Лев Исидорович Кранихфельд
Глава четвёртая. Ташкент - город хлебный

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вступление. Первые впечатления.Как меня принимали в инженеры.Салют, чемпион! И трепетно вспыхнули взоры...Первый урок экономики социализма.Поэтом можешь ты не быть, но рационализатором - обязан!До свидания, Ташкент!

Часть II

Годы странствий

  
   Глава Четвёртая. Ташкент - город хлебный.
  
   4.1. Вступление.
  
   В Ташкент я ехал поездом. (привычного позднее авиационного сообщения тогда, по-моему, еще не было). Перед глазами всё время стояли сцены моих проводов. Ребята были неестественно бодры и уверяли меня, что не пройдёт и месяца, как я вернусь домой. И только мама грустно улыбалась, а в глазах её была такая тоска, что мне хотелось плакать. Где-то в районе Рязани ко мне пришли стихи.

Пусть сегодня и вам хоть немного не спится

Маме.

  
   Пусть сегодня и вам хоть немного не спится
   В эту чёрную ночь без надежд и огней.
   Это всё наяву, с этим надо смириться -
   Шепчет мне тишина из окон и дверей.
  
   Это всё наяву - торопливые сборы
   И смущённая бодрость московских друзей,
   И твоя молчаливая скорбь, от которой
   Ночь ещё безнадёжней, черней и мрачней!
  
   Снег лежит за окном, неприветливо-серый,
   Будто он не жилец в этом мире совсем.
   Жалко плакать нельзя молодым инженерам,
   А не то б заревел, сам не зная зачем.
  
   Ну и что, что опять ты судьбой одурачен?
   Пусть тоска тебя жжёт - закури и молчи!...
   Пожелайте же мне хоть немного удачи,
   Дорогие мои москвичи!
  
   Вот с таким настроением я и прибыл в столицу славного Узбекистана.
  
   4.2. Первые впечатления.
  
   Железнодорожный вокзал города Ташкента ничего особенного из себя не представлял. Меня только поразило обилие, как теперь говорят, лиц узбекской национальности. (просто до меня ещё не дошло, что я в Узбекистане.) Первую ночь в Ташкенте я провёл в семье моего институтского сокурсника Миши Шлафа. Узнав, что я еду в Ташкент, Миша уговорил меня зайти к его родителям и даже всучил мне маленькую посылочку. Родители Миши оказались очень милыми и гостеприимными людьми, да и жили они совсем рядом с вокзалом. Накормив вкусным и обильным ужином, они уложили меня спать на мишину кровать, а сами деликатно ушли ночевать к соседям. После четырёх почти бессонных ночей на узкой вагонной полке, я заснул, как убитый. Проснулся я на полу, и никак не мог понять, что же произошло. Ясность внесли пришедшие мишины родители. Оказывается, что Ташкент встретил меня маленьким (2-3 балла) землетрясением!
   Узнав, как ехать на завод "Ташкабель", я вышел на вокзальную площадь и сел в автобус номер четыре. Ехали очень долго - до конечной остановки, которая носила громкое название "Соцгород". Этот социалистический городок состоял из нескольких саманных двухэтажек (на площади, конечной остановки автобуса) и нескольких десятков одноэтажных домов - усадеб, в которых довольно комфортабельно расположились некоторые работники завода. Несколько слов об истории завода. До войны в Советском Союзе было всего несколько кабельных заводов, расположенных в западных районах страны. Когда началась война, и стало ясно, что именно эти западные районы могут стать лёгкой добычей врага, товарищ Сталин дал указание эвакуировать все мало-мальски ценные промышленные предприятия на восток. И началось великое переселение целых отраслей народного хозяйства! Так, "рванули" на восток заводы "Укркабель" (город Киев), "Севкабель" (Ленинград), "Кольчугинокабель" (посёлок Кольчугино Ивановской области) и другие. А на востоке стали, как грибы, возникать новые кабельные заводы, такие как "Уралкабель" (город Свердловск), Томкабель (город Томск) и, конечно же, "Ташкабель" (город Ташкент), и многие другие.
   Одновременно происходило и переселение народов. В тех же эшелонах, в которых везли кабельное технологическое оборудование, везли и наиболее ценных специалистов (конструкторов, технологов, квалифицированных рабочих и, конечно же, профессиональных начальников). Все эти специалисты, естественно, ехали с чадами и домочадцами. В основном эти передвижения происходили летом или ранней осенью 1941-го, что способствовало выживанию этих вынужденных переселенцев. При этом в Ташкент прибыли оборудование и специалисты из кольчугинского кабельного завода. И возглавлял эшелон директор кольчугинского завода Константин Фёдорович Сафонов. Именно эти специалисты и стали основой кадрового состава нового кабельного завода. Наверное, поэтому меня так поразило обилие лиц русской (вернее, русско-кольчугинской) национальности на заводе и в соцгороде. К проходной завода я подошёл где-то в 9 часов утра. Ко мне вышла миловидная молодая женщина, оказавшаяся начальником отдела кадров. Она сказала, что меня хочет видеть директор завода. Мы с ней прошли вглубь территории завода, где довольно скромно расположилось заводоуправление. В приёмной дирекции было очень много народа. Секретарша директора, пожилая интеллигентная женщина, узнав, что я из Москвы, пропустила нас без очереди. Константин Фёдорович Сафонов, высокий дородный мужчина, крепко пожал мне руку и спросил у кадровички, какие у неё есть вакансии. "Мастера, на 880 рублей",- ответила она. "Нет, не годится! - сказал Константин Фёдорович, - не каждый день к нам приезжают инженеры из Москвы." И, обращаясь ко мне, сказал: "Пойдёте старшим мастером в 20-й цех с окладом 1100 рублей". После этого у меня не хватило сил произнести подготовленную (по совету московских друзей) фразу о том, что я очень болен и вообще хочу домой, в Москву. Ещё бы! Оклад в 1100 рублей казался мне заоблачно высоким, и отказываться от него, да ещё с сомнительным результатом, было просто глупо. Поэтому я скромно поблагодарил Константина Фёдоровича и спросил: "А где я буду жить?" Директор сказал, что для начала меня поселят в общежитии, а потом он придумает что-нибудь получше.
   Обещанное мне общежитие размещалось в упомянутом выше двухэтажном саманном доме, который, по-видимому, был самым высоким строением в соцгороде. Меня поместили в трёхместной уютной комнате, где я сразу же познакомился со своими сожителями. Первый из них невысокий коренастый парень, заметно постарше меня, назвался Виктором. Это был Виктор Иванович Рачкулик, дипломированный физик, работающий в ташкентском филиале ВНИИКП, расположенном на территории завода. Его богатая неожиданными поворотами биографии заслуживает хотя бы краткого описания. Война застала Виктора на родной Украине в возрасте 12-13 лет. Стремительно наступление немцев разметало его семью (как и тысячи других семей) по бескрайним просторам Советского Союза. После пары лет бродяжничества, он попадет в детский дом в Средней Азии, где продолжает учиться в школе. И здесь с ним происходит то, что когда-то произошло с героем Джека Лондона Мартином Иденом - он влюбляется в свою учительницу. Интеллектуальное и социальное неравенство между ним и его дамой сердца заставляют Виктора совершенно по-другому подойти к своему образованию. За какие-нибудь 1,5-2 года он экстерном сдаёт экзамены за среднюю школу и блестяще поступает в Среднеазиатский Государственный университет на физико-математический факультет. Получив университетский диплом, Виктор, наконец, решается сделать предложение предмету своей любви и ... получает согласие. Первые годы после свадьбы молодые живут в любви и согласии. У них рождается дочь. А дальше всё, как у Мартина Идена. Упорная и плодотворная учёба, а также интенсивное чтение самой разнообразной литературы сделали своё дело - Виктор заметно обогнал свою половину в интеллектуальном развитии (умнее её он был, по-моему, с самого начала). И вот здесь Виктор опять проявил характер. Несмотря на свою безграничную любовь к дочери, он настоял на разводе. С тех пор он мается в общежитии. Впрочем, "мается" - это совсем не то слово. Жилось нам в этом общежитии дружно и весело. У Виктора две главные особенности. Во-первых, он убеждённый диссидент. Любые решения и постановления власти он принимает буквально в штыки. Не менее яростно он критикует и наше заводское начальство. При этом все его нападки и критические высказывания настолько аргументированы и убедительны, что возразить, собственно, было и нечего. Поэтому мы (я и наш третий сожитель) или поддакивали, или молчали. Второй особенностью Виктора являлся выдающийся музыкальный талант. Он виртуозно играл на народных струнных инструментах - балалайке, домре и мандолине. Думаю, что если бы в его распоряжении оказалось пианино, он бы и на нём заиграл великолепно. Он искренне обрадовался, когда я, распаковывая чемодан, достал свою многострадальную домру. "Теперь нас будет двое!" - радостно воскликнул он и даже не стал слушать мои сбивчивые объяснения, что я не прикасался к домре уже много лет. В тот же день вечером состоялась первая репетиция, и Виктору пришлось убедиться в моей профессиональной непригодности. Но не опустил руки и тут же придумал план моей реанимации, как музыканта. Убедившись в абсолютном отсутствии у меня слуха, он терпеливо, по памяти написал мне ноты наиболее любимых своих мелодий и настойчиво заставил меня играть эти мелодии непрерывно. Не прошло и двух недель, как мы стали играть вдвоём. Наш репертуар в основном состоял из русских и украинских народных песен с вариациями. Виктор добросовестно расписывал ноты на два голоса. Это было так здорово! Поскольку в нашей комнате акустика была неважная, мы частенько выходили играть на улицу, на крыльцо общежития, где всегда собиралась доброжелательная аудитория...
   Наш третий сожитель - Петя (Пётр Андреевич) Панчук - высокий, могучий украинец, сын председателя колхоза с Западной Украины, был очень хорошим и добрым парнем. Ко всем окружающим Петя (или Петро, как мы его звали) относился дружелюбно и приветливо. Однако особую привязанность (скорее даже преданность) он испытывал к Виктору Рачкулику. Это было очень заметно, и даже тогда, когда я (в редчайших случаях) не был согласен с Виктором и пытался спорить с ним, Петя, как арбитр спора, всегда становился на сторону товарища Рачкулика. Работал Петро в заводской лаборатории автоматики.
   Вот с такими великолепными ребятами я прожил первые месяцы жизни в Ташкенте.
  
   4.3. Как меня принимали в инженеры.
  
   Как я уже говорил, моя первая должность на заводе "Ташкенткабель" называлась "старший мастер крутильного цеха номер 20". Под моим началом было несколько десятков крутильных машин самого разного калибра и возраста и человек сто рабочих скрутчиков, слесарей и электриков. На малых крутильных машинах (сигарах и литцекрутильных) работали женщины, в основном, узбечки, на больших - мужчины, узбеки и греки (в то время в Ташкенте появилось множество греков - осколков так называемой греческой повстанческой армии). Что касалось слесарей и электриков, то, насколько я помню, все они были русскими, или кольчугинскими (по месту рождения их или их родителей).
   Я старался как можно больше времени проводить в цехе среди рабочих, но настоящего взаимопонимания как-то не получалось. Не скрою, меня это тревожило. Как-то поздно вечером, возвращаясь из центра города, где я нашёл партнёров - шахматистов, у дверей общежития я увидел дежурную заводскую машину. У меня ёкнуло сердце, и не зря. Оказывается, у меня на участке произошло ЧП, и меня срочно вызывают в цех. Сильно встревоженный, я, как был, в белом наглаженном костюме сажусь в машину, и мы мчимся на завод. В цехе - переполох. Остановилась большая трёхфонарная машина, обеспечивающая основной план отделения. На ней крутили так называемые "голые" (неизолированные) провода для воздушных линий электропередач. На моей памяти эта машина крутилась всегда, даже иногда в выходные дни. Потребность в таких проводах была очень велика, и потребители брали их, как говорится, "с колёс". И вдруг эта палочка-выручалочка остановилась. В чём дело? Согласно государственному стандарту на эти провода, они должны скручиваться в несколько повивов (в данном случае, в три). Причём направления скрутки этих повивов должны чередоваться. Так, наружный повив должен быть скручен в левую сторону, а средний - в правую. Первый же повив - снова в левую. На фонарных крутильных машинах такое чередование направлений скрутки повивов обеспечивалось вращением крутильных фонарей в разные стороны. И так было всегда. Но именно сегодня машина взбунтовалась и нарушила обычный порядок - все фонари вращались в одну сторону! И мне, начальнику участка и дипломированному инженеру, предстояло укротить этот "фонарный" бунт. Вокруг машины собралось довольно много народа. Все смотрели на меня, на мой белый костюм и ждали чуда. А я вспомнил детский довоенный фильм "Золушка". Помните, там ученик феи говорил: "Я не волшебник, я только учусь!" Я тоже не был волшебником, но я, действительно, был начальником участка и дома, в тумбочке, действительно лежал диплом МЭИ по специальности "Изоляционная и кабельная техника", и только от меня теперь зависело, будет ли дальше "правильно" работать эта машина - кормилица!
   Из институтского курса "Электрические машины" я хорошо помнил, что, чтобы изменить направление вращения двигателя, надо просто перекинуть питающие концы. Я попросил присутствующего здесь электрика сделать это, что он с готовностью и исполнил. Ну, и что? Направление вращения, действительно, изменилось. Если раньше все фонари дружно вращались в левую сторону, то теперь они, не менее дружно, стали вращаться в правую! Электрик вопросительно смотрел на меня, ожидая новых приказаний. У меня приказаний не было. Я лихорадочно думал, что же делать дальше. Ясно только одно - надо вплотную заняться средним фонарём - только он крутится "не в ногу". И вот во всём своём белом великолепии я лезу в машину, во второй её фонарь. Этот фонарь я запомню на всю оставшуюся жизнь! Уже через несколько минут моя одежда по цвету и запаху ничем не отличалась от спецовок моих рабочих, и я счёл это справедливым. Однако, до цели было ещё далеко. Моё внимание привлекла систем больших шестерён, расположенных в торце фонаря, и я лихорадочно вспоминаю, чему нас учили по ТММ (теории машин и механизмов). Согласно этой науке, шестерёночная передача применяется для изменения скорости вращения валов и устройств. При этом скорость изменяется пропорционально соотношению числа зубцов, входящих в зацепление шестерён. Всё это так, но почему же тогда на этом фонаре стоят совершенно одинаковые шестерни (с одинаковым количеством зубьев)? Тогда я вспоминаю ещё одно свойство шестерёнчатых передач - в такой передаче шестерни крутятся в разные стороны! И сразу проблема становится до смешного простой - надо поставить ещё одну - паразитную - шестерню! Это здесь, на страницах воспоминаний, всё кажется простым и ясным. А тогда, в жарком цехе, под насмешливыми взглядами своих подчинённых, мне это решение вовсе не казалось таким простым, и потратил я на него очень много времени. Уже под утро я позвал дежурного слесаря и велел ему поставить эту паразитную шестерню. Слесарю бросился помогать упомянутый выше электрик, и через несколько минут машина заработала, как надо. Весь заляпанный машинным маслом, в почти чёрном костюме, я стоял в толпе рабочих и чувствовал себя на седьмом небе. Внутри меня всё пело - я сделал это! Я покорил это трёхфазное чудовище!! Я сдал Главный экзамен на звание инженера!!!
   Ко мне подошли электрик и слесарь. Они искренне поздравили меня и сокрушённо признались, что это был хорошо придуманный ими розыгрыш, и что им и в голову не могло прийти, что я, пусть и с трудом, но решу эту несложную задачку. С тех мы стали лучшими друзьями, и каждый раз при встрече с удовольствием вспоминаем эту историю...
  
   4.4. Салют, чемпион!
  
   Кто сейчас может перечислить все спортивные общества, имевшие место быть в нашем Советском Союзе? Думаю, что никто! Слишком много их было! - общесоюзные, республиканские, городские, сельские и прочая, и прочая, и прочая. Но всё же было одно спортивное общество, о котором я осмелюсь напомнить читателям. Это общество называлось "Энергия" и объединяло всех спортсменов, имевших хоть какое-то отношение к электротехнической промышленности. Поскольку кабели - неотъемлемая часть электротехники, спортсмены-кабельщики тоже защищали спортивные цвета этого общества. Первый спортивный разряд по шахматам я получил ещё в институте, однако дальнейший спортивный рост с тех пор заметно приостановился, чему были свои веские причины. Единственным напоминанием о былых шахматных успехах был сияющий у меня на груди значок с изображением шахматной ладьи и надписью: первый разряд.
   Однажды меня остановил секретарь комитета комсомола завода и сообщил, что в дирекцию пришло письмо от председателя узбекского общества "Энергия" с сообщением о том, что через неделю в Ташкенте открывается первенство этого общества по шахматам, и что в нём могут принять участие все шахматисты не ниже первого разряда. Кроме того, письмо содержало просьбу к дирекции, парткому и комитету комсомола завода создать участникам первенства (если таковые окажутся среди сотрудников завода) все условия для спортивного творчества (предоставить оплачиваемый отпуск на время проведения соревнования). "Будешь участвовать?" - спросил меня секретарь. "Конечно, буду!" - не задумываясь, ответил я, хотя не играл серьёзных партий очень давно. Меня в ударном порядке приняли в члены общества (заводская секция), и направили в центральный совет узбекского отделения всесоюзного общества "Энергия". Там проверили мои полномочия и включили в турнир.
   И вот для меня настали дни, полные великолепного кайфа. Ну, во-первых, дирекция, партком и комитет комсомола вняли намёку, содержащемуся в письме председателя общества, и дали-таки оплачиваемый отпуск на месяц. Поэтому утром, когда все другие (не участвующие в турнире) работники завода, включая моих дорогих сожителей, спешили к проходной, я продолжал безмятежно спать у себя в общежитии и видеть захватывающие сны. Поднимался я часам к одиннадцати, лениво одевался, завтракал в чайхане и ехал на знакомом четвёртом автобусе в центр города. Так я бродил по знакомым и незнакомым улицам, заглядывал в магазины и на базары, покупал и ел фрукты, в общем, жил в своё удовольствие. Потом я обедал в каком-нибудь кафе или ресторане и, не спеша, шёл в турнирный зал. И только одна мысль не давала мне покоя: за что же мне такое счастье? И как я смогу ответить на проявленные ко мне внимание и заботу? И ответ на эти вопросы пришёл сам собой - надо побеждать, надо становиться чемпионом! А как это сделать? Очень просто! Надо выигрывать все партии подряд! В турнире участвовало двенадцать человек. Значит, надо выигрывать все одиннадцать партий! По началу всё шло, как по маслу. Я довольно легко выиграл первые пять партий. Потом стало труднее (по-видимому, стали попадаться партнёры посерьёзнее). Но я преодолел и этот рубеж. Короче, после десятого тура я набрал десять очков! Но счастье никогда не бывает полным. К тому же, десятому туру, еще один участник турнира, некто Бударин, тоже набрал десять очков, и в одиннадцатом, последнем тур мне предстояло сразиться с этим очень сильным шахматистом. Эта партия запомнилась мне надолго. Все мои атаки партнёр отбивал хладнокровно и грамотно. Надо полагать, что его вполне устраивала ничья. Ничья в итоге и вышла. Организаторам турнира перспектива иметь двух чемпионов общества явно не нравилась, и они назначили переигровку. И вот здесь я окончательно осознал, что отступать некуда - позади Москва! Наверное, я никогда в жизни не играл так собранно и внимательно. И награда нашла героя! Я выиграл на сорок первом ходу! Меня поздравили организаторы и участники турнира. На следующий день короткое сообщение об этом событии было опубликовано в центральной республиканской газете "Комсомолец Узбекистана", а ещё через день оно было повторено в заводской многотиражке. Теперь меня поздравили на заводе. Даже директор завода при обходе цехов зашёл ко мне в конторку и лично поздравил, сказав, что я первый работник завода, ставший чемпионом. Однако этот всплеск шахматной активности не повлиял на моё решение не делать шахматную карьеру. Я продолжал тянуть лямку цехового мастера и мечтал вернуться домой, в Москву.
  
   4.5. И трепетно вспыхнули взоры...
  
   И трепетно вспыхнули взоры,
   И губы слилися в одно...
   Вот старая сказка, которой
   Быть юной всегда суждено!
   Валерий Брюсов
  
   Осень 1955-го года в Ташкенте стояла тихой и ласковой. Было совсем не жарко. В воскресный день мы с друзьями собрались ехать в сад имени Баумана - любимое место отдыха заводской публики. Мы сели в знакомый уже читателю четвёртый номер автобуса и поехали в сторону центра города. Народу в автобусе было мало. И вдруг (опять это "вдруг"!) через пару остановок в него вошла ОНА - девушка моей мечты, о которой я мечтал и которую ждал многие годы! Это было, как удар молнии! Я буквально остолбенел и не мог отвести от неё глаз. Она заметила моё особое к ней внимание и заторопилась к выходу. Я было бросился за ней, но, заметив насмешливые взгляды друзей, остановился.
   Нашей главной целью в саде Баумана был пивной зал, расположенный на острове в самом центре парка. К вожделенному пиву на остров вели узкие дощатые мостки, с которых довольно часто падали в воду перегруженные пивом посетители, что всегда веселило собравшуюся публику. Но сегодня мне почему-то не хотелось идти на этот таинственный остров за любимым напитком. Я весь был под впечатлением мимолётной встречи в автобусе, и мне казалось, что я упаду в воду сразу, даже не попробовав волшебного жигулёвского. Поэтому я, извинившись перед ребятами, вышел из парка и пошёл туда, куда глаза глядят.
   Наконец я вышел на широкую улицу, с левой стороны которой были проложены трамвайные рельсы. Время от времени меня обгоняли редкие ташкентские трамваи. Надо сказать, что трамваи в Ташкенте были особенные, не похожие на московские. Особенность этих трамваев заключалась в их открытости. (учитывались погодные условия Узбекистана). Вагоны этого трамвая были похожи, скорее, на речные трамваи, бегающие по российским рекам, чем на солидный наземный транспорт, доминировавший тогда в Москве. Много лет спустя я видел подобные трамваи в Одессе. Но речь идёт не об этом.
   В одном из этих трамваев я вдруг (опять!) увидел ту самую прекрасную незнакомку. Запрыгивать на ходу в трамвай я научился ещё в далёком детстве. Этим виртуозным искусством владели все московские мальчишки тех лет. Поэтому, не долго думая, я бросился вслед за этим трамваем, успешно вскочил на подножку и стал пробираться к передней площадке, на которой скромно стоял предмет моих устремлений. Но не тут-то было! Увидев меня, девушка решительно шагнула к выходу и сошла на остановке. Я же к выходу, естественно, не успел. Однако, на следующей остановке я всё же сошёл, хотя не видел в этом никакого смысла. С чувством какого-то опустошения я поплёлся по направлению к предыдущей остановке. И хотя дома, в школе и институте я был воспитан в духе непримиримого атеизма, я всегда чувствовал, что в трудные минуты жизни мне помогает Бог! Помог он мне и в этот раз. Буквально через несколько минут мы лоб в лоб столкнулись с незнакомкой. Понимая, что другого такого шанса у меня больше не будет, я смело взглянул ей в глаза и сказал: "Девушка, где я мог видеть вас раньше?" Ничего глупее я придумать не мог, но она понимающе улыбнулась и сказала: "Наверное, в автобусе". Так завязался разговор, результатом которого стал совместный поход в кино. Я был на верху блаженства. В кинотеатре шёл нашумевший фильм с участием Лолиты Торрес. Фильм мне очень понравился, хотя, если честно признаться, на экран я почти не смотрел. Всё моё внимание было обращено к моей спутнице. По дороге в кинотеатр узнал, что её зовут Валя и что она - студентка первого курса ташкентского института инженеров транспорта (аналог нашего МИИТа). Еще я узнал, что живёт она в общежитии, куда, как и к нам, в соцгород, идёт всё тот же автобус номер четыре. Потом я провожал её в общежитие, и мне хотелось, чтобы эта приятная процедура повторялась вечно! Домой я летел, как на крыльях. Мои дорогие сожители не спали. Они ждали новостей. И первыми, кто услышал мои восторженные признания, были Виктор Рачкулик и Петя Панчук.
   А дальше пошла полная волнений и восторгов жизнь влюблённого по уши молодого инженера. Я по-прежнему каждое утро выходил на работу. Только теперь я уже был не старшим мастером крутильного отделения, а начальником АНВ (агрегатов непрерывной вулканизации). Считать это повышением не было оснований (оклад оставался прежним), но новая должность мне нравилась больше (всё-таки- начальник!) Зато вечера я, как правило, проводил с Валей! Правда, это случалось не каждый день, как мне хотелось бы, но два-три раза неделю мы встречались. И вот что я заметил: все неприятности и неудачи, без которых на производстве нельзя, происходили только в те дни, когда у нас не было свиданий, и, наоборот, все успехи и ценные мысли приходили именно в дни свиданий. И нередко бывало, что, проводив Валю до общежития или до родственников, живших недалеко от завода, я, воодушевлённый свиданием, приходил в цех и выстаивал на рабочем месте всю ночную смену, не забывая утром опять появиться в цехе. Мы с Валей всё больше привыкали друг к другу, и я счёл необходимым познакомить ее со своими друзьями. Все они единодушно одобрили мой выбор. Кроме того, я познакомил Валю со своими тётушками, живущими в Ташкенте. О них надо рассказать особо. Внимательный читатель должен помнить о кратко упомянутой мной родной сестре моего деда Ольге Николаевне Кранихфельд. Так вот, она вышла замуж за молодого чиновника, ставшего впоследствии вице-губернатором всего Туркестана. Фамилия вице-губернатора была Витовский. У этой высокопоставленной четы было четверо детей - двое сыновей, Борис и Сергей, и двое дочерей, Зинаида и Ксения. Когда началась Гражданская война, и умным людям стало ясно, что у белого движения шансов на успех практически нет, эти умные люди подались в эмиграцию. (так называемая, первая волна русской эмиграции.) Попала в эту волну и семья Витовских. И обосновались они в китайском городе Шанхае. Первыми вернулись на родину братья Витовские. Старший, Борис, был выдающимся биологом, что позволило ему стать профессором, заведующим кафедрой МГУ. Младший, Сергей, скрыв своё офицерское прошлое, устроился по своей довоенной профессии агрономом в колхоз под Рязанью. Что касается сестёр Витовских, то они воспользовались "слабинкой" товарища Сталина, разрешившего сразу после войны некоторым эмигрантам вернуться на родину в места своего рождения (кроме Москвы и Ленинграда). Так тётя Зина и тётя Ксения появились в Ташкенте - на своей малой родине. Жили они в маленькой съёмной квартирке с крохотным садиком, где они умудрились развести удивительно красивый цветник. Платил за квартиру и сносные условия жизни их брат Борис Владимирович. Мне очень нравились эти пожилые дамы, и, они, в свою очередь, очень хорошо относились ко мне. Валю они приняли, как родную. Валечка, Валюшенька - иначе они её не называли. Валя отвечала им адекватно. Теперь она стала приходить к ним и без меня, чему они были от души рады. (и я тоже). Мало того, тётушки активно содействовали нашему сближению. Так, Вале они горячо нахваливали меня, а мне - её.
   Когда я первый раз поцеловал Валю, я не помню. Однако, твёрдо знаю, что это произошло в Ташкенте, потому что именно там я сделал ей предложение и получил принципиальное согласие. Правда, до свадьбы было ещё далеко, но всё равно я чувствовал себя великолепно и продолжал жить в восторженном состоянии. Теперь я был не один! У меня появилась невеста, которую я люблю и с которой собираюсь прожить всю оставшуюся жизнь! И хотя в Ташкенте я, вроде бы, перестал писать стихи, но тут я решил тряхнуть стариной и "выдал" четверостишие:
  
   На всех дорогах и на всех просторах,
   В любом аду средь дыма и огня
   Твои глаза, прекрасные, как море,
   Зовут меня, преследуют меня!
  
   4.6. Первый урок экономики социализма.
  

Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь.

А.С. Пушкин.

   Конечно, это шутка гения. Человек учится всю жизнь - от рождения до последнего вздоха. Вот и я хочу поделиться своей жизненной учёбой. Прежде всего, я хочу отдать должное среднему образованию в Советском Союзе. Что бы там не говорили, но советская средняя школа была великолепной! И хотя мы учились в трудное военное время, знания, полученные в школе, остались на всю оставшуюся жизнь! Вопреки общепринятому мнению, интеллигентов в то время рождала не высшая, а именно средняя школа! Всё, что я сейчас знаю и помню по истории, географии и другим гуманитарным наукам, дала мне средняя школа. Кроме того, именно средняя школа закладывала в нас чувство коллективизма и товарищества, которое так выгодно отличало советское общество от западного. А потом был институт, высшая школа. Большинство моих школьных друзей поступило в технические ВУЗы. Такова тогда была мода. Подавляющее число студентов училось трудно, с большим напряжением. (по крайней мере, так было у нас, в МЭИ). Однако, как в прекрасной средней школе, так и в менее прекрасной высшей, был один существенный недостаток - нас не учили экономике! Молодые люди, вступающие во взрослую жизнь, абсолютно не владели экономикой. А экономика (разумеется, социализма) была ой какой непростой. Ей, этой экономике, нам приходилось учиться всю последующую жизнь со всеми открытиями и разочарованиями. Я уже говорил, что моей второй должностью на заводе "Ташкабель" была должность начальника АНВ. Само название АНВ (агрегат непрерывной вулканизации) говорило о серьёзном прорыве в технологии производства кабелей и проводов с резиновыми покрытиями. Ещё совсем недавно во всём мире наложение резиновых покрытий и их вулканизация производились раздельно в крайне антисанитарных условиях. Потом американцы изобрели АНВ и показали эти агрегаты нашей делегации кабельщиков, прибывшей в США для обмена опытом (мы тогда ещё дружили). И пусть не говорят некомпетентные люди, что мы украли в Америке только атомную бомбу. АНВ мы тоже там слямзили! (привезли подробные чертежи). Когда меня назначили начальником АНВ цеха 20, в моём распоряжении оказалось два упомянутых агрегата и несколько бригад обслуживающего персонала (работали в три смены). Я до сих пор хорошо помню почти всех ребят, с кем мне пришлось работать тогда. Большинство из них было моего возраста, что, конечно, способствовало нашему сближению. Мы очень много времени проводили вместе - и в цехе, и на улице.
   Я постепенно овладевал всеми рабочими специальностями, имевшими место на АНВ, - прессовщика, приёмщика и питальщика, и в тех случаях, когда кто-нибудь из моих рабочих заболевал или отпрашивался, я становился на его рабочее место, и процесс не останавливался. Но вот однажды заболел Степан Пожидаев - бригадир одного из АНВ. Бригадир - это серьёзно, но я по привычке заступил вместо него. Бригада не возражала. Всё шло, как обычно. Шумел мотор, и на приёмник непрерывно наматывался провод с резиновой изоляцией. Норма выработки на то время составляла что-то около 11-ти километров. Мои ребята ежедневно перевыполняли эту норму на 15-20 процентов, что обеспечивало им устойчивый заработок 1000 - 1500 рублей (в зависимости от разряда). Мы заступили на смену в 8 часов утра. Уже к 11-ти часам мы выполняли норму, а к концу смены - три! Я очень гордился этим достижением. А слух о нашем "подвиге" пронёсся по заводу. Донесли директору. Он велел созвать митинг. На митинге было много хвалебных речей. Потом директор вручил лично мне конверт с премией (1000 рублей). Молчали только бригадиры других АНВ, которые тоже пришли на митинг. Они не хвалили и не поздравляли нас, что было очень обидно. На прямой вопрос, в чём дело, они грустно улыбались и явно избегали ответа. Ответ на этот вопрос дал мне Степан Пожидаев, который, несмотря на болезнь, пришёл в цех на следующий день. "Ты думаешь, что ты подвиг совершил? Нет, ты вред совершил для всего рабочего класса!" - "Почему?" - вполне искренне спросил я. "А потому, дурья твоя голова, что пока мы выполняли норму на 115-120 процентов, никому и в голову не приходило повышать эту норму. А теперь с твоей помощью норму сделают не 11, а все 25 километров! Понял теперь?" Я сокрушенно молчал. Степан как в воду глядел. Через два дня норму выработки увеличили до 26-ти километров. А меня мои друзья ещё долго дразнили "стахановцем".
   Вот так я получил первый урок экономики социализма.
  
   4.7. Поэтом можешь ты не быть, но рационализатором - обязан!
  
   1956-й год оказался переломным для страны и, конечно же, для меня.
   В начале года прогремел 20-й съезд КПСС. После долгих сомнений и дискуссий Никита Сергеевич наконец решился сказать, пускай далеко не всю, но всё же правду о Сталине. По всей стране на закрытых партийных собраниях читали его доклад на этом историческом съезде. И поскольку в каждой семье был кто-то членом партии, эта новость, как лесной пожар, распространилась по всей стране. Дошла она и до Ташкента. Я, как и многие мои сограждане, был потрясён, хотя и раньше кое о чём догадывался. Мне очень хотелось понять, что же будет дальше. Кто теперь станет "отцом народов" и кому теперь надо будет говорить спасибо за наше счастливое детство? Кроме того, я робко надеялся, что позорное клеймо "сына врага народа" будет смыто с моего, надеюсь, честного имени.
   А жизнь, между тем, продолжалась. Я по-прежнему ежедневно приходил на завод, поднимался к себе на АНВ и занимался любимой работой. Получив наглядный урок экономики, я больше не ставил никаких рекордов и не призывал к ним своих рабочих. У меня появилось хобби - рационализаторство. Это занятие оказалось таким интересным и даже прибыльным! В рационализации на заводе активно участвовали как рабочие (в основном, выходцы из Кольчугино), так и начальство, вплоть до директора завода. Заводским БРИЗом (бюро рационализации и изобретательства) руководил Николай (по-нашему, Коля) Круподёров. Это был высокий симпатичный и сравнительно молодой ещё человек. Он добровольно взял на себя две функции. Во-первых, всячески помогать продвижению рационализаторских предложений (ускорение рецензий и экспертиз, а также расчетов экономических эффектов), а, во-вторых, своевременно расплачиваться с авторами этих предложений.
   Надо прямо сказать, что с первой функцией Коля справлялся не очень хорошо. Наверное, сказывалась недостаточная квалификация. Зато со второй функцией он справлялся просто блестяще. В конце каждого месяца он появлялся в заводской бухгалтерии и с помощью специально выделенного бухгалтера составлял ведомость на выплату авторских вознаграждений по тем предложениям, по которым были подсчитаны и утверждены экономические эффекты. А потом начиналось самое интересное! Николай обзванивал счастливых авторов и назначал им свидание в каком-нибудь укромном месте на территории завода. Эту сцену надо было видеть! Где-нибудь у заводского забора, за кустами собиралось человек десять авторов. Они терпеливо ждали. Наконец появлялся Круподёров с большим потрфелем в руках. Изюминка дальнейшего действа заключалась в том, что дражайший начальник БРИЗа брал с каждого автора десять процентов от его гонорара. Все авторы давно привыкли к этой, можно сказать, коррупции, и никто не возражал. Единственное, чего не могли понять привыкшие ко всему авторы, так это берёт или не берёт Николай такую же "дань" с директора завода или Главного инженера?. Кроме того, в обязанности Коли Круподёрова входило ежемесячное оповещение через заводскую многотиражку местное население о поданных и внедрённых рацпредложениях. И именно здесь, в этой многотиражке, появилось краткое сообщение о моём первом рацпредложении. Кстати, это было первое упоминание моей фамилии в узбекской прессе. Предложение было простое и не очень интересное. Поэтому я лучше расскажу о двух других предложениях, которые лучше запомнились и были более эффективны. Первое из них называлось "непрерывный отдатчик для АНВ". Дело в том, что основной нашей продукцией, выпускаемой на АНВ, были провода с однопроволочной алюминиевой жилой в резиновой изоляции. И хотя само название АНВ предусматривает непрерывную работу агрегата, но на практике полной непрерывности не получалось. Приходилось останавливать агрегат каждый раз, когда кончалась бухта отдающей проволоки. Но вот однажды в цех привезли новую волочильную машину для грубого волочения алюминиевой проволоки и некоторые запасные части к ней. Машину запустили, а про запасные части вроде забыли. Я из чистого любопытства долго приглядывался к одной из этих частей. По сути дела это был второй непрерывный отдатчик к указанной волочильной машине. "А почему не использовать его для нашего АНВ?" - родилась у меня шальная мысль. Я поделился этой мыслью с начальником цеха. Он долго вникал в моё предложение, а потом позвонил директору завода и попросил придти в цех. Константин Фёдорович пришёл почти сразу. Мы с начальником цеха долго и путано объясняли директору суть предложения, но он схватил суть почти сразу и пошёл в контору звонить по телефону. Через пять минут по зову директора в цех явилась так называемая директорская гвардия - группа особо доверенных рабочих, способных быстро и качественно выполнить любую работу по указанию своего непосредственного начальника (директора завода). Никому и другому эти ребята не подчинялись. И хотя многие на заводе глухо роптали против такой "партизанщины", но для завода это было очень верным решением, позволяющим быстро и, главное, качественно "расшивать" любое узкое место. Константин Фёдорович подробно объяснил бригадиру "гвардейцев", что нужно сделать, и уже на следующий день мы опробовали новый отдатчик на АНВ! Когда стало ясно, что отдатчик будет работать, Константин Фёдорович велел мне написать рационализаторское предложение. Я хотел пригласить в соавторы начальника цеха и директора, но они по непонятным мне причинам отказались, и я один остался в авторах этого предложения. Ещё через несколько дней на завод приехал начальник Главкабеля Михаил Фёдорович Ерёменко. Наш директор не преминул показать ему "очень ценное предложение молодого инженера из Москвы". Михаил Фёдорович долго стоял у нашего отдатчика, задал много вопросов и что-то записал в свою толстую тетрадь. Как я понял, начальник Главка остался доволен. На прощание он спросил меня, не скучаю ли я по Москве. За меня ответил директор завода. Он сказал, что мне некогда скучать. Напомнил про мои шахматные успехи и, совсем неожиданно для меня, сообщил, что я теперь накрепко привязан к Ташкенту - нашёл здесь очень симпатичную невесту, студентку местного института. Я, было, хотел возразить и сказать, что всё это не мешает мне скучать по родному городу, но высокие начальники уже покинули моё рабочее место. Гонорар, полученный мной за это предложение, был очень весомым. Никогда ещё я не держал в руках столько денег. Половину из них я, не задумываясь, отослал маме в Москву, а на оставшиеся закатил банкет для своих друзей в одном из лучших по тем временам ресторане Ташкента со скромным названием "Заревшан". Этот ресторан очень напоминал мне московский ресторан "Узбекистан", в который мы очень любили ходить в студенческие годы.
   Второе памятное предложение тоже было связано с АНВ. (Куда от них денешься?) Это было в то время, когда наш Главкабель закупил во Франции очень большую партию прессов для наложения пластмассовых покрытий фирмы "Андуард". Один из этих прессов со всеми комплектующими причиндалами пришёл и на наш завод. Пластмассы (поливинилхлорида) в нужном количестве в стране ещё не было, и пресс мирно покоился на складе. К нему только допускали ребят из лаборатории автоматики, где, как помнит читатель, работал мой друг Петя Панчук. Предметом пристального внимания Пети стал прибор для измерения диаметра, присланный вместе с прессом. С разрешения начальства, с целью более детального изучения прибора, Петя принёс его к себе в лабораторию. Вечером Петя восторженно рассказывал нам, до чего же дошла техника на западе! Какие-то французы, а какой замечательный прибор придумали - непрерывно измерять диаметр движущегося провода! "У нас так не умеют", - с грустью подытожил Петя. Меня же интересовало только одно: можно ли приспособить этот прибор на моё любимое АНВ? Петя сказал, что если заменить контактные ролики, то можно! "Так замени!" - почти закричал я. По понятным причинам в ночную смену мы опробовали прибор с облегчёнными роликами на одном из АНВ. Результат превзошёл все наши самые оптимистичные ожидания. Мало того, по моей просьбе Петя подсоединил к прибору магнитофон, который включался при определенных показаниях прибора. Теперь настала пора рассказать, зачем на АНВ нужен такой прибор. Как известно, на любое изделие цилиндрической формы существуют допуски по наружному диаметру. Существуют они и для кабельных изделий. Так, для провода с диаметром токопроводящей жилы 1мм и номинальной толщиной изоляции 0,5 мм наружный диаметр должен лежать в пределах 1,8-2,2 мм. При этом самым грубым нарушением считается "уйти" за минимальный допуск, хотя и ежу ясно, что чем меньше диаметр провода, тем меньше расходуется резины. Однако, наученные горьким опытом предшествующих бракоделов, современные прессовщики предпочитают работать на положительных допусках. Что касается лишнего расхода резины, то пусть за это болит голова у начальства! И вот появляется прибор, который непрерывно меряет диаметр провода и выдаёт полученную информацию всем желающим. Разве это не фантастика? Теперь можно, не боясь наделать брак, работать на минимальных допусках, расходуя минимальное количество резины! Учитывая колоссальные по тем временам скорости работы на АНВ (200 метров в минуту) экономия резины при работе с этим прибором просто громадная! Вот такое мы с Петей Панчуком внесли рационализаторское предложение! Что касается упомянутого выше магнитофона, то это усовершенствование прибора, сделанное Петром, целиком относится к национальному юмору: всякий раз, когда по тем или иным причинам диаметр выпускаемого провода становился выше или ниже новой допустимой нормы, включался магнитофон, который громким голосом с мягким украинским акцентом произносил: "Бригадир! Мать твою так! Диаметр выше (ниже) нормы! Немедленно прими меры!" И бригадир, где бы он ни был, под дружный смех всего цеха пулей летел исправлять положение.
   Были и другие предложения, но все они по значимости и экономическому эффекту не шли ни в какое сравнение с описанным выше.
   А вот техническое творчество, рационализаторство и изобретательство стало не только моим хобби, но и повседневной потребностью.
  
   4.8. До свидания, Ташкент!
  
   Своё туманное обещание улучшить мои жилищные условия директор завода в конце концов выполнил. Он предложил мне снимать комнату в элитной части соцгорода у заслуженного ветерана, бывшего начальника ЖКО завода Дарьи Васильевны (фамилию, к стыду своему, забыл). Она и её боле молодой муж Николай вдвоём жили в стандартном доме - усадьбе с прилегающим садом и огородом. Мне выделили отдельную уютную комнату. Оплату жилья взяла на себя администрация завода. Мои "приёмные родители", как они сами себя называли, относились ко мне просто великолепно. Я познакомил их с Валей. И к ней они отнеслись очень внимательно. Казалось бы, чего же ещё можно желать? Но судьбу не переспоришь. Главкабель, в лице главного кабельного резинщика Александра Ефремовича Саакяна решил созвать комиссию по собиранию и обобщению опыта освоения АНВ на отечественных кабельных заводах. Каким-то образом в эту комиссию попал и я. Мы объехали много заводов (АНВ внедрялись очень широко), но дорога в любой из них шла через Москву. Несколько дней поэтому я провёл дома, с мамой. Мама уже знала о моих отношениях с Валей и настаивала на нашем переезде в Москву. По её настоянию я решил обратиться к Михаилу Фёдоровичу Ерёменко, который к этому времени стал замминистра электротехнической промышленности. Попасть к заместителю министра было очень непросто. Но мне опять повезло. Дело в том, что моя попытка по времени совпала с новой государственной реформой, придуманной Никитой Хрущовым - разогнать министерства и образовать совнархозы по территориальному признаку. Наше любимое министерство находилось на площади Ногина, прозванной в народе площадью Павших Министров. То, что министерству пришёл конец, знали все его сотрудники. Наверное, поэтому пропускной режим в эти последние дни Помпеи был ослаблен, и мне довольно легко удалось проскользнуть в "святая святых" этого учреждения. Михаил Фёдорович сразу узнал меня. "А, ташкентский изобретатель!" - приветствовал он меня. Я без особой надежды на успех изложил свою просьбу. Михаил Фёдорович поскрёб в затылке и как-то задумчиво сказал: "Что-то ты не в струю попадаешь. Сейчас вся молодежь стремится на восток, на целину, а ты..." Я высказал все свои аргументы и ждал приговора. Михаил Фёдорович молчал. Так продолжалось несколько минут. Потом он снял трубку и заговорил: "Слушай, ты говорил мне, что внедряешь АНВ в Подольске, и что у тебя нет специалистов. Сейчас к тебе придёт молодой человек. Я его знаю. Он москвич. Работал на АНВ в Ташкенте. Организуй ему перевод в Подольск. Пусть теперь там поработает". Как выяснилось, заместитель министра звонил начальнику Главкабеля Дмитрию Вениаминовичу Быкову, по совместительству работающему директором ВНИИКП. Я был потрясён оперативностью решения моего вопроса. Конечно, Подольск - это не Москва, но и не Ташкент! А на следующий день я улетел в Ташкент. Слух о моём переводе в Подмосковье быстро распространился по заводу. Одни искренне радовались за меня, другие ехидно интересовались, сколько мне пришлось заплатить за "досрочное освобождение" (я проработал в Ташкенте ровно полтора года). Одновременно со мной готовился к отъезду и Главный инженер завода Константин Иванович Костыгов, переведённый на другое место службы. Нельзя сказать, что это был плохой Главный инженер. Наоборот, это был очень грамотный и опытный кабельщик. Но так уж повелось в кабельной промышленности (думаю, не только в ней одной), что на предприятии двум медведям ну никак не ужиться! На заводе "Ташкабель" бесспорным лидером был директор. Он-то и вызвал меня к себе, слегка пожурив за "измену" и предложил удивительную альтернативу. Дело в том, что отбывший Константин Иванович с семьёй занимал один из домов - усадеб, упомянутых выше. Усадьба состояла из прекрасного четырёхкомнатного дома и великолепного плодоносящего сада. Константин Фёдорович очень мягко и ненавязчиво предложил мне вместе с будущей супругой и, может быть, мамой занять этот коттедж и остаться работать на заводе. Служебный рост он мне при этом гарантировал. Я, ошарашенный этим предложением, горячо поблагодарил своего директора и попросил разрешения посоветоваться с невестой. Директор, не сомневаясь в её решении, согласился, но просил не тянуть с окончательным ответом. Я поспешил к Вале, также не сомневаясь в её решении. Но здесь, как говорится, коса нашла на камень. Валя неожиданно для меня решительно отказалась оставаться в Ташкенте, даже в столь комфортных условиях. Она сказала, что не хочет жить в этом городе, переполненном алкашами. Мои робкие попытки сказать, что в Москве алкашей ничуть не меньше, чем здесь, успеха не имели. Валя твёрдо стояла на своём. Мне пришлось уступить. После развала СССР и получения независимости бывшими союзными республиками, в том числе и Узбекистаном, моя жена Валя часто с ехидцей спрашивает меня, что бы с нами было, если бы не её тогдашняя твёрдость.
   А мне ничего не оставалось, как подвести некоторые итоги моей ташкентской жизни:
   Во-первых, я активно приобщился к настоящему промышленному производству, и насущей необходимостью для меня стало техническое творчество.
   Во-вторых, я нашёл наконец свою настоящую любовь, с которой намерен соединить свою жизнь до последнего дня.
   В-третьих, я встретил многих хороших друзей, которые всегда будут очень дороги мне, и прекрасных начальников, у которых я многому научился и которым всегда буду подражать.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"