Аннотация: Любимцы богов умирают молодыми. Отвергнутые ими тоже. Написано по известному мифу
К Клитии, - пусть оправдать тоску он и мог бы любовью,
А донесенье тоской, - с тех пор уже света даятель
Не подходил, перестав предаваться с ней играм Венеры.
П.Овидий Назон. Метаморфозы IV, 251-253
(пер. С. В. Шервинский)
Чёрная тоска поглотила меня. Слёз не осталось, все выплакала. "Безумна! Безумна!" - твердят вокруг глупцы. К чему мне еда, к чему вода? Мой возлюбленный, мой бог, сиятельный Гелиос отвернулся от меня!
Ласки его были так горячи, поцелуи так жгучи, - я сгорала в пламени наслаждений, даримых им. О нашей связи не знал никто, кроме верной Айолы - рабыни, приставленной ко мне еще девочкой. Моя мать рано умерла, и отец, благородный царь Орхам взял себе новую жену - красавицу Эвриному. Слишком занятая сначала собой, а затем нескончаемыми родами и детьми, мачеха не обращала на меня никакого внимания. Я могла делать всё, что заблагорассудится, главное, сохраняя это в тайне.
Из всего её выводка в детстве я немного дружила со старшей - Левкотеей, но потом я выросла и она стала мне неинтересна; Левкотея же продолжала бегать за мной, как привязанная. Особенно начала она досаждать, когда у меня появился возлюбленный: всё выспрашивала, куда направляюсь, и чем занимаюсь, и можно ли ей со мной. Как-то раз я оказалась неосторожна, и не заметила, как она за мной увязалась. Я едва успела в последний момент нырнуть в грот, где меня уже поджидал Гелиос. Вход туда был надежно упрятан кустами, и можно было не бояться быть обнаруженными. Мы лежали, затаившись, и смотрели, как Левкотея в растеренности остановилась прямо перед входом и несколько раз позвала меня. Она склонила голову набок и постояла так некоторое время, но, не услышав ничего, кроме шелеста листвы в кронах деревьев да пересвиста птиц, топнула ногой и тут же рассмеявшись над своей досадой, убежала прочь.
Я расслабилась и потянулась было к моему богу за поцелуями, но он отделался лишь небрежной лаской и отстранился. Глаза его ярко блестели, и он сказал, что вспомнил кое-что важное, и должен идти.
А на следующий день он не пришел. И на день после следующего. И на следующий после следующего тоже. Я же продолжала ходить, веря, что мой бог вернется ко мне.
Но однажды я успела заметить его, входящего в комнаты Левкотеи. Он принял облик ее матери, но меня было не обмануть - сияние бога Солнца я увижу и сквозь чужую личину. Я обмерла и ничего не могла понять. И даже когда увидела, как из комнаты одна за другой вышли служанки, отказывалась принимать очевидное. Что ему могло понадобиться от Левкотеи, от этой девчонки?
Не помня себя, я выскочила из дома, подбежала к ее окну и осторожно заглянула. И тут вся правда обрушилась на меня, как обвал в горах обрушивается на зазевавшегося путника. Левкотея вовсю стонала под моим богом, а он яростно двигался в ней. Свет Гелиоса озарял её, делал прекрасной. Ее волосы цвета песка раскинулись на ложе подобно плавленному золоту; кожа сияла и казалась мраморной.
В глазах у меня потемнело. Сердце ухало так громко, что в ушах стоял шум. Мне пришлось ухватиться за выступ окна, чтобы не упасть, - так и простояла там какое-то время, прежде чем сообразила спрятаться. На мое счастье, они были слишком увлечены друг другом, и ничего не заметили.
Я думала, что сойду с ума от боли. Ничего бы не случилось, не будь она такой надоедливой и назойливой! Больше всего мне хотелось ворваться туда, схватить Левкотею за волосы, оттащить от него, и бить, бить её ненавистное лицо, пока оно не превратится в одно кровавое месиво. Но я смогла вовремя одуматься - это ничего не даст: Гелиос сразу же вмешается и займет её сторону, а я останусь ни с чем. И у меня родился план, как их разлучить, оставаясь при этом в тени.
Из всех своих дочерей отец больше всех любил Левкотею, должно быть, потому что она была как две капли воды похожа на Эвриному. Он так её любил, что и представить не мог отдать другому мужчине, и потому решил отправить Левкотею в услужение вечной девственнице Артемиде. Совсем скоро должны были начаться обряды посвящения. Предложить девственной богине жрицу, познавшую мужчину, хоть и бога, - нешуточное оскорбление.
Я решила позвать отца, но задумала привести его в тот миг, когда Левкотея останется одна, но еще не успеет привести себя в порядок после соития. Я ждала. Я слушала музыку их любви, смотрела, как они снова и снова сплетаются в танце страсти, и ждала. Я испила всю чашу до дна. Я подмечала все мелочи. Он без устали брал ее раз за разом и говорил слова любви, которые мне от него услышать не удалось. Я считала себя особенной, избранницей бога, его возлюбленной, а теперь понимала, что мне доставались лишь жалкие крохи. Как он смотрел на нее, сколько любви было в его взгляде, сколько безграничной страсти! Это был мой возлюбленный, мой бог, а Левкотея его у меня украла!..
Наконец он насытился и оставил её. Я тут же помчалась к отцу.
- Я услышала странные звуки из спальни Левкотеи, заглянула в окно, а там твоя дочь, о царь, под рабом стонет. По-моему, он еще у нее, - сказала я.
Отец весь побагровел, жилы вздулись на шее, того и гляди, лопнут, и понесся на женскую половину, в гинекей. За ним стража. А я - следом.
Все во мне обмирало от мысли, что Левкотея уже успела привести себя в порядок, и тогда отец не поверит мне. Но я всё рассчитала верно. Одного взгляда на нее - голую, в истоме, покрытую мужским семенем, - было достаточно.
Я стояла сзади и потому не видела лица отца, но, думаю, оно было страшно. Левкотея побелела от ужаса и оцепенела, только рот раскрылся в немом крике, словно у рыбы, вытащенной на берег. Затем, пытаясь неловко прикрыться, она соскользнула вниз и упала перед ним на колени. Отец стал её избивать и при этом страшно кричал; она же, пытаясь оправдываться, лепетала что-то про Гелиоса, который взял ее силой. Лгунья! Но потом, поняв, что отец от ее слов только сильнее звереет, она замолчала; лишь свернулась в клубок, пытаясь закрыться от ударов и скулила, если пинок был особенно силен. О, это были минуты моего блаженства! Как я желала присоединиться к отцу! Но я могла лишь стоять, наблюдая.
Тут в спальню вбежала Эвринома, стала выть и кидаться между Левкотеей и отцом. Стражники сразу же принялись её оттаскивать. На них с кулаками и бранью бросилась старая нянька - преданная собака Эвриномы. Поднялся невобразимый шум. Наконец, отец будто резко протрезвев, бросил стражникам, чтобы увели Левкотею и закопали ее на холме, а сам ушёл прочь. За ним, плача и завывая, побежала Эвринома.
Стражники подхватили Левкотею и попытались поставить на ноги, но она ослабла, что всё время падала на колени. Нянька кинулась к ним с кулаками - можно подумать, глупая старуха могла бы отбить Левкотею у воинов. Они лишь выставили локоть, и нянька отлетела к стене и затихла, видимо, крепко ударившись головой. Пока она приходила в себя, один из стражников взвалил Левкотею на плечо, и они зашагали прочь. Грива желтых спутанных волос последний раз мелькнула в проеме, и больше я её не видела.
Нянька, охая и ахая пришла в себя и проковыляла мимо меня к выходу. Как я ни старалась не показать радости, переполнявшей меня, как ни сдерживалась, видимо, что-то все же она сумела разглядеть. Она остановилась и с неверием спросила:
- Это ты?! Ты за этим стоишь, да? - Она потянулась ко мне своими когтями.
- Думай, с кем разговариваешь, старуха! - я перехватила её руки и толкнула в сторону, чтобы выйти.
Она выбранилась и сплюнула в мою сторону.
- Проклинаю тебя! - прокаркала она мне вслед.
Я лишь сделала жест, отводящий дурное и пошла к себе.
Ночью мне мешали уснуть рыдания и вой из соседних комнат - это прислужницы Эвриномы всё никак не могли угомониться. Её самой, как и няньки, в доме не было - должно быть, сидели рядом с могилой Левкотеи. Айола сказала, что после того, как Эвринома кинулась руками раскапывать холм с могилой, отец выставил стражу.
Я ликовала. Теперь между мной и моим богом никто не стоит! А утром... утром все мои надежды были разбиты вдребезги.
Я, видимо, все-таки заснула, потому что меня разбудил какой-то переполох. Во дворе бегали, что-то кричали. Айола пошла узнать, в чем дело и почти сразу же примчалась обратно.
- Госпожа, это стражники прибежали! Говорят, не успел Гелиос на своей колеснице в небо подняться, как тут же ринулся вниз, прямо к холму с Левкотеей. Он просеял лучами песок и достал её, но всё оказалось напрасно - она была давно мертва. Что он только ни делал, как ни целовал, как ни дышал на нее - ничего не помогало.
Да, ничто не сможет вернуть ушедшую в царство Аида и даже дыхание бессмертного бога бессильно! Я опять откинулась на ложе. Не думала я, что всё произойдет так быстро, но тем скорее он вернётся ко мне, Клитии, за утешением. А уж я его утешу. Со мной он позабудет глупую девчонку! Всё во мне разгорелось в предвкушении жарких ласк Гелиоса, лоно заныло и наполнилось влагой. И тут ко мне ко мне заглянула нянька Эвриномы. Глаза ее сверкали торжествующе.
- Ну что, Клития, ну что, милая? Отвернулся от тебя Гелиос.
- Не понимаю, о чем ты всё твердишь, глупая.
- Ну как же! Проклял тебя твой Гелиос. Как услышал, что это ты про Левкотею отцу разболтала, так и проклял...Кхе-кхе!
Сердце мое остановилось. Ничего не помня, как была неодета, непричёсана, я бросилась бежать. Гелиос уже был высоко в небе. Я кричала ему, звала, потом, думая, что он просто меня не слышит, забралась на гору и продолжила звать, пока не охрипла. Как я молила, как взывала к нему, как каялась! Сколько слёз пролила - всё напрасно, ни разу так и не глянул в мою сторону. Жестокий, о жестокий бог! Лучше бы убил меня в гневе, чем терзать презрением!
Вот уже девятое утро наблюдаю я победный восход моего Солнца, а затем неотрывно слежу за его путём по небу. Каждое утро во мне рождается надежда, чтобы погаснуть вечером. Скоро угаснет совсем. Тело моё усохло, жизнь в нём едва брезжится. Поначалу приходили ещё ко мне слуги, приносили еду и питье, - всех прогнала я прочь. Только верная Айола не покинула меня. Сидит в нескольких шагах и смотрит с печалью и жалостью.
Сил у меня не осталось, кажется, я приросла к этому месту. Только и могу что поворачивать головой вслед за огненной колесницей в небе. Вот опять она начала свое снижение за море. Это, должно быть, последний раз, когда я наблюдаю её. Завтрашний день мне увидеть не суждено.
***
Солнце село. Клития вздохнула, вытянулась и превратилась в цветок гелиотроп.
С тех пор, стоит только взойти Солнцу, распускает гелиотроп свои лепестки, поворачивает головку в его сторону, да так за его движением по небу и следит.
Послесловие
"Плач Клитии" написан по небольшой истории из IV книги Метаморфоз (190-270) Овидия Назона. В ней рассказывается, как Афродита наказала Гелиоса стрaстью к Левкотее (Левкофее, Левкотое) за то что тот раскрыл её интрижку с Аресом Гефесту. Левкотея в этом мифе - ни в чем не повинная жертва. Гелиос принимает облик ее матери, чтобы проникнуть к ней в покои и берет силой ("Дева же, хоть и была нежданным испугана видом, блеску его покорясь, без жалоб стерпела насилье."). Об этом узнает влюбленная в Гелиоса Клития, рассказывает всем вокруг, в т.ч. и отцу. Тот приказывает закопать Левкотею. Живьем. Почему он определил для нее такую страшную смерть - не объясняется. Гелиос безрезультатно пытается ее оживить, а затем превращает в какое-то благовонное растение.
Собственно Клитии Овидий уделяет лишь последние несколько строк, где описывает ее страдания и тоску по возлюбленному Солнцу, и превращение в цветок. Должна сказать, что в своей работе я, наверное, была несправедлива к Клитии и показала ее гораздо хуже, чем она описана у Овидия. У Овидия ничего нет ни про упивание Клитии страданиями Левкотеи, ни про злорадство по поводу ее смерти.
Кстати, не совсем понятно - сестры они с Левкотеей или нет, то они обе нимфы, то простые смертные. На это накладывается еще и то, что были и другие Левкотеи и Клитии, с которыми их путают или приписывают какие-то черты.
Несмотря на то, что Клитии в истории Овидия уделяется относительно мало места, она гораздо более привлекательная фигура для художников и скульпторов, чем Левкотея. Существует масса картин и скульптур, тема которых - страдания Клитии и ее превращение в цветок. Приведу здесь ссылку лишь на картину Лафосса "Клития, превращающаяся в подсолнух": https://gallerix.ru/album/Versailles/pic/glrx-1536062101 Кстати, у Овидия не говорится в какой цветок превратилась Клития. Художники традиционно рисовали подсолнухи, но это неправильно, т.к. этот цветок попал в Европу лишь в XVI веке.