Левашова Ольга : другие произведения.

Мышка Маришка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  (c)Ольга Левашова/Olga Levashova mail to:Ladoga@aport2000.ru
  
  
  
  
  МЫШКА МАРИШКА
  
  -1-
  
   В большом столичном универсаме выстроилась длинная очередь в кассу. Всё бурлило, торопилось, томилось от необходимости простаивать долгие минуты, изнемогало от духоты всё ещё не кончавшегося лета, хотя по календарю давно пора бы уж лить дождям.
   Владимир Андреевич нервничал. Он всегда болезненно воспринимал потерю времени, и хотя очередь двигалась быстро, ему хотелось чуть ли не вручную продвинуть её дальше. От досады и нетерпения он невнятно пробурчал себе под нос про русский национальный характер, про нашу извечную бестолковость или что-то в этом духе. Женщина, стоявшая перед ним, невольно обернулась.
   Иногда что-то важное приходит в нашу жизнь вовсе не там, где этого ждёшь. Например, в универсальном магазине. Женское лицо мелькнуло и отвернулось, но вслед за этим повернулось вновь и на секунду задержалось на Владимире Андреевиче. Тот в свою очередь тоже как-то забеспокоился, как будто что-то его смутило. А точнее - ему что-то навязывалось вспомнить, что-то заныло. Очередь уже подошла. Его обслужили, он рассеянно сложил в пакет свои покупки и вышел на улицу. Женщина стояла на остановке троллейбуса. Он прошёл мимо неё, близко прошёл, но она не оглядывалась.
  "Скорее всего, обознался. - подумал Владимир Андреевич, - но кто всё-таки она?"
   Троллейбус подошёл, и Владимир Андреевич увидел, что женщина собирается в него протиснуться. Она случайно обернулась ещё раз - и он узнал. Хорошо, если бы этот троллейбус не отправился вовсе. Похоже, наверху его услышали, так как кто-то впереди неё, вредный и принципиальный, стал вертеть своим широким туловищем, расчищая себе пространство, и она не смогла войти внутрь. Троллейбус ушёл без неё. Она с досадой оглянулась и снова увидела Владимира Андреевича. Он шагнул в её сторону и улыбнулся:
   -Если не ошибаюсь, Варя?
   -Да...
  -Помнишь меня? Ленинград, институт, твоя подруга...
  - Володя? Вовка? Господи, вот это да! Как ты меня узнал?
  - Узнал вот. Как ты, где? Ты в Москве живёшь?
  - Да, в Москве. Ну, у меня всё хорошо. Муж, две дочки, уже взрослые. Как я тогда. Да ведь почти жизнь прошла. Двадцать лет, нет, даже больше. Дочери в университете... А ты, ты как? Ты тогда уехал, никто о тебе больше не слышал. Я встречала ребят из твоей группы, все в недоумении, куда ты исчез.
  - Я работал, там же... по распределению. В Архангельске. Потом женился. Жена с Урала, уехали к ней, в Свердловск, Екатеринбург то бишь... Потом развелись... Слушай, Варя, а она как? Твоя подруга. Ну что ты на меня так смотришь? Маришка как? Она где сейчас? Послушай, тут есть какое-то кафе, давай зайдём, поговорим. Это чудо, что я тебя встретил. И представляешь, в Москве! Невероятно!
   Владимир Андреевич был возбуждён и не обратил внимания на то, что собеседница его растерялась. Она молча шла рядом и как будто что-то напряжённо обдумывала.
   Владимиру Андреевичу не хотелось наспех, на ходу обсуждать то, что для него было важно, поэтому, не получив ответа на свой вопрос, он решил вернуться к нему на месте, в кафе.
   -Давай выпьем за встречу. Я рад, я не знал, как выйти на неё. У меня же ни адреса её, ничего вообще. Ты ведь знаешь, как её найти?
  Варя помешивала ложечкой кофе и молчала.
  - Слушай, а зачем она тебе? - тихо, наконец, выдавила она из себя.
  - Зачем? - Владимир Андреевич запнулся, - Я сам не знаю. Просто думаю иногда о ней.
  - А ты о ней больше не думай. Нет её.
  - Как нет? Она замужем что ли?
  - Она умерла.
  - Кто? Мышка? Ты ничего не путаешь? Как она могла умереть?... Подожди... Это правда, то, что ты говоришь?
  - Правда. Мышка твоя умерла в тот день, когда ты уехал. Ты помнишь, мы вызывали неотложку? Ты тогда не дождался. У тебя был поезд через час. Убегая, ты обещал, что напишешь. Писем от тебя не было. Впрочем, они были уже никому не нужны.
   Духота сбивала с толку, потный народ толпился в двух шагах, у стойки. Откуда-то из подсобки надрывался "русский шансон".
  - Ну, ладно, мне пора, - сказала Варвара как-то сухо и безучастно. - А ты не переживай, всё давно прошло, ничего нет. Косточки уже истлели.
   - Постой... А что это было? Почему умерла?
   - Внематочная беременность. Не успели спасти, поздно привезли.
   - Беременность? Выходит, это я её убил?! Это же от меня...
  - Не волнуйся, при чём здесь ты? Ты же не делал ей специально внематочную. Так получилось. Судьба.
   - А если бы не внематочная, нормальная ?
   - Значит, жива была бы. Ну, всё, мне действительно пора.
  Варвара оставила свой телефон и ушла.
  
  -2-
  
   Что-то всегда мешало ему выбросить из головы эту девушку. Студенческая любовь, глупость в общем-то. И задач перед собой таких не ставил - связать себя на всю жизнь. Но вот всё-таки забыть не мог, а после развода с женой пытался найти. Послал письмо по адресу её родственников, подумал, что они-то знают, где она, что с ней. А вдруг не замужем, одна? Письмо вернулось назад: такие не проживают. А в последнее время повторил поиск. Написал запрос в родной институт: где, мол, куда распределилась? Ответа пока не получил. Он всё же верил, что рано или поздно найдёт её, и ему даже стало казаться, что уже почти нашёл. И чем больше он об этом думал, тем сильнее хотелось её увидеть. В том, что она всё поймёт и простит, он не сомневался. Не такая она, чтобы не понять.
  
   Мышка - так он её называл. То ли от созвучия с её именем, то ли из-за невысокой ладной фигурки, то ли от "непроходимой серости", как объясняла это её подруга Варвара.
   Когда-то в институтском коридоре он подсел к ней на скамейку и насмешливо произнес:
  - А вы книгу на колени положили, чтобы прикрыть дырку на чулке. Я видел. Как Вас зовут?
  - Марина...
   Действительно, дырка была. Это в троллейбусе её толкнули, и она за что-то зацепилась. У девчонок, конечно, нитки нашлись, но белые. Как назло в этот день надо было сдать сто зачетов и выскочить в магазин за новыми чулками не удалось, да и денег с собой не было. Маринка покраснела. Она всегда быстро краснела. Ему это понравилось. И чтобы пуще смутить девушку, он стал шутя отбирать у неё книгу. Потом они долго болтались по городу. У неё промокли ноги, и ужасно хотелось есть. У него совсем не было денег. В трамвае он ехал зайцем, а она сильно волновалась: вдруг привяжутся контролёры! Но обошлось.
   Маринка жила у тёти Светы с дядей Борей, которые, как могли, воспитывали её. Вообще она была очень удобна для воспитания. Не перечила, помалкивала
   - Смотри за ней: в тихом омуте сама знаешь что, - предостерегала тётю Свету соседка.
   - И не говори, дорогая! Испортят девку, как пить дать, что я потом матери скажу? - жаловалась тётя Света.
  Но к великому недоумению обеих женщин Маринка интересовалась только учёбой.
  - Так и свихнуться недолго", - размышляла соседка.
  Тётя Света в ответ только вздыхала:
   -Не знаешь, что и лучше. Или в подоле принесёт, или в дурку отправится.
   Тётя Света была что называется седьмая вода на киселе, но в Маринке принимала самое активное участие. Может быть, потому, что очень уж жалела её. Маринкина мать, маленькая, сухонькая учительница математики из небольшого волжского городка, всю жизнь самоотверженно отдавалась школе. "Всё с поджатыми губами, слова в простоте не скажет, - ворчала тётя Света. - Девку совсем задолбала, " - добавляла она с осуждением, хотя на замученную и угнетенную Маринка уж никак не тянула.
   Владимир Андреевич, а тогда просто Вовка, разыскал Маринку по месту жительства и пришёл без всякого приглашения. Маринка зубрила что-то к зачётам и не обратила внимания на отворившуюся дверь. Когда она оторвала, наконец, глаза от учебника и случайно остановила их на дверном проёме, она увидела его. Гремела музыка. Какие-то люди толкали его плечами и ритмично поддавали в бока. Она не сразу сообразила, что по длинному коридору танцевали модный в те годы танец "Летку-енку". Именно в ту самую секунду она и поняла, что наконец-то влюбилась. Она схватила его за руку и потащила вниз, на лестничную площадку.
  - Что тут у вас?
  - Свадьба. Сосед женится.
  - Неужели ты здесь живёшь?
  - Да, у родственников.
  Вовка присвистнул. Маринка поймала его сочувствующий взгляд, и ей стало неловко за коммуналку.
  - Хочешь, я уйду отсюда? В общежитие.
  Он ничего не ответил, а достал из кармана маленькую меховую мышку и протянул ей.
   - С днём рождения, извини, что подарок запоздал. Ты на неё чем-то похожа. Мышка Маришка.
   -Ну вот! А ты на кого похож?
   -Я - на волка. Меня же так и зовут - Вовка. Ты что, забыла?
   -Нет, не забыла, - Маринка смутилась, ей хотелось ещё что-то сказать, но она замолчала. Вовка достал откуда-то ещё и открытку: кукла пила чай из маленькой чашечки. На обороте шариковой ручкой было написано: "Mеmento mori".
   -А как перевести?
   -Помни о смерти.
  
   Место в общежитии нашлось, но за городом, на берегу залива. Деревянный дом, бывшая дача кого-то там очень известного, стоял в запущенном парке. Тётя Света с дядей Борей не могли простить Маринке этой чёрной неблагодарности - ухода в общежитие - и не захотели теперь даже знать её.
  -Чем ей не жилось у нас? - всхлипывала тётя Света. -Уж, кажись, всё для неё делала - а, видно, мало! Вся в мать, гордячка!
   -Брось, это ей погулять припёрло, а ты, вишь, мешаешь. Хахаля ейного видала? Ты чё думаешь, он с ею за ручку ходить будет? Уложит девку быстро. Ты же и виноватою останешься - не уберегла.
   Невесёлый соседкин прогноз рьяно поддержал и дядя Боря:
   -Говорил тебе: не бери её, отвечать будешь. Так нет же, всё со своей жалостью лезешь, куда не просят.
   Поговорив так некоторое время, родственники выкинули Маринку из головы, предварительно написав её матери в Поволжье возмущённое письмо.
   Таким образом, Маринку никто больше не воспитывал. Она поселилась в комнате совершенно одна. Утром, дрожа от холода, она умывалась ледяной водой. "Это дисциплинирует", - любила раньше повторять её мама. Потом, не успев позавтракать, бежала на электричку. Она слушала лекции, писала, читала, что-то сдавала, а по вечерам Вовка провожал её в общежитие.
  
  -3-
  
   Как-то раз они вернулись очень поздно, и входная дверь уже была закрыта. Постучали - никаких признаков жизни. Вахтёрша или уснула, или не открывала из воспитательных целей: шляются, полуночники, порядков не знают. Конечно, если бы они принялись выбивать дверь, то им открыли бы. Но всё обернулось иначе. Пока Маринка соображала, что же ей делать, Вовка подошёл к окну её комнаты и что-то там подёргал.
   -Ничего себе, жалуешься, что холодно у тебя! Окно-то не закрыто. Представляю, как дует.
  Он забрался на подоконник и подал ей руку:
   -Иди сюда.
  Они оба влезли в окно.
  В комнате было темно, но они свет не включали и говорили шёпотом. Когда Вовка плотно закрыл шпингалет и задёрнул штору, Маринка спохватилась:
  - Ой, а как же ты выйдешь отсюда?
  - А я останусь здесь.
  - Нет, это неудобно...,- Маринка покраснела.
  - Ты хочешь, чтобы я пешком добирался до города? По шпалам?
  - А разве электрички...?
  - Последняя уже ушла. Ну ты что - боишься меня? Я же вот здесь посижу, на стуле. Идёт?
  Маринка помолчала, потом её осенило:
  - Так ведь тут же две кровати.
  - Умница! Как ты замечательно мыслишь! - он шагнул к ней и прижал её к себе. - Нам две не нужны, мы поместимся на одной.
  - Вова, это не честно, - Маринка попробовала освободиться от его объятий, но по телу прокатила такая горячая волна, что она вся обмякла и отступилась.
   Её пальто, шапочка, волосы, лицо - всё было в мокром снеге, отовсюду капало. Она таяла вместе со снегом.
   Где-то в сознании фиксировалось: вот на ней уже нет пальто, мокрого, заснеженного, нет шапочки, нет уже свитера... Одежда куда-то улетала, согретая, с привычным Маринкиным запахом. Юбка упала на пол, Маринка инстинктивно прижала руками трусики, но руки были слабыми и почти не сопротивлялись. Потом она почувствовала холод отсыревшей простыни и вслед за этим нетерпеливую тяжесть Вовкиного тела.
   Она, конечно, знала, что с ними произойдёт, но приняла это как неизбежную процедуру, подобно тому, как на приёме у стоматолога надо добровольно открыть рот и не сопротивляться тому, что с тобой делают, так как делают это с тобой во благо. Дело в том, что Вовка уже заводил речь об их обязательной близости, а в ответ на явную Маринкину нерешительность он урезонивал её:
   - Что же мне к проституткам идти теперь? Ты хочешь, чтобы я пошёл к ним и подхватил какую-нибудь гадость?
  Она, честно говоря, не понимала, как это у него одно с другим связывается: их любовь и необходимость идти к проституткам. С другой стороны, ей внушали, что без брака этого делать нельзя. Ну, допустим, она пойдёт на преступление. Ради него. Да, ради него она пойдёт на всё, что угодно. Хоть на костёр. Но тут ещё и другое... Ведь надо будет с себя снять всю одежду. Всю. Даже, страшно подумать, что. Даже если ничего не снимать другого, то это всё равно надо снимать. И ещё, самое страшное. Если даже она пересилит себя и снимет это, то ведь весь ужас в другом. Ведь он её увидит голую, стыдно же. Но если даже она быстренько спрячется под одеяло и он не увидит, то он же дотронется до неё, голой, и не только до рук или ног. Ведь ему же надо будет дотрагиваться до...- Маринка обливалась холодным потом, осознавая, до чего он может дотронуться и, главное, самое главное, чем.
   Вовка, по-видимому, был озабочен другими мыслями. Похоже, он не очень хорошо умел делать то, что намеревался. В его жизни уже была интимная связь, но она не требовала принятия решений. Девушка, с которой он делал это, сама всему его научила. Теперь же надо всё суметь самому, ведь она, Мышка, понятия не имеет ни о чём.
   Маринка знала, что в таких случаях полагается обниматься, и она послушно Вовку обнимала. Она даже шептала ему в ухо какие-то нежности, но при этом всё же боялась его и надеялась, что, может, и так всё обойдётся. Но едва только она успела подумать, что хорошо бы вот так вот и пролежать в обнимку, а больше ничего не надо бы, как Вовка решительно принялся за своё дело.
  - Ты лежи спокойно, я осторожно.
  - Ой, только не смотри на меня.
  - Хорошо, не буду, но ты такая красивая.
  - Правда? Ой, не надо. Лучше давай так полежим.
  - Глупенькая, это же, знаешь, как хорошо!
  - А почему нельзя без этого?
  - Без этого - нельзя.
  
  Потом они долго лежали молча. Она его уже не боялась.
  
  -4-
  
  Теперь он оставался у неё часто. Вахтёрши подозрительно косились на него, иногда останавливали, и он объяснял, что сейчас уйдёт. А когда он проходил мимо них утром, они спохватывались: проморгали. Её уже не раз пристыдили, и она обещала впредь никого не водить к себе, но история повторялась в той же последовательности, не нарушая их идиллии. Маринка теперь больше всего боялась, что это действительно скоро кончится.
   Однажды она вернулась из института раньше обычного и, войдя в комнату, остолбенела. На свободной кровати спала какая-то девушка. Рядом стояла нераспакованная сумка, на стуле повисла наспех снятая одежда. Маринка вгляделась в девушку. Светловолосая, с короткой стрижкой, она чем-то напоминала набегавшегося за день мальчишку, который повалился спать, едва добравшись до кровати и не успев до конца раздеться. Маринка вздохнула: ну вот, подселили. Вечером должен был приехать Вовка. Она сходила в магазин за продуктами, заодно поговорила во дворе с комендантом. Выяснила, что да, подселили, что будет жить постоянно, что хватит водить к себе хахалей, что тут общежитие, а не бордель и ещё много, много всяких подробностей о себе. Она вернулась, девушка всё спала. Маринка поела, прилегла с книгой на кровать, сама уснула и проспала часа два. Потом она постирала, приготовила на всякий случай ужин, порешала задачки. Девушка всё спала, правда. теперь уже на другом боку, так что можно было увидеть её маленький взлохмаченный затылок. Приехал Вовка. Он вошёл в комнату и грозно застыл на пороге.
   -А это кто? - его голос прозвучал тихо и возмущённо.
   -Это подселили мне.
   -А зачем ты разрешила?
   -Кто меня спрашивал? Я приехала из института, а она тут спит.
   -Тебя вечно не спрашивают! Ты никогда ничего не знаешь! Надо было разбудить и выпроводить.
  - Ты что, как бы я это сделала?
  - Захотела бы, чтобы мужик ночевал, сделала бы!
  Маринка оцепенела от такого поворота. А девушка, не поворачивая головы, сказала, причём, довольно внятно:
  -Вы не беспокойтесь, я завтра утром уеду, на месяц. Вы на меня не обращайте внимания, делайте, что хотите. Я всё равно не слышу ничего: я сплю.
   -Может и вправду останешься? - Маринка попыталась улыбнуться, чувствуя себя непоправимо виноватой.
  - Да идите вы обе...
  Вовка хлопнул дверью и энергично зашагал по коридору.
  Потом хлопнула входная дверь и под окном послышалось чавканье по мокрому снегу.
   Маринка посидела с полчаса молча. Девушка спала. Маринка увидела, что на стуле вместе с одеждой брошен какой-то яркий журнал. Не вставая, она тихонько наклонилась вперёд, стараясь рассмотреть, что там. Журнал был раскрыт на статье "Sex". Маринка тихонько потянулась к журналу, стараясь не разбудить девушку.
  -Хочешь, возьми почитать, - отчётливо произнесла та.
  "Ничего себе - не слышит", - подумала Маринка, но журнала не взяла.
  Девушка утром уехала, и Маринка никогда её больше не видела.
  
  -5-
  
   С Вовкой они вскоре помирились, как будто ничего и не было. Однажды Маринка спросила
   -А что обозначает слово секс ?
   -Вырастешь - узнаешь...
  И засмеялся. И обнял её. Потом добавил:
   -Это то, чем мы с тобой занимаемся, дурочка.
  Маринка обрадовалась:
  - Ну, наконец-то! Я же знала, я чувствовала, что есть какое-то приличное слово, которым всё это обозначается.
  То, как называли это в народе, ей категорически не нравилось. Она вообще не любила непечатных слов.
  Между тем дни летели. И ночи... Ночи были длинными, вязкими, дурманящими. Маринка уже не так стыдилась своей наготы, хотя по-прежнему стремилась юркнуть под одеяло, но Вовка так искренне восхвалял её красоту, что она иногда решалась и раскрываться.
   Накануне 8 Марта он приехал к ней с целым пакетом свежей клубники. Где можно было в те времена достать такое богатство? Она была уверена, что он истратил на это всю стипендию. И даже больше. Гордость её распирала.
   Он клал по ягодке в Маринкин рот и с интересом наблюдал за процессом поедания. А потом луна уже привычно заглядывала к ним из-за клетчатой занавески и видела, как переплетаются их тела в неумелом движении к чему-то древнему, но такому знакомому, подобно тому, как всегда знаешь молоко, хлеб, воздух.
   А под утро стало почему-то грустно. Каким-то необъяснимым бабьим нюхом Маринка вдруг учуяла лёгкий холодок между собой и Вовкой, хотя они ещё лежали, привычно прижавшись друг к другу. Когда это произошло, она не заметила, но ей стало так страшно, и вслед за этим она отчётливо поняла, что сейчас решится её участь. Но Вовка молчал.
   Маринка встала, закуталась во фланелевый халат и уставилась в окно. Там едва брезжил рассвет.
   -Понимаешь, Мышка, нам надо расстаться, - прозвучало это, и она нисколько не удивилась.
  Она ждала чего-то подобного. Ей даже показалось, что это когда-то уже было.
  Она понимала только одно: надо это не им с Вовкой, а кому-то неведомому. Змею какому-то, чудищу косматому надо было приносить жертву. А иначе, как объяснить, что ещё час назад им так хорошо было вдвоём?
   Маринка любила правду. Поэтому она тут же честно вспомнила, что уже был какой-то разговор об этом. Нет, расставаться тогда Вовка не предлагал, он только пожаловался ей, что ему с ней скучно.
   Когда, боже, когда она успела надоесть ему, если он говорит, что ему с ней скучно?
   Однажды он рассказал Маринке о какой-то "роковой женщине", которая у него была раньше. Вовка даже показал ей эту женщину. В их же институте. Это была невысокая девушка в чёрных почему-то очках, хотя в старых институтских коридорах и без того ничего не видно. Девушка равнодушно посмотрела в их сторону и пошла своей дорогой. Маринке даже показалось, что он всё это выдумал, нарочно, чтобы её подразнить.
   Получалось, что он по ней, роковой женщине, действительно тосковал.
   Тогда, в то мартовское утро, он ушёл, быстро, не рассуждая, как будто внезапно решился на что-то, но через полчаса вернулся. Маринка лежала на полу. Она тогда впервые потеряла сознание. Не помнит, как. Просто провалилась куда-то. Очнулась оттого, что он тормошил её. Она увидела над собой осунувшееся, почти страшное лицо Вовки.
   - Что, что ты с собой сделала? Говори же! Я вызову "Скорую". Маришечка, Мышечка, говори же, не молчи!
   -Я ничего не делала. Это само как-то получилось. Я не знаю. Я хотела закрыть за тобой дверь и всё.
   Вовка был грязный и мокрый. Оказывается, он поскользнулся и упал в лужу.
  - Я бежал. Я дурак, и сам не знаю, что делаю. Я понял, как я люблю тебя.
   До неё, наконец, дошло, что он вернулся. Да, сначала ушёл, а потом вернулся. А ушёл, потому что ему с ней стало скучно. Нет, потому что он когда-то любил другую, ту роковую женщину, и ещё не разлюбил. Она лучше её, Маринки. У неё тёмные очки в тёмном коридоре. Она, наверное, слепая. Нет, не слепая: Маришка видела её недавно в читальном зале, и она смотрела на Маришку, пристально смотрела. Хотя, скорее всего, и не на Маришку, а на кого-то другого. В пространство. Да, и ещё она ведь читала. У слепых другие книги. Значит, она не слепая. Тогда что? Тёмные очки ни при чём. И он эту роковую не любит вовсе, раз он вернулся. Но почему тогда уходил?
   - Мышенька, ты меня слышишь: я тебя люблю, тебя, - его голос был таким ласковым, каким уговаривают больных или капризных детей. - Ты на меня что, обиделась?
  Она молчала. Если бы она сказала, что обиделась, то это было бы совершенно не то. Она не могла найти точного слова, потому что, если попробовать определить, что именно она на него сделала, то этого ни один учебник логики не определил бы.
   - Ну, успокойся, успокойся. Мы сейчас с тобой напьёмся чаю, - он смотрел на неё заговорщиком, - ...или кофе? Ты хочешь кофе? Нет? Ну чаю, значит. И пойдём гулять по парку. Да? Да, моя любимая? Мокро, говоришь? Ну так я тебя на руках понесу.
   Для убедительности он поднял Маринку на руки, благо, она была мелкой и лёгенькой, и стал носить по комнате. Она привычно обняла его за шею и глубоко вздохнула.
  Потом они часа два бродили по парку. Медленно падал крупными хлопьями снег. Каркали вороны.
  
  
  -5-
  
   Расстались они осенью. Был сухой солнечный октябрь. Он закончил институт и собирался ехать по распределению далеко в глубинку. Он сказал, что вряд ли там задержится надолго, но в любом случае в Ленинград уже не вернётся. Никогда.
   -Разве только в снах, - прибавил он шутя.
  В день отъезда Вовка зашёл попрощаться. Маришка в это время жила уже в студенческом городке в одной комнате с Варварой, своей однокурсницей и подружкой.
  - Ну, девчонки, не поминайте лихом, уезжаю...
  - Тихо ты! Маринке плохо, надо неотложку вызывать.
  - Что с ней? - Вовка метнулся к Маринкиной постели, где та скорчилась в какой-то неестественной позе и тихо постанывала.
  - Слушай, я сейчас побегу вниз, к телефону, а ты посиди с ней, - крикнула Варвара и помчалась по коридору.
  Вовка присел на край постели и попытался взять Маринку за руку. Обе ладони её были плотно прижаты к животу. Она поджимала колени, а потом снова выпрямляла ноги.
  - Маришка, ну что с тобой? Я не могу так уехать...У меня поезд через час. Что мне сделать? Где у тебя болит?
  - Поезжай, не волнуйся... пройдёт. Наверное, аппендицит... Врач сейчас приедет, Варя вызовет... Пустяковая операция... ерунда, - она проговорила это напряжённо, с трудом выдавливая слова.
  Он потянулся было погладить её по голове, но она каким-то слабым движением показала: не надо. Время поджимало, надо было ехать на вокзал, а Варвары всё не было. Наконец она появилась и бросилась к шкафу собирать Маринкины вещи.
  - Сейчас приедут, увезут. Маринка, не бойся, всё выяснится, - Варвара металась по комнате, пытаясь попутно навести в ней хоть какой-то порядок, - вот я тебе кладу сюда пасту и мыло, тапочки здесь, халат...халат, ага, хорошо, что есть чистый... - А ты не стой, иди вниз встречать врача, - набросилась она на Вовку.
  - У меня же поезд, я уже опаздываю. Варя, ты сама тут...Видишь, такое дело...Хоть разорвись.
  - А, ну да, я забыла. Привыкла, что ты всегда здесь. Ну, давай, счастливо тебе. Ладно, ты её не трогай, - остановила она его, - ей не до тебя.
  - Я напишу вам.
  - Да, конечно, - и Варвара снова сосредоточилась на сборах.
   В комнату вошёл врач.
  "Быстро приехали, - мелькнуло где-то в сознании, когда Вовка сбегал по лестнице вниз, и вслед за этим, как оборвалось, - не успею!"
  
   Не успел. Нет, на поезд успел. Так и уезжал наспех, будто удирал. Писем писать не стал.
   Владимир Андреевич давно уже шёл по улице. Всё, что мог вспомнить, он уже вспомнил. Надо было как-то выбираться из этих воспоминаний. Да, как она там сказала, Варвара? Косточки давно истлели...
  
  
  
  
  
   Я - МУЖЧИНА
  
  
   Татьяна Петровна косилась на окно. Там через узенький просвет в занавеске она увидела, что зажгли свет в соседнем доме. Она не могла ошибиться, подобно опытному мореплавателю, способному и в бурю разглядеть пропадающее куда-то мерцание маяка.
  -Паша... пора тебе. Она свет зажгла, вдруг начнёт тебя искать? Иди скорее, скажешь, что ты выходил во двор, к поросёнку.
   -К поросятам по ночам не ходят, - он засмеялся и прижал её к себе. - Сейчас я пойду, сейчас..
  И припал к её губам.
  Раздался стук в окно. Стучали настойчиво, твёрдой рукой. Так приходят вершить правосудие.
  - Открывай, Татьяна! Чего затаилась? Я знаю, что мой козёл у тебя.
  Он и она замерли.
  - Она что - всё знает?!
  - Выследила. Я не хотел тебе говорить.
  - Ох, лучше бы сказал...
  - Не открывай, постучит и уйдёт.
  Но Татьяна Петровна уже стояла у двери.
  -Кто там? - голос прозвучал сонно и убедительно.
  -Открывай, тебе говорю! Отдай моего дурака старого, на кой он тебе? Ещё окочурится на радостях: давно у него эмоциев этих не было.
  -Нина Матвеевна, голубушка, не знаю, о ком вы это говорите, но нет у меня никого. Идите лучше домой.
  -Не знаешь? Ладно, я пойду, а он чтоб через пять минут был, паразит эдакой. Не нагулялся ещё!
   Шаги, прибывшие беззвучно, теперь удалялись шумно и настойчиво.
   Татьяна Петровна и Павел Егорович молча стояли друг перед другом. Он - виноватый, она - потерянная. Огонёк ещё подмигивал из печки, громадный белый кот соскочил с лежанки и провёл хвостом по ногам сначала одного, потом другого. Павел Егорович ещё постоял так с минуту и, пригнув голову, вышел за дверь.
   Татьяна Петровна, закрыла за ним на засов, вернулась в кровать и стала плакать. Под утро она всё же уснула.
  
   Утром пришло решение: "Сегодня же уезжаю. Всё! Потом приеду, только чтобы продать дом".
   Дом достался ей от умершей в прошлом году тётки. Татьяна Петровна приезжала сюда несколько раз зимой и решила провести здесь лето. И всё бы хорошо, но она полюбила Павла Егоровича, соседа.
  Честно говоря, уезжать ей не хотелось. Однако она заставила бы себя. Ещё минутку - и заставила бы.
   Как подстрекатель, зазвонил телефон. Взяла трубку не сразу - потерпев два сигнала. Потом мягко, кротко:
   -Да, слушаю.
   -Ну, как спалось?
   -Хорошо.
   -И я тоже хорошо выспался. Утром, правда, выходил поросёнка кормить, а потом опять уснул.
   -Что дома?
   -Дома всё хорошо. Нина вот пироги печёт: невестку в гости ожидаем. У неё пироги вкусные, я принесу тебе, попробуешь.
   -Не надо. Я пирогов не ем.
   -А! Фигуру бережёшь? Ну это ты зря. От пирогов не надо отказываться.
   -Ладно, приноси. Будет хоть повод увидеться.
   -Но я только на минутку. Сегодня дел много. Ты с чем любишь: с творогом или с капустой?
  Татьяна Петровна положила трубку.
  "Всё! Собираюсь и иду за билетом. Хватит мне этих поросят с творогом". Оделась, вышла во двор и оторопела. Прямо по дорожке от калитки шла к ней Нина Матвеевна, держа в руках тарелку, наполненную пирогами.
   -Вот, мой послал. Иди, говорит, отнеси соседке, ей приятно будет. Ну, насчёт приятности это он преувеличил.
   -Спасибо, Нина Матвеевна, мне действительно очень приятно.
   -Эко, как врать-то умеешь! А ночью-то кто стучал к тебе в окно? Я!
   -Я не знаю, о чём вы говорите.
   -Вот что, ты на меня зла не держи. А деда моего брось. Ему годков-то сколько, знаешь? Ты баба молодая, и найди себе кого помоложе, да неженатого. Вон, у Гурьянихи сын, пятьдесят лет, мужик хороший, выпивает, правда, но не так, чтобы очень. Овдовел недавно. Хочешь, я узнаю для тебя, что и как?
   Татьяна Петровна молчала. Нина Матвеевна, выждав минутку продолжила:
   -А что - у вас в городе нет мужиков? Ты вроде дама видная. Одеваешься хорошо. Ты поищи, найдёшь. А то - смех, кому рассказать: он же тебя лет на тридцать, поди, старше. У него, не знаю, правда, осталось чего на том самом месте аль нет? Может чего и висит, врать не стану. В молодые годы, бывало, как напружится, так чуть портки не лопаются. А сейчас не знаю.
   С этими словами Нина Матвеевна поставила на скамейку пироги и, шаркая галошами, надетыми на босую ногу, побрела домой. По пути она заглянула в сарай, подняла и прислонила к дверям какую-то корягу и обратилась к курам, призывая их к дисциплине и порядку.
  
   Татьяна Петровна занесла пироги в дом. Оставив их на столе, сама присела на скамейку. Она стала рассматривать клеточки на клеёнке. В одних клеточках был нарисован маленький цветочек, а в других - большой. Маленький был жёлтенький, а большой - красненький. А ещё, оказывается, бабочки по клеёнке летали кое-где, всё как на полянке лесной. Как же это она раньше не замечала? И пенёчек вылез из клеточки: видно, деревце кто-то срубил. "Сяду-ка я на пенёк, съем пирожок", - думает Татьяна Петровна. Потянула она руку к пирожку, взяла да разломила его. Капусту внутри увидела. А медведь откуда-то как зарычит: "Не садись на пенёк, не ешь пирожок - неси бабушке, неси дедушке"! Татьяна Петровна бросила пирожок и бежать. Бежит по клеточкам, цветочки с бабочками топчет, а медведь за ней гонится, рычит. Догнал, в клеточку повалил и грозно так допрашивает: "Почему пирожок бросила, есть не стала? А бабушка с дедушкой-то старались, думали угодить тебе, да, видать, неблагодарная ты"!
  
   "Неблагодарная! - бабахнуло в голове Татьяны Петровны. - Она мне клубнику посадить помогла, рассаду для капусты свою дала, молоко приносила, а я её мужа увела!" А кто-то там другой в мозгу оправдывает её: "Не уводила ты никого. Куда ты уводила? Вон он дома сидит, пирожки ест и тебе не звонит."
  
   Не позвонил в этот день Павел Егорович. И не пришёл. Не было его и на другой день. Татьяна Петровна всё поглядывала на соседний дом: что там случилось? А там свет включался и выключался, куры по двору ходили, Нина Матвеевна крыжовник собирала. "Пойти им тарелку отнести из-под пирогов? - раздумывала Татьяна Петровна. - Старуха сообразит, что специально пришла, по её, как она выражается, козлу соскучилась. Нет, - отвечу я, - для меня главное, чтобы ваша тарелка на месте была, а не разгуливала по гостям, а то придёте ночью мне в окно стучать, чтоб я тарелку отпустила, чтоб тарелка шла домой, чтоб через пять минут дома была. Старая уже тарелка, скажете, на кой она тебе нужна, вот-вот разобьётся. Чужую, скажете, мне не надо, но и своей ни пяди не отдам. "
  
   Когда зазвонил телефон, Татьяна Петровна спала. Трубку схватила ещё во сне.
   -Слушаю вас.
   -А, я тебя разбудил! Пора вставать, Танюша, утро на дворе.
   -Ты уже к поросёнку сходил?
   -А как же! Это в первую очередь. Сначала к поросёнку. Потом кур покормить, воды наносить...
   -А потом уже можно и ко мне... если время останется.
   -Правильно, если время останется.
   -А вчера, значит, не осталось?
   -Вчера я весь день лежал, приболел что-то. Нина всё сама по хозяйству. Лежи, говорит, не подымайся.
   -А ты что, очень далеко от телефона лежал?
   -Нет, рядом.
   -Так что, не дотянуться было, чтобы мне позвонить?
   -Да, нет...Она всё по дому суетилась, никуда от меня не отходила.
   -А я видела, что она крыжовник собирала.
   -Так это значит, когда я уснул. Да и не хотел я звонить, расстраивать тебя. Болезнь-то пустяковая, а ты будешь нервничать из-за этого. И потом: прийти-то я бы совсем не смог. Вот позавчера переработался - спина разболелась, поэтому слёг. Полежал, оклемался и опять как новенький. Нехорошо мне на тебя свою болезнь перекладывать. Я же мужчина.
   -Вот когда ты говоришь, что ты мужчина, ты что под этим подразумеваешь?
  Павел Егорович засмеялся:
   -По телефону не буду говорить. А приду - объясню.
   -А когда придёшь?
   -Сегодня не смогу.
   -Ты что - под домашним арестом?
   -Вроде того...
  Павел Егорович наспех поцеловал Татьяну Петровну во все места и повесил трубку.
  
   Три дня они уже не виделись. Наступило воскресенье. Яблочный спас. В местной церкви звонили колокола, туда тянулся народ с яблоками и мёдом. Татьяна Петровна вышла на крыльцо, прищурилась на августовское солнышко. "Лето кончается, всё равно уезжать пора. Зимой не приеду, а там и дом продам. На следующее лето в Крым поеду. Как раз на вырученные деньги.", - так думала она и поглядывала на соседний дом. Мимо старуха скрюченная еле двигалась, приостановилась, поздоровалась и, одной только ей известно зачем, Татьяне Петровне сообщает:
   -А Нина-то, Матвеевна, тоже в церковь пошла. Только что. Одна. Яблоки понесла.
   Сказала так и побрела себе дальше. Татьяна Петровна ушла с крыльца.
  
   Павел Егорович вошёл неожиданно, Татьяна Петровна как раз думала о чём-то другом. Отвлеклась то есть. Он вошёл шумно.
   -Ну вот, вот наконец-то и свиделись. Моя-то в церковь ушла, так есть время, - и он принялся целовать Татьяну Петровну, увлекая её к кровати.
   -Скажи сначала, что значит мужчина?
  Он не сразу понял её, но, вспомнив разговор, засмеялся:
   -А вот сейчас увидишь...
  
   Спустя полчаса он объяснял:
   -Дом построить - мужчина, сена на зиму накосить - мужчина, тяжёлую работу какую по дому - мужчина. А деньги зарабатывать? Женщину любить - опять же он.
   -Любить... это такое слово, что не каждый его понимает, Паша.
   -Ну я-то слово, может, и не понимаю, а вот чувствую правильно.
   -Ты, Паша, возьми меня в себя. Понимаешь? Вот мне плохо, тоскливо и ты тоже это должен чувствовать.
   -А чего тебе тосковать? Всё же хорошо. А на жену мою не обращай внимания.
   -Я не об этом. Вот ты заболел и не звонил, а я не знала, почему. Ты мог же два только слова сказать в трубку, и я успокоилась бы.
   -Нееет... Ты ещё больше стала бы волноваться, что я болею. Я, Танюша, тебя оберегал.
  
  Через неделю поезд уносил Татьяну Петровну домой, в большой город. А ещё через несколько дней она стояла на балконе своего пятого этажа, и рядом с ней на скамейке примостился её белый пушистый кот. "Прааавильно, - тарахтел он, - прааавильно"...
  "Правильно", - повторила вслед за ним Татьяна Петровна, и вдруг заныло где-то в памяти. Вспомнила она, как однажды Павел Егорович по телефону сказал ей:
   -Я рад, я так рад, что я тебя люблю, Танюша.
  
  
   БЕДНАЯ ЕЛИЗАВЕТА
  
  
   Есть у Елизаветы такая придурь: любит гулять по ночам. По ночному Петербургу, говорит. Днём баба как баба - в конторе работает. В офисе, называется. А может, на рынке где торгует. Кто её проверит? А как вечер, так ненормальная становится. Оно, конечно, что дома-то сидеть? Одна реклама. Так ты ж пойди в театр, или в бар какой, по-человечески. Нет, на улицу прёт! Думали, может, подцепить кого хочет, познакомиться. Так с кем там познакомишься ночью? Одни командировочные да нечисть всякая. Да и то сказать, есть у неё, вроде, хахаль. Ничего такой, вежливый, не выпивает когда ни попадя. Такой представительный. Бывает у неё, не часто, но бывает. Соседи видели, врать не станут. А зачем врать? Оно если честь по чести, так и соседи ничего не скажут: ходи на здоровье, поддерживай одинокую женщину.
   Так вот эта самая Елизавета ночью из дому шасть и не возвращается часа два-три. Брожу, говорит, по любимым улицам. Каналы люблю, говорит, мостики. "Гляди, нарвёшься на кого-нибудь на этих мостиках!" - предостерегали её. Так куда там? Она ж сама всё знает! Слова не скажи! По местам Достоевского бродила, рассказывает, многое поняла. Чего она там поняла, бес её знает. Тот Достоевский чёрт-те когда жил, а она всё по местам бродит. Он, может, и не в тех местах-то жил. Кто сейчас проверит? Учёные, говорит Елизавета, доказали. Так доказать что хочешь можно! Они там наплетут с три короба, а ты, дурища, бродишь теперь. А то говорит, особняк красивый на Фонтанке, поэт жил, известный. Имя даже называла какое-то. Ну пошли с ней, показала. Так я ж, говорю, в соседнем доме родилась и до тридцати годков там жила. И ни про какого поэта слыхом не слыхивала. Какой - такой поэт? А она говорит, что мемориальная табличка висит, сообщает, мол, людям про поэта. Давно висит, ещё, говорит, до вашего рождения повесили. Не знаю ни про какую табличку. Мы туда, к тому углу, помойку носили, баки там стояли, а таблички не было. Да хоть бы и была, кто её читать станет? Написать-то что хочешь можно, только умный-то человек, прежде чем прочитать, подумает, надо оно ему или нет. А эта полоумная ходит в полутьмах да читает всякую ересь. Кто там когда жил, нас не касается. Ты погляди, кто сейчас живёт. Вон - такое название, что язык переломаешь, а как расшифровать - не сообразишь. Так ты посмотри, кто оттуда выходит да в какие кареты садятся. Да бошки у всех как бархатные, на солнце переливаются. А в потьмах, пока ты рыщешь по Фонтанке, на особняки заглядываешься, знаешь, чем они занимаются? Может, деньги фальшивые делают, ты ж не в курсе. А ты ходишь там взад-вперёд, подозрение на себя навлекаешь. Гляди, стрельнут в тебя, чтоб не шастала где не положено.
   Вот такая беда у нас с Елизаветой. А то стихи принялась придумывать. Я, говорит, их опубликую. Словечко-то какое выискала! Опубликует она! А без штанов, гляди, останешься?! Не такие писали, да кто их публикует! А хоть и опубликуют, так кто читать станет? Кому оно нынче надо? Это раньше, когда хорошо жили, так от скуки и почитать можно было. А теперь, когда так намаешься на трёх работах, что печёнки вылазят, кто на твои стихи посмотрит? Добро бы какие истории написала про любовь, чтоб задевало, так может, какие дуры и почитали перед сном, вместо мужика, для возбуждения. И то сказать, от мужика-то особо не дождёшься. Тоже ведь наковеркается за день, на шубу ей зарабатывая, или на квартиру отдельную - нынче мода такая пошла, чтоб всем в отдельную селиться. Раньше было народ-то, кто попроще, так в коммуналках жил и ничего. А теперь, вишь, в офисе пристроились бумажки перебирать, глядишь и барынями стали. Вот мужики бедные и вламывают без выходных. А домой ночью приползёт, ног под собой не чуячи, ляжет, так месту рад. А эта ему и в койке спокою не даст. И ну лапать его маникюром своим, ну приставать к нему горемычному. А чего ей надо, спроси! Сама не знает! От скуки к нему и лезет. Ну, он чтоб не обидеть, взлезет на неё, пару раз так качнётся и всё. А ей, вишь, мало. Подавай ещё! А что ему подавать, как он еле дышит, а утром ни свет ни заря на работу надо, в офис там какой, к шефу, или куда на рынок. Она, дура, целыми днями по парикмахершам развлекается, с подружками такими же, как сама, лясы точит, а потом ей видите ли подавай это самое. Вот тогда и книжка твоя пригодилась бы. Про секс! А что? Чем срамнее, тем и толку в ней больше. Глядишь, и помогла бы народу чем, коли другого делать не умеешь. А то пойди вон на рынке постой, поторгуй весь день на солнцепёке да на морозе, так что ноги загудят, так я посмотрю, как ты гулять по ночам захочешь. По любимым мостикам! Это тебе не книжки писать.
   И ещё чего удумала. Притащила с улицы кота бездомного. Я его, сказала, вымою, будет у меня жить. Ну, ненормальная! А нагадит?! Нагадит, говорит, уберу, приучать к месту буду, он понятливый. Понятливый! Да он отродясь не задумывался, куда ему гадить. И мамка у него такая же, и отец - прохвост, пьянчуга и бабник, всю жизнь от алиментов скрывается. А она, жалко, мол, беднягу, понравился он мне. Ну, дошла до ручки! Да ты лучше ребёночка себе роди и нянчись с ним, как нормальная баба. Ах, говорит, как это я рожу, мужа-то нет. А этот, спрашиваю, что к тебе на "Жигуле" ездиет, чего с ним-то не распишешься? Женат, говорит, у него и дети есть. Так чего ж ты с ним валандаешься, дура ты такая, говорю ей. Найди неженатого, да с квартирой, чтоб не в коммуналке жить. А она: люблю, говорит, этого, хоть тресни. Так уведи его от жены, рохля ты недоделанная! Не хочу, отвечает, чтоб он подлецом был по отношению к жене. Тьфу ты! Ну насочиняла! Да какая баба об этом думает, когда ей надо мужика захватить? И жена его, поди, тоже гуляет, по-чёрному! Нет, говорит, она приличная женщина. Так брось его, пусть живёт со своей приличной, а ты себе неприличного найди. Нет, говорит, я же этого люблю. Ну что на такое скажешь? Плюнешь только и пойдёшь.
   Нет, не будет из Елизаветы толку. Ты ей объясняешь, объясняешь, думаешь - ну, поняла. А потом смотришь - опять как та юродивая. Выхожу это я раз из метро, глядь, наша Елизавета идёт. Хотела было её окликнуть, а она юрк куда-то в сторону. Куда, думаю, это она шмыгнула? А она нищим подаёт. Всю мелочовку выгребла и аккурат всем и раздала, уродам этим. Я ей, что ты, мол, делаешь, они, может, побогаче твоего будут, куда, мол, лезешь со своей жалостью. А она говорит, что раз руку протягивают, значит нуждаются. Ну нет в жизни счастья да и только!
   А недавно картину домой приволокла. Радостная такая. Идите, говорит, посмотрите, что я купила. Ну пошли, думали, обнову какую, или что по хозяйству. А она и показывает: вот, мол! Мы так и сели кто куда. Это ж надо додуматься, что она в дом тащит! Ещё понадеялись, было, что по дешёвке. Ну уж нет! Не такая она, Елизавета, чтоб выгодно что купить. Как сказала, почём, мы так глаза и вытаращили: это ж сколько дней можно на эти деньги жить! А надоест - куда потом эту картину девать? Кто её купит? Есть ещё дураки, кто этой дрянью стены завешивает? Ну, скажем, если обои порвались там, а ремонт пока не делаешь, так можно временно закрыть, или дырку какую, чтоб не видно её было, тогда вешай. Но не такую ж дорогую! Есть же подешевле, календари такие печатают на полстены. Или фотообои! То ли дело, наклеил - и живи как в лесу, или там кто речку любит. Горы тоже печатают. Так там же всё понятно и не такая дороговизна, и места больше заслоняет. А тут что? Картина махонькая, а денег угрохала не приведи Господи. Куда только глядела? А нарисовано что? Вроде трамвай красный из-за угла выныривает, а люди на остановке ждут не дождутся. А он себе едет мимо. В парк, видать, пошёл, паразит эдакой! Людям ехать надо, ночь на дворе, так довези ж ты хоть до твоего парка, если дальше не хочешь. Так нет, пошёл себе, внимания не обращает. Ну всё как в жизни. Тебе, говорим, трамваев мало под самыми окнами? Соскучилась, как дребезжат? Так ты в дом притащила, чтоб на них любоваться? Дед Филиппыч почесал за ухом и говорит так вежливо, ну, чтоб не обиделась. Тебя, говорит, Елизавета, надурили. Навьючили тебе, чего самим не надо, а ты не разбираешься. Так ты пойди к тому, кто этот трамвай тебе продал и обменяй на что другое, а лучше деньги назад забери, так оно правильней будет. Я, говорит Елизавета, в мастерской художника побывала, мне эта картина понравилась, вот я и купила её. А Филиппыч не унимается. Кто, говорит, твоего художника рисовать учил? Я вот хоть и не разбираюсь в этом деле, а и то скажу тебе: мазня на постном масле. Это он, жулик, так деньги зарабатывает. Намалюет невесть что за два часа, а потом заманивает таких, как ты, кто ничего не понимает в товаре. А ты и рада ему денежки выложить. Да хоть бы размером-то побольше эта картина была, всё не так обидно. Елизавета, та не сдаётся. Тоже пальца в рот не клади. Говорит, мол, не жулик он, а хороший художник, выставка его картин была недавно. И не в размере дело, а в мастерстве. Ну тут уж Иван Петрович не выдержал. То всё молчал, молчал, а потом и сказанул. Какое, гаркнул, тут мастерство?! Да я, если захочу, сам такое нарисую, не хуже твоего художника. Ну нет, говорим, такое ты не нарисуешь. Тут надо, чтоб все мозги набекрень вывернуло, тогда и нарисуешь так же. А ты мужик нормальный, слава Богу. Сын его, Пашка, подросток, тоже слово вставил. По башне, говорит, надо этому художнику настучать, чтоб не рисовал. Ну, Иван Петрович ему подзатыльник и отвесил, не суйся, мол, когда взрослые разговаривают. Тоже правильно: воспитывать молодёжь надо. Так Елизавета нет, чтобы смолчать да не вмешиваться в чужие семейные дела, замечание Ивану Петровичу сделала. Зачем, спрашивает, вы сына унижаете, он, говорит, своё мнение высказывает, пусть неправильное, но всё-таки своё. Личность, говорит, уважать надо. Ну, понесло! Чего плетёт, сама не понимает, лишь бы языком работать. Так и не зря ж где-то училась! Какая личность, если ему четырнадцать годков? Чего там уважать? Драть надо каждый день, а она - уважать! Вон Иван Петрович как-то рано с работы пришёл, а тут сын в парадной с дружками стоит в штанах таких, что сраму не оберёшься. Ну, он его домой погнал, стянул с него штаны-то, ну и как полагается. Так Зинка, жена его, мигом с кухни рванула Пашку защищать. Ты, Ирод, зачем ребёнка мучишь? Это модно сейчас, орёт. Вся молодёжь в таких ходит, а ты, дубина неотёсанная, от моды отстал. Ох, Иван Петрович как развернётся к ней, аж страшно смотреть. Догадка, видать, у него мелькнула. Это ты, заорал он, ему эти штаны купила? Признавайся: ты купила? Или украл где? Я, кричит, - на рынке, мол, все бабы своим детям брали. А! загремел Иван Петрович, так это я вкалываю, чтоб ты такую дрянь сыну покупала! И такое завернул, что не повторить даже, запутаешься. Зинка, так та тоже не уступает. Сам, кричит, он заработал, свои кровные отдал ребёнок. Ну Иван Петрович и остолбенел. Как так - заработал? А так, отвечает Зинка, ящики с забулдыгами разгружал у хачиков. У хачиков, засомневался Иван Петрович, много не заработаешь. Признавайся, стерва, а то придушу. И полез, было к ней с кулачищами. А тут как раз Елизавета по коридору пошла и прямёхонько к ним. Нельзя, сообщает она Ивану Петровичу, на женщину руку поднимать. Вам же стыдно потом будет, Иван Петрович, за ваше поведение! Это она ему такую глупость сморозила. Да где это видано, чтоб кому за своё поведение стыдно было?! Когда ж ему, бедному, стыдиться, если ему и выпить некогда!
   Так я всё к чему веду? Проснулась я среди ночи, слышу, а из Елизаветиной комнаты звуки раздаются. Прислушалась: точно, плачет вроде. Я что-то и не припомню, чтоб она когда раньше слёзы лила. Зинка, так та чуть что - белугой воет. А чтоб эта, так никто не слыхал. Стала я у её двери, раздумываю: чего такое с нею. Может, пока гуляла по любимым мостикам, кто накостылял по бокам или слово какое обидное про себя услышала? Постучала я к ней, поинтересовалась: чего, мол, голосишь? Так она знаете что в ответ? Сроду не додумаетесь, отчего молодая и здоровая баба по ночам может слёзы лить! Ничего, говорит, хорошего в этой стране уже не будет. Так и сказала. И опять в три ручья. Я аж остолбенела. Думаю: то ли с Пряжки санитаров вызывать, то ли просто "Скорую", но что больная она - это точно. Ну, я говорю ей, так, чтоб потактичней, какое тебе дело, дура, до страны, страна она и есть страна, а тебе-то что? Добро бы по мужику убивалась, что редко бывает или денег, там, не даёт, или ревность заела, или стервоза какая дорожку перебежала - ну это ещё куда ни шло. А то, гляди, мировые проблемы решает. Ночью! Страна-то, небось, спит и нюхом не чует, что у ней под боком делается, что никому не известная баба по ней панихиду разводит. Тоже нашлась! Напугала страну! Да эта страна таких, как ты, знаешь куда?! Чего ты, дура, говорю, плачешь по стране? Ты лучше по себе поплачь, раз уж слёзы полились из тебя. Тебе годков-то сколько? Тридцать пять, говоришь? А деток-то ты когда рожать думаешь, в восемьдесят? А Жигуля этого гони: на нём зря только время разбазаришь. Ну, тут Елизавета, как про своего хахаля услыхала, так аж взвилась. Не говорите, кричит, об нём плохо, мы любим друг друга, и вообще, не всё так просто, как вам кажется. Ну, всё, думаю, поехала. Ты к ней с разумным словом, а она тебе опять воду мутит. Сложно у них, оказывается. Ясное дело - сложно! Было б просто, разве ж она по ночам страну вспоминала да слезами оплакивала? Бывало, мой покойный Кузьмич, если стаканчик пропустит, так взгромоздится на меня всей тушей и давай скакать по степи широкой. "Ой, ты, степь широкаяяяя..." А тройка ему навстречу выскакивает на трамвае из-за поворота, посторонись! кричит, изыди, нечистая! громыхает, не то я тебя в ментовку, на пятнадцать суток посажу, чтоб не портила народное добро! Девок голых понатыкали, дышать нечем... слава Октябрю, всех переловили!... всех не перевешаешь! Отходи, граждане, самим есть нечего. Одни маньяки кругом. Будьте бдительны!
  
  
   МАЛЕНЬКАЯ ЖЕНЩИНА
  
  
   Ася - женщина маленькая. Росту в ней всего 156 сантиметров. Груди почти нет, живота нет, и других выпуклостей тоже не имеется. Ножка маленькая, волосы короткие. Имя и фамилия у неё тоже какие-то усечённые: Ася Сом. Вот в школе у неё была одноклассница Анастасия Вышневолочевская. В имени девять букв, в фамилии шестнадцать. А у Аси только по три буквы и там и там. Причём, эту Анастасию в быту тоже звали Асей, но в паспорте у неё значилось Анастасия. А Асю так и записали при рождении в три буквы. В фамилии тоже использован самый минимум: ни суффикса, ни окончания нет. Когда Ася получала паспорт, она попыталась было не то чтобы изменить имя и фамилию, а чуть-чуть их удлинить. Ну кому бы помешало, если бы она стала Анастасией Сомовой? В отделении милиции ей сразу же отказали: нет дескать оснований. Имя такое в перечне имён зарегистрировано - ну и что ж, что короткое, бывает и короче, например, Ия. Фамилии без окончаний - тоже не редкость.
   -И вообще, девушка, вы радуйтесь, что Сом, а ведь могли бы быть, например, Хек. Тоже три буквы, но как-то вроде неприлично, - пошутил какой-то милиционер.
  А другой охотно подхватил:
   -Или Минтай! Представляете: Ася Минтай.
   -А как вам Тюлька, Килька, Акула? - понеслось со всех сторон. - Так что оставайтесь-ка вы лучше Сомом, это оптимальный вариант. И рыба вполне уважаемая.
   В школе она закончила только восемь классов: меньше просто было нельзя. Не потому, что плохо училась, а просто все думали, что ей, Асе, и этого достаточно будет. Она поступила в швейное училище. Учебного заведения рангом ниже просто не было, а то она бы, конечно же, пошла именно туда. Распределили её на фабрику детской одежды.
   -Ты у нас и сама как ребёнок, - сострил директор училища, - так что там ты будешь как раз на своём месте.
  В отделе кадров начальница бросила на неё беглый взгляд и распорядилась:
   -Пойдёте в цех грудничков.
   -Куда?! - не сразу поняла Ася.
   -Ползунки будете шить.
   Так и проработала Ася на фабрике двадцать пять лет. Она исправно шила ползунки, распашонки, чепчики, и ей не приходило в голову, что она может заниматься чем-то другим.
   То, что принято называть личной жизнью, отсутствовало у Аси полностью. Правда, счастливый случай и её не миновал, но она не сумела им воспользоваться. Дело было давно, в молодости. Ехала она однажды в электричке и познакомилась с каким-то студентом, кажется, технического вуза. Раньше никто не обращал на Асю внимания, поэтому, когда молодой человек заговорил с ней, она сперва стушевалась, но потом осмелела и проболтала с ним всю дорогу. Наверное, это была лучшая пора её цветения, потому что никогда потом не было у неё таких нежных кругленьких щёчек, никогда так не блестели её глаза, сделавшиеся на время даже больше обычного. Ехать надо было долго, целых два часа. За это время Ася успела привыкнуть к молодому человеку, и показалось даже, что они никогда не расстанутся. Когда пришло время Асе выходить, молодой человек неожиданно сделал ей предложение. А она вдруг струсила: ни с того ни с сего брякнула, что как раз на днях выходит замуж. На том дело и кончилось. Зачем Ася соврала, она и сама не могла объяснить, но поправить уже ничего было нельзя. Больше никто никогда предложений ей не делал.
   Таким образом, дожила Ася до сорока трёх лет. Своё одиночество она принимала как должное, как если бы ей, Асе, по штату не положено иметь семью.
   У Аси была небольшая однокомнатная квартирка в огромном многоэтажном доме, но, разумеется, на первом этаже. Однажды она, как обычно, сидела дома с вязанием у телевизора. Было поздно, и она уже собралась ложиться спать, как вдруг раздался звонок в дверь. А звонок у неё был нежный, в виде поющей птички. Но позвонили так, что могло бы показаться, что всем птицам земного шара разом отрывают крылья. Ася вскочила и мигом оказалась у двери.
   -Кто? - тревожно выкрикнула она.
   -Конь в пальто! - произнесли недовольно за дверью, и Асе показалось, что это был женский голос.
   -Кто это? Что вам нужно? Вы не туда попали.
   -Туда - туда! Открывай, Аська! А то я тут помру. Или дверь выломаю.
   Это и вправду был женский голос, но совершенно незнакомый. Пока Ася пыталась определить, кто бы это мог быть, звонок снова завопил что было силы, а из соседней квартиры ей стали стучать в стену. Ася решилась открыть. Едва только она справилась с вечно заедавшим замком, как снаружи дверь толкнули и в прихожую влетела незнакомая женщина. Она чуть не сбила Асю с ног, отбросив её в сторону, как досадное препятствие, и прямёхонько ринулась в туалет. Ася остолбенела. Она услышала за дверью возню, сопровождаемую недовольным ворчанием, потом несколько непечатных слов, потом истерический хохот и шум спускаемой воды. Ася осторожно подошла к двери и постучала.
   -Кто вы такая и что вам от меня нужно? - решительно потребовала она объяснений. Но её вопросы за дверью проигнорировали.
   -Я сейчас милицию вызову, - попробовала угрожать Ася, но по раздавшимся в ответ звукам она поняла, что её гостью стошнило.
   Ася решила немного подождать. Вскоре дверь открылась, и женщина медленно, стараясь всё же удержаться на ногах, вышла из туалета. Не обращая на Асю внимания, она отправилась в ванную, но закрыться изнутри не успела: её снова стало тошнить. Она наклонилась над опрятной Асиной ванной и вылила туда остатки жуткой смеси. От возмущения Ася не находила слов. Она только повторяла без конца:
   -Послушайте! Нет, послушайте...
   -Ну, слушаю, - произнесла, наконец, женщина и повернулась к ней лицом.
   Перед Асей стояла Анастасия Вышневолочевская, которую Ася не видела с самого выпускного вечера в восьмом классе, то есть двадцать восемь лет.
   Это была очень высокая и полная дама, пьяная, хорошо и модно одетая. Она распространяла запах дорогих духов и водки. Дама смотрела на Асю, как Эйфелева башня на средней руки парижское кафе, и улыбалась, сверкая крупными холёными зубами.
   -Ну что, малявка, - не узнала?
   -Узнала... Только не ожидала. Вышневолочевская...
   -Ага! Была когда-то, - глумливо хихикнула Анастасия и пропела: - Эх, где вы мои, молодость и чистота? Ты помнишь, как я была чертовски привлекательна? - и Анастасия, щёлкнув пальцами над головой, изобразила что-то напоминающее балетное па, едва не раздавив на своём пути оторопевшую Асю.
   Наконец, она угомонилась и впала в меланхолию:
   -Да, Аська! Летят, летят годы... Пора о душе думать. Впрочем, - снова оживилась она, - что ж мы здесь стоим? Пойдём, показывай свои апартаменты.
   С этими словами Анастасия шагнула в комнату и сразу же выключила там телевизор.
   -Не люблю я этих кретинов. То они взрывают, то стреляют, то рекламу под нос тебе суют.
  Она улеглась на диван и потребовала себе кофе. Ася всё ещё стояла как вкопанная.
   -Эй, подруга! Не спи, замёрзнешь! - крикнула ей из комнаты Анастасия. - Где моё кофе?
   -Да - да, сейчас. - и Ася побрела в кухню.
   -Слушай, - донеслось из комнаты, - а ты что, замуж так и не выходила?
   -Нет, - промямлила Ася.
   -Ну, ты молодец, подруга. Как же это тебе удалось избегнуть?
   -Не знаю, так получилось.
   -О темпоре, о морес! Свободная женщина, значит?
   Ася принесла кофе и поставила его перед Анастасией. Та отхлебнула немного и поморщилась:
   -Душечка, что за гадость вы мне сварили? Ты где такое кофе берёшь? Его же пить невозможно!
   Ася даже растерялась:
   -У нас в универсаме покупаю... обычно.
   -В нашем универсаме? Пора их всех там пересажать.
   -Постой, а почему ты сказала: в нашем?
   -Так я ж тут живу, в соседнем доме. Уже год, как купила квартиру.
   -Год? Странно, что мы не встретились ни разу.
   -Ха! Как бы мы встретились? Я ж на "Мерсике" езжу, а не на трамвае.
   -А сейчас что? Я не понимаю, зачем ты ко мне пришла?
   -Повидаться. А что не похоже?
   -Но... как - то странно...
   -Я вижу, что ты мне не рада, дорогуша.
   -Но можно же было днём, договориться заранее.
   -Днём ты бы меня ещё лет тридцать ждала. Я тут со своим бойфрендом в баре была, напилась до чёртиков, надавала ему по морде, не помню за что. Так он меня довёз до дому, выгрузил возле парадной, а сам уехал. И ключи увёз, скотина. Я и вспомнила, что ты тут где-то живёшь. Гришка Бердякин, мне вещи когда перевозил, дал твой адресок, он у меня год в сумке провалялся. Еле прочитала - всё стёрлось, не разобрать. Так что я у тебя ночую. Вопросы есть?
   -Да, конечно, оставайся. Я сейчас тебе постелю, - и Ася полезла в шкаф за чистым бельём.
   -Слушай, а ты вроде не изменилась, такая же тощая. Только постарела малость.
   -Годы не красят...
   -Ну, это кого как! Посмотри на меня. Меня ничто не берёт. Мужиков у меня было - уйма! Три раза рожала, скоро бабкой буду - а всё как огурчик!
   -Скажи, а где ты работаешь? Или тебя твой бойфренд содержит? - осмелела вдруг Ася.
   -А хо-хо не ху-ху? Это я его содержу, а не он меня. У меня, дорогуша, офис. Своё дело.
   -Интересно... И что за дело?
   -Что - хочешь пристроиться?
   -Нет, что ты! Я так просто спросила, не подумала... Извини.
   -Да, не умеет у нас ещё народ думать, - заметила Анастасия, - это вам не Европа.
   -А ты и в Европе была?
   -Естественно. Это даже как-то неприлично там не побывать, если ты, конечно, не динозавр по природе.
   -Я вот не была, - вздохнула Ася.
  Анастасия пристально взглянула на неё и попыталась успокоить:
   -Да не расстраивайся, ты. Зачем тебе Европа? Что ты там делать будешь?
   -Посмотрела бы Венецию, Париж...В Лувре хотелось бы...
   -У-тю-тю, какие мы начитанные, оказывается! Какие слова знаем!
   Ася промолчала.
   -Ну, ладно! Хватит тут разговоры разговаривать. Тебе, может, завтра до обеда спать, а мне к десяти в офис. И так уже два часа ночи. Выключай свет. Спим!
   Ася пожелала спокойной ночи, выключила свет и вышла из комнаты. Спать ей было негде, так как единственное спальное место было оккупировано Анастасией. У неё не было ни раскладушки, ни матраца, который можно было бы положить на пол. Были лишь две табуретки в кухне, на которых, вероятно, и предстоит провести остаток ночи. Утром Ася поедет на работу, к семи ноль - ноль, и будет до вечера шить ползунки, распашонки и чепчики. Но до этого она должна будет вымыть и почистить ванну, в которой побывала Анастасия.
   Утром, Ася ушла на работу ещё до того, как Анастасия проснулась. Она оставила ей будильник и небольшую записочку, в которой просила дверь, уходя, просто захлопнуть. Так Анастасия, во-видимому, и сделала. Больше Ася её никогда не видела.
  
   А спустя несколько дней Ася неожиданно купила себе туфли на высоком каблуке.
  
  
  
  
  
   САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
  
   Когда-то на этом месте был пионерлагерь "Вымпел". Потом всё затихло на несколько лет. Деревянные корпуса развалились, площадки заросли крапивой. Всё, что только способно ржаветь, заржавело. Сюда по старой памяти забегали лишь собаки, да и то, кто ещё остался в живых. Прежде они здесь кормились, при столовой. Пища, конечно, казённая, но много. Собаки тогда так и не поняли, почему и куда всё это подевалось.
   Но как исчезло неожиданно, так и возродилось внезапно. И вновь засияли масляной краской корпуса. Привезли мебель, да ещё и лучше прежней - финскую. Заработала столовая. Собаки, из тех, кто помнил старую жизнь, быстренько сориентировались, сообразили, что воскресли из небытия прежние времена.
   Одна из таких собак и привела по лесной дорожке некую тётушку, приехавшую навестить в лагерь своего племянника. Это была высокая полная женщина с кротким выражением лица, умильно оглядывающая проходивших и пробегавших мимо неё детей. Племянник Серёжа, мальчик лет десяти, впервые в жизни выехавший один за пределы дома, был удивлён и обрадован её появлению. Он немедленно отвесил безошибочный комплимент, который гарантировал ему исполнение любой просьбы:
   -Тётушка, милая, как ты здорово похудела!
   После первых поцелуев и восторгов было решено осмотреть лагерь и прогуляться к озеру.
   Прежде чем отпустить Серёжу, воспитательница, миловидная пожилая дама, принялась было перечислять все его прегрешения, но вдруг на полуслове остановилась:
   -Ну, ладно, не буду вас расстраивать и говорить всего.
  Она скорбно вздохнула и ушла.
  
   -Ну как тебе здесь, Серёжа, нравится? - спросила тётушка, как только они остались вдвоём.
   -Да, тут очень здорово. Классно.
   -А ребята в вашем отряде хорошие?
   -Очень, тётушка, очень хорошие. Прикольные.
   В это время мимо них прошёл мальчик, который был значительно выше Серёжи и шире его в плечах. Он приветливо кивнул и поздоровался.
   -Кто этот вежливый мальчик, Серёжа?
   -Это мой телохранитель.
   -Как - телохранитель? Тебя что надо охранять?
   -Надо, тётушка. Тут без этого нельзя: знаешь как пацаны дерутся?!
   -Ну а что - ты сам не можешь за себя постоять?
   -Могу, только я не привык каждый день людей мочить.
   - А он, выходит, привык?
   -Он - да, ему это в кайф, а мне лично не нравится. Знаешь, как он на дискотеке бабу свою отпинал?
   -Какую бабу?
   -Ну, его бабу.
   -Девочку - ты хочешь сказать?
   -Ну да, его девчонку. За то, что она с другим пацаном танцевала. Так он её ногами бил. Его еле оттащили.
   -А девочка что?
   -А она сначала плакала, а сейчас сама за ним бегает.
   -И ты с таким дружишь?
   -Ну да! А куда деваться? Он же меня защищает.
   -А он тебя бесплатно защищает?
   -Нет, конечно. Кто тут что бесплатно делать станет? Я ему что-нибудь вкусное даю, от ужина или от завтрака. А ему много и не надо, он вообще не из-за этого меня защищает.
   -А из-за чего? Ты хочешь сказать, что он тебя за твой ум и знания уважает?
   -Нет, тётушка, здесь это не ценится. Ему просто кулаки охота почесать.
  Тётушка решила переменить тему.
   -А скажи: ты в кружки какие-нибудь записался?
   -Записался. В "Очумелые ручки". Я там самолёт исправил.
   -Это как?
   -Наш руководитель сделал самолёт, а он не летает. Чуть взлетит и сразу падает. Я посмотрел и понял, что надо утяжелить носовую часть. Я её утяжелил, и самолёт полетел. Руководитель долго потом себе репу чесал.
   -Как же это руководитель сам не додумался?
   -Молодой ещё. Он на третьем курсе только.
  Немного помолчали. Но Серёжа, похоже, хотел что-то рассказать.
   -Я тут, тётушка, преступление одно раскрыл.
   -Как - преступление?
   -У нас воруют часто. Но одно воровство было таким наглым, что я не выдержал и вмешался. У парня из нашей палаты кепсы с покемонами украли. На двести рублей.
   -А что это такое?
   -Ну это игральные жетончики.
   -И что в них хорошего?
   -Ты что, тётушка?! Они знаешь как ценятся?! Так я целую группировку раскрыл. Там главарь у них был, и шестёрки всякие, братва. Всё по-настоящему.
   -Это что - прямо в вашем лагере?
   -Да, у нас в отряде.
   -Боже мой, Серёжа! Что тут у вас происходит? Может у вас уже и заказные убийства есть?
   -Нет, пока нет.
   -Серёжа, а что такое воспитательница не досказала, чтобы меня не расстраивать?
   -Не знаю, - начал было Серёжа, но тут же вспомнил, - а это, наверное, насчёт 70 тысяч рублей.
   -Как?! Каких 70 тысяч?
   -А это, тётушка, платить придётся.
   -Кому платить?
   -Мне. И ещё пятерым пацанам.
   -Ничего не понимаю! За что платить?
   -Мы, тётушка, бегали за территорию лагеря, далеко, - и Серёжа махнул куда-то рукой, - самолёт смотреть.
   -Какой самолёт?
   -Настоящий, военный. Он там валяется, брошенный.
   -И что? Деньги за то, что бегали смотреть?
   -Нет, за то, что стёкла били.
   -И ты бил?!
   -Нет, что я - дурак? Их, тётушка, вообще разбить невозможно. Знаешь, из чего они сделаны? - И Серёжа попытался было объяснить тётушке состав стекла, но той не терпелось скорее узнать про 70 тысяч.
   -Так если вы не разбили, то за что платить?
   -Как за что? Поцарапали же. И много чего так повредили.
   -И ты тоже вредил?
   -Нет, я такими вещами не занимаюсь. Мне просто интересно было посмотреть, что и как устроено. Я там ходил и всё рассматривал.
   -Но если ты не ломал ничего, то почему же тебе надо платить 70 тысяч?
   -А кто поверит?
   -Ребята же могут подтвердить, что ты не ломал.
   -Ты что, тётушка? Да они вообще на меня всё свалили, сказали, что я больше всех ломал.
   -Как! Ты же мне сказал, что все ребята очень хорошие.
  Серёжа промолчал.
   Они спустились к озеру и присели на скамейку. Серёжа о чём-то сосредоточенно размышлял. Пошёл дождик, и тётушка раскрыла зонтик.
   -Серёжа, а где же мама возьмёт такую сумму денег?
   -Я уже думал об этом, - он немного помолчал и прибавил, - я, тётушка, коммерцией решил заняться.
   -Ты что? Это как? - тётушка насторожилась.
   -Я теперь деньги зарабатываю, уже 15 рублей заработал.
   -Каким образом?
   -Помнишь, у меня было колечко со змейкой, алюминиевое? Я его когда-то во дворе нашёл. Так я его дал поносить своему другану, за пять рублей.
   - Другу надо было бесплатно дать.
   -А он мне сам эту сделку предложил. Мне же деньги нужны.
   -А остальные 10 рублей?
   -Я продал одному парню второй ужин, за червонец.
   -Серёжа, а где сейчас эти 15 рублей?
   -Я их уже выгодно вложил в одно дело. Я купил карты.
   -Какие карты? - у тётушки перехватило дыхание.
   -Игральные.
  С этими словами мальчик извлёк откуда-то потёртую колоду карт.
   -Боже мой! Серёжа! Зачем они тебе? Выброси их сейчас же!
  Серёжа посмотрел на тётушку с недоумением.
   -Как это выброси?! Я же деньги ими буду зарабатывать. Я здесь знаешь как научился играть? Всех уже обыгрываю. А если играть на деньги, то я сам смогу заработать эти 70 тысяч.
   -Серёжа! Не смей этого делать! Это знаешь как называется?! А если поймают? Отдай мне эти карты.
   -А где же я тогда денег возьму? Мама не сможет столько достать.
   И тут тётушку осенило.
   -Серёжа! Я тебя прошу, умоляю, мне очень нужны карты. Подари их мне.
   -Тётушка, да ты же не умеешь играть. Ты же всё проиграешь.
   -Я научусь, Серёжа. Я умела когда-то, тоже в детстве. Я знаешь как играла? Получше тебя! В покер.
  Серёжа подозрительно взглянул на тётушку, но всё вроде было правдоподобно.
   -Мне тоже, Серёжа, очень нужны деньги. Отдай мне эту колоду. Пожалуйста.
  Серёжа колебался. Не может быть, чтобы тётушка, такая положительная, пустилась в карточные игры, да ещё на деньги. С другой стороны - кто её знает?
   -Ну, ладно, мне не жалко, бери, - и Серёжа протянул колоду тётушке.
   -Вот спасибо, вот выручил, - заворковала та, пряча карты в сумку. - А ты не огорчайся: как приедешь, мы вместе и придумаем, что с твоим самолётом делать.
   К этому моменту они уже подошли к корпусу, в котором размещался Серёжин отряд. Серёжа скрылся в дверях, а тётушка решила подождать его на скамеечке у входа. Хмурилось небо, накрапывал летний дождик. Детей собирали на тихий час. Внезапно на крыльцо выскочил невысокий мальчик и стал метаться вдоль здания, спасаясь от молодого воспитателя, который пытался его изловить. Воспитатель при этом беспорядочно извинялся:
   -Андрей, ну прости меня, я не подумал... Андрюша, не обижайся, вернись...
   Он было догнал мальчишку, даже схватил его за рукав, но тот увернулся и окончательно убежал. При этом он громко и отчётливо послал воспитателя на три буквы. Воспитатель поначалу бросился догонять беглеца, но потом передумал и отстал.
   -Видела, тётушка, как только что отсюда выскочил пацан? -спросил Серёжа, когда вернулся из корпуса. - Он у нас сумасшедший.
   -А что с ним случилось? Он воспитателя обругал.
   -Это, тётушка, такой воспитатель. Этот воспитатель полез к нему в чемодан, нашёл там сумочку одной девчонки из соседнего отряда и стал обвинять в воровстве. А Андрей разозлился.
   -Так, может, он и вправду украл?
   -Нет, Андрей не ворует.
  -Но ведь ты сам же говоришь, что сумочка девочки из соседнего отряда. Как же она к нему попала?
  - Ну, не знаю. Только в чужой чемодан зачем лезть?! Мы же у этого воспитателя вещи не шманаем!
  - А что за шрам у этого Андрея на щеке, страшный такой?
  - А! Это он в унитаз взрывчатку бросил. В школе.
  - Зачем?
  - Для смеху, наверно. Унитаз и взорвался. А осколки ему прямо в морду полетели. Потом зашивали. Ну, Андрея. Хорошо, что не в глаз попало.
  - Послушай, Серёжа, а нормальные ребята у вас в отряде есть?
  -Конечно, есть. Один. Вон, видишь, он стоит там, смотрит куда-то.
   -А почему он там? Все же в палатах, тихий же час?
   -Боится, наверное, идти.
   -Как - боится? Почему?
   -Думает, что пацаны его будут бить.
   -А что - били уже?
   -Нет. Да кому он нужен? Так только, попугали один раз, и всё. Никому не интересно с ним.
  
   Через полчаса тётушка в сопровождении собак покидала лагерь. Напоследок Серёжа спел ей популярную здесь в этом сезоне песню:
   Тихо вокруг, только не спит барсук.
   Яйца сои он повесил на сук,
   Вот и не спит барсук.
   Серёжа пропел только несколько куплетов, но сообщил, что их на самом деле гораздо больше, штук двадцать, и что он их обязательно выучит.
   -Лучше не надо, - вздохнула тётушка.
   Она прижала племянника к себе, поцеловала его и вышла за ворота. Моросил дождик, и сильно пахло сосной.
  
  
   РУССКИЙ ЯЗЫК
   И мы сохраним тебя, русская речь,
   Великое русское слово. А. Ахматова.
  
  
  
   Анна Ивановна беседовала с пятиклассниками о красоте и богатстве русской речи. Она долго вещала детям о языке Толстого и Чехова, продиктовала им несколько цитат и в конце концов решила проверить, что же они усвоили.
   Пятиклассники вперили в Анну Ивановну серьёзные взоры и выжидающе молчали.
   -Коля, - обратилась она к первому попавшемуся ученику, - как ты думаешь, зачем мы изучаем русский язык?
   -Не знаю.
   -Как - не знаешь? Подумай. Ну вот где ты бываешь, кроме школы?
   Коля посмотрел на Анну Ивановну с недоумением.
   -Дома, где ж ещё?
   -И что, дома тебе разве не нужен язык?
   -Не, не нужен: у меня мама поздно приходит с работы, она со мной мало разговаривает. Только орёт: уроки сделал? А отец совсем на другом языке говорит.
   -На каком таком другом? - спросила было Анна Ивановна, но потом поняла, что зря.
   -На матерном.
   -Ну а в других местах ты бываешь? По улице, например, ходишь?
  Класс дружно хихикнул.
   -На улице тоже на другом языке говорят. Вы такого языка, Анна Ивановна, не знаете, - хихикнули дети.
   -Ну, почему? Я тоже это слышу. А вот скажи, - обратилась она снова к Коле, - ты в театрах бываешь? В музеях?
   -В музеях - нет. Там только картины одни, ничего хорошего. А в театре был один раз. Но там пели почему-то, я не понял ничего.
   -А, так значит ты оперу слушал?
  Коля вытаращил глаза и, казалось, хотел что-то переспросить.
   -А он не слушал, Анна Ивановна, - вмешалась Настя Белкина, - он и сам не слушал и никому не дал.
   -Так ты тоже там была?
   -Мы всем классом ходили в прошлом году.
   -Ну тогда ты нам расскажи, как называлась эта опера и о чём она.
  - Не помню, я ничего там не поняла. И вообще мы не досмотрели, нас всех вывели из-за Кольки.
  - Нас не из-за него вывели, - уточнил Ренат Алибеков, - а потому что Гришка пёрднул.
  Тут весь класс всполошился.
   -Он тихо пёрднул, - кричал Антон Бурков, - никто не услышал бы, если бы Денис Иванов не заорал на весь театр.
   -А что Денис?! Он же чипсы ел! Думаешь, ему приятно было?! - возмутился Сашка Ковалёв.
   -Ну да, хрустел на весь театр, - съязвила Настя Белкина, - все уши прохрустел, слушать мешал.
  -Ага! Слушательница нашлась! Слушать ей помешали! На вас с Машкой всё время тётенька впереди ругалась.
   Анна Ивановна никак не могла предвидеть такого поворота в уроке и попыталась поправить положение:
   -Ребята! Тихо! Замолчите! Мы же с вами говорим о богатстве русского языка.
  Но, видимо, что-то задело детей за живое, и остановить их мог бы только взрыв бомбы.
   -Дети, ну нельзя же так! Неужели вы теперь будете всю жизнь вспоминать о таком пустяке. Гриша же нечаянно это сделал. Нехорошо, ребята.
  Но тут класс резко разделился на две половины.
   -Ага, нечаянно! - вопили одни. - Он всегда нечаянно, а потом над нами же и смеётся.
   Другие, тыча указательными пальцами куда-то в пространство коридора, яростно напоминали окружающим, что это ещё не такой большой грех по сравнению с тем, как кое-кто ( при этом они понимающе переглядывались), не доходя до туалета, специально мочился на стены возле кое- каких кабинетов.
   -И то ничего! - победоносно завершили они небывалое откровение.
  Анна Ивановна остолбенела.
   -Да не расстраивайтесь вы, Анна Ивановна! - пришла на помощь Лена Щербакова. - Давайте лучше упражнение писать, а то они тут навспоминают ещё чего-нибудь.
  -Да-да, ребята, давайте запишем в тетрадки... Пожалуйста, я вам продиктую...
  И Анна Ивановна, перекрикивая детей, принялась диктовать: "Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины..."
   Дети постепенно угомонились и уткнулись в тетради.
  
  
   " Интересно, - подумала Анна Ивановна, выходя из школы, - а какую же речь эти дети каждый день слышат?" Мысль хоть и банальная, но в голову ей, видимо, раньше никогда не приходила.
   Стоял пасмурный осенний день. Прохожих было мало. Анна Ивановна решила прислушаться к разговорам на улице. Только решила, как сразу же и услышала. Сперва это был нарастающий гул за спиной, из которого она не поняла ни слова. Но уже в следующую минуту гул преобразовался в связную речь. Связывали эту самую речь предлоги и союзы, мелькали местоимения, но основное пространство занимали слова из лексикона Колиного родителя. С Анной Ивановной поравнялась группа молодых людей и свернула в ближайший переулок, обозначив там своё передвижение убывающим гулом.
   А внимание Анны Ивановны привлекла супружеская пара, вышедшая из парадной. Пара была навьючена полиэтиленовыми мешками с пустыми бутылками. Мужчина неловко споткнулся и выругался, а женщина поучительно пробасила:
   -Пить надо меньше, падла.
  Её спутник за словом в карман не полез - ответ не замедлил явиться, и они мирно поплелись к ларькам.
   На углу чирикали две старшеклассницы:
   -Всё это фигня, - донеслось до приближающейся Анны Ивановны.
   Возле продуктовых ларьков звучала не переводимая ни на какие языки мира свободная и правдивая, спасённая от плена и подаренная внукам русская речь.
   "Это народ, это наш бедный, малограмотный, доведённый до отчаяния народ, - лихорадочно думала Анна Ивановна, защищаясь от надвигавшейся на неё катастрофы прозрения.
   Дома она включила телевизор. На экране появилась миловидная журналистка, вопрошающая компетентного представителя власти.
   -Скажите, а когда и на сколько повысят заработную плату учителям?
   Анна Ивановна оживилась, приготовившись из первых уст услышать внятный ответ.
   -В некоторых регионах, учитывая, как вы знаете, все возможные факторы, народное образование, нуждаясь в переоснащении новыми методиками, что уже не раз упоминалось на предыдущем форуме, в связи с предстоящими изменениями в инвестициях, входящими в совокупности с вышеуказанными параметрами в состав необходимых капиталовложений...
   Анна Ивановна, так и не дождавшись, переключила телевизор на другую программу. Там звезда попмузыки докладывал об отпуске, проведённом на океанском побережье:
   -Я как люблю? Чтобы песочек там беленький, чтобы там вода, ну то - сё, и чтобы как бы не доставали.
   В поисках той самой речи, которую она сегодня так отчаянно пропагандировала, Анна Ивановна стала исследовать все возможные программы телевидения. Сначала она наткнулась на американский фильм, в котором влюблённая пара мучительно выясняла свои отношения:
   -Ну, трахни меня! Я тебя хочу! - вопила растрёпанная женщина.
   Но мужчина, как и полагается в таких случаях, был неумолим:
   -Иди ты в задницу, - коротко и ясно отрезал он.
   На следующем канале неслось в эфир произведение искусства третьего тысячелетия:
  "Заколебал меня, заколебал меня", - повторялось, как заклинание, одно и то же. Это и была как раз та самая песня, из которой слова не выкинешь.
  
  
   Утром Анна Ивановна, полная решимости вести беспощадную борьбу за великое русское слово, приближалась к школе. Было ещё темно, но окна некоторых кабинетов уже зажглись, внутри кипела бурная школьная жизнь. Вестибюль стремительно наполнялся детьми. Уборщица тётя Рита противостояла натиску в раздевалку, где было не протолкнуться.
   -Я тебя щас по стенке размажу! Понял? - пообещала она какому-то верзиле, пытавшемуся пролезть по головам.
  Верзила огрызался, но лез дальше.
   Анна Ивановна пробралась в учительскую раздевалку. Несколько учительниц толпилось у объявлений, которые для удобства вывешивали здесь же. Анна Ивановна тоже взглянула. Рукою директора, Ивана Петровича, было написано:
  "Просьба всех работников собраться в кабинете физиков согласно установленных заранее сроков. Сдать отчётность." Анна Ивановна направилась в класс, по дороге обдумывая, что бы это значило. Возле её кабинета, на стене, красовалась свеженькая надпись, видимо, только что сотворённая. Это было что-то вроде нехитрой математической формулы, где в качестве слагаемых выступали два известных в народе слова. Просто и ясно. Она попросила двух девочек стереть "эту гадость", и те нехотя поплелись за тряпкой, пробурчав себе под нос, что " на фиг им это нужно".
   На уроке Анна Ивановна, будучи не в силах расстаться со своей идеей, читала детям лучшие образцы русской прозы. В это время в правом углу класса возникла какая-то возня.
  Антон Бурков, сжимая что-то в кулаке, яростно отбивался от двух девочек.
   -Анна Ивановна! Посмотрите, что эти дуры про вас пишут! - завопил он, подбежал к столу и положил перед Анной Ивановной маленький клочок бумажки, который сразу же ухватила возникшая из-под земли Настя и съела.
   -А я помню, что там было! - торжествовал Антон. - Меня ты не съешь!
  Отчаянно побиваемый девочками, Антон выкрикивал:
   -Там,... Анна Ивановна,... они написали, что видели... вас... с каким-то мужиком... И ещё матерное слово про вас.
   В это время он получил по голове, а Анна Ивановна бросилась оттаскивать от него девочек.
  
   Когда Анна Ивановна вышла из школы, лил дождь. Она раскрыла зонтик, постояла, подумала, а потом махнула рукой и остановила машину. Она приехала домой, торопливо разделась, приняла ванну и улеглась в постель. Она лёжа выпила горячего молока, потом открыла томик Агаты Кристи и углубилась в поиски преступника, орудовавшего в добропорядочном английском городке.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"