорить. За спинами слуг у арочного входа, вооружившись саблей, чеканил шаг полковник Редлифф, охраняя нас от сипаев и прочей нечисти. Механически поглаживая голову Эллен, опять сидевшей на мягком стуле у камина, мистер Уолтер негодующе что-то высказывал ей. Видимо, жаловался на трудные времена и хаос, мешавший его гениальным мыслям воплощаться на бумаге. Из угла в угол бегала с подносом Жаннин, раздавая чай и бутерброды. Я не могла даже представить, как можно в такую минуту что-то пить или жевать.
Меня мутило. Я медленно поднялась, стряхивая с себя усталость, от которой дрожали ноги. Хотелось окунуть лицо в холодную воду. Я сказала тете, что выйду на крыльцо, но вряд ли мои слова достигли ее сознания. Только сейчас я заметила, что рядом со мной сидела Виолетта. Когда я встала, она вскочила на ноги и, взяв меня за руку, крепко-крепко стиснув пальцы, пошла со мной.
На полпути к выходу нас догнала Жаннин. Она что-то верещала, положив руку мне на лоб, и все время сочувственно кривила губы. И тут мои глаза увидели это... Горло вмиг пересохло, как вычерпанный колодец, я силилась выдавить слова. Но получилось лишь болезненное сипение:
- У тебя... у тебя на лифе, - я невольно подняла руку и дотронулась до расползшихся по розовому атласу, но уже подсохших красных пятнышек.
- Ах, это... какая я неуклюжая. Забрызгала себя клюквенным морсом, когда ходила в кладовую пополнять графины. Ведь все приходится делать самой. На слуг разве можно полностью положиться! А еще столько дел! В такой момент их ни в коем случае нельзя оставлять без присмотра - будут заняты только сплетнями, вместо работы... Вы хотели выйти?
- Да, подышать свежим воздухом, - сообщила Виолетта.
- Только не долго. Мисс Тернер, вы уж проследите. Сейчас нашей Найтингейл нужны покой и забота, - Жаннин говорила так, будто меня рядом не было. - Она, бедняжка, вся перенервничала. Еще бы, обнаружить подругу... в таком виде! Вы уж повнимательнее к ней. А за ее теткой я присмотрю. Думаю, и миссис Тернер не откажется помочь. Такая замечательная женщина.
- Миссис Клифер, мне кажется, что ни я, ни моя матушка не нуждаемся ни в ваших советах, ни в ваших просьбах в помощи, - с горячностью воскликнула Летти.
Под конец речи ее голос дрогнул, и в нем явственно проступили слезы. Высказавшись, Виолетта сжала до синяков мою руку и, почти оттолкнув стоявшую у нас на пути женщину, потащила меня вперед.
Холодный воздух немного помог мне, выветрил из головы черный дурман, который застилал мутной пеленой глаза и утяжелял свинцовым грузом голову. Виолетта молчала. Да и что мы могли сейчас сказать друг другу?
Когда мы возвращались, нас уже в коридоре настиг исступленный голос Элеоноры.
- ... Представь, какие пойдут разговоры! Убийство в Китчестере - лакомство для любителей потрепать языком. Мухи! Теперь только и будут жужжать об очередном злодеянии "ужасного графа". Хотя, не сомневаюсь, каждому от мала до велика известно, чьих рук это дело! В этот раз он зашел слишком далеко! И ты, братец, уже не сможешь его защитить, как делал это каждый раз, когда он ставил нас под удар. Только представь, какая оплеуха нанесена нашей репутации этой дикой выходкой. Все мои старания вывести Китчестеров к прежнему уважению и авторитету пошли прахом...Остается только молиться, что полицейское расследование, всеобщее внимание и языки сплетников не погубят нас окончательно.
Ее проклятые речи жалили сильнее ос. Все ее мысли только о хваленых и бесценных Китчестерах - ни капли сострадания, ни слова скорби! Когда мы вошли в зал, старуха тотчас набросилась на меня.
- Ты, милая моя, чересчур зазналась, твоя дерзость не имеет границ. И вот, посмотри, что из этого вышло! Полагаю, ты и сама осознаешь, что виновна в случившемся. Если бы не твое упрямое желание видеть на моем приеме эту мисс Рид, вечер завершился бы на совсем иной ноте. Пусть это послужит тебе уроком! И возможно, ты станешь более сговорчивой.
Я была уничтожена ее словами, раздавлена, подобно червяку, которого размазали в дорожной грязи толстой подошвой ботинка. Только через некоторое время я поняла, что неосознанно трясу головой из стороны в сторону. Язык не слушался меня. Я должна была ответить ей, сказать нечто резкое, ведь она сама знала, что дело было вовсе не в Сибил, а во мне! И, тем не менее, я молчала. По сути, она была права, я действительно была виновата. Виновата в том, что, уже тогда предчувствуя беду, отпустила Сибил одну, да еще нацепила на нее мой шарф. Я должна была предугадать, я должна была быть настороже... Сибил! Сибил, прости меня! Я не уберегла тебя, а ведь ты считала меня своим ангелом-хранителем!
- Вы в своем уме, Элеонора, - холодно и неожиданно громко произнесла тетушка. Она все еще сидела в углу у стены, где я ее оставила. Рядом с ней, обняв за плечи, была миссис Тернер. - Вы обвиняете мою племянницу в том, что она виновна в смерти дорогого и любимого ей человека?
- Как вы смеете говорить со мной в подобном тоне?!
- Смею, голубушка, смею. Потому как вы смеете вздорно высказывать совершенно дикие мысли. Найтингейл сейчас слишком тяжело, чтобы защитить себя от неадекватных нападок бессердечных гусынь, вроде вас, но я не дам заклевать ее!
- Немедленно покиньте мой дом!
- Мой, Нора, мой дом, - встрял граф. - Пока здесь распоряжаюсья. И мисс Уилоуби останется... Ты, и впрямь, хватила лишка. Девчонка еле на ногах стоит, нашла время, когда брызгать слюной. Тем более, как ты сама сказала, ни для кого не секрет, чьих рук это дело. Хотя мы можем и ошибаться - мальчишка не из тех косоруких, кто, рискуя всем, так нелепо дает маху... С этой минуты, Найтингейл, ты должна относиться ко всему с особой бдительностью...
- Нет! - с ужасом вырвалось у меня, я держалась на пределе сил. - Неужели вам мало смерти Сибил?! Она умерла вместо меня, понимаете, вместо меня! Она спасла мою жизнь, отдав взамен свою... Неужели вам мало этого? Неужели вы до сих пор намерены требовать от меня того, чего так жаждет получить убийца? Он не остановится, пока не получит Китчестер. Вы упрямо твердите, что для вас это дело чести и долга, для него же - жизни и смерти! Я до сих пор не понимаю, почему ваш выбор остановился на мне. Ведь и вы, и даже ваш адвокат, знаете, что Дамьян лучше меня справится с этой ролью! Так почему я?... Вы молчите... Но это уже не имеет значения. Утром я уезжаю отсюда. И, будьте добры, переделать документы. Я рада быть вашей внучкой, но я отказываюсь от Китчестера. Он уже обошелся мне слишком дорогой ценой... Слишком дорогой...
Страшное напряжение охватило старика. Он ринулся ко мне и мертвой хваткой стиснул плечи. Невыносимо долгое мгновение он буравил меня взглядом, дико вращая глазами. И вдруг стариковское тело обмякло. Слезящиеся глаза дрогнули. Беззвучно шевеля синеватыми сморщенными губами, граф тщился что-то произнести, но казалось, даже одно слово обернулось для него геркулесовым трудом.
- Будь по-твоему, - все же сумел выдавить он. Надтреснутый голос прохрустел, точно рот старика был забит песком.
- Что здесь происходит?
Дамьян стоял под аркой и его вопросительный взгляд был устремлен на меня и графа.
- Несчастье, - на выдохе простонала Эллен. В наступившей тишине ее осоловелый стон прозвучал громче набата. - Случилось несчастье... Бедная девочка... мисс Рид, она мертва.
- Оставь свой плаксивый скулеж, Эллен, - изрекла ее мать, с омерзением оглядывая безжизненную фигуру дочери. - Будто он без тебя не знает, что здесь происходит...по его милости. Но я не допущу, чтобы этот жабеныш занял место законной наследницы. Оно принадлежит тебе по праву, Найтингейл. Ты не можешь, ты не посмеешь отказаться! Не посмеешь!
- Прочисть уши, глупая корова. Она уже отказалась! - просипел старик и, тыкая крючковатым пальцем в сторону Дамьяна, со злостью выдал, - сегодня же я исправлю бумаги в твою пользу, проклятая шельма. Ты своего добился... если тебя не повесят, как последнюю псину! Что глядишь, будто глотком подавился?! Сам себе могилку вырыл! Мистер Мейн, мы займемся бумагами сразу же после ухода полиции.
- Лемуэл! - взвилась леди Редлифф, от ее враждебно-холодной выдержки не осталось и следа. - Ты еще пожалеешь об этом! Вспомни о долге! Сейчас ты ослеплен...
- Мистер Мейн, - неожиданно заговорил Дамьян, прервав старуху; его воспаленные глаза полыхали каким-то остервенелым блеском, источая ярую угрозу доведенного до бешенства зверя, но голос был до бесстрастности ровен. - Мистер Мейн, вы немедленно составите документ, который я тот час подпишу при свидетелях. Я отказываюсь от всех прав на владение и управление Китчестером, которые могут быть предоставлены мне в результате каких-либо действий. Отдельно выделите пункт, что в качестве мужа мисс Найтингейл Сноу, каковым я стану в самое ближайшее время, я также отказываюсь от всех законных прав на ее собственность... Возможно, я выразился неправильно, но вам лучше знать, как оформить подобный документ. Я не хочу, чтобы у кого-то из здесь присутствующих оставались сомнения относительно моих целей и желаний.
У меня возникло странное чувство неправильности происходящего. Воздух вокруг нас наполнился возбужденными голосами, неверие и подозрительность обрушились со всех сторон, оглушая и ослепляя. Как в тумане я наблюдала за дедом, который завопил, тряся всклоченной головой и кулаками, но до моего сознания не доходило ни слова. "Он не убивал! Ему не нужен Китчестер! Нужна только я! Я!" - мысль полыхала перед глазами огненными буквами, застилая всю непостижимую боль потери, отчаянную скорбь и страх, бившийся тугим колтуном в горле.
Когда я опомнилась, Дамьяна уже не было, не было ни деда, ни мистера Мейна. А сама я оказалась на стуле возле тетушки и миссис Тернер. Рядом, все так же молча стискивая мою руку, ссутулившись, сидела Виолетта.
Полиция прибыла на рассвете. Они осмотрели место преступления и потребовали вызвать врача для подтверждения смерти. Нам было не понятно, зачем нужен врач, ведь и так ясно, что Сибил мертва, но мистер Мейн объяснил, что такова процедура. По приказу леди Редлифф одного из слуг отправили за доктором Тоддом. Потом нас долго опрашивали, стараясь как можно меньше причинять беспокойства. Естественно, граф не стал вводить стражей закона в реальное положение вещей, приказав нам забыть о "недоразумениях, связанных с наследством" и тем самым "не ворошить грязное белье Китчестеров".
Уже к обеду мы узнали новые факты. Во-первых, убийца нанес Сибил несколько ножевых ранений, однако девушка пыталась вырываться, о чем говорили разорванное в разных местах платье и порезы на руках. Полицию интересовало, почему мисс Рид не кричала, ведь ее крики должны были услышать те, кто гулял в саду около парадного входа. Но я знала, что Сибил никогда не плачет и не кричит - она и издевательства Пешенствов сносила без ропота и даже на краю гибели, в тот миг, когда я вырвала ее из под копыт лошадей, не проронила ни звука. Она была слишком гордой, чтобы кричать, и тем самым беспокоить других людей.
Во-вторых, полиция посчитала, что убийство было совершено с целью ограбления, поскольку с Сибил пропала серебряная цепочка с жемчужной капелькой (наш с тетей подарок) и аметистовая брошка-соловей, которой я приколола гипюровый шарфик к лифу ее платья. Убийца действовал в сильной спешке, так как сорвал цепочку с шеи девушки, оставив на коже едва заметный след от натяжения, а брошку вырвал с корнем.
И, в-третьих, у мистера Клифера оказалось алиби. Накануне отправили большую партию овощей в Солсбери, что как раз, по словам Дамьяна, и помешало ему появиться на приеме вовремя. Но по дороге на работника, везшего товар, напали, его самого оглушили, а ящики растащили. Когда Бил Джонс, а именно так звали пострадавшего, пришел в себя, то немедля отправился к хозяину с повинной, и тот поспешно выехал на место происшествия.
Однако, дождавшись, когда полиция покинет Китчестер, Элеонора, звеня металлом в голосе, заявила, что не верит ни единому слову мерзавца.
- И хотя этот сыщик сказал, что все сведения требуют проверки, я убеждена, что жабеныш мог подкупить любого! Его, как это... алиби насквозь фальшиво! Да кто угодно подтвердит его слова - все его дружки одной масти и по ним тюрьма плачет. И потом, разве кому-то захочется той же участи, что постигла девчонку...
Дед цыкнул на сестру, чтобы та угомонилась. Но в каждой черточке лица Элеоноры, в каждой властной морщине, в неудержимых искрах, зажегшихся в бесцветных глазах, сквозило неприкрытое торжество. Торжество над смертельным врагом - своенравным беловолосым мальчишкой, который никогда не признавал власть старухи над собой.
Тут рывком поднялась тетя Гризельда. Все долгое время, что тянулось с той кошмарной минуты, когда я влетела в дом, и до отъезда полиции, тетя ни разу не вставала с места и не меняла положения. Лишь изредка она поднимала руку и прикладывала кулак ко рту.
- Больше ни секунды моя племянница не проведет в этом гадюшнике, - прошипела тетя, испепелив взглядом неугомонную старуху. - Найтингейл, иди и собери свои вещи! Мы уходим.
Я послушно пошла к себе. Мне и самой не терпелось уехать отсюда и никогда больше не появляться в Китчестере. Теперь я не ощущала той колдовской власти, что прежде подчиняла и влекла меня против воли к замку. Все здесь напоминало, нет, кричало мне о постигшем меня горе. Здесь убита Сибил! Убита из-за меня... И это все, что я могла думать о Китчестере.
За мной безмолвной тенью следовала Виолетта, она не отходила от меня ни на шаг и все время держала мою руку в своей, будто боялась, что я сбегу. В комнате она усадила меня на стул перед ночным столиком, а сама принялась собирать мои вещи.
Случайно я взглянула в зеркало. Из его глубины на меня смотрело чужое лицо, искаженное мучительной гримасой: в глазах негодование и боль, губы изуродованы судорогой. Смотревшая на меня женщина казалась непостижимо далекой и незнакомой. Ее дикая гримаса вызвала во мне бурю эмоций: злость, жалость, безысходность. Чувства навалились все разом и с неодолимой силой стиснули плечи, сдавили до удушья горло, и каждой клеточкой своего тела я ощутила, как на меня накатывает неимоверная волна отчаяния и страха.
Над этим домом висит проклятье, говорила я себе. Кто ты такая, чтобы вмешиваться в жизни этих людей? Что ты пыталась доказать, оставшись здесь? Захотелось узнать, кто угрожает тебе? Что ты о себе возомнила? За твое упрямство поплатилась Сибил! Она отдала жизнь за тебя... Ты и только ты виновата в ее смерти! Я совершенно потеряла голову. Отнюдь не подверженная истерикам, я ничего не могла с собой поделать и, дав волю чувствам, уже не могла остановиться...
Похорон я почти не помню. Лишь момент, когда явилась чета Готлибов. Как и полагается, они выразили соболезнования, но в какой-то миг в их лицах мне померещилось облегчение, будто со смертью Сибил они избавились от тягостного затруднения. Потом неоднократно я слышала, как мистер Готлиб заявлял, будто с самого начала был категорично настроен против "горемычной сиротки" и с тяжелым сердцем ждал от нее неблагодарного сюрприза.
- Семейка то у нее вся с прискоком, - пояснял он свое ожидание, вертя пальцем у виска. - Вот и эта - тихоня тихоней, а, видать, грешки то водились за душой: за просто так никто к праотцам не отправляет!
Кроме того до самой Тильды Пешенс, сумасшедшей тетки Сибил, на которую неустанно ссылался кузнец, распространяясь о скрытых пороках девушки, так и не смогли достучаться, чтобы сообщить о трагедии. Вместе с тетей Гризельдой мы ходили к Равен-Хаузу, но дом стоял, словно нежилой и заброшенный. Никто, ни сама хозяйка, ни ее служанка не вышли на наш громкий стук.
Рэй тоже не пришел на похороны. Лишь через несколько дней я увидела его на могиле. Он сидел на земле, облокотившись спиной о холодный надгробный камень. Голова его была зажата в тисках ладоней. Он тихо поскуливал.
Остановившись у ограды кладбища, я не решилась подойти к нему и нарушить его безмерное горе. Вместо этого я прошла вглубь и принялась бродить среди могил, пытаясь прочесть на надгробьях надписи, полустертые временем. Под ногами была утренняя сырость. Земля, изъеденная кривыми канавками, в которых стояла мутная дождевая вода, заросла травой и бурьяном. Через некоторое время я услышала тихий оклик. Я повернула голову, смахнула с лица волосы и только сейчас заметила, что Рэй поднялся с земли и теперь глядит на меня.
Нет, я не стала притворяться, не стала заполнять паузу пустой болтовней. Пройдя к могиле Сибил, я опустилась на колени и стала раскладывать свежие цветы, стараясь не смотреть на него.
- Я не могу с этим справиться, - натужливо заговорил он. - Я знаю, что схожу с ума.
На губах я почувствовала влажный вкус соли.
- Разумом я понимаю. Душой - нет. Я должен что-то сделать, спасти себя и ответить за нее.
- Ответить за нее? - переспросила я, не понимая его слов.
- Ты не послушала меня тогда. Зачем ты пошла туда? Я предупреждал, они другие. Они несут зло. Все, все они несут зло. И теперь ты одна из них, такая же!
Прикусив губу, я отшатнулась от него, словно он ударил меня.
- Но уже поздно. Никакого выхода нет. Нет! Ведь нет?! - горько проскулил он. - И это тоже приходиться записать на мой счет. Я не уберег ее.
- Нет! - мой голос сорвался от ужаса и горя. - Не смей так думать! Не мучь себя! Ты в этом не виноват! Все случилось из-за меня...
Я попробовала взять его большие руки в свои, но Рэй резко оттолкнул меня и, натыкаясь на надгробные плиты чужих могил, словно в пьяном дурмане, пошел прочь.
Осень окончательно вступила в свои права, привнося в погружённый в тишину дом щемящее чувство грусти. Хмурые дожди обволокли деревню в пелену тихой печали, и казалось, что монотонные звуки его капель были продолжением стука моего сердца.
Каждая мелочь в доме напоминала о Сибил. Воспоминания о ней были неистребимы и мучительны. От этих воспоминаний боль в сердце становилась все горячее. Я стала замечать за собой, что подолгу всматриваюсь в темно-серые очертания церковной башни, тонущие в сизой пелене дождя. В этот момент мне всегда казалось, что земля сделалась безлюдной и только мне суждено существовать до глубокой старости - в одиночестве и воспоминаниях. Глаза начинали болеть, но я не сдавалась, не отводя взгляда от башни, до тех пор, пока тетя или Финифет не окликали меня.
Я чувствовала, что просто тяну время. Я еще не избавилась от оцепенения, охватившего меня, когда я увидела мертвое тело Сибил. И больше всего я желала расстаться с растерянностью, сбивавшей меня с толку. Мне казалось, что, когда это удастся, я пойму... но пойму - что?
В течение следующих дней полиция пару раз наведывалась в Сильвер-Белл, допрашивая меня, и в Китчестер.
Кто убил Сибил? Это вопрос вертелся у всех на языке. В воздухе веяло ожиданием и беспокойством. И хотя никто не осмеливался обсуждать вслух, но змеиный шепот переходил от одного дома к другому, люди закатывали глаза, прикладывали руки к груди и со знанием дела кивали - у всех на уме было только одно имя: Дамьян Клифер. Все очень жалели бедную маленькую Сибил, попавшую в смертельные когти этого чудовища.
Тетушка Гризельда всячески успокаивала меня, хотя у самой на душе была черная скорбь. Когда она думала, что ее никто не видит, то беззвучно плакала. Но она понимала, что я беспокоюсь о Дамьяне. Все мои чувства к нему ей были давно ясны, но она не одобряла моего выбора. Ей было прекрасно известно, что он хочет владеть Китчестером, но, чтобы подбодрить меня, тетя упорно повторяла, что это дело рук бродяги или вора...
- Разумеется, это не он! Он бы не пошел на это, - уверяла она. - Он очень разумный человек, хоть и негодник, каких свет не видывал. Когда я разговаривала с ним, здесь в этой комнате, то, полагаю, сумела заглянуть в его душу. И то, что я там увидела, вселяет надежду, что он не смог бы причинить вред ни тебе, ни твоим близким.
- Наверно... не знаю. Но ему нужен Китчестер! Несмотря на то, что он подписал те бумаги, где от всего отказывается, я не могу поверить ему. Его желание было слишком велико, чтобы вот так в одночасье отвергнуть все.
- Ну что ж, теперь у него другое желание. И оно пересилило.
- Во время убийства он был далеко от Китчестера. По крайней мере, его слова подтвердились. Хотя никто не принимает их всерьез. Все равно все твердят, что это он!
- Думаю, мы скоро узнаем. Полиция все выяснит, не так ли?
И полиция действительно все выяснила. Вскоре нам сообщили, что в окрестном лесу поймали беглых преступников, сбежавших из солсберийской тюрьмы пару месяцев назад. Память моя услужливо подсказала мне, что я сама однажды встретилась с этими беглецами, заехав вглубь леса на болота: обладателем скрипучего, как заржавевшее колесо молотилки, голоса и его дружком Бо, скрытым в пелене тумана. Тогда я и не подозревала, какой опасности подверглась, оказавшись наедине с преступниками и возможными убийцами. То, что они виновны в убийстве Сибил у полиции не было сомнения. Среди их вещей обнаружились кухонный нож из замка, который, как выяснилось, пропал из кухни еще несколько недель назад, и украшения, снятые с тела: цепочка с жемчужной капелькой и аметистовая брошка-соловей.
Сами же задержанные клялись и божились, что нашли эти вещи в овраге, неподалеку от Китчестера.
- Не пропадать же добру! - заявил Сэм Хиз своим скрипучим голосом на дознании. - Я, что ль осёл на двух копытах от бесхозного имущества отворачиваться?! Ножичек хорош - в любом деле сгодится! А побрякушки, так то загнать можно за милую душу!
Однако в эти "россказни" официальные лица не поверили. Они были полностью убеждены, что убийцы, совершившие неслыханное по своей наглости преступление, найдены. Жюри вынесло окончательный вердикт и постановило направить дело в лондонский суд.
- А кто же еще это мог быть? - спросила тетя, когда мы возвращались с дознания. - Трудно представить, что это сделал кто-то из домочадцев. Нет, нет и нет! Случись такое, я бы себе не простила, что позволила тебе жить в Китчестере бок о бок с убийцей.
- Что будет дальше? - пробормотала я. Смотреть тете в глаза я не решалась. Мне казалось, что она, как и я, не верит в то, что говорит, хотя и старается убедить меня в этом.
- Полиция будет продолжать заниматься своим делом, ведь впереди еще суд. А мы постараемся забыть обо всех ужасах. Но конечно же не о Сибил, не о нашей дорогой Сибил... Пройти через дознание - довольно жестокое испытание! Как у тебя хватило сил прожить этот день? Будто заново пережить всё... Еще эти бескостные трещотки! Теперь они не оставят тебя в покое, и про Сибил наговорят бог весть что!
- Сколько же это будет тянуться? Неужели это никогда не кончится?
Я понимала, что в Китчестере с большим облегчением восприняли версию полиции, тем более на счету этих двоих уже имелись преступления: грабежи и драки. Теперь за приписанное убийство им грозила виселица, но никого из Китчестера не заботило это. Главное, их самих оставят в покое и "грязное белье" будет скрыто от посторонних глаз в темноте самых непроницаемых глубин замка.
Сама я в эти дни была настолько опустошена и растеряна, что и мне было все равно. Я как будто отмахнулась от справедливости. Бессилие перед лицом смерти, перед истинным убийцей, который затаился в стенах замка и, подобно пауку, терпеливо выжидал роковой минуты, чтобы поймать жертву в смертельные сети, сделало меня апатичной ко всему. Однако последний, как он думал, шаг вновь обернулся неудачей. И все же я категорично отказалась от наследства и покинула Китчестер. Ведь именно этого он добивался! Хотел убрать меня с дороги - и вот, дорога пуста. Но я не могла сказать с уверенностью, что это удовлетворит убийцу.
В деревне разговоры не утихали, а день изо дня всё полнились новыми домыслами и догадками, некоторые из них переходили все грани приличий и потому обсуждались только шепотом и красноречивыми жестами. Но вскоре даже самые лихие говоруны уступили фактам, и все решили, что, слава богу, еще легко отделались! Ведь эти головорезы без труда могли напасть на деревню и подвергнуть истязанию добропорядочных жителей.
И всё же, когда самые болтливые языки начали уставать, а разговоры сосредоточились вокруг предстоящего суда, предав забвению главное зло округи, Дамьяна Клифера, произошло нечто.
В то утро, как всегда еще до завтрака, пришел молочник. Обычно, если позволяло время, он оставался у Финифет на кухне выпить чашку чая, но на этот раз не задержался. После его ухода экономка суетливо поднялась к тете Гризельде, а через несколько минут я услышала их спешные шаги у своей двери. На лице Фини, когда она распахнула дверь, не было и кровинки. Ее глаза округлились от ужаса и возбуждения, которые могли быть вызваны только дурными известиями.
- Мисс Роби! Мисс Роби, случилось еще одно несчастье! Вы не поверите! Да сперва никто не поверил! Разве кто ж ожидал от него подобное?! Да никто, вот вам крест! Ой, что же теперь будет?! Он же себя сгубил!
- Финифет! - гаркнула тетя, возвышаясь за спиной экономки. - Ближе к делу!
- Что случилось? - в груди что-то оборвалось, я схватилась за столбик кровати, чтобы не упасть, и в упор смотрела на Фини. А та закатила глаза и с плаксивым воем выдала:
- Такой молчун и тихоня, а вишь ты, со своим бесом запазухой! Рэй Готлиб ударил ножом твоего мистера Клифера! И все из-за бедолажки Сибил, из-за нашей несчастной девочки... Парень мстил, мисс Роби! Когда его поймали, он все твердил, что полиция слепа и не видит, кто на самом деле повинен. Ой, что же теперь будет?! Его же повесят!
- Не болтай глупостей, никто его не повесит... Да не волнуйся ты так, Роби, жив твой мистер Клифер, жив. Рэй его только ранил, и если бы Фини поменьше ойкала, она бы давно это сказала. А Рэя не повесят, хотя и упекут за решетку... Ну что ж, он сам выбрал свой путь. И я его могу понять. Он любил Сибил... Только жаль его. Мальчик лишился всего: и суженой, и свободы, и семьи. Ведь Готлибы отвернутся от него.
- И все-таки поделом этой белобрысой бестии. Наверное, он не так уж и безгрешен, если Господь допустил такое. Может быть, полиция и впрямь слепа? Люди тоже не слишком-то доверяют этим бобби...
- Хватит лясы точить! - вновь прикрикнула тетя на экономку. - Уже завтракать пора, а ты все тут вертишься! А ты, Найтингейл, не вздумай отправиться в Китчестер! Еще не хватало! Этот негодник живуч, как скользкий угорь. И твое присутствие там совершенно ни к чему.
Когда я осталась одна, то без сил опустилась на кровать и закрыла лицо руками. Хотелось выплакать душу, но слез не было. Тогда я стала молиться...
Виолетта навещала меня каждый день. Она, впрочем, как и все мы, после страшной потери сильно изменилась. В ней исчезло без следа то мятежное легкомыслие, которое прежде владело ей и безудержно рвалось наружу, требуя исполнения всех тщеславных прихотей. Но больше всего меня поразила невозмутимая серьезность, читавшаяся в ее лице, будто она навсегда распрощалась с той взбалмошной кокеткой, какой покоряла Лондон. Мы часто уходили из Сильвер-Белла в лес, где, расстелив покрывало на берегу озера, подолгу сидели и наблюдали за колышущейся зеленоватой гладью воды или забирались в расщепленный дуб и читали: я книги, а Летти журналы.
О Сибил мы говорили мало. Правда, временами на нас накатывала такая щемящая грусть, что мы обе срывались и начинали предаваться воспоминаниям. Тогда уже мы не могли остановиться и просиживали до самой ночи. В такие минуты Сибил словно сидела подле нас, и мы обе чувствовали ее незримое присутствие, будто нас окутывало безмерное тепло ее золотого сердца.
Временами я ощущала в подруге глубокую сосредоточенность, точно она ждала чего-то. Ей и впрямь было чего ожидать. Наступил октябрь. Вскоре должно было состояться венчание Виолетты и мистера Саливана Эбинкротворта, мясника с четырьмя отпрысками. Из-за трагедии решили отложить торжество. Хотя Тернеры смогли выторговать у мясника только две недели отсрочки - ему так не терпелось заполучить мать для своего потомства, что он отмел все проявления траура и высказал мнение, что умершая, не будучи родственницей по крови, не могла вызвать у его невесты столь глубокую скорбь, из-за которой стоило бы отодвигать назначенную дату.
Я знала, насколько тяжело воспринимала Виолетта предстоящие перемены, и потому не затрагивала эту болезненную тему. Кроме того она запретила даже мимоходом упоминать имя Николса Ливингтона. Я решила, что подруга в сильной обиде на него. Так как сразу после похорон молодой человек уехал, сославшись на учебу и практику, хотя, как мне казалось, Летти ждала от него поддержки. Но как впоследствии оказалось, его отъезд имел свои причины.
После долгого, больше трех недель, отсутствия Николс, наконец, появился в деревне. А через два дня, когда мы с тетушкой поутру работали в саду, прибежала в растрепанных чувствах миссис Тернер. Не успев открыть калитку, она выпалила:
- Виолетта пропала! Ее нигде нет, ни в спальне, ни в саду... И еще ее постель осталась не разобранной! Скажите мне, что она у вас!
- Роби! - обернулась ко мне тетя и требовательно спросила. - Ты знаешь, где она?
- Я? Нет.
- Возможно, она тебе что-нибудь сказала. Вчера ведь вы виделись?
- Да, но она ничего не говорила. И вообще была очень молчалива. Куда же она подевалась?
- Вот и нам хочется узнать... Я иду к Ливингтонам! - сообщила тетя и, сняв кожаный фартук, не глядя, запустила его в тележку со срезанными засохшими цветами и сорняками. - Мне кажется, с утра у меня что-то першит в горле. Как бы ни захворать!
- О, Боже! Гризельда, неужели вы думаете...
- Пока я ничего не думаю! Но не мешает лишний раз проверить.
Миссис Тернер осталась со мной. Мы разместились в гостиной, куда экономка принесла чаю, но тревога была так велика, что мы к нему не прикоснулись. Зато старушка Финифет выпила три чашки и между делом выведала подробности чрезвычайного положения, придя в наиотличнейшее настроение от предчувствия надвигавшейся катастрофы. Мать Виолетты продолжала строить догадки, куда могла подеваться ее дочь. И ее воображение, подстегнутое волнением, дошло до того, что она решила, будто Виолетта стала еще одной жертвой преступников. Напрасно я пыталась успокоить ее, уверяя, что бандиты сейчас в тюрьме и никому уже не причинят вреда.
Тетя Гризельда вернулась через час. По тому, как она ворвалась в гостиную, по ее багровому лицу и метавшим молниям глазам, мы всё поняли без слов.
- Боже милосердный! - пискнула миссис Тернер. Она приподнялась, опираясь на левую руку, посмотрела направо, налево, глаза ее закатились, и она рухнула на пол.
- Проклятье! - воскликнула тетя. Она быстро оказалась рядом с лежащей без чувств женщиной и легонько похлопала по побелевшим щекам. Но это не помогло. Тогда она приказала Фини, пожиравшей глазами занятную картину, принести воды и, смочив салфетку, брызнула на миссис Тернер. Веки той затрепетали, а лицо сморщилось.
- Роби, воды! Нет, лучше хереса!
Но Финифет, уже подскочила к графинчику с хересом и, от души плеснув в стакан, с причитаниями метнулась к распростертой гостье. Сделав глоток, миссис Тернер поднялась, опираясь о тетю Гизельду, и села на диван. Глаза ее заволокло пеленой, и она расширила их, видимо, в попытке удержать слезы.
- Что мой муж скажет мистеру Эбинкротворту?! - пролепетала она. - Мы опозорены! Окончательно опозорены! Нет, она не могла зайти так далеко...
На ее груди робко трепетали кружева. Женщину колотила дрожь.
- Элизабет, крепись! Твоя дочь всегда была сумасбродкой... Но, как тебе это ни по душе, сейчас она приняла возможно единственное в своей жизни правильное решение. И хотя ее тяга к скандалам и тут взяла верх над здравым смыслом, но мы должны утешиться тем, что ее жизнь не будет загублена, как если бы она вышла замуж за многодетного мясника! Николс боготворит ее! Несмотря на несуразный вид, у него сильный дух и крепкие нервы, уверена, он сумеет приручить ее. Кроме того ее эмоции выплескивались через край, когда он был изб... ранен. Так что девочка не безнадежна! А скандал...скандал мы переживем! И не такое уже переживали...
- Ах, Гризельда, дай бог, чтобы вы были правы! Дай бог!
Гаден-Роуз бурлил и колобродил! Еще бы, когда в нашей глуши случалось столько происшествий, да еще за столь короткое время! Кто бы мог подумать!
Возмутительная непристойность побега и пикантность ситуации гораздо сильнее взбудоражили христианские чувства местной публики и свели почти на нет толки о смерти Сибил. Отринув "новость вчерашнего дня", лучшие умы Гаден-Роуза занялись составлением прогнозов будущего скандальной парочки, естественно, вменяя молодым все преступления и грехи Содома и Гоморры, повлекшие за собой праведную кару.
Ровно через полторы недели в Гаден-Роуз въехала дорожная карета. Кованые колеса, разбрызгивая грязь, прогрохотали по булыжникам главной улицы, выманив из коттеджей немало любопытных, и, пронзительно скрипнув, замерли напротив большого красного дома с двумя белыми колоннами.
Мы с тетушкой как раз были в Оурунсби, надеясь узнать, появились ли от беглецов хоть какие-то известия. Поэтому стали свидетелями их триумфального возвращения. Точнее, чувство триумфа владело Виолеттой. Радостно ворвавшись в дом, она уже с порога объявила, что теперь она "миссис Николс Ливингтон" и всем собравшимся, включая слуг, продемонстрировала золотое колечко на среднем пальце левой руки.
- И никто, никто не смеет упрекнуть меня! - воскликнула миссис Ливингтон, топнув ножкой.
Но ни мать, распахнувшая объятья для своей блудной дочери, ни отец, облегчённо взиравший из под насупленных бровей, не собирались омрачать такую минуту обвинениями. Когда улеглись первые эмоции, мистер Тернер лишь укоризненно покачал головой, прищелкнул языком и... махнул рукой, дав понять виновникам скандала, что всё: и оскорбления, и горечь, и обиды - осталось в прошлом. Миссис Тернер тут же прослезилась.
Однако новоиспеченный зять чувствовал себя сконфуженно. Он виновато топтался за спиной молодой жены и бросал на тестя настороженные взгляды, не до конца поверив в его прощение. Но уже через некоторое время, после того, как была опустошена бутылочка сливового ликера за счастье молодых, Николс, с морковно-красным лицом и пылающим взором, рассказывал, как прожил положенных три недели в Шотландии, как мчался после домой, загнав почтовых лошадей, и как страшился, что за это долгое время удача изменила ему. Его глаза, смотревшие на жену в этот момент, были полны благодарности и обожания.
После приключения в Гретна-Грин (а для Летти, как потом она сообщила мне, обряд, проведенный в кузнице, был всего лишь бесподобной и опасной авантюрой) девушке захотелось настоящей свадьбы в деревенской церквушке, с гостями и подвенечным платьем. Впрочем и Тернеры, и Ливингтоны также горели желанием повторить церемонию бракосочетания в местной церкви, чтобы доказать всем, что брак их детей был истинным.
Свадьба получилась тихой и немноголюдной, так как времени на особые приготовления не было. На Виолетте было свадебное платье из белого шелка, отделанное кружевами и серебристыми лентами, которое шилось для венчания с мистером Эбинкротвортом. После церемонии все отправились в Оурунсби на праздничный обед. Теперь уже никто не сомневался, что Виолетта и Николс по-настоящему женаты!
Через несколько дней молодожены уехали в Солсбери, где собирались поселиться в маленьком арендованном коттедже.
- Мне хотелось бы дом побольше, - заявила Летти, когда мы прощались, - но Ники сказал, это вопрос времени. Надеюсь, он прав. Потому что долго ждать я не намерена. Я заставлю его забыть бредовые идеи о бескорыстной пользе ближним. Вот увидишь, он оставит свою жалкую больницу и все усилия отдаст частной практике. Тогда у нас появятся деньги, а затем дом и благополучие. Со временем, я думаю, мы переедем в Лондон. Я никогда не буду счастлива в... провинции.
- У тебя как всегда грандиозные планы, - улыбнулась я. Похоже, извечное противоборство между этими двумя разгоралось с новой силой, и каждый был силён и полон решимости до конца отстаивать свои стремления и мечты. Кто в этом союзе займет главенство и случится ли это, я не могла знать. Но об одном я могла сказать уже точно: Виолетта училась терпению. Пусть оно едва ощутимым намеком проявилось в столь эгоистическом настрое, но главное, что оно все же зародилось в ее душе. И мне хотелось верить, что это была первая маленькая победа, которую достиг Николс на пути к своему семейному счастью.
- Я хотела бы, чтобы сейчас с нами была Сибил, - сказала вдруг подруга, дрогнувшим голосом. - Она ведь ждала от меня этого шага, даже тогда, когда все считали, что я пойду за мясника. Она знала, что я выберу Николса. И это несмотря на все, что я говорила о нем.
- Наверное, у нее был дар. Сибил понимала других и умела сопереживать им.
- Она как будто чувствовала все, что я хотела скрыть. А я... я злилась на нее за это. Мне не нравилось, что она видит меня насквозь. Но я любила ее. Верь или не верь, это так.
- Я верю тебе.
- Только после.... случившегося я поняла, как сильно люблю Сибил. Она была так же дорога мне, как и ты. Вы обе были моими единственными подругами. Да, я говорила про нее дурные вещи, но я так не думала. Я вела себя с ней скверно, просто, отвратительно.
- В тебе играла злость. Но, главное, что Сибил все понимала. Она считала тебя своей подругой. Мы всегда были втроем, и смерть не разрушит нашу дружбу!
Я твердо верила в то, что говорила. Надеюсь, мое убеждение передалось и Виолетте. Она обещала писать мне каждую неделю, и взяла с меня слово, что я буду приезжать к ней. Когда Николс позвал ее, она крепко обняла меня, затем родителей и мою тетю. Потом села в экипаж. Хлопнула дверца, раздался крик кучера, и лошади нехотя тронулись с места. За немытым окошком кареты мы увидели бледное лицо. Виолетта прижалась носом к мутному стеклу и смотрела на нас, стоявших под навесом крыльца, до тех пор, пока лошади не повернули за угол.
ГЛАВА 36
Дни проходили. Свинцово-серое небо, словно вылинявшее после стирки покрывало, тяжелой массой повисло над землей. Промозглый ветер оголил деревья как бритвой, и каждый его порыв вздымал в воздух побуревшую стайку: жухлую, скрученную в трубочку опавшую листву. Лес, еще недавно пестривший осенним разноцветьем, теперь казался почти черным и мертвым.
Каждый день, если позволяла погода, я ходила на могилу Сибил, приносила свежие цветы и подолгу стояла там, всматриваясь в надгробный камень. Там-то однажды утром я и увидела их.
Потрепанный китчестеровский экипаж стоял возле ворот кладбища. Старый Генри, сгорбившись, сидел на козлах и, подперев подбородок, жевал яблоко. За витой оградой я заметила высокую фигуру в коричневой куртке и широкой кепи на голове, из-под которой торчали белые волосы. Засунув руки в карманы штанов, Дамьян замер над могилой моей подруги.
Еще мгновение и я бы повернула назад, но ноги отказались повиноваться мне. Я встала как вкопанная, не спуская глаз с широкой спины и, молясь, раствориться в зябком воздухе, если самой не достает сил уйти.
- Найтингейл, - послышался надсадный голос из экипажа. Дверца открылась, и я увидела в темной глубине закутанную в шаль миссис Уолтер. В ту же секунду Дамьян и кучер обернулись. Я с усилием двинулась вперед, поздоровалась со стариком и, не глядя на Дамьяна, забралась в экипаж. На голове Эллен был меховой капор, закрывавший половину лица, а обмотанные пледом ноги покоились на горячих кирпичах. Она протянула мне руку в шерстяной перчатке.
- Найтингейл, мы знали, что ты обязательно придешь, - сипло вымолвила женщина. - Я очень, очень рада тебя видеть, хоть ты ни разу не навестила нас. Прошло уже столько времени...
- Я не могла, - только и сказала я.
- Понимаю. Тебе тяжело видеть Китчестер и всех нас, слышать наши раздоры. Но от тебя не было ни весточки, и мы забеспокоились, Найтингейл. Я боюсь, что ты никогда больше не захочешь иметь с нами ничего общего. Я боюсь, что ты попытаешься забыть о том времени... о нас.
- Но у меня не получится, даже если я буду молить об этом всей душой! - горячо воскликнула я. - Но мне нет обратной дороги в Китчестер. Пусть ему поклоняются другие.
- Тебя все еще гнетет это? Но ведь все в прошлом. Он уже сделал свой выбор. И его выбор - ты! Теперь ничто другое для него не существует.
Я залилась краской.
- Эллен, вы приехали меня сватать?
- Нет, нет, что ты, - она натужливо рассмеялась, но тут же закашлялась в носовой платочек. - Мне кажется, это не мое дело. Я... я не имею права вмешиваться... У меня к тебе просьба... точнее миссия. Я только хочу убедить тебя, что теперь в Китчестере тебе никто и ничто не угрожает. Ты можешь вернуться, если захочешь... когда ослабнет боль.
- Даже вы, - поразилась я, - всегда защищавшая его, верите в виновность Дамьяна. Почему?
- Потому что я знаю, что это он запугивал тебя, надеясь добиться твоего бегства, - с неоспоримой уверенностью, устало произнесла Эллен и плотнее стянула на груди концы шали. - Но он не убийца! Он не убивал твою подругу. Это сделали те двое, что прятались на болотах.
- Нет! Это сделал кто-то из Китчестера! Тот, кто охотился за мной, почти каждую ночь подкрадываясь к моей двери и пытаясь пробраться ко мне в комнату, тот, кто хотел столкнуть меня в пролом в башне. Этот кто-то "пугал" меня, а не Дамьян, и этот кто-то - убийца Сибил. И едва ли когда-нибудь я вновь встану у него на пути. Я не вернусь в Китчестер!
Я видела, что Эллен не верит моим словам. Пока я говорила, она утомленно качала головой.
- Ты ослеплена чувством утраты и негодованием, Найтингейл. Я не могу разубедить тебя. Но все же приехала просить тебя вернуться, - я хотела возразить, но она жестом остановила меня. - Граф Китчестер болен. Он умирает. Врач, которого привез Дамьян, говорит, что дядя не протянет и до конца недели. Он все время говорит о тебе. Возвращайся, Найтингейл. Ты нужна ему.
Я была оглушена известием. Несколько минут мы сидели молча. Наконец, я нарушила тишину, пообещав прийти в ближайшие дни. Эллен вздохнула, будто освободившись от кабального бремени. Для меня было не важно - по своей ли воле она покинула в этот стылый день могильную полутьму своей комнаты, где добровольно заточила себя, спасаясь от дьявольских сквозняков, и приехала сюда, чтобы сообщить мне дурные вести, или же по приказу матери. Но эта поездка и разговор со мной воистину стоили ей неимоверных усилий. Я не сомневалась, что теперь она надолго сляжет с очередным приступом, терзавшим ее изнуренное тело.
Покинув экипаж, я открыла калитку кладбища и направилась к могиле Сибил, у которой все еще стоял Дамьян. По-детски глупо стараться избежать с ним разговора.
Он чуть наклонил голову, дожидаясь, когда я подойду. Сильно обветренное лицо его не таило ни намека на насмешку, а было осунувшимся и усталым, отчего все черты болезненно заострились. Видимо, еще давала о себе знать недавняя рана, оставленная Рэем Готлибом. Однако под распахнутой курткой я не заметила марлевых бинтов.
- Как ваше здоровье, мистер Клифер? - вместо приветствия спросила я. - Я слышала, вам не посчастливилось.
- Разве? - растянул он губы в улыбке. - А, по-моему, не посчастливилось как раз тому дурню. Хотя, с другой стороны, ему еще повезло, что в моих жилах течет самая обыкновенная красная кровь, кровь нищего отродья, иначе его телячью шею точно бы натерла веревка.
- Рэй помешался от горя. Но тебе этого не понять.
- А вдруг я пойму? Вдруг я не так загрубел и зачерствел? Вдруг во мне все еще теплится искорка человечности? Может быть, стоит поверить в меня, а, соловей?
- Граф Китчестер действительно сильно болен? - поспешно спросила я. - Он умирает?
- Старый пройдоха не сдастся без боя. Но он совсем плох.
- Я обещала Эллен прийти в Китчестер. Я должна повидаться с дедом.
- Он был уверен, что ты прибежишь, как только узнаешь. Он хочет, чтобы ты вернулась.
Я пропустила колкость мимо ушей. Вместо гнева в голове возникла крамольная мысль: "А хочешь ли ты, Дамьян, чтобы я вернулась?". Но я тут же взяла себя в руки, урезонив внезапную слабость, от которой пульсирующее заныло в висках.
- Мне вот интересно... - начал было он, но вдруг резко осекся. В повисшей тишине я услышала, как Эллен постучала в стену экипажа, требуя скорейшего отъезда. Казалось, Дамьян не заметил ее нетерпеливого зова.
- Скажи мне откровенно, соловей, - вкрадчиво заговорил он, - ты тоже считаешь, что я убил Сибил Рид?
Я была огорошена его внезапным вопросом. Его глаза были наполовину прикрыты веками, но я видела, что он внимательно и настороженно следит за мной, пока я в течение каких-то секунд собиралась с мыслями. Считала ли я его убийцей Сибил? Нет... Наверное, нет. Но разговор с Эллен посеял во мне тень сомнения. Она ведь определенно точно сказала, что знает, что именно Дамьян, охотился за мной в замке, пытаясь избавиться от меня. Она была настолько уверенна в своих словах, будто он сам признался ей.
- Вот ты и ответила мне. Благодарю, золотко.
Я взглянула в злые, встревоженные глаза, похожие на черную морскую гальку, жесткие и непроницаемые.
- Но я еще ничего не сказала.
- Твое молчание красноречивее любых слов.
- Должна же я обдумать, что сказать. Твой вопрос застал меня врасплох.
- Вот уж не верю. В последние месяцы ты задавала его себе как минимум сотню раз. Мне нужна правда, соловей. А правда не требует обдумывания и такта.
- Ты не убийца.
- Хоть на этом спасибо, - хмыкнул он.
Он смотрел на меня с кривившей его губы ядовитой насмешкой. Я чувствовала, насколько он несчастен, и меня вдруг охватило непреодолимое желание сделать его счастливым. Это был абсурд, но я ничего не могла поделать с собой. Моя рука непроизвольно потянулась к его лицу, чтобы мягким прикосновением стереть с него яд и наполнить той нежностью, какая иногда проступает на нем помимо воли Дамьяна. Казалось, что он прочитал мои мысли, ибо в его глазах появилось глумливое выражение.
- Считается, что женщина должна быть холодна, как рыбья чешуя, бесчувственна, как придорожный валун, и обладать достаточным количеством мозгов, чтобы быть умнее курицы. И это совершенство гордо именуется "леди"! Ты, золотко, совсем не похожа на этот венец творения.
Не успев прикоснуться к нему, я отдернула руку и спрятала ее за спину, точно опасаясь, что вновь потянусь к этому несносному человеку.
- Однако мне хотелось бы, мистер Клифер, - отчеканила я, - чтобы вы не забывали, что я, несмотря на ваше замечание, все-таки леди!
- Неприступность и благопристойность до мозга костей. Разве я могу забыть об этом? Два злейших врага, которые мешают мне сделать из тебя шелковую и податливую птичку.
Чтобы избежать новых фривольных намеков, я вернулась к прерванной теме.
- Ты был прав, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы граф оставил своеволие и переменил решение. Какие пути ведут к этому - дело судьбы. Но не моя смерть стала этим значащим событием... Я никогда не прощу себе гибели Сибил. В какой-то степени виноват и граф Китчестер, его непонятное желание видеть наследницей именно меня, его неуступчивость и самодурство. Он говорил мне, что согласится с любым моим выбором. Но когда я сделала его, оказалось, что моя воля также малозначима для него, как и воля "козявки" Мэтью Уолтера. И за этот обман поплатилась Сибил... Как видишь, если искать виновных, то косвенно можно обвинить многих: и меня, и графа, и тебя... Но кто бы ни был настоящий убийца, он ни за что не хочет, чтобы Китчестер достался мне.
- Вот в этом я и ошибся, - в его голосе послышалась злость, но злость на себя. - Зверски обидно признавать, собственную тупость. Я считал, что нападение на тебя произошло из-за меня, а Китчестер тут ни при чем. Но она хотела получить Китчестер, как впрочем, и большинство, кто хоть раз ощутил его силу.
- Она? Кто она?
Я затаила дыхание, ожидая ответа.
- Мисс Рассел, кто же еще. Она не раз заявляла мне, что ненавидит тебя и готова на все, лишь бы ты убралась с моих глаз. Но я плевал на ее угрозы. В то время меня больше занимала твоя неприступность... Но в ту ночь, когда мы нашли тебя, лежащую на ступенях в башне, я видел триумф в ее глазах. Тогда я понял, что она не блефовала. Я слишком долго держал ее возле себя, и она захотела большего: рассчитывала, что я женюсь на ней, и со временем она станет хозяйкой Китчестера.
- Поэтому ты увивался за Виолеттой? Хотел, чтобы она видела твой интерес к ней, а меня оставила в покое?
- Мисс Тернер из тех девиц, чьи прелести разглядишь даже в безлунную ночь. С такой грех не пофлиртовать.
Я почувствовала, как мои губы сжались в тонкую линию. Он засмеялся, но уже в следующий миг сказал серьезно:
- Я хотел, чтобы она видела, что мой интерес к тебе также мимолетен, как и к другим особам. Но, видно, я плохой актер, раз мне не удалось провести ее... Моей искренности не хочешь замечать только ты одна.
В этот момент вновь раздался нетерпеливый стук в стенку экипажа. Я уже успела позабыть, что мы вовсе не одни, а совсем рядом, за оградой, дожидаются кучер и миссис Уолтер, которая наверняка уже промерзла до самых костей и достигла того состояния, когда готова замертво упасть и забыться в эйфории истязающего ее недуга.
- По-твоему, это Джессика напала тогда на меня?
- Я так думаю.
- Но она сказала мне, что читала леди Редлифф, так как у той была бессонница, а после пошла на кухню, отнести молоко.
- Даже если и так, это не значит, что у нее не было возможности.
- Оклеветать кого-нибудь - простое дело. Слов с угрозами недостаточно, чтобы обвинить человека в нападении и... убийстве.
- У меня нет других фактов. Пока нет. Но ее ненависть весомое доказательство.
- Так же как и твое желание владеть Китчестером!
- Ты неисправима, Найтингейл! - Дамьян весело расхохотался, а вот мне было не до смеха.
Его веселье прервало нерешительное кряхтение, раздавшееся позади. Покинув козлы, Генри виновато переминался с ноги на ногу у кладбищенских ворот и, вытянув, точно любопытный утенок, тощую шею, смущенно поглядывал на нас.
- Чего тебе?! - рявкнул Дамьян.
- Простите, мистер Клифер, - пробасил кучер, стащив с головы потертую шляпу и принявшись наминать ее в заскорузлых руках. - Но миссис Уолтер, приказала поторопить вас. Похоже, ей нездоровится.
Дамьян коротко кивнул и обратился ко мне:
- Прав я или нет - покажет время. Я найду доказательства. И тогда у тебя не будет ни одной причины ускользать от меня... Мне надоели твои трусливые попытки скрыться за фальшивым равнодушием ко мне. Пока я терпеливо жду. Но мое терпение не безмерно.
Сказав это, он резко поднес руку к козырьку кепи и чуть склонился, одарив меня бесстыдной ухмылочкой. Затем широким шагом направился к экипажу. Кучер тут же занял свое место, сообщив при этом Эллен, что они отправляются. Когда Дамьян забрался на козлы и сел рядом со слугой, экипаж тронулся.
Дома я закрылась у себя в комнате и, сидя у окна, размышляла обо всем услышанном. Сама я не раз подозревала Джессику. Ее явная неприязнь ко мне и нескрываемая ненависть, особенно после совместного посещения подземелий, могли вылиться в отчаянное, ожесточенное желание избавиться от меня. Находясь в более близких отношениях с этой особой, чем все остальные обитатели, Дамьян лучше всех знал ее и мог судить о ее поступках. Наверняка, угрожающие слова в мой адрес были гораздо большим, чем пустое сотрясание воздуха, раз заставили Дамьяна насторожиться. Не зря она постоянно заостряла внимание на моем "особом положении", говорила о жалости ко мне и нарочито предостерегала об опасности. Именно Джессика первая дала мне понять, что мое появление кому-то неугодно в Китчестере. Возможно, она говорила о себе?! Ведь однажды она уже пыталась нагнать на меня страху, когда зная, что я заперта в часовне, никому не сказала об этом и проговорилась только Дамьяну, надеясь вместе с ним потешиться над моим положением. По ее милости я провела там несколько жутких часов.
Чем больше я думала о Джессике, тем отчетливее понимала, что Дамьян мог быть прав. Но в то же время червячок сомнения не давал мне увериться в этом окончательно. Я все время возвращалась к словам Эллен. Откуда она могла твердо знать, что именно Дамьян запугивал меня?! Но она сказала это так, что в ее убежденности не приходилось сомневаться.
Что, что я знаю о Дамьяне? Только то, что я люблю его. Только это. Неужели можно любить человека, которого сама подозреваешь в убийстве? Ответ стучал в голове - да, да, да!
Дождь с ночи лил без передышки. Земля, вода и небо точно смешались воедино. Ветер налетал, злобно подхватывал косые струи дождя и бил ими в окна домов так, что с помутневших стекол сбегали уже не капли, а целые реки. Жалобные, полные печали голоса ветра перекликались в печных трубах. Сама погода противилась моему возвращению в Китчестер.
Однако утром следующего дня старый Генри приехал за мной. С собой у меня был только легкий саквояж со сменным платьем и бельем, так как я не собиралась задерживаться надолго. Почему-то я никак не могла поверить во всю серьезность дедовской болезни, хотя и знала о его плохом здоровье. Все выглядело так, будто старик, большой охотник до спектаклей, и в этот раз обратился к своему излюбленному действу. И как только я появлюсь в его владениях, так от мнимой болезни у закоренелого лиса останутся лишь приятные его сердцу воспоминания, как об удачно разыгранном трюке. Но я ошиблась.
Джордан впустил меня в дом, состроив потолочным балкам безутешную мину. Печальным голосом, каким обычно вещает церковный служитель на панихидах, он изрек, что рад видеть меня в добром здравии, чего не скажешь о многострадальных обитателях этого унылого дома.
- Но вы держитесь молодцом, Джордан! - отечески подбодрила я дворецкого, про себя удивляясь его излишней разговорчивости.
Проводив меня в мою прежнюю комнату, он сообщил, что граф Китчестер с нетерпением ожидает моего визита. Я не стала утруждать старика ожиданием и, поставив саквояж у шкафа, направилась к больному.
Дедовская спальня была окутана сонным полумраком. Душный, спертый воздух, наполненный жаром полыхавших в камине поленьев, сдавливал легкие, затрудняя дыхание.
В кресле-качалке, пододвинутой почти вплотную к кровати больного, сидела леди Редлифф. От высокомерной горгульи, привыкшей наводить на всех жуткий страх, не осталось и следа. Ее спина была так же пряма, как и всегда, но в осанке не чувствовалось былого величия, а скорее усталость, которую она старалась скрыть под привычными манерами.
Когда я замерла на пороге, она едва повернулась и кивнула мне.
- Ну, кто бы мог подумать, что и от моей дочери бывает польза, - произнесла она каким-то дребезжащим голосом, в котором угадывалось бессилие. - Мы тебя ждали. Проходи.
- Как себя чувствует граф? - стараясь говорить тихо, спросила я.
- Посмотри сама, - указала она молитвенником в руке на сухотелую фигурку, погребенную под пуховыми одеялами.
Старик полусидел, откинувшись на жесткие подушки, в такой позе, словно внимательно прислушивался к каждому шороху. Его плечи были странно перекошены, а голова свешивалась с шеи, как переспелый плод. Лицо было белым, нижняя челюсть сильно выступала вперед, и только один глаз был приоткрыт, как у мертвых птиц, которых я время от времени находила в саду.
- Он спит, - промолвила Элеонора, и вновь я поразилась, какой надломленный у нее голос. - Уже больше двух недель он в таком состоянии. Доктор говорит, что братец не протянет дольше. Со дня на день мы ждем...
- Нет! Мы должны надеяться, что он пойдет на поправку, - воскликнула я.
Элеонора не ответила мне, только чуть повела бровью. Я присела на кровать и дотронулась до стариковской руки, немощно лежавшей поверх одеяла и больше похожей на птичью лапку. Она была горячей, как лампа, которая горела всю ночь напролет. Старик открыл второй глаз. А когда разглядел меня в полумраке, заворочался и закряхтел.
- Пришла... внучка, - разобрала я.
- Да. Я здесь. Буду заботиться о вас, и вы быстро поправитесь! Вспомните, вы как-то сами говорили, что не собираетесь потакать загребущим прихотям вашей семейки и раньше времени отправляться на пир к рогатым сородичам. Так что, держите свое слово!
Элеонора у меня за спиной издала гневный возглас, но промолчала, видно посчитав ниже своего достоинства отвечать на подобные оскорбления. Дед же как-то сумел изловчиться и озорно подмигнул мне. В горле у него заклокотало от переполнявшего его смеха. Но смех быстро перешел в надсадный кашель.
- Воздуха... - прохрипел старик, сотрясаясь всем своим сушеным тельцем.
Тотчас я соскочила с кровати и, отодвинув бархатную штору, дернула створку окна. В комнату хлынул прохладный воздух, и дед принялся с жадностью глотать его. Однако леди Редлифф была недовольна моими действиями.
- Что за произвол ты себе позволяешь, милочка? Ты его окончательно погубишь!
- Оставь нас, - просипел дед. Свежий воздух, точно живительный эликсир, взбодрил старика. Даже его мяклое лицо, со ставшими сильно заметными щербинами оспин, покрылось легким румянцем. - Я хочу побыть наедине со своей внучкой.
Убрав молитвенник в карман платья, леди Редлифф поднялась и направилась к выходу. Весь ее вид говорил, что если старик испустит дух через полчаса, то только я буду виновата в этом.
- Я должен сказать тебя... объясниться, - натужливо заговорил старик, когда мы остались одни. - Ты должна понять, почему я настаивал.
- Если речь снова пойдет о долге...
- Нет, - он дернул рукой в знак протеста, и тут же болезненно поморщился. - Ты была права: долг для меня ничто, если он идет вразрез с моими планами. Тут другое... Я знаю, своим решением сделать тебя наследницей я доставил некоторые неудобства...
- Неудобства?! - взвилась я. - Вы так называете то, что произошло в этих стенах?!
- Тише, Роби, не горячись, - крякнул граф, сопроводив слова то ли смешком, то ли фырканьем. - Я не настолько крепок, чтобы выслушивать гневливую проповедь перевозбужденной девицы. Хочу выложить тебе все, что у меня в закромах, до того, как увижу старуху с косой...
Раздраженно откинувшись на спинку кресла-качалки, которое я заняла после того, как ушла Элеонора, я нарочито хмуро уставилась на деда.
- Говорите, - буркнула я.
- Это займет немного времени, - начал дед после недолгой паузы. - Ты все время спрашивала меня: почему. Почему ты, а не Дамьян. Так вот, мой план как раз и был в том, чтобы не упустить мальчишку. Только его я видел хозяином Китчестера! Уже сейчас он сделал то, что не смог ни один истинный Китчестер. Да, мальчишка - "черная кость", кровь из самой жалкой ветви рода. Но именно у него, нищего заморыша, хватило силы воли и ума совершить невозможное. С самого начала я разглядел в нем золотую жилу, поэтому ухватился за него, как за спасительную соломинку. Но твое появление могло нарушить все мои чаяния.
- Каким образом? Я не понимаю, почему вы так упорствовали, если все это время хотели, чтобы Дамьян был вашим наследником?!
- Потому что этот сопляк влюбился! - Старик повернул голову, болезненно сморщил мучнисто-серое личико, словно его ноющий затылок больно плющило о мучительно жесткую подушку, и, напрягшись, раздраженно добавил, - он влюбился так же, как и мой непутевый сын!
Я совсем не ожидала, что граф Китчестер затронет эту тему. Меня одолела злость, что чуть ли не каждому в замке известно о нашем с Дамьяном противоборстве. Дед замолчал, следя за мной сощуренными водянистыми глазами. Не в силах оставаться спокойной под его немигающим взглядом, я встала и приблизилась к кровати, собираясь поправить подушки. На нем была длинная до пят фланелевая ночная рубашка, и я, просунув руку ему под спину, почувствовала, какие у него костлявые плечи. Другой рукой я взбила подушки и подложила их так, чтобы старик мог опереться на них и не падать.
- Теперь ты понимаешь, что могла повториться история двадцатилетней давности, - раздражение все еще не покинуло его, а точно нарастало с каждым сказанным словом. - Я мог бы потерять его, как потерял сына. И все из-за дев... из-за трижды проклятых чувств!
- Не вижу ничего общего. Отец и мать любили друг друга, а вы встали между ними. Это вы выгнали отца из своей жизни. А Дамьян боготворит замок, как и вы, он никогда бы...
- Говори да не заговаривайся, Роби. Он уже отрекся от Китчестера во имя другой победы. Победы над тобой! А значит, с самого начала я был прав.
- Даже если вы и правы, я все равно не вижу смысла в вашем решении.
- Все очень просто, Роби, - старик закрыл глаза и указал пальцем в сторону окна. - Закрой шторы. Хватит с меня яркого света... Иной раз так прихватит - хоть сразу в гроб, чтоб не мучиться! Спину словно бревном передавит, в голове чугун, глаза режет, аж мочи нет. Лежишь, а мысль только одна: когда же уже... Но к черту нытье, эдак я нашей недужнице сподоблюсь.
Против воли я улыбнулась. Жесткие волосы на плешивой старческой голове, сальные и пахучие, упрямо торчали в разные стороны, как взъерошенные перья мокрого гуся. Его глаза, под все еще закрытыми веками, нервно бегали.