Аннотация: Вступление. Первые впечатления.
Второй урок экономики социализма. Трудовые будни. До свидания, Подольск!
Глава пятая. Где-то в Подольске.
5.1. Вступление.
Как я уже говорил, Подольск - это не Ташкент. Да, конечно, но согласитесь, Подольск - это и не совсем Москва. Подольск - это Подмосковье. Ну и что? Мытищи, Люберцы и Реутово - тоже Подмосковье. Да нет, названные населённые пункты - это ближнее Подмосковье. А Подольск - это, извините, целый час езды на электричке! Ну и что? Буду читать. За полтора года в Ташкенте я совсем отстал от литературных новинок. Нам, как говорится, не привыкать. Подумаешь - час езды на электричке! Кроме того, ведь есть и запасной вариант. Мой учитель (руководитель дипломного проекта) Теодор Максович Орлович после долгих и мучительных попыток наконец добился разрешения на организацию собственной фирмы. Приказ об этом вот-вот должен быть написан. Неужели Теодор Максович не возьмёт меня к себе? Ведь я за это время кое-чему научился. Но на сей раз, фортуна не была ко мне благосклонна. Теодор Максович встретил меня очень тепло, подробно расспросил о моей работе в Ташкенте, а на мою просьбу взять меня на работу, туманно сказал, что, может, и возьмёт, но не сейчас, а через год-другой, когда у него прояснится ситуация. Обижаться на своих учителей, вроде бы, не принято, поэтому я спокойно поблагодарил Теодора Максовича за беседу и поехал на Курский вокзал, откуда шли электрички в Подольск.
5.2. Первые впечатления.
Подольск встретил меня шумом и гамом красивой привокзальной площади. Вокруг стояли многоэтажные жилые дома и многочисленные автобусы, ожидающие пассажиров. После ненавязчивых моих вопросов, оказалось, что мне надо совсем в другую сторону - через линию железной дороги. Там находилась так называемая промышленная зона города Подольска, где по замыслу архитекторов должны располагаться заводы и институты. Там же, в этой самой промышленной зоне, привольно раскинулись корпуса завода "Подольсккабель". От станции до проходной завода я шёл примерно полчаса, хотя, как потом выяснилось, можно было доехать на автобусе за пять минут. Как и положено в таких случаях, меня вызвал для беседы Главный инженер завода Валентин Афанасьевич Любешкин (он, кстати, на тот момент исполнял обязанности директора). Это был белокурый, лет 40-45-ти, человек среднего роста, могучего сложения с очень красивым, мужественным лицом. В те времена считалось, что выражение "любовь с первого взгляда" относится к лицам противоположного пола (сейчас некоторые так не считают). А вот я влюбился в Валентина Афанасьевича именно с первого взгляда. Мне нравилось в нём всё - и доверительная манера разговаривать, и умение внимательно слушать собеседника, и зажигательный юмор, и многое другое!
Валентин Афанасьевич попросил меня подробно и откровенно рассказать о себе и о моей работе в Ташкенте, что я и сделал. Мой собеседник слушал так внимательно, так заинтересованно, что я не выдержал и рассказал о самом сокровенном - о маме и её судьбе, о Вале и о моей любви к ней, о моей учёбе в школе и институте, и о многих других вещах, о которых я бы никогда не рассказал постороннему человеку. А когда я перешёл к ташкентской эпопее, то практически пересказал предыдущую главу этой книги. Реакция Валентина Афанасьевича на рассказ о том, как меня "принимали" в инженеры, слегка удивила меня. Немного посмеявшись над моими злоключениями, он искренне восхитился моими "мучителями" - слесарем и электриком. "Молодцы ребята! Здорово придумали!" - громко воскликнул он. А когда я рассказал о полученном мной уроке экономики, Валентин Афанасьевич долго смеялся, а потом, посерьёзнев, с какой-то грустью сказал, что это далеко не последний урок экономики социализма, подаренный мне жизнью. В конце длительной беседы Валентин Афанасьевич поинтересовался, собираюсь ли я получить подъёмные. "Какие подъёмные?" - удивился я. "Э, да вы не только в экономике не разбираетесь, в наших советских законах о труде - тоже!" - весело воскликнул мой собеседник и тут же вызвал к себе главного бухгалтера. Быстро пришедшей на зов высокой, строгой на вид женщине он велел срочно посчитать подъёмные вот этому молодому инженеру, переведённому к нам из Ташкента приказом Главкабеля. И что вы думаете? Мне насчитали очень приличную сумму, что лишний раз подтвердило, что законы надо знать!
И в заключение Валентин Афанасьевич сказал, что он был очень рад познакомиться с таким молодым, но, по-видимому, толковым инженером, и что хотя лично он терпеть не может резиновое производство, но надеется, что с моим приходом в этот 5-й, "резиновый" корпус завода, дела пойдут значительно лучше. Я тоже был рад этой встрече, но высказать своё восхищение этим человеком и свою так неожиданно возникшую любовь к нему я как-то постеснялся.
А теперь пришло время немного сказать о заводе. Завод "Подольсккабель" тогда (июль 1956-го года) располагался на громадной территории длиной примерно два километра и шириной метров 500. На основной территории располагались пять корпусов, находящиеся в разной степени готовности. Основную продукцию первого корпуса составляли монтажные и установочные провода с изоляцией из поливинилхлоридного пластиката (МГШВ, ПВ, АПВ и т.д.) Потребность в этих проводах к тому времени резко возросла. Узким местом этого производства являлось волочение - не хватало проволоки, особенно малых размеров. Поэтому на заводе в срочном порядке оснащали оборудованием и запускали второй - волочильный корпус. Этой работой энергично и лично руководил Валентин Афанасьевич Любешкин. Его просто боготворили рабочие - монтажники, и корпус становился на ноги не по дням, а по часам. Третий корпус по назначению (ассортименту выпускаемой продукции) дублировал первый. С его пуском завод получал возможность резко увеличить выпуск так нужной стране продукции. Четвёртый корпус был техническим. Он обеспечивал производственные корпуса теплом и паром высокого давления (АНВ). И наконец пятый (мой) корпус по проекту должен был состоять из двух отделений - резиноделательного, по изготовлению резиновых смесей и резинопокрывательного, основным оборудованием которого были известные уже читателю агрегаты непрерывной вулканизации (АНВ). По замыслу проектировщиков основной продукцией корпуса должны стать модные тогда силовые кабели с резиновой изоляцией и оболочкой из поливинилхлоридного пластиката марки ВРГ. Вот в этот корпус, расположенный несколько на отшибе от остальных, и направил меня Главный инженер завода. Когда я вошёл в широкие ворота корпуса, то открывшаяся мне картина потрясла меня. Стены, крыша и эстакада для АНВ - вот и всё, что я увидел. Ни станков, ни машин, ни другого технологического оборудования не было. Не было и людей. Как говорится, одни голые стены. "А может, это и хорошо - начать всё с начала", - подумал я. Так, собственно, и началась моя служба в 5-м корпусе завода "Подольсккабель"...
5.3. Второй урок экономики социализма.
Поскольку АНВ, на которых я, по идее, должен был работать, на завод ещё не поступили, меня определили (временно, конечно) начальником (прорабом) команды по монтажу и наладке полуавтоматической линии по изготовлению резиновых смесей. Дело в том, что в начале 50-х годов инженер А.В. Куранов изобрёл и даже построил в Свердловске упомянутую выше линию. Изобретение признали полезным и рекомендовали к широкому внедрению. Вот я и попал во "внедрители". У меня в подчинении две бригады высококвалифицированных слесарей - сборщиков. Ребята все бойкие и весёлые. Отношения у нас самые дружеские. Особенно с бригадирами. Их было двое. Первый - Андрей Дмитриевич (фамилию не помню), пожилой, седой, как лунь, человек, очень похожий на артиста Лапикова. Совсем недавно он прославился на весь Подольск своим заявлением на общезаводском партийном собрании. В то время, когда весь советский народ на своих партийных собраниях единодушно клеймил отщепенцев в лице Молотова, Ворошилова, Кагановича, Маленкова и примкнувшего к ним Шепилова, наш милейший Андрей Дмитриевич потребовал, чтобы кто-то из этих отщепенцев приехал в Подольск и объяснил рабочему классу свою позицию. А там, мол, мы решим, что с ними делать. Собрание, конечно, тут же прикрыли. А вот Андрею Дмитриевичу, вопреки ожиданиям, всё сошло с рук. Наверное, приняли во внимание его большой партийный стаж и участие в трёх войнах. Второй бригадир, Иван Иванович Никитенко, всегда хмурый и неразговорчивый хохол, пользовался большим авторитетом у рабочих. Его, как правило, они уполномочивали на любые переговоры с начальством.
Помимо общего надзора за монтажом оборудования, в мои обязанности входило ежемесячное оформление рабочих нарядов, в чём мне заинтересованно помогали бригадиры. Прошло несколько месяцев. Я уже почти освоился на новой работе, и у меня появились некоторые вопросы. Мне было непонятно, почему монтаж оборудования ведётся так медленно, почему наконец зарплата рабочих практически одинакова из месяца в месяц, независимо от интенсивности и объёма выполненных работ? Особенно меня раздражали перекуры и обеденные перерывы, которые, по моим наблюдениям, суммарно превышали рабочее время. Понятно, что отвечать на эти вопросы взялись бригадиры. "Понимаешь, - сказали они, - можно ли работать быстрее? Можно. А зачем? Что, нам за это больше заплатят или ордена дадут? Не заплатят и не дадут! А что касается обедов и перекуров, то кто их считал, это перекуры? Ну, а насчёт зарплаты, то ты знаешь, сколько получает американский безработный? Не знаешь? Тогда помалкивай!" Вот такой состоялся разговор...Но я крепко задумался. Эта проблема не давала мне покоя ни днём, ни ночью.
В то время я ещё искренне верил, что любые проблемы можно решить с помощью человеческого разума. И вот что я придумал: а почему нельзя пронормировать всю работу по монтажу полуавтоматической линии, оформить комплект нарядов на эту работу и передать эти наряды рабочим, чтобы они сами решали, с какой скоростью им работать и сколько денег получать в месяц? За администрацией оставить только чисто технические функции (технологическая дисциплина, техника безопасности, зарплата и т.д.)
Вроде бы всё просто, и, главное, логично. Я поделился своими мыслями с бригадирами. Иван Иванович сходу обругал меня последними словами и заявил, что у меня, по его мнению, просто поехала крыша. Реакция Андрея Дмитриевича была более вежливой, но тоже негативной. "Ничего у тебя не выйдет, сынок, - грустно сказал он, - не те сейчас времена". Потом он сделал большую паузу и добавил: "А, впрочем, попробуй. И знаешь, что? Если из этой затеи что-нибудь получится, я снова поверю в Советскую власть!" И я начал пробовать! На дворе стояла весна 1957-го года. На заводе было много молодых специалистов. Один из них, посланец солнечной Армении, Георгий (Жора) Товмасян дослужился до поста главного механика завода. К нему-то я, собственно, и направился со своей идеей. Это намного позднее Жора Товмасян станет Его Превосходительством господином директором завода "Подольсккабель" имени Клемента Готвальда, а тогда, в 1957-м, он был нормальным молодым инженером, спокойно воспринимающим разумные идеи. Жора сразу стал на мою сторону, но, как молодой коммунист, решил посоветоваться в парткоме. Напоминаю: шёл 1957-й год - год 40-летия Великого Октября. Перспектива завершить монтаж линии к этой дате вдохновила даже секретаря парткома, и вопрос был решён! И вот комплект нарядов у меня на руках. Я спешу к своим ребятам. Они уже всё знают и жадно рассматривают наряды. Всё, с сегодняшнего дня начинается настоящая работа! Таково общее мнение. Только Иван Иванович молчит и скептически улыбается. По нашим с Жорой прикидкам, окончания монтажа в новых условиях следует ждать к началу осени (как раз к юбилейной дате). Однако, наши работяги превзошли все прикидки и предсказания! Уже к июлю монтаж был практически закончен. Оставалось только навести марафет, и многострадальную линию можно сдавать отраслевой комиссии. Правда, заработок у моих подопечных возрос до колоссальных размеров. И его, как ни странно, регулярно выплачивали. Я следил за реакцией Ивана Ивановича. Он по-прежнему молчал. Неожиданно меня вызвали в отдел труда и зарплаты. "Вы что, с ума сошли? - послышался гневный окрик трудовика, - у вас тройной перерасход фонда заработной платы!" (ребята действительно стали получать втрое больше). "Ну и что? - робко возразил я, - зато работу выполнили в пять раз быстрее!" - "Это никого не колышит!" - услышал я в ответ. И никакие мои аргументы, включая высказывания Ленина о повышении производительности труда, не произвели на трудовиков никакого впечатления. По их мнению, я совершил страшнейшее преступление - нарушил финансовую дисциплину. Я бросился к Жоре Товмасяну, законно считая его своим соавтором. Но он повёл себя, по крайней мере, странно. "Ты это затеял, тебе и отвечать", - невозмутимо сказал он. Уязвлённый таким вероломством, я пошёл к директору завода (Валентин Афанасьевич был в отпуске). А директором завода был тогда Иван Павлович Алёшин - бывший первый секретарь подольского горкома КПСС. Директор выслушал меня, задал несколько вопросов и начал ругаться. Кем он меня только не обзывал - и пособником империализма и сионизма, и американским шпионом, и ещё кем-то. Всё это пересыпалось густым, отборным матом. А я стоял и думал: где же это учили бывших первых секретарей ненормативной лексике? В ВПШ (высшей партийной школе) или ещё где? У себя в цехе я застал ребят в подавленном состоянии. Им уже сообщили, что всё это было ошибкой, и что их всех переводят на другую работу. Ещё несколько месяцев каждое утро, подходя к проходной, я здоровался со своими подчинёнными - их определили на сварку и монтаж новых заводских ворот, что они, не спеша, и делали. Что касается меня лично, то я каждый день ждал, что меня вызовут и предложат написать заявление об увольнении по собственному желанию. Однако, пока они собирались, вернулся из отпуска Валентин Афанасьевич Любешкин и отстоял меня. Мне же он посоветовал никогда не заниматься экономическими экспериментами, что я свято и исполнил.
Так плачевно завершился мой второй урок экономики социализма, а когда наступил капитализм, было уже поздно - мне исполнилось шестьдесят лет.
5.4. Трудовые будни.
Пока я совершал грандиозные преобразования в экономике социализма, на завод наконец-то прибыли АНВ. Никогда не видевшие их люди приступили к монтажу этих агрегатов и, естественно, наделали уйму ошибок, исправлять которые пришлось уже мне. Так я снова занял привычную мне должность - начальника АНВ. Правда, теперь она называлась по-другому. Меня назначили старшим технологом корпуса номер пять. В мои обязанности входило: монтаж и наладка АНВ (двух агрегатов), а также надзор за технологической дисциплиной других участков корпуса. (крутильного, пластмассового и т.д.) Поскольку я жил в Москве, мне (как и другим москвичам, работавшим на заводе) было разрешено приходить в цех в 9 часов утра. Поэтому вставал я в полседьмого, наскоро завтракал и выбегал на улицу. Мой любимый трамвай, шедший по Маросейке, ликвидировали, другого удобного транспорта не было, и я по привычке шёл пешком до Курского вокзала. Этот маршрут обычно занимал 35-40 минут. Потом я садился на электричку и ехал в Подольск. Там опять пешком (20-25 минут), и вот я на рабочем месте. Там начинались те самые трудовые будни, о которых почти непрерывно писали наши газеты, и вещало наше радио. Как помнит внимательный читатель, по настоянию моей будущей жены я бежал из Ташкента от "засилья" алкашей, хотя утверждал, что в Москве этих товарищей, по крайней мере, не меньше. Не меньше их оказалось и в Подольске. Особо большой концентрацией этих любителей Бахуса отличался наш 5-й корпус. Пили все и всё. Вспоминаю два случая.
Зачем в кабельном производстве этиловый спирт? Ну, как зачем! Во-первых, для пайки тонких медных проволок. Спирт под расписку получали сменные мастера и выдавали его женщинам - скрутчицам с расчётом, что выданной пайки должно хватить на всю смену. Однако, уже к обеду многие из них приходили к мастеру и требовали добавку. Когда мне по долгу службы пришлось разбираться, оказалось, что спирт отбирают у скрутчиц рабочие мужчины. При этом особенно отличались дежурные слесари и электрики. Правда, бывали случаи, когда отдельные представительницы слабого пола сами употребляли это "лакомство", а другие добровольно отдавали его понравившимся им мужчинам. Пришлось перейти к решительным мерам. Я придумал смешивать спирт с самыми обычными химическими чернилами ядовито сине-фиолетового цвета. Мне казалось, что такую смесь не решится пить ни один алкаш. Но не тут-то было! На следующий день после начала эксперимента я встретил в цехе дежурного слесаря. Вся его физиономия была в сине-фиолетовых пятнах. Такие же пятна я узрел на многих других физиономиях и понял, что это бедствие можно ликвидировать только с помощью технического прогресса. На заводе давно стояли малые сварочные аппараты для сварки тонкой проволоки. Почему-то они не были освоены и внедрены в производство. Я упросил Главного инженера отдать эти аппараты в наш цех, и мы срочно занялись операцией под кодовым названием "спасение спирта". Суть этой операции заключалась в замене пайке тонких медных проволок на сварку последних. Не прошло и месяца, как мы "освободили" наших скрутчиц от тлетворного влияния этилового спирта. Специальным распоряжением по цеху мы обязали всех сменных мастеров хранить оставшийся спирт в сейфах или железных ящиках. Распоряжение мастера выполнили, однако, говоря современным языком, криминогенная обстановка в цехе резко ухудшилась. Придя однажды в цех, я обнаружил у конторки сменного мастера толпу народа. Оказалось, что в ночную смену кто-то проник в эту конторку, схватил железный ящик со стоящей в нём большой бутылкой спирта (почти полной, по показанию мастера) и с размаху швырнул этот ящик в бетонный пол. Бутылка, естественно, разбилась, а спирт, вытекающий из щелей в ящике, стал лёгкой добычей злоумышленника...
Второй памятный случай произошёл значительно позднее. Надо сказать, что до 1958-го года в нашем, 5-м корпусе не было начальника. Почему его не назначили, не знаю. Поскольку я был старшим по должности, часто по мелким хозяйственным вопросам люди обращались ко мне. Так, как-то днём ко мне подошёл начальник отдела снабжения завода (фамилию не помню) и сказал: "Слушай, у тебя прекрасный склад для каучуков. Разреши мне временно поставить там несколько бочек с клеем". Склад размещался в подвале резиноделательного отделения, и я уже давно не имел к нему никакого отношения. Конечно, мне так и надо было сказать этому не по адресу обратившемуся просителю, но моя давняя симпатия к этому пожилому заслуженному человеку, фронтовику, не позволила ему отказать. "Ставьте ваши бочки", - сказал я, не подозревая об ожидающих меня треволнениях. Когда и как завезли туда эти проклятые бочки, я не помню. Хорошо помню, что в одни прекрасный день я обнаружил, что все мои мужички-рабочие находятся под сильной "мухой". Вообще, я уже привык к тому, что в отдельные дни отдельные работяги приходили в цех в не совсем трезвом виде. Обычно они объясняли своё состояние то ли своим днём рождения, то ли каким-либо религиозным праздником. Но это, повторяю, были отдельные, единичные случаи. Сейчас же пьяны были все поголовно. Я решил начать следствие, но меня опередил мой старый друг, а ныне бригадир АНВ Толька Косычев, которого я привёл за собой в Подольск. "Выпить хочешь?" - заговорчески подмигивая, спросил он. "Да нет, на работе не пью, - ответил я, - ты лучше скажи, где вы добыли столько пойла?" - в свою очередь спросил я, понимая, что чтобы напоить всех моих гвардейцев, требуется громадное количество "огненной воды". Толька хитро подмигнул и поманил меня за собой. Мы пришли в мужскую раздевалку. Там мой друг детства достал из-за вороха одежды небольшой бидон с какой-то мутной тёмно-коричневой жидкостью, налил эту гадость в гранёный стакан и стал шарить по карманам. Наконец он извлёк оттуда простой карандаш, окунул его в жидкость и стал энергично вертеть карандаш в стакане. Через некоторое время он вынул карандаш, на котором в большом количестве налипла какая-то коричневая слизь. Толька очистил карандаш и снова опустил его в стакан. Эта операция повторялась несколько раз, пока цвет жидкости в стакане не превратился из тёмно-коричневого в светло-коричневый. Наконец Толька посмотрел сквозь стакан на свет, по-видимому, остался доволен и протянул стакан мне. Я, естественно, отказался. Тогда он, не раздумывая, осушил оставшуюся в стакане жидкость, занюхал рукав и весело сообщил мне, что на складе стоит десять бочек этого питья - бери - не хочу! В обеденный перерыв я отправил особо пьяных домой. Казалось бы, инцидент был "исчерпан". Но к концу рабочего дня негромкий гул не полностью работающего цена был прерван пронзительной сиреной скорой помощи...
В каждой отрасли промышленности были (и есть, наверное) свои самые престижные и самые высокооплачиваемые рабочие профессии. Были они и у нас, в кабельной промышленности. Такой профессией у нас, в частности, была профессия бэмбериста. Это странное название профессии происходит от знаменитой английской машиностроительной фирмы "BEMBERI", выпускающей машины (смесители) для смешения резиновых смесей. Операторы таких машин и получили это красивое звание - бэмберист. У нас на заводе был только один бэмберист - молодой, красивый парень спортивной внешности. Его посылали на практику на другой завод, где стояли работающие резиносмесители, и он уже работал на нашем смесителе вполне самостоятельно. И вот именно этот парень-спортсмен, комсомолец и красавец, отравился и серьёзно этим проклятым зельем. Это его увезла карета скорой помощи. Потом в цехе появилась комиссия, которая, как и положено в таких случаях, провела полное расследование этого неприятного факта. Я сопровождал эту комиссию, и мне не давал покоя один назойливый вопрос: ведь это зелье пили все рабочие, почему же отравился самый крепкий физически и самый молодой по возрасту парень? Объяснил мне этот феномен всё тот же друг детства. Он сказал, что всё дело в полном отсутствии опыта у пострадавшего. Он всегда уклонялся от дружеских коллективных попоек. А тут он не устоял перед "халявой", и случилось то, что случилось. В итоге никто не пострадал, не считая начальника отдела снабжения. Ему пришлось срочно искать место и убирать уцелевшие бочки из нашего корпуса.
"Ничего себе, "трудовые" будни! - скажет критически настроенный читатель, - сплошное пьянство!", и, наверное, будет прав. Всё дело в моей избирательной памяти. Помню только то, что вспоминаю. Вот проработал я в кабельном производстве почти пять лет (полтора года в Ташкенте и три в Подольске), а лучше помню трудовые будни Ташкента. Может быть, оттого, что был моложе? А может, всё дело в прекрасном чувстве влюблённости, которое не покидало меня последние дни пребывания в столице Узбекистана? Что касается подольских будней, то мне хочется рассказать о трёх людях, которых я всегда вспоминаю с уважением и любовью. О первом из них я уже немного рассказывал. Это Валентин Афанасьевич Любешкин, Главный инженер завода. Мне бы очень хотелось, чтобы мои читатели чётко представляли себе хотя бы внешний облик этого обаятельнейшего человека. Вспомните один из лучших советских детективных фильмов "Трактир на Пятницкой". Вспомнили? Тогда вы должны воскресить в своей памяти главного героя этого фильма бандита по кличке "Серый". Фамилию артиста, игравшего эту роль, я не помню. Но он удивительно внешне похож на нашего Валентина Афанасьевича. Потом я неоднократно встречал этого артиста в других кинематографических и телевизионных фильмах, и каждый раз я с волнением и радостью вновь встречался со своим незабвенным наставником. Валентин Афанасьевич был настоящим профессионалом, глубоко знающим и любящим своё дело. Он никогда не скрывал своего критического отношения к существующему строю и был классическим примером настоящего шестидесятника. Он никогда не был членом КПСС, и это делало его белой вороной среди других Главных инженеров кабельной (да и не только) промышленности. Однажды я присутствовал на совещании у Главного инженера, когда на приглашение секретаря парткома посетить заседание этого почтенного органа, Валентин Афанасьевич с едким юмором сказал: "Я бы с удовольствием пришёл на ваше заседание, но ведь вы заседаете в рабочее время, а я привык в это время работать". Как говорится, комментарии излишни! Это был интеллигентнейший человек, знающий и любящий родную литературу. Те, кому посчастливилось слышать в его исполнении рассказы Чехова, навсегда запомнили это великолепное чтение! Были ли у него враги? Конечно, были. Я уже давно заметил: чем больше и значительней человек, тем больше у него врагов. Его боялись и ненавидели многие. Особенно усердствовал его многолетний заместитель, имя и фамилию которого я не запомнил. Этот человек с большими связями в партийных кругах города спал и видел себя на месте Главного инженера. Он был неплохим специалистом и организатором, но ему и в голову не приходило, что всё, что он знает и умеет, он получил от своего руководителя. С каким-то слепым упорством этот человек добивался своих целей, не брезгуя при этом самыми грязными методами. Воспользовавшись известной слабостью Валентина Афанасьевича к горячительным напиткам (исконная русская болезнь), этот интриган заманил его в свою машину и повёз прямо в Главкабель, в Москву. Там он привёл нетвёрдо шагающего Валентина Афанасьевича в кабинет начальника Главка и язвительно воскликнул: "Вот, полюбуйтесь на своего любимца!" Михаил Фёдорович Ерёменко, сам будучи незаурядным специалистом, действительно очень ценил и даже любил Валентина Афанасьевича, но, вместе с тем, он терпеть не мог подобного рода интриганов. Поэтому он спокойно сказал: "Хорошо, оставьте его у меня. Я разберусь. А вы езжайте на завод. Надо же кому-нибудь руководить". Сконфуженный интриган отправился восвояси, а Михаил Фёдорович напоил своего гостя горячим чаем, дождался, когда тот полностью придёт в себя, вызвал машину и отправил Валентина Афанасьевича в Подольск. Каковы же были удивление и злоба нашего интригана, когда он увидел абсолютно трезвого Главного инженера, открывавшего дверь своего кабинета!..
Последний раз я видел Валентина Афанасьевича в гробу, на старинном московском кладбище, расположенном рядом с Птичьим рынком. Его отпевали в церкви. В гробу он лежал, как живой - такой же красивый и молодой, как всегда...
Вторым прекрасным человеком, который всегда предстаёт передо мной, когда я вспоминаю свои подольские годы, безусловно, является Аллочка Кашина. Она пришла к нам в цех где-то в конце 1957-го года и сразу стала одной из самых заметных фигур нашего инженерного сообщества. Некрасивая, но с живым, вечно улыбчивым лицом, Аллочка была душой нашего небольшого коллектива. Родом она была из подмосковного Павлого Посада. Там жили её родители, и туда она ездила каждый уик энд. У нас с ней сразу сложились дружеские, можно сказать, товарищеские отношения. Постепенно я так привык к ней, к её постоянному присутствию около меня, что, когда её по какой-либо причине не было рядом, я чувствовал полный дискомфорт. Я знал, что у неё в Павловом Посаде есть жених, а она была в курсе моих амурных дел. Однако, это не освободило нас от дружеских подкалываний со стороны коллег. Почему-то многие из них были уверены в наших с ней "особых" отношениях. Постоянные вопросы: "Когда же свадьба?" - сначала веселили нас, а потом приводили в бешенство. Она была прирождённым технологом, и хотя я был старшим технологом, а она - младшим (точнее, просто технологом), её технические решения часто приводили меня в восторг. Я полностью доверял ей в работе, что заслуживал далеко не каждый. А как мне не хватало такого верного и талантливого товарища во всей моей дальнейшей производственной и научной деятельности! Как сложилась её дальнейшая судьба, я не знаю. Но память о ней всегда будет в моём сердце!
И, наконец, третьим памятным мне человеком подольской поры стал Леонид Зиновьевич Камский. Я уже писал, что долгое время наш корпус обходился без начальника. По-видимому, просто долго не могли найти подходящей кандидатуры. И вот, нашли. Высокий, статный, с решительным выражением лица, Леонид Зиновьевич с первого взгляда производил впечатление очень волевого и жёсткого человека. С его приходом вся наша размеренная жизнь в цехе резко изменилась. Прежде всего, он стал наводить порядок, то есть крепить производственную дисциплину. Этот новый порядок касался буквально всего. Во-первых, он ужесточил табельный контроль. Теперь любое, даже самое незначительное опоздание на работу становилось предметом обсуждения с строго наказывалось по специальной системе штрафования, разработанной начальником корпуса. Что касается прогулов, то они вообще исключались, так как любой прогул заканчивался для его исполнителя увольнением с работы. Во-вторых, Леонид Зиновьевич энергично начал борьбу с пьянством. Он безжалостно уволил нескольких весьма квалифицированных рабочих, сочтя их зачинщиками и организаторами коллективных пьянок. В число этих увольненцев попал и мой друг детства Толька Косычев. Кроме того, он полностью отказался от лимита на этиловый спирт, лишив тем самым сменных мастеров и кладовщика возможности манипулировать этой "жидкой валютой". Дисциплинарные реформы коснулись и нашей конторы, где сидели одни женщины - бухгалтер, табельщица и нормировщица. Там же сидели и мы с Аллой Кашиной. Раньше рабочий день в конторе начинался с бесконечных сплетен и обсуждений - кто, где и когда, с кем, зачем и почему. Теперь каждое утро начиналось с диспетчерского совещания, где начальник подводил итоги вчерашнего дня и давал каждому из нас чёткие и конкретные задания на текущий день. И как всегда бывает в таких случаях, эти нововведения встретили как решительное одобрение, так и не менее решительный отпор. Однако, пользуясь недвусмысленной поддержкой руководства завода, опираясь на своих сторонников внутри цеха не обращая внимания на противников, Леонид Зиновьевич твёрдо гнул свою линию, и не прошло и полгода, как наш отстающий прежде корпус стал первым по всем показателям. Я очень многому научился у этого человека и бесконечно благодарен ему за это! Искусство руководить - одно из самых главных искусств! (Кроме кино, конечно).
Ну что, пора подводить итоги и этому периоду моей бурной жизни. Чего же я достиг и что узнал за эти долгие три года? Да, пожалуй, не так уж много. Просто я стал старше, и на многие вещи стал смотреть по-другому. А если говорить серьёзно, то я бесконечно благодарен Подольску за счастливую возможность приобрести новых друзей, старших и младших.
В моём сердце навсегда останутся мои старшие друзья и наставники Валентин Афанасьевич Любешкин и Леонид Зиновьевич Камский, такие непохожие друг на друга и такие великолепные руководители, щедрые уроки которых так помогли мне в дальнейшей трудовой деятельности. Никогда не забуду я и мою прекрасную помощницу Аллочку (Алевтину) Кашину, такую талантливую и, вместе с тем, такую наивную, так скрашивавшую мою жизнь в трудные минуты!
5.5. До свидания, Подольск!
Весной 1959-го года, после моей почти 5-летней "производственной практики", как с тонким юмором назвал этот период моей жизни Теодор Максович Орлович, мне вдруг отчётливо стало ясно, что что-то надо менять. И прежде всего, характер работы. Ещё в институте я мечтал о научной работе. Мне казалось, что только там, "в науке", я найду полное применение своим талантам. Впрочем, кто из нас не мечтал в юношеские годы? Но теперь, после 5-ти лет "отработки", я твёрдо решил попытаться вернуться к своей мечте. И самым прямым и честным образом попасть в науку мне представлялся путь через аспирантуру. Я срочно разузнал, какие документы требуются для поступления в аспирантуру и занялся сбором этих документов. Когда всё было готово, я повёз эти документы на нашу кабельно-изоляционную кафедру в МЭИ. И тут меня ждал первый сюрприз. Дело в том, что практическим руководителем кафедры в то время был профессор Владимир Андреевич Привезенцев. Мы, студенты, прозвали его "ваш покорный слуга" - так он к месту и не к месту представлял свою персону. Этот человек очень любил и продвигал своих учеников. Так именно он продвинул и твёрдо поставил на ноги своего ученика Изяслава Пешкова, о котором мы ещё поговорим попозже. А вот меня Владимир Алексеевич откровенно не любил. И вот за что. Когда-то, в период студенческой преддипломной практики, Владимир Алексеевич вызвал меня к себе (тогда он меня ещё любил и всячески покровительствовал) и предложил пройти практику под его руководством на заводе "Москабель". Однако, как раз накануне другой преподаватель, Теодор Максович Орлович, позвал меня проходить практику в Ленинграде (ныне в Санкт-Петербурге) на заводе "Севкабель". Вот такая получилась альтернатива. Москва или Ленинград? Привезенцев или Орлович? Я, конечно, выбрал второе - Ленинград и Орловича! Во-первых, я никогда не был в Ленинграде, а во-вторых, немного надоедливая опека Владимира Алексеевича стала заметно раздражать меня. Поэтому я (извинившись, конечно) отклонил предложение профессора и, сам того не подозревая, стал его злейшим врагом. Отныне дорога к научному продвижению с помощью профессора Привезенцева была для меня закрыта. В общем, зря я собирал документы. Ничего из этой затеи не вышло! Что же делать? Не возвращаться же, в самом деле, на завод? Ведь там уже все знают, что я "двинул" в науку. Нет, обратной дороги нет! Придётся идти на поклон к Орловичу. Ведь он обещал. Правда, как-то неопределённо. А между тем, наш дорогой и любимый Теодор Максович Орлович вместе со всем своим Особым Конструкторским Бюро перебрался в Подмосковье - в Мытищи. Значит, судьба! Но, как я уже говорил где-то, Мытищи - это ближнее Подмосковье, и электричка туда идёт всего минут 25-30!